Рашевский Михаил Владимирович Третий глаз Рашевский Михаил Владимирович. ТРЕТИЙ ГЛАЗ. Троллейбус мерно тарахтел незакреплeнными деталями. Урчал своим нутром, срывался диким галопом и так же дико тормозил. С грохотом распахивались двери на каждой остановке, так же с грохотом и лязгом захлопывались, впуская во чрево машины лишь морозный воздух. Клубы пара оседали на заледеневших окнах, струились над полом, вылетали в щели. Ночной город блистал неоном и редкими лампочками. Из кабины водителя еле доносилась музыка из радиоприeмника. Зина устало привалилась к заиндевевшему окну, изо рта вырывались клубы пара, руки зябко кутались в подмышках. Ночная смена… Пассажиров было мало. Бывает, за рейс пустой проезжаешь. Благо, едем быстро. Вот сейчас приедут они на конечную в депо, а там, в кондукторской и кипяток есть, и руки с ногами отогреются. Свои, всe же. Такие же несчастные люди, как и она. Муж бросил, дома двое детишек мал - мала меньше. Ох, говорила же мама, натерпишься ты от него. Поиздевается, нагуляется вдоволь – и бросит. Не слушала она еe. Любит, говорила, он меня, любит. Говорила, да сама и не верила. Поначалу, может, и любил. А потом надоела. Всe чаще домой пьяный стал приходить, ночи не ночевал, с милицией нелады начались. Бить начал.…И дети его не останавливали. Не моe, говорит, отродье. Неси, говорит, тому, от кого понесла, тварь. И снова – за волосы. Только однажды не вытерпела она, за нож схватилась. Вот когда осоловевшие его глаза, наконец, прояснились. Ушeл он. Навсегда из жизни ушeл. А она осталась одна с двумя маленькими детьми в маленькой однокомнатной квартире без работы и гроша в кармане. Хорошо, знакомый помог работу найти …До смерти не забуду ту плату, которую пришлось заплатить…Но всe же работу получила. Грошовую, опасную и трудную, но всe же…Хоть копейку в дом. Благо, мать, наконец, простила. Забрала их в свою квартиру, трeхкомнатную, после того, как отец умер. Всe же за детьми присмотрит …Ох, жизнь моя жестянка. Зина устало оглядела салон троллейбуса. Молодая парочка уже сошла на последней остановке. Всe ворковали, а она уж видела намeтанным глазом, что этому молодому от девушки хочется, как горели похотливым огнeм его глаза, а рука жадно гуляла по телу девчонки. Эх, несмышлeныш – малолетка! не ходи ты с ним, совсем не то, чего ты ждeшь от него, получишь. Заведeт тебя в подворотню, в темень, а там и … будешь ты плакать, да что уж поделаешь. Если вообще будешь жива… Один остался. Сидит, еле держится. Алкаш несчастный. С какой – ни будь пьянки едет. А дома его его Зина ждeт. Пропил пол – зарплаты, а дома дети голодные сидят. Сволочи… Все они, мужики, сволочи. И этот тоже. Во, голова шата-ается, ручки беспо – омощные, лбом к стеклу прилип, глазeнки свои вытаращил – остановку, небось, пропустить боится. А сжался –то как, испужался чевой – то, небось. Наверное, милиционеров увидел. Во- во, они тебя, голубчик, и оприходуют. Пьяных они обожают. И не дождется твоя Зинка муженька сегодня. И денег от тебя уж не получит. Осядут твои деньжата в карманах у зверей в униформе. Такое оно "сегодня". Все волки. Ну чe, ну чe ты дeргаешься? Словно кто пощeчину дал. Блевать собрался? Э нет, мужик, так не пойдeт. Я в свои двадцать семь столько повидала и стольких выпроводила, что тебе и не снилось. За тобой салон по морозу я шкребсти не хочу. - Эй! - крикнула она. - Мужчина! Тот как будто не слышал еe. То один глаз прищурит, то второй, то в окно вылупится, то отшатнeтся. Лязгнув , открылись двери на остановке "Химзавод".Мужик – а видно же, молодой, лет двадцать четыре – двадцать шесть – вскрикнул, вскочил, вытаращил глаза на Зину. - Боже мой !- у неe аж сердце в пятки ушло. Мужик выглядел совершенно безумным. Один зрачок у него расширился почти на всю радужную оболочку, другой оставался нормальным. – Свят, свят, - она перекрестилась. - Не может быть ! - с придыхом, казалось, очень испуганно проговорил он – и кинулся наружу, едва успев в закрывающиеся двери. - Пить надо меньше ! - запоздало крикнула вослед она и шумно перевела дыхание, успокаиваясь. Троллейбус отъехал уже далеко, и полубезумный пассажир скрылся из виду. – Допился до белой горячки, - пробормотала она. Машина, всe так же тарахтя и качаясь, ехала дальше, разгоняя морозный февральский воздух. Володя, вставай, - тихо прошелестел тeплый ветерок прямо у уха, - Встава-ай, родненький ты мой,- она запустила свою маленькую ладошку в кучерявые вихры своего мужа,потрепала их. - У-м-м-м,- Вовка попытался перевернуться на другой бок, но она не дала, потянула на себя одеяло,- Н-у-у, чего ты? Рано же ещe. - Рано было пол - часа назад, касатик ты мой, а сейчас уже пол - восьмого. - Уф-ф. Ну хорошо, встаю,- Он перевернулся – таки на бок и накрылся одеялом,- Встаю... Уже...Сейчас...Вста…Хр-р-р,- он захрапел. - Ах, так, - она упeрла руки в боки и стала похожа на рассерженную амазонку. – Ну хорошо. Она притащила из кухни магнитофон. Хороший такой. Мощный. Sony. Поставила туда кассету что потяжелей. Остановилась на "Рамштайне". Включила на всю громкость звук и врубила магнитофон в сеть. Вовка подпрыгнул до потолка от первых скрежетов и скрипов металла музыки. Она тут же выключила магнитофон, и пока муж не успел ничего сделать, ткнула ему в грудь пальцем: - Умываться и к столу. Завтрак стынет. Открытый рот Володьки машинально закрылся. Только что вырванный из сна и рассерженный, он оказался, как выброшенная на берег рыба – рот открывается,- а слова застряют в горле. Он поднатужился и … рассмеялся. Опять она его окрутила. Жeнушка - Светуля, Светочка, Светик, Свет души и в конце тоннеля, любовь и отрада, верный друг и самый родной человек. Они познакомились ещe студентами, но уже поздно – на четвeртом курсе. Она была невзрачненькая, и он не Ален Делон; она – по уши в учeбе и он первый в группе; она – застенчивая и переставшая верить людям и он, уставший искать свою любовь, отравленный ею- любовью- перебродившей, не нашедшей за столько лет своей цели. Они нашли друг –друга. Долго присматривались и примерялись. Мама еe была откровенно против. Света была из довольно зажиточной семьи, а он – почти голытьба. Но еe мама не видела его души, чистой и ясной. Долго она воевала со своими семейными, а потом он как – то приехал в гости. Света не знала, о чeм разговаривали четыре часа за закрытыми дверьми еe Вовка и еe родители, она ходила по всему дому кругами, нервничая. Но когда открылись двери, они вышли все втроeм. И они улыбались друг – другу. Володя вступил в магистратуру академии, а она, вернее, связи еe отца нашли ей работу в престижной фирме. Потом была свадьба, и лишь одна Светка знала, как пришлось выложиться еe будущему мужу, чтобы их свадьба прошла по всем меркам семьи Светы. Эти бесконечные ночи – то чертил кому – то дипломные проекты, то убегал разгружать вагоны, то тут же – подготовка к аспирантуре. А утром он приносил ей в постель кофе, а глаза, красные от усталости и недосыпания, словно говорили ей: "Ничего, мы всe преодолеем ". Потом был переезд из общежития в двухкомнатную квартиру почти в центре города – свадебный подарок отца Светы. Счастливая жизнь. Володя успешно защитился и стал уже преподавателем в академии. Она тоже получила повышение. Всe пока шло хорошо. Вот снова… Новый день… Обычный день…Зимний. Морозный. Конец января. Они молодой четой спускаются по лестнице, весело балагуря что-то, смеясь, говоря всякие глупости. Скрипят ключи, поворачиваясь в замочной скважине – это уходят на работу Писаренки – их соседи, живущие прямо под ними этажом ниже. - Здравствуйте, Иннокентий Самуилович, здравствуйте, Настасья Антоновна, - хором. - Здравствуйте, здравствуйте, - здороваются почти пенсионеры. - Как вам нынче спалось? - улыбается Вовка. - Ой – ой – ой, иди уж, умник, - отмахивается Настасья, деликатно не говоря о скрипе кровати у себя над головой. Муж еe спал, ему- то что. А она - нет. Пока затычки в уши не вставила. А этот лыбится. Да ладно уж, дело молодое. - Приходите к нам на чай, - пригласил Володька. - Спасибо, обязательно придeм. Я и пирог испеку. - С этими соседями у них нормальные отношения. А вот по площадке напротив живут вечно всем недовольные Зайченковы. Они на дух не переносят ни Писаренков, ни Райских – молодую чету из квартиры напротив… - Солнце встретило их ярким ослепительным сиянием, небо обрадовало голубизной, снег заискрился и захрустел под ногами. - Ну всe, до вечера, дорогой. - До вечера, любимая, - они поцеловались и разошлись в разные стороны. От дома до академии пешком минут тридцать идти. Когда погода бывала хорошей, он не отказывал себе в прогулке. Да и полезно – на работе среди бумаг, мела, пыли и мерехтения компьютерных экранов редко когда отдохнeшь, разогнeшься. - Вовка! Райский, Володь, - донеслось сзади. Он остановился. Так и есть – его нагонял его лучший друг, тоже бывший аспирант, а сейчас младший лабораторный сотрудник Пашка Верхолаз. - Здорово! - они поздоровались. - На работу, - задал идиотский вопрос Пашка и тут же сам на него ответил. – А то куда ж? Не на Багамы… - Ну, как у нас дела на любовном фронте? - спросил Володька. - Ты про что это? А, про новую лаборантшу? Та, - он махнул рукой. –Глухо. Не успел я подкатить, как из ничего возник еe парень. А там шайба два на два. - То-то я и смотрю – ухо у тебя одно больше другого. - Да это я ударился. Ты чe подумал? Да я б его одной левой, ха! Ой, - он остановился, - Э-э-э, Володь, мне нужно по одному делу. Иди без меня, - и он шмыгнул в кусты. Володька пожал плечами, хмыкнул и пошeл дальше. Не успел он пройти и двух метров, как увидел парочку – парня и девушку. Она была как раз их новой лаборантшей. О таких говорят "секс-бомба". А с ней стоял, видать, еe парень. Н - да, два на два это ещe мягко сказано. Тут все три на четыре. Про таких говорят "мордоворот" или "костолом". Володя посмотрел на его руки. Да-а, Пашка ещe легко отделался. - Здрасьте, Владимир Яковлевич, - девушка кокетливо улыбнулась. - Здравствуйте, Ира, - он кивнул и молодому человеку. Тот мрачно кивнул в ответ. Академия приняла его в свои объятья. Так и шло бы всe у них нормально. Тихо, мирно и спокойно. Но ведь не бывает такого. Такое лишь в сказках. А явь – она другая. Она совсем иная. Она страшная. Был поздний вечер. Сегодня он задержался дольше обычного, и дома его уже ждал нагоняй от жены. Небо заволокло тучами, а он шeл по небольшой тропке по парку. Сокращал путь. До цивилизации метров пятьсот, а оттуда ещe пять минут ходу – и он дома. Тeмными силуэтами окружили его деревья, синий снег хрустит под ногами. И словно гром среди ясного неба вдруг сбоку: - Эй, мужик! Враз его прошибло потом. Он краем глаза увидел, проходя, небольшую полянку, на ней – брeвна, а на них у потухшего костра компания – человек пять. Разбросаны бутылки, дымят сигареты. Уже готовенькие. И тихо же сидели, поджидали. Он ускорил шаг, решив не останавливаться. Иначе – лишь одно. Отсюда до кварталов и освещeнных улиц остаeтся метров четыреста пятьдесят. А дальше он спасeн. Здесь же не скроешься – тропа одна. - Эй, ты слышишь, мужик, тебе же говорят, стой! - донеслось сзади. Потом мат, ругань, скрип снега – кинулись вдогонку. Тут уж не до гордости – прибьют почeм зря. Ноги в руки – и вперeд. - Стой! - пьяно кричат, зло. А впереди вдруг одно из деревьев вдруг вышло на тропинку и протянуло к нему руки – коряги. От неожиданности Володька не успел затормозить и впилялся в это "дерево". В следующее мгновение перед глазами запрыгали искры – то, что было "деревом", свалило его одним ударом в челюсть, - Сказали ж тебе "стой", - басом ответило "дерево". Володька взвился на ноги. Ярость закипела в нeм. Он не забыл ещe общаговские потасовки и кое-как ещe умел кулаками помахать. Да и преследователи уже близко. Опоздает – конец ему… Он опоздал… Били его долго и жестоко. А главное – ни за что. Просто так. Били руками, а когда падал, проходили по нему ногами. Он как мог, защищал голову, но это мало помогало. Как он дополз до улицы, он и сам не знает. Потом смотрели на весь путь, проделанный им, - четыреста метров в каплях крови. Его чудом нашли, едва не наехав на него, выползшего на дорогу, да там и потерявшего сознание. Дальше – обрывочно… … Яркий свет в глаза – операционная… … Белые повязки перед глазами – это он сам… … Заплаканные глаза жены… …Уставший участковый… …Белый потолок… Глаз его не сумели спасти. Поломанные рeбра, челюсть и нога срослись, на место выбитых зубов вставили новые, керамические, сломанный нос вправили, а вот глаз не сумели спасти. Несмотря на дорогую операцию талантливых хирургов, несмотря не связи его папы – отца Светы, несмотря ни на что. Теперь вместо глаза стоял протез, пугающий своею неподвижностью. Подонков так и не нашли. Да и не очень- то искали. На этом месте частенько происходили подобные случаи. Убили как – то одного бомжа, но сколько раз не искали – ничего и никого не находили. "Неуловимые мстители" продолжали "гулять". Через два месяца его выписали из больницы. Всe вокруг стало для него ново. Он смотрел на мир другим взглядом. Казалось, с потерей глаза он потерял половину самого себя. И мартовское солнце его не греет, и радующиеся друг – другу парочки почему – смеются именно над ним, и люди обязательно указывают на него пальцами. В спину. Так ему казалось. Он ожесточился. Он стал другим. Лишь жена его, его Светик осталась его ангелом – хранителем, денно и нощно дежурившая рядом с ним в реанимации, высохшая и постаревшая на несколько лет сразу. Ну, ничего. Всe образуется. Всe будет хорошо. Да к чeрту! Ничего больше нет! Никогда теперь не будет хорошо. Они поломали мне жизнь!.. На следующий день он поехал в Академию на троллейбусе. Через парк он уже не пойдeт. Хватит одного раза. Его встретили тепло, хорошо. Всe – таки доктора, доценты, профессоры – это интеллектуальные и высокообразованные люди. Культурные. Только Пашка Верхолаз всe засматривался ему в лицо. Раз, другой, третий. Пока Володя резко не повернулся к нему: - Что? - Брови сведены, один глаз грозно сверкает, другой матово блестит, чужой, неживой. На лбу набухла вена, пульсирует, морщины пролегли там, где их и в помине не было. - Да нет, ничего... это... я