Содержание Дискуссия в философии Виталий Куренной, НИУ ВШЭ. Полемика профессионалов: конкуренция и опровержение исследовательских программ в современной философии. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3 Герман Эббингауз. Об объясняющей и описательной психологии . . . . . 37 Эдмунд Гуссерль. Введение к лекциям по феноменологической психологии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 72 Мориц Шлик. Существует ли интуитивное познание? . . . . . . . . . . . . . . . 97 Мориц Шлик. Существует ли материальное a priori? . . . . . . . . . . . . . . . . 109 Исследования культуры Уилл Райт. Индивиды и ценности: классический сюжет вестерна . . . 119 Ирина Глущенко. Классовая борьба в мире вещей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 151 Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 1 1 25.11.2012 12:10:21 ЛОГОС # 6 (79) 2010 философско-литературный журнал издается с 1991 г., выходит 6 раз в год Главный редактор Валерий Анашвили Редакционная коллегия Виталий Куренной (научный редактор), Петр Куслий (ответственный секретарь), Александр Бикбов, Михаил Маяцкий, Николай Плотников, Артем Смирнов, Руслан Хестанов Научный совет А. Л. Погорельский (Москва), председатель С. Н. Зимовец (Москва), Л. Г. Ионин (Москва), † В. В. Калиниченко (Вятка), М. Маккинси (Детройт), Х. Мекель (Берлин), В. И. Молчанов (Москва), Н. В. Мотрошилова (Москва), Фр. Роди (Бохум), А. М. Руткевич (Москва), А. Ф. Филиппов (Москва), К. Хельд (Вупперталь) Аddresses abroad: “Logos” Editorial Staff c/o Dr. Michail Maiatsky Section de Langues et Civilisations Slaves Université de Lausanne, Anthropole CH-1015 Lausanne Switzerland michail.maiatsky@unil.ch “Logos” Editorial Staff c/o Dr. Nikolaj Plotnikov Institut für Philosophie Ruhr-Universität Bochum D-44780 Bochum Germany nikolaj.plotnikov@rub.de Центр по изучению проблем современной философии и социальных наук, Философский факультет МГУ Выпускающий редактор Елена Попова Художник Валерий Коршунов Изготовление оригинал-макета Дмитрий Кашкин E-mail редакции: logos@orc. ru http: 6 www. ruthenia. ru / logos Отпечатано в ООО Типография «Момент» 141406, Московская обл., г. Химки, ул. Библиотечная, д. 11 Тираж 1000 экз. Заказ № 0000 2 Главный редактор Валерий Анашвили Logos_6_2010.indd 2 25.11.2012 12:10:22 WJ QQ XO TK Индивиды и ценности: классический сюжет вестерна1 Ч тобы установить взаимосвязь между различными сюжетами вестернов и их социальным контекстом, я должен дать независимый анализ американских социальных институтов и показать корреляцию между структурой вестерна и структурой этих институтов. Кроме того, я должен показать, что структура институтов изменяется в соответствии с изменениями в структуре вестерна и что эти институциональные изменения несколько опережают по времени изменения в структуре мифа. При проведении этого институционального анализа я буду обращаться к работам отдельных исследователей общества, которые совершенно не интересовались вестернами, — таких как Джон Кеннет Гэлбрейт, Юрген Хабермас и К.Б. Макферсон. Одни из них анализируют структуру и идеологию рыночных институтов, тогда как другие занимаются происходящим в Америке переходом от рыночного капитализма к корпоративному капитализму и влиянием этого перехода на социальные институты и общественную идеологию. В ходе своего анализа я дам сжатое резюме этих дискуссий (возможно, оно покажется слишком сжатым), а затем продемонстрирую, насколько точно основные компоненты рыночной структуры и идеологии отображаются в классическом вестерне, а основные компоненты корпоративной структуры и идеологии — в профессиональном вестерне. Такой подход позволит мне выявить значительное структурное и временное соответствие между социальными институтами и вестерном, не пытаясь показать механизм прямого воздействия. Моя цель состоит не в том, чтобы показать, как институты создают миф или как мифы создают институты, а в том, чтобы показать, 1 Перевод двух глав выполнен по изданию: © Wright W. Six Guns and Society: A Structural Study of the Western. University of California Press, . P. –; –. Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 119 119 25.11.2012 12:10:26 что структура любого социального мифа, например вестерна, должна символически отражать структуру социального действия, поскольку это действие строится по образцу основных общественных институтов и ограничивается ими. Интеракция индивидов более или менее непосредственно структурируется социальными институтами — экономикой, семьей, системой образования. Эти институты могут функционировать только при условии, что представители общества действуют для их сохранения. Так, например, в индустриальном обществе работники должны быть уверены в том, что для продолжения роста их уровня жизни необходимо согласиться с ограничениями и дисциплиной фабрики или конторы. Без такой мотивации, необходимой для индустриальной экономики, невозможно гарантировать, что они будут работать, когда у них нет такого желания. С другой стороны, ценности и цели общества не непосредственно определяются его институтами, поскольку эти ценности также наследуются из культуры и традиций, передаваемых из поколения в поколение. В традиционном обществе, где институты часто остаются неизменными в течение долгого времени, культурные ценности и институциональная деятельность обычно хорошо подогнаны друг к другу. Но в современном обществе, где институты изменяются довольно быстро, иногда случается, что ценности и цели общества вступают в конфликт с институциональными потребностями. Рано или поздно — посредством революции или культурных сдвигов — ценности и институты станут более совместимыми, но пока представители общества стоят перед концептуальной дилеммой, дилеммой, противопоставляющей традиционные ценности институциональному действию. Именно к этой дилемме и ее решению в современной Америке символически и обращается вестерн. Наиболее значительным результатом развития американских институтов в конце сороковых годов нашего столетия стал сдвиг от конкурентного рыночного общества к плановой корпоративной экономике. Согласно Джону Кеннету Гэлбрейту, этот сдвиг начал обнаруживаться ближе к концу второй мировой войны или вскоре после ее окончания. Управление производством, ценами и занятостью больше не могло зависеть от саморегулирующегося рынка с его механизмами спроса и предложения. В результате, в пятидесятых годах возросло доверие к экономическому регулированию и планированию, которые были переданы в руки крупных корпораций и в особенности федерального правительства. Гэлбрейт приписывает этот сдвиг экономическим потребностям, свойственным крупной индустриальной технологии, возникшей после войны, но, как отмечает Ричард Барнет, его также можно понимать как усиление попыток правительства использовать свою покупательную способность для предотвращения экономических кризисов, которые перед войной периодически порождал рынок. Это кейнсианская экономическая политика, полити- 120 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 120 25.11.2012 12:10:26 ка, с которой экспериментировала администрация Эйзенхауэра и которая проводилась администрацией Кеннеди 2. Два наиболее значительных выражения мифа вестерна — классический и профессиональный сюжеты — соответствуют по времени и структуре этим двум периодам экономической организации. В седьмой главе я более подробно рассмотрю характер и причины перехода к корпоративной регулируемой экономике. В данной главе, посвященной классическому сюжету, я хочу рассмотреть характер рыночной экономики и показать, каким образом структура классического вестерна отражает конфликт между институциональными ограничениями и культурными ценностями рыночного общества. Развитие рыночной экономики в Европе в XIX веке было уникальным историческим событием, поскольку оно потребовало от общества и навязало ему институциональное разделение на экономическую и политическую сферы. Согласно Карлу Поланьи, «рыночная экономика — это экономическая система, контролируемая, регулируемая и управляемая единственно лишь рынками; порядок в производстве и распределении товаров должен всецело обеспечиваться этим саморегулирующимся механизмом» 3. Это означает, что экономические отношения больше не подчиняются контролю со стороны социальных целей и ценностей, этого традиционного царства политики. Обмен труда, земли и денег теперь определяется потребностями автономного рынка, а не обычаями и традициями культурных институтов. Но труд — это просто повседневная деятельность человека, земля — его естественное окружение, а деньги — просто символ товаров и услуг, так что рынок неизбежно приходит к регуляции повседневных социальных отношений людей в рыночном обществе. Исторически это экономическое регулирование возникло недавно; во всех предшествующих обществах социальные отношения ограничивались политическими и религиозными институтами, которые отвечали за социальные ценности и предписывали экономике относиться к этим ценностям с почтением. «Экономика человека, как правило, погружена в его социальные отношения. Переход от этого общества к обществу, которое, напротив, погружено в экономическую систему, был совершенно новым шагом в развитии» 4. Это, в частности, означало, что индивид теперь рассматривался не как тот, кто занимает определенное положение в обществе, соответствующее ценностям, вытекающим из социального взаимодействия, а как автономное существо, главные движущие силы которого были частными и экономическими: утоление голода, жажда собственности, необузданный эгоизм. «“Эко2 Barnet R.J. Roots of War. NY: Atheneum, . P. –. 3 Поланьи К. Великая трансформация: Политические и экономические истоки нашего времени. СПб.: Алетейя, . С. . 4 Polanyi K. The Great Transformation. Boston: Beacon Press, . P. . Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 121 121 25.11.2012 12:10:26 номические мотивы” безраздельно властвовали в мире собственности, а индивид обязан был следовать им под страхом быть растоптанным неумолимой силой рынка. Такое вынужденное превращение в утилитариста фатально исказило осмысление западным человеком себя самого» 5. Следуя Юргену Хабермасу, рассматривающему в одной из своих работ взаимодействие технологии и общества, мы можем прояснить для себя этот конфликт рыночных и социальных целей, если проведем различие между институциональной структурой общества — нормами и ценностями, выводимыми из социальной коммуникации и взаимодействия — и целерациональными подсистемами, которые входят в институциональную структуру и используют инструментальную или техническую деятельность для выполнения социальных задач. В соответствии с этим религиозные структуры или структуры родства должны были основываться на моральных правилах взаимодействия и составлять часть институциональной структуры, тогда как экономическая система или государственный аппарат должны обеспечивать устойчивость и порядок, основываясь на рациональном и техническом действии. Таким образом, «традиционное общество» — это общество, в котором институциональная структура успешно ограничивает рост подсистем целерационального действия. Такие подсистемы существуют в традиционном обществе, но присущая им «рациональность» никогда не получает полного развития, поскольку они функционируют в рамках того типа взаимодействия, который легитимируется безусловным принятием мифических, религиозных или метафизических интерпретаций реальности. Когда эти традиционные основы знания и действия начинают терять свою власть, а инструментальные подсистемы постепенно выходят из-под нормативного контроля, в обществе начинается процесс модернизации. Исторически этот процесс зависел от развития капитализма — экономической системы, которая следует своим собственным внутренним правилам. Капиталистический способ производства можно рассматривать как механизм, который гарантирует «перманентный» рост подсистем целерационального действия и таким образом опрокидывает традиционалистское «превосходство» институциональной структуры над производительными силами. Капитализм — это первый в мировой истории способ производства, призванный институционализировать самоподдерживающийся экономический рост 6. При смене способа производства наступает кризис легитимации власти. Ранее производительные силы подчинялись политической 5 Ibid. P. . 6 Habermas J. Toward a Rational Society. Boston: Beacon Press, . P. . 122 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 122 25.11.2012 12:10:26 (или традиционной) власти; производство и торговля были организованы для поддержания традиционного социального порядка, а эта деятельность происходила в контексте ритуальных разграничений и обязательств по отношению к богам, временам года и классам. При капитализме рациональные и инструментальные аспекты производства ради прибыли вытесняют ритуальные, политические ограничения экономической деятельности, и поэтому утрачивается легитимность традиционной власти. Вместо нее необходимо создать новую структуру, которая бы санкционировала и легитимировала господство экономических потребностей над политическими целями. Легитимация должна основываться на самих рыночных товарных отношениях, на понятии «справедливого обмена». Рынок посредством действия механизма спроса и предложения регулирует производство и таким образом структурирует социальные отношения. Затем эти отношения легитимируются и охраняются политической властью, которая становится опекуном рынка. В результате политическое господство теперь легитимируется не «сверху» (через культурную традицию), а «снизу» (через производственные отношения и общественный труд). Только с возникновением капиталистического способа производства легитимация институциональной структуры может связываться непосредственно с системой общественного труда. Только тогда порядок собственности может заменить «политические отношения» «производственными отношениями», потому что он легитимирует себя через рациональность рынка ... а не через легитимную властную структуру. Теперь она представляет собой политическую систему, которая получает свое оправдание на языке легитимных производственных отношений 7. Таким образом, капиталистический способ производства вносит двойной вклад в те общества, в которых он возникает: действительное освобождение и перманентное расширение подсистем целерационального действия и учреждение экономической легитимации, позволяющей политической системе приспосабливаться к новым требованиям рациональности, свойственным этим подсистемам. Хотя капитализм разрушал традиционную систему легитимации власти, он никогда открыто не нападал на институциональный базис социальных норм. Социальные цели и ценности по-прежнему возникали в интеракционном контексте публичной дискуссии. «Политика старого стиля вынуждена была — просто через традиционные формы легитимации — определяться по отношению к практическим целям: “добродетельная жизнь” толковалась в контексте интеракционных отношений. То же самое по-прежнему относится к идеологии буржуаз7 Ibid. P. . Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 123 123 25.11.2012 12:10:27 ного общества» 8. Ценности и цели «добродетельной жизни» изменились, поскольку они основывались теперь не на религии и мифе, а на рыночном принципе справедливого обмена. Однако «даже эта буржуазная идеология справедливости, принимая категорию реципрокного обмена, по-прежнему использует отношение коммуникативного действия в качестве основания легитимации» 9. Идеология справедливого обмена предполагает равенство возможностей — каждый может добиться «добродетельной жизни»: собственности, семьи, друзей, мира и свободы от власти. Конечно, не все ценности буржуазной идеологии не зависели от рынка и капиталистического производства; по сути, как признавал Маркс, эти ценности служили опорой пагубной формы экономического господства. Но в отличие от идеологии технологии, которую мы рассмотрим позднее, большая часть общественности согласилась с рынком и экономической легитимацией власти, потому что понимала — и осуществляла — практические социальные цели буржуазной идеологии, до некоторой степени отвечавшие традиционным желаниям человека. Свободный рынок как подсистема целерационального действия рассматривался в качестве средства для создания общества, основанного на всеобщих нормах и коммуникативном действии, «добродетельного общества». Однако институты капитализма не способны были реализовать цели буржуазной идеологии. «Действительное развитие капитализма явно противоречило капиталистической идее буржуазного общества, освобожденного от власти, общества, в котором власть нейтрализована» 10. Неспособность свободного рынка выполнить свои социальные обещания отчасти можно отнести на счет исключительных отношений между ценностями и институтами капитализма. В традиционном обществе с политической легитимацией «сверху» социальные ценности обусловливают социальные институты: защищать институты — значит отстаивать ценности. В капиталистическом обществе с политической легитимацией «снизу» — то есть от производственных отношений — экономические институты общества, основанные на рыночной практике, вступают в проблематичные отношения с ценностями и целями общества, основанного на принципе справедливого обмена. Как мы сможем увидеть при рассмотрении сюжета профессионального вестерна, в этой ситуации противоречия между институтами и ценностями общество должно сделать тот или иной идеологический выбор. Однако пока нам следует обратить внимание на концептуальный конфликт между ценностями буржуазного общества и институтами рынка. Буржуазные ценности, хотя они и связаны с рациональностью 8 Ibid. P. . 9 Ibid. P. . 10 Ibid. P. . 124 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 124 25.11.2012 12:10:27 рынка, по-прежнему основываются на всеобщих нормах, делающих акцент на свободе, равенстве, мире, а также на теоретической доступности значимых человеческих отношений — семьи, любви, достойной работы — для каждого. Однако институты капитализма структурируют действительные человеческие отношения в соответствии с потребностями саморегулирующегося рынка, который, конечно, заинтересован не в социальных ценностях, а в прибыли и производстве. Рынок «передал судьбу человека и природы во власть автомата, движущегося по своей колее и ограничиваемого собственными законами» 11. Если даже социальная деятельность людей структурирована рынком, то многие их социальные идеи и отношения тем более должны структурироваться им; раз уж люди должны действовать, им следует рассматривать свои действия как разумные и значимые. Мы уже видели, как понятие справедливого обмена, производное от рынка, становится основой ценностей буржуазного общества. Но каковы те представления об индивиде и его роли в обществе, что создает рынок в умах его участников посредством регуляции человеческой деятельности? Надлежащее рыночное поведение зависит от идеи экономического человека, эгоистичного индивида; и именно эта идея, укорененная в институциональном действии, находится в конфликте с целями и ценностями общества, основанного на идее интеракции и справедливого обмена. Каковы измерения этого представления об экономическом человеке? В чем заключаются те взгляды на индивида и общество, которые «фатально исказили осмысление западным человеком самого себя»? Отличительные черты рыночной экономики заключаются в том, что () вознаграждение за труд определяется рынком, нет никакого властного социального распределения должностей и доходов, что () земля и рабочая сила являются товарами, которые можно покупать и продавать. В этих условиях общество не дает индивиду гарантий счастливой жизни. Способности любого индивида к производству и его доступ к средствам производства зависят от его умения показать свою привлекательность для рынка. Обычно в рыночном обществе индивиды не обладают средствами производства и, чтобы выжить, вынуждены продавать свою рабочую силу; каждый индивид должен стремиться увеличить свое богатство, свои возможности распоряжаться землей и рабочей силой. В стремлении этого достичь, он должен конкурировать со всеми остальными индивидами, которые также должны стремиться умножить собственное богатство и таким образом распоряжаться своей рабочей силой. В рыночной экономике стремление индивида наслаждаться благами общества направлено не на умножение этих благ для каждого, но непременно на то, чтобы помешать остальным наслаждаться этими благами. 11 Polanyi K. Op. cit. P. . Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 125 125 25.11.2012 12:10:27 Индивид должен рассматривать себя как самостоятельного и независящего от воли других, за исключением института экономических контрактов. Он должен отдавать себе отчет в том, что его способности принадлежат ему, а не социальной группе, и ему необходимо использовать их наиболее рациональным образом для умножения собственного богатства. Такое представление об индивиде свойственно рынку, оно лежит в основе теории собственнического индивидуализма, которая служит философским обоснованием рынка. К.