ПОСВЯЩАЕТСЯ
advertisement
ПОСВЯЩАЕТСЯ памяти моих предков — Нестеровых, Керенцевых, Клейменовых, Щегольковых, их земляков — казаков ст-цы Урюпинской Хоперского округа Войска Донского и всех донских казаков, отдавших свои жизни за Веру, Царя и Отечество, за Россию. Н. И. Нестеров КТО ОНИ, ДОНСКИЕ КАЗАКИ? Волгоград Издательство ВГПУ «Перемена» 2008 ББК 63.3(2)-299 Н 561 Нестеров Н.И. Кто они, донские казаки? / Николай Нестеров. — Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2008. — 327 с.: ил. ISBN 978-5-9935-0026-3 В книге Николая Нестерова, уроженца г. Урюпинска (бывшей станицы Хоперского округа Войска Донского), знакомого с темой казачества не понаслышке, значительное место уделено его малой родине. Каждая строка, передавая авторский взгляд на непоправимые трагические события прошлого, несет в себе их оценку и неизбывную боль за судьбы земляков. В книгу вошли материалы Государственного архива Волгоградской области, краеведческого музея г. Урюпинска и архива УФСБ РФ по Волгоградской области, освещающие самые трудные для донских казаков годы Гражданской войны, расказачивания и раскулачивания, затронута тема возрождения донского казачества в наши дни. Для широкого круга читателей. ББК 63.3(2)-299 © Н. И. Нестеров, 2008 © Издательство ВГПУ «Перемена», 2008 СОДЕРЖАНИЕ От автора ........................................................................................................ 6 Происхождение донских казаков ............................................................... 15 Казачья вера ................................................................................................. 27 Власть, государство, общество и казаки ................................................... 42 Казачья слава ............................................................................................... 72 Казачий нрав .............................................................................................. 121 Расказачивание .......................................................................................... 158 Раскулачивание .......................................................................................... 188 Урюпинские хроники ................................................................................ 210 Вместо заключения. О возрождении казачества .................................... 299 Список литературы .............................................................................. 309 Приложение ......................................................................................... 319 ОТ АВТОРА Казак — слово магическое. Казак — это прежде всего синоним свободы, равенства и братства и уже потом синоним удальства, молодечества. А. Леонов Энциклопедический словарь трактует историю как «комплекс общественных наук, изучающий прошлое человечества во всей его конкретности и многообразии». Это определение чрезвычайно кратко и емко, и потому, как и все определения такого уровня обобщения, не раскрывает в должной мере всех особенностей и сложностей, подстерегающих каждого, кто захочет всерьез заняться историей. Действительно, как постичь прошлое «во всей его конкретности и многообразии»? На что опираться при изучении той или иной эпохи, исторического периода? Обычно на этот вопрос вполне вроде бы обоснованно отвечают так: опираться надо на первоисточники, т. е. на свидетельства современников изучаемых событий, на сохранившиеся летописи, хроники, дневники, научные труды и пр. Рискую навлечь на себя гнев историков, но берусь доказать, что те из них, кто механически принимают на веру все то, что написано в ветхих летописях, не говоря уже о толстых и ученых книгах, никогда не познают истину. Самые добросовестные исследователи-историки пользуются все теми же «первоисточниками» и полностью зависят в своих суждениях от содержания последних, а недобросовестные переписывают ранее изданные труды. Так кочуют подобные «открытия» из книги в книгу, обрастая новыми подробностями (чем-то ведь они должны отличаться), превращаясь в мифы, о которых впоследствии говорят: «Кто же этого не знает?» Чтобы не быть голословным, приведу несколько мифов, самых распространенных из тех, которые всегда «на слуху». Миф первый: «Комиссары появились в армии с легкой руки большевиков». Не совсем так. Комиссары впервые появились в армии... Североамериканских Соединенных Штатов в первой половине ХIХ в.: «Комиссар — назначенный правительством в воинскую часть чиновник, в чьи обязанности входит следить за моральным и политическим духом военных». Удивительно знакомая формулировка! В России комиссары появились при Петре I. Именно от него новый украинский гетман Скоропадский, избранный после предательства Мазепы, получил комиссара, с которым должен был согласовывать все свои мероприятия. Миф второй: «Заградотряды, стреляющие в спину своим же солдатам в случае их отступления, — изобретение Сталина». Тоже не так. Впервые в русской истории такие подразделения использовались еще... Петром I в Полтавской битве. Миф третий: «Уничтожение памятников архитектуры (и не только духовной) — злодейская придумка большевиков». Опять прокол. Древние храмы, в частности на территории Кремля, уничтожались, начиная со времен царствования Екатерины II (если не ранее). Отдав в начале своего правления приказ «охранять и содержать в исправности кремлевские покои», она со временем увлеклась мыслью создать новый грандиозный кремлевский дворец. Баженов уже изготовил его деревянный макет, в Кремле расчистили площадь под дворец, снеся при этом множество старинных построек, включая каменные здания приказов эпохи Федора Алексеевича, но начавшаяся русско-турецкая война поглотила все средства, и дворец так и остался в макете. Кстати говоря, потомки Екатерины также не церемонились с памятью о ней. В 1817 г., в правление ее любимого внука Александра Павловича (Александра I), на Ивановской площади Кремля был снесен храм Николы Гостунского, в котором при восшествии на престол приносила присягу Екатерина. Подобных мифов существует множество. И вполне возможно, что приведенные примеры тоже не истинны, а только установлены на текущий момент, пытливый же читатель откроет, например, что пальма первенства в применении заградотрядов принадлежит вовсе не Петру I, а Александру Македонскому… Теперь о полуистлевших рукописях. Кажется, здесь-то уж какие могут быть сомнения? Могут! Мы зачастую с излишним почтением относимся к таким источникам, забывая при этом, что писали их люди, не лишенные человеческих страстей и слабостей. От желания написать высосанную из пальца байку про нелюбимого боярина до умышленного искажения истины по приказу своего князя, с которым спорить, что головы лишиться, они застрахованы не были. Приведу только два примера. Согласно Лаврентьевской летописи, смерть князя Олега случилась в 912 г. и похоронен он во граде Киеве на горе Щековице. А Новгородская летопись утверждает, что случилось сие прискорбное событие на десять лет позже и похоронен Олег в городе Ладоге. Теперь самое интересное. Обе летописи, несомненно, подлинные, и практически невозможно установить, какая из них отражает реальные дату и место захоронения Олега. Второй пример. Ипатьевская летопись (часть «Повести временных лет») сохранилась в списке XV в. В ней, пользующейся наибольшим доверием историков, есть краткая запись: «В лето 6750 не бысть ничтоже», т. е. «ничего не было». Но 6750 год (от сотворения мира) — это 1242 год от Рождества Христова! Тот год, когда Александр Невский разгромил на льду Чудского озера псов-рыцарей. Разве не странно, что мы по прошествии почти 800 лет помним об этом, сняли фильм, написали книги, а наши предки, уже по свежему времени, не посчитали нужным и важным даже упомянуть об этом событии? Уж не потому ли, что в знаменитой битве на Чудском озере погибло около 20 рыцарей, шестерых пленили. А всего в то время во всей Юго-Восточной Прибалтике их было около сотни. Такое же отношение должно быть и к наводнившим в последнее время прилавки переводным трудам западных историков. Вполне понятно и объяснимо, что они оценивают деятельность и личности российских царей и императоров, исходя из того, что хорошего (или плохого) сделали последние для их родины. Едва ли кто из польских историков скажет добрые слова в адрес Николая I или Александра III. С другой стороны, в Финляндии чтут и помнят Ленина, берегут его памятники (он ведь дал финнам независимость!). Даже имея дело с подлинным документом, надо еще раз подумать — насколько можно ему верить. Об этом говорил еще Лев Гумилев: «…древние авторы всегда писали свои сочинения ради определенных целей и, как правило, преувеличивали значение интересовавших их событий». Читатель спросит: «Чему же и кому верить?» Ответ прост. Как говорил Вожак из «Оптимистической трагедии», «не доверяй никому». Каждый человек имеет право на собственную версию того или иного события. Особенно это касается преданий старины глубокой. Потому-то воспринимать и оценивать исторические труды следует только в качестве авторских версий и гипотез, не более. Каждое историческое открытие — плод труда конкретного исследователя-историка, т. е. субъекта. И с этим утверждением трудно поспорить. Вспомним, какие направления исповедовали различные группы историков. В разные времена были народники, самостийники, националисты, сепаратисты, западники, славянофилы и пр. При желании этот список можно пополнить без труда. Причину этого следует искать, в первую очередь, в идеологических установках власти, продиктованных «историку», во вторую — в симпатиях/антипатиях, настрое самого субъекта. Нельзя также сбрасывать со счетов и возможное добросовестное заблуждение, свое видение жизни, рассказы живых свидетелей и т. д. Нельзя исключать и случаи «заказа», особенно это касается нашей новейшей истории. Для подтверждения субъективной интерпретации истории приведу несколько примеров. Первый и, безусловно, самый показательный — историческая трактовка событий Октября 1917 г. Второй — военные неудачи начального периода Великой Отечественной войны. Их насчитывается не один десяток, хотя все основаны на одних и тех же событиях и фактах. Еще пример — причина и обстоятельства смерти Сталина. И совсем уж свежие «открытия». В 2006 г. в издательствах «Яуза», «Эксмо» в одной серии увидели свет две книги разных авторов: С. Корягин. «Тихий Дон. Черные пятна (Как уродовали казачью историю)» и С. Семанов. «Тихий Дон. Белые пятна (Подлинная история главной книги ХХ века)». Говорить о содержании и оценке объекта исследования в каждой книге не приходится. Все понятно по их названиям, хотя факт одновременного издания не исключает определенного умысла. Еще пример, касающийся нашей темы. Участие донских казаков в Куликовской битве описано в «Гребенной летописи». Об этом же говорят В. Г. Левченко (2000), А. А. Сазонов (1996) и другие исследователи истории донского казачества, а в более ранних исторических публикациях ХХ в. маститых знатоков истории России (В. И. Буганов, И. Б. Греков, Ф. Ф. Шахмагонов) об этом факте даже не упоминается. Вывод напрашивается один — в середине ХХ в. не пришло еще время, не было дадено властной установки на такую интерпретацию нашей истории. А поскольку так, то все труды по истории, являющиеся творениями субъектов, не могут считаться объективными. Не буду претендовать на свой приоритет. Подобное было сказано еще в прошлом веке такими крупными умами, как Ф. Ницше: «Фактов нет, есть интерпретации» и А. Шлегель: «Историк — это пророк, предсказывающий прошлое». А вот что говорят современники: «История не есть прошлое. Она совокупность наших представлений о нем. Вот причина, почему возможны разные истории. “Повесть временных лет” — не летописание, это чистая литература, основная мысль которой — рассказ о добре и зле» (Д. Калюжный, Яр. Кеслер 2007). Объективны только те трактовки, которые основаны на независимых от суждения авторов методах научных исследований и результатах. К таковым можно отнести методы всех естественных наук, конечно же, при условии, что исследователь сознательно не фальсифицировал результат их применения. Вышеизложенное объясняет присутствие термина «субъективный» в определении жанра нашего труда, который не более чем вольное (опять же субъективное) изложение истории донского казачества, основанное на документальном материале, при условии, что конечная цель — донести до читателя авторское видение его прошлого, вклада в могущество бывшей России (и постигшей за это его судьбы), а также его будущее. Самым «свежим» подтверждением авторского восприятия и оценки истории как науки может служить решение Министерства образования и науки РФ, рекомендовавшего для школ на 2008/09 учебный год 19 (девятнадцать!) учебников истории России. Право выбора учебника, а с ним и истории нашей страны, отдано на откуп учителям — каждый из школьных коллективов свободен в своем выборе. Что касается истории донского казачества, то о ней написано куда как больше. Потому эта книга может расцениваться как еще один субъективный вариант. И лишь читатель волен принимать или не принимать его в зависимости от своих убеждений. Мне хотелось в азарте «первооткрывательства» не потерять здравого рассудка и не выдвигать своих версий относительно документально зафиксированных дат новейшей истории. Хотя история — не математика, но Октябрь случился именно в 1917 г., Сталин умер в 1953 г. И это так же верно, как 2ґ2=4. Для лучшего понимания и восприятия написанного несколько кратких пояснений. Первое. Книга рассчитана на «среднего» читателя, обладающего устойчивыми знаниями по истории России в объеме средней школы. Поэтому многие факты и фамилии приводятся без дополнительной информации и «расшифровки». Если у читателя возникнет необходимость или желание познакомиться с ними поближе, к его услугам множество легкодоступных источников. Второе. Мой труд ни в малой степени не претендует на научное исследование. Он не изобилует ссылками на научные труды и архивные документы (кроме летописей Покровской, Вознесенской и Христорождественской церквей станицы Урюпинской, начатых в середине XIX в. и законченных перед революцией) и уголовного дела о Хоперском контрреволюционном заговоре 1929 г. из архива УФСБ РФ по Волгоградской области. Трагическая судьба постигла многие народы бывшего Советского Союза. Все знают о преследовании и последующей поголовной депортации в сталинские времена калмыков, крымских татар, чеченцев, ингушей и др. Правда, в более позднее время, после смерти Сталина, все они были реабилитированы, возвращены на прежние места проживания в восстановленные автономии. И хотя это не делает их трагедию менее значимой, но, по крайней мере, можно говорить о восстановлении справедливости, пусть и запоздалом. Судьба донского казачества сложилась иначе. Мало кто вспоминает о массовом истреблении и выселении в районы Севера донских казаков. И хотя в девяностые годы прошлого столетия их официально причислили к репрессированным народам, о восстановлении донского казачества в том понимании, которое было до революции, не идет и речи. А между тем за последнее десятилетие о казачестве написаны сотни книг и статей. Интерес к этой теме закономерен, в чем нет ничего удивительного. У многих рано или поздно просыпается интерес к своим предкам, к истории своего народа. И то, что о казаках стали так много говорить и писать — логичный результат веяний тех изменений, которые произошли за последние 10—15 лет в России. По мнению историка В. П. Трута (2007), в нынешнее время «общество после вынужденного длительного перерыва имеет возможность объективного переосмысления своего прошлого, что заставляет по-новому взглянуть на многие аспекты казачьей истории. Прежде всего, это касается истории казачества в прошлом веке, особенно потому, что многие вопросы рассматривались исключительно в русле господствовавших длительное время известных политико-идеологических установок». Ранее само слово «казак» было запрещено и изъято из новорусского языка, а появилось по капризу «вождя всех народов» только после 1936 г. Цель этой книги — не в исследовании истории донского казачества, а в том, чтобы попытаться, если уж не до конца понять, то хотя бы разобраться, почему казачество, славно и достойно служившее России на протяжении более чем четырех веков, не только оказалось не нужным ей, но и стало для Советской власти злейшим врагом. Отношения центральной власти и донского казачества при всех правителях никогда не были радужными, скорее, наоборот, они были достаточно сложными, а порой и трагичными. Но ни один царь, ни один император не ставил своей задачей его уничтожение. Напротив, они отчетливо сознавали его силу и полезность, более того — необходимость его служения центральной власти. И только после Октября 1917 г. все резко изменилось. Почему против донского казачества проводилась государственная политика репрессий, являющаяся по сути геноцидом? Почему одной из основных задач была задача фактического уничтожения казаков, искоренения их территориальной целостности и даже самого понятия «казак»? Почему так сложилось в истории, что «сословие», сделавшее для Отечества на порядок больше других народов, фактически стерто с карты страны? Истинные причины, судя по всему, до конца не раскрыты. Кто-то ограничился узким кругом «места и времени» событий, кто-то, в силу своих взглядов и убеждений, не видел оснований полагать судьбу донцов трагичной, кто-то попросту побоялся сказать всю правду или, не будучи казаком, не смог до конца оценить его самобытность и т. д. Между тем причины такого отношения власти к казакам, начиная с большевиков и заканчивая реформаторами, уходят своими корнями в далекую историю, таятся в самобытности казачества, в его нраве, характере. Какие качества казаков вдруг стали так неугодны пришедшим к власти большевикам, более того, так напугали их? Чтобы понять это, необходимо проследить основные этапы становления казачества, причины возникновения и развития его самобытности. Казак начала прошлого века был совсем не таким, как сто и более лет до того. Но именно тогда, в не таком уже далеком прошлом, он формировался и приобретал черты, выделяющие его среди прочего населения Российской империи, определяющие его трагическую судьбу. Речь пойдет только о донских казаках, и тому как минимум три причины: во-первых, проследить историю всех казачьих войск России — труд не из простых; во-вторых, что тоже важно, судьба других казачеств (кубанского, уральского, терского, сибирского и др.) не намного отличается от судьбы донцов, втретьих, и это, пожалуй, самое главное, я сам донской казак как минимум в седьмом-восьмом поколении, и потому мне особенно близка и дорога жизнь донского казачества, его история и судьба. Особое место в книге уделено судьбам казаков Хоперского округа Войска Донского — моей малой родины. Основу этой главы составили архивные данные, собиравшиеся мной на протяжении нескольких лет. Насколько удачной и интересной оказалась эта попытка, судить вам. «Это нужно и сыну казака, и всем русским, и всем искренним народам: ведь был же казак когда-то нужен всей России. И надо сказать-таки когда-нибудь на голос потоптанного отца: “Слышу, батько!”. Ты, выкорчеванное начисто, ты, изведенное под корень, былое русское казачество — незаживающее горе. И память о тебе всезнайками заплевана почти по брови — корят казачьими нагайками, не помнят о казачьей крови... Да, пусть тебе землею плачено и пусть гордилось ты по праву — но сколько же тебя потрачено за триста лет российской славы». Р. М. Самарин ПРОИСХОЖДЕНИЕ ДОНСКИХ КАЗАКОВ Для того казак на свет родится, чтоб царю на службе пригодиться. Казачья поговорка История возникновения Донского казачьего Войска уходит своими корнями как минимум в XVI в., во времена правления Ивана Грозного. История же появления казаков в низовьях Дона куда как древнее и запутаннее. Так кто же они — донские казаки? Этот вопрос вызывает сегодня бурные научные дискуссии и споры на бытовом уровне. Для сколько-нибудь удачной попытки разглядеть историю возникновения таких понятий, как «казаки» и «казачество», необходимо определиться, прежде всего, со смыслом, вкладываемым в них различными авторами-исследователями. «Определимся в терминах, и половина человеческих споров исчезнет», — говорил в свое время Р. Декарт. Казаки стали сообществом, признанным на международном уровне. Понятие «казак» объемно и сложно, трактовать его как-то однозначно совершенно неверно и непродуктивно. Нельзя ограничиться вопросом — этнос это или сословие. Нельзя также ограничиваться узкими хронологическими и географическими рамками. Ведь казаками называют группы населения, имевшие самый различный статус и, соответственно, различные черты и признаки: донские казаки эпохи позднего Средневековья («вольные люди»), казаки Московской Руси, относящиеся к категории «служилых по прибору», «воровские казаки» Ивашки Заруцкого, казаки атамана П. Н. Краснова, «красные казаки» Б. Думенко и Ф. Миронова, «советские казаки», казаки, состоявшие на службе в немецкой армии в период Отечественной войны (Маркедонов 2005). Даже поверхностный анализ различных источников показывает, что толкование термина «казак» (от потомков скифов до потомков беглой голытьбы из Московии) настолько противоречиво, что прийти к «общему знаменателю» пока не представляется возможным. К примеру, вот какое мнение у французского историка Ив. Бреэре. Нимало не смущаясь, он пишет следующее: «Казаки... эти земные бродяги появились ниоткуда (выделено мной. — Н. Н.). Вернее, пришли из степей. Казаки были настолько разнородны, что назвать их нацией было невозможно. Их роднили жажда свободы, желание воевать и страсть к добыче. Да еще религия». А вот как отзывался о происхождении казаков классик отечественной исторической науки Н. Карамзин: «Происхождение их не весьма благородно: они считались российскими беглецами; искали дикой вольницы и добычи». «Казаки... во всякое время считали своей обязанностью идти в поле “стар и млад” биться с врагами Руси святой» (Номикосов 1993). Почему же столь разнятся характеристики и оценки донских казаков, данные им разными авторами в разное время? Как «социальные бандиты» превратились в борцов за справедливость? Как казакам на протяжении почти четырех столетий удавалось одновременно сохранять репутацию и стражей империи, и свободолюбцев, готовых в любую минуту к ниспровержению царского трона? По каким причинам вчерашние бунтари, отказывавшиеся под угрозой царской опалы и блокады Дона «целовать крест» российским государям, о которых, по их словам, в Москве было «некому тужить», превратились в опору Российской империи и почему Дон стих (Маркедонов 2005)? По мнению В. Никитина, причина-то кроется в том, что «...история казачества, как древняя, так и последних столетий служения России, восстановлена схематически и в искажении, иногда по неведению, а чаще по внутренним соображениям чуждых нам историков (курсив мой. — Н. Н.)». Не отрицая необходимости продолжения дальнейшей дискуссии, полагаю все-таки необходимым остановиться на основных вехах истории донского казачества, попытаться найти причины отношений, складывавшихся у него с центральной властью от Иоанна Грозного до наших дней. Именно эти отношения, в конечном счете и решившие судьбу донского казачества, определялись не только государственными интересами, но и в немалой степени характерными чертами, нравственными началами, устоями и принципами Войска Донского, выявление которых и стало основной нашей целью. По словам В. Синеокова (2001), «говорить о зарождении казачества — это значит говорить о зарождении Руси. Всегда впереди шел казак с оружием, а за ним следовал крестьянин с сохой». Первые страницы казачьей истории читаются с трудом, поскольку не сохранилось достоверных письменных источников. Низовья Дона были заселены в глубокой древности. Самый древний в мире образец лодки найден на Дону и датируется VII тыс. до н. э. Многочисленные археологические и текстологические находки свидетельствуют, что междуречье Волги и Дона долгие века было зоной обитания множества различных племен и народностей: скифы, сарматы, готы, гунны, хазары, печенеги, татары и много-много иных. Бессмысленно искать корни казачества в конкретном предке. (Кто возьмет на себя смелость определить однозначно предков славян и их дальнейшего потомства — русских? На территории нынешней России обитали поляне, северяне, древляне, дреговичи, радимичи, бодричи и мн. др.) Можно встретить отчаянно смелые утверждения о времени появления донских казаков на исторической арене. Так, весьма авторитетный исследователь истории донского казачества Е. П. Савельев в своей книге «Древняя история казачества», вышедшей первым изданием в Новочеркасске в 1915 г. и переизданной несколько раз в наши дни, утверждает: «...казачество как лихие конники на суше и отважные мореходы на море было известно за много веков до Рождества Христова. Оно в 10-ом веке до Р. Х. на 30 кораблях с берегов Дона... ходило на защиту Трои». Более того, древнегреческий герой Ахиллес был... казаком. Впрочем, читатель, надеюсь, догадывается, что это не более чем легенда. Первые сведения о донских казаках появляются в записках греческих, римских, арабских путешественников и историков в IX—X вв. По сведениям арабских историков, казаки жили в дельтах рек Дона и Кубани, имели в X в. сильный торговый флот и были известны как мореходы и пираты. Арабы донесли до нас сведения, как казаки в 812 г. на 500 кораблях по 100 человек на каждом из Волги вышли в Каспийское море и произвели страшное опустошение на его берегах (Никитин 2007). Через донские степи в 1252—1253 гг., т. е. уже после захвата этих мест Ордой, проезжал французский посол Робрук. Вот его записи: «Повсюду среди татар разбросаны поселения русов; русы смешались с татарами и в смешении с ними превратились в закаленных воинов (курсив мой. — Н. Н.). В смешении с другими народами русы образовали особый народ, добывающий все необходимое войной и другими промыслами» (Шамбаров 2007). Очевидно, речь идет о бродниках, которые позже упоминаются уже как казаки. В число первых упоминаний о донских казаках входит и запись диакона Игнатия (1399), проезжавшего из Москвы в Константинополь: «По Дону никакого населения нет, только виднелись развалины многих городков...». То есть казаки жили в относительном мире с Ордой, если построили «многие городки». Но после того как Тамерлан жесточайшим образом «прочесал» весь Дон сверху донизу, «изначальное» донское казачество было практически уничтожено. Уцелевшие разбегались кто куда. Так появились казаки-севрюки, рязанские, мещерские. Около двух столетий систематических сведений о казаках нет, можно встретить упоминания о них только в отдельных источниках. Так, венецианец Барбаро, живший в 1436—1452 гг. в Крыму и на Руси, писал: «В городах Приазовья и Азове жил народ, называвшийся “казаки”, исповедовавший христианскую веру и говоривший на русско-татарском языке». То есть казаки говорили на своем донском, казачьем наречии (журн. «Дон». 1990. № 5—7). Но к концу XV в., при Иване III, Русь становится достаточно мощной удельной державой и Орда распадается окончательно. Дон начинает заселяться с новой силой. Самые отчаянные обитатели порубежья заселяют верховья Дона, Хопер, Медведицу. Таких было около четырех тысяч — в основном потомки тех, кто около века назад были вынуждены покинуть Дон. В их преданиях сохранилась память о прежней жизни. Говоря об истории происхождения донских казаков, нельзя не вспомнить и об ушкуйниках, которые, начиная со второй половины ХIV в., держали в страхе Орду, периодически пролетая по ней подобно смерчу, сея страх, ужас и панику. Кто же такие ушкуйники? Свое название они получили по названию лодок ушкуев, на которых ходили по Волге, Каме, Оби. Это были вольные новгородские люди. К середине ХIV в. восточная граница их республики перевалила за Уральский хребет. И они решили так: коль существует Орда, да еще к тому же Золотая, то почему бы не взять с нее дань. И представьте — заставили! Этим они нажили себе еще одних противников в лице... московских князей, которым Орда «выставляла счет» после каждого набега ушкуйников. С 1360-го по 1375 г. ушкуйники совершили восемь больших походов на среднюю Волгу, не считая малых налетов. В 1374 г. они в третий раз взяли город Болгар (недалеко от Казани), а затем, пойдя вниз, и сам Сарай — столицу Золотой Орды. В 1471 г. вятские ушкуйники овладели Сараем и взяли множество пленных. Город Сарай после этого налета больше не восстанавливался. В результате Москва по окрику из Орды начала борьбу с ушкуйниками. Окончательно покончить с ними удалось лишь в 1489 г. Ивану III. Однако уцелевшие ушкуйники обосновались на Волге в районе современного Камышина. При движении на Дон новгородцы спустились вниз до самого Азова, смешались с другими казацкими общинами и таким образом положили начало «Всевеликому Войску Донскому», заменив новгородское вече казачьим кругом (Широкорад, 2008). Одним из доказательств этого служит то, что говор современных новгородцев во многом сходен с донским, особенно жителей 1-го и 2-го Донских округов. Именно новгородцы занесли на Дон такие названия, как «атаман», «стан», «ватага», «ильмень» и др. К настоящему времени из множества теорий о происхождении донских казаков преобладают две: миграционная и автохтонная. В дальнейшем всестороннем изучении нуждаются обе теории, но более перспективной выглядит автохтонная. Вся богатая история донского казачества свидетельствует об этом. Суть первой, миграционной, теории такова. Основа донского казачества — посадские люди, крепостные и в значительной мере преступники, авантюристы, ... боярские холопы, которым опостылела холопская неволя. 1) Если верить названной теории, то, начиная со второй половины XV в., за пределы государства бежали в основном зависимые крестьяне и посадские люди. Они, естественно, не обладали никакими воинскими умениями и навыками и не имели в своем распоряжении боевого оружия. Даже если не брать в расчет, что просто выжить в тогдашних условиях так называемого «Дикого поля» при каждодневной угрозе со стороны рыскавших воинственных кочевников было крайне непросто, неясно, как за относительно короткий срок (менее века) смогла сформироваться такая грозная военная сила, перед которой трепетали турецкие султаны. 2) Басня... о беглых москвичах, основавших донское казачество, не имеет основания и не выдерживает критики. В ХV в., в момент появления казаков на Дону, в России не было еще крепостного права, и всякий мог переходить с одного места на другое (Никитин 2007). Отмена Юрьева дня, окончательно закрепостившая крестьян, случилась в 1593 г. К этому времени донское казачество уже существовало как вполне устойчивая самостоятельная формация, почти четверть века оказывающая военную помощь Москве. (Вспомним, что былинный богатырь Илья Муромец назван «матерым казаком». А действовал он гораздо раньше XV—XVI вв. и уж совершенно определенно не был беглым крепостным!) 3) Предполагать же, что беглые были исключительно преступники, нет оснований. Какое число преступлений казакам надо было совершить, чтобы, сговорившись, бежать куда-то в неизвестные страны, к неизвестным народам и, явившись на место в низовья Дона, сейчас же суметь проявить ум, сметливость, отвагу, успеть приобрести оружие, составить беспощадное общество, управляемое вечем и имеющее толковых грамотеев, умевших писать царям. Но за всю первую половину XVII в. архивные документы не указывают ни одного случая побега крестьян на Дон. 4) Почему сильная великокняжеская власть не пресекала бегство зависимых крестьян и посадских людей? Ведь существовавшая военно-сторожевая служба, располагавшая достаточными мобильными силами и отлаженной системой пограничных разъездов, без большого труда справилась бы с этим явлением, приобретшим массовый характер. Официальные лица тогда заявляли, что, проводя мудрую дальновидную политику, московские князья не только смотрели «сквозь пальцы» на бегство зависимых людей, но даже поощряли его. Тем самым они подчеркивали роль великокняжеской власти как основной организующей государственной силы, в том числе и в образовании казачьих поселений. Заявляя о том, что казаки — это беглые подданные великого князя, имевшего на них все права, правительственные чиновники недвусмысленно давали понять, что права центральной власти на подвластных в прошлом жителей и на территории их нынешнего проживания вполне обоснованы (Трут 2007). Русский историк и ученый-археолог Ознобишин, отвергая эту теорию, пишет: «Все эти предположения — одна фантазия, и можно положительно доказать, что беглые московские люди могли явиться на Дон только тогда, когда были уверены, что найдут там приют и защиту, т. е. спустя уже много времени после появления донцов на Дону (курсив мой. — Н. Н.), после закрепощения крестьян и после церковного раскола, а в другое время из России на Дон являлись единицами» (Никитин 2007). К этому времени донские казаки обладали высокой воинской культурой, для формирования которой требовался достаточно длительный исторический период. 5) Даже если согласиться с миграционной теорией происхождения казачества Дона, то придется одновременно признать, что оно пополнялось не только за счет социального «отребья». В середине XVII в. к службе первым делом были прикреплены «дети боярские» и «служилые по прибору» и лишь затем крестьяне (окончательно в 1649 г.). Новый государственный порядок Московской Руси предполагал обязательность службы, уход с которой трактовался однозначно как измена. Недовольными в первую очередь оказались не только и не столько представители низшего сословия. Одним из первых на данное обстоятельство указал В. О. Ключевский, уточнив, что это началось на целое столетие раньше. Он писал, что в десятках степных уездов ХVI в. встречались заметки о том или другом захудалом сыне боярском: «Сбрел в степь, сшел в казаки». Доказательством тому служит немалое число казаков с дворянскими фамилиями — Извольский, Воейков, Трубецкой. 6) Наплыв беглых особенно возрос в начале XVIII в., т. е. совпал с жесткими реформами Петра. Он ни в коей мере не радовал и самих казаков. И хотя старинный казачий кодекс с его основным принципом не поощрял «выдачу с Дона», все же казаки в отдельных случаях вынуждены были его нарушать. Причин было несколько и не последняя — боязнь казацкой старшины ответить перед властью за укрывательство беглых. Но, пожалуй, главной была невозможность прокормить такое количество людей, совершенно бесполезных для Войска. Чтобы отвадить переселенцев, им запретили заниматься хлебопашеством. Как было сказано в войсковом определении, «а естли кто станет пахать землю и сеять хлеб, и того бить до смерти». Как видим, запрет заниматься хлебопашеством, помимо помехи для обучения военному искусству и привязанности казаков к своей земле, имел под собой и другие, чисто экономические мотивы. По второй теории (автохтонной), донское казачество имеет своими корнями местные племена, издавна обитавшие на Нижнем Дону. Основу казачества, постепенно сформировавшегося после нашествия Тамерлана (Тимура) и распада Орды, составили самые активные, смелые и предприимчивые представители народностей, обитавших на близлежащих землях. Без сравнения гипотез различных историков, скажем, что расхождения у них только в конкретике — кто же из древних обитателей Подонья и Приазовья имеет основания считаться прародителями донских казаков. «Свободная и вольная жизнь в народной республике Донских казаков привлекала многих из других соседних народов (курсив мой. — Н. Н.). Они приходили и оставались в составе казачества... Приходили к казакам турки, греки, персы, поляки, татары, грузины, а с первой половины 17-го столетия — и калмыки, но меньше всего русские (великороссы), которые совершенно не были приспособлены к ратной жизни казаков, а по многим причинам не могли и приходить» (Никитин 2007). Свидетельством тому — многочисленные казачьи фамилии: Турчаниновы, Татаркины, Грековы, Поляковы, Черкасовы, Калмыковы, Грузиновы, Персидсковы и т. д. Несомненным остается одно: в формировании казачества участвовали представители самых разных народностей, но доминировал славянский элемент. Вместе с тем в Войске Донском существовали этнически отличные от основного массива группы «донских татар» (по происхождению главным образом ногайцев) и донских калмыков (их число, по данным переписи населения 1897 г., составляло 27,2 тыс. человек). А теперь зададимся вопросом: так ли уж важно, сколько крови течет в жилах донских казаков от скифов, сарматов, печенегов, половцев, татар, хазар, алан, русских, украинцев, бродников, черкесов, касогов и многих других? И второй вопрос: чем считать донское казачество — этносом, субэтносом, военно-служилым сословием или кем-то еще? Изначально, по всей видимости, казачество все же формировалось как явление социальное, а не этническое. Об этом свидетельствует, в частности, то, что у многих народов Евразии существовали схожие категории населения, имевшие лишь разные наименования (Матвеев 2004) Хотя вопрос о том, как называть донских казаков, не принципиален, все-таки во имя исторической справедливости и возможного переосмысления в будущем стоит отметить некоторые частности, имеющие в то же время принципиальное значение. Так, если согласиться с тем, что казаки — это «военно-служилое сословие», то сразу же возникают вопросы, снять которые на нынешнем уровне исторических знаний невозможно. Ни одно сословие за всю историю существования Российской империи не имело собственной земли. В то же время в иностранных атласах на картах неоднократно встречаются надписи «Страна Донских казаков», «Казачья страна», «Казачья территория». В отечественных, в том числе учебных, атласах была отмечена «Земля Донских Казаков». Так официально называлась эта территория со времен императрицы Екатерины Великой до 1870 г. (Никитин 2007), отсюда полагать казаков сословием нет оснований. По мнению Л. Н. Гумилева, казачество, выработавшее свою особую психологию, традиции, поведенческие стереотипы, приобрело признаки народа. А основными чертами характера казаков стали вера и патриотизм. Однако отдельным этносом казаки не стали. «С русскими казаков связывало Православие. А по понятиям той эпохи “православный” было тождественно слову “русский”. То есть казачество стало субэтносом, “народом внутри народа”... Но при слиянии особенности всех этих компонентов стирались, а у казаков, наоборот, утверждались и укреплялись. Почему? ... Самые активные, энергичные люди противятся “унификации”. Они становятся тормозом... и, как правило, погибают... Однако в условиях России нашлась готовая древняя структура — казачество, которая нуждалась именно в таких людях! Вбирала их в себя... Таким образом, формирование великорусского этноса и казачества шло одновременно, было “двуединым” процессом. Случай в мировой практике уникальный, оттого и не удается втиснуть казаков в какую бы то ни было “стандартную” классификацию» (Шамбаров 2007). Согласимся, что «казачество — явление пронзительно русское. И не по этносоставу, прежде всего, а по роли именно в русской истории. По тому, сколь много они выразили, выявили, довели до последней ясности в русской драме» (Аннинский 2004). Россия в вековечной борьбе со степью не только не допускала возможного уничтожения казачества, но и жаждала укрепления его могущества. И прав также казачий историк И. Попко: «Куда ни забредут русские люди, хотя бы “самодурью”, без видимой государственной цели, туда приди и русское царство». Однако казаки, не отделяя себя от Российского государства, не считали себя русскими. К. Стамати писал: «Казаки хотя и говорят по-русски, но в действительности по крови они Москве чужие. Они произошли от смешения славянских племен со степными народами, на земле которых и осели казаки. Казаки всегда чувствуют себя отдельным племенем» (Казачья слава… 2004). Подсознательное восприятие особенного положения донского казачества, пусть и в границах Российской империи, проявляется, например, у В. Сухорукова (1990), озаглавившего один из разделов своей книги так: «Сражение войск Булавина с русскими». Нет сомнения, что и сами казаки воспринимали себя автономно. Воспоминания участника Гражданской войны: «Мы отсюда переедем на русскую территорию. Тут Донская область... Наш обоз уже переехал. Я нашел его в русской деревне на западе» (Мамонтов 1999). В 1918 г., при атамане П. Краснове, иногородние продолжали «приниматься в казаки», что подчеркивало сословную сущность общины (Венков 1988). Примеры из переписки казаков, оставшихся на Дону, с родственниками в Европе собрал и опубликовал В. Сидоров (Крестная ноша... 1994): «...окружной суд присудил двух мирян к пяти годам тюрьмы, четырех человек сослали в Россию» (1928 г.); «...училась здесь, а потом поехала доучиваться в Россию» (1929 г.); «...совершенно неожиданно для нас, русских эмигрантов и казаков» (1926 г. Франция, Париж, завод «Рено») (курсив мой. — Н. Н.). Вместе с тем нельзя отрицать и оборотную сторону специфического устройства донского казачества. Митрополит Евлогий: «Слабые начатки государственности часто заглушались буйными, чисто стихийными движениями казацкой воли, выражавшимися в разных бунтах и мятежах. История знает много греха казачества в этом отношении... Но эти грехи казачества искупаются его крепким, здоровым национальным чувством и глубокой преданностью святой Православной Церкви». Л. Грондис, французский журналист: «Институт казачества — один из редких примеров, оставшихся нам от античного военного сословия, классическое представление о котором во всех древних цивилизациях возводит его в высшую социальную группу, стоящую над сословием торговцев и капиталистов... было бы политическим преступлением не приложить усилий, чтобы обеспечить и продлить его существование». Но принадлежность к казачеству предполагает и особое самосознание и самоидентификацию. Достойная оценка казачества неоднократно звучала и в более позднее время. Вот как, к примеру, оценивал его член особого совещания при генерале А. И. Деникине В. Н. Челищев: «...можно смело утверждать, что казачество, жившее до начала 18-го века своим государственно-общественным укладом, сохранило в себе начало государственности, доблесть гражданства и волю к борьбе за свои права в несравненно большей степени, чем коренное население России». Особо отметим тот факт, что эти слова были произнесены в начале прошлого века (Энциклопедия казачества… 2007). Сознавая, что дискуссия об определении положения казаков в структуре современного общества непродуктивна и может длиться бесконечно, согласимся с таким авторитетным документом, как Закон РСФСР «О реабилитации репрессированных народов» (№ 1107 от 26 апреля 1991 г.). Во второй его статье говорится: «Репрессированными признаются народы (нации, народности, этнические группы и иные культурно-этнические общности людей, например казачество) (курсив мой. — Н. Н.), в отношении которых...» и т. д. Для нас важно то, что на государственном уровне казакам обозначили то место, которое они должны занимать — «культурно-этническая общность людей». На этом и успокоимся. Есть предложение (Дулимов 2003) рассматривать казаков, «бывших, без сомнения, в прошлом субэтносом и служилым сословием», в настоящее время «как специфическую культурно-территориальную группу, часть русского и некоторых других народов России». Попробуйте сказать кому-нибудь в донской станице, что он «часть некоторых других народов России»! КАЗАЧЬЯ ВЕРА Бог не без милости, казак не без счастья. Казачья пословица Становление христианства в низовьях Дона произошло гораздо ранее, чем в остальных славянских землях. Е. П. Савельев (1915 г.) приводит данные из греческих, римских и арабских источников, доказывающие, что христианство и письменность на церковнославянском языке появились на восточных берегах Черного моря и в низовье Дона не позднее IV—V вв. Папа Климент (93—102 гг.), а в V в. Златоуст обратили казаков в христианскую веру. В «Истории Русской Церкви» митрополита Макария можно прочесть следующее: «...