Михаи́л Миха́йлович Бахти́н - русский философ, культуролог, литературовед, теоретик европейской культуры и искусства. Исследователь языка, эпических форм повествования и жанра европейского романа. Создатель новой теории европейского романа, в том числе концепции полифонизма (многоголосия) в литературном произведении. Исследуя художественные принципы романа Франсуа Рабле, Бахтин развил теорию универсальной народной смеховой культуры. Ему принадлежат такие литературоведческие понятия, культура, хронотоп, карнавализация, мениппея, духовный верх и телесный низ. как полифонизм, смеховая Бахтин — автор нескольких лингвистических работ, посвящённых общетеоретическим вопросам, стилистике и теории речевых жанров. Интеллектуальный лидер научно-философского круга, который известен как «Круг Бахтина». Родился в Орле в многодетной семье банковского служащего. Затем вместе с семьёй жил в Вильне и Одессе. По его словам, учился в Петроградском и Новороссийском университетах (документальных подтверждений нет). Старший брат — Николай, философ, историк античности. С 1918 года проживал в городе Невеле, где преподавал в единой трудовой школе. Там же у Бахтина сложился тесный круг единомышленников интеллектуалов: М. И. Каган, Л. В. Пумпянский, В. Н. Волошинов, М. В. Юдина, Б. М. Зубакин. В 1919 году первая опубликованная статья «Искусство и ответственность». С 1920 года жил в Витебске, где преподавал в пединституте и консерватории, выступал с публичными лекциями о философии, эстетике, литературе. В круг его знакомых входили П. Н. Медведев, В. Н. Волошинов и И. И. Соллертинский. В 1920—1924 годах работал над незаконченными философскими трактатами и ранней редакции книги о Достоевском. В 1921 году женился на Елене Александровне Околович. В 1924 году по приглашению ранее вернувшегося туда Медведева вернулся в Ленинград. В Круге Бахтина (который теперь, вместе с перебравшимися из Витебска и Невеля М. В. Юдиной, П. Н. Медведевым, В. Н. Волошиновым, Л. В. Пумпянским и И. И. Соллертинским, включает И. И. Канаева, поэта К. К. Вагинова и востоковеда М. И. Тубянского) продолжались домашние диспуты и семинары, посвященные философии религии, этике, литературе. Обсуждался также и Фрейд с теорией психоанализа. 28 июня в Институте истории искусств доклад «Проблема героя и автора в художественном творчестве». В декабре 1928 года Бахтин вместе с рядом других ленинградских интеллигентов был арестован в связи с деятельностью группы А. А. Мейера («Воскресение»). 5 января 1929 года Бахтин по болезни (множественный остеомиелит) был освобождён из заключения под домашний арест. 22 июля, в то время, когда он находился в больнице, был заочно приговорён к пяти годам Соловецкого лагеря, но, благодаря хлопотам жены и друзей, приговор был заменён на 5 лет ссылки в Кустанай. В июне 1929 года вышла в печать первая монография Бахтина «Проблемы творчества Достоевского». После окончания ссылки в 1936 году из-за запрета проживать в крупных городах Бахтин устроился на работу в Мордовском государственном педагогическом институте в Саранске, однако был вынужден уехать оттуда в 1937 году и до 1945 года жил на станции Савёлово в Калининской области, где работал учителем в школе № 14. В 1938 году из-за остеомиелита ему ампутировали правую ногу[6]. До войны Бахтин принимал участие в секции теории литературы Института мировой литературы им. А. М. Горького Академии наук СССР (ИМЛИ), где выступил с двумя докладами по теории романа[7]. Первый доклад «Слово в романе» был сделан 14 октября 1940 года (этот доклад был опубликован в «Вопросах литературы» 1965 № 8) и второй доклад — «Роман как литературный жанр» был прочитан 24 марта 1941 года (опубликован в «Вопросах литературы» 1970 № 1)[8]. 15 ноября 1946 года Бахтин защитил в Москве в Институте мировой литературы кандидатскую диссертацию на тему «Рабле в истории реализма»[9] и получил степень кандидата наук[6]. В том же году он вернулся в Саранск, где снова работал на кафедре всеобщей литературы Мордовского государственного педагогического института (с 1957 года — Мордовского государственного университета) по 1961 год. Практически забытый современниками (между 1930 и 1963 годами, кроме трёх незначительных газетных заметок, не печатался), Бахтин вернулся в научное пространство СССР в 1960-е годы, благодаря помощи единомышленников, признавших его своим учителем: в 1960 году он получил коллективное письмо от литературоведов — учёных Института литературы В. В. Кожинова, С. Г. Бочарова, Г. Д. Гачева, П. В. Палиевского, В. Д. Сквозникова[10]. мировой В 1969 году Бахтин переехал из Саранска в Москву, по покровительству Юрия Андропова, который поручил подыскать приличную квартиру для литературоведа[11]. В 1960—1970-х годах статьи Бахтина были напечатаны в изданиях ИМЛИ: журнале «Вопросы литературы» и сборнике «Контекст». Ему удалось издать свою книгу о Рабле, переиздать книгу о Достоевском (фактически новую редакцию), подготовить сборник статей о литературе «Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет» (вышедший вскоре после смерти автора). Умер 7 марта 1975 года в возрасте 79 лет. Похоронен на 21-м участке Введенского кладбища[12]. КОНЦЕПЦИЯ ХРОНОТОПА М.