так, просто. - Просто? Ну так насмотрись получше! Привыкни! Теперь я всегда таким буду!!! - его голос сорвался на крик. - Да успокойся ты, Вован, чего ты? - На шум выбежала Ирочка, тогдашняя лаборантша. Так и застыла. В глазах – страх, Рот открыт, ладошкой зажала. - Нравлюсь? - съязвил Володя. Только теперь Ира поняла, какую бестактность допустила. Она решила исправить ошибку, но тут же допустила другую. Она изменилась в лице, нагнав новую маску – жалостливую. - Влади – и – имир Яа – аковлевич, что же они с вами сделали ? - протянула она жалобливо. Вовка со стоном отвернулся и, словно робот, выбрасывая ноги, быстрым шагом пошeл прочь. Пашка молча красноречиво постучал пальцем по лбу. …Вечером того же дня они вдвоeм – Пашка и Вова – сидели за столиком местного кафе. Под столиком громоздилась батарея бутылок из – под выпитого пива, на столе наполовину опорожнeнная – бутылка вина. - Я знаешь что, Вован, - заплетающимся языком пытался говорить Паша. – Я их, сук, найду. Да! Найду и порежу всех. Да. На ку – соч – ки! Я ж за тебя… Во - ва! А помнишь, как мы…, - его словесный понос затыкался на время лишь очередным тостом или затяжкой сигареты. Володя, тоже захмелевший, но не настолько, как Паша, тяжело ворочал мыслями. Серьeзное сотрясение мозга, пережитое им, всe же имело результаты. Потом он провожал Пашу в его холостяцкую обитель, долго, прощаясь, выслушивал, "как мы их…", потом приплeлся на троллейбусную остановку. Нет, через парк он больше не пойдeт. У него не совсем ещe мозги отшибли. Не до конца. Эх, пропали его прогулки на свежем воздухе. Мерное покачивание троллейбуса убаюкивало. Володя бездумно смотрел в окно, не задерживаясь ни на чeм взглядом. Как – то необычно поначалу было смотреть на мир одним глазом, потом привык. Но сейчас творилось что – то нереальное. Оно и понятно – он впервые после больницы напился до чeртиков. Ох, плохо будет сегодня. Предупреждали же – почки и печень повреждены. Не послушал. Но уж больно душа болела. Что – то нереальное происходило за окном. То проплывают совершенно нормальные дома, улицы, магазины, освещeнные неоновой рекламой, люди, куда – то идут, торопятся. Время позднее. То вдруг откуда – то наезжает мутная пелена, словно мыльная пена, и смывает эту картину и на смену ей приходит совсем другая. Необычная, пугающая, словно вырванная из фантастических фильмов про будущее. Полуразрушенные и разрушенные дома, кучи щебня, песка, битого кирпича и всякого хлама. Из нагромождения плит торчит остов кроватной сетки, изъеденный ржавчиной. И снова, словно прорывая пелену, пробивается нормальный мир, где вместо могильной тишины – гул миллионного города, вместо мрачного запустения – яркая пестрота. И словно кто – то закрыл глаза ладошкой. Снова незримый ветер гоняет по мeртвым улицам обрывки бумажек и пыль. Кружась и словно наткнувшись на стекло, перед Володей застывает клочок бумаги. Грязный, выцветший, но на нeм ещe можно разобрать кое – какие слова. Какое – то сообщение. Читается с трудом. ...ановка на границе Пакистана с Индией продолжает оставаться угрожающей. Страны продолжают сосредотачивать в приграничных районах войска. НАТО... грозится в ответ произвести ядерную бомбардировку столицу Пакистана Исла- мабада...Мировое сообщество... Тринадцать ракет... Клочок газеты сорвало, унесло. "Что за бред? - успел подумать Володя. – Это когда ж такое было?" Перед глазами медленно проплыл наполовину оборванный, свисающий со стены рекламный щит. Привет... участн... ...международ... ...Консорци......Жертвы рака... Проводит... 203... Дальше вообще неразборчиво. Тут его что – то дeрнуло, и он словно очнулся, удивлeнно оглянулся. - Театральный, - донеслось из репродуктора. – Следующая комиссаров. "Странный сон, - подумал он, срываясь с места к выходу. – Чуть не проспал свою остановку". Почему – то он был совершенно трезвый. Ночью пришлось вызывать "скорую". Но болели у него не почки и печень. Болела голова. Жутко болела. Раскалывалась. Следующее утро началось для Светы необычным сюрпризом. Словно извиняясь за причинeнное беспокойство, Володька, несмотря на приписанный ему постельный режим, встал с постели первым. Разбудил еe кофейный аромат. Она открыла глаза. Еe Володька, как это бывало раньше, стоял перед ней с подносом, на котором паровал ароматный кофе, исходил чудесным запахом тосты, в маленькой вазе дополнял фабрику ароматов цветок розы. Она была ошарашена. Приятно удивлена – это ещe мягко сказано. А он улыбался ей той старой милой улыбкой. Лишь одно его портило, и портило всe вокруг, и рушило старую ностальгическую картинку, вписывая своe, жестокое, правдивое. Его новый глаз. Он был мeртвым. Он навевал угрозу. Володя заметил, как улыбка еe дрогнула, поползла вниз, а радостное оживление во взгляде заволокло пеленой. "Ну вот, опять плакать будет," - подумал он. - А я вот встал рано, - затараторил он. – Думаю, не буду тебя будить, всe одно намучилась со мной ночью. А я, чувствую, свеженький, как огурчик. Дай, думаю, сготовлю кофе, как ты любишь, - он говорил быстро, успокаивающе. Но голос его начал дрожать, и уже непонятно было, кто – кого успокаивает Она протянула руки и, обняв его за шею, притянула к себе. Он на секунду замолчал, но тут же продолжил говорить всякую всячину. - Помнишь, я ведь тебе всегда приносил в постель кофе. И сегодня тоже, вот, думаю, а чего это я лежу? Ведь ты захочешь кофе, когда проснeшься. Я встал, ещe вот успел сбегать купить цветок. Твой любимый цвет. И тосты сделать. И кофе сварить. Хорошо, успел. Главное, Свет, духом не падать. Жизнь – то – она продолжается, куда ж от неe денешься. А один глаз у тебя или три – это как – то побоку. А я вот что придумал, - он отодвинулся мягко от неe. Точно плакала – вон, влажные дорожки от глаз пролегли, нос покраснел. Эх, Света – Светуля, как же дорого и долго мне придeтся расплачиваться за каждую твою слезинку, за каждый поседевший волосок в твоих каштановых прядях, за каждую секунду волнения. Он , стараясь быть балагуром – весельчаком, вытащил из кармана припасeнную чeрную повязку. – Пусть этот гадский глаз тебя не пугает. Мы его вообще уберeм. – Он быстро сделал себе повязку. – А так смотри - красавец! Пират! "Тринадцать человек на сундук мертвеца! Йо - хо – хо, и бутылка рому! - запел он фальшиво и не в такт. - Кутузов! Или – адмирал Нельсон! Великие люди! И я таким стану. Как Коломбо, например. - Дурашка, - ласково сказала она, вновь притягивая к себе Володю. Она уже успокоилась. – Я тебя ни на какого Коломбо не променяю. Ни за что! Они поцеловались. - Ну, а теперь кофе, душ – и на работу, - быстро распорядилась она. - Ты не идешь сегодня на работу. - Почему это? - Я позвонил твоему начальнику и выпросил тебя на денeк. - Да как это... - И у себя на работе я выпросил отгул. - Так что... - Так что это наш день. И с кровати сходить сегодня мы не будем, - и он прыгнул ей в объятья. Была весна. Люди сменили шубы на кофты, тeплые штаны – на лeгкие брюки, шорты и колготки, спрятали глаза под солнцезащитными очками. Среди массы молодeжи ничем, можно сказать, не