в некоторых южных областях России, едва ли не со времен апостола Андрея, поддерживалось христианство до полного водворения его в нашем отечестве». Есть исторические свидетельства, что нынешние земли донского казачества стали христианскими гораздо ранее Киевской Руси. Об этом, в частности, свидетельствует патриарх Фотий. О чине митрополичьих церквей говорится в Уставе византийского императора Льва Философа (836—911 гг.), где на 61-м месте указана Церковь Русская, следом — Аланская (Савельев 2002). Первой и главнейшей своей задачей казаки считали защиту православия и христиан от всех иноверцев, и в первую очередь — от мусульман. Турецкая экспансия против христианской Европы, проводившаяся в самых жестоких и беспощадных формах, требовала от всех христианских народов чрезвычайного напряжения сил. И если на Западе форпостами были народы Балкан, Мальтийский орден, республики Венеции и Генуи, то на Востоке христианского мира защиту его взяло на себя донское казачество. Казаки в полной мере считали себя воинами Христовыми, единственными защитниками и спасителями христиан от порабощения и уничтожения иноверцами. Святой обязанностью их было вызволение из плена своих товарищей. Ради этой высокой и святой цели они не жалели ни сил, ни жизней. Одной из основ их веры были слова Иоанна «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». Этот святой принцип стал постоянной основой их повседневной жизни и нашел простое выражение: «Нет уз святее братства». Здесь необходимо заметить, что для казаков «братские узы» распространялись не только на своих братьев-казаков, но и на всех единоверцев. Так, например, греки, исповедовавшие, как известно, тоже христианство, всегда находили у казаков поддержку и защиту. В то же время к запорожским казакам отношение было довольно осторожное. Одна из причин, очевидно, — то обстоятельство, что последние нередко принимали «басурманскую» магометанскую веру. Для донских казаков это было не только совершенно неприемлемо, но и воспринималось как оскорбление и измена. В Приазовье всегда жили значительные группы запорожцев, принявших мусульманство. Отношение к ним у донцов было однозначным. Если такой отступник (казаки называли их «охриянами») попадал к ним в плен, его «вешали на якоре». Поэтому казачье православие, соединяя христианство и воинские традиции, было специфичным. Показательно, что казаки не расставались с оружием даже в храмах, ибо они справедливо полагали, что обязаны быть Христовыми воинами всегда, при любых обстоятельствах. В их хатах на одной стене рядом висели иконы и оружие. Они становились воинами Христовыми не по призыву, а от рождения, т. е. их призывал на службу сам Господь. И они продолжали служить ему даже после воинской службы. Увечные и престарелые казаки уходили в монастыри (Кременской, Усть-Медведицкий). Казачьи монастыри, в отличие от Центральной России, никогда не пользовались трудом крепостных (Шамбаров 2007). Казаки не соблюдали постов, нерегулярно посещали храмы, венчались без священника, не всегда соблюдали ритуалы христианских праздников, т. к. до храма не всегда можно было добраться, священников было крайне мало. Но казаков это не смущало, ведь они пребывали в полной уверенности, что Господь сам расценит их жизни — кто достойно служил ему, а кто заслужил наказание. Основой внутреннего мира казаков было православие. Быть казаком — означало быть православным. Для большинства из них вера служила основой самого их существования. Некоторые современные идеологизированные историки представляют донское казачество того времени только как военно-криминальную организацию, ставящую основной целью своих набегов на «туретчину» грабеж. Полностью отрицать эти мотивы нельзя. Но главные из них — боль и обида за притеснения и страдания христиан, чувство ответственности за судьбу Православия и христианства в целом. (Примечательно, что казаки освобождали всех отбитых у турок пленных христиан, в то время как мальтийские рыцари — только католиков.) Донские казаки в ходе борьбы с крымскими татарами и турками не раз подтверждали свою славу и образ воинов Христовых, защитников веры православной, освобождая из плена сотни тысяч христиан. И пусть эта цифра не покажется читателю противоестественной и завышенной. (Исторические хроники называют цифры именно такого порядка.) И продолжалось такое вплоть до ХVII в. Вот результат только одного набега на Русь. В 1521 г. крымский хан Мухаммед Гирей и его братец — казанский хан Сагиб Гирей вывели из Московского государства 800 тыс. пленников, что соизмеримо с нашествием Батыя. И такие набеги крымчаки проводили с завидной регулярностью — каждые 10—12 лет. Непримиримая ненависть казаков к татарам и туркам имела под собой вполне объяснимую основу. Казаки во время набегов видели, в каких условиях содержатся пленники и как с ними обращаются. Татары фанатически ненавидели христиан, на которых они смотрели, как на собак, достойных всяческого презрения и беспощадного истребления. Казаки, выполняя миссию защитников всего христианского мира, в том числе и Руси, считали ее своим священным долгом. Именно осознание своего высокого духовного назначения позволяло казачеству совмещать традиции полуанархической демократии с высочайшей воинской дисциплиной и организованностью. Ни один поход, ни одно какое-либо новое дело не могло начаться без молитвы, без Божьего благословения. С начала православия на казачьих знаменах появляются святые образы. Так, на знамени донского атамана Ермака изображен св. Дмитрий. Были знамена с образами Спасителя и Божьей Матери. Самая древняя казачья реликвия — Гребневская икона Божьей матери (казачий городок Гребни находился в устье реки Чир), праздник в честь которой установлен в 1380 г., в год победы на Куликовом поле, и отмечается официально Русской Православной Церковью 10 августа (28 июля по старому стилю). Икона находилась в Москве, в храме Гребневской Богородицы XV в. (на углу Лубянки), который был снесен 5 июня 1935 г. по приказу Лазаря Кагановича. Помимо Гребневской иконы, казаки принесли Дмитрию Донскому икону Пресвятой Богородицы, перед битвой утвержденной на древке как хоругвь. Уцелевшие после битвы казаки подарили ее князю. В 1261 г. стараниями Александра Невского и митрополита Киприана в столице Золотой Орды была учреждена Сарайско-Подонская епархия Русской Православной Церкви, остававшаяся неприкосновенной. Православная церковь объявила татар «божьей карой»», посланной за грехи русских людей. А можно ли бороться с Божьей карой? Церковь молилась и заставляла молиться верующих за здравие «татарского царя» (Широкорад 2008). И только донские казаки не склонили головы, и были практически единственными защитниками христианской веры и ее приверженцев. И глубоко символично, что в тяжкое для России Смутное время патриархом стал выходец из донских казаков и строгий ревнитель веры Казанский митрополит Гермоген, который даже в царствование Лжедмитрия был одним из самых ярых его разоблачителей (Шамбаров 2007). Государство пыталось по мере сил и возможностей «регулировать» духовную составляющую донских казаков. С одной стороны, оно проводило мероприятия, укрепляющие веру казачества, с другой — стремилось подчинить его, прекрасно осознавая, чем грозит центральной власти существование самостоятельной Донской епархии. Так, при Петре на Дону начали строить церкви и часовни. К 1709 г. их было уже 24. В то же время Указом от 10 марта 1718 г. казачьи приходы были включены в состав Воронежской епархии. Казаки ходатайствовали перед Петром, чтобы ими ведал непосредственно Святейший Синод. Но царь отказал. Тем не менее прошли десятилетия, прежде чем в станицах стали исполнять волю воронежских архиереев. Но, подчиняясь центральной власти, в то же время казаки искренне верили в богоизбранность ее, а потому приносили Богу и ей богатейшие дары и пожертвования. По окончании войны 1812 г. казаки сдали Кутузову огромное количество серебра — для церкви. В Казанском соборе Санкт-Петербурга из этого серебра сделана тяжелая решетка вдоль главного амвона. На ней есть только скромная надпись: «Усердное приношение Войска Донского». В решетке этой 40 пудов веса (Никитин 2007). Заметим, что если в начале прошлого века только в Ростове действовали 21 православная церковь и две часовни, а в Области Войска Донского насчитывалось до 800 храмов, то к 1985 г. в столице Донского края осталось всего-навсего три церкви и 80 церквей по области. Великий патриот Дона П. Н. Краснов писал: «...что всего больше поражало — это их простая вера в Бога, их поразительная покорность воле Божией и православное величание Бога... Все для них начиналось и кончалось им... Ибо все добро, все счастие — все было от Бога... и могло только быть в России... Казалось, от этого исповедания земля соединялась с небом в сердце человека». Об этом же говорил и митрополит Евлогий в изданной в 1927 г. в Париже книге «Казачество»: «Что касается веры православной, то казак верит просто, не углубляясь в тайны веры, консервативно, по старинке, ... верит крепко, любит свою Церковь всей душой и ни за что ей не изменит. Все эти бесконечные войны казаков с турками, татарами... — все они велись под знаком защиты веры православной и своего родного народа». О значении веры в деле воспитания военных кадров России, в том числе и казаков, говорит тот факт, что в Донском кадетском корпусе «учились семь лет и курсы были те же, что в гражданской гимназии, по единой программе по всей России... Основная программа — это пятилетние курсы русского языка и литературы, математики; ... семь лет (курсив мой. — Н. Н.) Закона Божьего» («Во-вторых, нас было немного...» 1997). Примечательно, что клятва казаков «За Веру, Царя и Отечество» в XVII в. звучала по-другому. Когда в 1611 г. атаковали Новгород, последними его защитниками были 40 казаков во главе с атаманом Тимофеем Шаровым. На предложение сдаться они ответили: «Не сдадимся! Умрем все за веру православную!» И пали все. Казаки в свой смертный час помнили и чтили прежде всего и исключительно Веру. О государях стали вспоминать гораздо позже. Так, при штурме Измаила Платов повел казаков на стены с кличем: «С нами Бог и Екатерина!» Поход на Азов в 1637 г., превратившийся в знаменитое четырехлетнее «Азовское сидение», был не «за зипунами», а ради освобождения томящихся в неволе братьев-казаков и для того, чтобы «...открыть Москве ворота к морю... пойдти посечь басурман... взять город Азов и утвердить в нем православную веру! (курсив мой. — Н. Н.)». В 1643 г., после отказа Москвы принять от казаков Азов под государственную руку, они были вынуждены оставить его. Первое, что они сделали — вывезли из церкви Иоанна Предтечи медное пятиярусное паникадило, чудотворную икону Иоанна Предтечи, всю церковную утварь и сдали в Черкасский собор. «С молитвами выкопали казаки и кости своих товарищей: “Да не оставит их братство в басурманской земле” — и похоронили на Монастырском урочище» (Краснов 1992). Примером того, как донские казаки «при всем буйстве благоговели к православной вере своих праотцов» может служить их отказ во главе с атаманом Степаном Епифановым штурмовать в составе 30тысячного отряда Лжедмитрия Троицкий монастырь, прославленный именем чудотворца Сергия. «Поляки... в ожесточении своем хотели убить его с 500 казаками; но Епифанов... ночью со всеми своими товарищами бросил стан злодеев, дав пред богом клятву гнушаться подобными злодействами» (Сухоруков 1988). Еще пример безусловного выполнения своего христианского долга, служения Богу. Казаки твердо стояли за православие и могли отказать Москве, если ее приказы шли, по их мнению, вразрез с верой. «Когда, например, в 1630 году Москва потребовала, чтобы казаки выступили вместе с турками против литовского короля, казаки не послушались и заявили, что хотя они и не изменники царю, но среди христиан кровопролития не желают и на литовскую землю не пойдут» (Пронштейн 1961). Но безоговорочная вера временами сочеталась у казаков с приступами полной анархии. Так, в апреле 1671 г., когда Степан Разин был уже схвачен и выдан Москве, в Астрахани остатки его войска во главе с атаманом Васькой Усом, выясняя происхождение грамот, обещавшим им от имени царя Алексея Михайловича прощение в случае их сдачи, хотели было казнить митрополита Иосифа, призывавшего их взять под стражу и выдать «возмутителей донских казаков». Но рассудили так: «Кого мы возьмем под стражу? Мы все изменники». И разошлись, поскольку все происходило на пасхальной неделе, в великую пятницу. «И в продолжение всей святой недели в Астрахани все было тихо и спокойно». Однако, когда после поражения Федьки Шелудяка под Симбирском казаки в Астрахани опять затеяли розыск и решили убить митрополита Иосифа, за него заступился только один казак: «Бог не простит за сей грех никому из нас». «За это сострадание казак заплатил жизнию: был изрублен саблями в присутствии митрополита» (Сухоруков 1989). Беспощадность и жестокость проявляли казаки к иноверцам, жившим за пределами их земли, совершавшим постоянные грабительские набеги на казачьи городки, заканчивавшиеся помимо грабежа угоном в рабство захваченных казаков и казачек. С иноверцами, жившими на их земле и соблюдавшими их законы, казаки жили в полном мире и согласии. В отличие от Московской Руси, где выход из православия приравнивался к уголовному преступлению, на Дону мирно соседствовали люди разных религиозных убеждений. С XVII в. известна группа «донских татар» (в основном из ногайцев), которые, будучи казаками, сохраняли мусульманскую веру. Среди казаков даже в XVII в. имелось немало татар, исповедовавших свою веру. Недаром татарский язык чуть ли не до середины 18-го столетия был распространен как второй язык донцов. Казаки-татары были полноправными членами общин. В столице Войска Донского Черкасске с незапамятных времен проживали казаки-татары, мусульмане по вере. С основанием Новочеркасска в 1805 г. появилась станица Татарская. В 1650-х гг. на берега Дона перекочевали из Приволжских степей калмыки. Казаки быстро поняли, что «учение ламаитов чуждо проповеди вражды и ненависти к последователям других религий...». Это позволило калмыкам достаточно быстро, хотя и не без конфликтов, вписаться в казачий социум. Таким образом, еще одна черта, отличавшая общественную организацию «вольных казаков», — это этническая и религиозная терпимость (Маркедонов 2004). С 18-го столетия калмыки привлекались на военную службу и были пожалованы правом носить казачью форму. Фактически они составляли часть Донского Войска. Ни государство, ни казаки не вмешивались в их традиционный быт и религию. В каждой из сотен имелись молитвенные кибитки (Римский 1994). Объяснялось это казаками очень просто: не дело воина обсуждать то, что решено Свыше. Казаки никогда не вели дискуссий на эти темы, поскольку даже речи не могло идти о сближении религий (Шамбаров 2007). А буквально в последние дни правления Николая II было принято решение Верховного Совета «О магометанском духовенстве в казачьих войсках», регулирующее духовную жизнь мусульман казачьего сословия. В нем было названо количество таковых и определено их духовное обеспечение: 318 магометан — 2 мечети — 3 духовных лица. Такое отношение к братьям по службе, разделившим с казаками всю их судьбу, сохранялось у них многие годы как на Родине, так и за ее пределами. В. Сидоров, собравший огромную летопись письменных свидетельств казаков, покинувших Россию в 1920-х годах, после разгрома в Новороссийске и Крыму, приводит их письма на Дон и воспоминания: «В 1930 г. в Белграде был освящен буддийский храм, для донских казаков-калмыков. Радуется сердце за наших братьев казаков-калмыков, что они имеют такую свою собственность на вечные времена»; «Общекалмыцкая станица в Париже теперь имеет свою икону — святой образ Будды, присланный из Индии в дар от академика Н. К. Рериха» (Крестная ноша... 1994). Будучи навсегда оторванными от Родины, прекрасно сознавая, что обратного пути для них нет, они находили себе опору и утешение в исконной своей вере, принимая все возможные меры для ее сохранения в своих душах и сердцах потомков. Вот какое объявление было помещено в одном из казачьих изданий в 1927 г. в Париже: «Оповещаем всех братьев-казаков православных, живущих во Франции, что при братстве преподобного Сергия Радонежского в Париже с августа месяца начинает свое служение походная Церковь-автомобиль». Далее указывался адрес, куда направлять запрос, и особо отмечалось, что вызов не потребует никаких расходов. Приведем еще несколько выдержек из писем на Дон казаков-эмигрантов: «В Бризбане, при благосклонном участии Бризбанского архиепископа английской церкви, открыта русская православная церковь. Поет хороший хор, бывает немало молящихся» (Австралия, 1926). «Особенно трогательно здесь проходят Пасха и Рождество... — это единственная, можно сказать, высшая душевная радость на чужой стороне» (Болгария, 1925). Даже при сравнительно недалеком перемещении казаки сохраняли свои святыни и реликвии. Донцы, переселившиеся в верховья Кубани в ст-цу Беломечетинскую, перевезли туда и свою деревянную церковь. Первые православные церкви были поставлены в Азове еще греками. Первая на Дону часовня появилась в Черкасском городке в 1614 г., а первая деревянная церковь была построена там же в 1653 г., во имя Воскресения Христова, «для отправления в ней службы божией присланы из Москвы три священника и один диакон». Она дважды сгорала, в 1670-м и 1687 г., после чего было сооружено две каменные церкви. Одна во имя святых апостолов Петра и Павла в 1692 г., вторая — во имя Воскресения Христова в 1719 г. В 1652 г. был основан Усть-Медведицкий монастырь. Когда казак старился, чувствовал близость смерти, он часто отправлялся в монастырь. Долгое время таким прибежищем был Борщевский монастырь, построенный в 1613 г. на правом берегу Дона. Ныне это территория Воронежской области. Конфессиональная разнородность донских казаков еще более увеличилась в конце 17-го столетия, когда в результате церковных реформ патриарха Никона (1655—1656 гг.) произошел раскол Русской Православной Церкви. Он имеет самое прямое отношение к Дону, поскольку приверженцы старообрядчества хлынули на Дон, создавая новую прослойку казаков бесхозяйственных, озлобленных на Москву за церковные новшества и прежние обиды. Выразителем антимосковских настроений стал Степан Разин. Впрочем, у самих казаков не сложилось единого отношения к реформе. Так и среди них появились старообрядцы. Даже авторитет царского и патриаршего слова далеко не всех привел в лоно официальной церкви. Грозные указы Москвы, требовавшие лишить приверженцев старой веры доли при разделе царского жалованья, войско чаще всего игнорировало. Хорошо известно, чем кончилось усмирение Дона в конце 1680-х годов — Москва огнем и мечом расправилась со старообрядцами, вытеснив оставшихся в живых на Кавказ. Эти события обусловили появление казаков на Северном Кавказе. Уже в 1689—1690 гг. первая группа донских казаков появилась на Кубани (Сухоруков 1990). Православная Россия лишила в начале XVIII в. донских казаков-староверов условий для свободной, полноценной жизни, руководствуясь при этом государственными интересами превращения казачества в служилое, подконтрольное режиму сословие. И так же, как и в России, процесс урегулирования был кровавым, изобиловал жестокостью с обеих сторон и растянулся на десятилетия. К 1685 г. раскольники распространили свое «ложное учение» по всему Дону, а особенно по Хопру и Медведице — последнее объясняется их близостью к окраинным городкам России. В 1674 г. в первый раз упоминается построенный раскольниками городок на реке Медведице, где находились в то время 300 «старцев». Еще одна обитель была основана раскольниками около 1674 г. на реке Чир, выше Нижне-Чирской станицы. К 1677 г. она стала центром и оплотом движения раскольников. Сюда стали стекаться как монахи, преследуемые в России, так и казаки из разных городков (последствия раскола ощутимы и в наше время. Немало казаков с Кумылги, Медведицы числят своими предками именно раскольников). С 1686 г. по инициативе Москвы начинается серьезное преследование раскольников, до того, в общемто, терпимых казаками. Были созданы группы казаков и отправлены по городкам с целью захвата главарей раскольников и отправки их в Москву, впрочем, первое время особого успеха не имевшие. Распространение движения раскольников не только по верховым городкам, но и по всему Дону побудило Войско принять против них строгие меры. Войсковой суд приговорил самых фанатичных из них к лишению жизни, а их вожака Кузьму Косого отправили в Москву под конвоем из 60 казаков. Москва щедро наградила Войско и казачью верхушку за верность, послав им, кроме обыкновенного годового жалованья, 1000 четвертей муки и 1000 руб., а атаману Фролу Минаеву — 100 руб. и 40 соболей ценою в 30 руб., казакам конвоя — по 10 руб. каждому. Однако жестокие меры верховной власти не только не сломили раскольников, но и возымели обратный эффект: многие ушли на реку Куму. Причем часть из них оставила на Дону своих жен и детей, «умертвив всех тех казаков, кои казались им в то время опасными». Борьба за веру приобрела новый размах. Казаки уничтожили раскольничью крепость, построенную на реке Медведице, а раскольники, ушедшие на Куму, заручившись поддержкой терских казаков, калмыков, кабардинцев и других горских народов, стали посылать на Дон и Медведицу лазутчиков (убивать попадавшихся им донцов) и собирались захватить Черкасск, разорить казачьи городки по Дону и, поселясь в них, признать над собою власть турецкого султана. Такая мысль не казалась очень уж фантастической, т. к. в это время большая часть казаков участвовала в походе армии под руководством князя Голицына против Крыма, а другая находилась в морском походе. Часть раскольников погибла впоследствии в столкновениях с горцами, часть перешла на Кубань, где, соединившись в 1708 г. с бежавшими сюда некрасовцами (участниками восстания под предводительством К. Булавина), составила Войско кубанское (по В. Г. Дружинину). Позже некрасовцы переселились на Дунай и в Малую Азию. Однако на Дону продолжало проживать немало раскольников. В условиях Кавказской войны имперская власть была готова к серьезным компромиссам, желая обеспечить себе крепкий тыл. В 1850 г. последовало распоряжение из Санкт-Петербурга именовать «раскольниками» только сектантов (духоборов, иудействующих), а остальных называть староверами и не преследовать. На 1 января 1901 г. их количество составляло на Дону более 10% от общего числа жителей. И хотя переселенцы постепенно раскалывались на отдельные общины, большинство из них вернулись в СССР уже в 60-х гг. ХХ в., сохранив язык, веру, обычаи и родовые иконы. Заканчивая рассказ о значении веры для донского казачества, добавим несколько слов о деятельности тех, кто во все времена, на всех трагических поворотах казачьих судеб нес в их души и сердца Христово учение, свет истинной веры — об их пастырях, служителях православной церкви. История сохранила немного их имен. Тому есть ряд причин различного свойства: их служение казачьему братству воспринималось и расценивалось как само собой разумеющееся, а потому и не заслуживающее упоминания в немногих письменных документах, дошедших до нас; наиболее выдающиеся проповеди и службы звучали в дни смут, потрясений и трагедий, напрямую затронувших казачество, и тогда было не до летописей; то немногое, что фиксировали современники, исчезло в вихрях бурного времени. Самые тяжелые и страшные эпизоды и испытания связаны с революциями и войнами, через которые пришлось пройти казакам. 1 июля 1945 г. около 30 тыс. казаков из лагеря под Лиенцем (Австрия), находившегося в зоне оккупации английских войск, было решено выдать советским властям. Судьба их была решена на Ялтинской конференции 1946 г. Вот как описывает этот эпизод Н. Толстой: «Перед импровизированным алтарем, на лагерной площади, казацкие священники, в полном облачении, с иконами в руках, начали литургию. Многотысячная толпа подхватила пение. Это ведь православная вера спасла их предков от мрака татаро-монгольского ига, и кто знает — может, Бог и на сей раз не бросит в беде своих верных детей?.. Английских солдат охватило какое-то безумие. Размахивая палками и прикладами, они обрушивали удары куда попало — на мужчин, женщин, малых и старых. Священника и его сослужителей повалили, а потом унесли, их облачения и иконы втоптали в пыль. Немолодого казака, который во время службы держал икону, избили так, что кровь текла по его лицу, рукам, рубашке и по самой иконе». Все они разделили печальную участь своей паствы — прошли впоследствии через российские лагеря. Огромной духовной поддержкой, надеждой на спасение была деятельность священников Казачьего Стана и 15-го Казачьего корпуса о. Ардальона Тухольникова, о. Шумакова, о. Василия Григорьева, о. Николая Масыча и протодьякона Шишкина. Тот факт, что казаки страдали за веру, терпели от государственных властей притеснения и гонения, сравнимые во многие периоды российской истории только со страданиями своих братьев по вере — христиан в Древнем Риме, объясняется достаточно просто. Вера для казаков — фундамент совести. Она формировала свободную волю, способность делать выбор, ставший для выбравших служением Богу, основой нравственности. Понимая жизнь как вечную, казак находит смысл в следовании морали, выведенной не из личного блага, а из заповедей Бога. Казак был наивен как ребенок и совершал хорошие поступки не ради корысти, а потому что к этому его звала душа. Казаки считали себя равными друг другу, поскольку были равны перед Богом. А теперь простой вопрос: отступит ли казак от своей Веры и нравственных принципов в угоду требованиям и приказам власти, какого бы уровня она ни была? Потому-то казак и был опасен для властей предержащих, что он полагал Бога выше них. Как и для любого сообщества, для казачества всегда был верен и незыблем принцип: его безопасность зависит от воинов, воины — от чести, а честь — от религии, от Веры! Потому-то разрушение казачьих храмов и уничтожение казацких священников стало одной из главных и первоочередных задач большевиков. Они, как никто, понимали, что уничтожение духовной составляющей превращает человека в умное животное. Советская власть с самого своего становления всеми силами уничтожала в ставшей ей подвластной огромной стране православие. Большинство монастырей было превращено в тюрьмы. Самая зловещая Сухановская тюрьма НКВД (объект № 110) была организована в Свято-Екатерининской пустыни. Не стал исключением и Дон. Боле того, именно здесь борьба с казачьей верой приняла самые разнузданные формы, вплоть до прямого глумления и насилия. Свидетельством тому письма донских казаков. Ни один другой источник не даст такой живой и реальной картины происходившего в те годы. 1929 г. Из ст-цы Усть-Медведицкой: «Наш чудный монастырь ликвидировали, там устроили детскую колонию. Из собора хотели сделать театр, но казаки ближайших к монастырю хуторов не дали осквернить святыню. Игуменья монастыря и 40 монашек арестованы, сидят в тюрьме. Церковь Остроженскую и духовного училища закрыли, в Воскресенской церкви трех священников арестовали». От себя добавим, что монастырь (действительно чудный, с колоннами из итальянского мрамора) до сих пор находится в затянувшейся стадии восстановления. 1929 г.: «Во время встречи Святой Пасхи, когда отблаговестили к утрене и началось богослужение и пошли вокруг храма с плащаницей и иконами, в это время с улицы через ограду комсомольцы стали бросать камнями в духовную процессию и народ. Но народ нисколько не колебался, а напротив, стал больше прибывать в церковь. Было вышиблено окно в алтаре. Но комсомольцы не унялись этим и зажгли станицу. Первой загорелась квартира диакона. В поле, в четырех верстах от речки, был организован поджог хлеба в скирдах в девяти местах для того только, чтобы нарушить богослужение. Но народ из церкви не вышел на пожар, храм был переполнен людьми. В станице сгорело семь домов, а хлеба в поле на несколько тысяч, все у зажиточных казаков... Так мы встретили Светлое Христово Воскресение». 1930 г. 16 января: «Церковь отобрали, и на первый день Рождества служения не было. 25 декабря сняли колокола, на второй день повыкинули иконы, разбивали, надругались, как хотели. Праздник мы проводили в слезах да мученье. На третий день в церкви был спектакль. Кресты сняли, поставили красные флаги. Народ плакал, не давал, но ничего не поделали. Кто отстаивал церковь, того звали в Совет; сказали, что будут передавать дело в суд». 1930 г. 25 апреля: «У нас закрывали церкви четыре месяца. Колокола со всех церквей поспихали, какие поувезли, а какие не брали». 1931 г.: В станице Есауловской с церкви Архистратига Михаила сняты все 12 колоколов и там же на площади кощунственно разбиты вдребезги. До боли тяжело было смотреть на этот позор, когда коммунисты молотками разбивали стародавнюю медь, которую наши предки, казаки-есауловцы, с такими стараниями многие годы добывали на свои трудовые гроши (примечательно, что за все революционное и постреволюционное время, начиная с 1917 г., не была разрушена ни одна синагога. В свою очередь и казаки веками осознавали и чувствовали (возможно, где-то на генетическом уровне), что именно Вера, особенно в дни жестоких испытаний и смут, является гарантом сохранения их целостности и даже выживания. ВЛАСТЬ, ГОСУДАРСТВО, ОБЩЕСТВО И КАЗАКИ Живи, казак, пока Москва не узнала. Донская поговорка Название этого раздела продиктовано простым обстоятельством: эти понятия, как и то, что стоит за ними, связаны и взаимообусловлены. Их история и судьбы неразделимы, а значит, рассматривать их нужно во взаимосвязи. За последние два десятка лет к исследованию истории казачества вообще, а донского в особенности, неоднократно обращалось множество историков — как профессионалов, так и тех, для кого она — просто увлечение (автор этого труда в их числе). Как помнит читатель из курса философии, в природе и в обществе одним из основных законов провозглашен закон единства и борьбы противоположностей. Применительно к обществу таковыми выступают власть и народ. Представляется заманчивым и познавательным рассмотреть действие этого закона на примере взаимоотношений государственной власти России и донского казачества, являвшегося по своему статусу если не всем народом, то его немалой частью. Посмотрим на историю России и казачества с двух сторон. С одной стороны — что совершили донские казаки для расширения границ России и укрепления ее мощи, ее государственности, с другой — какова была реакция на это власти и общества. Выбранный метод позволит достичь цели — отыскать основные причины исторической судьбы, уготованной донским казакам. Для большей стройности изложения и простоты восприятия воспользуемся проверенным (и даже в какой-то степени научным) хронологическим методом. Начнем повествование с тех времен, о которых сохранились надежные письменные источники, позволяющие хоть в какой-то степени опираться на факты, а не на легенды и досужие вымыслы. И зачин этот будет нетрадиционным. Следует ознакомиться с оценками казачества, вынесенными ему отечественными историками, политическими и общественными деятелями в различное время. В источнике XV в. про казаков можно прочесть, что первоначальное их ремесло состояло в грабежах и разбоях, они не щадили ни литовцев, ни татар, нападали на российские пределы, грабили путешественников и купцов, проезжающих из Азии в Северную Европу. Положа руку на сердце, следует все же признать, что в какой-то степени доля правды в этих словах есть. И все же, по здравому рассуждению, не оправдывая наших предков, можно их понять: а чем еще мог и должен был жить казак в Диком Поле, в окружении и постоянных набегах соседних буйных племен, тех же калмыков, ногайцев, татар? Почти так же смотрел и С. Соловьев на казачество позднего Средневековья — как на силу, которая для России «иногда была опаснее самих кочевых орд». Государство представлялось ему носителем цивилизаторского начала, а казаки — противниками прогресса. В противоположность ему В. Пудавов делал вывод о казаках как о «людях царелюбивых и мужественных» даже в эпоху Смутного времени. «Историки-самостийники», видя в казачестве своеобразный щит России, не единожды спасавший ее от внешних вторжений, впадали в «логическую кому»: зачем свободному, независимому и демократическому народу, каковым было, по их мнению, казачество, отстаивать интересы государства, абсолютно им чуждого и враждебного? Лидер кадетов П. Струве в статье «Интеллигенция и революция», вышедшей в сборнике «Вехи», назвал казачество и интеллигенцию двумя «противогосударственными силами», последовательно сменившими одна другую в противоборстве с российским Левиафаном, и породнил их в общественно-политическом смысле как феноменов отечественной истории. Казаки и интеллигенты, по его разумению, были радикальными ниспровергателями государственных устоев. Первые стали инициаторами Смутного времени, разинщины, пугачевщины, вторые — народовольчества и эсеровского террора, революции 1905 г. и большевизма. С момента появления на Дону казаков Московское правительство сразу оценило их значение для обороны юго-восточных границ России от агрессии турок и их вассалов. Вместе с тем, оно понимало, что, получив свободу и имея оружие, казаки становились силой, опасной для феодально-крепостнического государства. В. Пьецух (2006) очень тонко и изящно охарактеризовал отношение власти к народу. И хотя его слова относятся к нашему времени, они подходят и для той эпохи: «В том-то вся и штука, что наши власть предержащие всегда озорничали в надежде на долготерпение народа, в сладкой уверенности, что он безответный, двужильный и безропотно снесет самый дерзкий эксперимент. То есть верхи мало того, что не уважали так называемые низы, они их не боялись (курсив мой. — Н. Н.), — вот в чем наша всемирноисторическая беда». Действительно, какие были у власти основания и причины бояться, а тем более — уважать бесправного, задавленного крепостного? С появлением же на окраине империи хорошо организованной военной силы, подчиняющейся центру чисто номинально, а зачастую и вообще не признававшей его, у центральной власти появились реальные основания для беспокойства и боязни. Дальнейшие события — восстания Разина, Булавина, Пугачева — только подтвердили ее опасения. Учитывая эти обстоятельства, правительство стремилось сохранить казачество как вооруженную силу, но при этом подчинить его своей власти. Между тем осуществить это было нелегко. В XVI — первой половине XVII в. небольшая по численности община донских казаков оказывала стойкое сопротивление правительству, вооруженные силы которого к тому же были еще очень удалены от казачьих владений. Вольные казаки и государство в ХVI и ХVII вв. в большинстве случаев действовали независимо друг от друга. Причем стратегия Московского государства в борьбе с Крымом сводилась к пассивной обороне, а казаки предпочитали молниеносные войны. Наступательные действия казаков против татар и турок в те времена по критерию «эффективность — стоимость» на порядок или два порядка превосходили оборонительные мероприятия русских царей (Широкорад 2008). Историю России от ее становления до наших дней можно, с известной степенью условности, разделить на три больших периода в зависимости от формы правления: царство, империя, союз федеративных республик. Попробуем именно в такой последовательности посмотреть на историю донского казачества и его взаимоотношения с верховной властью, государством и обществом. Деление истории казачества на эти периоды не может быть ограничено конкретными датами, оно все же в значительной степени условно. Потому первый из них охватывает время от правления Иоанна IV до Петра I, второй — от Петра I до Ленина, третий — от Ленина до Ельцина. От царства до империи Не имея сил подчинить себе казачьи отряды, Москва предпочла даровать им ряд привилегий, а точнее, признать те, которые они и так имели, и объяснила казакам, что грабить и захватывать заложников следует по ту сторону границы, а не по эту. Москве выгодно было иметь на далеких границах эти вооруженные формирования, которые не требовали платы за свою службу и при этом вполне успешно охраняли границы от набегов татар. Любые попытки Москвы навязать казакам начальство пресекались на корню (Малахов 2004). Уже во второй половине XVI в. разрозненные общины донских казаков объединились в своеобразную военную и общественную организацию, которая с начала XVIII в. стала именоваться Войском Донским. На первых порах его существование возможно было только при господстве военно-демократического строя, элементы которого удерживались на Дону почти до конца XVIII в. Особенностями организации власти и управления в Войске Донском в этот период являлись автономия в области суда, управления и внешних сношений и сохранение еще в XVII в. элементов демократических порядков во внутренних делах. Вначале казачество пользовалось большой свободой. Даже служба не была строго регламентирована. Главная их обязанность состояла в охране юго-восточных границ государства, и они несли ее лишь тогда и в той мере, в какой это соответствовало интересам Войска. ХVI век Донские казаки принимали активное участие практически во всех войнах Ивана Грозного. «Казанское взятие стало в истории России столь же важной вехой, как Куликовская битва и Стояние на Угре» (Шамбаров 2007). В покорении казанских и астраханских татар в немалой степени «виноваты» именно они. Так, в «Истории Алексея Михайловича» можно прочесть: «...владением Казанью и Астраханью Русь обязана исключительно донскому казачеству». В Ливонской войне под рукой князя Курбского было до 10 тыс. донских казаков. Царь высоко, но по-своему оценил донское казачество — в дальнейшем он «визировал» самостоятельные его действия по «экспансии». После взятия Казани донские казаки «прошлись» по Каспию и зазимовали у гребней Кавказских гор. Затем к ним по зову присоединились другие, а уж потом они стали называть себя гребенскими казаками. Иоанн Васильевич быстро смекнул, что к чему, и в 1580 г. повелел им перебраться на Терек. Так начинались терские казаки. В 1584 г. 800 донских казаков пошли на восток, за Волгу, дошли до реки Урал, где им понравилось, они осели, поставили свои городки и впоследствии составили основу Уральского войска (Краснов 1992). Но, безусловно, самым ярким и значимым для России событием XVI в. было покорение Сибири Ермаком. Поход казаков в 1582—1583 гг. под водительством Ермака Тимофеевича стоит по своей длительности, тяжести и, главное, последствиям, пожалуй, выше, чем путешествие Колумба. К тому же будем помнить, что совершено оно на десятилетие ранее открытия Америки. Как отнесся к этому царь Иоанн Грозный? Он высоко оценил такой щедрый подарок, как Сибирь, и простил им все ранее совершенные «шалости» и набеги, «все вины им отдал» и наградил. Последующие российские самодержцы были не столь щедры. Взаимоотношения Дона и Москвы в те времена лучше и нагляднее всего иллюстрируют несколько наиболее замечательных эпизодов, имеющих «статус» частных случаев, но позволяющих представить целостную картину этих отношений на протяжении нескольких веков. Хотя правительство и отправляло своих послов на Дон с грамотами, в которых выговаривало казакам за непослушание, оно не считало возможным без особых причин обострять отношения с ними. В 1593 г. Борис Годунов решил подчинить себе Дон, посадив ему назначенную голову. Казаки восприняли сей акт так, как и следовало ожидать: они страшно возмутились, что с ними обращаются как с царскими «холопьями». И, согласно давнему обычаю, «посадили в воду» за измену Дону согласившегося служить Москве атамана. Так могло поступить только уважающее себя, независимое от царя сообщество. ХVII век Большинству наших современников известен такой мягкий термин, как «расказачивание». Появился он в более широком обиходе ближе к концу прошлого века и раскрывал, прежде всего, политику отношения к казакам только Советской власти. Не касаясь до поры его содержания, отметим, что политику наступления на права казаков начали проводить за три века до этого. Однако, как можно будет убедиться ниже, в подавляющем большинстве случаев — куда более гуманными методами, чем при Советской власти. Годунов, однако, не захотел (или не смог) простить казаков. С 1600 г. относительно Дона была установлена настоящая блокада. Казакам запретили появляться в пределах московских владений, торговать. Казаков, нарушивших этот запрет, хватали на границах и жестоко расправлялись с ними. Не в последнюю очередь сказалось, что сам Годунов, татарин из рода Мурзы Чета, по-видимому, не мог вынести, что бывшие подданные Золотой Орды, изгнанные когда-то с Поля казаки, теперь бесконтрольно хозяйничают там и с ним не хотят считаться. Стоит ли после этого удивляться, что 20 июня 1605 г. Лжедмитрий I торжественно въезжал в Москву с эскортом из донских казаков? И впоследствии донские казаки не раз колебались при выборе «правой» стороны. Хотя, справедливости ради, стоит сказать, что вождем их был вовсе не донской казак, а Ивашка Заруцкий, мещанин из Тернополя (по другим данным — из Могилева). Впрочем, казаки довольно быстро разобрались в политической ситуации. Когда в мае 1612 г. к Москве подошло второе народное ополчение, Заруцкий приказал казакам сниматься и уходить. Но ушло с ним около 2—3 тыс. всякого сброда. К последним примкнули и волжские казаки. В отличие от донских, они не представляли этнической или организационной общности, а были почти сплошь из вольницы, которая была не прочь пограбить «под шумок» (Шамбаров 2007). Цвет казачества, составлявший около 4 тыс. донцов, остался с Трубецким. Несмотря на отдельные трения и сложности взаимопонимания, они приняли самое активное участие в освобождении России от польских и шведских захватчиков. В октябре 1612 г. донские казаки отбили у поляков Китай-город и вынудили сдаться засевших в Кремле панов. В. О. Ключевский справедливо отмечал, что именно «казацкие атаманы, а не московские воеводы отбили короля Сигизмунда». Хорошо известна та решающая роль казачества в выборе первого царя династии Романовых (Михаила) в 1613 г. На Соборе решающее значение имело слово «славнаго Дону атамана». Лев Сапега говорил Филарету, что «посадили сына его на Московское Царство Государем одни казаки донцы» (Синеоков 2001). Не лишним будет все-таки заметить, что их мнение подкреплялось шестью тысячами казачьих шашек. Потому-то в одном из первых указов нового царя Михаила Романова было прямо указано на доброе имя казаков — «впредь тех воров казаками не называть, дабы прямым казакам, которые служат, бесчестья не было». При отсутствии договорных отношений между Москвой и казаками их деятельное участие в низложении Годунова, поддержке двух самозванцев и, наконец, существенное давление на Земский собор при выборах Михаила Романова по существу было участием в интервенции, вооруженным вмешательством в дела соседнего государства, служением собственным казачьим интересам. Казачество не только служило России как застава или часть войск в походах против врагов, но и принимало весьма существенное участие в жизни государства как часть целого и в трудные времена гарантировало установление порядка и законности. Казакам и в дальнейшем приходилось участвовать в установлении и смене власти в России. В 1762 г. они помогли захватить престол будущей Екатерине II. В перевороте активно участвовала донская станица, находящаяся в Петербурге во главе с войсковым атаманом Степаном Ефремовым, за что он получил именную саблю, а ряд казаков был пожалован медалями. Об этом вспомнил и последний Романов — Николай II в грамоте казакам в 1906 г.: «...