ЛЁТЧИК, КОТОРЫЙ ТРИ ГОДА ЛЕТАЛ СО СЛОМАННЫМИ ПОЗВОНКАМИ. Василий Михайлович Шевчук (1919—2003) — лётчик-ас, генераллейтенант Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945). С января 1942 года — на фронтах Великой Отечественной войны. В январе 1942 года получил назначение в 247-й ИАП на Керченском полуострове. Позднее, летом 1943 года, участвовал в грандиозном Курском сражении (в это время был командиром эскадрильи). С июля 1944 года - в составе 152-го Гвардейского ИАП. Участвовал в операциях по форсированию Днепра, в боевых действиях на территории Молдавии, Польши и Германии. К марту 1945 года заместитель командира 152-го Гвардейского истребительного авиационного полка (12-я Гвардейская истребительная дивизия, 1-й Гвардейский штурмовой авиационный корпус, 2-я Воздушная армия, 1-й Украинский фронт) Гвардии майор В. М. Шевчук совершил 194 боевых вылета, участвовал в 42 воздушных боях, сбил лично 14 и в группе 1 самолёт противника. 27 июня 1945 года за мужество и воинскую доблесть, проявленные в боях с врагами, удостоен звания Героя Советского Союза. На фронт лётчик - истребитель Шевчук попал в январе 1942 года. На всю жизнь запомнился ему боевой вылет на прикрытие штурмовиков 1 мая. Штурмовики получили задание уничтожить артиллерийские позиции противника севернее Феодосии. На их прикрытие взлетело звено истребителей: Степан Карнач - ведущий, Александр Лапшин, Василий Шевчук и Виктор Головко. На подходе к Феодосии у Головко забарахлил мотор, и ведущий приказал ему повернуть обратно. Потом Лапшин обнаружил, что у него кончается горючее, и ему тоже ведущий велел идти на свой аэродром. Василий Михайлович остался со Степаном Карначём вдвоём. А штурмовики подходили к цели, в небе уже появились хищные силуэты "Мессеров". Их было около десятка. "Держись, Вася ! - послышался у Шевчука в наушниках голос лихого комэска Карнача. Бить их будем поодиночке. Расходимся !.." "Мы понимали, что победить при таком соотношении сил трудно, - рассказывает Василий Михайлович и словно снова идёт в бой - глаза его молодо загораются, движения рук воспроизводят маневр и начало той неравной схватки с противником. - Степан резко рванул влево, вывел самолёт из крена и помчался к "Мессерам". Я повернул свою машину вправо, рассчитывая, что так нам удастся отвлечь немцев от штурмовиков, которые уже построились в боевой порядок и начинали работу. Немцам пришлось разделиться на 2 группы, и я оказался против 6 врагов, а Степан - против 4-х. Всё, что я умел, что мог выжать из своего самолёта, я вложил в ту схватку. Уже, кажется, не только гимнастёрка, но и реглан кожаный пропитался испариной. "Мессер" не раз попадал мне в прицел, однако в последнюю секунду уходил из - под огня. А мне не только за ним приходилось носиться, но и остальных из виду не упускать - тут же срежут. И всё таки я одолел гитлеровского пилота. Не успел порадоваться, что враг повержен - вот он горит, падает, взрывается ! - как что - то тяжёлое обрушивается на мой самолёт, словно удар огромным бревном по плоскостям, фюзеляжу, кабине... Яркая вспышка ослепила глаза. Пламя охватило машину сразу со всех сторон. Я посмотрел на высотомер: всего 180 метров. Как же близко земля ! Прыгать поздно. Но самолёт вот - вот взорвется... И тогда я всё же вылез из кабины и рванул кольцо парашюта !.." Василий Шевчук упал на землю рядом с нашим передним краем, а вытащила его из - под огня врага медсестра Маруся. Проклятый бруствер! Упади Василий на ровную землю, ничего бы не случилось. А тут ударился позвоночником прямо о твердое ребро бруствера. Еще повезло, что сразу не парализовало. Но ведь могло случиться и худшее: его, Шевчука, могли убить в самолете, могли растерзать пулеметные очереди «мессеров», когда он спускался на парашюте. Так что благо еще, что остался жив. Первым на пути госпиталем оказался свой, авиационный, расположенный неподалеку от аэродрома. Там Шевчук велел остановиться. До койки дошел сам (заранее дал себе слово держаться перед врачами, покуда достанет сил). Те несколько десятков метров стоили ему потом долгой изматывающей боли. В палате лежали еще двое, оба летчики. Этому обстоятельству Василий обрадовался — как-никак свои ребята, даже из одной дивизии. Лицо ему перевязывать не стали, сказали, дескать, так заживет быстрее, рану на ноге промыли, извлекли из нее осколок, о позвоночнике же пока разговора не было. Для точного диагноза нужны были рентген, консультация специалистов, каковых в полевом госпитале не оказалось. Так и лежал Шевчук, считал дни, когда его отправят в полк, воевал с болью. Он научился обманывать ее, находя такое положение