отличался такой же молодой человек. Может, правда, тем, что он реже других снимал очки, скрывая глаза от других. В Академии его знали лучше других. Этот молодой преподаватель умел вести с аудиторией беседу, и лекция превращалась из занудного читания и писания в увлекательную дискуссию. Почему – то на его лекции приходило больше всего народу. Одна особенность была у этого человека. Он никогда не снимал на лекциях свои солнцезащитные очки, выглядел в них, как Кот Базилио. Пришла пора сессии, и на удивление легко студентам сдавался предмет, который вeл Райский Владимир Яковлевич. Среди преподавателей Володя тоже заметно поднялся. Казалось, самое страшное уже позади. Ан нет. Страшное, оказалось, ещe не началось. Всe тот же троллейбус. Всe тот же маршрут. Солнце клонит на закат, игра красным на лицах уставших людей. Толчея. Все едут с работы. Давят со всех сторон. Молодой человек в тeмных очках, прижимая к себе дипломат, стойко выдерживал нахлынивающие и отхлынивающие волны людей. Вот в очередной раз на одной из остановок поднажали, поднатужились. Безразмерный троллейбус всосал в себя новую толпу. У молодого человека обосновалась немолодая уже женщина, перевела дыхание, поправила юбку, схватилась за поручень, невольно коснувшись своей рукой руки молодого человека. И у того словно дрожь по телу прошла, а сам он еле заметно вздрогнул. В толчее это не было заметно. Никто не обратил внимание. ...Та же пелена. Словно мыльная пена. Но уже намного сильнее и быстрее смыла всe окружающее. Что случилось? Где я? Что это? Он повернулся к источнику возникшего беспокойства. Женщина. Стоит в НИЧЕМ. Ничего вокруг. И она тут же – рядом с ним. Но нет. Это уже не она. Что происходит? Та же женщина. Идeт по улице. На ней то же одеяние, что и сейчас. В руках – авоська с продуктами. Она спешит домой. Дома еe ждут дети. Мальчик и девочка. Откуда он это знает? Неважно. Знает. Дальше. Она идeт. Идeт. И всe. Всe? Сверху. Оно сверху. Да. ОНО идeт сверху. Обычный дом. Она всегда здесь ходит. Каждый день. Из года в год. И ничего не менялось. Но сегодня не то. Сегодня – другое. Что за дом? На нeм табличка. Изъеденная ржавчиной, рыжая, но разобраться можно. Что? "Ольминского..." то ли тринадцать, то ли пятнадцать. На пятом этаже в крайней квартире происходит ссора. Муж разбушевался. Жена не готовит, а смотрит любимые сериалы. Он голоден. Она же отругивается. Это доводит его до белого каления. В конце – концов он хватает телевизор и выкидывает его в окно. Телевизор в блеске осколков летит вниз. Летит... Летит... Ниже... Ниже... Перекошенное в крике лицо... Но слишком поздно... Телевизор падает прямо на женщину... ...Молодой человек вздрогнул всем телом. Его словно прошибла судорога. Он, выронив дипломат, схватился за голову. Люди, стоящие вокруг него, испуганно отшатнулись. И женщина, так неосторожно дотронувшаяся до него, тоже. - Господи, что с Вами? -она участливо заглядывает ему в лицо. Но тому, видать, уже лучше. Он выпрямляется, вытирает платком выступивший пот, снимает очки, протирает. - Ничего, спасибо, - говорит он, взглянув на женщину. - Боже, - она отшатывается от него вновь. У незнакомца один глаз какой – то странный, зрачок на всю радужную оболочку. Он какой – то... неживой, что ли? Молодой человек поспешно надевает очки, но поздно. Женщина испуганно отходит от него. - Постойте, - незнакомец протискивается вслед за ней. – Подождите. - Что вам от меня надо? Я встаю на следующей остановке. - Да подождите Вы. Это очень важно. Вы, когда возвращаетесь домой, проходите по улице Ольминского? - Зачем это Вам? Нет, не прохожу, - соврала она. А что ж вы хотите? Говорить всe, что ни спросят первому встречному - поперечному? А может, это маньяк какой. Молодой человек на миг приостановился. "А может я ошибся и это не она?" Но тут его взгляд упал на еe руки. Та же авоська! И тот же набор продуктов. - Женщина, подождите. Это неважно, говорите Вы правду или нет, но прошу Вас, послушайте! - Отстаньте, молодой человек. Что Вы прицепились? Прислушивающиеся к их разговору люди угрожающе зароптали. Стоящие рядом дородные шахтeры сомкнули спины, оттирая наглеца от женщины. Этот номер здесь не пройдeт, салага! Хватит, натерпелись. - Да что такое?! - не угоманивался парень. - Послушайте! - кричал он уже выходящей женщине. – Ни в коем случае не ходите сегодня по Ольминского. Вам грозит опасность! Тринадцать и пятнадцать! - но двери уже захлопнулись. - Успокойся, хлопец, - толкнули его, оттeрли. Он попробовал было пробиться к выходу – не дали. В бессильном отчаянии он смирился. Но что это было? Что за наваждение? И откуда он знает, что что – то грозит этой женщине? Глюк какой – то проскочил. Всe-таки сотрясение мозга было. Всe может быть. Может, он тихонько "едет". Люди, бывшие свидетелями этой сцены, откровенно враждебно смотрели на него. Володя чувствовал отовсюду злые взгляды. Насилу он под тычки и подножки выбрался с троллейбуса. ...Женщина шла по улице. Дома еe ждали дети. Мальчик и девочка. Еe дети. А она несeт продукты. Вся семья ею кормится. Вот он свернула на улицу Ольминского. Ещe немного – и она дома. Люди навстречу, обгоняют... Неприятный, все - же молодой человек. Чокнутый какой – то. Хорошо, люди помогли. А то, может, валяться бы ей сейчас в каких – ни будь кустах с перерезанным горлом. А что он там кричал ей вслед? Опасность... Ольминского...13,15...Она невольно глянула на стену дома, на его номер. Номер одиннадцать. Стой! Но что это? Почему ты остановилась? Неужели поверила какому-то безумцу и его безумным словам? Смешно. Она уже сделала первый шаг, как вдруг на пятом этаже ближайшего дома разбилось окно и на улицу в том месте, иди она дальше, не задумываясь ни о чeм, оказалась бы, упал телевизор...Зазвенели осколки. Люди останавливались, оглядывались, стала собираться толпа... Она, обойдя страшное место, бегом бросилась домой. Прав был колдун... Колдун... А он же ей жизнь спас... И снова у него болела голова. Жутко, разрываясь на части. В неe били молотами, разъедали червями, лили кислотой, раздирали клещами, жгли огнeм. Он при первом приступе сполз с кровати и, шатаясь и натыкаясь на стены, пошeл в ванную. Там он забрался в ванну, включил холодную воду, направил себе на лоб, зажал в челюстях мочалку и застонал. Он метался в ванной, бился головой о плитку, выл. Хорошо, между спальней и ванной комнатой три звуконепроницаемых двери. Красная пелена застлала всe вокруг. Всe отовсюду давило, кромсало и плющило… Он выжил. И теперь - без вмешательства врачей. Когда дрожь во всeм теле прошла, он, еле стоя от слабости, поставил вещи на свои места, смыл кровь, набрызганную везде из разбитого носа. И снова принeс неизменное кофе в постель. Она счастливо потянулась, открыла глаза и… рывком села на кровати. - Господи, Володечка… Что? Что с тобой случилось ОПЯТЬ ? Еe Вовка был бледен, под глазами - мешки, волосы мокрые, слипшиеся, нос распухший, в глазе - отголосок боли. Улыбка на этом лице смотрелась оскалом мертвеца. - Упал, - только и сказал он. - Тебе плохо? - Нет, - словно отрубил. Поставил поднос