В наступившие тяжкие дни Смуты донские казаки, свято исполняя завет своих предков — верою и правдой служить Царю и России, явили пример всем верным сынам Отечества». Впрочем, как мы увидим далее, подобные хвалы в адрес казаков были, по большому счету, дежурной отпиской, не более. Реальная политика государей по отношению к Дону проявлялась в совершенно других поступках. Но об этом позже. После таких «эксцессов» Москва стала относиться к Дону если уж не с уважением, то с известной степенью осторожности. Так, князю Белосельскому, отправленному к казакам в 1623 г., предписывалось «государскую грамоту... вычитывать им с радостью... А многих речей с казаками не заводить, чтобы их не ожесточить». Москва продолжала считаться с войсковым правом даже в последней трети XVII в., когда добилась уже значительных успехов в утверждении своей власти на Дону. После «Азовского сидения», завершившегося, как известно отказом Москвы принять Азов от донцов, они были вынуждены оставить его. Возникла реальная опасность подвергнуться ответному нападению. Казаки доносили в Москву, что не в состоянии «противиться совокупной силе турской и татарской». По решению Земского собора донцы были взяты под покровительство Москвы. В 1643 г. на Дон прибыл отряд стрельцов. «С этого момента прежде самостоятельное донское казачество и обширные территории бассейна Дона и его притоков, вплоть до Азова, вошли в состав России. Царь теперь стал обращаться в грамотах к “нашему Донскому Войску”» (Шамбаров 2007). Однако уже к концу XVII в. усиление экономической, военной и политической зависимости казаков позволяло представителям Москвы нарушать автономию Войска. Казаки в XVII в. не могли обходиться без привозного хлеба, правительство в нужный момент широко пользовалось своим выгодным положением, прибегая к экономической изоляции Дона. С появлением на Дону старшъны число сторонников правительства начало расти. Примером может служить выдача Москве Степана Разина в нарушение донских традиций, чего раньше на Дону никогда не бывало. Причин тому несколько. Поддержать Разина — означало пойти на конфликт с Москвой, что сулило ограничение не только свободы, но и поставок припасов. А Дон был еще экономически слаб и не мог перейти на «самообеспечение». И казаки выбрали свободу, пусть и с некоторыми ограничениями — запрет вольных набегов и самостоятельных сношений с другими государствами. Не последнюю роль сыграло и поведение разинцев по отношению к своим братьям по вере — христианам (убийства, насилия и грабежи). Этого казаки простить не могли. Простить Разина значило изменить православным устоям, превышавшим для казаков войсковое братство. После разгрома восстания произошло еще одно знаменательное событие. В 1671 г. на Войсковом Кругу, после четырехдневных раздумий, казаки присягнули на верность московскому государю. На четвертый день было решено целовать крест, «а есть ли кто из них к тому обещанию не пойдет, и того по войсковому праву казнить смертью и животы их грабить». Сначала привели к присяге казаков в Черкасске, а затем были направлены выборные казаки во все городки, в которых «все казаки последовали примеру черкасских казаков и старшин своих» (Сухоруков 1990). С этого времени казаки стали присягать каждому новому царю. Вместе с тем донские обычаи и традиции еще некоторое время сохранялись. Так, например, когда в 1675 г. правительство потребовало выдать укрывшегося на Хопре Сеньку Буянку, то Войско этого не выполнило, отписав царю, что никогда «с реки Дона беглых и приточных всяких чинов людей не выдавали» (Пронштейн 1961). Во второй половине XVII в. Войско Донское уже не могло самостоятельно решать вопросы мира и войны. Казаки отклонили в 1684 г. просьбу польского короля помочь ему в войне с турками и «крымцами», боясь лишиться экономической помощи Москвы (хлеб, свинец, порох, деньги). Но, соблюдая официальный нейтралитет, они продолжали набеги на татарские деревни по берегам Азовского и Черного морей. Отважные же из казаков явно говорили, что не пожелают мира с азовцами, будут нападать на них и на крымские улусы за их нестерпимые обиды, а без того им нечем будет прокормиться. Нехитрая дипломатия казачьего атамана Фрола Минаева сводилась к уверениям московского чиновника, посланного на Дон, что он «со слезами упрашивал казаков не нарушать перемирия с турецким султаном и крымским ханом, но его не послушали, что здесь есть множество разного звания людей, которым совершенно не достается царского жалованья, в таком случае они ищут добычи, и их от того удержать невозможно». В «отписке», посланной в Посольский приказ, казаки извинялись перед Москвой. Атаман явно лукавил. Понять его можно — должность обязывала поддерживать порядок в Войске и послушание Москве, но запретить казакам заниматься своим извечным делом он не мог, да и, говоря почестному, не хотел. 29 июля 1686 г. Войско Донское получило из Москвы дозволение сухим путем и морем нападать на владения турецкого султана и крымского хана. Казаки приняли эту весть «с радостию». Правда, радость их была сильно омрачена пожаром, случившимся в ноябре 1687 г., уничтожившим их столицу Черкасск и надолго задержавшим активные боевые действия против азовцев. В своей челобитной они писали: «...погорели мы всем Войском без остатку и всем до конца разорилися, ... все погорело, а пороховая казна поднялась». В последующие годы казакам было послано шесть полковых пушек, 50 пудов пороха и 200 рублей на строительство собора. «Царское жалованье Войско Донское начало получать со времен царя Федора Иоанновича; оно состояло в деньгах, продовольственных и воинских припасах, а иногда посылались оному пушки, железо, лодочные трубы, писчая бумага, для церквей колокола, ладан, церковное вино, книги и проч.» С точки зрения властей, казаком считался тот житель Дона, который был записан в реестр для получения денежного и хлебного жалованья и был полноправным членом Войскового Круга. В реальной жизни превращение беглого в казака случалось уже в момент пересечения им границы Войска Донского: отныне он становился свободным человеком, не несшим повинностей ни помещику, ни государству. Конечно, до получения пришельцем прав полноценного казака было еще очень далеко: он не имел ни лошади, ни оружия, не участвовал в собраниях Войскового Круга и т. д. Несмотря на зависимость от центральной власти Войско Донское по существу оставалось самостоятельной единицей. И это подразумевалось практически всеми историками. В 1689 г. было заключено перемирие между казаками и азовцами. Но вот что примечательно. «Перемирие это азовцы действительно соблюдали свято в отношении только к казакам, но границы российские (курсив мой. — Н. Н.) беспрерывно были обеспокоиваемы от них» (Сухоруков 1990). Такой пассаж лишний раз свидетельствует о том, что в глазах сопредельных государств Войско Донское и Московское государство были суть различные государственные образования. Москва смогла терпеть эту вольницу, противоречившую самой сути самодержавия и крепостничества (на Дону не было представителей правительственной администрации — воевод и воеводских канцелярий, там утвердились демократические порядки — высшим органом власти являлся Войсковой Круг, избиравший атамана и судей) и к тому же самостоятельно осуществлявшую внешние сношения с ближайшими соседями — калмыками и ногайцами до тех пор, пока услуги казаков были ей необходимы. Но как только казачьи земли превратились во внутреннюю область страны, правительство развернуло активное наступление на автономию Дона. Это случилось после взятия Азова в 1696 г. (Павленко 1997). От империи до союза ХVIII век Можно считать, что начало огосударствлению казачества положил Петр I. Небольшое историческое отступление. Еще Ж.-Ж. Руссо в своей работе «Общественный договор» показал, что демократия жизнеспособна и оправдана только в малых сообществах, там, где все знают всех и сознательно выбирают самых достойных, а для государства приемлема только монархия. Казаки, конечно же, не читали Руссо по той простой причине, что к моменту установления выборности атаманов всех уровней (хутор, станица, войско) его еще не было на свете. Но они, исходя из векового опыта борьбы за существование во вражеском окружении, может быть подсознательно, остановились именно на такой форме своей государственности. Петр тоже не читал Руссо — по той же причине, что и казаки. Трон ему достался по наследству, так что монархическое правление было для него естественным. А вот в выборности казацких вождей он увидел значительную опасность для центральной власти, т. е. не только для себя лично, но и для будущих правителей Российской империи. Что будет с ней, если принцип выборности начнет распространяться с Дона все дальше и дальше? (Хотя Петр во времена Стеньки Разина еще не родился, он наверняка слышал о нем от своих воспитателей.) Одаривая казаков и выдвигая в старшины верных ему людей, он начал в то же время довольно решительно и бескомпромиссно ограничивать и искоренять казачью вольницу. При нем Донская епархия стала подчиняться Воронежскому митрополиту. И хотя на деле казаки продолжали исповедовать прежние порядки, постепенно воля казачья была в значительной степени урезана. Казачьи старшины были им уравнены с армейскими чинами, чем они получили большую независимость от Войска. Наступление на исконные казачьи права началось по всем правилам властного мышления и на всех направлениях. Начались ломка вековых традиций и лишение (на худой конец, ограничение) казаков всех исконных прав (экономических, управленческих (автономии), земельных, хозяйственных, духовных) при одновременном ужесточении их обязанностей, в частности служебных. Административные ограничения автономии С 1703 г. донским атаманам запретили самостоятельные внешние сношения. Ответом государю было восстание казаков и крестьян под руководством атамана Кондратия Булавина (1707—1709 гг.). Именно наступлением на казачью независимость и хозяйственное самоуправление было спровоцировано это восстание. Казаки, отстаивая свою автономию, в нарушение присяги продолжали самостоятельные сношения с соседями. Так, переписка с Азовом продолжалась до 1713 г. Примерно до этого же времени поддерживались сношения с Крымским ханством. Однако по мере укрепления самодержавной власти, особенно после Булавинского восстания, правительство перешло к решительному уничтожению автономных прав Войска и ликвидации его демократического устройства. Так, с 1716 г. «дела» Войска Донского передали из Посольского приказа (допетровского МИДа) в ведение Сената. Но, что примечательно, жестоко расправившись с участниками восстания, правительство не считало необходимым и возможным ликвидировать Войско. В известном приказе Петра В. В. Долгорукому от 19 июня 1708 г. об «опустошении» и отторжении от Войска огромной территории, между прочим, предписывалось «добрых обнадежить». В свою очередь, Долгорукий в донесении Петру от 15 июля 1708 г. тоже указывал, что донское казачество следует сохранить, но права его значительно урезать. Не откажешь правителю в мудрости, равно как и в лицемерии. Ему нужны были казаки, но покорные, а не вольные. Казаки на Войсковом Кругу избирали войсковых атаманов до 1718 г. Последним войсковым атаманом «по выбору всего Войска» был Василий Фролов. А после его смерти 9 июля 1723 г. последним выборным, но уже утвержденным Петром I донским атаманом стал Андрей Лопатин. С 1735 г. донские атаманы именовались наказными. С 1738 г. 18 марта атаманом Войска Донского был назначен Данило Ефремов. Это был первый атаман не по выбору казаков, а по воле императорской. Правительство приняло меры к укреплению своей власти на Дону. Уже в 1794 г. выборность даже станичных атаманов была уничтожена и созданы назначаемые сверху станичные начальства. Так были ликвидированы последние остатки демократизма в устройстве Донского Войска. Земельный вопрос Донская земля являлась собственностью казаков до тех пор, пока не была поглощена их государственность. С уничтожением же суверенитета казачьей республики при Петре I и включением Земли донских казаков в состав империи верховным собственником казачьей земли стало Российское государство в лице царствующих особ. Каждая из этих особ, вступая на престол, подтверждала «неприкосновенность привилегии» донцов на их же земли грамотами. В 1766—1786 гг. было произведено межевание донских земель и составлена «Карта всей земли Войска Донского». 10 октября 1786 г. Екатерина II на подлинном экземпляре карты написала: «Быть по сему». После подавления волнений казаков в конце XVIII в., желая их задобрить, Екатерина 24 мая 1793 г. подписала жалованную грамоту, закреплявшую за Войском «на вечные времена» «всеизобильные многоразличными выгодами земли и угодья». Одновременно был издан указ, отменявший прежнее решение об оставлении на Кубанской линии полков и разрешавший произвести отбор переселенцев «по древнему донскому обряду», т. е. на станичных сборах. Таким образом, казакам всемилостивейше разрешалось пользоваться землей, которая и так принадлежала им веками. Неприкосновенность владений донских казаков впоследствии подтверждалась высочайшими грамотами (от 30 августа 1811 г., 19 ноября 1817 г., 23 февраля 1832 г., 8 сентября 1863 г. и 24 января 1906 г.). Ущемление равноправия казаков Казачество во все периоды своего существования считалось в России низшим сословием. И только по большой необходимости, как правило, в лихие времена, руководствуясь в основном страхом или желанием успокоить его, государи давали ему некоторые поблажки, компенсируемые в то же время новым ужесточением обязанностей. Пренебрежительное отношение центральной власти к казакам можно проиллюстрировать несколькими примерами. В штурме Измаила участвовало 13 тыс. казаков. У гусарских полков не хватало лошадей и оружия. Тогда светлейший князь Потемкин принял «соломоново» решение — взять все недостающее у донцов. И казаки пошли на штурм считавшейся до того неприступной крепости с пиками. Не надо быть военным специалистом, чтобы представить весь трагизм их положения. Они покрыли себя неувядающей славой, а стены Измаила — своими трупами (именно после этого великий Суворов безоговорочно признал донских казаков лучшими воинами России). В России существовало несколько путей приобретения дворянства: высочайшее пожалование, производство в чин, а с 1785 г. — и получение российского ордена. Но ни один из этих «каналов» не распространялся на казачьих офицеров. Имперское правительство не присваивало донцам чинов армии и не награждало российскими орденами, а отделывалось тем, что жаловало ковши, сабли, медали, особо отличившимся — золотые медали «большей пропорции». Все эти награды не давали дворянства, они лишь повышали социальный статус награжденных. Чуть забежим вперед. Далеко не все наказные атаманы способствовали процветанию Дона. «...бывший наказным атаманом князь Святополк-Мирский приказал закрыть все классические гимназии во всей Донской области. Именитый «просветитель» будто бы заявил: «Казакам нужны пики и шашки, а не классические гимназии» (Келин 1996). К середине XVIII в. в России окончательно сложилось крепостничество. Не затронуть Дон оно, конечно, не могло. Донцы стали покупать крепостных крестьян в русских губерниях. Звали их покупными, и было их совсем немного. Совершенно осуждая донцов с высоты сегодняшнего времени, можно найти простые объяснения: 1) казак находился в военных походах половину своего активного возраста, а кто-то должен был следить за хозяйством; 2) покупать крепостных могли только зажиточные казаки, «старшины», которые, кстати говоря, в походы ходили реже. Этого не могло не заметить имперское правительство, и Сенат в 1762 г. решил отобрать у старшин «покупных» крестьян. Здесь-то и скрывается нарушение прав: среднерусские дворяне, которые по указу Петра III вообще не служили, могли иметь крепостных, а служившие старшины — нет. Но справедливость все же восторжествовала — позже этот указ был отменен, с чего и началось утверждение крепостничества на Дону. Нарушение казачьих традиций и обычаев В 1705 г. потребовали выдавать с Дона беглых крестьян в нарушение старинного принципа «С Дону выдачи нет». Одновременно управление всеми внутренними делами передавалось Воронежскому губернатору. В 1704 г. вместо старой казачьей печати («елень, пронзенный стрелою») Петр I пожаловал Войску Донскому новую государственную войсковую печать, для которой он предложил рисунок и надпись: «Сделать печать Донскую серебряную... а в середине вырезать во всем так, как у них водится на печати: мужика, сидящего на бочке, держа в одной руке кальян и в сабле припоясана, только прибавить и вырезать в другой руке фузею» (Агафонов 2004). Относительно смысла старого герба ходит много разнотолков. Одна из версий происхождения герба донского казачества такова. На Нижнем Дону еще во 2 в. н. э. жило скифское, т. е. местное племя герулов, из которого окрестные государства набирали себе легковооруженных воинов. К IV в. они были покорены готами, на смену которым пришли гунны. И герулы, как и большинство славянских племен, приняли сторону гуннов, помогая им бить общих врагов. Во время охоты на Тамани был ранен стрелой олень. Он бросился в воду, пересек Керченский пролив и показал путь войску гуннов, которые, обойдя войска готов через Крым, ударили им в тыл. Не этот ли раненный стрелой олень был изображен на древнем гербе донских казаков? (Гумилев 1991). Более поздняя версия содержания казачьего герба приведена в разделе «Казачий нрав». Для обеспечения нововведений Петр приказал поставить вдоль границ Войска заслоны и рогатки. Под страхом смерти казакам запретили принимать беглых, что по казачьим понятиям было уже вмешательством во внутренние дела Дона, хотя и сами казаки встречали их без особой радости, но, как говорится, отношения дороже денег. Но все это было только началом. Петр потребовал свести казаков с Хопра, Медведицы и бузулука и поселить их на правом, Крымском берегу Донца. Преследуя государственные цели, Петр жертвовал жизненными интересами казачества. Так, он приказал устроить почтовое сообщение до Азова и Таганрога, заселив их выходцами из срединой России. Одновременно было приказано прекратить борьбу с калмыками, дабы они не ушли обратно за Волгу. Стоит ли удивляться тому, что именно со времен Петра I казачество приступило к активному противодействию. Противостояние Необходимо вспомнить, что в это время Петр I вел изнурительную войну со Швецией. Восстание Кондратия Булавина напугало Петра — только что он проиграл сражение под Нарвой. В истории донского казачества это восстание было вторым по счету крупным выступлением народных масс под руководством донских казаков после восстания Разина. Опуская из-за отсутствия места и времени подробности, остановимся только на ключевых моментах этого события, ставших причинами самых губительных для Дона последствий. К 1690 г. побеги на Дон из России участились до такой степени, что многие из пограничных уездов к Земле Войска Донского совершенно запустели. Такой наплыв беглых создавал казакам множество трудностей, одной из которых была элементарная невозможность прокормить и приютить такую массу пришлого люда. Только в восьми казачьих юртах было более 3 тыс. беглых. Из-за войны со Швецией коренных казаков, лучшего и отборнейшего воинства на Дону не было. Конкретной причиной для взрыва послужил спор из-за соляных варниц между казаками, вынужденными из-за наплыва переселенцев занимать пустующие земли по правому берегу Донца и его правым притокам, и Изюмским полком. С обеих сторон чинилось насилие: периодически разрушали варницы, забирали соль. Бахмутский атаман Булавин «не упускал удобных случаев к отмщению за претерпеваемые от изюмских полчан обиды». Делал он это не только по своей инициативе, но и «имея между тем повеление и от Войска Донского (курсив мой. — Н. Н.) употреблять все средства к защищению войсковых границ». Завладев соляными источниками, Булавин начал с казаками вываривать соль, не допуская никого из иногородних участвовать в этом промысле. Пока Булавин действовал «в рамках закона», предписанного ему Войсковым Кругом, в эти места была направлена очередная экспедиция во главе с князем Долгоруким, целью которой было не только погашение конфликта, но и поиск беглых и водворение их на прежние места, к их хозяевам. Это толкнуло Булавина на бунт и попытку осуществления давней мечты — стать атаманом Войска. Князь Долгорукий был убит вместе с его приближенными. Бунт начался. Целью похода был объявлен Черкасск. После этого на Дону началась гражданская война. Коренные казаки выступили против булавинцев, основную массу которых составляла как раз вольница, та категория, которую при Разине называли голытьбою, т. е., говоря языком современной исторической науки, война носила классовый характер. Для подавления бунта Булавина Петр отрядил под руководством князя Долгорукого, брата убитого ранее царского карателя, двадцатитысячное регулярное войско, подкрепленное кораблями и артиллерией. Столкновения сторон происходили с разным успехом, но в конце концов Булавин занял столицу Войска Черкасск, объявил себя войсковым атаманом, казнив своего предшественника и противника Лукьяна Максимова. Армия Булавина в двух основных сражениях была разбита, сам он при осаде его дома верными престолу казаками после долгого сопротивления застрелился. И здесь, как и в случае с бунтом Разина, на сцену выступило коренное, родовое казачество, неизменно хранившее преданность царю и центру. Некоторые историки (Козлов 1990), полагая, что именно казаки были ядром восстаний (крестьянских войн) под руководством Разина и Пугачева, величаемых ими «народными вождями», не помнят (или не знают), что именно казаки выдали их Москве, в руки царского правосудия, тем самым утвердив свою верность государю и государственному порядку. Казаки принимали самое активное участие в разгроме и поимке сообщников Булавина, рассеянных по всему Дону, Хопру, Медведице, Бузулуку, Иловле. Всего было казнено около 7 тыс. человек, а городки, поддержавшие его, были уничтожены. В 1708 г. казачьего населения «мужескаго полу» на Дону было 26500 душ. Получается, что царь уменьшил Дон почти на четверть. По рекам день и ночь плыли плоты с казаками на виселицах. Петру мало было разгромить восставших, надо было устрашить все казачество на долгие годы (Малахов 2004). Нужно решительно отвергнуть романтические фантазии на тему о том, что казачество по самой своей природе являлось естественным вождем народа в борьбе за свободу и равенство. Булавин восстал против царя! Этого на Дону никогда не бывало... Он хотел дать Войску славу, а дал ему бесславие. Он лишил донцов возможности участвовать в величайших и славнейших победах России. Казаки не были в Полтавской битве 27 июня 1709 года. Они опоздали к ней, и виною тому — Булавин... Он был хуже Разина. Разин был разбойник, был гулебщик, охотник, был старый вольный казак. Идя против царских войск, он шел не против царя, а против бояр. Да и шел он против них под влиянием вина. Трезвый он нашел бы другое место для набегов. Может возникнуть вопрос: почему же казаки так себя вели? Ответ следует искать в вековых устоях, обычаях и традициях казачества. Они создали Российскую империю и не могли и не хотели способствовать ее разрушению. Казаку и в голову не могло прийти усомниться в правоте царя-батюшки. Испокон веку он так был воспитан. Ярчайший пример этого — поход донских казаков в Индию, предпринятый ими по воле Павла в феврале 1801 г. И хотя атаман Платов не был дураком и понимал всю бессмысленность и губительность этой затеи, он, не моргнув глазом, дал команду на сборы и отправление в бескрайние зимние оренбургские степи. Вера в царя, послушание ему у казаков граничили с детской верой, были сродни вере детей в родителей. Да таковым, собственно, и был в глазах казаков — и рядовых, и генералов — государь. Основная масса казаков соблюдала присягу, данную московскому царю, даже в тех случаях, когда исполнение ее вынуждало выступать против своих же неразумных братьев. Примером может служить следующий случай. В 1677 г., томясь от бездействия, группа «буйных удальцов» в 30 человек во главе с Василием Гладковым, несмотря на строгое повеление атамана, «явилась на Волге, напала на судно, плывшее с государевым жалованьем Терскому Войску, связала стрельцов». Захватив богатую добычу, казаки сумели скрыться от посланного им вслед войска царицынского воеводы, «но были пойманы верными казаками и привезены в Черкасск вместе с начальником их Гладковым, где по войсковому приговору казнены смертию» (Сухоруков 1990). Вторым потрясением для империи, затеянным одним из донских казаков, было восстание под предводительством Емельяна Пугачева. Причина восстания — неурядицы и противоречия на Дону между казацкими старшинами, переметнувшимися на сторону Петербурга, изменившими Дону, и рядовыми казаками. А дальше все пошло, как у Разина, — примкнули башкиры, крестьяне, яицкие казаки... Пугачева разбил Михельсон 24 августа, а уже 14 сентября он был схвачен казаками, связан и отправлен в Москву. После подавления восстания Емельяна Пугачева Императрица Екатерина осуществила месть, характерную только для женщины. Зимовейская станица (родина Пугачева) была переименована в Потемкинскую, а все Пугачевы, именно все, а не только потомки — в Дураковых (Корягин 2002). Жестокая расправа с булавинцами и пугачевцами не смогла сломить сопротивление казаков политике центральной власти, ущемляющей их исконные права. Они не раз проявляли свой свободолюбивый нрав. Примером могут служить волнения казаков в 1792—1794 гг., которые начались в трех казачьих полках на Кубанской линии, куда Войско обязано было регулярно наряжать свои части. Несмотря на то, что у этих полков заканчивался трехлетний срок службы, было решено оставить их там и переселить к ним их семьи, дав каждой семье по 20 рублей. Атаман Иловайский предупреждал правительство, что нарушение старых донских традиций, когда наряды на заселение определялись «по жеребу и по очереду», вызовет волнения. Но никто его не стал слушать, и Екатерина 9 мая 1792 г. подписала специальный указ Войску Донскому о переселении на Кубанскую линию 3 тыс. казачьих семей. Узнав об этом, казаки, находившиеся на Кубани, боясь, что их нерешительные действия примут за слабость (вот он казачий дух и казачья гордость) и совсем «оставят на Кубани без жеребья», 19 и 20 мая, собрав 788 человек, с 15 знаменами двинулись на Черкасск, куда и прибыли 30 мая. Напуганный действиями казаков атаман Иловайский разрешил им разойтись по станицам, а сам помчался в Петербург. Правительство только к концу следующего 1793 г., жестоко расправившись с активными участниками волнений, добилось относительной тишины в Войске. Однако условия для выполнения наряда были очень тяжелыми. В Войске по списку насчитывалось 28314 казаков, а налицо в станицах было всего 9025. По указу Войско должно было направить на Кубань лишь «здоровых, исправных воинским оружием и о двуконь», а таких было всего-то 5832. Во многих станицах надо было включать в списки почти всех казаков, находившихся в то время на Дону. Неудивительно поэтому, что разосланные по станицам гонцы с новыми разнарядками были встречены казаками в штыки, с угрозами. Более того, представители 16 хоперских станиц, объединившись в ст-це Алексеевской, «учинили там к явному упорству подписку», в которой категорически отказались выполнять наряд. В конечном итоге взбунтовалось более 50 станиц, а в пяти из них (Есауловской, Кобылянской, Нижне-Чирской, Верхне-Чирской и Пятиизбянской) фактически началось восстание. На подавление восстания были направлены регулярные войска в количестве более 8,5 тыс. человек. Вместе с ними были направлены два донских карательных полка и три чугуевских. Последними командовал будущий герой Отечественной войны 1812 г. и всеобщий любимец Дона генерал М. И. Платов (коротка же ты, память людская!). К весне 1794 г. восстание было окончательно подавлено. Правительство, верное своим традициям, жестоко расправилось с казаками. Главный зачинщик восстания есаул Рубцов, получив 251 удар кнутом (какая точность в мере наказания), в тот же день скончался. Около 150 казаков были сосланы в Нерчинск и другие места Сибири, а около 5 тыс. наказаны плетьми. Наконец, наиболее активные участники волнений были сосланы на Кубанскую линию. Боясь новых волнений, правительство вместо отправки запланированных ранее трех тысяч семей ограничилось на первое время только одной тысячей, «достойных по своему развращению лишения места нынешнего их жительства». Из хоперских станиц было отобрано 85 семей, в том числе из Урюпинской — 5 (Пронштейн 1961). Следует отметить, что для взаимоотношений российских государей и казачьей верхушки в лице атаманов и старшъны характерна, начиная с Петра, абсолютная зависимость последних в жизни и смерти от верховной власти. В истории Дона сохранилось немало случаев проявлений монаршей воли расправы над донскими атаманами, от снятия с «поста» до казни. Так, Степан Ефремов, обвиненный в неудачах Крымского похода 1769 г., в непристойных словах и поступках против интересов Ее Императорского величества и т. п., был приговорен «к лишению живота, а именно — повесить правильно». Екатерина II всемилостивейше заменила казнь ссылкой. По приказу Петра I Войсковой атаман Зерщиков и ряд старшин, заподозренные в связях с Кондратием Булавиным, были в 1709 г. обезглавлены прямо на Кругу. Павел I, едва вступив во власть, отправил в ссылку Матвея Платова, поскольку его отец Иван Платов принимал непосредственное участие в убийстве Петра III и захвате власти Екатериной. По его же приказу за вольные разговоры о правах донских казаков и в назидание остальным был запорот до смерти на станичном майдане Черкасска гвардии полковник Евграф Грузинов. Александр I, будучи под впечатлением от роли казаков в войне 1812 г., учредил 10 марта 1819 г. Комитет об устройстве Войска Донского и включил в его состав атамана Войска Адрияна Денисова. Однако уже 27 января 1821 г. он был за высказывание мнений, противоречащих монаршей воле, уволен, против него возбудили уголовное дело, тянувшееся двадцать лет до самой его смерти в 1841 г. В 1904 г. он был все же «реабилитирован» и стал почетным шефом 7-го Донского казачьего полка. Сменивший его в Комитете атаман Войска Алексей Иловайский по той же причине 7 июня 1827 г. уже новым императором Николаем I был уволен, предан суду и умер в опале, как и его предшественник. Особое отношение к казакам не только проявлялось на высшем уровне, но затрагивало и рядовых. Так, для большей уверенности в безусловной верности престолу для казаков-мужчин, достигших двадцатилетнего возраста, был установлен особый вид присяги, которой не подлежал никто из остального населения России. В начале каждого года собиралась очередная молодежь, которая после молебна присягала у алтарей станичных соборов на верность не только императору, но и всей царствующей династии, что, по мнению власти, гарантировало верность казачества на многие поколения вперед. Такая мера родилась не на пустом месте. Очевидно, она была вызвана воспоминанием Смутного времени, когда казаки, приняв вначале сторону Лжедмитрия II, только по прошествии значительного времени стали в ряды ополчения Пожарского и выгнали поляков из Москвы. Даже Московский патриарх Гермоген провозглашал лозунг: «Сперва на казаков, потом на поляков!». ХIХ век В 1836 г. Николай I лично пригласил к себе и не приказал, а попросил стать донским атаманом генерала Власова 3-го, 70-летнего героя Отечественной, польской и кавказской войн, находившегося за «жестокость» при усмирении горцев в опале. Тот внял просьбам государя и все последние силы и годы жизни отдал служению Отечеству и умер в борьбе с холерой, посетившей Дон. С той поры ни один донской атаман не мог быть донским казаком. Он мог быть кем угодно по происхождению: немцем, русским, украинцем, но не казаком! Первым донским казачьим атаманом, назначенным не из казаков, стал Михаил Хомутов (1848—1862 гг.). Из всех прав и привилегий к «главному разряду» казаки относили общее владение землею. Положение «О поземельном устройстве станиц казачьих войск», утвержденное 21 апреля 1869 г., предписывало доводить станичные юрты до 30 десятинных норм за счет войсковых земель. Данное положение действовало до самой революции с незначительными изменениями (Коршиков 1988). Реально же дело обстояло совсем не так. Государство свои юридические обязанности по отношению к казакам не выполняло, на Дону земли не хватало. Реальный земельный пай составлял не более 10 десятин. Мой прадед — урядник станицы Урюпинской Евдоким Прокофьевич Керенцев, имея трех дочерей, мечтал о сыне, который все-таки родился на сорок пятом году его жизни. Причин было несколько, в том числе не последняя та, что эти 10 десятин выделялись только на мужчин. В начале 1830-х годов некоторым иногородним лицам без ведома войскового начальства удалось приобрести дома в казачьих станицах, после чего они начали успешно заниматься предпринимательством. Это обстоятельство встревожило не только войсковое начальство, но и императора. И поэтому, «чтобы имущество казенных обывателей ... сохранилось в их роде и не могло перейти во владение лиц, совершенно им чуждых», 9 декабря 1840 г. был принят закон, запрещавший иногородним лицам «постройку и покупку... домов и приобретение поземельных владений» (Коршиков 1988). Но в 1868 г. под напором времени и обстоятельств закон этот был отменен. К середине XIX в. около 70% населения России были крепостные. Человеком распоряжались, его даже кормили в случае неурожая, ему не приходилось не только брать ответственность за свои поступки, но даже и задумываться над ними («Вот приедет барин...»). Он чувствовал себя вполне безответственным и даже не задумывался над вопросами защиты Отечества. Иными были казаки, никогда не знавшие крепостного права. Потому ни один царь никогда не забывал, что именно казаки были чаще всего «возмутителями спокойствия». На протяжении последовавшего за Отечественной войной века цари стремились превратить казаков в имперских жандармов. В 1861 г. Александр II писал Главнокомандующему кавказскими войсками: «...казачье сословие предназначено в государственном быту для того, чтобы оберегать границы Империи, прилегающие к враждебным и неблагоустроенным племенам» (Синеоков 2001). Другой пример. Едва только Матвей Платов заикнулся о независимости Дона, как тут же был сослан Павлом в Кострому. В 1859 г. на Дону был создан Временный комитет для составления проекта Положения «О Донском войске». Представили царю свои предложения, очень корректные, если не сказать, робкие. Однако царьосвободитель начертал резолюцию: «Ни одного казака кандидатом в Наказные Атаманы не представлять и казаков Атаманами не назначать! Командирами гвардейских казачьих полков не должны быть казаки!». По военной реформе, с 1875 г. казак обязан был служить 20 лет. Первые четыре года — срочная служба, т. е. в кадровых частях, семь лет — в запасе первой очереди с ежегодными сборами в летних лагерях. После 11 лет службы казак мог полностью отдаться ведению домашнего хозяйства, будучи, однако, при этом готовым в любой момент по первому сигналу стать в строй полностью экипированным, на коне. Даже полковые пулеметы покупались на казачьи деньги, вносимые ими в полковую кассу. Указом Александра I с 1811 г. было запрещено выходить из казачества и добровольно записываться в казаки. Казачество оказалось самым «закрытым» сословием. Дворянство, в конце концов, можно было выслужить, а казаком можно было только родиться. Казак — это от Бога! На мой взгляд, такому решению царя способствовали войны с Наполеоном и предчувствие неминуемого с ним столкновения. Царь не хотел терять или даже в малой степени ослабить цвет российской кавалерии — казачью конницу. Наверное, еще были свежи в его памяти и военные уроки прошлого века. На протяжении веков казаки были лишены возможности заниматься чем-либо иным, кроме военной службы, земледелия и подручных ремесел. И только в 1875 г. вышел, наконец, правительственный указ, разрешающий казакам всякую деятельность наравне с другими гражданами империи. Казаки-отцы сразу же стали посылать своих детей в университеты и другие высшие учебные заведения. До 1881 г. продолжалась борьба казаков против земства, лишившего их самоуправления и возможности решать внутренние вопросы на Круге. Новый император Александр III предложение об избрании Войскового атамана из казаков и созыве Большого Круга также решительно отклонил, но принял сторону казаков в противостоянии с земством. Вынудила его на этот шаг переданная ему «Докладная записка представителей станиц», подписанная 106 самыми авторитетными казаками. В ней были и такие слова: «...если земство оставят, то казаки сочтут это нарушением их вековых прав и окажут сопротивление...». Начинать гражданскую войну с казачеством в тот момент, когда он только сел на залитый отцовской кровью трон, когда на него охотились народовольцы, царь не рискнул. Даже такие одиозные деятели российской истории, как А. Керенский, приложившие все силы и способности к ликвидации своей страны, пусть вынужденно, но признавали, что «...некоторые местные сословно-войсковые дореволюционные “привилегии” только прикрывали собой исключительные воинские тяготы, которые несло казачество и которые, на самом деле, в корне подрезали хозяйственную мощь его». Свою оценку отношения центральной власти к казакам, справедливую и образную, дал писатель А. Куприн: «Справедливость требует сказать, что с ними не особенно бережно считалось правительство дореволюционных времен, еще помнившее былые смуты и тревожные годы. Но союз с вольным человеком прочнее союза с человеком приневольным». ХХ век Решающее значение для судеб государства имело выступление казаков в 1904—1905 гг. Если тогда не была потеряна Россия, то только благодаря казакам. «Об этом сразу как-то забыли. Казачество пришло, сделало великое государственное дело и так же незаметно ушло в свои степи... Все потому, что казаки были всегда какими-то пасынками России. О себе кричать или блистать и где надо мозолить глаза они не умели. Это просто герои, помнящие завет отцов — любить свою отчизну. Для правящих кругов казак был “казачком” на “запятках”. А для общественности — какой-то злодей, препятствующий развитию новой мысли. И эта общественность так прославила и очернила в печати казаков, что внесла в простую казачью душу сомнение, не являются ли они на самом деле палачами мысли» (Синеоков 2001). В 1906 г., после выхода манифеста Николая II, даровавшего некоторые свободы, донские казаки подумали, что эти свободы распространяются и на них. Но царь вновь запретил созыв Большого Войскового Круга. А 12 лет спустя и правящие круги и общественность бросились спасаться к этим же и ненавистным казакам, которые дали 80% воинов для борьбы с разрушительной стихией, составляя всего 2,5% населения... В 1911 г. долг царской казны Войску составлял более трех миллионов золотых рублей. Астрономическая сумма! Получалось, что донское казачество служит престолу за счет войсковой казны, т. е. за счет рядового казака! В июле 1917 г. казаки помогли Временному правительству подавить выступление Советов. Они сорвали большевикам июльский переворот. Если бы казачьи сотни так решительно не встали на защиту правительственной власти (пусть и временной), то Октябрь случился бы уже в июле 1917 г. Накануне Первой мировой войны в империи почти никто не относился к казакам положительно. Студенты, пролетариат и демократическая интеллигенция видели в них «нагаечников», в кругах, близких к власти, к ним тоже относились с недоверием, боялись восстановления хотя бы частичной независимости (но и отпускать бесплатных и верных слуг престола не хотелось). Тем не менее все отмечали особенность донских казаков — казачество оставалось монолитным, оно не было еще расколото и верно служило престолу. О приверженности казаков единому государству свидетельствует и решение Войскового съезда 16 апреля 1917 г. Уже почти два месяца как состоялась Февральская революция, на фронтах царила полная деморализация, а делегаты съезда единогласно проголосовали за войну до победного конца, за единую и неделимую демократическую республику. Правда, с оговоркой: признавая права наций на самоопределение, подразумевая в дальнейшем возможность казачьей автономии (например, типа княжества Финляндского). На фоне этой борьбы за самостоятельность провозглашение самостоятельного Донского государства в период атаманства П. Н. Краснова выглядит вполне закономерным. Казаки не могли ранее нарушить присягу, данную самодержцу. С уходом его и приходом к власти сначала Временного правительства, а потом самопровозглашенной власти большевиков казаки не могли не использовать уникальный шанс и не попытаться осуществить свою вековечную мечту. Перед Первой мировой войной очередной ставленник столицы князь Святополк-Мирский протащил в правительстве решение о присоединении к Войску Донскому части территории Донбасса и города Таганрога. Население этих районов было отнюдь не казачьим, а состояло из шахтеров, мастеровых, портовиков, что сразу же сделало их «пятой колонной». Так что никакой пользы это приобретение казачеству не принесло, а вред от него сказался в первые же дни Февральской революции. В 1917 г. иногородние крестьяне составляли 48% населения, а около 10% — рабочие и городская интеллигенция (даже без Донбасса и Таганрога). Другим ярким примером бездумной «кадровой» политики царя и его отношения к казачеству было назначение на должность Наказного атамана в мае 1916 г. генерала фон Граббе, потомка немецких колонистов. 8 марта 1917 г. он подписал свой последний приказ по Донскому Войску, в котором передал свои полномочия полковнику Волошину, скромному преподавателю подготовительного пансиона Донского кадетского корпуса. 1917 год. От февраля до Октября Эти месяцы, как впоследствии оказалось, были настолько значимы для судеб России и казачества, что стоит хотя бы кратко рассмотреть их отдельно. В это новое смутное для России время донское казачество предпринимает ряд противоречивых, а порой и просто судорожных попыток решить, наконец, вопрос о своей независимости. В мае 1917 г. генерал А. М. Каледин после стычки с Брусиловым уехал на Дон. По мнению атамана, тот слишком дешево ценил человеческую жизнь на фронте, что и послужило поводом для их размолвки. 18 июня он уступил настойчивым требованиям Круга стать атаманом: «Таков уж мой крест. Вернулся на Дон с репутацией солдата, а уйду с него проклятым». Он как будто предвидел свою судьбу, свою будущность. Недаром Г. Н. Трубецкой называл его «невольником чести». Каледин первым осуществил политические шаги против большевистского движения, первым испытал состояние «вождя без народа» и первым попытался прекратить братоубийство. Может быть, поэтому его называли еще «непонятым», что усугубило его самоубийство 29 января 1918 г. На этот роковой шаг он решился оттого, что не смог поднять казаков на борьбу с Советами. Каледин относился к своему избранию как к «некоему мистическому предопределению» и не боролся за восстановление российской государственности (как его последователи), а пытался спасти Дон, защищая его от большевиков. Однако хозяином положения ему стать не удалось. Донцы не хотели мириться с присутствием на их территории Добровольческой армии. Тогда же родился и казачий парламент — Большой Круг, было сформировано свое правительство из 24 министров. События августа — сентября 1917 г. (мятеж Корнилова, обвинение Керенским Каледина в измене Родине) наглядно показали, как зыбка власть казаков на Дону. Ей настоятельно требовалось, говоря современным языком, расширить свою социальную базу, привлечь сторонников из других слоев. Такими на Дону были коренные крестьяне и иногородние. Было предложение записывать в казаки желающих иногородних, с возложением на них, естественно, всех обязанностей казаков. Но эта идея, которой вначале загорелись многие члены Круга, не получила развития. Казаки не смогли примириться с мыслью о равенстве с крестьянами. Союз с Партией народной свободы лопнул, едва родившись, а потому 30 сентября 1917 г. на выборах в Учредительное собрание был представлен чисто казачий список, набравший, тем не менее, 900 тыс. голосов. На выборах в Учредительное собрание, прошедших в стране в конце 1917 г., казаки получили 16 мандатов, что составляло 2,2%. Для сравнения: земельные собственники, торговцы и промышленники, кооператоры и представители конфессий все вместе получили только 1,2%. Наблюдая паралич власти и предвидя развал империи, Каледин говорил: «Россия будет спасаться кусками. Отдельно Сибирь, отдельно Украина, отдельно Дон». По его инициативе представители Дона, Кубани, Терека и Северного Кавказа 20 октября 1917 г. в Екатеринодаре подписали Договор об учреждении Юго-Восточного Союза, включавшего в себя земли Донского, Кубанского, Терского и Астраханского казачьих войск, позже присоединился и атаман Оренбургского войска Дутов. В ноябре в казачий союз вошли народы Северного Кавказа, а чуть позже — и Грузия. 