тела, при котором боль отступала. Но стоило чуть двинуть ногой или головой, она впивалась в него с удвоенной силой, терзала, доводила до слез. Как ни скрывал своих мук Василий, медсестра их заметила, доложила врачу. Тот предложил делать обезболивающие уколы. Шевчук отказался наотрез: «Я должен научиться побеждать боль сам». При падении на землю Василий получил перелом 4-х позвонков. Хирург Вера Павловна Авророва обещала раненому, что ходить он будет, а вот летать едва ли. Приговор медиков был непреклонным: ни о каких полетов не могло быть и речи. Он даже ходить мог с большим трудом. А тут начались налеты вражеской авиации на аэродром, что ни день — бомбежка. Сначала Василию до укрытия помогала добираться медсестра, потом он и сам начал ходить. Перетянет бинтами грудь потуже и идет, благо нога поджила. Каждый шаг — удар в спину острым колом, а он стиснет зубы и идет. Медленно, осторожно, но идет. И решил Василий, что пришла пора выбираться из госпиталя в свой родной полк. Под каким-то предлогом выпросил одежду и пошел. Шевчук дневал и ночевал на аэродроме. Инструктировал летчиков перед вылетами, занимался тактикой с молодыми пилотами, проводил политзанятия. Только ближайшие друзья знали о травме позвоночника, догадывались, сколько усилий требуют от него двести шагов от штаба полка до стоянки. Часто, когда никого вокруг не было, Василий позволял себе расслабиться: прислонялся спиной [74] к дереву и, закрыв глаза, тихо стонал. Каждая новая потеря в эскадрилье вызывала в нем жажду действия. Но он понимал: пока не научится управлять своим телом, не поддаваться боли — сесть в самолет не имеет права. Что он добьется своего, у Шевчука сомнений не было. Но однажды не выдержал, подошел к одному из товарищей. — Дай я сегодня слетаю вместо тебя. Тот оторопел: — Комиссар, да ты же едва на пригорок всходишь, а там перегрузки... Ведь погубишь себя и машину. — Все сделаю как надо, не волнуйся. И Шевчук полетел ведущим пары, прикрывавшей группу штурмовиков. Глядя на полет его истребителя с земли — уверенный и стремительный, — невозможно было предположить, что человек, пилотирующий самолет, борется в этот миг с болью, до крови кусая губы: даже небольшая перегрузка словно разламывала ему спину. Но он ни одним стоном не выдал себя в небе. В том вылете они отогнали четырех «мессеров» и не дали возможности «юнкерсам» произвести прицельное бомбометание по переправе. Однако еще сильнее, чем своей военной удаче, Шевчук радовался тому, что сумел пересилить себя и, пусть на короткое время, стать воздушным бойцом. Как он летел обратно, помнит плохо. Почти механически отщелкивались в сознании ориентиры, лоб заливал холодный пот, тело деревенело, даже самое малое усилие давалось с невероятным трудом. Он посадил машину как положено. И потерял сознание. И вот госпиталь в Краснодаре. Тишина. Покой. Щебет ласточек за окном, цветы на тумбочке. Шевчука тщательно обследовали, сделали снимки позвоночника. Он встретил лечащего хирурга словами: — Товарищ военврач, только правду, пожалуйста. Женщина присела на край кровати. — Успокойтесь. Я слышала, что вы ходили после ранения. Непостижимо. Вы очень сильный человек. Но о небе придется забыть. У вас компрессионный перелом одиннадцатого-двенадцатого грудных и первого-второго поясничных позвонков. Бывают случаи, конечно, единичные, что люди с подобными травмами возвращаются к труду — к легкому труду — и благополучно доживают до старости. Шевчук приподнялся на кровати, ударил ладонью по железному каркасу: — Я не хочу доживать. Я хочу драться! Драться, понимаете? Я летчик-истребитель. Военврач встала: — Вы не один такой. Но война есть война. Нам, врачам, это известно лучше, чем кому бы то ни было. Вы встанете, если лечение пройдет хорошо. Ну а дальше... Дальше не знаю, медицина пока не умеет эффективно бороться с такими вещами. Многое зависит от вас самого. В переполненных поездах Шевчук добрался до Тбилиси — там жила его семья.Его познакомили его со старым мастером, известным на весь город сапожником. Василий обратился к нему с необычной просьбой - сшить корсет из кожи вместо неудобных бинтов. Без корсета лётчик не мог передвигаться, травмированный позвоночник давал о себе знать при малейшей нагрузке. Сапожник - грузин удивился - ничего подобного он ещё не делал, но почему бы не попробовать ! При этом оговорил, что будет шить не корсет ("это слишком женское слово"), а жилет, а ещё лучше - кольчугу. В тесной мастерской Василий и старый Вано сделали выкройку. Через несколько дней Шевчук примерил жилет. Он вышел как раз такой, какой требовался, - плотно облегал грудь и спину, намертво фиксировал повреждённые позвонки. Забегая вперёд, надо заметить, что кольчугу грузинского мастера Шевчук носил до самого последнего своего боевого вылета. И во многом благодаря ей он управлялся с самолётом в воздухе. А тогда, в день примерки, на радостях Василий даже пустился в пляс, расцеловал мастера и пообещал не посрамить его работу. Только с помошью кожаного корсета Шевчук мог переносить боль. С негласного разрешения командира 203-й иад К.