М. БАХТИНА: ИСТОРИЯ, СФЕРЫ ПРИМЕНЕНИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ В 20-30 гг. прошлого столетия в советской психологии и лингвистике был сформулирован особый подход к исследованию проблемы взаимодействия языка и мышления, в рамках которого социальный аспект коммуникативной деятельности и диалога предстает парадигматическим (М.М. Бахтин; В.Н. Волошинов; Л.С. Выготский; Л.П. Якубинский). В рамках данного аспекта язык интерпретируется как проявление диалогической деятельности и социальной активности собеседников, речь занимает приоритетное положение по отношению к мышлению, а высказывание как продукт диалога имманентно является оценочным (Выготский, 1956; Якубинский, 1986). В этой связи, в частности, М.М. Бахтин утверждает, что «Всякое высказывание … имеет своего автора, которого мы слышим в самом высказывании как творца его. О реальном авторе, как он существует вне высказывания, мы можем ровно ничего не знать. И формы этого реального авторства могут быть очень различны. Какое-нибудь произведение может быть продуктом коллективного труда, может создаваться преемственным трудом ряда поколений и т. п ., – все равно мы слышим в нем единую творческую волю, определенную позицию, на которую можно диалогически реагировать. Диалогическая реакция персонифицирует всякое высказывание, на которое реагирует» (Бахтин, 1996, 165). Все формы речи реализуются в соответствии с характеристиками адресата, непосредственно присутствующего/ отсутствующего в момент инициации высказывания (Л.С Выготский, Л.П. Якубинский), а языковые формы существуют как голоса Других (М.М. Бахтин), которые в дальнейшем могут цитироваться, видоизменяться и разнообразиться в высказываниях других голосов. Вследствие того, что языковые формы мигрируют от одного речевого события к другому речевому событию, приобретая разнообразные формы, высказывания потенциально становятся формой выражения многоголосия, одновременно манифестируя несколько точек зрения, в обязательном порядке требуют ответной реакции. Внутренняя речь/ диалог – предварительное условие реализации письменной речи, повествовательных форм. Ключевую роль в понимании представлений М.М. Бахтина о повествовательных формах и их эволюции занимает понятие хронотопа, учитывающего специфические взаимоотношения темпоральной и пространственной оси повествовательного текста. Исходно разработанная как аналитический инструмент установления специфики романного повествования, концепция хронотопа в настоящий момент интерпретируется как концептуальный механизм для исследовательского углубления разнообразных сфер нарротологии, теории восприятия, когнитивных подходов к литературному тексту и даже гендерных исследований. В отличие от формалистских и структуралистских подходов к повествовательному времени и пространству, М.М. Бахтин полагает, что данные две категории образуют фундаментальное единство, в том числе и на уровне человеческого восприятия повседневной действительности. Эта имманентная взаимосвязность темпоральных и пространственных отношений, обозначаемая термином «хронотоп», оказывается изоморфной акту моделирования мира, лежит в основании каждого повествовательного текста, включая целостное комбинирование пространственных и временных индикаторов. В данной связи М.М. Бахтин пишет о том, что «в литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем. Этим пересечением рядов и слиянием примет характеризуется художественный хронотоп» (Бахтин, 1975, 235). Таким образом, главным допущением М.М. Бахтина предстает идея о том, что повествовательные тексты формируются не только последовательностью диегетических событий и речевых актов, но также – и возможно, в первую очередь – конструированием особого виртуального мира хронотопа. Как указывает сам исследователь, эпистемологические основания подобной концепции повествовательного времени и пространства уходят своими корнями как в философию Эммануила Канта, так и теорию относительности Альберта Эйнштейна. Из воззрений Э. Канта М.М. Бахтин заимствует мысль о том, что время и пространство, по существу, являются категориями, с опорой на которые человек воспринимает (в акте перцепции) и структурирует окружающий мир и, следовательно, они предстают неотъемлемыми формами познания. Поскольку рассматриваемые нами категории, по М.