АЛЕКСАНДРА ГРИГОРЬЕВНА МУРАВЬЁВА Студента группы РН21.01 Терентьева Дениса При малейшем недомогании ее укладывали в постель, если от сквозняка чуть вздрагивали ее округлые плечи, даже в летнюю жару, хлопотливая свекровь, Екатерина Федоровна, матушка Никиты, - хозяйка красивого и богатого, известного традициями и большими шумными вечерами, (*на которых бывало пол - Москвы - умной, философской и просто "светской" -автор) старинного особняка, приказывала растапливать в гостиной большой камин, набрасывала на невестку меховую перелину или свою персидскую шаль, горничные начинали хлопотать вокруг нее с горячим чаем, лимонным настоем и чем то еще, доводя госпожу до головокружения и мигрени, которая начиналась у нее от их заботливой услужливости. Она досадливо махала руками, гнала всех, прося уйти, оставить ее в покое, дать спокойно дочитать книгу, довязать шарф для Никитушки или теплую шапочку маленькой Изаньке! Досадливо кусала губы, шепча про себя это детское имя, придуманное для дочурки. Опять матушка будет журить, да и священник отругает, услышав, что она называет дочь не тем именем, что получено было при святом крещении: Елизавета. Елизавета Никитична. Кажется, милый Никитушка ничуть не был раздосадован тем, что первенецами стали девочки- Кэтти и Изанька .Тем более, что сейчас она вновь ожидала дитя. Сама была несказанно рада тому, но замечала, с удивлением, встревоженные взгляды то свекрови, то брата, то домашнего врача, что приходил с визитом каждую неделю и внимательно осматривал ее, шутливо браня за излишнюю нервность и волнения, которые "совсем пустяки и не нужны даме в ее положении." Никита Михайлович последние месяцы поздно возвращается, стал каким то взволнованным, скрытным, подолгу просиживает в кабинете, жжет разные бумаги, не разрешая ей входить туда? Господин Муравьев человек военный, офицер Генерального Штаба, на службе у Государя Императора! "Это понимать надобно!"- ласково грозил пальцем доктор. Она и понимала, но не нравилось ей, что впервые за три года счастливого и безоблачного брака завелись у обожаемого Никитушки какие - то тайны от нее. Не сердечные. Тяжелые, страшные, камнем легшие ему на душу, волновавшие, мешавшие спать по ночам! Но сколько не пыталась, дознаться о них - ничего не смогла. Гром грянул неожиданно. 17 декабря 1825 года был арестован брат Александры Григорьевны, граф Захар Григорьевич Чернышев, в доме первый раз проводили обыск, искали рукописи, прочитывали каждое письмо, но не нашли почти ничего- накануне много бумаг бесследно исчезло в каминной пыли и золе печей: Родители были ошеломлены настолько, что не могли поверить в происходящее. Мать сутками не выходила из молельни, кладя поклоны перед иконами, отец совсем слег в постель. А в ночь с 19 на 20 декабря 1825 года, явились два офицера Генерального Штаба во главе с флигель - адъютантом и по предписанию Государя Императора Николая Павловича, увезли и Никитушку, спешно, для форменного объяснения и допроса к московскому генерал - губернатору. Флигель - адъютант учтиво разворачивал перед Александрой Григорьевной листы предписания, но понять в официальной бумаге она ничего не могла, буквы расплывались перед глазами:" Союз благоденствия, Северное общество, преступный заговор, конституция, уничтожение августейшей фамилии!" - обрывки фраз мешались в голове. Бог мой, как смели ее Никиту обвинить в каких то немыслимых ужасах и преступлениях! Она смотрела на мужа, сдерживая слезы. Он отстегнул оружие, молча передал его одному из дежурных офицеров, подошел к Александре Григорьевне и : встал на колени:" Прости, милая! Я должен был сказать тебе сразу. Между нами не должно было быть