Г.Баранчука Шевчук начал летать .В тот же день Шевчук сел в кабину истребителя. Сдерживая волнение, запустил мотор. Разогнал самолёт на полосе и поднял его в воздух. Он не чувствовал боли, хотя она предательски вцепилась ему в спину и не отпускала на всем протяжении полета. Сделав несколько кругов над аэродромом, взмыл вверх, лёг на правое крыло. Никто не видел его в ту минуту. По лицу Василия текли слёзы радости... Возвращаясь на свой аэродром после выполнения задания, он и его ведомый - молодой лётчик Александр Божко - встретили в небе 3 вражеских самолёта: корректировщик Hs126 шёл в сопровождении пары истребителей FW-190. По установленному правилу Шевчук не имел права принимать бой без разрешения командования. И он, связавшись с командиром корпуса, попросил разрешения атаковать. Генерал колебался: у Шевчука на борту была ценнейшая фотосъёмка. Но он верил в своего комполка как в опытного бойца. Кроме того, корректировщик нельзя было упускать ни в коем случае. - Ладно, даю добро, - ответил Генерал. Шевчук атаковал ведущий "Фоккер", хотя тот был ближе к его напарнику. Расчёт командира полка прост: ведущий наверняка более опытный лётчик, а для Божко это первая серьёзная схватка. Он попал в "Фоккер" сразу, первой же очередью. Тот не успел даже отвернуть - слишком стремительной и внезапной была атака Шевчука. Вражеский истребитель начал падать, волоча за собой оранжево - чёрное облако. А Шевчук уже искал "Хеншель". Корректировщик должен быть сбит во что бы то ни стало ! "Хеншель" попытался уйти, отстреливаясь из пулемётов, пополз вверх, к облакам. У Шевчука уже почти не было времени для маневра, ещё минута - и противника скроет белая плотная завеса. Чуть отвернув в сторону, Шевчук сделал вид, что выходит из боя, потянул ручку управления на себя и вертикально устремился вверх. Как всегда при перегрузках, боль разламывала ему спину. Когда до облаков осталось несколько десятков метров, он перевёл свой "Як" в горизонтальный полёт и настиг "Хенкель". Стрелял наверняка: с предельно малого расстояния, понимая, что возможности атаковать вторично у него уже не будет. Подбитый корректировщик завалился на крыло... Этот бой, стремительный, безукоризненно проведённый Шевчуком, наблюдал с земли маршал И. С. Конев. Командующий фронтом назвал его классическим, идеальным с точки зрения тактики воздушных поединков. Маршал попросил передать Шевчуку его личную благодарность и поздравление. Этот бой подвёл итог боевым победам Василия Шевчука. Но до подведения жизненных итогов ему ещё далеко. Летом 1945 года медицинская комиссия подвергла лётчиков полка жесткому осмотру. Когда по спине Шевчука скользнули пальцы хирурга, на лбу его выступил холодный пот. Хирург не поверил своим ощущениям, надавил сильнее. Шевчук охнул. Врач отступил от него, повернулся к коллегам: - Это невероятно. Я ничего подобного не видел. ОН ТРИ ГОДА ЛЕТАЛ СО СЛОМАННЫМИ ПОЗВОНКАМИ.... - Ладно, - улыбнулся Шевчук. - Теперь можете гнать из лётчиков. Но в армии оставьте. На меньшее не согласен. Он летал до последнего дня войны. Сбивал вражеские самолёты над Курском и Киевом, Сандомиром и Вислой, над Берлином и Прагой. Он стал Героем Советского Союза и командовал 152-м Гвардейским орденоносным полком истребителей. Он перестал летать и сражаться только тогда, когда враг был разбит. До последнего своего боевого вылета он не расставался с кольчугой, "выкованной" для него грузинским сапожником. К четырем победам до ранения добавил еще десяток. Закончил войну в небе Берлина командиром 152-го гв. иап. После окончания войны Шевчук продолжил службу в Советской Армии. В 1948 году он окончил курсы усовершенствования офицерского состава, в 1958 году — Высшие академические курсы при Военной академии тыла и транспорта. В 1979 году в звании генерал-лейтенанта Шевчук был уволен в запас. Проживал в Москве. Умер 6 апреля 2003 года, похоронен на Троекуровском кладбище Москвы. Был награждён пятью орденами Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны 1-й степени, орденами Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды, «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3-й степени, рядом медалей.