Б. Макферсон в своей книге «Теория собственнического индивидуализма», откуда взята эта аргументация, приводит три посылки об индивиде и обществе, на которых основывается данная теория: ) Человека делает человеком независимость от воли других. ) Независимость от других означает свободу от всяких отношений с другими, помимо тех отношений, в которые индивид вступает добровольно, преследуя собственную выгоду. ) По сути, индивид является хозяином своей личности и способностей, которыми он никак не обязан обществу. Эти посылки, как утверждает Макферсон, свойственны рыночному обществу и лежат в основе либеральных теорий Гоббса, Локка и других рыночных философов. В новейшее время к сходным предположениям об индивиде и обществе привел в экзистенциализме — Сартр и в психоанализе — Фрейд. Эти философы, подобно обывателям в рыночной экономике, предполагали, что природа человека должна быть в высшей степени индивидуалистической, поскольку такова его природа в рыночном обществе. Посылки о собственническом индивидуализме четко соответствуют собственническому рыночному обществу, поскольку они констатируют некоторые существенные факты, свойственные исключительно такому обществу. Индивид в собственническом рыночном обществе выступает как хозяин своей личности; ... для него общество состоит из серии рыночных отношений... Он может сколько угодно хотеть, чтобы все было иначе, чтобы его человеческая природа ни от чего не зависела, но на самом деле он заинтересован в договорных отношениях с другими 12. Однако маловероятно, чтобы в обществе, соглашающемся с такими представлениями об индивиде и группе, могли возникнуть приемлемые, удовлетворительные социальные отношения. Столь разные философы, как Карл Маркс и Джон Стюарт Милль, отмечали несовместимость собственнического индивидуализма с потребностями 12 MacPherson C.B. The Political Theory of Possessive Individualism. London: Oxford University Press, . P. –, . 126 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 126 25.11.2012 12:10:27 человеческого общества. Кажется, что высоко ценимый человеческий опыт зависит от доверия и открытой коммуникации, основанной на общих социальных потребностях, целях и интересах; именно в такой обстановке получают удовольствие от естественного вознаграждения — семьи, любви, работы, сообщества. Но рынку нужно, чтобы члены общества отождествляли себя с индивидами, которые руководствуются эгоистическими соображениями и для которых характерны самодостаточность и независимость. Ценности и цели буржуазного общества отражают рыночный принцип справедливого обмена, а также основываются на идее «добродетельной жизни»: равенства, достойной работы, сообщества и взаимного уважения. В таком случае, дилемма очевидна: ценности человеческого опыта, нормы институциональной структуры общества, моральный порядок, основанный на социальной интеракции, вступают в конфликт с теми ценностями, в которых нуждается саморегулирующийся рынок. Это, конечно, не просто философский или интеллектуальный конфликт, это конфликт в опыте, социальных концептах и отношениях. Как миф, вестерн обращается к этому конфликту и предлагает его решение. Вестерн ставит проблему не так, как это делают философы: каким образом человеческое общество может возникнуть в результате договорного соединения независимых расчетливых индивидов? Скорее миф ставит вопрос, который касается непосредственно нашей повседневной деятельности: какое отношение имеем мы, автономные, уверенные в своих силах индивиды, к обществу остальных, обществу нравственности и любви? В этой формулировке оба аспекта противоречия сохранены такими, какими они присутствуют в нашем обществе. Миф ставит вопрос о том, как мы можем сохранить свою независимость и в то же время остаться членами общества, — проблема с которой многие из нас постоянно сталкиваются чуть ли не каждый день. Следовательно, наш анализ вестерна должен показать, как вестерн определяет контекст этой проблемы — каковы составляющие общества, в котором эта проблема является значимой и решаемой? — и, конечно, в чем состоит ее решение. В классическом сюжете различие между индивидом и обществом ясно и очевидно. Герой автономен и уникален, а члены общества милы и порядочны. Но герой не является членом общества. Для общества он чужак, а в повествовании рассказывается о его усилиях, направленных на то, чтобы быть принятым обществом. Итак, в этом случае миф берет теоретическую проблему индивида и общества и превращает ее в практическую проблему. Герой не просто независимый индивид, он также одиночка, находящийся вне общества, вследствие своей независимости, а развитие истории предлагает ему способ, как оставаться независимым и больше уже не быть одиночкой. Таким образом, оппозиция внутри общества/вне общества точно определяет форму основной концептуальной и практической заботы Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 127 127 25.11.2012 12:10:27 нашего общества: разграничение между разными классами людей — теми, кто вне, и теми, кто внутри, — и возможность установления отношений между ними. Я полагаю, это совпадает с разграничением, которое на себе ощущает большинство американцев, стремящихся стать автономными индивидами, как того требует от них рынок, чувствующими, что они находятся вне той группы, к которой хотят принадлежать. Герой также отделен от общества оппозицией сильный/слабый. Его огромная сила — источник его независимости, так же, как слабость членов общества выражается в их зависимости друг от друга и от героя. Герой может позаботиться о себе сам — он никого не боится и ни в ком не нуждается, но общество о себе позаботиться не может. Эта идея силы, несомненно, содержится в трех посылках, лежащих в основе рыночной концепции индивида. Герой не зависит от воли других, и, по сути, он является хозяином своей личности и способностей, которыми он никак не обязан обществу. Общество, конечно, не отвечает ни одному из этих требований. Так, образ силы в вестернах подчеркивает озабоченность общества присутствием в нем индивида, но не следует слишком тесно связывать образ силы с этой озабоченностью. В сущности, все мифы и сказки имеют дело с сильным героем среди других — более слабых людей. Для понимания того, какое отношение к американскому обществу имеет миф вестерна, важна не сила героя, а другие характеристики. Многие герои никого не боятся; мало кто, кроме героя вестерна, ни в ком не нуждается. Рассмотрим вкратце противопоставление независимость/зависимость: оппозиция сильный/слабый соответствует важному различию между видами людей в нашем обществе — теми, кто может о себе позаботиться, и теми, кто этого сделать не может. Это разграничение обычно используется по отношению к различиям между мужчинами и женщинами, а также в равной степени и к различиям между молодыми и стариками. Примечательно, что обычно в вестерне общество олицетворяют женщины и старики. А когда членами общества бывают молодые люди, они, по всей вероятности, низкорослы, родом с востока или явные трусы. Героиня, будучи по своей природе слабой и зависимой, должна положиться на сильного мужчину, который, будучи сильным, доказывает, что он достоин ее доверия. Таким образом, женщины, носительницы любви и нравственности, концептуально отделены от мужчин — особенно от юношей — посредством оппозиции сильный/слабый. В известной мере то же справедливо и по отношению к старикам, носителям закона, бизнеса и высокого положения. Это концептуальное различие между независимостью и зависимостью, которым в вестерне характеризуется различие между мужчинами и женщинами, молодыми и стариками, также присутствует в современном обществе по отношению к тем же самым группам; в обоих случаях должно присутствовать ощутимое различие 128 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 128 25.11.2012 12:10:27 между слабостью и силой. Таким образом, в вестерне отражается различие, которое является частью повседневного опыта большинства американцев. Мы видели, что герой и общество разделены по оси сильный/слабый, а также по оси внутри общества/вне общества. Но злодеи тоже сильны и противостоят обществу; в этом они похожи на героя. Как и героя, независимыми их делает сила; они не нуждаются в членах общества. Обычно в повествовании только они бывают того же возраста, что и герой. Иногда, как в «Шейне», один из злодеев — исключительно жестокий старик, но в наиболее успешных версиях классического сюжета это случается нечасто. Обычно и герой и злодеи — это сильные, молодые, уверенные в своих силах мужчины, тогда как общество состоит из слабых женщин и стариков. Эта классификация распространяется даже на женщин — любовниц или сообщниц злодеев, вроде Ронды в «Далекой стране» или Френчи в «Дестри снова в седле». Эти женщины кажутся сильными и грубыми, но своей слабостью и любовью к герою они доказывают, что могут быть по-настоящему социальными. Кажется, что они могут позаботиться о себе, но этого не происходит, и их убивают. Таким образом, сохраняется дихотомия сильные (молодые мужчины)/слабые (женщины, старики). И герои, и злодеи сильны и независимы; поэтому между ними зачастую имеет место взаимное уважение, не распространяющееся на членов общества. Но если злодеи связаны с героем силой, то как они связаны с обществом? В каком месте на оси внутри общества/вне общества находятся они? Прежде чем ответить на этот вопрос, обратимся к третьей ключевой оппозиции — хороший/плохой. Этим разграничением злодеи отделяются от героя и от общества. В классическом сюжете оно почти всегда кодируется на языке экономики — плохие парни значительно богаче хороших парней. Злодеи — это преуспевающие хозяева ранчо («Шейн»), владельцы салунов («Додж-сити», «Сан-Антонио», «Дестри снова в седле»), дельцы («Юнион пасифик», «Излучина реки»), чиновники («Дестри снова в седле», «Далекая страна», «Вера-Крус»), тогда как члены общества — сражающиеся поселенцы («Излучина реки»), фермеры («Шейн», «Переход через каньон»), горожане («Доджсити», «Симаррон»). Однако хороший и плохой не всегда соответствуют богатому и бедному, поскольку есть много фильмов, в которых хорошие парни тоже весьма удачливы — «Симаррон», «Дуэль на солнце», «Далекая страна», «Чизам» — так же, как существуют фильмы, в которых злодеями являются бедняки — «Излучина реки», «ВераКрус», «Переход через каньон». Разграничение хороший/плохой разделяет людей не по их успехам в наживании денег, а скорее по мотивам в их стремлении заполучить деньги. В вестерне с классическим сюжетом конфликт возникает из-за земли и ее природных богатств. Хотя и злодеи, и общество хотят присвоить себе землю и ее богатЛ 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 129 129 25.11.2012 12:10:27 ства, у них на это различные причины — хорошие люди хотят создать на земле общество с семьями, церквями, школами, законом и бизнесом, злодеям же земля и ее богатства нужны для личного обогащения. Этот лейтмотив повторяется во всех классических вестернах. В «Далекой стране», например, члены общества так же богаты, как и злодеи; они нашли гигантские месторождения золота. Но хорошие люди хотят построить город с церквями и школами посреди дикой местности Юкона, несмотря на то, что злодеи хотят эксплуатировать и землю и людей. В «Вера-Крус» эта тема получает свое логическое завершение: злодеи — аристократический двор Максимилиана, алчно эксплуатирующий богатства Мексики, — возвращаются в Европу, тогда как хорошие люди — мексиканские крестьяне, которые хотят взять в свои руки руководство своим обществом. На более низком уровне двумя главными героями этого фильма являются два вольных стрелка-наемника; один предпочитает отказаться от личной выгоды для того, чтобы помочь крестьянам, становясь героем, тогда как другой предает крестьян ради собственной выгоды, становясь