тайн. Едва оправившись от потрясения, Александра Григорьевна начала спешно собираться в Петербург, домой, там маменька, там Никитушка.. Детей забирала с собою. Матушка, тихо плача, удержать не пыталась, знала, что бесполезно. В хрупкой изнеженной Сашеньке таилась такая сила и непреклонность, что возражать было без толку!. Помогала собирать вещи, покорно прятала вместе с Александрой Григоревной на самое дно ее сундуков какие то бумаги из кабинета зятя, свернутые в трубочку, с непонятным названием "Проект конституции". "Русская правда ". "Заметки об истории Государства Российского Н. М. Карамзина". Дорога из Тагино в Петербург показалась Александре Григорьевне самой длинной за всю ее 23 летнюю жизнь! Она не знала, что впереди ее ждет другая. Еще длиннее. В Петербургском доме свекрови на Фонтанке, (куда та спешно перебралась после ареста сыновей) едва придя в себя после дороги, слез и бесконечных расспросов и поцелуев, уложив девочек в постели, Александра Григорьевна уединилась в кабинете, чтобы написать несколько строк Никитушке, теперь узнику одиночной камеры Петропавловской крепости:"Осужден по первому разряду с лишением все"Мой добрый друг, мой ангел, твое письмо оно было для меня ударом грома! Ты - преступник! Ты виновный! Это не умещается в моей бедной голове. Ты просишь у меня прощения. Не говори со мной так, ты разрываешь мне сердце. Мне нечего тебе прощать. В течении трех лет, что я была замужем, я не жила в этом мире - я была в раю. Счастье не может быть вечным: Не предавайся отчаянью, это слабость, недостойная тебя. Не бойся за меня, я все вынесла.Ты упрекаешь себя за то, что сделал меня кем - то вроде соучастницы такого преступника, как ты. Я самая счастливая из женщин. Письмо, которое ты мне написал, показывает все величие твоей души. Ты говоришь, что у тебя никого в мире нет, кроме матери и меня. А двое и даже скоро трое твоих детей- зачем их забывать?! Нужно беречь себя для них больше, чем для меня. Ты способен учить их, твоя жизнь будет для них большим примером, это им будет полезно и помешает впасть в твои ошибки. Не теряй мужества, может быть, ты еще сможешь быть полезным своему Государю и исправишь прошлое!"х чинов и прав состояния." Муравьев был отправлен в Сибирь, осужденный по первому разряду, то есть на вечные каторжные работы. Незадолго до отправления, Александра Григорьевна передала мужу в камеру, через охрану, портрет - копию с акварели П. Ф. Соколова. С той поры Никита Михайлович с портретом не расставался ни на минуту. 10 июля 1826 года . Н. М. Муравьев был приговорен к двадцатилетним каторжным работам. Указом Императора от 22 августа 1826 года срок этот был сокращен до 15 лет. А 10 декабря 1826 года, полгода спустя, некогда блестящий офицер, адьютант Гвардейского Генерального Штаба, выпускник Московского университета был отправлен в Сибирь, закованным в кандалы, как обыкновенный преступник. Александра Григорьевна получила разрешение следовать в Сибирь, за мужем, еще 12 октября того же года. Несколько месяцев ушло на сборы, прощание с родными и знакомыми. Екатерина Федоровна, матушка Никиты, неугомонная, как всегда, организовала в своем доме на Фонтанке нечто вроде маленького штаба, куда приходили родственники товарищей Никиты по несчастью, приносили письма, деньги, посылки. Александра Григорьевна, уезжая - она сердцем знала - навсегда оставила на руках свекрови малолетних детей, даже долгожданного сына Михаила, родившегося уже после всех тревог и волнений восстания и суда над декабристами.