М. Бахтину, не образуют трансцендентных абстракций, а являются формами наиболее близкой реальности, в отдельных интерпретациях философский компонент бахтинской теории определяется сквозь призму неокантианских воззрений. Б. Шольц, однако, убедительно показал, что Э. Кант и М.М. Бахтин – в зависимости от фокуса своих научных интересов – квалифицируют время и пространство в сходном исследовательском ключе. Если Э. Кант – через время и пространство – предпринимает попытку разобраться в универсальной системе человеческого восприятия, то М.М. Бахтин осуществлял поиск исторических свидетельств подобной перцептивной деятельности в том виде, в котором эта деятельность манифестируется в художественных текстах (Scholz, 2003, 155). Достижения в математике и физике, современные М.М. Бахтину, стали веским основанием для таких воззрений, в соответствии с которыми природа пространственно-временных конфигураций в повествовательных мирах – не совсем идентичных пониманию пространства и времени А. Эйнштейном (время как четвертое измерение пространства) – не имеет ничего общего с принципами теории относительности. Во-первых, как в физическом, так и в виртуальных мирах, как мы уже отметили, наблюдается внутренняя взаимозависимость пространства и времени, поскольку в обеих сферах хронология не может быть отделена от событий, как справедливо и обратное. Событие – единица диалогического характера, в равной степени как и соотношение: какое-либо событие происходит только тогда, когда имеет место какое-либо другое событие, сравнение этих событий выявляет факты изменений во времени и пространстве. Во-вторых, существует множество представлений о пространстве и времени. В математике, например, якобы универсальная система геометрии Эвклида утратила свое монопольное положение, когда Н.И. Лобачевский разработал принципы многомерной геометрии: согласно М.М. Бахтину, то, что истинно для геометрических систем пространства, оказывается также истинным для хронотопов. Различные аспекты и закономерности Вселенной не могут действовать в рамках одного и того же хронотопа. Разрабатывая теорию хронотопа, М.М. Бахтин также испытал влияние со стороны воззрений Ю.М. Лотмана, а также функционально-динамического подхода, который был действенным в филологии в 1920-х годов. Этот подход, нашедший непосредственное отражение в трудах Ю. Тынянова, Б. Эйхенбаума и др., был нацелен на выявление специфической синхронной и диахронной динамики художественного текста в рамках глобального культурно-социального контекста. Работая в обозначенном исследовательском ключе, М.М. Бахтин провозглашает необходимость динамического функционализма в работе «Ответ на вопрос редакции “Нового мира”» (1970), в которой он – как в синхронном, так и диахронном плане – указывает на важность взаимных связей и взаимозависимость различных сфер культуры, подчеркивает, что «…между телом и смыслом в области культуры нельзя провести абсолютной границы: культура не создается из мертвых элементов, ведь даже простой кирпич, как мы уже говорили, в руках строителя что-то выражает своей формой. Поэтому новые открытия материальных носителей смысла вносят коррективы в наши смысловые концепции и могут даже потребовать их существенной перестройки» (Бахтин, 1979, 334). Исследуя проблемы хронотопа, М.М. Бахтин устанавливает реляционные связи между литературным творчеством и культурой, указывает на важность диахронических межсистемных отношений между ними. В своих научных сочинениях М.М. Бахтин не дает четкого и системного определения понятию хронотопа. Мыслитель, отталкиваясь от первоначальных замечаний, переходит к чередованию иллюстративных примеров и последующих обобщений. В результате объект исследования каждый раз приобретает новое содержание. Возможно, в связи с этим в современных теориях языка и культуры обнаруживаются разнообразные подходы к исследованию хронотопа (Иванцов, 2007; Летина, 2009; Морозов, 2007 и др.). В работе «Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике» (1937-1938 гг.) М.М. Бахтин демонстрирует, как образы человека в литературе – будучи внедренными в особые временные и пространственные измерения – постепенно приобретают историческое звучание. Исследуя античную историю развития романа, мыслитель прослеживает, как человек начал изображаться на протяжении времени в качестве свободного субъекта повествования, ориентированного на обнародование ближайшего будущего, наделенного способностью осуществлять выбор. В своей наиболее развитой форме (которой, по представлениям М.