злодеем. Следовательно, оппозиция хороший/плохой отделяет тех, кто заботится только о себе, от тех, кто заботится о других, и это различение обычно легко понимают и используют в нашем обществе для классифицирования людей. Еще раз, это деление соответствует фундаментальному разрыву между социальным опытом и теориями рыночной экономики и собственнического индивидуализма. Рынок работает только тогда, когда каждый человек преследует свои собственные интересы и вступает в отношения с другими людьми только после рационального расчета, основанного на ожидании личной выгоды. Но, конечно, социальный опыт говорит нам о том, что эта модель не способна ни объяснить, ни обеспечить существование удовлетворительных отношений, основанных на любви и дружбе. В классическом вестерне злодеи олицетворяют необузданный рыночный эгоизм. Это отражается не только в их желаниях, но и в их методах; из крайнего своекорыстия они способны пойти на вероломство и напасть исподтишка. С другой стороны, члены общества олицетворяют социальные ценности — семью, любовь, нравственность, а их кодекс чести и игра по правилам (даже против зла) предполагают фундаментальное уважение к другим и заботу о них. Но эта социальная забота — и в вестерне, и в современном сознании — связана в своей основе с рыночным обществом как идеальной формой социальных отношений. Это вопрос не рынка или общества, а порядочного социального рынка против индивидуалистического, эксплуататорского рынка. Иными словами, оппозиция хороший/плохой отражает конфликт не в социальной теории, а в социальном опыте. И злодеи, и поселенцы (или кто-то в этом роде) хотят создать рыночное общество. Злодеи олицетворяют его индивидуалистическую сторону, необходимую, но пороч- 130 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 130 25.11.2012 12:10:27 ную и жестокую, тогда как поселенцы олицетворяют его социальную сторону, благопристойную, но беззащитную и неудачливую. Обе эти стороны являются частью нашего повседневного социального опыта, и обе они необходимы для того, чтобы рыночное общество могло существовать. И все же конфликт глубок, так как он основывается на фундаментальном различии между индивидом и обществом. Подобно герою, злодеи — это индивиды, в которых нуждаются и теория, и институты рынка; они преследуют свою личную выгоду, они не зависят от воли других, и они — хозяева своей личности и способностей. Они сильны и независимы. Но в отличие от героя они обычно находятся либо в обществе, либо почти в нем. Злодеи обычно связаны с институтами общества — салунами, бизнесом, ранчо и так далее, или, по крайней мере, их причастность к этим институтам можно опознать по их внешнему виду, интересам и связям. Существуют исключения, когда злодей находится вне общества в еще большей степени, чем герой — Кол в «Изгибе реки», Брэгг в «Переходе через каньон», бандит в «Омбре». Однако во всех этих фильмах присутствует другой злодей, который связан с обществом — Хендрикс, торговец; Джордж, землевладелец и софист; Фэйвор, агент индейцев. Хотя злодеи связаны с социальными институтами, они никогда полностью не находятся в обществе, и здесь мы должны объяснить, что подразумевается под «обществом». Мы употребляли этот термин в двух различных смыслах — общество как социальные институты и социальные интеракции, как рынок и этика. Оба эти употребления отражают основную проблему вестерна: как одно может совмещаться с другим? Собственно говоря, общество состоит из рынка и этики, поэтому им так и озабочен классический вестерн. Злодей, хотя он физически находится в обществе и материально с ним связан, все же не является его членом, так как не разделяет его этики. Герой, напротив, является для общества чужаком, не связанным ни с его институтами, ни с его интеракциями. В процессе повествования герой зачастую признает и то и другое, но в самом начале он, как в «Шейне», действительно находится вне общества. Логан в «Переходе через каньон», наверное, наиболее серьезное исключение, но даже здесь, где герой начинает как делец, собирающийся жениться, он отличается от остальных героев только положением; он связан с обществом, но, в отличие от остальных жителей, от него не зависит, выражая презрение к нему, и эта деталь постоянно подчеркивается в фильме. Основное назначение оппозиции внутри общества/вне общества — отделять героя от общества; эта ось не имеет прямого отношения к злодеям, а потому у них нет никакого фиксированного положения на ней. В сюжете о мести многие злодеи находятся вне общества, но в классическом вестерне злодеи занимают довольно определенное Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 131 131 25.11.2012 12:10:27 место на этой оси, где-то посередине. В терминах Леви-Строса, они служат медиаторами между героем и обществом, обладая свойствами обоих, и, следовательно, полностью не находятся ни внутри социального тела, ни вне его. Именно благодаря злодеям герой и общество преодолевают различия, их разделяющие. Возникает следующая картина: герой и злодей — это индивиды, которые сильны, независимы и эгоистичны. Герой находится вне общества, а его эгоизм — отражение его одиночества и уверенности в своих силах. Однако злодеи — это часть общества, а их эгоизм — это сила, разрушающая основы общества и его ценности. Поскольку рыночные институты нуждаются в индивидуализме и эгоизме, злодеи являются неотъемлемой частью общества, а общество в сравнении с их силой слабо. В классическом вестерне эта ситуация выражается посредством трех оппозиций — хороший/плохой, внутри общества/вне общества, сильный/слабый, каждая из которых предлагает классификацию различий между людьми, основанную на фундаментальном противоречии между индивидом и обществом в рыночной экономике. Четвертую оппозицию, цивилизация/дикость, я рассмотрю позднее в более общем контексте. Теперь обратимся к повествованию, чтобы выяснить, каким образом структуры интеракции между различными видами людей классического вестерна определяются тремя оппозициями, указанными выше. Сначала для удобства я опять составлю перечень функций классического сюжета: ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) ) Герой вступает в отношения с социальной группой. Герой является для общества чужаком. У героя обнаруживаются исключительные способности. Общество признает различие между собой и героем; герой получает особый статус. Общество совершенно не принимает героя. Существует конфликт интересов между злодеями и обществом. Злодеи сильнее общества; общество слабо. Между героем и злодеем имеют место дружеские отношения или уважение. Злодеи угрожают обществу. Герой избегает участия в конфликте. Злодеи подвергают опасности друга героя. Герой сражается со злодеями. Герой побеждает злодеев. Общество в безопасности. Общество принимает героя. Герой утрачивает свой особый статус или отказывается от него. 132 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 132 25.11.2012 12:10:27 Эти шестнадцать функций в общих чертах намечают повествование, хотя и не все из них присутствуют в конкретных историях. Значение повествования содержится не в перечне функций, а в их структуре, в ряде повествовательных последовательностей, которые действуют на протяжении всего повествования и объясняют изменения в отношениях между персонажами. Именно эту структуру нам следует выявить, если мы хотим понять вестерн как образец для действия. Чтобы сделать это, мы должны опознать повествовательные последовательности в перечне функций. Это не очень сложная задача. Функции , и формируют последовательность, которую я назову последовательностью «Статус». Герой демонстрирует свою силу, доказывая, что он способен быть вольным стрелком, и он получает от членов общества особый статус — статус вольного стрелка. Превращение из чужака в известного обществу индивида с особым статусом связано с умением героя владеть оружием. Как вольный стрелок, герой считается человеком, которого нужно бояться и уважать, но которого не принимает общество — этому препятствует его особый статус. Функции и заключают в себе начало и конец другой последовательности, последовательности «Вне общества». Герой вступает в отношения с обществом, но не принимается им. Причина этой перемены, причина того, что общество отвергает его, заключается в том, что герой не является членом общества, а сила ставит его в особое положение вне общества. Средний член, или действие последовательности «Вне общества», — это последовательность, сформированная функциями , и , последовательность «Статус». Следовательно, последовательность «Вне общества» объясняет эту перемену — от вступления героя в отношения с обществом до неприятия его обществом. Его не принимают не потому, что он — чужак, не потому, что он силен, и не потому, что он обладает особым статусом, но из-за совокупности всех этих трех обстоятельств. Это тот случай, когда одна последовательность вложена в другую. 1. Герой вступает в отношения с социальной группой. 2. Герой является для общества чужаком. Вне Статус общества 3. У героя обнаруживаются исключительные способности. 4. Общество признает различие между собой и героем; герой получает особый статус. 5. Общество совершенно не принимает героя. По сути, эти последовательности являются описательными; они констатируют существование двух оппозиций и определяют следующий этап действия. В последовательности «Вне общества» герой деЛ 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 133 133 25.11.2012 12:10:27 монстрирует свою силу — свою индивидуальность и независимость — и ставится вне общества, очевидное повторение дихотомии слабый/ сильный. Функции и констатируют, что герой находится вне общества, а последовательность расширяет и усиливает эту классификацию. Согласно этой последовательности, герой находится вне общества вовсе не случайно. Последовательности «Статус» и «Вне общества» по-иному формулируют и объясняют две эти оппозиции, не развертывая их. Если разграничения сильный/слабый и внутри общества/вне общества и без того очевидны, то последовательности, вообще говоря, не нужны. В «Юнион пасифик» и «Сан-Антонио» герои не чужаки, хотя они сильны и находятся вне общества. Логан в «Переходе через каньон» — член общества, которого все хорошо знают; и по этой причине, чтобы подчеркнуть его отличие от остальных, используются диалоги. «Слабость», еще одна последовательность, формируется функциями , и и показывает, что злодеи, вследствие своей силы и слабости общества, несут угрозу существованию общества. Имеет место конфликт, основанный — на одном уровне — на оппозиции хороший/ плохой и — на более глубоком уровне — на оппозиции между институтами и общественными ценностями в рыночном обществе. Хозяин ранчо хочет прогнать фермеров («Шейн»), судья хочет лишить рудокопов их лицензий («Далекая страна»), преступники хотят начать войну с индейцами для контрабанды оружия («Северо-западная конная полиция»). В любом случае, если злодеи добьются успеха, члены общества