1 ноября было сформировано Объединенное правительство. Начали выпускать свои ассигнации достоинством в 100, 25, 10, 5 руб. Каждая купюра обеспечивалась золотом, которое стали брать за продажу накопившегося на территории Союза за годы войны спирта и вина в условиях объявленного в России «сухого» закона (Смирнов 2003). Хотя Союз не готовился к отделению от России, развитие событий не оставляло надежд на скорое образование эффективного Всероссийского правительства. Казачество не было, конечно, сплошь единой романтизированной массой. Казак, пришедший с фронта, одинаково ненавидел царя, министров, генералов, справедливо видя в них причину своих мук и потерь. С каждым днем таких на Дону становилось все больше. Они были против и атамана Каледина, хотя в ноябре он отдал негласный приказ: не распуская и не сдавая оружия, уводить казачьи части на Дон. И здесь происходили конфликты, носившие классовый характер. Гражданская война показала, что раскол и борьбу в казачьей среде во многом определили социальные антагонизмы. Этот период стал концом его славы и началом трагедии донского казачества. Всевеликое Войско Донское прекратило свое существование в качестве самостоятельного государства на началах народоправия. КАЗАЧЬЯ СЛАВА История и портрет казачества написаны казачьими саблями. Л. Аннинский Если теорий и гипотез о происхождении донских казаков, их исторических корнях насчитывается не менее десятка, то абсолютно все исследователи казачества едины в оценке их боевых качеств, воинского искусства, молодецкой удали, ловкости, смелости. И здесь нет ничего загадочного и удивительного. Что касается войны, боевой выучки и военного искусства, казаки были во все времена на голову выше кавалерии любого противника. Этому в первую очередь способствовала территория их обитания, само название которой — Дикое поле — подразумевало постоянную опасность. И было бы удивительно, если бы казаки смогли выжить в тех условиях, будучи мирными землепашцами. Военное искусство было для них необходимым условием, поскольку обеспечивало им с момента появления на исторической арене и на протяжении нескольких веков (вплоть до ХVIII в.) два жизненно важных момента: с одной стороны, добывание средств к существованию, проще говоря, военной добычи в набегах на соседей, с другой — оно было непременным условием обороны от тех же соседей. А судьбе было угодно распорядиться так, что соседи у казаков оказались не менее боевитые и жадные до чужого: турки, крымские татары, ногайцы, калмыки и многочисленные представители народностей Северного Кавказа. Вот несколько высказываний различных наблюдателей, как отечественных, так и иностранных, о боевых качествах и воинском искусстве казаков. «Казаки — это воинственный народ, заставляющий в течение веков трепетать Польшу, Татарию (Крым) и Оттоманскую империю». Будем снисходительны к автору, французскому историку Писсо, очевидно, находящемуся под неизгладимым впечатлением уроков войны 1812 г. Превосходные боевые качества казачьей конницы вызывали восхищение у многих западных стратегов, вот, к примеру, мнение одного из них, французского генерала Морана: «Какое великолепное зрелище представляла европейская конница, поблескивая золотом и сталью в лучах июньского солнца... И таким образом самая прекрасная и храбрая конница извелась и растаяла от действия воинов, которых она считала недостойными себя, но усилия которых были достаточны, чтобы спасти Империю, настоящим оплотом и единственным спасителем которой они являются. К нашему стыду, надо добавить, что конница наша была многочисленнее казаков, к тому же подкрепленная самой легкой и наилучшей артиллерией». Другой француз, И. Бреэре, в своей книге «Казаки», вышедшей в серии «Лучшие армии мира», выразился кратко и точно: «Война была их ремеслом, более того — она была их жизнью». «...жизнь, сопряженная с вечною опасностью, вечною близостью к смерти, и создала из казаков людей, спокойных перед опасностью, решительных в бою, чутких и сторожких на походе. Вся их жизнь была вечным воинским упражнением..., он знал, что промах из ружья для него — часто смерть или плен. Он сам делал все то, чему теперь мы учим казака на случай войны, и учителем его была жестокая смертельная опасность, а это учитель суровый». «Доблесть воинская была на Дону выше всего. Храбрость, неутомимость, меткая стрельба, умение владеть оружием ценились больше и дороже богатства. За них выбирали в атаманы, таких людей славили в песнях...» (Краснов 1992). Война и участие в боевых действиях воспринимались «вольными казаками» иначе, чем московскими служилыми людьми. Для донцов это было делом собственной воли, долга и чести (или бесчестия), а не холопской повинностью или тяглом (Маркедонов 2004). Для казака война была привычным делом, к которому, собственно, он и готовился с рождения. Когда, например, в 1673 г. Москва решила для усиления военных действий против Азова привлечь 5 тыс. донских казаков, они «писали из Войска во все казачьи городки..., чтобы казаки шли в Черкасск из каждого городка по три части, оставляя четвертую для охранения жилищ. Обрадованные этой вестию (курсив мой. — Н. Н.), донцы по первому воззванию стеклись в Черкасск, и 12 июня находилось уже их в главном войске около 10 тысяч человек» (Сухоруков 1990). Великий Суворов любил донских казаков, высоко ценил боевые качества их стремительной выносливой конницы. Многое в военном искусстве он почерпнул из боевой тактики казаков. Почти во всех сражениях он располагал казачьи полки впереди остальной кавалерии. Присутствие на рубежах зарождавшегося Российского государства военной силы такого уровня организации и мастерства было постоянной головной болью для центральной власти. С одной стороны, казачество служило защитой Москве, с другой — благодаря своему буйному нраву и осознанию собственной силы, представляло опасность, являлось источником дипломатических осложнений (из-за его постоянных набегов) с Турцией и Крымом. На первых порах казаки помогали Москве бескорыстно. Так было, например, с их участием в Куликовской битве. Позже отношения с царской властью стали складываться иначе: Москва расплачивалась с Доном за его помощь в защите своих границ хлебом, порохом, свинцом, вином, сукном, деньгами. Но, начиная с ХVIII в., донские казаки были обязаны действовать во время военных кампаний в составе регулярной русской армии, они «начинают постоянно ратовать в составе российских войск, и собственная история их кончилась» (Сухоруков 1990). С этого времени не было ни одной войны России, в которой бы не принимали участия донские казаки. И не просто участвовали, а проявляли поистине чудеса героизма и отваги, являлись примером беззаветного выполнения своего долга и верности присяге. «После крестного целования Войска Донского (1671) донские казаки стали активно вовлекаться в военные и внешнеполитические мероприятия российского государства» (Агафонов 2004). Подавляющее большинство наших современников представляет донского казака только в одной «ипостаси» — верхом на коне. Но на коня казак пересел не сразу. Причина в том, что для успешного противостояния огромным конным ордам степняков у казаков просто-напросто не хватало коней. Они, конечно, были хорошими конниками, но на всех коней не хватало. Кони были нужны, в первую очередь, сторожевым казакам и разведчикам. Главным транспортным средством были лодки. На них было удобно скрытно подплыть, напасть и быстренько скрыться в паутине проток и ериков. Донцы были прекрасными мореходами, и не просто мореходами, а пиратами, не раз наводившими ужас на жителей побережий Азовского, Черного и Каспийского морей. Вспомним хотя бы поход Стеньки в Персию «за зипунами», о котором до сих пор помнят и на Дону, и по всей России. XVII в. был кульминацией морских походов донцов, появлявшихся совершенно неожиданно для врагов под стенами Трапезунда, Керчи, Балаклавы, Тамани и даже Константинополя. Сохранившееся описание процесса строительства судов к середине XVII в. во многом напоминает технологию скифского судостроения III в. Азовцы, боясь неожиданных набегов донцов, даже выкосили вокруг Азова камыши верст на десять. Казаки Подонья доводили свой флот до тысяч ладей. Они контролировали все Черное море в 1612— 1614 гг., добиться чего Петру I и последующим царям почти век не удавалось. Около 1616 г. донской флот уничтожил 6 турецких галер и 20 мелких судов, сжег Синоп и арсенал в Трапезунде. Опыт позволил в 1620—1625 гг. неоднократно атаковать окрестности Царьграда, но входить в бухты мешали цепи. Новый поход на Царьград (Стамбул) состоялся в 1629 г. Казаки потеряли 12 судов, но полсотни казацких лодий разогнали 14 мощных турецких галер. Казаки осуществили успешный десант, взяли немало добычи (как скифы в 267 г. или словено-русы Олега в 907 г.). Донские казаки в 1637 г. взяли с моря Азов. Подобная акция Петра I в конце того же века признается началом истории русского флота (Золин 1996). На коня казака «пересадили» насильно. По условиям Белградского мира 1738 г., России было запрещено плавать по Азовскому и Черному морям. Это обстоятельство вынудило казаков стать конниками, какими они и остались в истории. Воинская слава донских казаков гремела далеко за пределами Войска. Их не раз приглашали на службу многие правители. Польский король трижды звал их помочь ему в войне, суля им большое жалованье. Казаки отказали ему, объясняя свой отказ боязнью гнева московского царя. Но отказаться от возможности погромить «под шумок» татарские деревни было выше их сил. И 1500 казаков на судах отправились в поход (Сухоруков 1990). Волею злой судьбы или правительства России казакам приходилось нередко покидать пределы родимого Дона и служить своим противникам — крымским татарам. Так, после подавления восстания Булавина в начале ХVIII в. небольшой отряд под командой сподвижника Булавина И. Некрасова ушел в Крым и поступил на военную службу к хану. Несмотря на то, что татары и казаки воевали веками, хан доверил охранять знамя Магомета именно им. Казаки составляли и его почетную свиту. Подобный же пример можно отыскать в истории Турции. Турки стали забирать себе маленьких казачат — детей убитых ими казаков. С той поры на оттоманском горизонте засияла новая звезда — янычары. «Это они приводили в трепет врагов султана, это от их ударов трещали христианские черепа. Но мало кому известно, что янычарами, в первую пору существования этого войска, были в огромном количестве молодые казачата, волею аллаха ставшие опорой трона султанов и на протяжении целых столетий державшие в своих руках судьбы всей Оттоманской империи», — писал историк казачьего зарубежья П. М. Поляков (2003). (Прошел век, и во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. казаки наводили такой же ужас уже на турок.) Были и другие примеры, когда донские казаки служили за пределами Родины. Так, в 1902 г. по просьбе шаха Ирана в составе вооруженных сил этой страны была создана казачья бригада, отличавшаяся дисциплиной и высокой боеспособностью. Ее рассматривали в качестве элитного подразделения. Командир, офицеры и унтер-офицеры были набраны из состоявших на государственной службе казаков, а рядовые — из иранцев. Формирование казачьей бригады как особого рода войск в мусульманском Иране опровергает точку зрения, что в начале ХХ в. правящие круги России смотрели на казачество как на изжившее себя и не имеющее перспективы явление (Матвеев 2004). После трагедии армянского народа, когда в 1915 г. турки вырезали до 2,5 млн армян, турецкая Армения оказалась фактически незаселенной. Во избежание повторения случившегося было намечено на отвоеванных у Турции армянских землях сформировать из малоземельных казаков различных казачьих областей Российской империи Евфратское казачье войско. Но проект не был реализован ввиду революционных перемен 1917 г. Попытки создать легкую кавалерию по примеру казачьей неоднократно предпринимались как в России, так и в различных странах. В России первым такой эксперимент задумал Петр I. В 1723 г. из сербских «пограничников» (граничар) был сформирован полк. Но уже в 1732 г. его распустили ввиду полной непригодности к службе. После войны Греции с турками (1768—1774), где греки показали отменную смелость и стойкость, в 1775 г. сформировали Греческое (Албанское) казачье войско. Выделили ему землю около Таганрога, освободили от налогов, торговых пошлин, выделили средства для обзаведения всем необходимым. Через 20 лет его постигла та же участь, что и «граничар». После присоединения Крыма по указу Екатерины II создали отряды крымских «казаков», но вовремя спохватились, т. к. возникли реальные опасения, что они будут служить туркам. В 1783 г. был проведен эксперимент по созданию Ногайского казачьего войска. В 1804 г. оно было также расформировано. Восхищение казачьей кавалерией побуждало многих западных стратегов и правителей создавать и у себя что-то подобное. Фридрих Великий создал подразделения белых гусар. Как ни пытались хотя бы немного приблизить их подготовку к уровню природной конницы (заставляли ездить без стремян, учили вольтижировке), ничего не выходило. В сражении при Кунерсдорфе в августе 1759 г. за секунды их отряды были изрублены. Вот итог такого боя: 600 порубленных гусар — и только три убитых лошади у казаков. Дабы стать воином, сравнимым с казаком, им нужно родиться! (Сазонов 2004). В апреле 1775 г. Екатерина II повелела сформировать две особые конвойные казачьи команды, одной из которых была Донская. В 1796 г. Павел I сформировал часть, получившую несколько странное название Лейб-гусарский казачий полк, но вскоре казаков и гусар разделили и образовался Лейб-гвардии казачий полк. 4 марта 1816 г. Александр I повелел развернуть его до шести эскадронов. К военной доле казака готовили едва ли не с рождения. Верховую езду казачонок постигал с трех лет. По мере взросления его обучали рукопашному бою, владению холодным оружием и стрельбе. Стрелять учили с семи лет, а лет с десяти-одиннадцати казак брал в руки боевую шашку. Сначала пускали тонкой струйкой воду и «ставили руку» так, чтобы клинок шел под правильным углом и рассекал воду, не образуя брызг; потом «рубили лозу», сначала сидя на деревянном коне — бревне, затем — на боевом, построевому оседланном (Князев, Саранов 1999). Для казака было вполне обычным делом попасть пулей в монету, которую другой держал между пальцами поднятой руки (Шамбаров 2007). Во все времена считалось позорным, если казака не брали на военную службу. Таких слабосильных казаков, освобожденных от службы, называли мамуничами. Это прозвище было на Дону самым хлестким и позорным (Келин 1996). (Уж не у казаков ли скопировали традицию в современном Израиле, где не служившие в армии навсегда покрыты позором? В США президентом может стать только прошедший службу в армии.) Военная служба воспринималась казаками не как повинность, а как служение Отечеству, без которого его жизнь теряла главную составляющую и цель. Воспитанное на вековых традициях, мужское казачье население Дона считало военную службу своей прямой обязанностью: «...становясь юношей — он уже сам царский слуга и воин — защитник отечества. На службе царской — казак у своего дела, на своем месте. Он несет ее как долг, как священную обязанность, традиционно переходящую от деда к внуку» (Номикосов 1992). Приведу оценки донских казаков иностранцами, познакомившимися с ними в XIX в. (Казачья слава 2004): «Казаки сделали для спасения России больше, чем все армии этой империи» (французский генерал Де Брак). «Страх перед казаками во французской армии доходил до фантастических пределов. Многие из раненых отправились на тот свет от избытка волнений, причиненных мыслью о казацком набеге. Во французском языке появился новый глагол «cosaquer» — атаковать по-казачьи (полковник армии Наполеона фон Зыков). Для наблюдения за боевыми действиями в Крымской войне (1854—1855 гг.) правительство США командировало военную миссию в составе трех лучших офицеров. Миссия посетила Россию, Турцию, Австрию, Пруссию, Францию, Англию, Сардинию. Отчеты вышли из печати перед началом гражданской войны в США (1861—1865 гг.) и были новейшим руководством для офицеров обеих армий. Капитан кавалерии Д. Б. Мак-Клеллан оставил классический труд, ценный тем, что, будучи нейтральным обозревателем, он правдиво описал все, что видел. Особо он выделял казаков как идеальный вариант воина-партизана. Он видел атаку флота кавалерией (курсив мой. — Н. Н.), когда десантные суда союзников были разгромлены и захвачены в плен «казаками-кентаврами» прежде, чем кто-либо из десанта смог ступить на землю. Результаты похода в Хиву, в котором участвовали 3500 солдат регулярной армии и 1200 казаков, оказались таковы: потери среди солдат — 2500 человек, потери казаков — 60 человек. «Быстрота и дальность их переходов почти невероятны. Переход в 45 миль (1 миля = 1.609 м. — Н. Н.) обычен, усиленным маршем они могут пройти до 70 миль. В густо заселенной местности они, никем не замеченные, в два дня прошли столько, сколько регулярная кавалерия могла бы сделать в 6 дней». В 1915 г. наблюдателем от Америки был послан в русскую армию генерал Мак-Кормик. Его впечатления от знакомства с казаками следующие: «Об их удали на войне свидетельствует страх, который распространяется среди государств, воевавших с Россией, память о казаке еще живет среди шведов. Наполеон сказал: “Европа будет или республиканской, или целиком казачья”. Казаки составляют такую военную единицу, которой нет нигде в мире. В мире нет ни одного значительного войска, которое могло бы верхом оказать какое-либо сопротивление казакам». По военному законодательству период службы казаков определялся конкретным возрастным пределом. Но и в ХХ в., в приказах по Войску Донскому встречаются казаки, заслужившие звание урядника в возрасте весьма почтенном. Самому старшему из известных было 85 лет (Новиков 2004). Приняв присягу на верность царю и Отечеству, они свято соблюдали ее, не мысля нарушить ни при каких условиях. Век спустя, в период Первой мировой войны казаки многократно демонстрировали личный и массовый героизм, мужество, доблесть, верность военной присяге, воинское мастерство, высокие моральнопсихологические качества. Более чем наглядно об этом свидетельствует тот факт, что только наиболее высоких и почетных военных наград — Георгиевских крестов и медалей — за годы войны был удостоен каждый третий казак. Многие казаки были награждены несколькими такими крестами и медалями, и поэтому общее количество полученных казаками наград намного выше. Подтверждением отменных качеств казаков-воинов служит и то, что за все годы войны среди них не оказалось ни одного (!) дезертира. В военной мировой практике такое положение не имеет аналогов, на что справедливо указывал А. И. Деникин, заподозрить которого в симпатиях к казакам уж никак нельзя. (Но это было до тех пор, пока была жива Россия, пока казак сознавал, что ему есть что защищать, что есть Отечество. После февраля 1917 г., когда рухнула империя, казаки поняли, что теперь их служба никому не нужна, вернее, нужна кучке масонов, образовавших Временное правительство. И они так же, как и вся армия, оставили окопы.) Весьма показателен и такой критерий оценки войск, как их моральная упругость, отражающаяся соотношением количества кровавых потерь (убитыми, ранеными, отравленными газами и т.п.) и потерь пленными. Чем выше процент первых и ниже — вторых, тем, естественно, выше и показатель моральной упругости войск. Предложил его генерал-лейтенант русской военной академии Н. Н. Головин, исследовав статистику Первой мировой войны. Результат оказался таким. Средний показатель по русской армии — 69% кровавых потерь и 31% — пленными. В отборных гвардейских частях он составлял соответственно 91 и 9%. Но самым высоким во всей русской армии данный показатель был в казачьих частях — 94 и 6%, т. е. казачьи части и подразделения по важнейшему показателю боеспособности превосходили даже гвардию. Высокие качества казачьих соединений проявлялись не только в боевой обстановке, но и в других, не менее сложных обстоятельствах. В самом конце 1916 г. было решено в казачьих полках из шести сотен две сделать пешими. Реакция казаков на эту реформу была крайне негативной и болезненной. Ведь эти изменения противоречили вековым традициям казачества, вся система подготовки которого была сориентирована на службу исключительно в конных полках. Однако, хотя и отмечалось, что служба в пехоте является для них «...совершенно чуждой и нежелательной, казаки безропотно идут в пешие батальоны». Чувство воинского долга, дисциплина и исполнительность казаков-фронтовиков оказались на высоком уровне. А вот еще пример использования казаков «не по назначению», продиктованного сложными, а порой критическими ситуациями на фронте и в тылу. Речь идет о весне — лете 1917 г., когда казаков привлекали к выполнению непростых по форме и чрезвычайно тяжелых по внутреннему содержанию, морально гнетущих заданий военно-полицейского характера. Практически именно на казачьих сотнях и полусотнях целиком лежала весьма неблагодарная задача поимки дезертиров в прифронтовой полосе. А таковых становилось все больше, только за пять месяцев после Февральской революции — свыше 150 тыс. человек. По мере разложения русской армии нередким становится использование казачьих подразделений для противодействия развалу солдатских пехотных полков, непосредственного воздействия на взбунтовавшихся солдат и их разоружения. К выполнению ненавистной жандармско-полицейской функции стали часто привлекаться целые казачьи полки. Современники справедливо отмечали, что Временное правительство возложило задачу удержать неказачьи полки от развала и задерживать в ближайшем тылу сбегавших массами дезертиров именно на казаков как на наиболее стойких, крепких и не знавших в своих частях дезертирства. Эта крайне неблаговидная роль все больше и больше тяготила казаков не столько физически, сколько морально, они испытывали колоссальное морально-психологическое напряжение от несшихся в их адрес оскорблений со стороны солдат. Сильно тяготила казаков и печальная память о не таком уж далеком 1905 г., когда в адрес выполнявших свой долг казаков с многих сторон неслись оскорбительные эпитеты. Но, несмотря на это, казаки продолжали выполнять все приказы командования. Отправка казачьих частей в свои области для демобилизации осуществлялась в самую последнюю очередь — поздней осенью 1917 г. Казачьи полки и сотни в полном порядке, организованно, во главе с командирами и всеми офицерами, вместе со всем имуществом направлялись на территорию своего Войска, где и проводилась формальная процедура их демобилизации. Столь высокую дисциплину, основанную на природном чувстве гордости за свою принадлежность к казачьему роду, казаки проявляли не только на войне, но и в повседневной службе. Вот что говорил об этой их черте характера атаман П. Н. Краснов: «Я никогда не слыхал ропота, жалоб на разорение, на тяжесть службы. Молча, в величайшем сознании своего долга перед Родиной, несли казаки свои тяготы по снаряжению на службу и гордились своим казачьим именем. В них было прирожденное чувство долга. На смотрах и парадах им выпадало самое трудное. Лейб-гвардии 6-я Донская Казачья Его Величества батарея всегда по традиции карьером проходила на церемониальном марше. Карьером пропускали и казачьи полки. Если на маневрах конница переплывала реки — первыми плыли казаки. Они, по признанию всех иностранцев, видевших их в мирное время, — были единственной в мире, неподражаемой и несравненной конницей» (Краснов 2004). Невозможно удержаться, чтобы не отметить то обстоятельство, что столь высокие показатели достигались в казачьих частях без участия каких-либо комиссаров, замполитов и прочих воспитателейнадсмотрщиков. Основу подобного отношения казаков к службе следует искать где-то на генетическом уровне. Воспитанные на вековых традициях и понятиях воинской чести, казаки не могли быть другими, а потому не нуждались ни в каких дополнительных воспитательных воздействиях. Как и в любой армии, в казачьих частях их цвет составляли офицеры, особенно те, кто прошел подготовку в специализированных воинских учебных заведениях, начиная с Новочеркасского училища. Принципиальным отличием положения казачьих офицеров было то, что они не посылали казаков в атаку, а вели их сами, находясь во главе атакующей лавы. Офицер мог заслужить уважение, только проявив безукоризненную храбрость: «Пусть знает Россия, пусть знает весь мир, ...что офицер наш умеет умирать вместе с солдатом, впереди солдата». Если оценка офицерства их командиром кому-то покажется предвзятой, то вот мнение стороннего наблюдателя: «Наилучшие примеры храбрости и военного подвига я встречал у офицеров-казаков; впрочем, противное меня бы удивило. Уже в 1915 году, в 8-й армии, большинство кавалеристов, добровольно шедших в опасный поход через Пинские болота, были казаки» (Грондис 1992). Казачьи офицеры были образцами выполнения служебного и воинского долга, куда бы их ни забросила судьба. Пример тому — полковник Войска Донского Иван Васильевич Турчанинов. Будучи в 33 года начальником штаба гвардейского корпуса русской армии, он при виде произвола и бесправия, царящих в России при Николае I, эмигрировал в Америку. Там в гражданскую войну (1861—1865 гг.) он воевал на стороне северян, провел ряд блестящих операций, стал генералом армии Авраама Линкольна (Лучанинов 1970). Самым престижным учебным заведением было Санкт-Петербургское Николаевское кавалерийское училище, имеющее отдельную казачью сотню, в которой готовились офицерские кадры для казачьей конницы. Казачья тактика Тактика боевых действий казаков (в современном ее понимании) диктовалась, с одной стороны, природными условиями (огромные степные пространства), а с другой — невозможностью построения каких-либо укреплений из-за отсутствия материалов, достаточного количества времени и рабочей силы. Поэтому, когда в конце XVII в. в Москве «хотели против Азова построить небольшие крепости и посадить в них казаков, то казаки сидеть по крепостям отказались, сказавши, что они умеют сражаться лишь в полевом бою» (Краснов 1993). Примечательно, что арсенал боевых тактических приемов у казаков был невелик: рассыпной строй, лава и «вентерь». Но все они применялись столь искусно и своевременно, что противник попадался на них, в том числе и тот, кто уже испытал их на себе. Казачья лава — это перенятая у татаро-монголов тактика, позволяющая рвать строй противника и лучше использовать качества каждого отдельного воина. «Вентерь» — заманивание противника притворным отступлением (а то и бегством) или под огонь своих пушек, или в окружение скрытных кавалерийских полков, действующих во фланг. Уже в конце ХVI в. казаки применяли тактику, которую позже начали внедрять в русском войске как «тактику Оранского». Cуть ее заключалась в ведении массированного огня стрелков, прикрытых полевыми укреплениями. Нередко казачьи полководцы использовали вроде бы нехитрые тактические приемы, но блестящее их исполнение всегда приводило к успеху. Приведем пример из войны с Наполеоном 1806—1807 гг. «Наполеон двинул свои войска по большой Тильзитской дороге и слева и справа от нее. Учитывая это, Платов растянул казаков по фронту на расстояние, равное распространению трех французских колонн, и поставил 16 донских полков в шахматном порядке. Такое расположение имело важное преимущество: атакуя один из них, неприятель неминуемо оказывался под угрозой удара с фланга» (Лесин 2007). Излюбленной тактикой казаков был поиск неприятеля небольшими по составу подразделениями. Причем действовали они в любое время суток, но предпочитали ночью, круглые сутки не давая покоя. В свидетели призываю маршала Нея: «Нас здесь преследуют и донимают казаки, днем и ночью нападающие на наши аванпосты. Сегодня в полночь они очень близко подошли к городу; я приказал ударить тревогу». Эффективность ночных действий казаков была чрезвычайно велика. «Наши казаки исполняли эту обязанность так хорошо, что в первые три дня сняли с неприятельских пикетов двух офицеров и до двухсот рядовых, не потеряв при этом сами ни одного человека». Еще отличались казаки в перехвате неприятельских курьеров: «Сколько взято офицеров, имевших словесные приказания для передачи! Я мог бы привести примеры замечательной сообразительности казаков» (Л. Л. Беннигсен). Даже после кровопролитнейшего сражения под Бородино, когда Наполеон отвел на ночь свои войска для отдыха, «казаки там не оставили их в покое, несколько раз в течение ночи поднимали целые дивизии по тревоге и даже вынуждали строиться в каре вокруг шатра императора. Сон французов не был отнюдь сном победителей». Как метко заметил один из участников этих событий: «Армия отдыхала, казаки воевали». Отличительной чертой казаков была их неприхотливость в питании и быте. В начале становления войска в походы, и в морские, и в сухопутные, брали только самое необходимое: немного сухарей, муки, пшена, сушеного мяса и рыбы. Одежда была самая старая, ветошь, даже оружие бывало старое, ржавое, чтобы не блестело на солнце и не выдавало казака. «Хмельных напитков не велено было брать под смертною казнию». Нередко обеспечивали такие походы российские купцы, находившиеся в это время в Черкасске. При этом они обговаривали себе от трети до половины будущей добычи. Несмотря на бытующее мнение о беспечности казаков (например, гибель Ермака), они были чрезвычайно осторожны даже в мирное время. Так, для размена пленных с азовцами в «окупном» месте всегда снаряжались большие группы конных донцов, что диктовалось, помимо прочего, известным коварством азовцев. При выступлении в поход большого количества казаков оставшиеся с женами и детьми сходились из 5—6 городков в одно место. Так было проще охранять. «Невзирая на сильную ненависть к туркам и татарам, казаки всегда имели в Азове из их числа лазутчиков, назывались такие “прикормленные люди”» (Сухоруков 1990), т. е. уже в те времена они обеспечивали свою безопасность через агентурные сведения. Во время Отечественной войны 1812 г. оперативные сведения о движениях войск противника добывались войсковой разведкой, прежде всего кавалерией. В ней несли службу казаки. В разведке они с успехом применяли свой прием «открыть и идти по сакме», т. е. поиск следов кавалерии противника. В целом казачьи части представляли универсальный вид легких войск для дозорной службы, разведывательных целей и преследования противника (Безотосный 1992). Так достаточно скромно говорит о казаках современный их исследователь. Основу вооружения казаков составляли ружья, сабли и луки. Ружья тогда заряжались с дула, что требовало много времени. В сомкнутом пешем строю эти сложности преодолевались просто: после залпа первой шеренги ее ружья передавали в задние для перезарядки, а в первую давали уже заряженные. И такой «конвейер» действовал безотказно. Казаки же сражались в рассыпном строю, а то и в одиночку. В этих условиях первый промах чаще всего означал смерть. И тут на помощь приходил лук, который был ненамного хуже ружья, к тому же казаки с детства умели из него стрелять великолепно (Краснов 1993). В 1808 г. во время встречи Александра I и Наполеона Матвей Иванович Платов, будучи одним из лучших на Дону стрелков из лука, так поразил своей меткостью Наполеона, что тот подарил ему драгоценную шкатулку. В ответ Платов одарил его своим луком. Отдельное место необходимо уделить характеристике такого специфичного оружия, как пика. Пикой вооружались только донцы, в других казачьих войсках (терском, кубанском) ее не было. Впервые казаки стали вооружаться пиками (дротиками) в середине XVIII в., точнее, в 1738 г. Пика очень неудобна в походе, однако это неудобство с лихвой компенсируется в схватках. В руках казака пика была страшным оружием. Длиной 3 м 30 см со стальным наконечником, она не давала пощады. Рана пикой почти всегда смертельна, во всяком случае, выводит из строя (Матвеев 2004). Примечательно, что значение пики как боевого оружия смогли оценить не только соотечественники: «Когда они в покое, они держат свои копья (пики) прикрепленными к ноге; во время боя они направляют их против неприятеля, держа почти за середину, зажав внизу (под мышкой) руки. Во время отступления, которое никогда не является бегством (отступлением вынужденным) для них, но способом сражаться, они кладут пики на плечо острием, обращенным к противнику, что служит способом отражать удары и что является иногда роковым для неприятеля, если он преследует без предосторожности человека, со стороны которого бегство является простой хитростью» (Шантро 1788). В начале Первой мировой войны донской казак Кузьма Крючков стал первым в ее истории награжденным Георгиевским крестом за то, что переколол 11 немцев пикой. В прессе той поры появились язвительные заметки, авторам которых было непонятно, как один человек мог совершить такое. Но это был тщательно проверенный факт, впоследствии неоднократно повторенный в других условиях. Дело в том, что работа пикой — большое мастерство, и Крючков им обладал. Обидно, что такого же мнения о Крючкове был и автор «Тихого Дона». Высокие боевые качества казаки проявляли в любой боевой обстановке, нередко требующей особой тактики. В октябре 1915 г. переход к позиционной войне значительно уменьшил возможности активного использования казачьих соединений. Были организованы из казаков небольшие, в одну-две сотни человек разведывательно-диверсионные отряды, названные «партизанскими». В задачи их входили разведка, диверсии и налеты на тылы противника, захват языков. За участие в многочисленных успешных боевых действиях в составе одного из таких отрядов георгиевские кресты и медали всех четырех степеней получил донской казак с хутора Поповского Еланской станицы Егор Каменев. Власть и военное законодательство Становление и совершенствование Донского Войска проходило под неусыпным контролем и руководством центральных властей. Оно разумно полагало, что пускать на самотек этот процесс «смерти подобно» — в памяти еще были свежи случаи проявления непокорности своенравных подопечных. И все-таки следует признать, что жизнь казаков протекала именно в таком русле не всегда благодаря властным решениям, но и вопреки им. Военная служба понималась казаками как способ сохранения нации и державы. И это их качество власть использовала в своих интересах и целях сполна: природная, можно сказать, генетическая установка казаков прежде всего направлялась на собственную безопасность, а уж потом на интересы государства. Исходя из этого и создавалось военное законодательство в части, касающейся казачества. Так, например, Устав воинской повинности в Империи не распространялся на казачье население, несущее службу поголовно. Слово «поголовно» следует понимать здесь в том смысле, что каждый донской казак обязан нести воинскую повинность (Номикосов 1993). Поголовная служба заменила казакам все другие повинности. Поэтому они воспринимали ее как свою привилегию. «Не платя никаких за землю податей, они безропотно выполняют военные требования правительства, рассчитывая на улучшение своего благосостояния по выходе в отставку. Денежного выкупа от воинской повинности на Дону никогда не существовало, если не считать торговых казаков и калмыковтабунщиков. К 1884 году и эти два разряда выкупа уничтожены» (Синеоков 2001). В этом была и своя оборотная сторона. Казак половину активной жизни проводил в походах и кампаниях, что порождало своеобразную «крепостную зависимость казака от воинских обстоятельств и даже от дисциплинарных капризов» (Петрищев 1992). Но все это совершенно не мешало власти указывать казакам их место. Существовало большое различие между командным составом казачьего войска и командирами регулярной армии. У казаков, в отличие от «регуляров», по высочайшему повелению фактически до конца ХVII в. не было армейских чинов, закрепленных нормами российского военного права. На Дону сложилась своя, независимая от российской, система чинопроизводства. Вначале войсковые, походные и станичные атаманы, войсковые и станичные есаулы и дьяки избирались на войсковых кругах. Но, начиная с Петра, власть постепенно лишает Донское Войско самостоятельного управления. В 1754 г. «запрещено Войску Донскому производить в старшины без представления в Военную коллегию» (Сухоруков 1990). Первым счастливцем, получившим армейский чин, стал герой Дона Федор Краснощеков. В 1738 г. императрица Анна Иоанновна пожаловала его за «долговременные и ревностные службы действительным армейским бригадиром». В то же время было указано: «Военной коллегии впредь Донского нерегулярного войска старшин воинскими регулярными чинами не производить, дабы регулярным офицерам обиды дать не могло (курсив мой. — Н. Н.)» (Коршиков 1998). Этот запрет просуществовал до 1753 г. Имперское правительство за особые заслуги отдельным старшинам начало присваивать чины армии, и в соответствии с «Табелью о рангах» они были возведены в дворянское достоинство. Фактически же только Павел I уравнял донских офицеров в правах с армейскими воинскими чинами и ввел донское дворянство в 1798 г. Однако полного равенства между ними так и не было установлено. Донских офицеров считали в русской армии командирами «второго сорта», им было сложнее выслужить дворянство, они получали меньшее жалованье. Офицерские чины Донского Войска не соответствовали чинам в регулярной армии. Казаки горько шутили: «Нашего полковника наградили чином майора!» (Смирнов 2003). И это несмотря на то, что две трети русской кавалерии составляли казаки и составляли по большому счету ее цвет! Срок службы казаков и состав «призыва» резко отличались от армейских. До 1835 г. казаков забирали всех: и старых, и малых, кто только мог носить оружие. С 1835 г. все казаки, кроме духовенства и калек, служили 30 лет: 5 лет действительной службы и 25 внешней. С 1863 г. 25 лет внешней сократили до 15. С 1875 г. служить обязаны были все казаки с 18 лет со своим снаряжением и лошадью: 3 года подготовительных, 12 лет действительных, 5 лет запаса, а затем войсковое ополчение. Причем казак был привязан к войску, за его пределы он не мог выехать без особого разрешения. «Все чиновники, урядники и казаки Войска Донского, получившие чистую отставку, остаются в непременной обязанности в нужных случаях выходить с полками и командами на полевую службу, кроме одних тех, которые по ранам, увечьям и дряхлости никакой службы уже нести не могут». Возвратясь домой после первой очереди, казак еще несколько лет должен был содержать коня, не используя его на работах. «Наем на службу и замена охотниками не допускались», кроме как брат за брата, сын за отца, отец за сына (Синеоков 2001). Льготы существовали для священников христианского вероисповедания и псаломщиков, окончивших курс в духовных академиях, семинариях и училищах. Преподаватели учебных заведений и пансионеры Императорской академии художеств, отправляемые за границу за казенный счет для усовершенствования и художественного образования, лица, имеющие степень доктора медицины или лекаря, магистра ветеринарных наук или фармации, освобождались от действительной службы только в мирное время. Такой порядок прохождения военной службы был очень тяжелым и сильно тяготил казаков и морально, и физически, и материально. Но он позволял государству при незначительных затратах располагать большим числом отлично подготовленных воинов и значительным количеством находящихся в постоянной готовности опытных резервистов (Трут 1998). Расход казака, обязанного воинской повинностью, по расчетам разных авторов (А. М. Греков, С. Номикосов), составлял в общей сложности в различные периоды от 700 до 1100 руб. К примеру, строевая лошадь стоила от 80 до 150 руб. (Синеоков 2001). Ограничений по росту для казаков предусмотрено не было. Есть желание служить — служи. Казакам, не достигшим «установленной меры роста 2 аршина и 1/2 вершка» (т. е. 144,5 см), не воспрещалось служить, если они того пожелают. Все экономические льготы, предоставляемые правительством казакам, фактически означали вкладывание средств в оборону. Казаки были освобождены от всех видов налогов и даже имели право беспошлинной торговли в пределах казачьих территорий. «Офицерам, начиная с командира взвода (хорунжего), давалось потомственное дворянство... Такая система была очень удобной, поскольку в мирное время не надо было кормить огромную армию, а в случае войны можно было быстро призвать хорошо обученных запасников» (Малахов 2004). Казачество было, по сути, великолепной военной силой, не стоившей государству ни копейки. Статистика Первой мировой войны Хотя цифры скучны, а касающиеся войны — особенно, в нашем случае без них никак не обойтись. Обратим внимание только на самые проверенные и объективные из относящихся к Первой мировой войне. Состав Донского Войска в разные годы колебался от 70 до 105 тыс. человек. Ни одна армия не имела такой кавалерии. В 1914 г. до объявления мобилизации в русской армии всего было 54 казачьих полка (не считая отдельных сотен, дивизионов и батарей). Из них донцы составляли два гвардейских и 17 конных полков. В военное время, в 1914—1918 гг., казаки мобилизовали 166 конных полков и 171 конную сотню, 30 пластунских батальонов. Всего 310 тыс. шашек и штыков. По наиболее точным и аргументированным данным, донское казачество в период Первой мировой войны направило в армию 113742 казака. После объявления мобилизации были призваны казаки второй и третьей очереди. Причем мобилизации подлежало до 12,5% всего взрослого казачьего мужского населения, в то время как процентная норма неказачьего населения была почти в три раза меньше, а именно 4,2%. После объявления войны 11 кавалерийских дивизий получили приказ срочно выдвинуться вперед и образовать своеобразный щит вдоль всей границы. При этом в авангарде шли, как правило, казаки. Уже на восьмой день (!) мобилизации на передовую стали прибывать подразделения 3, 4-й и 5-й Донских казачьих дивизий. Таким образом, казаки первыми вступили в бои начавшейся войны. Потери казаков в Первой мировой войне были огромны, таких не было сто лет, со времен войны с Наполеоном. На войну было практически поголовно мобилизовано все мужское казачье население призывных возрастов. Казаки в полной мере испытали все ее ужасы и тяготы. Дома остались только казаки старших возрастов запасного разряда, мало пригодные для службы в коннице. Дело дошло до того, что пополнение запасных конных казачьих сотен производилось исключительно переосвидетельствованными казаками неспособного разряда (!) и молодыми казаками, только что достигшими призывного возраста (Трут 2004). Весной 1917 г. на Дону был образован Большой Круг. Понимая, что единственное условие, при котором Дон еще может выжить, — это непременное сохранение самого дорогого достояния Дона — его воинских частей, военная комиссия Большого Круга направила в военное министерство Временного правительства ряд требований: первое: командовать донскими частями должны только донские генералы и офицеры; второе: донцы должны служить только на территории Войска или исключительно в казачьих частях; третье: срок срочной службы сократить с четырех до двух лет, правда, только в мирное время (Смирнов 2003). Боевая слава и военные подвиги казаков Начнем с XVII в., потому что достоверных письменных свидетельств о более раннем периоде попросту не сохранилось. XVII век Первая битва Лжедмитрия с царскими войсками произошла 21 января 1605 г. у села Добрынич. Царские войска под командованием воеводы Мстиславского разбили Лжедмитрия, бежавшего и едва не попавшего в плен. Но в это время к нему на подмогу явились 4 тыс. донских казаков, прибывших с Дона, чтобы постоять за настоящего, в их глазах, государя. Это была громадная сила, и Самозванец начал новое наступление на Москву. Не последнюю роль в этом сыграла политика Годунова в отношении казаков, запретившего под угрозой смерти пускать их в Россию. Вот казаки и показали, кто в Отечестве хозяин. «Донцы под начальством атамана Андрея Корелы заняли городок Кромы. Милославский с стотысячным войском осадил его. 4000 донцов храбро держались против этого войска», — так описывал это событие П. Краснов в начале прошлого века. Наши современники гораздо скромнее в оценке казачьей доблести: «В январе 1605 года Василий Шуйский разбил Лжедмитрия при селе Добрыничи... В Кромах засели донские казаки во главе с атаманом Андреем Корелой. Шесть недель 30-тысячная царская армия осаждала крепость, но 1—2 тысячи казаков выдержали осаду» (Усенко 2004). По Краснову, на одного казака пришлось по 25 противников, а по Усенко — «всего-то» 15. Но согласитесь, и в том и в другом случае казаки оказались на высоте положения. 20 августа 1612 г. войско Пожарского подошло к Москве и приступило к ее осаде. Против них выступили поляки во главе с гетманом Ходкевичем. Вечером 21 августа Ходкевич уже занял Поклонную гору. 22 августа в ходе семичасовой битвы полки Пожарского отступили к городским стенам. Уже гибло дело защитников Руси! Но явилась в тяжелую минуту помощь — донцы. До той поры они не участвовали в битве, обидевшись, что Пожарский накануне отказался стать лагерем рядом с «ворами-казаками», но не смогли спокойно смотреть, как гибнут русские люди. Донские казаки атаманов Межакова, Романова и Козлова давно были готовы к бою. По команде Межакова они лавой помчались на поляков. Те не выдержали и побежали, преследуемые и порубленные казаками, оставшиеся отступили в свой лагерь на Поклонной горе. 25 августа Ходкевич вообще отошел от Москвы. «Невелико было число донцов, но там, где они появлялись, они заражали всех своим мужеством, знанием военного дела, преданностью Руси. Имя атамана Межакова должно стоять наряду со славными именами спасителей Москвы и Русского государства — князя Пожарского и Козьмы Минина» (Краснов 1992). Первую в своей жизни морскую победу Петр I одержал тогда, когда 6 тыс. донцов на 100 лодках (Петр среди них) вышли под Азов и сразились с флотом султана. Результат того боя для турок: 2 тыс. убитыми, 300 пленных и масса снаряжения, пушек и денег. Под Азовом 17 июля 1696 г. полторы тысячи отчаянных казаков самовольно собрались и ворвались в крепость. Удержаться в крепости и перебить турецкий гарнизон им не удалось, но они взяли два бастиона и 4 пушки. На другой день азовский комендант прислал переговорщиков, 20 июля Петру были переданы ключи от крепости, а затем вышли 3700 янычар и 5900 жителей. За все подвиги (под Азовом), которыми царь был не только и не столько восхищен, сколько озабочен (такая сила и почти неуправляемая), он стал ограничивать казаков, приучать их к своей царской воле. Войско вошло в состав России как военная особая община. Теперь оно не могло пойти в поход самостоятельно — только по велению государя и в составе его регулярных армий. Но это не сломило воли и удали казачьей. Боевыми рыцарями они были, боевыми рыцарями и остались. XVIII век Все знают про историческую победу Петра под Полтавой, но мало кто может похвастаться знаниями о сражениях казаков под предводительством Кондратия Булавина с царскими войсками. Между тем события эти равнозначны. Об этом можно судить, хотя бы оценив количество войск Петра. Под Полтавой их было около 25 тыс., а для борьбы с Булавиным было отряжено войско в 35 тыс. Но даже такой отряд смог окончательно покорить казаков только через два года (Смирнов 2003). Напомним, что Полтавская битва была гораздо быстротечнее. В Семилетней войне приняли участие 16 тыс. казаков и калмыков, всего 10 полков. И не просто приняли, а в конце ее вошли в Берлин. Во второй раз это произошло почти через два века, в 1945 г. Тяжелые кирасиры, знаменитые «черные гусары» Фридриха вовсю чехвостили австрийскую и французскую кавалерию. Но тут появились казаки. Лучшая германская конница Зейдлица и Циттена столкновений с казаками не выдерживала. А «виной» тому — пики. Да-да, те самые пики, над которыми посмеивались европейцы. Посмеивались, но... пики поражали их прежде, чем они могли достать казака палашом. Один пример. 