М. Бахтина, является реализм XIX века) роман с наибольшей полнотой и сложностью начинает изображать человека как хронотопного субъекта, обращающегося к определенному историческому моменту и реагирующего на него, но и в рамках этих параметров решительно свободного в своих действиях. Особое значение в бахтинской теории хронотопа приобретает разграничение изображающего мира и мира изображенного в художественном тексте. Хронотоп изображающего мира сложным образом структурирован, и данная сложность оказывает существенное влияние на высказывание в рамках текста: «… мир этот мы можем назвать с о з и д а ю щ и м текст миром: ведь все его моменты – и отраженная в тексте действительность, и созидающие текст авторы, и исполнители текста (если они есть), и, наконец, слушатели-читатели, воссоздающие и в этом воссоздании обновляющие текст, – равно участвуют в создании изображенного в тексте мира. Из реальных хронотопов этого изображающего мира и выходят отраженные и созданные хронотопы изображенного в произведении (в тексте) мира» (Бахтин, 1975, 402). Вследствие диалогического напряжения между изображающими мирами и мирами, изображенными в тексте, сам акт изображения не может быть интерпретирован как механическое наложение этих миров друг на друга. Взаимодействие между тем, что «там» и тем, что изображено в тексте, можно рассматривать как ключевую характеристику использования хронотопа. В этой связи, язык рассматривается М.М. Бахтиным как оценочная, конкретная и диалогическая деятельность. В главе X. «Заключительные замечания», которая была добавлена М.М. Бахтиным к работе «Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике» в 1973 г., мыслитель «размещает» важность хронотопов, по крайней мере, по четырем уровням, указывая, что они: 1) обладают повествовательным значением, участием в формировании сюжета текста; 2) репрезентационным значением; 3) обеспечивают основу для разграничения различных типов текста; 4) имеют семантическое значение (Бахтин, 1975, 234-407). В данной главе в качестве хронотопной рассматривается даже внутренняя форма слова. Возможно, как следствие этого modus operandi М.М. Бахтина породил в лингвистике текста многообразие терминов, имеющих непосредственное отношение к хронотопам как литературным феноменам на различных уровнях абстракции. В частности, исследователи говорят о второстепенных и главных хронотопах, хронотопных мотивах, хронотопах литературных жанров, микрохронотопах, случайных и локальных хронотопах и т.д. Как представляется, при учете разнообразных типов хронотопов, анализируемых в современной лингвистике текста, можно выделить четыре важных уровней абстракции. (1) «Микрохронотопы»: язык «заряжен» хронотопной энергией, и жизнестойкость языка частично усиливается за счет напряжения между центробежными хронотопными импликациями отдельно взятых слов и словосочетаний и центростремительными силами (такими как синтаксический языковой уровень), которые подчиняют непосредственную центростремительную энергию целостному всеобъемлющему значению. (2) «Мелкие хронотопы»: «Мы говорим только о больших объемлющих и существенных хронотопах. Но каждый такой хронотоп может включать в себя неограниченное количество мелких хронотопов: ведь каждый мотив может иметь свой особый хронотоп…» (Бахтин, 1975, 400). В данном случае М.М. Бахтин использует «хронотоп» и «мотив» как синонимичные термины. По этой причине «мелкие хронотопы» анализируются некоторыми исследователями как «хронотопные мотивы», «мотивные хронотопы». Среди последних хронотопов М.М. Бахтин, в частности, выделяет хронотоп дороги, замка, провинциального города, порога и т.д. Этот строительный материал повествовательных текстов предстают четырехмерными ментальными образами, включающими три пространственных измерения, объединенными структурой времени темпорального действия. Данные образы характеризуются как «застывшие события». (3) Взаимодействие между конкретными хронотопными единицами повествования, как правило, формирует доминирующие (всеобъемлющие) хронотопы, в рамках которых наблюдается унификация конкурирующих друг с другом локальных хронотопов на уровне одного и того же текста. (4) Действенным оказывается и обратная закономерность: доминирующие хронотопы, в свою очередь, могут быть подразделены на классы абстрактных родовых хронотопов. Несмотря на тот факт, что в главе X. «Заключительные замечания» к работе «Формы времени и хронотопа в романе» М.М. Бахтин исходит из широких перспектив к объекту своего исследования, концепция хронотопа исходно развивалась им как теоретический вклад в теорию жанров. В частотности, исследователь делает особый акцент на главных хронотопах в жанре романа – приключенческом романе, рыцарском романе. Хронотопы, по мнению М.