будут или убиты, или вынуждены оставить свои жилища — общество будет разрушено. Общество слабо и беззащитно перед силой злодеев. Уилсон с легкостью убивает Торрея в «Шейне»; в «Далекой стране» злодеи убивают рудокопа Дасти и унижают шерифа Руба; в «Додж-сити» исподтишка нападают на Мэта Кола и убивают его. После всех этих поражений общество перестает существовать — фермеры и рудокопы оставляют свои жилища в «Шейне» и «Далекой стране»; в «Додж-сити» город погибнет; в «Северо-западной конной полиции» форт будет разрушен. Классический сюжет — единственная версия мифа вестерна, в которой стремление злодеев к личному обогащению неминуемо несет угрозу самому существованию общества; и эта угроза дает нам понять, как последовательность «Слабость», проистекает из конфликта между сильными злодеями и слабым обществом. И это вовсе никакое не откровение. Однако если наш структурный анализ будет успешным, он поможет понять нам взаимосвязь наших концептуальных классификаций и привычных конкретных образов. Отталкиваясь от простого конфликта между обществом и злодеями, хорошими и плохими, последовательность «Слабость» развивает повествование и показывает, что злодеи угрожают самому существованию общества. Это важно, поскольку в ней показано, что общество 134 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 134 25.11.2012 12:10:27 так же несовершенно и неудовлетворительно, как и слабо. Злодеи — неотъемлемая часть общества, и, если им противостоит одно только общество, они неминуемо разрушат его нравственность и общественные ценности. Миф вестерна касается и героя, а «Слабость» подготавливает обстановку, в которой он будет действовать. Герой находящийся вне общества силен, злодеи — внутри общества также сильны, а общество слабо и находится под угрозой уничтожения. Две другие последовательности, которые не всегда проявляются, далее развивают и проясняют ситуацию. В первой герой является чужаком; герой и злодей демонстрируют свою силу; они проявляют взаимное уважение и зачастую бывают друзьями. В этой последовательности («Дружба») началом и концом служат функции и , а средним членом (или действием) является комбинация функций и . Последовательность дает понять, что герой и злодей очень похожи друг на друга своей необыкновенной силой и между ними существуют особые взаимоотношения: они, так сказать, сводные братья. Герой превращается из чужака в человека, пользующегося уважением, и он уважает злодея, кроме которого других сильных персонажей в повествовании нет. Эта последовательность присутствует в большинстве изученных мною фильмов — «Симарроне», «Юнион пасифик», «Дуэли на солнце», «Желтом небе», «Сплетнях Смита», «Шейне» (в значительной мере), «Излучине реки», «Далекой стране», «Вера-Крус». Не всегда герой не знаком злодею; в «Симмароне», «Юнион пасифик» и «Сплетнях Смита» они старые приятели. Последовательность «Дружба» подчеркивает силу героя и злодея, а также их отличие от общества. Она делает акцент на том, что эти двое мужчин — личности и что они понимают друг друга. Их независимость открывает возможности для особых отношений уважения и/или дружбы. Кажется, что в классическом сюжете — за немногими исключениями — только у этих двух человек могут быть такие отношения. Злодеи не способны доверять друг другу, а члены общества слабы и сами не заслуживают доверия. Хотя между героем и женщиной может возникнуть любовь, настоящая дружба или уважение имеют место только в отношениях героя и злодея. Будто стать друзьями и по-настоящему уважать друг друга могут только сильные и независимые индивиды. В классическом сюжете это представление используется главным образом для того, чтобы провести различие между героем и злодеем и подготовить их возможный конфликт. Но в профессиональном сюжете, как мы увидим, эта идея дружбы превращается в главный концептуальный ресурс вестерна. Вторая проясняющая обстановку последовательность состоит из функций , и . В ней герой пытается остаться в стороне от конфликта между злодеем и обществом. Он независим и находится вне общества, эта борьба его не касается. Но у него был друг — Уош в «Дестри снова в седле», юный Гарри Кол в «Додж-сити», Старрет в «ШейЛ 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 135 135 25.11.2012 12:10:27 не», Бен в «Далекой стране», Джесси в «Дуэли на солнце», которого убивают или калечат злодеи или которому они угрожают. После этого герой отказывается от своего нейтралитета и вступает в борьбу. Последовательность «Долг», как никакая другая, подчеркивает независимость и личную заинтересованность героя. Его не особенно волнуют приличия и правила общества или их нарушение; он просто решает сражаться за общество, когда он лично втягивается в конфликт после нападения на друга, который уже является членом общества. С этого момента движущей силой становится его личная заинтересованность. Собственно говоря, это, конечно, не так. Если бы он действительно был независимым, он мог бы пренебречь своим другом, но в классическом вестерне дружба связывает героя с обществом, как об этом свидетельствует последовательность «Долг». Герой — это не полный индивидуалист, который может остаться вне игры; невозможно сохранить полную независимость. Он нуждается в социальных ценностях дружбы и преданности, а эти ценности требуют он него связи с обществом. Это необходимо для того, чтобы он стал настоящим человеком. Последовательность «Долг» говорит нам о том, что индивид нуждается в обществе точно так же, как в другой последовательности — мы это увидим — общество нуждается в индивиде. В некоторых фильмах последовательность «Долг» не прослеживается («Симаррон», «Юнион пасифик», «Сан-Антонио», «Излучина реки»), но справедливо будет утверждать, что в лучших классических вестернах (таких как «Шейн», «Додж-сити», «Дестри снова в седле», «Дуэль на солнце», «Желтое небо», «Далекая страна», «Вера-Крус», «Переход через каньон» и «Омбре») она обычно содержится. Не будь этой последовательности, долг героя по отношению к ценностям общества должен был бы существовать изначально. Когда герой уже признает социальные ценности, а общество его еще не принимает (как в «Излучине реки»), оппозиции и убедительность повествования слабеют. При появлении этой последовательности, устанавливается первая прочная связь между героем и обществом и мотивируется действие, которое приводит повествование к кульминации. Без нее существование связи и мотива предполагается, но не показывается. Таким образом, последовательность «Долг» обостряет оппозиции и формулирует предпоследнюю стадию во взаимоотношениях героя и общества. Она не обязательно должна появиться; информация, содержащаяся в ней, не столь уж необходима, поскольку решающее действие, касающееся этих взаимоотношений, происходит в другом месте повествования. Однако ее присутствие делает фильм более убедительным, а в сюжете профессионального вестерна идеи дружбы и преданности, лежащие в основе последовательностей «Долг» и «Дружба», становятся главным аспектом повествования. Кажется, что в исследовании этих последовательностей могут присутствовать противоречия. Я отметил, что у героя есть друг в обще- 136 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 136 25.11.2012 12:10:27 стве, хотя предполагается, что возникновение настоящего уважения, а иногда и дружбы, возможно только между героем и злодеем. Но здесь нет противоречия, поскольку друг героя из числа членов общества — почти как любимая собачка — оказывается славным, но слабым. Обычно этот друг решительным образом отличается от героя — в «Дестри снова в седле» и «Далекой стране» он старик, в «Додж-сити» он ребенок, а в «Вера-Крус» он черный. Эти друзья несколько похожи на героя, но зависят от него. Возможно, кроме Старрета в «Шейне», герою может быть равен только злодей; следовательно, взаимное уважение или дружба, основанная на таком уважении, возможна только между этими двумя людьми. Функции , и составляют очевидную, но важную последовательность. Сражение является кульминационным моментом повествования и играет решающую роль в структуре. Последовательность «Сражение» также является действием, которое служит причиной других изменений, то есть она сама вложена в другие последовательности. Возможно, наиболее интересным в этой последовательности является то, что герой сражается со злодеями и наносит им поражение без всякой посторонней помощи. Он полается только на собственные силы, и этого достаточно. Обычно герой находится в полном одиночестве — «Шейн», «Далекая страна», «Желтое небо» — и побеждает благодаря своим выдающимся способностям. Иногда ему помогают, но от других он всегда отличается силой. После сражения и победы общество находится в безопасности. Этот переход объясняется последовательностями «В безопасности» (функция ) и «Сражение» (функция ). 9. Злодеи угрожают обществу. 12. Герой сражается со злодеями. В безопасности Сражение 3. У героя обнаруживаются исключительные способности. 13. Герой побеждает злодеев. 14. Общество в безопасности. Последовательность «Сражение» мотивирует переход от функции к функции — спасение общества объясняется сражением и победой героя. Важный момент заключается в том, что герой — одиночка. Последовательность показывает, как герой спасает общество, опираясь на собственные силы, действуя независимо от остальных. Злодеи угрожают обществу, и только сила героя мешает им разрушить его. Таким образом, эта последовательность демонстрирует чрезвычайную важность индивида для общества. Мы выяснили, что общество само неизбежно порождает индивидов и что они являются злодеями. Общество бессильно против этих злодеев, и помочь ему моЛ 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 137 137 25.11.2012 12:10:27 жет только другой индивид, находящийся вне общества. Общество не может выжить без героя, но оно не может и породить его; оно способно рождать лишь злодеев. Герой должен быть отделен от общества. Хотя он и отделен от него, он все же нуждается в социальных ценностях дружбы и любви, но если бы он принадлежал обществу, он был бы слабым и зависимым. Его сила — в надежде на самого себя, а не на других или на социальные институты; и, разумеется, именно эта сила нужна обществу. Последовательность «В безопасности», наряду с последовательностью «Долг», обрисовывает основные отношения между индивидом и обществом, какими они предстают перед нами в классическом вестерне. Характеристики силы, независимости и уверенности героя в своих силах на самом деле не являются социальными ценностями и не существуют в обществе per se, но, не имея доступа к этим способностям, общество не может существовать. С другой стороны, социальные ценности любви, закона, дружбы и семьи не являются по-настоящему индивидуальными ценностями, но без них индивид не может полностью себя выразить. Таким образом, существование общества и счастье индивида зависят от достижения согласия между этими двумя позициями или классами ценностей, а это согласие