8 июня 1759 г. при деревне Гуре казаки разбили два эскадрона «бессмертных» черных гусар Фридриха. 40 покололи, 20 взяли в плен. Наши потери составили пять казаков. Фридрих Великий бежал так поспешно, что в Берлине казаки захватили его одежду со звездой ордена Черного Орла. А из чепраков «черных гусар» сшили покров на аналой Новочеркасского собора. В русско-турецкую войну, 19 мая 1773 г., отряд казаков спас жизнь Суворову. 600 турок неожиданно переправились через Дунай и напали на лагерь Суворова. Сам он в это время спал на берегу. Турки неслись на него с поднятыми саблями... К счастью, поблизости оказались донские казаки. Подоспев в последнюю минуту со своими молодцами, есаул Захар Сенюткин ударил наперерез. На глазах Суворова началась рубка. Суворов писал в рапорте генералу И. П. Салтыкову: «...с беспримерной неустрашимостью, ударив в их толщу, донского войска полка Леонова есаул Сенюткин, предводительствуя казаками, отлично себя показал....». Почти во всех походах ординарцами у него служили казаки. В Семилетней войне семь казачьих полков воевали под предводительством Суворова. Во всех походах Суворова участвовали казаки, особенно донские. За это время Дон так обезлюдел, что в станицах находились только старики да изувеченные в боях; некому было ни пахать, ни косить; табуны пасли дети. С этих пор Суворов безгранично полюбил их и поверил в их ратное искусство, храбрость. В Европе Суворова звали «казачьим генералом». В память об этом в столетнюю годовщину его смерти в 1900 г. 1-й Донской казачий полк получил звание 1-го Донского генералиссимуса Суворова полка. Формировался он в основе своей из казаков Хоперского округа. В 1774 г. полк (около тысячи казаков) Матвея Платова (ему тогда было 23 года) был окружен 25тысячной армией крымского хана Девлет-Гирея в открытой степи у реки Калалах (нынешнее Ставрополье). Казаки за день отбили восемь атак. Когда пришла помощь, в степи уже лежало около полутысячи убитых татар. Осажденные же потеряли восемьдесят два человека (Дуров 2004). В 1792 г., когда едва окончилась русско-турецкая война, войска были переброшены на берега Вислы, где по тайному сговору России и Пруссии должна была решиться судьба Польши. В авангарде русских войск шли донские полки Василия Орлова, Ивана Грекова, Алексея Иловайского, Никиты Астахова, Петра и Андриана Денисовых. 6 апреля 1794 г. под пасхальный колокольный звон костелов Варшава поднялась на борьбу. В первую же ночь русские потеряли четыре тысячи человек убитыми и пленными, но сумели вырваться из города и организовать отступление под прикрытием арьергарда из казаков отдельного корпуса генерал-майора Федора Денисова (Лесин 1994). Во время усмирения Польши в 1794 г. большие воинские конные части стали неэффективными из-за большого количества лесов и болот. И тут себя в полном блеске показали казаки, действуя по два-три, а то и в одиночку. И не было им равных в одиночном бою. Именно казаки взяли в плен самого Костюшко, перебив его конвой. XIX век В 1801 г. по велению Павла I донцы пошли в поход на Индию. Поход начали в конце февраля. Несмотря на лютые морозы и бураны, они прошли за месяц более 700 верст и вышли к реке Иргизу. Несколько уточнений к этому походу донских казаков. Под командованием атамана Войска Орлова собралось 510 офицеров, 20947 казаков конных полков, 500 артиллеристов и 500 калмыков. Путь их лежал через безлюдные оренбургские степи и дальше через неизведанные области Средней Азии — Хиву и Бухару. Но поход не состоялся. Как известно, в ночь с 11 на 12 марта Павел был убит, а новый император Александр I тут же повелел полкам вернуться на Дон. Многие исследователи донского казачества, в том числе такой авторитет, как П. Н. Краснов, предрекали неизбежный провал похода и гибель большинства казаков. Но статистика неумолима. За два месяца конный отряд прошел (туда и обратно) 1564 версты без потерь в людях и без отставших. Потери конского поголовья составили, по разным данным, от 12 до 62 лошадей. Этот пример — еще одно свидетельство выносливости и воинской закалки донцов (Калюжный, Кеслер 2007). XIX век — век наибольшей славы донцов. Еще бы, на него пришлись войны с Наполеоном, покорение Кавказа, войны с Турцией — извечным противником казаков. За годы Северной войны 1808—1809 гг. было мобилизовано 25% мужского населения, тогда как максимумом считается 10%. Казаки в результате подарили российской короне Финляндию. В войнах с Францией казакам довелось показать себя в полном блеске и покорить не только армию неприятеля, но и всех европейцев. Остановимся прежде всего на некоторых боевых эпизодах Лейб-гвардии казачьего полка. В полном составе Лейб-гвардии казачий полк участвовал в знаменитом сражении при Аустерлице 20 ноября 1805 г., под командованием полковника П. А. Чернозубова 5-го. Лейб-казаки энергично участвовали в общей кавалерийской рубке. Из 293 человек, ходивших в атаку, полк потерял убитыми 1 офицера и 22 казака. В октябре 1813 г. в «битве народов» при Лейпциге, когда Лейб-гвардии казачий полк Ивана Ефремова кинулся на перехват кирасир Латур-Мобура, атаковавших холм, на котором находился Александр I, обнаружилось, что казачьи пики и сабли бессильны нанести существенный урон закованным в стальные латы французским всадникам. Тогда казаки принялись засаживать свои пики и сабли в глаза, уши и ноздри лошадей, и те сбрасывали всадников. И даже неказистые, но чрезвычайно надежные казачьи лошадки в ходе боя приходили в ярость и грызли вражеских лошадей (Новиков 2004). «В ближнем тылу с высокого холма наблюдали за ходом битвы три союзных монарха: император России Александр I, австрийский император Франц I и король Пруссии Фридрих-Вильгельм III. Под холмом расположились лейб-казаки, составлявшие их конвой. Других частей в этот момент поблизости не было. Яростной атакой части французской кавалерии удалось прорвать фронт, и неприятельские всадники стали приближаться к холму. Тут их и встретили гвардейцы. Вихрем налетели лейб-казаки на передовые группы французских кирасир.... и, — словно ветром сдунуло латников, — мгновенно опрокинули казаки их у пруда, а затем в пруд... Казаки на этом не остановились, перешли плотину и врезались в массу всадников, сминая неприятеля ударами своих страшных пик. Их неожиданное вмешательство определило исход боя на этом участке — французы дрогнули, побежали, а гвардейцы повернули к исходному месту. Шли казаки с песнями... буквально растерзанные: кто без кивера, кто в разорванном мундире и с окровавленными руками и лицами; но на лице у каждого можно было прочесть, что он честно выполнил свой долг присяги» (Новиков 2004). Восхищенный увиденным, Александр I подозвал к себе полковника И. Е. Ефремова, руководившего этой атакой, и прикрепил к его мундиру орден св. Георгия 3-й степени. (Знаменательно, что полковым маршем у лейб-казаков во время последней русско-турецкой войны 1877—1878 гг. стал известный свадебный марш Мендельсона, поскольку, по мнению Александра II, они шли в бой, как на свадьбу.) Не менее достойно проявили себя в этих событиях и другие казачьи полки. Вот отдельные эпизоды. «9 февраля 1807 года в двух милях от Прейсиш-Эйлау (современный Багратионовск) казаки стремительно обрушились на французский драгунский полк, 167 человек взяли в плен и еще больше положили убитыми и ранеными. Казаки вышли из боя, не потеряв ни одного даже раненого» (Лесин 2007). За месяц сражений после Прейсиш-Эйлау казаки потеряли убитыми 59 и 135 ранеными. Счет потерь противников никто, конечно, не вел. Известно, что в плен попало 37 офицеров и 2254 рядовых французской армии. Однако, если исходить из общеизвестной военной статистики, количество погибших всегда на порядок больше числа пленных (Там же). 7 марта отряд Н. В. Иловайского совершенно разбил неприятеля, положив на месте более двухсот человек и взяв в плен одного офицера и шестьдесят восемь рядовых. «Всего за десять дней рейда по тылам противника казаки истребили не менее четырех тысяч. Сами же потеряли убитыми 2 офицера и 15 казаков. Раненых было в два раза больше» (Там же). 1 мая под Алленштейном маршал Даву потерял одного полковника, десять офицеров и до пятисот рядовых убитыми и ранеными. Потери атамана Платова были значительно меньше — четыре человека убитыми и сорок ранеными (Там же). 14 мая у Бейсвальда сотне казаков было приказано выманить кавалерию неприятеля из деревни. Маневр вполне удался. Преследуя отстреливающихся казаков, кавалерия французов достигла леса, где попала под стремительный фланговый удар другого казачьего отряда, который в одно мгновение опрокинул его и обратил в бегство, положа на месте до сорока человек, в том числе одного офицера. Казаки вернулись к своим, поддерживая трех раненых своих товарищей. Подобным эпизодам в войнах 1806—1807 гг. несть числа. Полагаю, что о войне 1812 г. читатель осведомлен гораздо больше, а потому ограничусь оценкой действий казаков только при Бородино и общими итогами. На эту войну Платов мобилизовал всех, способных держать оружие: от 15-летних до седых ветеранов, три поколения донцов. «А что ты им обещал?» — спросил пораженный Кутузов. Атаман ответил одним словом: «Ничего». С войны пришла едва ли половина казаков. На этой войне погиб и сын Платова 16 лет, пронзенный пикой польского улана из корпуса князя Понятовского. Отец догнал улана, поразившего его сына, и яростным ударом разрубил врага до седла. Наутро атаман вновь повел казаков в поход... Вернувшись на Дон, граф Платов упал на колени перед Войсковым Собором в Новочеркасске и рыдал: «Прости, батюшка-Дон, простите, казаки! Господи, что я наделал?!». Больше повезло наследникам старшины (Наказного атамана Войска Донского в период войны 1812 г.) Ивана Мокеевича Иловайского. Двенадцать его внуков стали героями Отечественной войны 1812 г. Портреты шестерых помещены в Военной галерее Зимнего дворца. Примечательно, что оценки действий казаков при Бородино довольно противоречивы. Так, многие историки, с легкой руки Кутузова, обвиняют казаков в бездеятельности. Но следует помнить, что в Бородинском сражении Платову из подчиненных ему 25 казачьих полков оставили лишь пять. В донесении царю Кутузов писал: «Казаки в сей день, так сказать, не действовали». Но казачья кавалерия сделала в тот день все, что смогла. Она оттянула на себя до 15 тысяч наполеоновских солдат (казаков было около 4,5 тысячи) и тем самым отсрочила французскую атаку на батарею Раевского. Характерно, что «бездеятельные» казаки захватили при Бородино до 500 пленных, общая численность которых едва достигала тысячи человек. По другим данным, в подчинении Платова в Бородинском сражении было только 10 полков, а в сражении участвовало только шесть. Но эти 10 полков, не составлявшие и 4 тыс., были полезнее 10 полков регулярной кавалерии (Лесин 2007). Что касается числа захваченных пленных, то и в других источниках оно также подтверждается. А ведь количество пленных всегда считалось далеко не последним показателем действий войск. В то же время остается общепризнанным факт, что ни до, ни после Платова ни один казак на Родине и за границей не удостаивался такого количества наград и отличий. Матвей Иванович Платов до сего дня считается самым знаменитым донцом. В 1814 г. в Лондоне было написано не менее пяти портретов атамана Платова — больше, чем в России, за всю его жизнь. В Британском музее хранилась пика 60-летнего донца Александра Землянухина, сразившего 39 французов (Шамбаров 2007). Оценка казаков и их боевого искусства французскими генералами очень высока, и это тем более значимо, что она звучит из уст противника. Если в начале вторжения в Россию Наполеон назвал казаков «жалкими арабами Севера», то при поспешном бегстве из нее он даже попытался создать по казачьему образцу из полков отряды крокусов, но те, конечно, не смогли воспринять особый строй казачьей духовности. По свидетельству современников, одни казаки уничтожили в той войне треть французской армии. Довелось казакам поучаствовать и в наведении спокойствия в Европе. Начиная с 1848 г., по Европе покатилась волна революций. В Австрийской империи восстали венгры. Николай I был вынужден помочь своей союзнице Австрии. В состав армии входило 8 донских полков. Вся военная кампания длилась полтора месяца. Большего времени казакам и не потребовалось, чтобы навести порядок и устранить противников. По-другому просто не могло и быть. Вот только один пример из той акции. В бою под Мюленбахом оказалось достаточно одной лишь лихой атаки 1-го Донского полка — и отряд мадьяр из 8 тыс. человек был разгромлен. Потери венгров составили 500 человек убитыми, 1800 попало в плен. Потери казаков: пять погибших и 34 раненых (Шамбаров 2007). Для сведения: казачий полк насчитывал около 900 человек. (Вспоминали ли венгры об этом в 1956 г., начиная свое восстание против режима, установленного еще Сталиным? — Н. Н.) Другой крупной кампанией, в которой участвовали казаки, была Крымская война 1854—1855 гг. Вторжение англо-французских войск в Крым в 1854 г. было воспринято как национальное оскорбление. Войско Донское провело поголовную мобилизацию. Было выставлено 87 полков и 14 батарей. Казачьи полки действовали в составе русской армии во всех ее войнах против Турции. Только один штрих. В 1829 г. турки (19 тыс.) осадили крепость Баязет, неожиданно захваченную русскими. О подвиге защитников Баязета писал В. Пикуль, был снят телесериал. Но нигде даже не упомянуто об участии в этом героическом эпизоде казаков 12-го Донского полка полковника Шамшева, первыми обнаруживших врага и выигравших бой с его авангардом (кстати, через 90 лет в этом полку, по воле Шолохова, воевал Григорий Мелехов). Донские казаки в составе русской армии спасали армян от турецкого геноцида. В Армении в городе Гюмри (бывшая крепость Александрополь) в благодарность поставлен памятник донским казакам. На плите простая надпись — «Всевеликое Войско Донское». Великий князь Михаил Николаевич говорил: «Доблестные донцы в течение шестидесятилетней Кавказской войны постоянно делили с русскими войсками (курсив мой. — Н. Н.) труды и славу военных подвигов; многие из этих подвигов займут почетное место в истории». И опять немного статистики. В турецкую войну 1877—1878 гг. казачество выставило войско в 125 тыс. человек; составляя только 2,2% населения империи, они дали 7,4% состава армии, т. е. в три раза больше, чем прочее население, к тому же со своими снаряжением и лошадьми. Когда в 1870—1871 гг. был поднят вопрос об уничтожении Донского войска, военный министр был против, потому что 1) донские казаки, перейдя на солдатское положение, должны были бы платить подати, в два раза большие, чем подати крестьян, чтобы окупить полки только первой очереди; 2) потребовался бы единовременный расход в 20 млн руб. при переводе на солдатское положение; 3) став крестьянами, донские казаки давали бы гораздо меньше воинов, сравнявшись с прочими губерниями; 4) не было бы возможности выставлять полки 2-й и 3-й очереди. Капитан, а позже генерал Нессель, познакомившись с ними в бытность свою в России, говорил: «Полки первой очереди не заставляют желать ничего лучшего ни в смысле духа, ни в военном обучении. Полки второй очереди лучше запасных любой из европейских армий, призванных во время мобилизации, так как по крайней мере 2/3 казаков прослужили 3,5 года, не считая подготовки. В смысле дисциплины и умения владеть оружием они не уступят ни в чем европейской коннице». Перед Первой мировой войной казачьи полки только первой очереди почти равнялись регулярной кавалерии, составляя более 3/4 ее, с полками 2-й и 3-й очереди были более чем в два раза многочисленнее ее. Покорение Кавказа За «покорение» Кавказа Россия заплатила множеством жизней, и в немалой степени казачьими. За 60 лет на Кавказской линии перебывало 200 тыс. донцов, и только каждый десятый вернулся домой. В кавказскую кампанию особо отличился 17-й Донской полк, которым командовал человек-легенда — генерал Яков Петрович Бакланов. Около 20 лет он проводил блестящие операции против горцев, сделал два полка образцовыми. Будучи не в силах одолеть Бакланова в бою, Шамиль нанял лучшего стрелка, чтобы тот подстрелил его, говоря по-нынешнему, — заказал. Но Бакланов застрелил наемника, причем в честном поединке, а не из-за угла. После этого горцы стали считать его чертом, дьяволом. Вот один из эпизодов его боевой службы. 4 июля 1836 г. казаки Якова Бакланова в междуречье Чамлыка и Лабы обратили в бегство и преследовали на протяжении 15 км войско Шамиля, численно превосходившее сотню Дьявола в четыре раза. Два штриха к характеру Бакланова. Он всегда ходил в атаку в ярко-красной рубахе, видной издалека. И всегда оставался неуязвимым для пуль горцев. Еще больший — панический страх наводило на горцев знамя его полка. Оно было абсолютно черным с белым черепом и костями. Под ними надпись: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». (Под этим знаменем 17-й полк влился в Добровольческую армию, с ним остатки полка ушли из Крыма в вечную эмиграцию.) Отдавая еще раз дань памяти предкам, напомню, что полк генерала Якова Бакланова формировался из призывных казаков Хоперского и Усть-Медведицкого округов. ХХ век Первая мировая война В советской истории Первой мировой войне отводилось место, определяемое возведенной в ранг государственной религии коммунистической идеологией. Война рассматривалась исключительно империалистической, развязанной западными державами для передела мира, как предпосылка пролетарской революции. Вследствие такой установки, отечественные историки уделяли ей недостаточное внимание. Исследования в основном были направлены на изложение хода военных кампаний, а проявление героизма и доблести русской армии осталось «за бортом». В особой степени это коснулось представителей казачества, в том числе и донского. Между тем донские казачьи соединения и части количественно составляли значительную долю российской армии: около трети всей русской кавалерии, около 40% казачьей конницы, а также донские казачьи артиллерийские дивизионы и батареи, пешие батальоны. По оценкам различных историков, Донское Войско было представлено в Первой мировой войне 100—150 тыс., т. е. доля мобилизованного мужского населения составила около 21%. Первая мировая для ее современников была, прежде всего, войной за независимость и целостность Родины. И совсем не случайно она расценивалась как вторая отечественная война после войны 1812 г., осталась в народной памяти как Великая война, а потому вызвала небывалый подъем патриотизма русского народа. Не было исключением и донское казачество. В силу специфики военного уклада казаков их части стали первыми из мобилизованных на фронт. А первые фронтовые соединения, образовавшие так называемые войска завесы, прикрывавшие линию фронта до полной мобилизации и развертывания российской армии, большей частью состояли именно из казаков. Описать доблесть и героизм, все воинские подвиги донского казачества периода Великой войны попросту невозможно. А потому речь пойдет о наиболее ярких страницах служения Отечеству не всех донцов, а только представителей малой родины автора — казаков-воинов Хоперского округа Войска Донского. Здесь формировались 1, 4, 13, 17, 18, 31, 35 и 38-й Донские казачьи полки. 4, 13 и 17-й Донские казачьи полки находились в войсках завесы с первого дня войны, именно им выпала честь первых выстрелов и первой крови. 1, 4, 13 и 17-й полки являлись частями первой очереди, т.е. они несли службу постоянно, в том числе и в мирное время, и были лучшими полками Войска Донского. Об этом можно судить хотя бы по тому, что вечными и почетными их шефами были великие российские полководцы. И полностью именовались эти полки так: 1-й Донской казачий генералиссимуса Князя Суворова-Рымникского полк (с 21 января 1914 г. по 4 апреля 1917 г. полк имел шефство Его Императорского Величества Государя Императора Николая Александровича). Дислоцировался в Москве. Знаки отличия полка: полковое Георгиевское знамя «За подвиг при усмирении Трансильвании в 1849 году» и знак отличия на головные уборы «За отличие в сражении при Шейнове 1877 года». 4-й Донской казачий графа Платова полк. Дислоцировался в городе Щучине Ломжинской губернии Варшавского военного округа. Знаки отличий полка: полковое Георгиевское знамя «За отличную храбрость и поражение неприятеля в Отечественную войну 1812 года». 13-й Донской казачий генерал-фельдмаршала князя Кутузова-Смоленского полк. Знаки отличий полка: Георгиевское знамя за Персидскую и Турецкую войны 1827—1828 гг., знак отличия на головные уборы за Турецкую кампанию 1877—1878 гг. 17-й Донской казачий генерала Бакланова полк. Знаки отличий полка: Георгиевское знамя за подвиги во время Турецкой кампании 1828—1829 гг., знак отличия на головные уборы за 1877—1878 гг., черные башлыки. Остальные четыре полка входили в войска второй очереди. Казаки полков второй очереди были старше по возрасту, все они отслужили действительную службу в частях первой очереди, были опытными воинами, многие имели боевой опыт. И совсем не случайно кавалерами самых высоких военных наград в Великой войне стали именно донские казаки. Привожу отдельные эпизоды участия Донских казачьих полков, формировавшихся в Хоперском округе Войска Донского, в боевых действиях Первой мировой войны. Для простоты изложения и, соответственно, восприятия материала они будут представлены для каждого полка отдельно. На момент начала войны полки занимали определенную диспозицию (по данным Н. Рыжковой, 2008). 1-й Донской казачий полк (1-я кавалерийская дивизия, IV армейский корпус 1-й армии СевероЗападного фронта) Воюя на крайнем левом фланге своей армии, полк отличился в середине августа 1914 г. при набеге на город Алленштейн (ныне Ольштын, Польша) с выходом в тыл немецким частям (примечательно, что более века назад в этих местах донские казаки тоже отличились, но тогда ими командовал М. И. Платов). В набеге доблестно проявил себя сотник этого полка С. В. Болдырев, ставший первым русским офицером, награжденным самой почетной наградой — орденом Святого великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. В приказе говорилось: «... 20 августа 1914 г. высланный на утомленных конях в разведку с разъездом в 20 казаков проник в середину передвигавшихся частей противника, где несколько раз был преследуем и даже окружен, но, тем не менее, доставил своевременно важное донесение». В конце 1916 г. полк состоял при штабе 5-й армии Северного фронта. 4-й Донской казачий полк (4-я кавалерийская дивизия, XXIII армейский корпус 2-й армии СевероЗападного фронта) Полк успешно наступал в Восточной Пруссии (1914 г.) в самом авангарде своей дивизии и 2-й армии генерала А. Самсонова и вместе с ней попал в окружение. Весной 1916 г. полк участвовал в Нарочской операции, вошедшей в историю военного искусства как бессмысленное десятидневное истребление собственных войск. Шестнадцать русских дивизий под губительным огнем атаковали немцев в лоб. Наши потери составили 90.000 человек, у немцев — в 9 раз меньше. В конце 1916 г. полк состоял при штабе 5-й армии Северного фронта. 13-й Донской казачий полк (1-я Донская казачья дивизия, 5-я армия, Юго-Западный фронт) К началу боевых действий на Юго-Западном фронте была сосредоточена самая крупная группировка Донских полков — около их трети. А вскоре стали подходить эшелоны 3, 4 и 5-й Донских казачьих дивизий. В составе своей дивизии полк 1 августа 1914 г. перешел государственную границу в 75 километрах северо-западнее Львова, а на следующий день наголову разгромил пехотный и кавалерийский полки австрийцев. С сентября 1914 г. 1-я Донская казачья дивизия вошла в состав 9-й армии. В ноябре части дивизии подошли к Кракову. 2 ноября 1914 г. 13-й Донской полк после жестокого боя захватил посад Скала, в 17 км западнее Кракова. Пытаясь выбить казаков из посада, австрийцы понесли огромные потери, но овладеть им так и не смогли. Весной 1915 г. начались упорные бои в 75 км от современного Ивано-Франковска. Здесь особо проявили себя полки 1-й Донской казачьей дивизии. Несколько эпизодов из тех боев. Преследуя австрийцев, казаки были контратакованы 10-м полком венгерских гусар. Есаул 13-го Донского полка Григорий Апостолов во главе двух сотен пошел в атаку. Казаки изрубили более 70 гусар, взяли в плен 39 человек, остальные панически бежали. Потери казаков — 2 казака убиты и 4 ранены. На следующий день взвод хорунжего Воинова следовал в головной колонне и был атакован из засады целым эскадроном гусар. Не теряя ни секунды, казаки развернулись и атаковали. Исход скоротечного боя: изрубив большую часть эскадрона, казаки взяли в плен 39 венгерских гусар. 29 апреля 1915 г. подъесаул Матвей Апанасов во главе 1-й сотни 13-го Донского полка атаковал в конном строю два спешенных эскадрона гусар с пулеметами. Под губительным ружейно-пулеметным огнем донцы выбили неприятеля из окопов и захватили около 50 пленных. До конца 1916 г. полк продолжал воевать в составе дивизии на Румынском фронте. 17-й Донской казачий полк (2-я Сводно-Казачья дивизия, 8-я армия, Юго-Западный фронт) Полк начал активные боевые действия 18 августа 1914 г. с прорыва обороны австрийцев у Злочева (58 км восточнее Львова), затем почти без сопротивления были взяты Львов и Галич. За несколько недель боев потери австрийцев составили около 356 тыс., в том числе около 100 тыс. пленными. 25 сентября 1914 г. на позиции 17-го донского полка пошел в массированную атаку австрийский пехотный полк. Но казаки, мастерски заняв фланговую позицию, намертво задержали противника. Позднее в арьергардных боях баклановцы надежно действовали против превосходящих сил. В конце ноября и начале декабря 1914 г. полк воевал бок о бок с пехотной дивизией генерала Лавра Корнилова. Так, 11 декабря 1914 г. на Дуклинской позиции спешенные сотни полка во главе с подъесаулом В. Фолометовым, хорунжими Н. Путягиным и А. Степановым успешно выбили врага из трех рядов окопов и захватили в плен более сотни австрийцев. Позднее баклановцы надежно прикрывали вынужденный отход дивизии. За эти подвиги все три офицера были награждены Георгиевским оружием. Вечной славой покрыла себя Донская бригада 2-й Сводно-казачьей дивизии, одним из полков которой был 17-й Донской казачий полк. В ночь с 11 на 12 сентября 1915 г. при штурме деревни Железница в Галиции, в которой немцы организовали хорошо укрепленную линию обороны, донцы-баклановцы, имея только винтовки без штыков и шашки, буквально пробили оборону. К концу 1915 г. война все более стала приобретать позиционный характер. В связи с этим из казачьих полков были сформированы партизанские отряды для действий за линией фронта. Осенью 1915 г. в полесье успешно действовал отряд 17-го Донского полка под руководством полковника Ким Ин Шу (!). Весной 1916 г. началась величайшая четырехмесячная Галицийская битва, в которой ему довелось принять активное участие. В рядах 8-й армии он участвовал в Луцком прорыве, ставшем образцом наступательной операции. В конце мая 1916 г. 8-я армия пробила 16-километровую брешь во вражеской обороне и 25 мая взяла Луцк, пройдя за трое суток с боями 60 км. В августе 1916 г. начались жестокие бои на реке Стоход, деревни Рудка-Червище и Тоболы несколько раз переходили из рук в руки. 6 августа, когда, казалось, верх начал брать противник, на помощь уже отходившей пехоте подоспел 17-й Донской полк. Он своей решительной атакой буквально вырвал победу. Изрубив более 200 человек, казаки сами понесли значительные потери, но, увлекая за собой пехоту, изменили ход боя. В декабре 1916 г. полк в составе своей дивизии воевал уже на Западном фронте. 18-й Донской казачий полк (3-я Донская казачья дивизия, Юго-Западный фронт) 1 августа 1914 г. полк в составе своей дивизии прибыл в город Люблин на Перемышльском направлении и почти сразу же вступил в многочисленные бои в 50—60 км южнее Люблина. Начиная с 22 августа полк отличился в наступлении, а затем в течение двух дней преследовал отходящего противника и у местечка Фрамполь разгромил громадные обозы. Богатые трофеи казакам удалось захватить у г. Янов (58 км южнее Люблина). Временно оторвавшись от своей пехоты, полк совершил успешный длительный рейд с многочисленными боями, добравшись до города Дембице у подножия Карпат. Участвуя в общей атаке русских армий 26—27 августа 1914 г., казаки прорвали фронт у села Драганы в районе Тарнавки. Три сотни 18-го Донского казачьего полка по открытой местности под массированным ружейно-пулеметным огнем атаковали три ряда укрепленных окопов, занятых 4-й германской дивизией. Шедшая за казаками пехота спокойно заняла взятые казаками окопы. В этом бою особо отличился казак Прыгунков, единолично захвативший в плен 6 немецких солдат и без потерь доставивший их в свои окопы. А урядник Пчелинцев, потеряв коня, сумел сориентироваться в сложной обстановке и заставил сдаться 5 немецких пехотинцев. После этого полк еще около месяца безостановочно преследовал немцев. Результатом этих боев было освобождение Восточной Галиции и территории австрийской Польши. За отличия в многочисленных боях было награждено Георгиевскими крестами 26 казаков 3-й Донской казачьей дивизии. Среди награжденных был казак 18-го Донского казачьего полка Алексей Климов. В одном из боев он спас жизнь помощнику командира полка войсковому старшине Шляхтину, под которым в рукопашном бою была убита лошадь. В конце 1916 г. 18-й Донской казачий полк участвовал в боевых операциях румынского фронта. (В 18м Донском казачьем полку с первых дней войны служил мой дед — донской казак Керенцев Петр Евдокимович, павший, по сведениям односумов, в 1916 г. и оставивший сиротами трех малолетних дочерей.) 31-й Донской казачий полк (II армейский корпус 2-й армии Северо-Западного фронта) Полк отличился, когда 2 июня 1916 г. под командованием есаула Безмолитвенного донцы после форсирования реки Стрыпы (приток Днестра) несколько верст гнали врага и нанесли ему существенный урон. При новом наступлении, чуть южнее первого, казаки 31-го полка, раздевшись донага, вплавь форсировали Днестр и с присущей им лихостью перекололи пиками и пленили охранение, а затем удерживали плацдарм до подхода основных подкреплений. В конце 1916 г. 31-й Донской казачий полк был задействован в боях на Юго-Западном фронте. 35-й Донской казачий полк (I армейский корпус 2-й армии Северо-Западного фронта) Во время Лодзинского сражения в ноябре 1914 г. отличился 35-й казачий полк, который атакой в конном строю у деревни Новосольна буквально разметал германский отряд, готовивший внезапный удар по нашему расположению. Атака донцов позволила нашей пехоте вернуть утраченные было позиции. В марте 1916 г. полк, как и 4-й Донской казачий, понес значительные потери в Нарочской операции в ходе непродуманного командованием бессмысленного и кровавого наступления на оборону противника. В декабре 1916 г. 35-й казачий полк воевал в составе Румынского фронта. 38-й Донской казачий полк (XXIII армейский корпус 2-й армии Северо-Западного фронта) Во время трагических боев за выход из окружения в августе 1914 г. 2-й армии (примерно в 90 км севернее Варшавы) полк понес сравнительно небольшие потери только благодаря самоотверженным действиям 6-го Донского казачьего полка, захватившего и долгое время удерживавшего переправу. В конце 1916 г. 38-й Донской казачий полк был задействован в боях на Юго-Западном фронте. На долю донских полков, входивших в состав 2-й армии (4, 31, 35, 38-й), выпала тяжелейшая участь. Как известно, 2-я армия в Восточной Пруссии была окружена и разгромлена. Командующий армией генерал А. В. Самсонов (в 1907—1909 гг. Наказной атаман Войска Донского) предпринял отчаянную, но, к сожалению, неудачную попытку выйти из окружения. Находившаяся на острие группа прорыва (15-я и 20я отдельные Донские казачьи сотни), буквально своими телами прикрывая отход штаба 2-й армии, полностью героически погибла, стремясь прорвать кольцо германских войск. В ночь на 17 (30) августа 1914 г., как честный русский офицер, А. В. Самсонов застрелился. Большое количество донцов из этих полков вместе с другими русскими солдатами попали в плен. Из окружения удалось вырваться едва ли больше трети казаков. Однако, попав в плен, казаки не могли примириться со своей участью. На Дону плен во все времена считался неизгладимым позором. А потому при первой же возможности казаки бежали из плена, многие неоднократно. Перечислить все удачные побеги невозможно. Отмечу только, что в соответствии со специальным постановлением Военного Совета, принятым в ноябре 1916 г., все нижние чины, бежавшие из плена, после проверки всех обстоятельств их пленения, непременно направлялись в столицу, где им торжественно вручались честно заслуженные Георгиевские медали. Казакам вручал медали лично император Николай II, а всем остальным — начальник Генерального штаба, что свидетельствовало об особом отношении царствующей династии к казакам. (Пройдет 30 лет и по приказу Сталина попавшие в плен бойцы и командиры Красной армии будут объявляться предателями, и вместо наград их будут ждать лагеря Сибири и Колымы.) Таковы краткие сведения о боевом пути и подвигах казачьих полков Хоперского округа. Если оценивать в целом вклад Войска Донского в Первую мировую войну, то даже извечный скептик вынужден будет признать, что донцы совершили во имя Отечества общий подвиг всем своим Войском. Этому способствовали как система воспитания и подготовки молодых казаков к воинской службе, так и принципы формирования Донских полков. Не случайно с 1912 г. вся русская кавалерия начинает формироваться по казачьему образцу (Рыжкова 2008). До сих пор речь шла о деятельности крупных подразделений — казачьих полков. Очевидно, следует сказать и об отдельных казачьих сотнях. На их счету не меньше блестящих операций и подвигов. Вот только несколько примеров их деятельности, связанной, как правило, с разведкой. 12 октября 1914 г. казак 35-й отдельной сотни Логвин Медведев, посланный в разведку, один взял в плен и доставил в штаб более 30 австрийцев. Старший урядник той же сотни Козьма Аксенов, посланный в разведку в тот же день с 10 казаками, захватил в плен 85 австрийцев. Всего же казакам 35-й отдельной Донской казачьей сотни удалось за два месяца взять в плен 180 австрийцев, счет убитым врагам казаки не вели. Потери казаков за это время составили лишь 8 человек. Приведу обобщенные сведения о месте и роли донских казаков в Первой мировой войне. Военное положение на территории Войска Донского было введено с 24 июля 1914 г., а уже 1 августа на фронт прибыли Донские полки второй очереди. Первоочередные же с самого первого дня вошли в войска завесы на всех сформированных фронтах. В конце июля и начале августа казачья конница приступила к активной разведке расположений противника, нередко перераставшей в стычки и столкновения. По объявлении мобилизации Донское Войско выставило следующие строевые части: 2 гвардейских и 54 армейских полка 6-сотенного состава, 108 отдельных и особых конных сотен, 22 конные батареи 6орудийного состава. На 1 января 1915 г. на действительной военной службе в донских строевых частях состояло 90 557 человек, в том числе на театре военных действий — 74 955 человек, в Казанском военном округе — 613, в Области Войска Донского — 14 989 человек. Кроме того, на конец 1914 г. 67 отдельных и особых донских казачьих сотен несли необходимую гарнизонную службу в 9 городах России, от Киева и Одессы до Перми и Екатеринбурга, и везде они имели военно-стратегическое значение (Рыжкова 2008). Именно донцы выполняли самое ответственное задание — охрану Ставки ВГК и штабов фронтов и армий. До конца войны количество донских частей не только не уменьшилось, а, наоборот, увеличилось еще на 4 полка и Донскую пешую бригаду 6-батальонного состава. А ведь надо было еще пополнять все части, компенсируя боевые потери, что и делалось в необходимом количестве, и только донскими казаками. О высоком боевом духе донских казачьих полков говорит то, что в отличие от других частей русской армии в них никогда не было проблем с пополнением — в них бежали добровольцы со всего Дона. Так, в мае 1915 г. в 26-й Донской казачий полк самовольно добровольцами на фронт прибыли 12 казаков (по 6 человек из Новочеркасской и Урюпинской местных команд). Донцы продолжали честно исполнять свой воинский долг до конца. Так, в декабре 1917 г. на фронтах все еще продолжали нести службу следующие казачьи части: на Северном фронте — 13 полков, 2 батареи и 10 отдельных и особых сотен; на Западном фронте — 1 полк, 4 батареи и 4 сотни; на Юго-Западном фронте — 15 полков, 7 батарей и 15 сотен; на Румынском фронте — 11 полков, 2 батареи и 15 сотен. Некоторые донские части оставались на фронте до февраля 1918 г. Например, на Юго-Западном фронте несли службу 2 казачьих полка, 2 батареи и 10 сотен. Высокие боевые качества и доблесть донцов подтверждают следующие цифры. За годы Первой мировой войны 193 донских офицера и более 37 тыс. нижних чинов были награждены высшими знаками воинской славы — орденом Св. Георгия, Георгиевским оружием, Георгиевскими крестами и медалями. Первым нижним чином, удостоенным самой высокой солдатской награды — Георгиевского креста, стал донской казак, уроженец хутора Нижне-Калмыковского Усть-Хоперской станицы Области Воска Донского, приказный (ефрейтор) 6-й сотни 3-го Донского имени Ермака Тимофеевича полка Кузьма Фирсович Крючков. Четверка казаков, стоявшая в дозоре, обнаружила отряд немецких драгун из 27 человек. Казаки 12 верст преследовали их. В ходе неравного и жестокого боя 22 немца было убито, двое пленено, и только троим удалось бежать с поля боя. Во время перевязки в лазарете на теле Крючкова было обнаружено 16 ран от пик и сабель, у остальных казаков — тоже по нескольку ран. Сильно были изранены и кони казаков. У коня Крючкова 11 ран и уколов, у другого коня — десять. В. Шамбаров пишет: «В Галиции крупные силы австрийцев прорвали фронт 8-й армии. Генерал Брусилов направил к прорыву последний резерв, дивизию донского казака Алексея Максимовича Каледина. Приказ гласил: “12-й кавалерийской дивизии — умереть. Но умирать не сразу, а до вечера”. Понимая, что массы неприятеля его раздавят, Каледин решился на отчаянный шаг — собрал все, что у него осталось, и, несмотря на жестокий огонь, бросил в лоб на наступающего врага конную лаву, лично возглавив атаку. Австрийцы не выдержали и в панике покатились назад». При всем уважении к русскому солдату позволю себе сомнение в двух моментах. Первое. Едва ли какой-либо другой, не казачьей, части было целесообразно отдавать приказ в такой форме! Второе. Едва ли она смогла бы совершить то, что совершили казаки Каледина. Как солдат, Каледин не мог не выполнить приказ начальника, даже такой. Но после этого случая он, осознав, что для Брусилова жизнь казака не имеет никакой ценности, порвал с ним все отношения. Наряду с победами, казачьим частям случалось терпеть и поражения. Так, например, 17 июня 1916 г. во время конной атаки под Олешвой лавы 6-й Донской казачьей дивизии попали под сильнейший ружейно- пулеметный огонь неприятеля. По свидетельствам очевидцев, «геройская дивизия была расстреляна», атака захлебнулась, дивизия понесла невиданные для конницы потери. Справедливости ради надо отметить, что в ходе войны было потеряно одно боевое знамя — 42-го Донского казачьего полка. Нисколько не защищая казаков, все же скажу, что полк этот был третьеочередным, а такие полки постоянно использовались посотенно: для разведки, охранения, конвоирования и других нужд. Если говорить о жертвах, понесенных казачеством во время войны, то они, конечно же, были немалыми. В то же время во многом благодаря высокому воинскому профессионализму казаков, их умению стойко сражаться и в конном, и в пешем строю общие потери среди них были гораздо меньше потенциально возможных. Цифры общих потерь донских казачьих частей таковы: убито в боях — 182 офицера и 3444 казака, ранено и контужено — 777 офицеров и 11 898 казаков, без вести пропало — 54 офицера и 2453 казака, попало в плен — 32 офицера и 132 казака. Это был самый низкий процент боевых потерь из всех родов войск русской армии. Гражданская война Вроде бы негоже говорить о воинской славе в связи с такой войной — свои убивают своих, и можно отыскать немало примеров, когда чудеса храбрости проявляли как «белые», так и «красные» казаки. Но есть факты, настолько поражающие, выходящие за рамки обычного здравого смысла, обойти которые просто невозможно. Нижеописанный эпизод взят из книги В. Шамбарова «Казачество». Под Изюмом возникла необходимость взять укрепленную позицию красных, расположенную на холме. Штурмовать в лоб кавалерией было бессмысленно. Командир дивизии увидел в бинокль, как пять всадников поднимаются по склону холма. Адъютант пояснил, что это казачьи офицеры, которые пили и решили, что они впятером возьмут этот курган. Все головорезы. «Красные даже не стреляли по пяти всадникам, едущим к ним шагом. Они были так уверены в неприступности своей позиции, что подумали о парламентерах. Они вышли толпой из окопов навстречу всадникам. Ведь ничего угрожающего в них не было. Ни выстрела. Все, и белые, и красные, с напряжением следили за пятью, которые, все шагом, поднимались на курган... Вот осталось между ними и толпой красных несколько десятков шагов. …Потом они выхватывают шашки и врезаются в толпу. Крики, отдаленный шум, выстрелы. Обе батареи дали залп из всех орудий и покрыли курган беглым огнем. Курган покрылся разрывами... Красные были частью порублены, погибли от нашего огня... Нашли изуродованные тела пяти. Все покрыты ранами. Двое еще были живы. Один открыл глаза и прошептал: “А все же... взяли...”. — И тут же умер. Другой, с двенадцатью ранами, выжил. Казаки живучи». Вот в этих словах «казаки живучи» сквозит пренебрежение, воспитывавшееся в среде российского офицерства, по большинству дворянского, к «казачкам». Так можно было сказать о собаке, но не о казаке. В другой книге, другим автором сказано о казаках буквально следующее: «В подобных случаях казаки замечательны. Потомки разбойников, они применяются к обстановке. Никаких разговоров, ни паники, ни растерянности. Мрачно, молча, и только». Высокая вроде бы оценка казаков, но опять — «потомки разбойников». Вот такое отношение к казакам было у большинства представителей не только офицерства, мещан, но и у ученых-историков (Мамонтов 1999). И еще несколько штрихов из того времени: «Справа батальон красных атаковали два десятка казаков. Красные бросили винтовки и сдались. Было их человек шестьсот». Все знают о подвиге Алексея Маресьева, он стал Героем Советского Союза, ему посвящены книга «Повесть о настоящем человеке», опера. Но задолго до него на Дону в Гражданскую войну прославился своей удалью сотник Гавриленков. Несмотря на ампутацию ног, он прекрасно держался в седле и активно участвовал в боевых действиях. В Гражданскую войну особо был известен Гундоровский полк. Само название «гундоровец» стало на Дону синонимом отважного доблестного воина. Станица Гундоровская (ныне Донецк, Украина) славилась необычайным мужеством воинов. Большинство станичников в Первую мировую войну служили в 10-м полку 3-го конного корпуса. Состав Гундоровского полка не изменился и при реформировании станичных частей в номерные. Большинство из них были георгиевскими кавалерами, и сам полк носил гордое имя Георгиевского. Когда возникала необходимость в пополнении, писали в станицу: «Нас мало, высылайте пополнение». И станичники шли на подмогу, невзирая на возраст. П. Н. Краснов так вспоминал о ведении боев гундоровцами. «Если противник был в 10 раз сильнее — это считалось нормальным для казачьего наступления. Такой тактикой генерал А. К. Гусельщиков (командир полка) с 2—3 тыс. человек уничтожал и брал в плен целые дивизии Красной Армии в 10—15 тыс. человек с громадными обозами и десятками орудий. 