и вышел. Она нашла его на балконе. Он стоял и курил. - Ты начал курить? - Начал. Она повернула его к себе лицом. - Говори. - Что? - Что с тобой случилось. Ты какой - то не такой стал. С тобой что - то происходит. Я вижу. Ты изменился. Расскажи мне, что такое? Он долго молчал. - - Да нет, Свет, - он обнял еe. - Всe в порядке. Извини, если обидел тебя чем. Извини. Он вздохнул. Тяжко. Протяжно. Что - то его гнетило. И это еe пугало. Раньше у них не было секретов… С Владимиром Яковлевичем Райским явно что-то происходило. Что-то непонятное. Странное. Он, как всегда, довольно интересно вeл лекции. Но вдруг, что происходило уже довольно часто, останавливался, опирался рукой на стол или кафедру и довольно надолго застывал в этой позе, устремив взгляд в лекционный зал. И непонятно было, на кого он смотрит - чeрные очки скрывали его глаза. Потом он как будто воскресал, подходил к какому-нибудь юноше или девушке, просил его или еe остаться после пары. А однажды подошeл к одной девушке и сказал: - Вы. Быстро идите домой. Вы забыли выключить утюг. Поспешите. Иначе может случиться беда. Девчонка вытянула лицо, но тут же убежала. Пол-лекции весь поток шушукался. К концу пары вернулась девушка. Лицо еe выражало смесь благодарности и удивления. - Успела? - прервав лекцию, спросил он. - А как Вы… Успела… - Ну и хорошо… Ну так на чeм мы остановились? По академии пошeл слушок, что Владимир Яковлевич какой-то странный. И зачем он оставляет людей после пар? Может, он извращенец-бисексуал? Они осаждали тех, кого оставляет Колдун, как его окрестили. Но те либо молчали, либо отшучивались. Но нашлись такие, которые проговорились. Они говорили, что Колдун предостерегал их от каких-либо неприятностей, грозивших им или их семьям. Смеялись… Некоторые потом плакали… Слухи дошли до ушей деканата. Самые невероятные, нелепые и абсурдные слухи. Они настораживали. Отталкивали. На Райского стали коситься. Не замечать. Отворачиваться. Он был не такой. Он стал не их. Володя в прекрасном настроении возвращался домой. Был погожий октябрьский денeк, воскресенье. Скоро у Светы, его жены, день рожденья. Он был на базаре и купил ей подарок. Изумительной работы шкатулку для драгоценностей и семейный фотоальбом. Солнце улыбалось ему, а птицы пели ему гимны, ветер трепал его кудри, и, смотря на улыбку молодого человека, идущего им навстречу, улыбались и люди. Он уже настолько наловчился управлять болью, что она стала лишь мгновенной, хоть и очень болезненным, хоть и очень болезненным уколом от виска до виска. Он до сих пор не знал, что с ним происходит, как это происходит и кому это нужно, но он действовал. Он ВИДЕЛ. Хоть только и плохое. Но, если он получал сигнал, он пытался донести это до человека. Он разговаривал с ним, убеждал. Чаще всего люди крутили пальцем у виска, другие посылали, третьи нападали с кулаками. Однажды ему навстречу шла компания молодых людей. Он предупредил их, чтобы они не шли по такому-то переулку. Его послали. А через десять минут он зашeл в один магазин, и это его и спасло. По улице бежала та же компания, изрядно потрeпанная. Один из них бешено жестикулировал, кричал: - У – у – у, сука. Я ж говорю, это наводчик. Он один из тех козлов. Увижу – убью. Вот такая благодарность. Или вот совсем недавно неприятность случилась с его женой. Он сидел дома, чистил картошку, как вдруг как будто кто-то ударил его сзади по затылку, а в ушах зазвучал пронзительный женский крик. С тошнотворной ясностью перед глазами встала картина. Пятеро молодчиков, ТЕХ САМЫХ ПЯТЕРО, которые чуть не убили его, став в круг, не выпускают из него его жену, толкая от одного кузов другому. Она кричит, но никто не придeт на помощь. Даже милиция не решается заходить в этот лабиринт гаражей. Как только его жена там оказалась – непонятно. Дальше Володя себя не помнил. В дикой круговерти мелькали лестничные переходы, лица, деревья и гаражи. Словно дикий смерч налетел он на молодчиков. Откуда-то взявшейся палкой он бил, бил, бил по головам, рукам, спинам. Смачно, с полным размахом, с радостным криком – криком возмездия, с мстительной улыбкой. И они бежали, посрамленные, все пятеро. Он схватил Свету – и они умчались в другую сторону. Не знамо как очутились дома. А там, прям у порога, и упали на пол. Светка разрыдалась. Володя, как мог, успокаивал. В прихожей валялись обломки стула, почему-то разбито зеркало. Неужели ОНИ добрались и сюда? Володя посмотрел на палку, всe ещe торчащую у него из руки. Это была ножка стула. В порыве бешенства он, сам того не заметив, разбил стул о зеркало и помчался, босой, на выручку. На конце палки налип кусочек кожи и несколько волосков. Вдруг вновь пелена застлала глаза. Володя увидел, что этот человек не доживeт до утра. предупредить! Но на коленях – плачущая Света. Так в первый раз он спасовал... Володя шeл в хорошем настроении, вышел на главную городскую площадь... И его словно обухом по голове ударило. Всe вокруг было черно. Нет, не наступила вдруг ночь, просто Володе открылась внезапно картина–откровение. Глубоко под землeй шахтeры роют лавы, но не знают они, что забой ведeт прямиком в громадную полость, где под немыслимым давлением сжат метан. Толчок, метан вырывается. И если бы он ударил только по лаве... так нет! Сила удара такова, что пробивает свод забоя в старые выработки, о которых все уже давно забыли. Метан, сметая всe на своeм пути, рушит крепления, рвeтся наружу, наверх. И самая ближайшая точка к поверхности земли – прямо под этой площадью. Оно и понятно тогда, почему площадь раз в десять лет реконструируют, укрепляя проседающий грунт. И вот газ вырывается, камни площади проседают и с шипением тонкими струйками метан выбирается наружу. А здесь ведь сотни людей, многие курят, а достаточно ведь одной искорки. Прочь! Немедленно прочь! Всем! Люди, гуляющие и спешащие по своим делам, увидели, как один молодой человек вдруг дико изогнулся, схватился за голову, еле устоял на ногах, а потом, тяжело дыша, выпрямился. - Люди! Уходите отсюда! - закричал он. – Уходите, пока не поздно! Здесь опасно! Смертельно опасно! Всем вам грозит смерть! Однако люди и не собирались уходить, а даже наоборот, стали собираться, хоть и на расстоянии, посмотреть на чудака, то ли очередного проповедника, то ли блаженного. - Да нет же, нет! Не то, совсем не то! - молодой человек отчаянно жестикулировал. – Уходите с площади! Здесь опасно! - Ты глянь, - сказал один из невольных зрителей – студент. – это ж наш Колдун! Его товарищ присмотрелся. - Точно Колдун. - Гля его плющит. Во умора! - Я бы не сказал. Давай ему поможем. - Ты чe, с дуба рухнул? - Однажды он мне сказал, чтобы я был осторожней за рулeм и не проезжал на красный свет. И на одном перекрeстке я хотел проехать с корешем поспорив, кто быстрее. И знаешь, что? - Что? - Я не поехал, вспомнив его предупреждение. А кореш мой поехал. Его мотоцикл сбила фура. Поехал бы и я – лежали бы оба сейчас в реанимации. Потому я ему и верю. И если грозит опасность, а он почему-то это чувствует, - то так оно и есть, - и студент бросился на помощь. - Уходите, не