выстраивается вокруг угрозы злодеев. Эта угроза нарушает разделение и делает интеракцию возможной и необходимой. То, как действует последовательность «В безопасности», указывает на то, что более слабой группе может успешно помочь только независимость и уверенность в своих силах. Если нужно спасти общество или — более общее условие — нужно помочь другим, индивид должен действовать для них, но не с ними. Попытки действовать вместе с группой обречены на провал, поскольку общество не в состоянии будет защитить себя от злодеев. Если индивид — в общем смысле — должен помочь другим, он должен быть индивидом в рыночном смысле слова. То есть он должен полагаться только на себя самого и действовать, как он считает нужным. Уверенность в группе только сделает его слабее. Он должен действовать независимо и так, как он считает нужным, чтобы помочь людям, даже если они сами, как в «Шейне», не хотят этого. Его сила, а следовательно, и способность добиваться успеха, зависит от его автономии и уверенности в себе. Успешные действия — это действия индивида; только слабые и неудачливые, хотя и добропорядочные люди действуют вместе с группой и зависят от нее. Повествование классического вестерна, особенно последовательность «В безопасности», объясняет то, каким образом сражение благополучно спасает группу. Изображение этого специфического действия связано с насилием; и, конечно, таким образом, возможно, что насилие само должно быть составляющей модели действия. Но, несмотря на то, что насилие добавляет в историю элемент волнения, 138 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 138 25.11.2012 12:10:27 я считаю, что значение сражения обычно заключается не в насилии. Его значение связано с независимостью и уверенностью в себе, и обычно сражение интерпретируется таким образом. Насилие делает смысл сражения предельно понятным, и оно полезно как элемент сюжета, хотя все то же самое можно сделать иначе, так как, например, в «Большой стране» герой не участвует в сражении. Иногда насилие применяется ради насилия, но оно имеет в вестерне не больше смысла, чем у Шекспира, за исключением тех случаев, когда оно становится главным элементом конфликта между индивидом и обществом в рыночной экономике. Насилие — это основной и неизбежный элемент нашего общества, и, следовательно, вестерн — это не поощрение насилия, но правдивое его изображение. В известном смысле, насилие имеет в вестерне меньшее значение, чем у Шекспира, поскольку в мифе персонажи прежде всего олицетворяют идеи и принципы и лишь в последнюю очередь они выступают — если это вообще происходит — как реальные люди; однако в драме или в художественной литературе на первый план выходят реальные люди со своей психологией, в значительно меньшей степени выражающие какие-то принципы. Насилие в мифе, как правило, связано с противопоставлением или примирением принципов, тогда как в литературе между людьми на самом деле имеет место насилие, и, следовательно, оно выглядит более убедительным и воспринимается с особой остротой. «Принятие», следующая последовательность, далее распространяет последствия сражения. Теперь в качестве причины сдвига выступает последовательность «В безопасности». 5. Общество совершенно не принимает героя. 9. Злодеи угрожают обществу. 12. Герой сражается со злодеями. Принятие В безопасности Сражение 3. У героя обнаруживаются исключительные способности. 11. Злодеи подвергают опасности друга героя. 14. Общество в безопасности. 15. Общество принимает героя. Окончательное принятие героя обществом объясняется тем, что он спасает общество. Угроза со стороны злодеев, сражение и победа теперь рассматриваются как средства, при помощи которых герой сможет преодолеть первоначальное непринятие его обществом и войти в него. Первоначально он находится вне общества, он — вольный стрелок, которого уважают, но не одобряют. Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 139 139 25.11.2012 12:10:27 Как образец для действия, последовательность «Принятие» проясняет и завершает последовательность «В безопасности». Оппозиция внутреннее/внешнее отражает разграничение, присутствующее в нашем обществе между теми, кого принимает группа, и теми, кого она отвергает. Это разграничение становится наиболее важным, когда оно отделяет индивида от группы, в которую он хочет войти и уважение которой он хочет получить, поскольку в нем отражается основная концептуальная и практическая проблема, порождаемая нашим рыночно ориентированным обществом. Классический вестерн поднимает эту проблему, а последовательность «Принятие» предлагает ее решение. Индивид находится вне общества, не принимается им, потому что он отличается от остальных, в частности, своей независимостью. Его могут принять, если он поможет группе и докажет ей, что она в нем нуждается; он делает это не просто не присоединяясь к группе, но становясь еще более независимым, действуя в одиночку, полагаясь только на самого себя, хотя и стремясь помочь группе. Таким образом, он с большей вероятностью добьется успеха, он получит большее признание, а группа поймет, что она нуждается в нем и примет его с особой признательностью. Миф пытается решить проблему индивида и общества, делая акцент на индивидуальности. Это любопытно, поскольку непринятие проистекает из индивидуальности, а вхождение в группу является для индивида проблемой. Однако понятно, что миф — это не теоретическая попытка исследования институционального противоречия, а концептуальная и бессознательная попытка жить с противоречием, предлагающая образец для действия, который можно использовать для его преодоления. В итоге, вестерн создает обстановку, в которой крайняя индивидуальность является разумным и неизбежным решением проблемы индивида и группы — проблемы принятия. Это одна из причин, по которой заселение американского Запада предоставляет столь удачный контекст для мифа, озабоченного данным вопросом. В научном, скептическом обществе мифы не могут зависеть от волшебных и сверхъестественных событий и должны иметь под собой более реалистическую основу для развития повествования. Запад и его герои действительно существовали. В этой обстановке крайний индивидуализм, как удачный шанс для развития повествования, оказывается убедительным и приемлемым, даже если из-за мифического измерения здесь возникают неточности. Этот контекст учитывает понятный и подходящий образ слабого общества, которое находится в ситуации угрозы. В мифе, озабоченном социальным противоречием — в данном случае, противоречием между индивидом и обществом — ни один из полюсов противоречия нельзя отвергнуть или отбросить. Скорее, их нужно сделать совместимыми. Классический вестерн пытается совместить их, делая акцент на индивидуализме в ситуации, когда он необходим и, в конце концов, с готовностью признается обществом. 140 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 140 25.11.2012 12:10:27 «Равноправие» — заключительная последовательность, описывающая перемену статуса героя. Эта перемена разъясняется последовательностью «Принятие» и всем действием, входящим в нее. 4. Герой получает особый статус. 5. Общество совершенно не принимает героя. Сражение В безопасности Принятие Равноправие 9. Злодеи угрожают обществу. 12. Герой сражается со злодеями. 3. У героя обнаруживаются исключительные способности. 13. Герой побеждает злодеев. 14. Общество в безопасности 15. Общество принимает героя. 16. Герой утрачивает свой особый статус или отказывается от него. После того, как герой применил свою силу для того, чтобы спасти общество и получить его признание, он отказывается от особого статуса, которым он был награжден благодаря своим способностям вольного стрелка. Его по-прежнему уважают как особого человека, но он больше не сохраняет за собой ту роль, благодаря которой он отличался от остальных и которая обеспечивала его исключительный статус. Он женится, остепеняется и слагает оружие («Далекая страна», «Излучина реки», «Желтое небо», «Сан-Антонио»); он женится, становится бизнесменом и слагает оружие («Симаррон», «Додж-сити», «Шейн», «Переход через каньон»); или же он умирает («Дуэль на солнце», «Омбре», «Житель равнин»). Последовательность «Равноправие» обрамляет основную часть действия в повествовании и, быть может, является наиболее типичным американским аспектом мифа. Функция , статус героя — наряду с доверием к герою и принятием его — указывает на готовность к созданию элиты или аристократии силы и вступлению в зависимость от нее в беспокойные времена. Хотя он не член группы, героя уважают и боятся как покровителя и защитника с особыми правами и привилегиями. Страхом и уважением также пользуется злодей, с которым должен бороться герой в царстве действия, недоступного для обычных людей. Эта аристократическая тенденция очевидным образом совмещается с разграничением индивид/общество — если «индивид по существу является хозяином своей личности и способностей, которыми он никак не обязан обществу», то все достижения, по существу, являются индивидуальными, а зависеть от сильных индивидов, способных решить проблемы любого, — естественно. Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 141 141 25.11.2012 12:10:27 Конечно, большинство мифов касается особых людей, выполняющих задачи, которые не под силу обычным людям. Особенно интересно в вестерне то, откуда берутся эти люди и как к ним относятся. Во многих мифах, например у греков или в исландских сагах, герой — аристократ по рождению; в других, в частности в сказках, он благодаря своим подвигам превращается из простолюдина в знатного человека. Но в вестерне герои, в отличие от героев большинства мифов, изначально не входят в состав общества. Они занимают более низкое положение в обществе по сравнению с теми людьми, за которых они сражается. Обычно они — кочевники, преступники или вольные стрелки-наемники. В вестерне герой ни с кем не связан, он просто сражается за то, чтобы войти в общество. К тому же при этом он превращается из обычного человека в кого-то вроде аристократа, но после того, как он защитил социальную группу и заслужил право войти в нее, он совершает поступок, на который едва ли были способны другие герои мифов: он отказывается от своего аристократического статуса и предпочитает стать обычным членом общества. В глазах остальных он остается особым человеком, лидером, но он отказывается от всех церемоний и институциональных атрибутов, которые могли бы гарантировать для него исключительную, влиятельную позицию. Таким образом, в классическом вестерне аристократическая тенденция сочетается с демократическим уклоном. В обстановке нависшей опасности разумно и правильно полагаться на сильную элиту, но когда опасность миновала, должно восстановиться равенство; по сути, это то, за что боролась элита. Как образец для действия, который имеет отношение к разделению между сильными и слабыми, данная последовательность обращает внимание на то, что сильные должны защищать и оборонять