28 июня 1920 года в Северной Таврии на Гундоровский полк налетело 12 конных полков Жлобы, поддержанных броневиками. В жестокой сече Гундоровский полк погиб почти целиком. Численное неравенство усугубляло еще и то, что донская конница все еще оставалась безлошадной (курсив мой. — Н. Н.)». На знамени Гундоровского полка был, не без вызова, вышит девиз: «Не боимся никого, только Бога одного». В СССР еще долгие годы недобрым словом поминали казаков-гундоровцев, подтверждая, что героизм полка был не пустым домыслом эмигрантов-романтиков (Фирюлин 2004). «За все время гражданской войны красная конница ни разу не приняла сабельного удара махновской кавалерии, хотя численно всегда превосходила последнюю... Совсем иное — казачьи полки Деникина. Они всегда принимали сабельный удар и всегда шли полным карьером на неприятеля, не дожидаясь, когда огонь орудий и пулеметов дезорганизует его» (Аршинов 1995). Конечно, не всегда казаки были на вершине воинской славы. Исход сражения решало, особенно в конце Гражданской войны, множество причин. В немалой степени он определялся личным составом противников. Результат противоборства с обеих сторон казачьих частей мог быть любым – противники одинаково хорошо знали тактику, применяли одни те же боевые приемы и уловки. При столкновениях казаков с красногвардейцами, особенно в начальном периоде, последние, как правило, не могли оказать казачьим частям какое-либо серьезное сопротивление и обращались в бегство либо массово сдавались в плен. Так, в апреле 1918 г. при освобождении Новочеркасска только в двух эпизодах красные потеряли убитыми более 100 человек, и около 400 было пленено. Потери казаков – несколько раненых. Особо подчеркнем, что, действуя в основном холодным оружием, казаки захватили бронепоезд и броневик. Еще пример. 25 мая 1919 г. в бою под ст-цей Казанской казачье ополчение, состоящее из стариков и женщин (около двух тысяч шашек), разгромило 12-ю пехотную дивизию красных, порубив их не менее трех тысяч. При атаке погибло 111 казачьих стариков и две девушки. Вот мнение генерала А. К. Кельчевского, начальника штаба Донской армии в период Гражданской войны: «Пешие части (казачьи. — Н. Н.) совершенно не приспособлены к пешему бою». (А по-другому не могло и быть. Все лучшие качества казак мог проявить и проявлял на коне. Первая мировая война стала позиционной, и противники, закопавшись в землю, месяцами не меняли линии фронта, когда успех определялся не маневром, а превосходством в огневой мощи артиллерии и пулеметов, а казачьей коннице не находилось возможности, в большинстве случаев, показать свою выучку и удаль. — Н. Н.) А вот что пишет Врангель: «Кажется, 12 апреля (1919 г.) я узнал, что занимавшие участок Манычского фронта донцы под начальством генерала Мамонтова понесли жестокие потери и, оставив большую часть своей артиллерии, отходили на запад... Донские части окончательно потеряли всякую боеспособность, совершенно разложились. Перед наступающей конницей красных казаки... бежали за Дон» (Врангель 1991). (К этим словам надо относиться все-таки критически. Во-первых, Врангель никогда не питал особых симпатий к донцам, во-вторых, бежали уже «разложившиеся» казаки, т. е. те, кто не знал и не понимал мотивов этой бойни и, не доверяя Врангелю, бежал, но бежал за Дон, чтобы там принять участие в защите своих станиц. — Н. Н.). То, что Врангель был, мягко говоря, неправ, свидетельствует ход дальнейших событий. «Разложившиеся» казаки через четыре месяца под руководством все того же К. Мамонтова, совершили легендарный рейд в глубокие тылы территории, контролируемой Советской властью. Собрав корпус из 15 казачьих полков, численностью 9.000 шашек при 20 орудиях и нескольких броневиках генерал Мамонтов в районе ст-цы Урюпинской 4 августа 1919 г. ударил на красных в северо-западном направлении, прорвал их фронт и двинулся на север, поражая противника в попутных боях (Энциклопедия казачества 2007). Корпус занимал последовательно Тамбов, Козлов (нынешний Мичуринск), Орел, Ранненбург, Лебедянь, Елец, станции Касторная и Грязи, Воронеж. По пути казаки уничтожили склады с сотнями тысяч снарядов и другого вооружения, захватили в плен более ста тысяч красноармейцев, но, будучи не в силах контролировать такую массу пленных, распустили их по домам. Корпус достиг огромных успехов, но нанести решительное поражение постоянно пополняемым силам красных без поддержки добровольческой армии не смог. 18 сентября части Мамонтова прорвали фронт, вернулись на Дон и снова вошли в состав Донской армии. Казачий обоз при этом растянулся на 23 версты, но, несмотря на это, все прошло благополучно. Казаки навели такой страх, посеяли такую панику, что Ленин уже помышлял о бегстве правительства из Москвы. Великая Отечественная война В Великой Отечественной войне принимали участие несколько корпусов и соединений, имевших в своем названии слово «казачий», но, по большому счету, кроме этого, ничем по сути не отличавшихся от обычных воинских соединений. (Речь не идет о кавалерийских корпусах генералов Доватора и Белова, участвовавших в битве за Москву. Это известно практически всем.) Интересен другой факт. В истории мировых войн, наверное, последние кавалерийские атаки обороняющегося противника произошли 2 августа 1942 г. под станицей Кущевской, а 3 августа — под станицей Шкуринской. 13-я казачья дивизия разгромила 101-ю горнострелковую дивизию «Зеленая роза», 4-ю горнострелковую дивизию и два полка СС. Казаки продвинулись на 12 км, оставив на поле боя 8 тыс. немцев. «Все, что я слыхал о казаках с времен войны 1914 года, бледнеет перед теми ужасами, которые мы испытываем при встрече с казаками теперь. Одно воспоминание о казачьей атаке повергает меня в ужас и заставляет дрожать. Казаки — это вихрь, который сметает на своем пути все препятствия и преграды. Мы боимся казаков, как возмездия всевышнего» — так писал домой немецкий солдат Альфред Курц, позже зарубленный казаками. «Передо мной казаки. Они нагнали на моих солдат такой страх, что я не могу продвигаться дальше» — слова фашистского полковника после боя под Шкуринской. «Перед нами встали какие-то казаки. Это черти, а не солдаты. Живыми нам отсюда не выбраться», — писал офицер-итальянец, уцелевший все-таки под станицей Кущевской. Эти строки станут последними, повествующими о казаках-воинах, казаках-защитниках Отечества. Были еще другие войны, большие и малые, где казаки не посрамили родного Дона. Но и того, о чем поведано, пожалуй, достаточно для восприятия казачества как особого рода российского воинства. Казачья кровь Донские казаки, вы — соль земли, Исток ее глубинного здоровья, За пять веков одни лишь вы смогли Родную землю впрок удобрить кровью. Ни золота, ни денег отродясь Не зарывали в землю на подворьях, России отдавали, помолясь, Последний долг все поколенья кровью. А матери растили сыновей С надеждой, верой в Бога и любовью, Но за свободу на земле своей Сыны опять расплачивались кровью. И кровь казачья как река лилась В России и в далеком заграничье, Да понапрасну — оборвалась связь: Другие время, песни и обычаи. И в наших жилах нет теперь того, Что в них бурлило с Ермаком и Стенькой, В седле уже не встретишь никого, Станицы превратились в деревеньки. Ужели понапрасну кровь лилась, Ужель былая слава не вернется, И на кругах казачьих наша власть Достанется отныне инородцам? Случится так, вовеки не простят Деды и прадеды — в гробах перевернутся, Святые, что по горницам висят, К нам от стыда спиною повернутся. Казачество, налейся силой вновь И, обратясь к своим далеким предкам, За Дон, за Веру проливавшим кровь, Стань Всевеликим Войском крепким. Н. Нестеров КАЗАЧИЙ НРАВ Руби меня, татарская сабля, не тронь, боярская плеть. Казачья пословица Собирательный образ казачества, выписанный в разные времена его исследователями и наблюдателями, был далеко не одинаков и определялся позицией, которую занимал автор по отношению к казакам, эпохой, политической и общественной ситуацией. Оценки и характеристики казачества, представленные в этом разделе, ориентированы на наиболее значимые и исторически обоснованные для казачества в целом стороны и особенности этого социума. Таковыми являются патриотизм, воинское братство, отношение к государю, воле, чести, воинской службе, женщинам, к товарищам и недругам. Типичное мнение всех противников казачества, но высказанное не соотечественником, а просвещенным европейцем, следующее: «В новое время символом зла, якобы исходившим от императорской России, стал именно образ казака — излюбленного героя карикатур, направленных против нас, во всех европейских газетах... Предшественник марксизма Лассаль наставлял в своих сочинениях: “Отчего русский казак так отстал в развитии? Оттого, что он способен жрать сальные свечи и рад, если может напиться скверной сивухи”. Это печаталось в русском переводе в 1908 году без возражений. Кабинетный революционер, сын богатого торговца, в глаза не видел ни одного живого казака, это известно. Ясно другое: казак, как образ русского могущества, должен быть опорочен» (Семанов 1992). Наши отечественные борзописцы не только недалеко ушли, а очень качественно и выразительно «переплюнули» его. (Оценки казачества высокими отечественными деятелями новой революционной власти приведены в других главах.) Таких мнений о казаках буквально единицы. На порядок больше противоположных. Вот впечатления англичанина Самуила Киттля, посетившего Область Войска Донского в начале XIX в.: «Во всем свете нет народа, носящего более чистой одежды — будь то молодежь или старики, их руки — всегда чисты, волосы — избавлены от насекомых, их зубы — белы, цвет лица — чист и здоров... Население очень весело и общительно, их церкви гораздо лучше построены (и в смысле архитектуры и внутренних украшений), чем наши английские... Казачьи дома гораздо лучше русских». Немец Байер, наблюдая казаков в Дрездене (1814 г.), отметил: «Казачьи черты лица исключительно мужественны, среди них нет ни искаженных, ни отталкивающих черт». Американец Мак-Фарлен записал в дневнике (1850 г.) следующее: «Сравнительно высокое образование донских казаков, их трудолюбие и порядок, чистота их жилищ хорошо известны». Я верю этим словам. Не в последнюю очередь потому, что вырос среди таких людей. Разве можно приводить в качестве примера дикости казака его обязанность в соответствии с требованиями «Униформы степовых казачьих войск» иметь при себе в военно-походное время платяную щетку, мыло, полотенце, ножницы, гребень, иголки, нитки, шило и пр.? Самая весомая причина, дающая повод для опаски, была проста. Она коренилась в глубинах казачьего духа, его, как нынче модно говорить, менталитете, доминантой которого было то, что именно казаки до конца остались носителями старых воинских традиций Империи и рыцарской чести. Во все времена «реакционными» в понимании либералов были такие понятия, как «самодержавие», «православие», «народность», а одним из воплощений зла являлся защитник основ прошлой жизни России — казак. Начиная с ХVI в., однажды присягнув Московскому государю, поклявшись на кресте в верности ему и Отечеству, донские казаки ни разу не изменили крестной клятве. Исключение — их отношение к центральной власти в Смутное время, но, во-первых, далеко не все донцы примкнули к «воровским» казакам, во-вторых, в тот период междуцарствия (Борис Годунов, Шуйский, семибоярщина, два Лжедмитрия) обезумела вся Россия (как метко отметил один из историков, «в умах людей случилось короткое замыкание»), и, в-третьих, что самое главное, казаки сыграли основную роль в восстановлении законной монархии, поставив на престол подлинного царя, первого Романова — Михаила Федоровича. При этом «подлинность» монарха понималась не столько как его «доброта» в отношении казаков, сколько как легитимность. Поэтому едва ли для казаков могло быть нормой выбирать «государей» из своей среды. Они были готовы подчиниться лишь «природному» государю, но сделать безошибочный выбор в самозванческой круговерти смутных времен было практически невозможно... Донской казак с рождения был твердо убежден в непогрешимости своего монарха, и даже мысли не держал об ослушании его приказов, пусть и несправедливых (Бреэре 1992). В свою очередь и российские монархи (правда, до поры до времени) избирательно подходили к издаваемым законам, учитывая особенности казачьего духа, на что казаки отвечали безусловной преданностью. Вот один из характерных для той эпохи примеров. Когда в 1705 г. в Астрахани вспыхнул бунт стрельцов, убивших воеводу и с ним 300 человек, на их взгляд, более виновных в притеснениях, казаки приняли в его подавлении самое активное участие. Причиной бунта были нововведения Петра («…приказывают брить бороды, носить немецкое платье и курить табак, приказывают поклоняться кумирам, наложили тяжкие подати»). Почему же казаки не поддержали астраханцев? Причина проста. Петр, побаиваясь донцов, не распространил на них свои требования. Казаки гордились, что они «взысканы паче всех подданных», их «не коснулся государев указ о платье и бородах»; «мы живем по древнему нашему обычаю, ...мы не насмехаемся друг над другом» (Сухоруков 1990). После этого казаки прониклись еще большим самоуважением, осознали свою значимость для государства. Вся история России убедительно свидетельствует о преданности и послушании казаков высшей власти. Так было перед Отечественной войной 1812 г. Эта история едва ли известна широкому кругу. Наполеон, готовясь к войне с Россией, уделял большое внимание настроению ее подданных, не только в обеих столицах, но и на окраинах. Тогда в его бедовой голове появилась заманчивая идея — повернуть донских казаков против государя. Прочитав про восстания Степана Разина и Емельяна Пугачева, он только укрепился в этой мысли. Уже в 1810 г. на земли Войска Донского под видом странствующих монахов, актеров, торговцев и даже русских офицеров были направлены многочисленные шпионы, в задачу которых входила разведка не только военного положения, но и настроений в среде казачества, их отношения к императору. Наполеон дал конкретные указания — заложить очаги восстания у «военизированного казачества», разведать настроения «казацкой нации». Донесения агентов в основной своей массе сводились к тому, что казаки терпеть не могут великороссов, примерно как ирландцы англичан, что в случае начала военных действий казаки будут плохо сражаться. Подозреваю, что агенты были хорошо осведомлены о том, каких данных ждет от них император. Как далеко это было от реальности, показали уже первые бои после перехода французами Немана. Прикрывая арьергард второй армии, казаки Платова разбили на голову 9 полков хваленой французской кавалерии. Казалось бы, пора и уняться корсиканцу, ан нет. Уже после захвата Москвы он посылает на Дон во главе с графом А. С. Пляттером новую разведывательно-агитационную группу, задача которой — найти смелого и авторитетного казака типа Емельяна Пугачева и, посулив ему и его сподвижникам деньги и славу, организовать казачий бунт в тылу у русских войск. Но миссия оказалась невыполнимой. У станицы Качалинской ее атаман Варламов арестовал незадачливого графа и отправил в Петербург. Александр I приказал поступить с ним по законам военного времени. Еще пример. Когда в 1825 г. кучка просвещенной дворянской молодежи задумала изменить государственный строй России и организовала заговор и мятеж, правда совершенно по-дилетантски, среди множества офицеров, вошедших в этот кружок, не оказалось ни одного казачьего. Этот факт с признательностью к казакам отметил, едва ступив на престол, новый император Николай I. Свое отношение к казачеству он выразил и в последней воле, приказав похоронить себя в форме Лейб-гвардии казачьего полка (!). Когда у историка В. Сухорукова, близкого к кругам декабристов, К. Рылеев и А. Бестужев спросили о том, как казаки воспримут восстание, он ответил так: «У нас и думать об этом нечего, ибо казаки привержены к царю и никак не могут сообразить другого порядка вещей» (Коршиков, Королев 1988). Почти через столетие большевики, задумывая переворот, не в последнюю очередь были озабочены мыслью — чью сторону примет донское казачество. Их сомнения одной фразой развеял писатель А. Куприн: «Его (казачество. — Н. Н.) ни за что не соблазнят: ни бред коммунизма, ни блажь интернационала, особенно, когда после горького долгого опыта жизнь войдет в нормальную колею». Вопрос верности присяге и соблюдения казачьей чести был одним из наиболее щепетильных и в то же время острых. События на Дону, последовавшие за 1917 г., полны примеров жесткого противостояния в этом вопросе «отцов и детей». Вспомним хотя бы «Донские рассказы» Михаила Шолохова. Еще пример. Нарком первого Донского Советского правительства Семен Кудинов вспоминает, что старый хуторянин забил колом насмерть сына-фронтовика за то, что тот большевик. Парализованный обычаем слепо чтить родителя, сын не оказал сопротивления. Все произошло по старинному казачьему укладу: «Отец в дому, как Авраам в раю. Авраам в раю первый, и отец в доме первый есть». Неделю спустя, по станицам читали приказ из Новочеркасска: «За проявление патриотизма, мужества и решимости в борьбе с изменником Дону, сыном Никанором Мироновым... Тихона Миронова, урядника, произвести в старшие урядники и представить к награждению Георгиевским крестом. 6 августа 1917 года. Войсковой атаман Каледин» (Крестная ноша... 1994). Для осознания исконного казачьего понимания чести характерен также эпизод казни отряда «президента» Донской Советской республики, бывшего подхорунжего Лейб-гвардии 6-й Донской батареи Федора Подтелкова. Этот эпизод детально описан Шолоховым. Событие для Гражданской войны на Дону рядовое, если бы не одно обстоятельство. 11 мая 1918 г. по приговору полевого казачьего суда, состоявшего исключительно из рядовых казаков, близ хутора Пономарева Краснокутской станицы Подтелков и Кривошлыков были повешены, а все 73 казака их отряда расстреляны. «Последнее слово было за стариками. Посовещавшись, они оставили приговор в силе, несмотря на то, что в отряде были сыновья некоторых членов полевого суда» (Родионов 2007). Помня о верности Государю и Отечеству, старики судили в полном соответствии с неписаным донским законом: изменникам Дона, предавшим казачью честь, наказанием может быть только смерть. Нам с позиций нынешнего времени это кажется диким, но действительность лишний раз свидетельствует — какие законы, такова и страна. Трагический финал был обусловлен, так сказать, разными идеологическими установками. В то же время в Российской истории есть масса примеров, когда ближайшие родственники предавали друг друга и затевали «разборки» из-за куда более приземленных ценностей: власти, богатства, почестей. Только один пример. В 1247 г. Александр (тогда еще не Невский) поехал в Орду за ярлыком на великое владимирское княжение с младшим братом Андреем. Что уж там произошло, неведомо, но заветный ярлык получил именно Андрей, а Александра отправили княжить в разграбленный еще Батыем Киев. В начале 1249 г. братья вернулись на Русь. Андрей поехал во Владимир княжить «по распределению», а Александр, справедливо рассудив, что в разоренном Киеве ловить нечего, отправился в Новгород, где продержался около трех лет, несмотря на неприязнь новгородцев. В 1252 г. его терпение истощилось, и он, уже один, вновь отправился на поклон в Орду к сыну Батыя Сартаку, которому наябедничал на младшего брата, отнявшего у него владимирский престол. Результат таков. Александр получил старшинство, а толпы татар вторглись на Русь. Князь Андрей, собрав все свое невеликое войско, вышел навстречу, но был разбит и бежал сначала в Новгород, а из него в Швецию. Татары же взяли Переяславль, захватили семейство третьего их брата Ярослава, разорили десятки больших и малых русских городов и с большой добычей и полоном ушли в Орду. Так Александр, «подставя» не только брата, но и великое множество ни в чем не повинных соотечественников, стал великим князем владимирским (Широкорад 2008). Накануне Куликовской битвы московскому князю Дмитрию понадобилась моральная поддержка. Александр Ярославич был канонизирован и введен в пантеон московских святых. Но это стало началом его «карьеры». В 1547 г. он признан общерусским святым. В дальнейшем, уже в советское время, он достиг необычайной популярности: был учрежден орден его имени, построены десятки храмов и памятников. А недавно частица его мощей передана Русской Православной Церкви за границей, что означает его признание в мировом масштабе. Свою мечту о восстановлении сильной самодержавной России казаки не утратили и находясь за границей после ухода из Новороссийска и Крыма. Вот отрывки из нескольких писем, отправленных в 30-е годы прошлого века казаками из эмиграции на Родину: «...мало ли чему мы верили за эти 11 лет... Верили в весенние походы армии, ...в американские корабли генерала Краснова. Верили в национального вождя великого князя Николая Николаевича, собирали ему в казну... Эти деньги, говорили нам, пойдут на покупку билетов нам на Родину. А теперь вот и вождя нет, и о билетах ничего не слышно». «Живя чужой жизнью, казаки со жгучей, мучительной тоской ждут: когда же они понадобятся для своего русского дела — освобождения Родины. Поскорее бы привел господь, пока есть еще силы. Известно, что казак не годится для сидения в окопах — от бездействия ржавеют не только шашки, но и души казачьи» (Крестная ноша... 1994). В одной из югославских газет в 1932 г. было напечатано: «Казаки, живя в Югославии, живя в Канаде, всюду верят в Воскресение Отечества... Кой-когда какой казак спросит атамана: когда же снимем шляпу, а оденем папахи и пойдем бить большевиков?» А если какая-то мысль или идея владеет умами и сердцами людей не одно десятилетие, значит, она выражает их стойкие внутренние убеждения и чаяния, в нашем случае несбывшиеся. Помимо служения государю для казаков глубоко органичным было чувство любви и причастности к малой родине, батюшке Дону. В самые тяжелые, а порой трагичные моменты жизни они искали поддержки у родной природы, в которой воплощалось все самое для них близкое и дорогое. Из письма народной учительницы (1-й Донской округ) в 1927 г. за границу: «Жду с нетерпением весны, когда пойду бродить по нашим живописным балкам, по нашим холмам, седеющим от нежных стройных кустиков полынка. Я люблю тех, кто понимает шепот наших степей». Патриотизм казаков заключался не в служении стране целиком (точнее государству, которое подменяло собой народ), а в любви к совершенно конкретной территории — земле, где человек родился и где похоронены его предки. Одновременно казачий патриотизм предполагал защиту веры предков и служение «подлинному» государю. Благодаря этому разнородное казачество могло на какое-то время стать единым. Попадая в незнакомую среду, казаки не стремились мгновенно ассимилироваться: они выживали вместе, окружая себя узнаваемыми приметами былой жизни — тут же строили церковь, открывали приходские школы, женщины начинали печь пирожки и лепить пельмени. Большая часть казаков и их потомков за границей сохранила прямо-таки мистическую веру в казачество и Россию, которые они воспринимали неразрывно. Вот что говорил о казаках митрополит Евлогий: «Два начала — религиозно-православное и национально-русское, глубоко заложенные в душу казачью, всегда крепко связывали казачество с Россией, роднили, объединяли его со всем русским народом, которого оно является порождением, детищем, плотью от плоти и костью от кости его. Я даже склонен думать, что русский национальный тип в казаках сохранился чище и выражен ярче, чем в других частях русского народа». Будучи по своей природе и натуре не только воинами, но и пахарями, казаки, вспоминая прошлую жизнь на своем батюшке Доне, тосковали по труду хлебороба. Даже живя во Франции и работая на заводах, они каждый уборочный сезон уходили с них, нанимались на 2—3 месяца, чтобы только почувствовать и вспомнить душой запах и поля, зерна, виноградника. «Оно и верно. Сколько бы казак ни работал на фабрике, он никогда не станет рабочим по своему нутру, по своей психологии. Ведь казак рожден совсем не для того, чтобы тянуть лямку фабрично-заводского рабочего. У казаков бывают моменты, когда они отдыхают душой и телом, и именно в самый разгар сельскохозяйственного сезона» (Крестная ноша... 1994). После победы над Наполеоном, будучи обласканы всей Европой и вызвав в ней восхищение, казаки ни на минуту не забывали о Доне и отклоняли самые заманчивые посулы и обещания. Примером тому случай, о котором в то время писали все европейские газеты. В марте 1813 г. после занятия русскими войсками Гамбурга с этим известием был отправлен морем в Лондон казак Александр Земленухин, старик 60 лет с большой белой бородой. Всюду его встречали восторженные толпы, на каждом шагу старались чемнибудь да одарить. Он просил «не обижать подарками», объяснял так. «Есть у нас старинный обычай: не обязываться чужеземцам, а лучше самим помогать им в нужде. Прошу дать знать всем, что мне денег не надо». Отказ Земленухина приятно удивил островитян. Но когда он и от принца-регента не принял аж тысячу фунтов, удивление сменилось остолбенением: «Ура, казак! Ура!». Земленухина навсегда приглашали остаться в Англии. Обещали дать землю, подыскать жену. Земленухин отказался еще прытче, чем от денег. «Нет и нет! Помирать надо, люди добрые, там где свои положили деды-прадеды. А старуху свою бросить совесть не велит» (Давыдов 1992). В 20-е годы прошедшего века в списках казаков, умерших на чужбине и регулярно публиковавшихся в казачьих газетах и журналах, есть такое сообщение о смерти: «Попов Василий Петрович, казак ст-цы Кочетовской, 79 лет, умер 21-го августа в Бухаресте. Болезнь — “тоска по родине”» (выделено мной. — Н. Н.). Это не просто ностальгия, на которую любили ссылаться в дворянских кружках эмигрантов и страдая от которой никто из них, тем не менее, не спешил вернуться. Это именно болезнь, и болезнь смертельная. Гордость за принадлежность к казачеству жила у казаков даже в самые лихие времена, когда их дух и воля подвергались тяжким испытаниям. Вот выдержки из писем, отправленных за границу в 1929 и 1930 гг.: «Не нужда и голодовка страшны — это ничто в сравнении с торжествующим победу хамом, глумящимся и попирающим все святое». «А вот вам жизнь в Архангельской губернии: схватили меня, что называется, без гроша в кармане, высадили в лесу и говорят: вот здесь и добывайте себе своим трудом питание, одежду и обувь. И пошли мы по лесу шататься, как затравленные волки, голодные и холодные...но пусть делают, что хотят, а мы были казаками, так ими и останемся (выделено автором). «Нас 64 человека 7 августа направляют неизвестно куда, но ничего. Что Бог даст — все к лучшему, зато мы казаки» (выделено автором). В эти же годы казаки, находясь за границей и получая редкие весточки с родины о том, как живется при Советской власти в их хуторах и станицах, невольно сравнивая две жизни, приходили к горькому выводу: «Вот сидим мы здесь и видим, как счастливо и хорошо живут болгары и особенно чехи... Вот и думается невольно: почему мы — казаки — не можем свободно жить?... А что касается Родины, то она нам не только ничего не строит, а даже последние амбары забирает» (Письмо из Болгарии, 1928 г.). Это один из редких случаев, когда сквозь любовь к Родине прорвался такой горький крик. Но он не мог поколебать любви и тяги к малой родине, которой казаки никогда не изменяли. Может сложиться впечатление о казачестве как о послушной безликой массе, безропотно служащей престолу. Да, любили Отечество, тосковали по Дону, но воля государя не обсуждалась. Служение верховной власти казаки понимали как святую обязанность, но лишь до той поры, пока они не испытывали значительных притеснений и ущемлений своих исконных прав и воли. Именно последнее определяло их жизнь, было основой их мироощущения и миропонимания. Даже рядовой казак по своему статусу стоял на ступеньку выше своих соседей — крестьян Воронежской или Царицынской губерний. До 1798 г. на Дону не было ни помещиков, ни крепостных. Ни один казак никогда не был «в крепости». Каждый казак, будь он офицером или рядовым, имел фамилию, в то время как крестьянин получил ее только после реформы 1861 г., а до этого имел только кличкупрозвище. Казак всегда был свободен от налогов и личных податей, пользуясь широким местным самоуправлением и выборным началом. Вот почему вне службы он держал себя свободно и вполне независимо (Номикосов 1992). Но, оставаясь верными присяге, казаки в то же время зорко следили за действиями ближайшей к ним власти — атаманов. Отношения атамана и казаков далеко не всегда строились на безусловном подчинении последних. В истории Дона осталось немало случаев, когда казаки противились атаманской воле, причем довольно резко. Когда в 1674 г. центральная власть приказала строить крепость на Казачьем ерике, близ Азова, казаки на Круге воспротивились: «При теперешнем малолюдстве нашем строить и защищать крепости мы не в силах». Главенствовал неписаный вековой закон: «Не бывало того на Дону, чтобы майдан казаками правил. Правили старики по беседам» (Краснов 1993). Все это, впитанное с молоком матери, формировало у казаков высочайшее самоуважение и гордость, вспомним: «Слава тебе, Господи, что мы — казаки». В своем желании подчеркнуть древние корни казачества, они порой «перегибали палку», что вызывало усмешки современников, и нередко весьма обоснованные. Вот пример, кочующий из одного источника в другой и увидевший свет благодаря казачьему историку Е. Савельеву еще в начале прошлого столетия. При атамане Краснове Донская область была объявлена «демократической республикой — Всевеликим Войском Донским», а донское казачество — древнейшей нацией, ведущей свою родословную (от кого бы вы думали?) аж от этрусков. Доказательство нашли в древнем донском гербе — олене, пронзенном стрелой, в основу которого лег якобы миф о безумном Актеоне, подсматривающем за купающейся богиней Дианой. Герб являл собой девиз: кто на нашу честь покусится, от казачьей стрелы не уйдет. Опереточный герб «нагой казак на винной бочке» сторонников не имел, так как был «пожалован» Петром и совсем не соответствовал характеру казачьего населения, в питие весьма умеренного. Хотя многие... хотели бы видеть казаков вооруженными пропойцами, носящимися с «жалованным» гербом, как с писаной торбой (Венков 1990). Справедливости ради заметим, что существует и другое, более реалистичное толкование казачьего герба, суть которого такова: как бы ни был быстр и проворен олень, от казачьей стрелы он не уйдет. Казаки имели право хранить дома оружие, в то время это было преимуществом почти исключительно дворянства, что, безусловно, способствовало осознанию своего положения, отличного от положения основной массы населения Империи, на 80% состоящего из крепостных. Во всех этих фактах и следует искать источник казачьей гордости, свободолюбия и стремления к независимости. Казачеству искони свойственны чувства исторической родины, национальной гордости, самобытного отношения к миру. Эти качества казаков отмечали не только отечественные историки, но и иностранцы, знакомые с укладом жизни Войска Донского. Вот один из таких примеров: «Когда глубже постигаешь казачью жизнь, то открываешь в ней сильную любовь к свободе и те два добродетельных чувства, которые обычно — как у отдельных личностей, так и целого народа — нераздельны с чувством свободы: чистосердечие и преданность. Казак любит быть господином своего положения. Когда его запугивают, он становится лишь более решительным и стойким. Когда ему угрожают, он способен на безумную отвагу и самоотверженность» (Аббат Шарль Кенэ). В то же время он прозорливо предвидел сложности, рождаемые этими качествами. «К их несчастью, казаки слишком поддаются духу индивидуализма, независимости и неповиновения, что лишает их силы единства и заставляет их политически играть на руку маленьким партиям и ничтожным личностям». Отчасти это проявилось в годы Гражданской войны, когда часть казаков (около 18%), в том числе далеко не рядовых, попались на удочку большевистских агитаторов и подались на сторону красных. Самый яркий пример тому Ф. Миронов, создатель 2-й Конной армии. Но такое положение продолжалось недолго. Подробнее об этом пойдет речь немного позже. Сейчас же отметим, что уже в начале 20-х годов, несмотря на недавние репрессии и массовый террор, казаки продолжали втайне верить в избавление из коммунистического плена. И не просто ждали, а готовились к своей воле. Из письма с Дона за границу: «Только вот коммунистов теперь стали побаиваться меньше. И нельзя сказать, чтобы они режим смягчили. Даже как будто наоборот... А вот пойди ты, никто не боится — и баста! Что за диковина такая, никто не знает». Еще пример: «Ни мужики, ни казаки, ни служащие не хотят быть коммунистами, и, наверное, к социализму их можно притянуть только веревкой, если она выдержит и не оборвется. Все ждут переворота... Народ живет как-то на нервах» (из письма 1929 г.). Из рассказа донца, побывавшего в описываемое время на родине, в России: «Хоть и говорят: “Ну что мы можем? Мы темный, забитый народ, безоружные”, — совсем как сироты казанские, — а в глубине глаз, за полуопущенными веками, жуткий волчий блеск. Звериный оскал и подергивание скул говорят, что хватка будет мертвая». Для эмигрантов сама мысль о возможном подчинении ненавистной власти большевиков была нестерпимой. Даже по прошествии десятилетий пребывания в эмиграции многие из них посвятили свою жизнь борьбе с носителями коммунистической идеи, остались верны заветам отцов и дедов. Яркий тому пример — судьба одного из представителей славного донского рода Красновых. В марте 2004 г. в Чили был арестован бригадный генерал армии Чили Мигель (Михаил Семенович) Краснов, родившийся в 1946 г. в Австрии. Его отец — Семен Николаевич Краснов, казак станицы Правоторовской Хоперского округа (во время эвакуации из Крыма был командиром Лейб-гвардии казачьего полка), троюродный племянник П. Н. Краснова (Кокунько 2004). В вину Мигелю поставили его участие в событиях 1973 г., когда в Чили был свергнут антинародный режим Альенде. Сын казака, как никто другой в Чили, знал — где бы к власти ни пришли коммунисты, там неизбежен жестокий террор и развал экономики. В Чехословакии в 1931 г. пел в Донском казачьем хоре 47-летний бывший вахмистр и Георгиевский кавалер Ефим Николаевич Солдатов. Он часто получал из дома письма. «Жена зовет домой, — рассказывал он, — сына женила без меня, и я уже дедом стал, внук родился. “И чиво ты шатаишься по етой заграницы”. А я не могу... не могу склонить свою голову казачью перед этими шарлатанами комиссарами». «Он был одним из во имя святой правды и безграничной любви к Родному Краю терпящих до конца тяжелые лишения в эмиграции... Он был представителем того рядового казачества, которое, оставшись верным лучшим заветам казачьей старины, восстало против большевизма не по приказу, не по зову агитаторов, а по своему народному порыву, всем своим нутром понявши кровавую фальшь коммунизма... Люди эти, с грубыми от казачьего плуга, мозолистыми руками, природным умом и чутьем понявшие, на чьей стороне правда. За свои прадедовские заветы и за казачье имя, за Великую Россию пошли они в ряды эмиграции» (Крестная ноша... 1994). Не меньше, чем волей, казаки дорожили своей честью. Неудержимое стремление и жажда воли никогда не лишали их стремления сохранить казачью честь при любых обстоятельствах. Гордость и самоуважение у казаков были всегда на большой высоте, сформировались у них с момента зарождения Войска и никогда не теряли своего значения. «Казаки мирились с азовцами только для выкупа или размены пленных и потом вскоре под разными предлогами разрывали мир. В старину казаки почитали бесчестием просить мира у азовцев и никогда не начинали переговоров о перемирии» (Сухоруков 1990). Донское Войско было по своему «государственному» устройству республикой. Атаман — лицо выборное, причем на оговоренный заранее срок, по требованию круга он мог быть заменен в любое время. В истории Дона таких случаев было немало. Бывало, что к провинившемуся атаману применяли простую, но эффективную меру — «в куль да в воду». Доходило и до самой настоящей гражданской войны, когда казачество раскалывалось на два противостоящих лагеря. Наглядный пример — восстание Кондратия Булавина в начале XVII в. Для казака потеря чести означала потерю лица, презрение станичников, путь изгоя. Этому в значительной степени способствовало то, что казачьи полки формировались по территориальному принципу, из одностаничников. Потому проявить трусость или, паче того, предать земляков считалось смертным грехом, за которым незамедлительно следовало наказание. Ю. Трифонов в «Отблеске костра» описал, как его брат после дезертирства из 24-го конного казачьего полка был отправлен в родную станицу Новочеркасскую в военную тюрьму. «Там верноподданные матерые казаки избили его до полусмерти: “Казаком зовется, гавно. Сын Тихого Дона! — с презреньем сказал подхорунжий, дежурный по тюрьме. — Пакостят сволочи казачье имя... казак жисть кладет за честь знамени, а ты из-под знамя — бегать?”». Война не бывает без пленных. Но даже попав в плен, что для них по сравнению с воинами регулярных частей армии было исключением, казаки сохраняли свое достоинство и честь. «Как ни сурово было наказание за побеги, из плена постоянно бежали. Бежали для того, чтобы вернуться в родной полк, смыть позор плена и в рядах полка сражаться против неприятеля. Особенно много бежало казаков. Надо и то сказать, что с казаками в плену обращались строго. В Австро-германской армии было убеждение, что казаки не дают пощады врагу, что они не берут пленных, и потому в лагерях мстили казакам. И еще одно. В казачьих частях плен по традиции считался не несчастьем, а позором, и потому даже раненые казаки старались убежать, чтобы смыть с себя позор плена. В плену все казаки сохранили свои полковые погоны и боевые кресты и медали. Поражало то, что все это были унтер-офицеры. Они были опрятно одеты, у большинства были Георгиевские кресты» (Краснов 1993). Честь у казаков ассоциировалась, прежде всего, с должным выполнением воинского долга, соблюдением железной дисциплины и требований старших по званию и должности. В «Исторических хрониках Дона» Н. Краснов писал: «Постоянная опасность и необходимость самозащиты выработали железную дисциплину, причем в корне своем дисциплина была не наружная, не со стороны она шла, а внутренняя, добровольная, вырабатывающая сознание долга, качество столь ценное и необходимое для гражданина. Куда ты (атаман) глазом кинешь, туда мы кинем свои головы». Но бывали моменты, когда казакам приходилось выбирать между честью и послушанием. И они выбирали честь. Так депутаты-казаки (в Госдуме) выступали против мобилизации казаков для борьбы с освободительным движением, доказывали, что «полицейская служба несовместима со званием казакавоина, защитника Родины». И хотя Дума не смогла добиться отмены закона, дальнейшая мобилизация казаков для несения внутренней службы была приостановлена (Братолюбова 2004). Как справедливо заявил генерал Каледин от имени Казачьего Совета в 1917 г., казачество во всех своих войсках не знало дезертирства. Ведь причиной тому был не страх перед наказанием (страх этот поддерживался во всей армии), а сознание долга. Пусть это сознание перед отчизной было несколько смутно и не вылилось в точную форму, но его было достаточно, чтобы казаки не только сами не покидали поля сражений, но привлекались к борьбе с бегством солдат. В мае 1917 г. 29 полков и 30 отдельных сотен занимались этим, поддерживая порядок на железных дорогах на многие сотни верст, а равно и в тылу. Даже Николай II перед отречением сказал: «Меня обвинят казаки, что я бросил фронт». Когда 1-й и 4-й полки, стоявшие в Петрограде, стали разлагаться и Войсковой Круг пригрозил им поголовным исключением из казачества, они сразу переменили настроение и с помощью одних только нагаек усмирили большевистское июльское восстание. После захвата власти большевиками все казачьи полки вернулись домой в полном составе, некоторые из них походным порядком. В этом отношении отличился 6-й Донской казачий полк, который прибыл на Дон только в феврале 1918 г. с полковым командиром во главе, пройдя весь путь в боях с латышами. Многовековая жизнь в условиях постоянной опасности и борьбы за выживание воспитала в казаках совершенно необходимые качества — братство, спаянность и взаимовыручку. Для них с детства и на всю жизнь был незыблем принцип: «Нет уз святее товарищества». Постоянная опасность вырабатывала личные качества, среди которых самостоятельность занимала первое место, борьба со степью указала на общность интересов не только отдельных казаков, но и отдельных артелей, а впоследствии и станиц. Так что защищая свое войско, казак защищал свою станицу и тем самым самого себя. Войско чувствовало себя единым целым (Синеоков 2001). Примером верности товарищескому долгу и воинскому братству донцов может служить следующий пример (Сухоруков 1990): в мае 1616 г. казаки, вняв просьбам царя, «начали ссылаться с азовцами о мире. По введенному обычаю, всякий раз при заключении мира Азов давал на Войско котлы, сети и соль; но казаки теперь требовали сверх того трех товарищей своих, бывших в плену. Азовцы отказали, и мир не состоялся». Казаки пренебрегли выполнением царской просьбы, рискнули оказаться вообще без царской милости и жалованья ради вызволения трех своих братьев. В 1615 г. турки на площади в Азове в присутствии царских послов подвергли нечеловеческим мукам пленных донцов во главе с их атаманом Матвеем Лиственниковым. «Прощать такое казаки не привыкли. Они напали на Азов и держали его в осаде 12 дней. Взять его не смогли, вышли на своих челнах в море, захватили и сожгли Синоп. Против казаков выслали эскадру из 6 галер и 20 мелких судов, но казаки ее атаковали и истребили» (Шамбаров 2007). Такое отношение к туркам сохранялось у казаков всегда. В 1621 г. турки решили окончательно разгромить Польшу. В России еще не забыли зверства поляков, и Филарет, не рискуя ввязаться, предложил выступить на стороне турок донским казакам. Но донцы наотрез отказались, заявив, что если будет сражаться Россия, то они пойдут, а сражаться под командованием «пашей нечестивых в обычае донских никогда не бывало». Но когда жизнь сталкивала их с соотечественниками, изменившими устоям Дона, потерявшими в глазах казаков честь, о чувстве товарищества не было и речи. Например, некрасовцев (бывших донских казаков, перешедших на службу к туркам), попавших в плен, донские казаки обычно убивали, причем с помощью старых войсковых способов казни, например, привязав за ноги на особого рода «якорь». Такие установки действовали не только на войне, в боевых условиях, но и в мирной жизни. Особенно необходимыми они стали при жизни казаков в эмиграции. Там, находясь вдали от родных станиц, в окружении чужих людей, будучи поставлены в сложнейшие условия выживания, они проявили удивительную для местных обитателей спаянность и взаимовыручку. Вот выдержки из нескольких писем донских казаков на Дон из эмиграции: «В эмиграции мы оценили солидарность и спаянность казаков, выгодно отличающих их от общерусской “людской пыли”». 1929 г., Франция (перед переездом в Перу): «С самых первых наших шагов за границей у казаков определенно и подчеркнуто выявилось стремление к моральному и физическому самосохранению путем организованной борьбы за жизнь. Появились станицы и хутора. Единственным средством в этом направлении им представляется труд на земле, труд привычный и гарантирующий независимость». Ради этого самосохранения они были готовы ехать на край света, бросив уже обжитую Францию, где работали на фабриках и заводах. Стоит отметить, что «выбившись в люди», казаки тут же начинали заботиться о своих товарищах, принимали все меры, чтобы устроить их жизнь. 