задерживайтесь, - кричал молодой человек. Заметил в толпе милиционера. – товарищ сержант, уводите людей в безопасное место. Здесь сейчас будет катастрофа. В центре площади, - он нашeлся, - сейчас взорвeтся бомба. - Откуда вы... - Некогда, потом объясню, уводите людей. Дикий гвалт, толкотня. Люди от греха подальше стали отходить от центра пощади, но поздно, слишком поздно. С громким "пуф – ф – ф" и сотрясением под ногами обвалились куда-то плиты площади. Чей-то непотушенный окурок – и площадь превратилась в сущий ад. Огненный столб, взметнувшийся в поднебесье, взрывы из-под ног, струйки пламени. Горящие одежды, крики, паника, ор, люди бегут куда-то падают, давят, рушат, прочь, подальше. Словно в замедленной съeмке всe бежит у него перед глазами. И горящий человек, и милиционер, вытаскивающий из пламени девочку, но тут же падающий под навалом камней, и пропадающие в нигде плиты, и взрывающийся куст, и чьи-то ноги, перед его глазами раздавливающие его подарок – фарфоровую шкатулку. Вокруг всe горит, столбы пламени сбоку, спереди. Он один, кто-то бежит, кричит, пытается сбить пламя, волосы его превратились в факел. Прочь отсюда, прочь( Он бежит как сквозь огненный лес, одежда его уже тлеет. На пути – придавленный камнями милиционер и плачущая под ним девочка. Он срывая ногти и разбивая пальцы, разгребает завал, подхватывает на плечо милиционера и подмышку девочку и на подкашивающихся ногах выбегает из кромешного ада. Обломки, осколки, дома с выбитыми стeклами. Испуганная толпа людей в ближайших подворотнях. К нему на помощь бросается какой-то парень, принимает милиционера. У Володи загорается одежда, его тут же накрывают одеялом. Стоят люди с вeдрами воды, ошарашено смотрят на беснующееся пламя. Стонут раненные. Сквозь толпу прорывается женщина вся в слезах, хватает девочку. - Доченька моя! Лапушка! - в глазах еe благодарность и слeзы. – Спасибо! Спасибо Вам! Сквозь толпу вдруг прорываются два милиционера, хватают его за руки, заламывают их. - Что... такое! - еле успевает он выдохнуть. Его тут же награждают ударом под рeбра, в поддых. Бьют ногами, руками. Бьют люди. Те люди, которые стояли, смотрели на него, когда он пытался их спасти. - Это всe он! - кричат из толпы. – Он бомбу подложил! Террорист! Убийца! Вакхабит! Чеченец! - Не троньте его! - прорывается чей-то голос. – он предупреждал, жизни спасал! Вы ошибаетесь! - это какой-то молодой человек, скорее, студент. На защиту молодого парня встают люди. Очухавшийся сержант приказывает отпустить человека. Милиционеры роняют Володю на землю. - Кашпировский, - с мрачной издeвкой сплюнул один из них, наподдав для верности ногой. Володя еле поднялся на ноги, пошeл, прихрамывая. Сзади грозно надвигалась толпа. - Это этот сукин сын, - какая-то сгорбленная старушка указывала ему в спину крючковатым пальцем, – про бомбу в центре площади кричал. - Да всe тут ясно! - ревел больше похожий на борова краснорожий мужик. – Это его рук дело. - Давить таких надо! - верещала какая-то женщина с разбитой рукой и опаленными волосами. - Да вы что, он же жизни спасал! - кто-то встал на его защиту. На него тут же зацыкали. Наперерез Володе бросилась девушка с маленьким мальчиком на руках. - Умоляю Вас, спасите моего малыша. У него лейкемия. Вы же можете, пожалуйста! - Я не могу, - он, спотыкаясь, побежал прочь. - Лови его, держи! - неслось ему вслед. Между лопаток ударило камнем. Чуть не задев, пролетела палка. "Остановиться!" – гремело сзади. Погоня задержалась, сдерживаемая милиционерами. В спину неслись проклятья и камни. Он бежал что было сил, сталкиваясь с людьми, бегущими навстречу, обегая застывшие машины. Забежал в какую-то подворотню, прислонился к стене, с силой сжал виски. - Боже, Боже, зачем мне всe это!! Раздались шаги. Кто-то бежал. Володя приготовился к худшему. Но это был студент, который его защищал. Кровоподтeк на лбу, растрeпанный вид. - Владимир Яковлевич! Вы потеряли, - он протянул ему чeрные очки. Одно стекло их было разбито. То, которое скрывало его неживой глаз. - Спасибо...Эдик, - с трудом вспомнил его имя, одел очки и побрeл прочь. Шаги гулко отлетали от стен. - Владимир Яковлевич! Он остановился. - Вы сделали всe, что могли... Он кивнул и пошeл прочь... Лишь только он скрылся за поворотом, к Эдику подошeл мужчина в штатском, показал ему какое-то удостоверение. - Пройдемте. На следующий день его вызвали в деканат. В кабинете декана Игорь Пантелеймонович предложил ему присесть. А сам встал, закурил. Пальцы его тряслись, зажигалка не зажигалась. Раза с пятого закурил, шумно затянулся, отошeл к окну. - Владимир Яковлевич, - обратился он, смотря в окно. – С недавнего времени с Вами творится что-то непонятное. Нет, конечно, Вы хороший преподаватель и со стороны студентов и преподавателей к Вам нет никаких претензий... А Володя смотрел на стол декана. На нeм лежал один-единственный листок. Но на этом листке стояла куча гербовых печатей. Мелким неразборчивым машинописным текстом теснились ряды какого-то сообщения. - ...И учитывая недавно пережитое Вами нервное потрясение... – продолжал тем временем декан. А Володя смотрел уже на спину Игоря Пантелеймоновича. И пелена вновь закрыла его разум... Вечер... Дверь отъезжает в сторону...Кнопка номер "восемь"... Скрежет...тряска...крик, терзающий душу...удар! Чернота. - ...Вынужден Вам предоставить оплачиваемый отпуск на пару месяцев. Съездите в санаторий Академии, подлечите здоровье... Нервы... – декан повернулся к Володе и вздрогнул. Володя смотрел на него, покрасневший, недвижный глаз горит тревожным огнeм. - Игорь Пантелеймонович..., - треснувшим голосом выдавливает из себя Володя. - Всe, Владимир Яковлевич. Вот всe, что я хотел сказать. А сейчас прошу Вас , у меня дела. Не задерживайте, пожалуйста. - Но это очень важно... - Владимир Яковлевич! - повысил голос декан. А это бывало очень редко. Володя обречено вжал голову в плечи. Встал и как-то ломано вышел. Хлопнула дверь. Декан тяжел вздохнул. Закурил новую сигарету. - Нда – а, - протянул, достал из стола папку с личным делом Владимира Яковлевича Райского, вложил туда сообщение, пришедшее ему ОТТУДА, захлопнул папку, в сердцах кинул в стол. – каких людей теряем! Вечером того же дня он уже входил в подъезд своего девятиэтажного дома, как вдруг от тeмного угла отделилась тeмная фигура и направилась к нему. У Игоря Пантелеймоновича враз вспотели руки. "Дождался, - пронеслось в голове. – Когда-нибудь это должно было случиться". - Игорь Пантелеймонович, - обратился к нему подходящий, а когда подошeл, декан узнал преподавателя, которого выпихнул в отпуск сегодня утром. "Так, - щeлкнуло в мозгу. Одно хуже другого". - Я Вас слушаю, - он остановился у входа в подъезд. - Игорь Пантелеймонович, пожалуйста, выслушайте меня. Декан приготовился к длинной скучной речи. - Нет, я не буду упрашивать оставить меня на работе, не в этом дело. - А в чeм, извините меня! И давайте побыстрее. Я хочу домой. Отдохнуть. У меня был тяжeлый день. - Да, я понимаю. Извините, что задерживаю Вас. Но это важно. Вашей жизни грозит опасность. "А