слабых, но также на то, что у первых нет никаких особых прав по отношению к последним. Слабые должны быть ограждены от непосильных обязанностей и от нападений на них самих и на их имущество, но во всех остальных отношениях они равны сильным, а потому их нужно уважать и с их мнением следует считаться. Если теперь мы заменим в этом описании «слабых» и «сильных» на «женщин» и «мужчин», то мы получим довольно точную оценку отношений между мужчинами и женщинами в американском обществе, по крайней мере, до середины пятидесятых, когда началось исчезновение классического вестерна. Хотя иностранцы зачастую отмечали необычайно высокую степень уважения и власти, которой пользовались американские женщины в личных отношениях и особенно в семье, движение за эмансипацию женщин справедливо указывает на преобладание установок, отказывающих женщинам в доступе к институциональным позициям реальной власти и ответственности. В соответствии с этими установками, у женщин нет ни сил, ни желания занимать такие позиции; они не способны к жесткой 142 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 142 25.11.2012 12:10:27 рациональности, необходимой для удержания власти, а потому их следует, ради их собственного блага, ограждать от нее. Последовательность «Равенство» — больше, чем какая-либо другая, — описывает разновидность общества, обосновываемую классическим вестерном. Это общество уже было рассмотрено нами выше, но сейчас полезно повторить, каковы же его особенности. Это общество, в котором делается акцент на семейных ценностях, стремлении к реализации закона и вере в правовую структуру американской демократии. Его члены верят в институты рыночной экономики; они чтят тяжелый труд и бизнес, даже если отдают себе отчет в том, что бизнес зачастую бывает безнравственным. Они чтят религиозные верования, не придавая им особого значения; они признают, что иногда насилие необходимо, но не считают его образом жизни и мечтают о мирном сообществе, в котором не было бы насилия. Прежде всего, это эгалитарное общество, в котором никто, за исключением злодеев, не ставит себя выше других. С юридической и нравственной точки зрения, все равны, хотя их способности различны, любой может быть добропорядочным членом общества. Это общество, к которому хочет присоединиться герой, отказываясь от своего исключительного статуса и власти; и этот отказ необходим — если бы герой не отказался от своего статуса, общество было бы другим. Если бы герой сохранил свое положение, то изменился бы эгалитарный характер общества и возникла сильная недемократическая элита. Это было бы неприемлемо как для общества, так и для героя. Социальные ценности очевидны. Хотя они могут касаться сложных противоречий (таких, как противоречие между индивидом и обществом), тем не менее, они непоколебимы и чтятся как идеальные принципы добродетельного сообщества. Это буржуазный идеал общества, основанного на интеракции и коммуникации, равно как и на идеях и действиях рыночного индивидуализма. Позднее, в профессиональном сюжете, этот образ общества практически исчезает, претерпевая изменения, выражающиеся в темах мести и перехода. На языке классического сюжета, однако, мы должны признать, что сдвиг, описанный последовательностью «Равенство» — естественные притязания на власть и статус и последующий отказ от них, отдает нарративную дань силе этих буржуазных представлений о «добродетельном обществе». <…> Методологический эпилог Во всякой работе подобного рода должны присутствовать определенные методологические допущения, без которых невозможен анализ. Поскольку обычно эти допущения бывают скрытыми и всегда — идеоЛ 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 143 143 25.11.2012 12:10:27 логическими, мне бы хотелось завершить исследование разъяснением своих собственных допущений относительно природы мифа и значения социальной науки. Мое первое допущение является научным и заключается в том, что ни один социальный или природный феномен, включая вестерн, нельзя успешно исследовать до тех пор, пока он мысленно не будет разделен на части, а область научного интереса к нему ограничена. Ни падающее яблоко, ни вестерн нельзя проанализировать такими, какими они предстают перед нами; для начала оба события следует мысленно упростить и, таким образом, обобщить. В этой книге нет простого рассмотрения вестерна. С другой стороны, появляется понимание вестерна, которое невозможно при простом просмотре фильма. Чтобы возникло понимание, опыт должен интерпретироваться исходя из аналитической структуры, которая не противоречит опыту и не исчерпывает его. Эта структура не навязывается опыту сознанием ученого, она является неотъемлемой частью самого опыта и получает концептуальное отображение в сознании ученого. Критериями, установленными научным сообществом для подобных утверждений, являются повторяемость и предсказуемость; я полагаю, что, если применить эти критерии к моему анализу, он сохранит свою эмпирическую обоснованность. Однако даже если анализ обоснован, опыт вестерна им не исчерпывается, и, следовательно, его значимость для понимания мифа может быть оспорена. Поэтому следует сделать другое утверждение: анализ — это не просто обоснованная концептуализация опыта, он имеет важнейшее значение для понимания опыта. Мое исследование — это не только тщательный анализ, но также в значительной степени истолкование вестерна. Существует множество аспектов вестерна, которые, исходя из целей данного исследования, я оставил в стороне или в определенной степени игнорировал. Одна важная особенность, которая осталась совершенно без внимания, это личности актеров первой величины, таких как Джон Вэйн, Гэри Купер и Клинт Иствуд. Личности этих людей оказывают сильнейшее влияние на фильмы и вносят значительный вклад в развитие кинематографии, но этот вклад также не был проанализирован. Другой аспект, который не был изложен мною, заключается в оправдании и ритуализации насилия, несмотря на то, что многие интерпретаторы вестерна утверждали, что в нем и заключается основное содержание вестерна. Вестерн можно рассматривать как комментарий к истории Америки и нашей культуре фронтира, и этим подходом я также пренебрег. Все эти и многие другие аспекты вестерна — составляющие опыта его просмотра. Но, как и всякий ученый, я предпочел выбрать один аспект мифа — концептуальную и повествовательную структуру — и рассмотреть его в качестве фундаментальной характеристики мифа. Кто-нибудь другой мог бы выбрать иной аспект (скажем, насилие или личностные стили) и заявить, что 144 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 144 25.11.2012 12:10:27 в нем и заключается основная сущность вестерна. Всякий раз, когда делается подобное утверждение, необходимо знать о том, на каком основании оно делается и как оно может быть обосновано. Смотреть вестерн — это не просто опыт, это опыт, исполненный значения (meaningful). Можно делать и верифицировать эмпирические утверждения об опыте. Можно обратить внимание на историю вестерна, его диалоги, его декорации, число персонажей, цвет их шляп и так далее, а также прийти на этот счет к единому мнению. Более того, мы можем прийти к согласию, делая эмпирические наблюдения за тем, подтверждаются ли на опыте существование особых аналитических структур — неважно, насилия или структуры — самими фильмами, фактами. Таким образом, эмпирический характер опыта ограничивает возможности анализа и интерпретации — нельзя анализировать «Шейн» как мюзикл. Хотя мы и можем со всем этим согласиться, это вовсе не то, что мы стремимся понять. Мы хотим понять, что делает опыт вестерна исполненным значения — почему мы его любим? В действительности, вестерн может состоять из насилия, личностей героев, гор и символической структуры, но мы хотим знать, какой из этих аспектов делает его исполненным значения. Локализация источника значения не столь простая задача, как обоснование существования структуры или насилия. Значение — это вовсе не то, на что можно указать или по чему можно ударить молотом; оно должно участвовать в коммуникации — то есть значение не существует в мире, оно существует в отношениях между предметами в мире и человеком или группой людей. Значение нельзя наблюдать, его можно только интерпретировать. Такая характеристика значения предполагает, что локализация источника значения в вестерне или в любом другом феномене не является эмпирической проблемой. Если после того, как люди пришли к единому мнению относительно всех эмпирических особенностей феномена, они по-прежнему расходятся во взглядах на его значение, то больше не существует никаких эмпирических оснований для урегулирования разногласий. Значение существует только в интерпретации, а когда все факты известны, никакими проверками или фактами невозможно «доказать», что интерпретация верна. В таком случае, очевидно, что мы не можем на основании эмпирических данных знать о том, что структура или какой-либо иной аспект — например, насилие или история — придает вестерну его социальное значение. Но это не означает, что нельзя решить, какое из утверждений является истинным. Это означает лишь то, что решение не может быть принято на основании эмпирических данных. Чтобы понять, как такое решение может быть принято, следует рассмотреть другой аспект интерпретативных отношений между людьми и предметами, благодаря которому возникает значение. Когда говорят, что интерпретаЛ 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 145 145 25.11.2012 12:10:27 ция значения не может измениться в результате накопления эмпирических данных, имеют в виду не то, что она не может измениться в принципе; в действительности, поскольку значение — это отношения между людьми и предметами, значение может изменяться (и довольно часто изменяется), хотя в эмпирическом отношении предмет остается тем же самым. Новая интерпретация не может возникнуть вследствие появления новых данных; скорее она возникает, когда человек вдруг осознает возможность иного восприятия тех же самых фактов — он испытывает то, что называется «переключением гештальта». Так действует оптический обман, когда знакомый рисунок кролика может быть увиден как рисунок утки. Знакомые примеры из жизни: белые расисты учатся с уважением относиться к чернокожим, если они вынуждены жить и работать с ними; уродливый дом внезапно становится прекрасным, когда узнаешь в нем место счастливых воспоминаний детства. Однако как только какой-то аспект мира увиден по-новому, на него больше нельзя смотреть так, как прежде. После того, как утка была увидена как утка/кролик, в ней больше нельзя видеть просто утку. Как только мы узнаем об Эдиповом комплексе, открытые и нежные отношения с матерью (или отцом) становятся невозможными. Таким образом, изменение нашей интерпретации мира предполагает изменение значения мира и, следовательно, изменение нашего отношения к миру. Эта возможность иного толкования мира особенно интересна и многообещающа для гуманитария