1928 г. Парагвай, три дня пути на пароходе по р. Парагваю на север от Асунисиона. Автор письма сообщает, что в октябре 1926 г. его назначили «директором по земледельческой части в новоустраиваемую колонию <…>. Тут до сегодняшнего дня никакого иностранца и сроду не было, только я один среди местного населения». В ноябре 1927-го он стал уже полным администратором колонии. Приглашая земляков, он пишет: «Моя главная цель была и есть — устроить в колонии русско-казачье поселение. Женщин по возможности берите своих, потому что здешние совсем не годятся для сельскохозяйственной работы…». «Земля в Парагвае везде хорошая, вода хорошая, рыбы полно, в лесах всякого рода зверей достаточно, охота свободная... С небольшим капиталом хорошему человеку, настоящему рабочему земледельцу разжиться можно. Диких племен бояться нечего, если уметь с ними хорошо обращаться, это — хорошие работники и друзья. Жизнь свободная и спокойная». Казачьи общества и кружки занимались и самым последним и печальным делом — преданию земле умерших казаков. Это было особенно важно на чужбине, так как большинство из них были одинокими и умирать, сознавая, что некому тебя положить в гроб, было трагически тяжело. Пора коснуться еще одной темы, а именно: отношения казаков к женщинам вообще и к своим близким (матерям, женам, сестрам) в частности. Многие путешественники, посетив в разные времена Дон, неизменно отмечали значительную свободу женщин, их аккуратность, умение содержать дом в чистоте. Но свобода казачек никогда не ассоциировалась с их легкомыслием и распущенностью. К сожалению, большинство современников находятся под впечатлением, даже обаянием шолоховского «Тихого Дона». Спору нет, произведение заслуженно признано эпопеей донского казачества. Но тут хотелось бы отослать читателя к книге С. Корягина «Тихий Дон. Черные пятна. Как уродовали историю казачества» (2006). От себя отмечу только, что случаи, подобные описанным Шолоховым (изнасилование Аксиньи отцом, заражение Дарьи сифилисом, измена Аксиньи), никогда не были типичными для казачьего общества. Многие современники, рассуждая о нравственности казаков, ставят им в вину легкомысленное отношение к совершению браков без обряда венчания и к разводам. Но в то время где было казаку искать священника? На весь Дон насчитывалось лишь несколько божьих храмов. Однако это совсем не означало совершения брака «самодурью». Браки заключались на Кругу — атаман спрашивал, любы ли молодые друг дружке, и после этого объявлял их мужем и женой. Легким был и развод — казак свидетельствовал, что его «половина» была хорошей женой, но любви больше нет. И слегка отталкивал ее от себя. После чего другой холостяк был вправе накрыть ее полой кафтана, как бы беря под защиту, и предложить себя в мужья (Шамбаров 2007). Любопытно, что гораздо позже Ф. Энгельс, едва ли сознавая это, следовал казачьей аргументации, когда признавал брак, в котором умерла любовь, аморальным, не имеющим права на существование. Такая «простота» была продиктована условиями тревожной, полной опасностей жизни казаков. Окружающие со всех сторон недруги (татары, турки, ногайцы, калмыки и т. п.) могли и не дать времени на долгие празднества и торжества. К тому же большая часть казаков оставалась холостыми, так что в ином городке не было более одного или двух женатых. Известно, что такая безбрачная жизнь казаков продолжалась до исхода ХVII в. «Пожалуй, никто с такой любовью и так бережно не относился к своим женщинам, как казаки. Не случайно материнская тема в казачьем фольклоре — одна из самых емких и многогранных» (Ступак 2004). С приходом на Дон большевистской власти и, соответственно, новой морали многое изменилось, и далеко не в лучшую сторону. В подтверждение сказанному — цитата из письма, отправленного с Дона за границу в 1924 г.: «Законы у нас очень свободные насчет супружества. Старый и малый женится, когда хочет. Женился, неделю прожил, бросил жену и опять свободно женится, и никому нет дела до этого» (Сидоров 1994). При всесторонней характеристике казачества нельзя забывать о высоких душевных качествах донцов, об их стойкости, трудолюбии, доброжелательности и открытости. Последнее качество, нередко переходя в простодушие, доверчивость и наивность, могло сыграть с их носителем плохую шутку. В. Г. Короленко писал: «Казачий строй выработал свой особый человеческий тип. Энергия, порыв, природный ум этих людей, причудливо переплетавшиеся с простодушием, легковерием и склонностью к увлечениям, столкнулись с нововведениями народной власти, порой излишне поспешными. В прямолинейной, упорной и решительной борьбе с отжившим социальным строем разрушались и здоровые навыки, вкусы, идеалы. А сословие, связанное военной присягой, к тому же привилегированное, не могло быть лучше или хуже, чем оно было». Француз Treveneuc так писал о казаках: «…терпеливый, трезвый, неугомонный и храбрый до безумия. В снегах Балкан, как и под палящим солнцем Туркменских степей, он всегда одинаков в голоде, жажде и холоде. В опасности и при всевозможных лишениях он всегда хранит добрую детскую улыбку. Не будучи ворами и мошенниками по профессии, казаки очень доверчивы и готовы верить подчас самым нелепым слухам» (Трофимов 1990). А вот мнение о казаках голландского вице-адмирала Крюйса: «Казаки, как и многие северные народы, охотники до крепких напитков, однако в походе, особенно в морских поисках, редко встретите пьяного, ибо запрещается им под опасением строгого наказания брать с собой вино и водку — обыкновение достойное похвалы в таком народе, который многие почитают варварским, в этом отношении казаки превосходят наших (голландских) моряков. ...Казаки добродушны и щедры, не копят богатства; имеют много ума, хитры и особенно искусны в военном деле. Они весьма храбры, равнодушно переносят голод, жажду и все случающиеся на войне тягости... Болезней почти не знают. Большая часть умирает или в сражениях с неприятелем, или от старости. ...Между казаками мало находится художников, ремесленников или людей, которые бы жили торговлею. Кроме починки оружия и сбруи, они сами для себя ничего не делают». Стоит еще раз особо отметить, что все качества, необходимые в боевых условиях, прививались казакам, начиная с детства, что спасало даже молодых казаков. «Когда белая армия была в Крыму, красное командование мобилизовало молодых казаков и, моря их голодом в Казани, после усиленной военной и политической муштры, отправило “неспокойных” наших казачат-малолеток в Кронштадт, распылив их по всем родам оружия и фортам крепости так, чтобы и духу казачьего не было слышно. Но восстал Кронштадт... После трех недель осады — отход в Финляндию по льду, по колено в воде. Тысячи взрослых матросов попали в руки большевиков и были казнены, а молодые казачата и в этих непривычных условиях сумели уйти в Финляндию» (Сидоров 1994). Практически все казаки, независимо от страны, в которой им пришлось остановиться, от характера выполняемой работы, писали о хорошем отношении к ним как руководства, так и местного населения. И это уж никак нельзя отнести к любвеобилию аборигенов. Из письма редактору «Вестника казачьего союза» семидесятилетнего донца: «Прочел и перечел от крышки до крышки драгоценную для моей казачьей души книжечку “Вестника”. Гордая радость наполнила душу и сердце казачье, русское. Казаки везде, во всех странах земного шара, куда загнала их доля тяжелая, оказались людьми желанными» (1928 г. США, Пенсильвания, Честер). Встречались и совсем экзотические случаи, которые, выходя за рамки обычного, в то же время служили подтверждением высоких качеств казаков. Так, в американских газетах в 1928 г. появилось сообщение, что английской экспедицией в дебрях Южной Америки встречено индейское племя, вождь которого оказался русским. По его словам, он казак. Завербовавшись в Бразилию и попав работать на ферму, он сбежал от плантатора в джунгли, где и встретил это племя. Дикари, убедившись в его храбрости, сообразительности и других ценных качествах, выбрали его своим вождем. Но за границей казаков принимали так не столько за их душевные качества, сколько за трудолюбие, неприхотливость, выносливость. Для казаков же плата за труд, по сравнению с той, что на родине, выглядела вполне приличной, позволяющей жить вполне достойно. Подтверждением тому многочисленные письма на Дон. 1924 г. (Франция, Крезо, металлургический завод): «Отношения и рабочих, и особенно администрации к русским более чем любезное и отрадное <…> Жизнь здесь дешева и очень скромна. Платят рабочему около 350 франков в месяц, а день, с квартирой и едой, обходится не дороже 6 франков. Значит, можно сберечь». Мукден, табачная фабрика: «Отношение японцев к нам хорошее, несравнимо с отношением китайцев, которые пользуются часто слабостью или, вернее, беззащитностью русских. Во всяком случае, жить вполне возможно. Плата приличная, 120 китайских долларов в месяц, и при здешней дешевизне продуктов жить на эти деньги можно вполне сносно». 1926 г., Австралия, Брисбен: «Работу найти оказалось нетрудно, тем более, что русские пользуются репутацией хороших работников и их берут всюду очень охотно... С июля месяца началась рубка сахарного тростника, заработок от 16 до 18,5 шиллингов за 8-часовой рабочий день. Работа вначале кажется трудной, но постепенно втягиваются и рубят уже сравнительно легко». 1926 г., Уругвай: «...теперь, когда хлынула сюда новая волна эмигрантов, к русским стали относиться с большим уважением... Лубков... первый начал правильно и умело культивировать лучшие сорта русской пшеницы. Он же впервые начал сеять здесь арбузы и дыни. 15 лет тому назад уругвайцы не имели представления об этих растениях». 1926 г. Франция, Париж, завод «Рено»: «Значительную часть рабочих составляют иностранцы, из них 5000—6000 русских, среди которых много казаков. У администрации завода казаки, как старательные и аккуратные рабочие, на хорошем счету». 1926 г., США, Чикаго: «Средний заработок рядового рабочего 4 доллара в день, прожиточный минимум 45—50 долларов в месяц. Лично нам заработок дает возможность сносно существовать и помогать семье». 1927 г., Франция, Оверн. Двенадцать казаков, все «Гаврилычи» (так называли всех донских казаков), принесшие в окрестности Клермон-Феррана свой быт, язык и привычки, взяли в аренду ферму, более 100 гектаров. Основу группы составили шесть казаков, спаянных пятилетней службой во французском Иностранном легионе. «Казачьей сметки не занимать стать — и не мудрено, что хозяин имения понял, что это не варвары, о которых с ужасом говорили в 1814 г., а опытные трудолюбивые земледельцы. Понял и предоставил им свободу действий». Особой гордостью донцов стал сад в 1500 деревьев. «Их сад отличается от соседнего, как небо от земли. Это тоже производит хорошее впечатление на окрестных жителей, которые здесь, как и везде, относятся к русским очень благожелательно». 1928 г. США, Чикаго: «...Группа донцов живет в Чикаго. Семейные, у которых семьи в России, — не скопили, но живут без долгов, без помощи со стороны и высылают до 100 долларов в месяц семьям. Холостые живут прилично, чистенько одеты, многие имеют небольшие автомобили “Форд” и за год откладывают не менее 500 долларов». 1928 г., США, Филадельфия, Блэквуд: «При моей теперешней оплате труда я имею возможность держать автомобиль, содержать семью в Чехии и рискнул взять на выплату дом с двумя акрами земли». 1931 год, Франция: «Казаков всюду берут охотно — к работе мы привычные, смышленый народ, а по сравнению с французами куда исправнее в работе. Ну, и дорожат нами. Чуть нехватка какая, сейчас из Парижа подаешься на сельскохозяйственные работы». Уругвай, ферма: «Жить хорошо здесь. Страна свободы, живи как хочешь... никому не подчиняемся... Хлеб всегда хороший... Земли мы имеем 100 десятин посева. Имеем пасеку, пчелы. Едим мед свой всегда». Франция, Деказевилль, каменоломни: «До сего времени считалось нормой девять-двенадцать вагонеток за смену, а казаки выгоняют двадцать одну. ...Нужно зарекомендовать себя, показать французам, что значит — казаки». При невозможности заработать на каких-либо предприятиях казаки проявляли свойственную им не только в военном деле сметку, находчивость и изобретательность, используя слабости местного населения, чутко держа «нос по ветру». Вот только один пример. 1925 г. Ямбол, Болгария. Работая в разных местах, на виноградниках, каменоломнях, сельском хозяйстве, казаки приспособились делать из простых мешков «ковры», грунтуя их и рисуя незамысловатые сюжеты. «Цена такому ковру до 500 левов, а за день можно изготовить не один ковер. На болгарский вкус ковер понравился, идет». Занялись также фабрикацией икон. «Из Германии выписывались олеографии на темы Нового Завета и священных преданий, заклеивались в бумажную рамку... Иконка себестоимостью в 7 лев шла за 35—40 лев». В то же время им не чужда была и благотворительность, не только по отношению к своим землякам, но и к братьям-славянам. 1928 год. Сербия. Представление казаков-джигитов для сербских войск было проведено бесплатно «и, когда комендант предложил взять с солдат деньги, то на это получил ответ: «Никогда в жизни казак не посмеет взять копейку от сербского солдата». Может сложиться впечатление, что кроме физического труда и сельхозработ казаки нигде больше не могли проявить свои способности. Но это далеко не так. В высших учебных заведениях тех стран, где осели донские казаки, они составляли значительную часть студенчества. 1926 г., Чехословакия: «Казачья эмиграция год за годом пополняется новыми интеллектуальными силами... Окончил Сельхозинститут в Брно Клеев Павел Андреевич, казак станицы Михайловской, Хоперского округа... Месяц тому назад окончил инженерно-агрономическое отделение Пражского политехникума казак той же станицы Клонов Владимир Петрович». «Три с половиной осени, зимы и весны посещал по три вечера в неделю бесплатные уроки английского языка при высшей школе....нужно пройти суровую американскую трудовую школу, научиться английскому языку и вернуться на Родину, после падения чуждой народу русскому власти коммунистов, с большим опытом, новыми знаниями и американской закалкой... За этим вот я шагнул сюда и зову других — сильных, средних и слабых». Исход казаков из России в 1920 г. не мог повлиять на их природную тягу к знаниям, к образованию. Помимо Праги значительные студенческие общины возникали в других столицах Европы — Париже, Берлине, Софии. В Париже, в связи с ростом числа казаков, обучавшихся в университете и других учебных заведениях, была учреждена Парижская студенческая казачья станица. Казаки создали несколько творческих коллективов и групп, демонстрирующих чудеса джигитовки. Десятилетиями гремела на Западе слава донских хоров. Газеты за 1928 г. были полны сообщений о триумфальных гастролях Донского казачьего хора С. А. Жарова в Австрии, Франции, Латвии, Бельгии, Англии, Голландии, Швейцарии. В Праге в 1926 г. организовался новый хор донских казаков имени атамана Матвея Ивановича Платова. История создания хора восходит к 1920 г. В Крыму, в самое тяжелое для армии Врангеля время, по инициативе капитана Николая Кострюкова, уроженца Цимлянской станицы, собрались знакомые казаки и дали концерт в госпитале Севастополя. Потом была эмиграция, скитания по Европе, сбор средств (по копеечке) казаков-эмигрантов и как достойное завершение этих гастролей — вновь созданный хор. Платовский хор скоро получил всемирную известность. Казаки знакомили со своими песнями Европу, Северную и Южную Америку, Восток, Австралию, Новую Зеландию, Океанию, Индию. И везде был триумф. В сентябре 1940 г. состоялись гастроли в США, где уже знали казачьи хоры Н. Кедрова и С. Жарова. С нетерпением все ждали концерта в знаменитом Карнеги-Холле Нью-Йорка. Волнения оказались напрасными. «По окончании выступления четырехтысячный зал устроил такие овации, каких не слышали даже короли сцены — исполнители классической музыки и популярного джаза» (Каминский 2004). Можно с уверенностью сказать, что донские казаки второй раз после 1815 г. покорили не только Европу, но и весь мир. На этот раз не силой оружия, а исключительно силой казачьего духа. Но вернемся в Россию. Попытайтесь представить, какие чувства испытывали казаки, уцелевшие после Гражданской войны и оставшиеся в родных станицах. Вспомним, что в эти годы на Дону, впрочем, как и по всей стране, претворялись в жизнь великие предначертания партии по коллективизации и идущему в ногу с ней раскулачиванию. Нередко в ответных письмах они просили помощи у своих родственниковэмигрантов. Следует обратить внимание на тонкие полунамеки на истинное положение вещей, иносказания. Писать по-другому было нельзя из-за цензуры. Даже в невыносимых условиях существования, выживания, а не жизни, многие казаки находили в себе мужество шутить, проявляя удивительную жизненную силу и стойкость и еще раз подтверждая способностью к юмору и шутке крепость генетически здорового казачьего начала. 1928 г.: «Дом продал, живу со старухой в кухнешке, это чтобы не быть богатому. У нас всего много есть. Потребиловка на хвост... Там всего много: гвоздей, лопат, ламп, — а ты, дорогой, пришли мне хоть небольшой клочок материалу, я сошью кисет, а то не в чем носить табак...». 1929 г. (с Хопра): «Жизнь наша незавидна — даже и писать вам очень стыдно. Что творится у нашей власти? Одне лишь страсти! Такой налог — весь народ занемог! Когда пишется раскладка, все мило и очень гладко, а в уплате — касается наших платьев. Ваша подмога исковеркала план нашего хозяйства немного. И неудобно мне это сказать, что нужно прекратить нам писать: через наши переписки нарастают хлебные излишки, а на кого наложат выполнять излишки — плохи того делишки. Чтобы от налогу не страдать, спешим скотинку всю продать. Если успеем и все сбудем, тогда спокойнее будем... Едим через два дня на третий — таковы у нас обычаи, чтобы не выходить у товарищей из приличия. Святили пасхе не так, как в безопаске: когда шло пасхоокропление, то с горы в нас бросали каменья. Это проделали русские комсомольцы — еврейские богомольцы. Председатель райсовета нашего Фолимонов — чисто царь Парамонов. На столе у него разные бумажки — чтобы не было никакой промашки. На стенах разные афишки: “Как завести хороший скот”, как сполна получать недород, а самое главное: “Сдавай хлебные излишки”. Есть плакаты крепостных прав, совсем под его нрав: хоть плетью не сечет, но с живого кожу всю сдерет. Берут у граждан, что попадает на глаза, даже описать нельзя». 1929 г.: «Вы там живете по-старому и ничего не знаете нового, а нас каждый день и час учат жить поновому. Так научили, как один ученый человек научил собаку горчицу есть (имеется в виду известная притча: для этого собаке намазали горчицей под хвостом. — Н. Н.). Вот и мы сейчас находимся в такой школе. Покупаем охотно облигации внутреннего займа, везем последнее зерно в государственные ссыпки, продаем последнюю скотину и берем облигации — помогаем своему дорогому государству, которое мы так любим». 1931 г.: «Живется хорошо, за нуждой не ходим, да и не к кому идти, у всех через глаза». 1931 г.: «Колхоз оставил мне имения немало: кобеля, кошку, две курицы». Фрагменты этих писем — образец и подтверждение жизненной стойкости казачьего духа, философского отношения к сиюминутному и надежды на будущее. Критически настроенный читатель вправе сказать: так что же получается? Казаков уже и поругать не за что, что же они — чисто ангелы? Нет, они далеко не ангелы, они живые люди, продукт своего времени, и оценивать их надо именно с учетом реалий тех времен, в которые они жили и формировались. Существует мнение, что казаки по своей природе были грабителями, охочими до чужого имущества. Под «чужим» казаки понимали, прежде всего и исключительно, военную добычу, трофеи, взятые у врагов. Что касается добра соседей по станице или хутору, вопрос решался однозначно. За воровство у них было только одно наказание — позорная смертная казнь. Казачьи курени никогда не запирались на замки, сигналом того, что хозяев нет дома, служило наличие в дверном пробое палки, гвоздя и т. п. И этого было вполне достаточно для обеспечения сохранности своего добра. Более того, когда к казачьему двору прибивалась чужая скотина, об этом широко оповещалось не только в родной станице, но и по всей округе. Газеты того времени полны подобных сообщений с указанием примет «приблуды». Мало того, пока не объявится хозяин, за ней ухаживали, как за своей. Что касается отношения казаков к военной добыче, здесь спору нет. Да, казаки постоянно совершали целенаправленные набеги, как морские, так и посуху, с целью наживы — «за зипунами». Чем же еще они могли обеспечить себе сносное существование? Веками живя в окружении кочевых племен, постоянно угрожающих опустошительными набегами, они и не помышляли о занятии земледелием. Оставались охота и рыбная ловля, но эти занятия давали еду, да и то, только животную. А ведь надо было одеться, обуться, обеспечить себя военными припасами (порох, свинец и пр.). Да и для души что-то иметь хотелось, жен, например. Одной из главных целей набегов донцов был угон скота, прежде всего, лошадей, без которых борьба с кочевыми и полукочевыми соседями была просто-напросто невозможна. Нередко случалось, что казаки отбивали целые табуны по две и более тысяч голов. Современники-соседи прекрасно понимали казаков, потому что сами занимались тем же. Что касается современников-соотечественников, включая высшую власть, такое поведение казачества у них не только не пресекалось, но и находило свое объяснение и понимание. В стародавние времена, когда походы «за зипунами и ясырем» составляли важнейший источник существования воинственных жителей Тихого Дона, у казаков вся военная добыча называлась особым общим термином — «дуван». Все добытое в бою считалось коллективной собственностью всех участников похода, складывалось в общий котел и передавалось на хранение в походную войсковую казну. Лишь по окончании похода казаки собирались вместе производить дележ. Часть добычи жертвовалась в монастыри и церкви, в частности на помин душ усопших, туда же отдавались для переплавки на колокола разбитые трофейные пушки. Порой в руки казаков попадали огромные суммы и ценности. Так, на последнем этапе кампании 1812 г. казаки располагали огромным обозом наполеоновской армии (10—15 тыс. повозок) с награбленным в Москве имуществом (Безотосный 1997). Не бывали забыты и семьи казаков, сложивших свои головы в походе. Они получали причитающуюся долю. Великий Суворов, прекрасно понимая казаков, не видел в этом ничего позорного, во всех своих походах придерживался неписаного казачьего закона и давал возможность компенсировать понесенные затраты и тяготы. Даже в начале ХIХ в. не считался зазорным захват добычи казаками, власти на это закрывали глаза и иногда даже использовали в своих целях. В 1801 г. император Павел I, посылая донцов в экспедицию на завоевание Индостана, недвусмысленно обещал атаману В. П. Орлову в награду за предстоящие лишения «все богатство Индии». Петр Багратион в 1809 г., руководя военными действиями против турок, в приказе по армии подтверждал старое правило: «Более половины добычи никогда от войск казачьих не требовать и не брать». Эти уходящие глубокими корнями в седую старину почти былинные правила сохранялись в обычаях иррегулярных соединений довольно долго. Официально их отменили лишь при Николае I. Последним таким походом в истории донского казачества был легендарный рейд генерала К. Мамонтова по тылам Красной Армии в 1919 г. Добыча была огромной. Сам Мамонтов пожертвовал из своей личной доли несколько пудов золота на Новочеркасский собор, и в этом не было ничего необычного и удивительного. Следует заметить, что казаки в этом рейде не грабили население городов и сел. Вся добыча была изъята в основном из подвалов губернских и уездных ЧК, куда «борцы за идею» складывали после расстрелов реквизированные ценности представителей социально чуждых им классов. Захват военной добычи во все времена был продиктован не только жаждой наживы, но возможностью использования захваченного в боевых действиях. Князь Долгоруков отмечал: «Большая часть снаряжения производится у казаков на средства призываемых. Этот архаический способ снаряжения и заставляет казаков часто смотреть на войну, как на способ отыграться от предшествующих ей тягот». Подобное было характерно не только для прошлых веков, но проявлялось и в годы Гражданской войны. В 1918 г. Украина не была прямым противником Дона и Добровольческой армии, но и борьбу с большевиками не вела. «Все ее склады были под ключом у немцев, и потому, если кому-либо удавалось “стащить” нужное для Дона и доставить в область, его расценивали как героя, наделяли особым вниманием и благодарностью. Подобным, например, способом “выкрали” и обманным путем доставили в Новочеркасск несколько десятков аэропланов с запасными частями и подвижными мастерскими, т. е. многомиллионное имущество» (Поляков 2008). И. Бабель ставил в вину казакам грабеж некоторых еврейских местечек во время похода на «белополяков» в 1920 г. в составе 1-й Конной армии, сообщал о 300 казаках, расстрелянных по приказу Троцкого. Не оправдывая казаков, стоит все-таки критически отнестись к этой информации. Если внимательно прочитать «Конармию» Бабеля, станет ясно, что этим грешили не только казаки. В подобных действиях были замечены многие и многие бойцы Буденного, не имеющие никакого отношения к казачеству. Очевидно, акцент именно на казаков сделан из-за каких-то скрытых антипатий Бабеля. В исторической литературе советского периода неоднократно упоминалось о склонности казаков к грабежам, и никогда о грабежах, организованных красноармейцами. Вот что вспоминал участник Гражданской войны на Дону в 1918—1919 гг.: «Среди отбитой добычи в красногвардейских поездах нередко можно было найти абсолютно все, начиная от богатой обстановки, роялей, колясок и кончая дамской парфюмерией и дорогими винами, вплоть до шампанского. Так, “товарищи”, направляясь с фронта домой, попутно в больших городах совершали набеги и без разбора грабили все, что им попадалось, набивая этим свои эшелоны» (Поляков 2008). Нельзя обойти молчанием разбой и бунты, несправедливо приписываемые казачеству. «Домовые казаки», т. е. собственно войско, никогда участия в бунтах не принимали, а, наоборот, — помогали их усмирить... С половины XVII в., когда казачество стало втягиваться в государственный круговорот, в нем произошло расслоение: войска воспринимали государственность, а голытьба желала по-прежнему «гулять», не получая никакого жалованья. Но «гулять»-то не всегда можно было, ибо Москва хотела поддерживать мирные отношения с соседями, и прежде всего с турками. Тогда голытьба обрушивалась на своих. Так было со Степаном Разиным, Кондратом Булавиным. На устранение последнего Дон отправил 10000 казаков, за что получил благодарность от Петра I. Но, к сожалению, есть в истории донского казачества и страницы позора и предательства. Особо это проявилось в годы тяжкого лихолетья, когда, поддавшись на не хитрую, но лукавую демагогию большевиков, они отрекались от своих товарищей и командиров. К счастью, такие случаи были единичными. Вот примеры казачьего отступничества и предательства. Когда казаки 10-го полка возвращались на Дон, они отказались посадить в эшелон своего командира, будущего атамана Всевеликого Войска Донского П.Н. Краснова, боясь, что с ним красноармейцы не пропустят их эшелон. Худшая судьба постигла трех казачьих офицеров, которых казаки, едущие в этом же эшелоне, посовещавшись, выдали коменданту станции. Все трое тут же были расстреляны на глазах у казаков. Самой черной страницей отношения казаков к своим предводителям стало предательство ими первого самостоятельно избранного (со времен Петра) Атамана Войска Донского Алексея Максимовича Каледина. 19 июня 1917 г. А. М. Каледин был избран на этот пост Войсковым Кругом. После избрания присягал донскому казачеству крестоцелованием. Казачество же в ответ не клялось в верности атаману, чего раньше на Дону никогда не было. Даже когда Дон объявил о полной независимости от большевистской России, процедуры принятия присяги атаману проведено не было. «Каждый волен был думать и действовать, как ему заблагорассудится — ведь Атаману никто ничем не был обязан» (Родионов 2007). Прошло чуть более полугода, и казаки не откликнулись на его призыв о защите своего края от большевиков (если бы они знали наперед, чем это обернется), предав не только своего атамана, но и свои станицы. Оставшись фактически один, 29 января 1918 г. Каледин покончил с собой выстрелом в сердце. Герой Первой мировой войны, блестящий стратег, бесстрашный полный генерал от кавалерии, горячий патриот Дона, он не смог вынести предательства донцов. Второй раз его предали уже в наши дни — на месте его могилы в Новочеркасске сейчас асфальтированная автостоянка. 12 февраля 1918 г. по решению военного совещания и с одобрения Войскового Круга был без боя оставлен Новочеркасск. Это решение хранилось в строгой тайне, из-за чего большинство офицеров и гражданского населения — противников большевиков были фактически брошены в городе на «милость» победителей. Вот что писал непосредственный участник тех событий, впоследствии генерал-майор, начальник штаба Донской армии И. Поляков: «Жуткие кровавые дни наступили в Новочеркасске. Сотнями расстреливали детей, гимназистов и кадет, убивали стариков, издевались над пастырями церкви, беспощадно избивали офицеров. Широким потоком лилась кровь невинных людей... Днем и ночью красногвардейцы врывались в частные дома, истязали женщин и детей. Не щадили даже раненых: госпитали и больницы быстро разгружались путем бесчеловечного убийства лежащих в них партизан и офицеров... Особенно усердствовали в жестокостях латыши, мадьяры и матросы» (Поляков 2008). Точное количество жертв тех дней подсчитать невозможно, но их счет шел на тысячи. А все могло сложиться иначе, пойди казаки за своим атаманом, а не поддайся засланным агитаторам красных. Будучи по природе честными до наивности, казаки нередко легко поддавались агитации большевистских эмиссаров и занимали в лучшем случае нейтральную позицию. Аргументация их позиции была самой незатейливой, а оттого выглядела в их глазах очень убедительно: большевики — друзья трудового казачества, и воюют они не с казаками, а с «буржуями», станицы и хутора они не тронут. Прозрение казаков оказалось запоздалым и страшным. «Узкий» казачий патриотизм, стремление защитить только свою «малую родину» нередко служили Донской армии плохую службу. Отстояв свою станицу, казаки оставляли полки, преследующие белых за пределами их округа, что не позволяло развивать достигнутый военный успех. Такой «патриотизм» сказался на отношении казаков к Добровольческой армии. Многие из них видели основную беду и причину наступления на Дон большевиков именно в ее присутствии на территории Войска, что не могло не сказаться на взаимоотношениях добровольцев и казаков, а в конечном счете и на результатах их совместной борьбы с красными. Опаску и осторожность в отношениях с добровольцами подтвердил 1920 г., а конкретно — эвакуация из Новороссийска. Председатель Донского правительства и большой почитатель А. Деникина Н. М. Мельников все же признал, что в новороссийскую эвакуацию были брошены три четверти Донской армии. «Казачьи офицеры на суда, захваченные добровольцами, не допускались, около пароходов были сооружены баррикады, охраняемые караулами с пулеметами... Всех донцов было вывезено около 10 тыс. (в группировке белых войск строевых казаков насчитывалось около 40 тыс. — Н. Н.), добровольцев же, которых на фронте было не боле 10 тыс., вывезено около 55 тыс. — вывезены были и все добровольческие учреждения со всем персоналом и имуществом». Проявилось «позорное соблюдение частных выгод Добровольческого корпуса в ущерб как интересам казачьим, так и интересам дальнейшей борьбы. Казаки и калмыки были преданы, большинству их суждено было попасть в руки красных, пережить жуткие дни плена, издевательств, пытки и быть расстрелянными». Самых «везучих» тут же мобилизовали в Красную армию и отправили на польский фронт. Образ донского казака не будет полным, если не коснуться такой, на первый взгляд, узкой и специфичной темы, как отношение казака к боевому другу и помощнику — коню (точнее, их взаимоотношений). Конь для казака не просто домашнее животное, это, прежде всего, боевой товарищ, а потом уже помощник в хозяйстве. Кстати, казаки, в отличие от крестьян средней полосы России (вспомним «Ну, тащися, Сивка, пашней-десятиной»), никогда не пахали на конях. Для этого у них были волы, которые, помимо пахоты, использовались и как основная тягловая сила. Лошадей, кроме верховой езды, могли использовать также в упряжках, но не для сельхозработ. Кони давали казакам энергию. В трудах коней могли заменить быки, в войнах — никто. Неизгладимое впечатление конные казаки производили на иностранцев, видевших это чудо впервые. Вот как писал один французский историк: «Слившись с конем, играя каждым мускулом тренированного тела, всадник улавливает музыку и темп движения. Кровь человека и кровь коня слились воедино» (Бреэре 1992). А это слова аббата Шарля Кенэ: «Единый с землей, казак также един и с конем. Казак-кавалерист — всегда триумфатор: и в не знающих устали “лавах”, и в бешеных атаках, и в невероятной своей джигитовке. Повсюду и всегда, в тяжелую и добрую минуту, казак неразлучен со своим конем». О привязанности, трепетном отношении и любви казака к коню сказано и написано немало. Порой эти чувства пересиливали в казаках их исконное послушание и дисциплинированность. Вот, например, о каком случае поведал в своих воспоминаниях один из служителей православной церкви: «“Ехал отряд казаков по лугу, на котором стояли копны скошенного сена; кони у казаков не были кормлены; остановки на лугу не было, а сена на лугу по проезде казаков не оказалось”. В этом рассказе не слышалось и тени осуждения этого не совсем чистого в моральном отношении поступка, а, напротив, подчеркивалась удивительная ловкость казаков, их трогательная заботливость о своих конях» (митрополит Евлогий, Париж, 1927 г.). Такая забота о конях, переходящая порой в прямой конфликт с законом, имеет глубокие корни, уходящие в прошлое на несколько веков. «Был тогда постоянный договор у казаков с азовцами ни в коем случае не жечь сена: во время войны все позволялось — брать людей в плен, умерщвлять их, сожигать городки, грабить имущество, но сена не трогать» (курсив мой. — Н. Н.) (Сухоруков 1990). Обе стороны прекрасно сознавали ценность и необходимость сохранения конского поголовья, позволявшего выживать в условиях непрекращающихся взаимных набегов. Уже в середине XVII в. низовые казаки содержали «стада лошадиные многие». С вхождением в Войско левого берега Дона и весьма удобных Сальских степей коневодство здесь получило быстрое распространение. В этих местах старшины стали основывать конские заводы и разводить лошадей для продажи. Некоторые заводчики имели по нескольку тысяч голов лошадей. Количество лошадей на Дону постоянно увеличивалось и достигло к 1824 г. 500 тысяч голов (Коршиков 1988). Но так было не всегда. История становления казака-конника не так уж и длинна. «Хотя за донским казаком издавна утвердилась слава удалого конного воина и неустрашимого наездника, тем не менее, прирожденною конницей считать казаков было бы несправедливо, ибо кочевой жизни они никогда не вели. На самом рассвете донской истории казак дрался в пешем строю, а затем в течение полутора столетий проявлял свою удаль преимущественно в морских сражениях, грабя Азов, Кафу, Синоп, Трапезунд, Крым и всю Анатолию» (Номикосов 1993). Пересесть на коня казака заставили, по меньшей мере, два исторических обстоятельства: борьба с калмыками, сражавшимися исключительно в конном строю, и запрет Москвы совершать морские набеги на крымцев и турок. Но этот процесс растянулся на длительное время. «Как люди, бившиеся в конном строю, казаки выработали замечательную по быстроте бега и выносливости лошадь, способную проходить огромные пространства, довольствуясь подножным кормом». Казаки обыкновенно отправлялись в поход «о двуконь». Донская лошадь являлась одной из лучших для казаков. Лошадь эта «произошла от древней татарской породы смешанною с древней калмыцкою». Славилась она «силою и красотою», резвым бегом на большие расстояния и способностью переносить различные лишения и «довольствоваться скудным кормом и даже долгим терпением обходиться без него» (Номикосов 1993). Оренбургская казачка, вдова войскового старшины, Александра Кудашева в 1910—1911 гг. в одиночку совершила на лошади по кличке Монголка конный пробег из Харбина в Петербург. Преодолев расстояние в 12000 км, лихая наездница установила тогда новое мировое достижение. Она побила рекорд сотника Амурского казачьего войска Д. Н. Пешкова, в 1890 г. рискнувшего отправиться из Благовещенска в Петербург (это свыше 8000 км) на своем коне по кличке Серко. «Казаки не нуждаются в подвозе (снабжении) фуража для своих лошадей, так как они приучили их переносить голод и жажду, но во время отдыха, когда они бывают в поисках припасов и фуража, казаки предпочитают отягчить себя связкой сена (травы), чем куском говяжьего мяса» (Туроверов 2003). После сказанного не выглядит необычным, что именно донского коня выбрал себе Суворов. После похода на Кубань в 1782 г. Суворов стал ездить только на донской лошади, в казачьем седле, с казачьей нагайкой в руке. Она служила ему фельдмаршальским жезлом. Когда после штурма Измаила подвели великолепного арабского скакуна, Суворов отказался от него, сказав: «Донской конь привез меня сюда, на нем же я отсюда и уеду». У донцов было повсеместно принято, что боевого коня казак выращивает, начиная с жеребенка, и обучает сам. Тогда и только тогда между ними наступал момент такого единения, которое поражало всех видевших казаков «в деле». Казачья семья с детства беспокоилась о приобретении лошади, ее выездке и т.д. Казак и лошадь изначально были вместе и поэтому действовали в бою и критических ситуациях как единое целое, хорошо понимая друг друга. Казак, как правило, побеждал кавалериста именно потому, что он был единым целым с лошадью, а кавалерист — нет (Кирсанов 2003). Еще в 1913 г. П. Н. Краснов в рецензии на проект Думы о государственном снабжении казачьих войск лошадьми писал: «Только враги России, или люди, ничего не понимающие в казачестве, могли предложить законопроект, присланный мне на заключение!». В докладной записке он сделал вывод, что если примут данный проект, то «потребуется коренная ломка всего казачьего строя» и <…> совершенное уничтожение казачества в России» (подчеркнуто Красновым. — Н. Н.). Он справедливо замечал, что обязанность каждого строевого казака — иметь лошадь и необходимое обмундирование. По свидетельству С. Мамонтова, выпускника Константиновского артиллерийского училища, прошедшего всю Гражданскую войну в конной артиллерии и перемещавшегося преимущественно верхом, казаки до тонкостей знали лошадей, понимали их и умели находить с ними общий язык, даже с самыми строптивыми и норовистыми. Вот какой случай описывает он: «Лошадь называют звездочетом, если она, когда ее останавливают и натягивают повод, продолжает бежать, закидывая голову на колени седоку. Это очень неприятный недостаток. Существует мартингал — система ремней, не дающая лошади возможности закидывать голову. Однако донской казак, у которого он стоял на квартире на хуторе, дал простой совет: “Это просто поправить. Возьми два сырых яйца. Поезжай в степь, заставь ее пробежать, а потом останови. Когда она голову-то задерет, ударь ее с силой яйцами по лбу и оставь их течь. Потом слезь и поговори с ней, как будто она ранена, и приведи в поводу. Не счищай яйца два дня. Они ссохнутся и будут тянуть ей шерсть на лбу. Она будет думать, что у нее мозги текут, и будет нести голову вниз”. Казаки знают лошадей. Результат был потрясающий. Одного яйца оказалось довольно». Второй случай, описанный им, не менее впечатляющ: «Состав товарных вагонов подошел к самому фронту, остановился на высокой насыпи, двери вагонов открылись, и оседланных лошадей просто выпихивали из вагонов. Они падали на откос и катились вниз, вскакивали и отряхивались, как собаки. Казаки за ними следовали, поправляли седла, и сотни тут же строились и шли в бой... Было несколько поломанных седел, но ни одна лошадь не была покалечена — все пошли в бой. На место первого эшелона пришел второй и так же выгрузился... Выгрузились сотни лошадей — и ни одной поломки ног. Думаю, что откос был выбран с намереньем. Лошади по нему катились, он ослаблял удар» (Мамонтов 1999). И заканчивает он свой рассказ просто-таки знаменательной фразой: «Думают, что лошадь глупа. Это вполне зависит от всадника. У лошади натура нежная... Нервная система лошади очень развита. Троньте лошадь былинкой — вся эта часть кожи задрожит. У других животных такой реакции нет». Значимость коня для казака косвенно подтверждает и сумма налога, введенного молодой Советской властью. В 1924 г. налог на лошадь был, как на одну десятину земли, в то время как за пару быков — как за 0,2 десятины, за дойную корову — как за 0,8 десятины. Другими словами, одна лошадь приравнивалась по значению в хозяйстве к десяти быкам. Конечно, здесь сказалось понимание властью особенного отношения казака к своему коню. Не случайно ведь множество казачьих пословиц и поговорок посвящено значимости коня для казачьей жизни: «Конь под нами, а бог над нами!», «Казаку конь себя дороже», «Не быть казаку живому, если конь при выходе на службу плачет», «Без коня казак кругом сирота», «Конь работает на казака, казак — на коня». Но самым показательным служит вековой обычай, принятый на Дону. Встречая казака, вернувшегося из похода живым и невредимым, его жена первым делом кланялась в ноги коню за то, что он спас ее мужа. РАСКАЗАЧИВАНИЕ Земная связь времен утрачена, Нас больше нету, господа, Плывем распяты, расказачены Из ниоткуда в никуда. Из песни Жанны Бичевской Отсчет событий, о которых пойдет речь в этом разделе, начинается с октября 1917 г., с события, действительно «перевернувшего мир», как бы банально это ни звучало. С этой даты для казаков началась новая эпоха, последствия которой в то время не мог предсказать никто: ни историки, ни политики, ни государственные деятели, в том числе даже те, кто затевал ее. Поскольку главная цель революции — разрушение Российского государства — была к концу 1918 г. в основном достигнута, пришло время решать следующую задачу — «денационализацию», психологический слом русского народа. Деятельность эта наряду с боевыми операциями и военной политикой большевиков все же была настолько специфична, что заслуживает отдельного рассмотрения. Хочу еще раз напомнить, что речь пойдет о действиях против мирного населения, не ушедшего с казачьими частями, оставшегося в своих куренях и хатах. Термин «расказачивание» введен в оборот либералами XIX в. и отражает действительность далеко не в полной мере. Корни расказачивания донских казаков следует искать значительно ранее. У истоков стоял великий и ужасный Петр I, пристально следил за казаками Александр II. Именно при нем последним природным казаком на посту Войскового Наказного атамана был М. Г. Власов. После 1848 г. на пост Атамана Войска Донского стали назначать лиц не казачьего рода, а иногда даже не православного вероисповедания. Например, наказными атаманами назначались лютеране барон Ф. Ф. фон Таубе, граф М. Н. Граббе и др. (Следует заметить, что М. Н. Граббе был Наказным атаманом в период 1-й Мировой войны, когда главным противником казаков были немцы. В этом проявилась удивительная близорукость царя.) Циркуляром Столыпина в начале ХХ в. казакам запрещалось по их древнему праву и обычаям выдворять со своих земель по общестаничному казачьему приговору всяких вредных по характеру пришельцев, особенно крестьян, если они лодыри и лентяи. А по закону 1905 г. крестьяне уже стали «неприкосновенными личностями» (Кирсанов 2003). Следующим шагом в «расказачивании» было введение с 1 января 1913 г. закона о городовом управлении в Новочеркасске, по которому избирались городская Управа, городской Голова, городская дума. Этим законом иногородние, которых в Новочеркасске в это время было уже более половины, уравнивались в правах с казаками. Но весь город, все его церкви, общественные здания, парки и пр. были созданы на войсковые деньги. С введением городового управления казачья столица потеряла самоуправление, иногородние стали фактическими собственниками, совладельцами того, что построили в свое время казаки на казачьи деньги, казачьими нестроевыми полками, на казачьей земле. Но вся эта деятельность государей во все времена ни в коем случае даже не предполагала уменьшение численности казачества, а тем более его уничтожение. Стремление к уничтожению казачества родилось в бедовых головах новой власти, а скорее всего, видимо, было заложено у нее в крови. Ведь «… именно казаки были той силой, которая в свое время создавала великую Россию. …Казаки консервативно поддерживали свои традиции и уклад, их было практически невозможно переделать в послушное орудие «интернационалистов». Наконец, они всегда называли и считали себя «воинами Христовыми». То есть в схемы нового народа и нового государства совершенно не выписывались. Вывод следовал — уничтожить» (Шамбаров 2007). Иначе, чем объяснить, что уже через полтора месяца после прихода к власти большевиков была издана следующая секретная инструкция: «Инструкция (секретно) — 12 декабря 1917 г. От высшего революционного Совета Политкомиссару т. Эрлиху для исполнения. Лица, перечисленные в пунктах, подлежат обязательному истреблению: генералы, духовенство, укрывающиеся помещики, штаб-офицеры и обер-офицеры, окружные, станичные и хуторские атаманы; все контрреволюционеры и все казачество» (Здесь и далее курсив мой. — Н. Н.). В это время никаких восстаний казаков против Советской власти еще не было. По крайней мере, таких, которые могли бы требовать их поголовного уничтожения. Вызывает, однако, гордость тот факт, что все казачество, в том числе и рядовых казаков, приравняли к генералам и штаб-офицерам. А вот что было напечатано чуть позже, 8 февраля 1918 г., в «Известиях Нарвоенкома» (Нарвоенкомом в то славное время был Лев Троцкий): «Старое казачество должно быть сожжено в пламени революции. Служба, требующая от казаков античных качеств: свирепости, беспощадности, кулачества и полная возможность безнаказанно грабить чужое добро и богатеть за счет грабежа... это все именно превратило все казачество в прелюбопытнейший вид самостийных разбойников! Общий закон культурного развития их вовсе не коснулся. Это своего рода зоологическая среда, и не более того... По своей боевой подготовке казачество не отличалось способностью к полезным боевым действиям. Казаки по природе ленивы и неряшливы, предрасположены к разгулу, к лени и ничегонеделанью... Особенно рельефно бросается в глаза дикий вид казака, его отсталость от приличной внешности культурного человека... При исследовании психологической стороны этой массы приходится заметить сходство между психологией некоторых представителей зоологического мира... Уничтожить казачество в целом, снять лампасы, запретить именоваться казаком, расказачить, выселить в массовом порядке в другие области — вот наш лозунг! … Стомиллионный русский пролетариат, даже с точки зрения нравственности, не имеет право здесь на какое-то великодушие. Дон необходимо обезлошадить, обезоружить... Мы говорили и говорим: очистительное революционное пламя должно пройти по всему Дону и на всех навести страх и почти религиозный ужас.... Пусть последние их остатки, словно евангелийские свиньи, будут сброшены в Черное море». Под этим творением революционной мысли стоит подпись члена ЦК РКП(б), председателя РВС Нарвоенкома т. Л. Троцкого. Как же нужно ненавидеть и одновременно до животного ужаса бояться казаков, чтобы сочинить такое! Цивилизованный автор этой статьи во всем античном наследии увидел только перечисленные им качества (даже кулачество(?) , как будто не было вообще ничего замечательного в античные времена: ни Гомера, ни Праксителя, ни Мирона). Между тем, те западные стратеги, кому пришлось столкнуться с казаками на поле боя, восторгались ими, пытались перенять их боевое искусство и создать что-либо подобное, но не получилось. Видимо, были не достаточно дикими, не хватило «зоологизма». Не хочется, да и не стоит возражать по поводу лени, неряшливости и разгула казаков. Вся их история, весь быт говорят об обратном. Личность Троцкого слишком хорошо известна любому мало-мальски образованному человеку. Но, не считая себя представителем «зоологической среды», он в то же время сам обладал наиболее характерными ее чертами. Вот конкретные, задокументированные факты: «Фрейдист Троцкий еще раз вернулся к идее о “социализации женщин”. Лев Давидович сразу по приезде на Кубань отдал распоряжение о “реквизиции 60 молодых девушек...” Часть красноармейцев ворвалась в женские гимназии... тут же были изнасилованы 4 ученицы в возрасте от 14 до 18 лет. Около 30 учениц были уведены во дворец войскового атамана, к Троцкому... и все были изнасилованы» (Жевахов 2006). Ненависть к казакам — единственной реальной противостоящей его замыслу силе — становится более понятной, если учесть, что автором революции Троцкого считал не только он сам, но и США: «В еврейских кварталах Нью-Йорка восторженно говорили, что революцию в России сделал “наш Троцкий из Бронкса”» (Шамбаров 2007). Стоит ли удивляться отношению Троцкого к казакам, если в его теории «перманентной революции» всему русскому народу отводилась роль «охапки хвороста», которая должна была сгореть во имя торжества идей мирового социализма. Но казаки были «на особом положении». Эстафету с подачи Троцкого подхватили и понесли дальше его приспешники. Вот выдержка из речи М. И. Калинина, произнесенной на Всероссийском съезде трудовых казаков в феврале 1920 г.: «Советская власть нравственно обязана расказачить казачество, и оно будет расказачено». Особо значимо то, что сказано это было именно на съезде казаков. Знать, велика была уверенность в силе и правоте Советской власти. Даже не хватило ума придумать новую формулировку. Кампания по травле донского казачества растянулась на многие годы. Доказательством тому стало выступление Лазаря Кагановича перед уполномоченными в ст-це Полтавской в 1932 г.: «…Южные славяне, а особенно казачество, как рудимент человеческого общества, не имеют ни физиологического, ни исторического, ни политического и даже религиозного права проживать на этой прекрасной земле». Вдумайтесь в смысл сказанного казакам: им открыто заявлено, что они обречены новой властью на уничтожение. И это говорится в тот момент, когда еще не окончен голодомор, когда по станицам еще не отплакали жертв. Редкое по ненависти и цинизму выступление! Специфическое отношение не только к казакам, но и к тем, кто проявил хоть малейшее желание присоединиться к ним, проявилось у молодой Советской власти уже в феврале 1918 г. В газетах появилось безапелляционное объявление ЧК, в котором было оповещено, что «...