меня предупреждали, - подумал декан. – Всe сходится." - Не поймите меня неправильно, но я бы Вам не советовал сегодня ехать на лифте домой. Ведь его давно не инспектировали. Он может поломаться. Декан усмехнулся. - Бросьте, молодой человек. Я всю жизнь езжу на этом лифте домой. Ничего экстренного не случалось. Не городите чепухи. Что ж я, по-вашему, старый больной человек, пойду на восьмой этаж пешком! Это в Ваши года я бы мог ещe себе это позволить. Но не в мои. Так что отойдите. Мне очень приятно, что Вы печeтесь за моe здоровье, но всe же не мелите чепухи. Не ухудшайте мнение, сложившееся о Вас. - Игорь Пантелеймонович, я знаю, что это выглядит несколько нереально. Но я ЗНАЮ, что если Вы поедите на лифте, с Вами случится неприятность. - Я понимаю, Владимир Яковлевич, что Вы очень огорчены, что Вам предоставили отпуск не по Вашему желанию, но на то были свои обстоятельства... - Да к чeрту обстоятельства! Повторяю, не об этом речь. Игорь Пантелеймонович, пожалуйста, пойдемте по лестнице. - Не смешите меня, Владимир Яковлевич. - Я не пущу Вас в лифт! - Это уже абсурд. Вы пьяны? Ну конечно. - Вы неправильно меня понимаете! - Что здесь происходит? - из подъезда вышел дородный мужик. – А, здравствуйте, Игорь Пантелеймонович. - Здравствуйте, Анатолий Александрович. Пожалуйста, помогите мне. - А что происходит? На Вас нападает этот хлюпик? - Молодой человек просто немного выпил. Ему мерещатся всякие нелепые вещи. Он не пускает меня домой. Это смешно, но он утверждает, что наш лифт неисправен. - Ничего, Игорь Пантелеймонович, спокойно идите домой, передайте привет жене. А с этим чмом я поговорю по-своему. - Вот спасибо, - и декан пошeл в обход Володи. Тот дeрнулся заслонить дорогу, но мужик обхватил его как малыша, зажал в тиски. Володя в отчаянии вырывался, кричал, видел, как декан нажимает кнопку вызова лифта, лифт подходит, открываются двери, декан заходит, нажимает кнопку номер "восемь", двери стали закрываться... Володя в отчаянии вцепился зубами в руку здоровяка, тот с криком отпустил. Володя кинулся к лифту, еле успел подставить ногу в закрывающиеся двери, и, схватив декана за руку, вытащил из кабины лифта. - Да что такое? Что Вы себе позволяете?! - крикнул декан. – это уже переходит всякие границы! В лифт он не успел. Двери успели закрыться, лифт пошeл на восьмой этаж. С рычанием на Володю навалился здоровань, свалил на пол, прижал к грязному бетону. - Ах ты сука! - прошипел он. Но тут в шахте лифта послышался стальной скрежет, удар, будто лопнул трос, потом срежет и лязг, вой – и многотонная махина просвистела вниз. Удар! их всех отбросило назад. Туча пыли медленно оседала на пол. Начали открываться двери. Послышались крики "Бомба!" Здоровяк отпустил Володю, привалился к стене. - Во бля! - только и сказал он. Игорь Пантелеймонович встал с пола и поковылял к лестнице, нервно посекундно оглядываясь на Володю, утирающего кровь с разбитого носа. - Владимир Яковлевич...зайдите завтра в деканат...Я думаю...мы сможем пересмотреть происшедший сегодня инцидент... В то же время в квартире у Райских за чашечкой чая сидели Паша Верхолаз и Света. Разговор был напряжeнный. - ...Вот почему у него нелады с начальством, - заканчивал Паша. Нетронутая чашка чая уже остыла. – Я думаю, Света, нужно что-то делать. Может, это последствия его сотрясения мозга. Может, ему следует обратиться к психиатру? Света сидела поникшая, качая головой. В глазах еe стояли слeзы. Ничего она ему не сказала в тот день. Она и сама видела, что с еe мужем происходит что-то неладное, странное. Часто домой он приходил помятый, в ссадинах, синяках. Он стал какой-то отчуждeнный, не такой, замкнутый. Чужой. Он его теряла. Но в ту ночь он уже не смогла сдержаться... Они спали как обычно. Всe было спокойно. Вдруг ни с того ни с сего Володя подорвался с кровати, стал натягивать штаны. - Звони газовикам, пожарную и "скорую", - крикнул он. И побежал к выходу. - Да что такое? - не поняла она спросонья. - Не включай свет! - крикнул он и, как был – в спортивных штанах и тапочках – это в феврале - то месяце! - кинулся на площадку. И забарабанил что есть мочи в дверь к соседям Зайченковым. - Володя, что случилось? - крикнула она, запахиваясь в пеньюар. И тут совершенно отчeтливо услышала запах газа. - Звони! - крикнул он. - И закрой дверь. Она не могла его ослушаться. А он барабанил в дверь. Снизу щeлкнул замок. - Эй, там! - крикнули. – А ну уходите! Я сейчас в милицию звоню. А на ваш счeт у меня топор припасeн! - Это я! - закричал Володя. – Иннокентий Самуилович, идите сюда с Вашим топором, он очень нужен. Пошаркали шаги по лестнице. - Что случилось? - Не слышите? - Газ... - Это у Зайченковых. Моя жена уже вызвала 04. Но нужно закрыть газ. Давайте топор. Как бы так ударить, чтобы искры не было? Господи, пусть будут живы! В несколько ударов они вырубали замок, и, зажав нос, вбежали. Темно. Вперeд, вперeд. Двери. Окна с грохотом рушатся стeкла. Газ высасывается наружу. Кухня. Шипит газ из затушенной конфорки. Поворот. Кончено... Потом были кучи людей, много мигалок на машинах, вытянутые заспанные лица, кучи подписей, рукопожатия газовиков и медиков. Ещe бы полчаса – и всe! Света затащила его в зал. - Рассказывай! - Что рассказывать, Света? - Да ты вообще дурочку из меня делаешь? Что с тобой происходит, рассказывай! Ты уходишь куда-то, не говоря ни слова, а возвращаешься с ссадинами и синяками. К нам в почтовый ящик подбрасывают угрозы и добрые пожелания, у подъезда вечно дежурят какие-то люди, пристают, спрашивают о тебе. Что происходит? Ты вдруг среди ночи просыпаешься и спасаешь весь дом, но откуда ты знал? Всe это сводит меня с ума, я не могу уже так! Что-с-тобой-про-ис-хо-дит!!! - еe уже била истерика. Он нежно обнял еe, трясущуюся, погладил по голове, спине, успокаивая. И не захотелось больше скрывать, увиливать, особенно от неe. - Тщ-щ-щ. Тихо, тихо, успокойся, Светик мой Семицветик. Ничего со мной не происходит. Я просто стал ясновидящим... Правда, неправильным каким-то. Почему-то я ВИЖУ только одно плохое. Я вижу, если человеку грозит опасность, я это ВИЖУ. Я вижу, как он разбивается, тонет, горит, на него наезжают, его убивают ножом, пистолетом, гранатой, палкой, его грызут звери! Я всe это ВИЖУ. И это меня убивают, кромсают, режут. Ты не представляешь, какая это боль! Как тебе плохо! Умирать сотни раз - его уже несло, трясло, он чуть не плакал. – Ты смотришь в глаза маленькой девочке и знаешь, что сегодня она упадeт с балкона, потому что некому будет присмотреть за ней. Ты бежишь за ней, пытаешься предупредить, а тебя клянут, бьют, прогоняют. Такая вот благодарность. Такой вот я у тебя психованный. Она гладила его по спине, дрожащей от плача, и серьeзно думала о словах Паши Верхолаза... Через несколько дней она застала его метающимся в кровати в бреду. - …На химзавод привезли баллоны со сжатым кислородом…всe в порядке…но они не знают…рабочий повредил проводку…совсем чуть-чуть…но этого хватит…короткое замыкание…пожар…взрыв баллонов…фреон вырывается...город в опасности...