и естествоиспытателя, профессионально занимающегося интерпретацией мира. Такая работа, если она успешна в эмпирическом отношении, открывает новые способы интерпретации старого опыта. Ученый может заниматься изучением эмпирического мира, но он неизбежно вмешивается и влияет на то значение, которое содержится в мире для тех, кого эта работа затрагивает. Как ученый, всякий заинтересованный исследователь при проведении исследования должен принимать во внимание то воздействие, которое оно оказывает на изучаемый предмет. Это не значит, что, как утверждают некоторые, ученый не должен просто исследовать мир, а должен одновременно заниматься исследованием также и процесса своего исследования мира, ибо такая идея вскоре приведет к бесконечному регрессу. Этот регресс также основывается на эмпиристской идее о том, что должно изучаться. Однако это означает, что ученый должен учитывать возможные результаты исследования, пока он его разрабатывает и доводит до конца, должен занять определенную позицию по поводу того, как его работа относится к изучаемому миру, и должен быть способен объяснить это отношение. Я прекрасно осознавал, что при проведении исследования я отбирал одни аспекты фильма и пренебрегал другими. Но этот отбор позволил мне дать иное толкование мифа вестерна. Вместо последовательности фильмов, в которых повторяются «почти что детские фор- 146 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 146 25.11.2012 12:10:27 мулы» (Смит), «серьезное отношение к проблеме насилия» (Уоршоу) или «контрастирующие образы Сада и Пустыни» (Китсес), я говорил о том, что вестерн, как я его вижу, предлагает концептуальную модель для социального действия. Чтобы подтвердить это предположение, я, в сущности, воссоздал миф вестерна, разобрав его и заново собрав воедино определенным образом. Таким образом, вместо многих проявлений одного мифа вестерна теперь существует четыре основных сюжета, каждый из которых обладает собственной структурой и значением. Наконец, в процессе интерпретации и воссоздания вестерна я представил работу, изменяющую его значение. До сих пор никто не дал систематического доказательства того, что вестерн репрезентирует формы действий и понимания, свойственные меняющимся экономическим институтам Америки; это доказательство, соглашаются с ним или нет, вводит новый способ восприятия вестерна и, таким образом, подрывает старое восприятие, ставит его под сомнение. Как только в утке видят утку/кролика, в ней больше нельзя видеть просто утку. Что бы ни было источником значения в опыте вестерна — символическая структура, насилие или эдипово вытеснение, в моем исследовании предложен новый источник значения, доступный для понимания и рационального восприятия. Люди, прочитавшие эту книгу, будут смотреть вестерны по-новому. В этом смысле я оживил вестерн. Это ставит передо мной задачу сделать вывод о том, какими будут последствия данного исследования, и объяснить эти последствия. В конце концов, я должен показать, на каком основании может быть принято решение об обоснованности различных интерпретаций значения и в какой степени на этом основании моя интерпретация значения вестерна может рассматриваться как наиболее верная в научном плане. Когда я заявляю, что я, как ученый, должен объяснить свою работу, большинство ученых с той или иной степенью негодования начинает мне возражать. Они согласились бы с тем, что объяснять работу нужно, но они полагают, что она всецело объясняется природой случая — то есть они считают, что научное знание объясняется самим его существованием, так как мы должны заниматься поиском знания ради него самого. Действительно, это один из способов объяснения работы ученых, но он не убедителен. Если привести его к логическому завершению, мало кто из ученых стал бы его защищать, ибо он дает логическое объяснение ужасных экспериментов на людях в нацистских концлагерях и любых иных экспериментов на людях и обществах, которые способствовали бы увеличению объема наших знаний. Действительная основа требования знания ради знания является не научной, а политической — идея заключается в том, что, если мы живем в обществе, где поиск знания (то есть знания ради знания) осуществляется беспрепятственно, то мы будем обладать интеллектуальной свободой и у нас установится добродетельное общество. Таким Л 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 147 147 25.11.2012 12:10:27 образом, даже самый безупречный довод в пользу науки основывается на идее построения добродетельного общества, стремлении сделать жизнь людей лучше. Разумеется, действительность науки основана не на поиске знания и не на добродетельном обществе, а на государственных и экономических интересах. Каждый день в Таскиджи делаются эксперименты на чернокожих, а в больницах — на бедняках; умные бомбы и дефолианты устремляются в воздух для защиты наших капиталовложений за рубежом; в землю засыпают нитраты для увеличения прибыли от сельского хозяйства, несмотря на то, что они отравляют воду, которую мы пьем. Эти события тревожат многих ученых, так как оправдание их работы основывается на идее делания миру добра. Во всяком случае, кажется, что единственное рациональное основание для поиска знания заключается в том, чтобы улучшить положение людей и постараться сделать жизнь людей как можно более счастливой и достойной. Я предполагаю, что способ — и, быть может, наиболее важный способ — увеличения возможностей для того, чтобы сделать жизнь людей осмысленной, состоит в том, чтобы помочь людям рационально осознать те условия, в которых они существуют. Если они понимают эмпирические условия своей жизни, то они могут либо признать их разумными, либо начать действовать так, чтобы изменить их рациональным и действенным способом. Но если они не понимают того мира, в котором они живут, они не смогут ни честно согласиться с ним, ни преуспеть в его улучшении. Таким образом, я предполагаю, что люди могут и должны действовать рационально, чтобы распоряжаться своей собственной жизнью, но я не считаю, что они являются совершенно рациональными существами, которые постоянно просчитывают все от начала до конца. Такие мыслители, как Платон и Эдмунд Бёрк, показали, что общество сплачивается благодаря традициям и мифам, а не рациональному анализу. Такие культурные формы, как миф и традиция, представляют собой интерпретацию социальной реальности. Эта интерпретация может быть либо упрощенным, но точным изображением реального положения дел, либо его ложным изображением. Мифы и традиции не противостоят разуму, но являются формами объяснения. Следовательно, они могут стать либо помощником, либо помехой в понимании и регулировании. Многие ученые, например Б.Ф. Скиннер и Артур Дженсен, считают, что лучшего общества можно достичь путем усиления технического контроля над естественными процессами, подготовки небольшого числа технически грамотных менеджеров или контролеров, при условии, что остальное население остается в неведении относительно действительного положения дел в обществе и будет следовать социальным мифам. Большинство ученых ведет себя так, словно они верят в это, просто продолжая заниматься изучением естественных процессов в мире, где результаты их исследований неизбежно будут использованы для этой цели. Я отвер- 148 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 148 25.11.2012 12:10:27 гаю такую идею науки и считаю, что нормальным и справедливым обществом является только то общество, в котором каждый человек знает — как на основе общедоступных знаний, социальных мифов, так и на основе науки — о том, каковы действительные условия, структурирующие его жизнь. Обладая таким знанием, каждый человек сможет действительно участвовать в принятии всех решений, касающихся его жизни. Как ученый, я могу изучать мифы, но меня интересуют анализ и аргументация. Таким образом, я считаю, что научно обоснованными могут быть только те исследования, которые делают мир лучше, исследования, которые не уменьшают, а только увеличивают умение людей распоряжаться своими собственными жизнями и мыслить. Мой анализ объясняет, почему вестерн имеет для нас такое значение, и дает обоснованное объяснение его значения. Это требование обоснованности не является эмпирическим, так как невозможно эмпирически установить верную интерпретацию значения. Следовательно, требование обоснованности в своей основе является не эмпирическим, а политическим. Данное исследование оживляет вестерн и придает ему новое значение. Таким образом, работа сама становится политической, поскольку интерпретация значения эмпирического мира служит основанием для социального и политического действия. Так как эта работа, подобно любой другой научной работе, входит в мир как основа для действия, ее следует оценивать по стандартам, формирующим фундамент науки — стремится ли она создать лучший из миров, делая большее число людей способными рационально понять свою собственную жизнь и социальную обстановку. Моя интерпретация вестерна будет оставаться достаточно обоснованной до тех пор, пока она — больше, чем какая-либо другая — твердо придерживается данного стандарта. Я верю, что это так, хотя в данном случае это не такая уж большая заслуга. До сих пор существует очень немного анализов вестерна, а те, что существуют, большей частью поверхностны и вычурны. У них нет никакой методологии, они не систематичны, в большинстве своем основываются на предвзятых категориях и практически не ссылаются на социальный контекст мифа. Ни в одном из тех анализов, что я видел, не делается попытки осмыслить идеологию американского общества, свойственную нашим формам развлечений, хотя только анализируя идеологию мифа и его связь с объективными социальными условиями исследование вестерна или любого другого жанра может заявлять о возрастании рационального понимания данного общества. Исследования, берущие за основу насилие, Эдипов комплекс или Сад и Пустыню, не в состоянии увеличить понимание действительных социальных условий, потому что эти условия и их связь с вестерном в них не анализируются. Конечно, мой анализ вестерна неполон, но надо надеяться, что он будет расширен и улучЛ 6 (79) 2010 Logos_6_2010.indd 149 149 25.11.2012 12:10:27 шен. Но он верен с научной точки зрения в том смысле, что он стремиться не вырвать вестерн из его социально-экономического контекста, а интегрировать его с ним, чтобы более понятным стало все общество, а не только одна его часть. Если обоснованы эмпирические доводы, то обоснована и интерпретация, поскольку это единственная на настоящий момент интерпретация, признающая собственный политический характер и использующая его для того, чтобы помочь понять и сделать доступным объективный социальный анализ, который (пусть и в незначительной степени) смог бы послужить цели создания порядочного мира. И именно этим занимается (или должна заниматься) наука. Перевод с английского Артема Смирнова 150 Уилл Райт Logos_6_2010.indd 150 25.11.2012 12:10:27