Александра Григорьевна ехала вслед за мужем, иногда и обгоняя его. Немного только задержалась в Москве. Александр Сергеевич Пушкин передал ей, на прощальном вечере, который устроили родные Муравьевых, рукопись стихотворения "Во глубин сибирских руд". Она взглянула на строки и не смогла даже заплакать - от щемящего сердца восторга дыхание перехватило, зажгло горло. Склонила голову в кружеве черной шали, - свой всегдашний головной убор,- протянула Пушкину руку, а когда он приблизил ее к губам, то осторожно поцеловала курчавые завитки на голове. "Сохрани Вас Бог! Вы - великий Поэт: Не знаю, как и сказать!" - прошептала она" Я непременно все передам Ивану Ивановичу и Никите. За них Вам - моя признательность, мое восхищение:- А Вам - мое! Вы - святая Женщина. !" Я - только Жена." - тихо проговорила она. И всю дорогу, до самых Нерчинских рудников, ехала, повторяя про себя, как молитву, заклинание:" Во глубине сибирских руд// Храните гордое терпенье:" Она не унизилась до слез, подписывая отречение от всех гражданских прав состояния не только за себя, но и за будущих, родившихся в Сибири, детей, не рыдала, когда увидела обожаемого Никитушку в первый раз, в кандалах, похудевшего и бледного - работали под землей, добывали руду. Не роняла и слезиночки, когда приходилось на жестоком морозе самой рубить дрова, носить воду - руки примерзали к коромыслу и дужке. Солдаты, охранявшие крепость, все рвались помочь ей и махали руками, когда она предлагала им деньги: "Что Вы барыня, грех великий! Она в благодарность стирала рубашки, штопала их, украшала нехитрой вышивкой платки , пекла хлеб и ватрушки, вместе с приехавшей с нею горничной Лизой, осваивала все премудрости кулинарного искусства, варила обеды для мужа и его товарищей- питались арестанты артелью, вскладчину. Писала письма к родным декабристов - им самим переписка была строжайше запрещена. Письма эти, с мельчайшими подробностями быта арестантов, их мыслей, их душевного состояния, для родных были единственной связующей ниточкой с далекой, почти несуществующей, Сибирью. Она переносила все- болезни, потери, страдания, смерть детей - молча. Похоронила в Сибири маленьких дочерей Оленьку и Агафену, не проживших и месяца, оплакивала тихо и мужественно смерть Лизаньки, Кэтти и маленького Мишеньки, которые угасли там вдалеке от нее, в России, от скарлатины и дефтерии, несмотря на все старания и самоотверженность свекрови, Екатерины Федоровны. Александра Григорьевна прекрасно понимала, что умирает, хотя жажда жизни была сильна - ей едва исполнилось 28 лет. Но бороться с болезнью изношенный организм уже не мог. В ночь с 21 на 22 ноября 1832 года Александра Григорьевна Муравьева, урожденная графиня Чернышева. скончалась. Вместо любимой дочери, которая спала крепким сном, она тихонько поцеловала ее куклу, ласково простилась со всеми, кто собрался у ее постели. Тюремный священник, читая отходную молитву, с трудом сдерживал слезы, а княгиня Мария Николаевна Волконская,- " обычно сдержанная до льда",- не выдержав ужаса прощальной сцены, выбежала в тюремный коридор и захлебнулась рыданиями там, прижимая к груди ту самую куклу, которую только что давала целовать Муравьевой. У одного Никиты Михайловича не выпало из глаз ни слезинки. Он просидел около тела жены всю ночь, тихонько гладя ее руки. Плакать он не мог. Просто стал совершенно седым. За ночь. Ему было тридцать шесть лет. Через несколько дней после похорон он сосредоточенно принялся что - то чертить в тетрадях. Ему помогал Николай Бестужев. Это был проект часовни. С разрешения тюремного начальства и при помощи солдат она была выстроена на могиле Александры Муравьевой спустя несколько месяцев. Затеплили на могиле и неугасимую лампаду. Она горела еще 37 лет после ее смерти, освещая дорогу путникам, едущим из Читы в Петровский завод.