Для русской народной культуры было характерно стремление дать ребёнку основные ориентиры как можно раньше, впрок, задолго до того, как он будет этот мир практически осваивать сам. Во многих колыбельных песнях перед ребёнком разворачивается перспектива его будущей самостоятельной, взрослой жизни, где он обретёт семью, будет работать, кормить и содержать своих собственных детей и родителей. Поскольку неразвитое самосознание ещё долго не будет давать ему достаточных свидетельств того, что «я-есть», ребёнок постоянно нуждается во внешних подтверждениях факт своего существования. Поэтому дети так любят расставлять на видных местах знаки своего присутствия, например, построить башню из кубиков посередине комнаты у всех на дороге. Или затевают игру буквально путаясь под ногами у взрослых. Родители удивляются: «Неужели не можешь пойти играть в другое место, ведь ты тут мешаешь?!» Они не понимают, что ребёнок как раз и хочет того, чтобы все на него натыкались. Таким образом он пытается обратить на себя внимание взрослых, напомнить о себе и получить от них столь нужный ему живой отклик на своё присутствие. Здесь же лежит и причина того, почему маленькие дети довольно долго не могут научиться играть в прятки. Суть не в том, что они не понимают стоящей перед ними задачи – тихо сидеть и не выглядывать, а в том, что психологически не могут вынести эту ситуацию. Им кажется, что если они стали другим не видны, то таким образом перестали для других существовать. Тогда в душу начинает закрадываться сомнение: есть ли я вообще, - которое дети тут же разрешают для себя, высунувшись через несколько секунд из укрытия, чтобы показаться миру. Пусть их за это ругают более старшие и опытные участники игры. Всё равно это способ получить желаемое подтверждение, что с ними всё в порядке: «раз меня ругают, значит, я есть». Например, преподаватели рисования любят ставить натюрморты со сложными взаимоотношениями предметов: крынка загораживает тыкву, а перед ней на фоне крынки лежат два яблока. Дошкольник в своём рисунке постарается расположить «героев» натюрморта так, чтобы они чувствовали себя хорошо – не ущемлёнными, самостоятельными, - т.е. отдельно, не загораживая друг друга. Ребёнок старается, чтобы края каждого предмета были очерчены полностью, а их контуры не пересекались. Там, где в изображении взрослого художника яблоки лежат на фоне крынки, а крынка на фоне тыквы, для ребёнка яблоки на рисунке агрессивно вторглись в крынку, отхватив кусок её собственного пространства, они сделали её ущербной. Так же как крынка въехала в тыкву и от обеденной тыквы остался только торчащий из-за крынки огрызок. Ребёнок хочет, чтобы каждый изображённый им предмет сохранял постоянство своей формы и свою целостность и, таким образом, свою узнаваемость. Оттого ребёнок стремится нарисовать их полные портреты. Необходимость пользования общими предметами за столом ставит перед ребёнком проблему сотрудничества в общем предметно-социальном пространстве застолья: то ли дотянуться самому до нужных предметов, то ли прибегнуть к помощи другого человека. Но как? Здесь важно, чтобы родители осознавали педагогический смысл этой ситуации. Есть родители простодушноматериалистические. Они понимают еду как физиологический процесс насыщения и мало обращают внимания на взаимоотношения за столом. Например, ребёнок не любит плавающую в супе морковку, вылавливает е, и … один кладёт её на край собственной тарелки, а другой сплавляет всё, что ему не нравится, в тарелку к маме, которая доедает, «чтобы продукт не пропадал». Но при этом мама бессознательно укрепляет в ребёнке уверенность в том, что если ему что-то не нравится, то можно это спихнуть в жизненное пространство другого человека, переложив на него ответственность за неприятное. Для психолога пространство накрытого стола с сидящими вокруг членами семьи в чём-то подобно шахматной доске с фигурами, расставленными в определённой позиции. Как опытный шахматист мгновенно считывает расстановку сил на доске, так и хороший психолог чувствует за столом дух семьи, особенности взаимоотношений её членов и положение каждого в семейной группе. Для того чтобы быть в гармонии с «силами места», человек должен уметь их понимать и учитывать – тогда они станут ему помогать. К такой гармонии человек приходит постепенно, в процессе духовного и личностного роста, а также в результате целенаправленного воспитания культуры общения с ландшафтом. Genius loci – гений места. Чем дольше сохраняет взрослый человек в памяти детские впечатления и способность хотя бы отчасти войти в детские состояния души, уцепившись за кончик всплывшей ассоциации, - тем больше будет у него возможностей вновь соприкоснуться с