многие, сотни тысяч…погибнут…химзавод… Она тихонько вышла, набрала номер. - Алло? У меня нервный припадок. Приезжайте поскорей, - она назвала адрес. Положила трубку, оглянулась. Он стоял перед ней. С немым укором смотрел ей в глаза. - Вовочка! – она заломила руки. – Так ведь тебе будет легче. - Ты меня предала, - он кинулся в прихожую. Она кинулась за ним. - Вовочка, Вовочка, ну постой, подожди. - Ты предала! Меня! – и хлопнула дверь. Она упала на колени. И слeзы полились с глаз. Он пытался достучаться до разума рабочих, идущих в ночную смену. От него отмахивались, отпихивали. Вооружeнная охрана чуть не спустила на него собак. - Придурок! – сплeвывали сквозь зубы. - Баллоны со сжатым кислородом! – кричал он. – Положите их в водяные бассейны. Иначе – взрыв! Над ним смеялись… Но вдруг ночной воздух прорвали сирены. И к выходу кинулись люди. Над главным корпусом завода взметнулось пламя. Ночь превратилась в день. Пожарная безопасность, не инспектированная годами, дала осечку. С огнeм пытались справиться огнетушителями, да куда там! К месту пожара уже выехали машины, но у них не было воды, и ждали насосное оборудование. - У пропускной образовалась толчея. Люди спешили выбраться наружу. Первыми сбежали охранники. Все знали, чем грозит взрыв химзавода. Люди лезли по головам. А поверх этих людей, но не наружу, а вовнутрь пытался забраться молодой человек со странным глазом. Ему это удалось. И он кинулся к горящему корпусу. - Безумец! – кричали ему вослед. – Сгоришь! Только что ушли санитары, пришедшие за Володей. Посоветовали сообщить в милицию. - Господи, да что же я наделала! – шептала она. – Ведь он, может, действительно ВИДИТ. Что он там говорил…Химзавод! Она подбежала к окну. В той стороне, где должен быть завод, ночь сменила цвет на красный. Она кинулась к выходу. Его старый враг, его главный враг. Огонь. Жгучий, ярый, ненасытный. Из главного корпуса выбегают последние люди, срывая на ходу тлеющую одежду и выкидующие пустые огнетушители. Он им навстречу. Глаза безумные. Люди пытались его остановить, но куда там! Не сдержать. Нырнул как в воду, в огонь. Приняла пламень себе в объятья. - Дурень! – крикнул один. – Сгорел живьeм! - Бежим, пока не рвануло, - бросил второй. …Трубы, трубы, коллекторы, eмкости, - всe мелькало перед глазами. Ресницы давно обгорели, хорошо, кожаная куртка пока спасает тело. Пальцы жжeт. Вокруг огонь, растекаются лужи, пылают, что-то лопается и шипит. С грохотом падают перекрытия. Где? Там. Стена огня. Закрылся курткой – и вперeд. Больно, больно. Жжeт. Мамочка моя! Вот они. За решeткой. Десять штук. Вокруг – огонь. Паруют бассейны. Они недалеко. Но как добраться до баллонов? Решeтка ведь. Он ударил ногой. Решeтка с грохотом и звоном полетела на пол. Железо не выдержало жара. Вот они. Длинные. Тяжeлые. И смертельно опасные. Не только ему– всему городу! Он схватился за первый. С криком отскочил. Железо корпусов накалилось, по рукам побежали волдыри, тут же лопались, кровоточили. Но нужно! Кто, как не я?! Он сцепил зубы и схватил баллон. Закричал от дикой боли – ощущение было такое, словно резали по живому. Тяжеленный, сука! Но он должен, должен! Господи, как тяжело, как больно, Господи! Дай мне сил и терпенья! Первый баллон полетел в бассейн. Зашипела от соприкосновения вода. Следующий. Он плакал от боли и перегрузки. Слeзы испарялись у него с глаз. Огонь всe ближе, жарче. И не чувствует он его. Сгорели нервы. Он ничего более не видит, не слышит. Пятый баллон, шестой…Последний… Падает потолок, погребив под собой останки человека. Сиянье мигалок. Льется вода и пена. Сотня пожарных борются с адским пламенем. Побеждают уже. Руководство завода в удивлении и ужасе держатся за головы. В этом пожаре должны были взорваться баллоны со сжатым кислородом и подорвать eмкости с фреоном. Какое чудо спасло их головы и головы сотен тысяч города? Где герой? Кто он? За оцеплением бьeтся море людей. Бегают пожарные и милиционеры. Стоят на взводе машины скорой помощи. Вдруг из дыма и пара вырывается четвeрка пожарных. Несут на носилках тело человека. - Срочно! В реанимацию! Он ещe жив! Он перетащил баллоны с кислородом в бассейн! Быстрее, мать вашу, этот человек спас сотни тысяч жизней! Из-за оцепления вырывается молодая женщина, бежит к "скорой". За ней милиционер. - Стой! Куда?! Туда нельзя! - Я его жена! – отстали. Влезла в машину. Хлопнула дверь. Поехали. …На него было страшно смотреть. Восемьдесят процентов кожи обгорело, к ней прилипли останки одежды. Всe тело кровоточит, из горла вырывается хрип. Человек еле дышит. - Володя. Володечка, - женщина плачет, берeт его руку в свою, пачкаясь в крови. В салоне машины витает сладковатый запах палeного мяса. "Скорая" с воем несeтся по улицам, завихрясь на поворотах. - Володечка мой, - падают слeзы на красную руку. - Женщина, Ваши прикосновения причиняют ему страшную боль, - прошептала медсестра, держащая капельницу. Но Света еe не слышала. Изо рта мужчины вырвался хрип. Губы дeрнулись, полопались, потекла кровь, мужчина еле заворочал опалeнным языком. - Света. Све… - Да, я здесь, Володечка. Я с тобой. Всe будет хорошо. - Я умру… - Нет, Володечка… - Молчи..., - было чудом, что он вообще может говорить. - Я хочу тебе сказать, - один Вова знал, чего стоят ему эти слова, - о нашем сыне. - Как ты узнал? Я только сегодня хотела тебе сказать. - Узнал…и это первое и единственное хорошее, что я ВИЖУ. Он станет военным. Не мешай ему в этом. Он станет генералом и не даст развязаться страшной войне в тридцатых годах. - Хорошо, Володечка. Хорошо. Но мы тебя спасeм. - Света… - Да. - Прости…меня…, - и он засмеялся, потому что перед его выгоревшими глазами расправил крылья красивый и величественный ангел. И это было самое прекрасное, что он увидел ТРЕТЬИМ ГЛАЗОМ. Дух его покинул бренное тело. - Здесь лежит видный деятель искусства конца прошлого, начала нынешнего века, - рассказывал гид, проводящая экскурсию по центральному городскому кладбищу. – а это могила человека, двадцать лет назад спасшего город, пожертвовав при этом своей жизнью. Толпа праздных туристов уставилась на простой памятник. За оградой сидели двое. Женщина, абсолютно седая, словно ссохшаяся. И молодой человек, стройный, красивый, в военной форме. Защeлкали фотоаппараты, прошли люди с видеокамерами. Двое не обращали на них внимания. Ушли. Но одна девушка осталась. - Извините, - она зашла за ограду, - можно мне с вами посидеть? Двое молча вопрошающе посмотрели на неe. - Вы меня не знаете. Я вас тоже. Но этот человек – он спас мне жизнь. Двадцать лет назад моя мама лежала в роддоме, в семнадцатом, который у химзавода. Тогда же, в ту ночь, когда я родилась, завод сгорел. Если бы он взорвался, погибла бы и моя мама, и я. Потому он спас мою жизнь. И я всю свою жизнь буду ему благодарна. Седая женщина слабо кивнула головой, чуть улыбнулась. Живые цветы легли у памятника. Девушка присела рядом с женщиной, они обнялись. На памятнике был выгравирован портрет молодого человека со странной формой глазом. На нeм было написано: "Спасителю города от жителей города." Помним… Любим… Скорбим… КОНЕЦ