М. Бахтина, обеспечивают основу для разграничения типов романного жанра, предопределяют специфическое многообразие этого жанра, развиваемое в течение многих столетий. Мыслитель утверждает, что каждый литературный жанр кодифицирует особый взгляд на объективный мир, который частично определяется своим хронотопом. Другими словами, пространственные и временные конфигурации каждого жанра по большей части предопределяют действия вымышленных персонажей. Конфликт и одновременное взаимодействие с альтернативными хронотопами и представлениями об объективном мире придают литературным хронотопам особый динамический характер. Разновременность – пространственновременной эквивалент языковой гетероглоссии. Гетероглоссный конфликт, столкновение пространственновременных конфигураций в рамках одного текста или серии текстов, обеспечивает основание для диалогического освещения контрастирующих представлений об объективном мире, противоборствующих картин мира. Исследовательская оценка повествовательных жанров, осуществленная М.М. Бахтиным, внесло теоретический вклад в: 1) традицию исследования данных жанров, которая до этого не в полной мере учитывала когнитивную функциональность литературных жанров; 2) представления о том, что фиксированные поэтические и нарративные структуры должны интерпретироваться как средства хранения и передачи человеческого опыта и знаний. В научных изысканиях многих последователей теории М.М. Бахтина хронотопы уравниваются с феноменом мировидения, запечатленным в тексте. В частности, считается, что определенным жанрам соответствуют специфические хронотопы, которые, в свою очередь, репрезентируют особый взгляд на объективный мир. В данном отношении хронотоп является когнитивным феноменом, яркой повествовательной характеристикой текста (Morris, 1994, 246). Родовые хронотопы понимаются как «интегральный способ понимания человеческого опыта, а также основание для визуализации и репрезентации человеческой жизни» (Morson, Emerson, 1990, 375). С методологической точки зрения возможности определения доминирующего хронотопа в конкретном тексте, а поэтому и жанра этого текста затрагивают несколько важных вопросов. Современные последователи теории М.М. Бахтина единодушны в том, что доминирующие хронотопы являются не чем иным как надтекстовыми сущностями, как впечатление, которое закрепляется в сознании читателя в процессе восприятия повествовательных стратегий автора. Хронотоп реконструируется в читательском воображении, является означаемым текста. Другими словами, тексты, которые в процессе восприятия порождают сходное впечатление (в плане специфики отражаемого виртуального мира), обладают тем же самым хронотопом. Категоризация повествовательных текстов осуществляется с учетом тех текстуальных стратегий, которые предстают характеристиками особого хронотопа. В связи с этим, феномен хронотопа активно исследуется в таких современных направлениях, изучающих текст, как нарратология, теория восприятия, герменевтика. В процессе накопления когнитивного опыта восприятия текста читатели вырабатывают жанровую память, предполагающую наличие некоторой совокупности ментальных структур, которые эквиваленты тем или иным хронотопам. В акте восприятия текста в читательском сознании активируется та или иная схема памяти, дающая возможность распознать хронотоп, манифестируемый текстом, и соответственно жанр текста. В современной лингвистике активно реализуется комбинирование теории хронотопа художественного текста, разработанной М.М. Бахтиным, с целым рядом исследовательских перспектив. Анализ воззрений М.М. Бахтина на процесс порождения и интерпретации текста выявляют их функционально-системную предопределенность. Концепция хронотопа обладает действенным потенциалом при исследовании одной из фундаментальных проблем системно-теоретического взгляда на текстопорождение, связанной с тем, как системные принципы могут активно задействоваться в методологическом отношении. Представляется, что ключевую роль в текущих исследованиях по лингвистике текста должны занять следующие положения бахтинской теории хронотопа: 1) разграничение мира, изображающего текст, и мира, изображенного в тексте; 2) хронотопы могут быть соотнесены с изобразительными возможностями языка, в результате чего они формируют в тексте сложные диалогические отношения; 3) коннотации (априорная «ненейтральность») хронотопов предопределяется тем фактом, что они формируются, исходя из определенной точки зрения, прямым образом не отражают изображенные в тексте миры, получают свое непосредственное выражение с опорой на субъективные стилизованные формы повествования.