кусочками собственного детства. Оказывается, для ребёнка важно регулярно удостоверяться в том, что мир, в котором он живёт, устойчив и постоянен, константен. Он должен стоять на месте непоколебимо, а изменчивость жизни не должно потрясать его базовых основ. Важно, чтобы он был опознаваем как «свой», «тот самый» мир. В этом плане ребёнок хочет от родных ему мест того же, чего он хочет от своей матери, неизменности присутствия в его бытии и постоянства свойств. Многие матери маленьких детей говорят о том, что их дети не любят, когда мама заметно меняет свою внешность: переодевается в новый наряд, красится. С двухлетними дело может дойти даже до конфликта. Так, одному мальчику мама продемонстрировала своё новое платье, надетое к приходу гостей. Он внимательно посмотрел на неё, горько заплакал, а потом принёс её старый халат, в котором она всегда ходила дома, и стал совать ей в руки, чтобы она его надела. Никакие уговоры не помогали Он хотел видеть свою настоящую маму, а не переодетую чужой тётей. Дети пяти-семи лет часто упоминают о том, как им не нравится косметика на лице мамы, потому что мама из-за этого становится какой-то другой. И даже подростки не любят, когда мать «расфуфырилась» и стала на себя не похожа. Мать для ребёнка – ось, на которой держится его мир, и важнейший ориентир, который должен всегда и везде мгновенно опознаваем, а потому должен обладать постоянными признаками. Изменчивость её внешности порождает у ребёнка внутренний страх, что она ускользнёт, а он потеряет её, не узнав на фоне других. Поэтому родные места и мать объединяет детское желание того, чтобы в идеале они были вечны, неизменны и доступны. Конечно, жизнь идёт, и дома красят, и что-то новое строят, спиливают деревья, сажают новые, но … все эти изменения допустимы, пока сохраняется нетронутым то главное, что составляет суть родного ландшафта. Стоит только изменить или разрушить его опорные элементы, как рушится всё. Человеку кажется, что эти места стали чужими, всё не похоже на прежнее и – у него отняли его мир. Особенно болезненно переживаются такие изменения в тех местах, где прошли наиболее важные годы его детства. Человек чувствует себя тогда обездоленным сиротой, навсегда лишившимся в реальном пространстве бытия того детского мира, который был ему дорог и теперь остался только в памяти. Косвенное влияние взрослых на детское коллекционирование состоит в том, что мир взрослого бизнеса использует психологические особенности младших школьников, определяющие их интерес к коллекционированию. Например, в коммерческих целях реклама искусственно формирует и раздувает у детей страсть к собиранию картинок и наклеек, которые выпускаются сериями. Если даже опустить вопрос о низком уровне их художественного исполнения, то останется главная проблема. Она состоит в том, что всё это – покупное, потому влечёт за собой нежелательные последствия. Во-первых, выбор объектов коллекционирования совершается не самими детьми в соответствии с и психологическими потребностями, а настойчиво навязывается им извне – с помощью рекламы. Это не что иное, как грубая манипуляция сознанием детей, тем более опасная, что детское сознание находится в состоянии становления и именно в этот возрастной период особенно подвержено влиянию социальных стандартов. Во-вторых, в дело вмешиваются деньги. Добытое и покупное – это принципиально разные вещи. Если качество добычи обусловлено личными способностями ребёнка-добытчика, то количество и качество купленного очень сильно зависит от денежных возможностей его родителей. Так происходит существенная психологическая подмена: личностные ресурсы теряют своё значение по сравнению с ресурсами денежными. Но детское сознание этой подмены не замечает. Оно продолжает непосредственно связывать качества владельца с обилием и качеством принадлежащих ему предметов примерно так же, как взрослым людям иногда вопреки очевидным фактам кажется, что красивый внешне человек должен быть красив душой. Сложную диалектику соотношения внешнего и внутреннего в человеке в разных социальных ситуациях ребёнок постепенно начинает различать после девятидесяти лет, а понимание этой диалектики приходит потом, через многие годы. У девочек же очень редко бывает, когда они в игре варят что-нибудь по-настоящему. Чаще всего их суп понарошку в игрушечной кастрюльке состоит из плавающих в холодной воде головок цветов, лепестков и мелко нарезанной травы. Девочки стараются, чтобы всё это красиво смотрелось. В приготовлении такого супа важна эстетика. Роберто Кавалли: Я никогда не искал компромиссов, не вымаливал помощи; если ты принимаешь чужую помощь, то впоследствии должен вернуть этот долг в соответствии с интересами помогавших.