все бегающие на Дон для поступления в контрреволюционные войска калединской и корниловской банды... будут беспощадно расстреливаться отрядами комиссии на месте преступления» (Нехамкин 2007). Суть пролетарской политики и меры к ее противникам вполне ясны. Остается непонятным, как собирались определять «место преступления» «всех бегающих». И хотя на начальном этапе Гражданской войны большинство казаков были нейтральны к новой власти, а некоторые даже приняли ее, комиссаров не устраивал даже «казачий большевизм». Сами казачьи войска были упразднены, по Дону покатились грабежи, «реквизиции», репрессии. В Новочеркасске и донских станицах казнили 2 тыс. человек. Начало «официального» расказачивания связывают с появлением циркулярного письма-директивы, принятого 24 января 1919 г. на заседании Оргбюро ЦК РКП(б), в которое входили тогда М. Владимирский, Н. Крестинский и Я. Свердлов, разосланного на места 29.01.1919 г. и подписанного только Я. М. Свердловым. Протокол этого заседания Оргбюро вела К. Т. Новгородцева — жена Я. Свердлова (Генис 1994). Текст этого, в то время засекреченного, документа сейчас не составляет какой-либо тайны. Желающие могут, например, найти полный его текст во многих изданиях, но, во избежание обвинений в предвзятости и возможной неточности цитирования, отсылаю к официальному изданию всемогущего партийного органа: журнал «Известия ЦК КПСС» (1989. № 6). Примечательно, что само Оргбюро ЦК было создано 16 января 1919 г., т. е. всего за неделю до «сочинения» этой директивы. Создается впечатление, что едва ли не первым рассмотренным вопросом был именно вопрос об уничтожении казачества, более того, создали это бюро именно для обеспечения расказачивания. Совершенно нелогичным выглядит появление такой директивы именно в это время. Для Советской власти на Дону наступили более чем благоприятные условия. В январе 1919 г. красновская армия таяла день ото дня, и красные быстро заняли большую часть территории Донской области. В то время на Дону только в 10 станицах из 252 не было большевиков. Но, видимо, Якову Михайловичу стало тревожно от мысли: а вдруг казаки никогда не поднимутся против родной ему власти и расправиться с ними уже не будет оснований? Вот он и решил поторопиться. Во времена гласности в журнале «Москва» (1989. № 12) был опубликован материал Германа Назарова «Дальше... Дальше... Дальше...К правде». В нем автор на основе архивных данных со всей убедительностью доказывает, что «вдохновителем и организатором» этой директивы является именно Я. Свердлов. «Узкая группа лиц, эти несколько человек (Свердлов, Крестинский, Владимирский, Новгородцева) собирались на квартире Свердлова и Новгородцевой, где и решали все “злободневные вопросы”, одним из которых был вопрос “о расказачивании” — поголовном уничтожении казаков». Меня не покидает ощущение, что вся эта директива была чуть ли не семейным делом Свердлова. То, что это недалеко от истины, подтверждают документы той эпохи. В 1920—1930-х гг. на политической сцене действовал своего рода «клан» — ряд свойственников и родственников Якова Свердлова. Так, печально известный глава НКВД Генрих Ягода, будучи троюродным братом Свердлова, женился на его племяннице Иде. Высокие посты занимал и младший брат Свердлова Вениамин (Кожинов 2006). Уж очень много совпадений. ЦК не мешал ему, поскольку вся деятельность по уничтожению казачества пришлась по вкусу многим членам ЦК, можно сказать, попала «в масть». Помимо этого обнаруживаются и другие не менее симптоматичные совпадения. Отменено было это письмо «фактически» в день смерти Свердлова, 16 марта 1919 г. Но эта отмена носила формальный характер. Письмо действовало весь 1919 г. Примечателен и такой факт. В январе—феврале 1919 г. самое активное участие в наступлении Южного фронта и «разгроме белоказаков на Дону» принимала 8-я армия под командованием М. Тухачевского. И вновь удивительное, прямо-таки мистическое совпадение. Тухачевский командовал ею с 24 января (день «сотворения» письма Оргбюро) по 15 марта 1919 г., т. е. за день до смерти Свердлова. Членами Реввоенсовета 8-й армии были И. Э. Якир, Г. Д. Базилевич, Я. И. Весник, А. П. Розенгольц. Всех их в конце тридцатых годов поставили к стенке. Таковы факты. Но, как известно из философии и опыта мировой цивилизации, любое явление одновременно служит и причиной, и следствием. Так что же послужило причиной, а в нашем случае «последней каплей», инициировавшей письмо Свердлова? Что стало импульсом, толчком для его принятия? За девять дней до того «знаменательного» дня в ЦК была получена записка от Донбюро РКП(б), в которой указывалось на необходимость проведения «большой и сложной работы по уничтожению путем целого ряда мероприятий, главным образом в аграрном вопросе, кулацкого казачества как сословия». Такой поворот совсем не случаен. К тому времени на Дону 80% земли принадлежало казакам, составлявшим менее половины населения. И натравить на казаков крестьян, сделать палачами можно было, только заинтересовав их получением земли и имущества будущих жертв. В итоге циркулярное письмо Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г. было подготовлено Донским бюро РКП(б) (С. Сырцов), командованием Южного фронта (И. Ходорковский), согласовано с Реввоенсоветом (Л. Троцкий), Оргбюро (Я. Свердлов). В ЦК принято по докладу Сырцова. Сырцов предложил программу: «полное, быстрое и решительное уничтожение этой особой группы населения,... физическое уничтожение чиновничества, офицеров, вообще верхов, распыление остальных казаков, вывод из пределов области, мобилизация в рабочие батальоны, на принудительный труд». Письмо было подписано Я. Свердловым с такой характерной припиской: «Необходимо держать его в строжайшем секрете, сообщая только тем товарищам, которые будут вести работу непосредственно среди казаков». По смыслу приписки письмо следовало довести только до непосредственных исполнителей «работы», т. е. до палачей. Зафиксирован удивительный факт. На заседании казачьего комитета, в конце августа или в первых числах сентября 1918 г., выяснилось, что «центральная власть нередко спешила проводить среди казачества общие реформы, не учитывая положения трудового казачества, и что, по признанию тов. Свердлова, местные советские власти в казачьих областях нередко допускали ошибки...» (Трофимов 1990). И именно «тов. Свердлов» менее чем через полгода подпишет печально известную директиву о терроре относительно казачества. Очевидно, во имя исправления допущенных ранее «ошибок». Это письмо Свердлова было направлено в политотделы Южного фронта. О его получении 4 февраля ему доложил Ходорковский. Через три дня, т. е. 7 февраля 1919 г., Реввоенсоветом фронта была утверждена Инструкция, которая «вменяла в обязанность ревкомам и военно-полевым трибуналам расстреливать всех без исключения казаков, занимавших служебные должности по выборам или по назначению окружных и станичных атаманов, их помощников, урядников, судей и проч., всех без исключения офицеров красновской армии, всех активных деятелей красновской контрреволюции, всех богатых и так далее». Особую смысловую нагрузку несет «...и так далее», позволяющее исполнителям самим определять «объем и содержание» «подшефного» контингента. «Наряду с мерами суровой расправы временные революционные органы должны преследовать цель социально-экономического обескровливания верхов и отчасти средних кругов казачества путем беспощадных контрибуций и конфискаций, переселений иногородних на казачьи земли и в их жилища» (Бирюков 1989). (Исполнители пошли дальше руководителей!) Но чрезмерная исполнительность «низов» не только не была осуждена «верхами», но и получила одобрение. 22 февраля Свердлов телеграфирует Ходоровскому: «Линия ваша верна. Продолжайте в том же направлении». Таким образом, именно Донбюро выступило инициатором и застрельщиком «большой и сложной работы» по расказачиванию казачества. Такова краткая предыстория вопроса. Но за каждым историческим моментом стоят конкретные люди: идеологи, вдохновители, организаторы, исполнители и пр. Обойти вниманием главных из них было бы несправедливо. Воспользуемся фрагментами их биографий. Первая скрипка, безусловно, Лев Давидович Троцкий. В 1905 г. он появился на исторической арене как черт из табакерки, с длинным языком. Лейба Давидович Бронштейн родился в 1879 г. в семье очень богатого херсонского зерноторговца и землевладельца. В хозяйстве отца трудились сотни батраков, мать была из семьи известных крупных предпринимателей Животовских. С семи лет мальчик обучался в хедере при синагоге, а когда подрос, его устроили в Одесское реальное училище. Потом поступил в Одесский университет на математический факультет. В дальнейшем университет забросил и увлекся революционной деятельностью. Таковы были детство и юность Льва Давидовича. (Удивительно, но и другой деятель, принявший самое деятельное участие в расказачивании, правда, несколько позже, Иосиф Сталин — ровесник Троцкого.) Второй человек — Яков Михайлович Свердлов, подлинные имя и отчество — Ешуа-Соломон Мовшович (Назаров 1989). Свердлов родился 22 мая 1885 г. в Нижнем Новгороде, в семье владельца граверной мастерской Мираима (Мовшы) Израилевича. Мать Елизавета Соломоновна — домашняя хозяйка. На допросе в полиции, 12 января 1910 г., 25-летний Свердлов сообщил такие данные биографии: вероисповедание — иудейское, происхождение и народность — из мещан, еврей, образование — в 1900 г. окончил 4 класса. Что же удивительного в том, что летом 1918 г. под его эгидой была создана особая «Еврейская коммунистическая организация», издавалась газета на идиш? Было бы несправедливо по отношению к Якову Михайловичу ограничивать его кровожадную инициативу только казаками. Еще в период подготовки переворота он направил на Черноморский флот своих эмиссаров, поставив им задачу: «Севастополь должен стать Кронштадтом юга». Кронштадт в то время был знаменит массовыми убийствами офицеров. И указание было выполнено. В Севастополе Советская власть победила мирным путем, флотские комитеты уже были большевистскими, но Крым умылся кровью полутора тысяч убитых офицеров и гражданских лиц (Шамбаров 2007). Не менее значимо то, что воззвание ВЦИК, опубликованное после покушения на Ленина, в котором отмечалось, что «на покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит беспощадным массовым террором против всех врагов Революции», было подписано именно Свердловым (Дайнес 2008). Так что к началу 1919 г. опыт палача у Свердлова уже был, и достаточно богатый. Нельзя забывать и о том, что именно Свердлов был организатором и куратором убийства русского царя. Не случайно ведь это жуткое для истории России событие произошло в его вотчине — Екатеринбурге. Его роль — ведущая, его партия — заглавная, это, собственно, текст письма Оргбюро. Близким другом Свердлова, с которым он отбывал туруханскую ссылку, был участник расстрела царской семьи, «пламенный революционер» Шая Исаакович Голощекин. Руководитель Донбюро РКП(б) С. И. Сырцов с 1912-го по 1916 г. учился в Петербургском политехническом институте, в 1917 г. прибыл на Дон, было тогда ему 24 года от роду, и начал руководить казаками, считая Дон «русской Вандеей». Именно из его уст вышло пожелание проведения работы по уничтожению кулацкого казачества как сословия. Другой студент, Иона Эммануилович Якир, сын кишиневского фармацевта, прибыл на Дон двадцатилетним — после учебы в Базельском университете (Швейцария) и Харьковском технологическом институте и, став членом РВС 8-й армии, так указывал на недостатки своим подчиненным: «Ни от одного из комиссаров дивизий не было получено сведений о количестве расстрелянных белогвардейцев, полное уничтожение которых является единственной гарантией прочности наших завоеваний. В тылу наших войск и впредь будут разгораться восстания, если не будут приняты меры, в корне пресекающие даже мысль возникновения такового. Эти меры: полное уничтожение всех, поднявших восстание, расстрел на месте всех, имеющих оружие, и даже процентное уничтожение мужского населения». Очевидно, именно для выполнения своих же указаний он создал особый «придворный» батальон из 530 китайцев, на совести которых было 8 тыс. расстрелянных, в том числе и казаков. Таковы закоперщики намечавшегося великого дела и формулировки задач, поставленных перед ними, так зазвучал «камертон». А действия последовали… «В одном из хуторов ст-цы Вешенской старому казаку за то только, что он в глаза обозвал коммунистов мародерами, вырезали язык, прибили его гвоздями к подбородку и так водили по хутору, пока несчастный старик не умер. В ст-це Каргинской забрали 1000 девушек для рытья окопов. Все девушки были изнасилованы и, когда восставшие казаки подходили к станице, выгнаны вперед окопов и расстреляны» (Лосев, Левченко, Небольсин 1989). У власти было два пути: или чрезвычайно мудрая и осторожная политика, или беспощадный террор. Большевики избрали второе. О принципиальном подходе к воплощению такой политики можно судить по тому, что на одном из весенних заседаний Оргбюро ЦК РКП(б) применительно к Донской области прозвучало такое слово, как «оккупация». Неожиданным препятствием на пути «поголовного уничтожения казаков» стала массовая сдача казаков в плен полками, сотнями и отдельными группами. Для усиления расслоения казачества член Реввоенсовета Южного фронта Г. Сокольников даже предлагал временно удалить старшие возрасты за пределы Донской области, проведя их «трудовую мобилизацию для общественных работ», и приступить к «постройке и оборудованию концентрационных лагерей». Но его слова остались только «благими пожеланиями». Для выполнения январской директивы Оргбюро началось формирование окружных ревкомов. Первыми были созданы Хоперский и УстьМедведицкий. Ревкомы в дальнейшем создавались в каждой станице, а в хуторах назначались временные комиссары. Они руководствовались в своей деятельности простым принципом: «Чем больше вырежем, тем скорее утвердится Советская власть на Дону». Кроме них были созданы временные полковые военно-полевые трибуналы, действовавшие на путях продвижения Красной Армии. В состав каждого трибунала входил политкомиссар полка и два представителя партячейки. Приговоры их обжалованию не подлежали и приводились в исполнение немедленно. О нагрузке трибуналов можно судить по словам командующего группой войск Южфронта Ф. К. Миронова (донского казака): «…только на пути 8-й армии трибуналами во благо социальной революции было расстреляно 8 тысяч человек». Организующая работа большевиков начала приносить свои плоды. Как писал позже член Казачьего отдела ВЦИК Изюмский, «массовые аресты, контрибуции, заключения и, наконец, массовые расстрелы граждан без суда и следствия привели население к панике... Население было терроризировано. Ни один гражданин не был уверен, что его ночью или завтра не расстреляют». Аресты заложников и расстрелы принимали иногда, по показаниям современников, «уродливую форму спорта». Шла самая настоящая охота за казаками. Так, председателю Морозовского ревкома Богуславскому была спущена телеграмма, в которой его упрекали за «потачку контрреволюционерам», с приказом действовать энергичнее. По показаниям Богуславского, он обиделся, «с горя выпил, пошел в тюрьму, взял список арестованных, вызвал по порядку номеров и 64 человека расстрелял». Впоследствии только во дворе Богуславского было обнаружено 50 зарытых трупов расстрелянных и зарубленных казаков и членов их семей. Еще 150 трупов нашли в разных местах вне станицы. Подобные дикие, бессудные расправы велись повсеместно. Подтверждением тому служат многочисленные цифры и факты, оставшиеся в документах того времени. Вот только некоторые из них. По докладу члена Донбюро Сырцова, в Вешенском районе к апрелю было казнено около 600 человек. В станицах Казанской и Шумилинской, как сообщал М. Шолохов в письме М. Горькому, «количество расстрелянных казаков (выборные хуторские атаманы, георгиевские кавалеры, вахмистры, почетные станичные судьи, попечители школ и проч. буржуазия и контрреволюция хуторского масштаба) в течение 6 дней достигло солидной цифры — 400 с лишним человек». Было бы несправедливым обойти стороной суждения по этому вопросу лидеров новой власти и их теоретиков. Роль исполнителей, конечно же, велика, но за их спиной стояли верховные «жрецы» новой религии. Для примера несколько высказываний, ставших если не догмой, то руководством к действию. Троцкий: «Пробил час расплаты с Каинами... Вся рабоче-крестьянская Россия с отвращением и ненавистью глядит на те мигулинские, вешенские, еланские, шумилинские банды...Гнезда бесчестных изменников и предателей должны быть разорены. Каины должны быть истреблены...» (Бирюков 1989). Отметим, что этот шедевр — не частное суждение индивида, а Приказ председателя Реввоенсовета от 25 мая 1919 г., т. е. документ, требующий незамедлительного и неукоснительного исполнения. (Удивительная метаморфоза произошла с Троцким позже. Именно по его инициативе был сооружен памятник... Иуде в городке Свияжске Симбирской губернии.) Не отставали от руководителей и теоретики-историки новой эпохи. «Казаки — это “железная гвардия” царя, “нагаечники”, “автономисты”, одичавшее племя» (суждения пролетарских историков типа Н. Янчевского, М. Корчина, Б. Лунина, С. Васильченко). Попытки отдельных членов Донбюро РКП(б) «перехватить» исполнение и хоть как-то ввести жизнь на «оккупированных» казачьих территориях в привычные рамки неизменно терпели поражение. 27 января секретарь Воронежского отделения Донбюро А. Дорошев потребовал от Донбюро срочно снестись с ЦК «чтобы Донской Исполком, наконец, был организован». Бумага пошла наверх, но результат был отрицательный. Я. Свердлов накладывает резолюцию: «Общее руководство работой поручается товарищам военсовета Южфронта. Никакого Донского Исполкома... Даны точные указания Ходоровскому, Мехоношину» (Бирюков 1989). (О «точности» этих указаний можно было судить уже через несколько недель, когда Дон «онемел от ужаса».) 21 мая (т. е. через пять месяцев после «выхода в свет» директивы) из Граждупра Герасимов передает в ЦК партии записку по прямому проводу: «Надо прекратить назначенство временных ревкомов. Они бессильны...Миллионы антисоветски выращенных казаков умертвить сразу нельзя. Пора на очищенных от неприятеля местах хоть искусственно декоративными выборами создать Советы...». Если вдуматься в смысл и стиль этого документа, то становится понятной озабоченность Граждупра. Возникают «технические» трудности с умерщвлением казаков, а потому надо было как-то приглушить их сопротивление, организовав опереточную власть. А ведь права казакам были гарантированы еще декретом Совнаркома от 1 июня 1918 г., т. е. год назад. В частности, в нем значилось: «... 2. Трудовому казачеству совместно и на равных правах с проживающими на казачьих землях трудовым крестьянством и рабочими представляется право организации Советской власти — войсковых и областных, районных и окружных, станичных и поселковых Советов казачьих депутатов». Видимо, именно на эти обещания, подписанные Лениным, и клюнули многие казаки, поначалу открывая фронт перед Красной Армией. В числе первых сторонников Ленина был и Ф. Миронов. Но такого законного права казаки так и не получили. 16 марта 1919 г. ЦК партии вынужденно приостановил свою директиву от 24 января, в связи с восстанием казаков в станицах Вешенской и Казанской. Однако это было просто формальное мероприятие. В тот же день (16 марта) член Реввоенсовета Южного фронта Колегаев приказал войскам применять против казаков: а) сожжение восставших хуторов; б) беспощадный расстрел всех без исключения лиц, принимающих прямое или косвенное участие в восстании; в) расстрел через 5 или 10 человек взрослого мужского населения восставших хуторов. На следующий день, т. е. 17 марта 1919 г., за подписью членов Реввоенсовета 8-й армии И. Якира и Я. Вестника вводится в действие приказ № 1552, в котором предписывалось: «Все казаки, поднявшие оружие в тылу красных войск, должны быть поголовно уничтожены (курсив мой. — Н. Н.), уничтожены должны быть и все те, кто имеет какое-либо отношение к восстанию, к противосоветской агитации, не останавливаясь перед процентным уничтожением населения станиц, сжечь хутора и станицы, поднявшие оружие против нас в тылу» (Кирсанов 2003). Политика репрессий против казачества была общегосударственной установкой на уничтожение казачества как возможной военной основы противников Советской власти. Руководитель Донского бюро Арон Френкель в марте 1919 г. на VIII съезде партии указывал на то, что «необходима экспроприация(?) казачества и массовое переселение их в глубь России с вселением на их место пришлых трудовых элементов. Это лучшим образом растворит казачество» (Там же). 24 апреля 1919 г. Ленин подписал декрет Совнаркома о направлении на Дон переселенцев из шести голодающих губерний: Петроградской, Олонецкой, Вологодской, Череповецкой, Псковской и Новгородской. Казачество встретило переселенцев враждебно. Да иного отношения и быть не могло, хотя сами переселенцы ни в чем не были виноваты, в том числе и в трагедии расказачивания (Бирюков 1989). Жестокостью, изуверством, насилием, надругательством над святынями из казачества просто «вынули душу». Осталось тело без души. Здесь-то и таились истоки и причины казачьей жестокости и расправ с красными. Подводя в середине 1919 г. итоги практической работы на Дону, Казачий отдел ВЦИК на множестве примеров бессмысленного террора предлагал распустить старые ревкомы, отменить их приказы, создать новые органы. При этом комиссар экспедиционного корпуса В. Трифонов тоже считал, что положение надо выправлять новыми людьми, указывая, что при этом важно, «особенно для Дона», чтобы руководители были из русских. Самое примечательное: даже признавая ошибочность и пагубность мер, применяемых к казачеству, предлагая некоторые поправки «к текущему моменту», выдвиженцы Советской власти ни на минуту не допускали мысли об отступлении от генеральной линии — полного уничтожения казачества. Вот образчик такого документа: «Из записки члена Донского ревкома И. И. Рейнгольда, поданной им в ЦК РКП(б) 6 июля 1919 г., в период безрадостного и местами панического отступления Красной Армии на Южном фронте. Бесспорно, принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и всяческое заигрывание с казачеством (точное иезуитское сочетание жестокости, цинизма и лицемерия. — Н. Н.). Ни на минуту нельзя упускать из виду того обстоятельства, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица — вооруженный лагерь, каждый хутор — крепость. И политика их массового истребления приведет к тому, что мы с Доном никогда не справимся, а если и справимся, то после долгой, кровавой и упорной борьбы. Опыт Вешенского восстания показал, что казаки чрезвычайно чутки к проводимой по отношению к ним политике, и, раз разгоревшись, пожар восстания охватывает десятки тысяч казаков. Между прочим, ничто не содействовало так успеху восстания, как попавшие к ним, благодаря возмутительной разхлябанности местных советских органов, тезисы и директивы в ЦК партии по вопросу об отношении к казакам. Эти тезисы в руках казачьих офицеров послужили прекраснейшим материалом для агитации против Советской власти как явно стремящейся к уничтожению казачества. Отсюда и сила и отчаянное упорство восставших, которых мы не победили и которые достигли своей цели — соединиться с наступавшей казачьей армией. И это сделали те самые вешенцы, которые первые открыли путь Советской власти, первые перешли на нашу сторону» (Павлюченков 1998). В ночь на 11 марта 1919 г. в районе станиц Казанской и Вешенской вспыхнуло восстание. Численность повстанцев уже в самом скором времени составила около 15 тыс. казаков призывного возраста и до 10 тыс. стариков, иногда женщин. К маю численность восставших достигла 40 тыс. человек. Вешенское восстание напугало Москву до ужаса. 16 августа было опубликовано воззвание к казакам, где, в частности, было заявление правительства о том, что оно «не собирается никого расказачивать насильно, оно не идет против казачьего быта, оставляя трудовым казакам их станицы и хутора, их земли» (но это уже никого на Дону не могло остановить и тем более заставить казаков поверить: они-то видели воочию, что станицы и хутора сожжены и разорены, а о принципах расказачивания им ничего не надо было говорить: к тому моменту не только войсковые, но и юртовые земли были у них отняты). Доказательство лживости правительства последовало не далее чем через несколько дней. 18 сентября Политбюро утвердило «Тезисы о работе на Дону», автором которых, что обычно скрывалось, был, конечно же, Троцкий: «Мы будем беспощадно истреблять все те элементы, которые будут...оказывать поддержку врагу и чинить затруднения Красной Армии» (Козлов 1990). Режим, введенный в покоренных районах Дона, был воистину оккупационным. Помимо массовых расправ и казней многими ревкомами были упразднены сами понятия «казак» и «станица», незаконно реквизировалось все, что могло сгодиться — от лошадей до упряжи, телег и седел. Доходило до того, что в отдельных станицах военными комиссарами были поставлены австрийские военнопленные (Лосев, Левченко, Небольсин 1989). А что же сам вождь мирового пролетариата? Какую сторону он занимал? Требуя самых энергичных мер для подавления Вешенского восстания, он в то же время, как и следует вождю, проявлял гибкость и изобретательность, в частности, писал Г. Сокольникову: «Я боюсь, что Вы ошибаетесь, не применяя строгости, но... если нет сил для свирепой и беспощадной расправы... нельзя ли обещать амнистию и этой ценой разоружить полностью?». Понимая, что поголовное уничтожение казачества при всем к тому желании не под силу даже Советской власти, рассматривались варианты расчленения и в последующем полной территориальной ликвидации Области Войска Донского. Одним из возможных способов расказачивания рассматривалось разделение Донской области с передачей ее районов Саратовской, Тамбовской и Ростовской губерниям. Однако этому категорически воспротивился Реввоенсовет Южного фронта. Мотивами послужили отнюдь не желание сохранить единство Дона, а предвидимые затруднения при проведении мероприятий по предотвращению новых восстаний: переселение крестьян на Дон, «высасывание» казаков из области путем трудовых и военных мобилизаций. А потому подчинение Реввоенсовету Гражданского центра «как органа оккупационного режима» военной власти сохранилось. Попытки отдельных членов Донбюро перевести «зоологическую» борьбу в русло классовой, откалывая середняков и привлекая их на свою сторону, вызвали активное противодействие со стороны Донревкома. Его председатель А. Г. Белобородов (в 1918 г. председатель Уралоблисполкома, подписавший приговор всей царской семье) был категорически против. Сетуя на мягкое отношение к казакам, часть которых отправляли по приговорам трибуналов на принудработы, он писал в Оргбюро ЦК РКП(б) Крестинскому: «Этой наивности нужно положить предел, и чем скорее, тем лучше. Необходимо организовать Чрезвычайки, ... основное правило поведения при расправе с контрреволюционерами: захваченных не судят, а с ними производят массовую расправу». Политика расказачивания, проведенная в период Гражданской войны, не прекращалась и во все последующие годы, принимая другие формы: раскулачивание, лишение гражданских прав, высылка, уплотнение казачьих станиц и хуторов переселенцами с передачей им юртовых земель. Описанное можно дополнить перепиской уцелевших донских казаков с зарубежными родственниками, ушедшими с Белой армией в 1920 г. из Новороссийска и Крыма. Подборка писем, собранных В. Сидоровым, приведена в книге «Крестная ноша. Трагедия казачества» (Ростов-н/Д., 1994). Эмиграция даже отдаленно не могла представить истинную картину страданий соплеменников, оставшихся при расказачивании на родине. Вот несколько выдержек из этих писем. Письмо с Дона: «Как тебе известно, хутор наш составлял населения 900 душ обоего пола в доброе время, а сейчас только 433 души, из коих мужского пола 66 душ, стариков у нас всего 11 душ, а то вся молодежь. А где остальные — бог знает, погибли, конечно, в войну, померли в голодовку 1922 года, немало без вести пропавших, и вас за границей, мы знаем, 16 человек. Скота в хуторе тоже почти нет, коров очень мало, лошадей только три, быков в трех дворах по две пары и редко по одной. Сам хутор пришел в неузнаваемость. Дома, сараи полураскрытыми стоят, похилившись в разные стороны. Благодаря того, что наш хутор на реке, вербы поукрывают его стыд летом, а зимой кошмар посмотреть со стороны. (Вот она высокая душа, ей стыдно быть бедной! — Н. Н.) В поле выйдешь — уверит полная пустота, даже жутко делается, да и вернешься в хутор, то же самое мало утешительного. Земля мало привлекает нас, ибо ее не на чем обрабатывать. Все ждем и надеемся, а пока в темноте и пыли ничего не видно». Еще одно письмо, написанное в 1926 г., но говорится в нем о 1919 г.: «Откуда-то повылезали темные личности, перевязали себя красными тряпицами и пошла потеха. Искали главным образом казачьих офицеров, врагов и противников революции. Искали по сундукам, комодам и письменным столам, и все ценные вещи забирали с собой, как вещественные доказательства и имущество, оставленное белобандитами при бегстве. С меня сняли шевровые сапоги, объявив их “офицерскими”… Хорошо одеты были только партийные служащие. Комиссары ходили в кожаных куртках и фуражках и в красных штанах. Агенты Чеки в свободное время были одеты с иголочки и раскатывали на автомобилях. Появился новый “капиталистический класс” особого отдела Чеки». И даже более чем через 10 лет после этих событий отголоски их продолжали волновать казаковэмигрантов. Вот что писали из Болгарии на Дон в 1931 г.: «Те, кто поехали в Россию, сперва писали, что живут дома, но потом родные их сообщили нам, что все возвращенцы сидят по тюрьмам». Все это возмущало казачье население, возбуждало его против Советской власти на долгие и долгие годы. Последствия политики расказачивания сказались через двадцать с лишним лет, когда десятки тысяч казаков вместе с семьями ушли с отступавшими из донских степей немцами, поменяв одну оккупационную власть на другую (в Первую мировую войну с «германцами» в казачьих полках не было зафиксировано ни одного случая дезертирства или сдачи в плен — как же нужно было сломать людей за двадцать лет Советской власти). Трагедия донского казачества продолжилась — но это уже было другое время и другая тема. Последствия расказачивания были крайне тяжелыми. На Дону, например, по данным казака-эмигранта И. Билого, только прямые общие людские потери составили 823 тыс. человек, большинство из которых были казаки. По подсчетам В. Кожинова, в ходе революции и последовавших за ней событий в Области Войска Донского погибло примерно половина казаков. (По сообщению НТВ 24.01.08 (программа «Сегодня»), в результате расказачивания на Дону погибло около 1 млн казаков.) В Первую мировую войну донских казаков погибло значительно меньше, чем в Гражданскую. Так, из ст-цы Анненской на войне погибли 17 казаков, а в Гражданскую — 320). Прошло время, и через 70 лет на Второй Всесоюзной научной (!) конференции «Казачество в революциях и Гражданской войне», проходившей в Черкесске в 1988 г., «деятельность по выполнению директивы (курсив мой. — Н. Н.) от 24 января 1919 г. была оценена как ошибки, допущенные местными партийными и советскими работниками весной 1919 г., выразившиеся в недифференцированном подходе к казачеству как сплошной реакционной массе» (Я. А. Перехов). А вот пример попытки увести большевиков в сторону по принципу «я не я, и хата не моя». В 1988 г. А. Знаменский утверждал: «Была, оказывается, спецдиректива, разработанная в Донбюро С. Сырцовым, П. Блохиным-Свердлиным, А. Френкелем, А. Белобородовым и другими отъявленными троцкистами». Автору мало того, что, отступая от исторической правды, по сути фальсифицируя ее, он не называет главного «смотрящего» — Свердлова. Оказывается, во всех казачьих бедах виновны «другие отъявленные троцкисты», но никак не милые его сердцу коммунисты. А вот пример несколько иной, «микшированной» оценки расказачивания: «Кто не знал о любви казаков к Дону, тот не знал о них ничего. За несколько месяцев представители Советской власти хотели изменить на свой лад целый народ... и вызвали стихийный гнев масс (Трофимов 1990). Следует понимать, что Советская власть «хотела как лучше», но немного погорячилась, поторопилась с «выполнением директивы». Кому как, но мне ближе слова В. Шамбарова из его книги «Казачество» (М., 2007): «Любопытно, что в наши дни, даже признав факт целенаправленного истребления казаков, “демократическая” пресса и телевидение очень уж тщательно избегают слова “геноцид”, подменяя его термином либеральных кампаний ХIХ в. “расказачивание”. Примечательно, что расказачивание резко изменило отношение к Советской власти не только рядовых казаков, но и ее сторонников. Вот что написал легендарный руководитель красного казачества Ф. Миронов в приказе-воззвании 22 августа 1919 г.:. «За Красной Армией шла другая армия — армия политических работников, армия коммунистов под различными наименованиями: ревкомов, особых отделов, политотделов, политических комиссаров, чрезвычайных комиссий, ревтрибуналов, и каждый из них был наделен правом расстреливать, казнить, резать и жарить. Все это шли строители коммунистической жизни, коммунистического рая... Коммунисты жестоко и зло надругались...над всем, что было освящено веками в казачьей трудовой семье, над трудом человека, над его религией, над его обычаями и верою отцов, над правдою... Что остается делать казаку, объявленному вне закона и подлежащему беспощадному истреблению? Только умирать с ожесточением...Чтобы спасти революционные завоевания, остается единственный путь — свалить партию коммунистов» (Бирюков 1989). Миронов хотел двинуть свой корпус на Деникина. Но Троцкий, почувствовав, очевидно, своей шкурой, что казаки могут повернуть и против него, приказал корпус разоружить, а Миронова арестовать. Такое не могли простить даже создателю 2-й Конной армии. Судьба его была предрешена (Бирюков 1989). Отношение к донскому казачеству Советской власти, многих социальных групп и слоев населения, а также отдельных политиков и представителей интеллигенции показано в следующих суждениях: «Для общества это было нечто ужасное, вроде разбойников, оплот ненавистного царизма, плетью разгонявших студенческие сходки. А социалисты шли дальше. Так, “Народный вестник” писал: “Слово “казак” стало синонимом грубости, наглости, жестокости, зверства... Когда наши народные представители получат власть, то казачий вопрос будет одним из первых, которым они займутся и разрешат его в смысле уничтожения этой военной касты, являющейся покорным орудием... в руках правящего класса... Прямо преступно поддерживать мнение, что казачество является чем-то особенным, чего нельзя касаться». К этому они и приступили с образованием Временного Правительства”. А заканчивали «решение» казачьего вопроса уже большевики (Синеоков 2001). В глазах «общественности» казаки представлялись извечно враждебными остальному народу, следовательно, «насилие мыслилось в качестве единственно возможной по отношению к ним политики, и расказачивание само собой подразумевалось» (Козлов 1990). Каковы же причины такого отношения к казакам? Их множество, но отметим только превалирующие и, тем самым, определившие политику новой власти относительно казачества: · Во-первых, для казаков были незыблемы основы существующего строя и государственного устройства. В их сознании доминировали чувство ответственности, верность присяге, данной государю, неукоснительное исполнение дисциплины. Все это мешало большевикам достигнуть главной цели — сломать строй и государственную машину. Большевистское руководство видело в казаках не особый народ, а подлежащее уничтожению сословие. Ленин писал о них как о защитниках самодержавия, отличавшихся стойкими монархическими и патриархальными пережитками, и называл казачество рудиментом феодальной эпохи, обреченным на вымирание. · Во-вторых, казачество являлось в тот момент самой организованной (а на первых порах и единственной) противостоящей силой, представляющей зримую военную опасность (вспомним хотя бы рейд генерала К. К. Мамонтова). Осенью 1918 г. 82% боеспособных донских казаков были у белых, 18% (часть бедноты) ушли в Красную Армию (Венков 1988). · В-третьих, Дон был единственным местом реальной борьбы с Советами. Не случайно именно сюда бежали руководители будущей Добровольческой армии (М. В. Алексеев, Л. Г. Корнилов, М. Г. Дроздовский и др.), отдельные офицеры, именно сюда стягивались организованные воинские части, не признавшие новую власть. И только на Дону было единственное во всей России место для возможного формирования Добровольческой армии. · В-четвертых, менталитет рядовых бойцов Красной Армии, в подавляющем большинстве бывших крестьян, резко отличался от казачьего мировоззрения. Казаки не знали крепостного права и обладали чувством хозяина, они избрали путь дерзания и верности, служения земле, на которой родились. Крестьяне же веками были крепостными. И там, где они склоняли покорно головы перед хозяином, казаки в лучшем случае не покорялись, в худшем — бунтовали. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что солдатская масса, состоящая, как уже говорилось на 90% из крестьян, считала их богатеями, имеющими свои земельные наделы. Это в свою очередь развивало на почве зависти вполне материализованные неприязнь и злобу... В апреле 1919 г. член Донбюро С. И. Сырцов писал: «...ненависть против казаков, на которых крестьяне привыкли смотреть как на классовых врагов, только теперь находит свое выражение» (Венков 1988). Необходимо учесть, что иногородние на территории Войска Донского численно превосходили казачье население. Именно они, легко поддавшись на лукавую демагогию большевиков, стремились использовать появившуюся возможность для сведения с казаками давних счетов, не останавливаясь ни перед чем, не брезгуя никакими способами мести. В слободе Михайловке при станции Себряково (ныне г. Михайловка Волгоградской обл.) местное население учинило жестокий самосуд, замучив более 80 одних офицеров, местных интеллигентов, помещиков и священника. Иногородние количественно преобладали (53%) и во вновь формируемых полках Донской армии, что таило постоянную опасность с их стороны. При первых военных неудачах они переходили на сторону красных, нередко уводя с собой казачьих офицеров и получая за это вознаграждение. Большевики, начиная расказачивание, быстро разобрались в особенностях ситуации и, разоружая и уничтожая казаков, одновременно вооружали иногородних. Это приводило к тому, что нередко наиболее ретивые из последних предлагали свои услуги большевикам и активно участвовали в их «мероприятиях» (в этом кроется одна из причин особенной жестокости гражданской войны на Дону). · В-пятых, у красноармейцев, в немалом количестве участников Первой мировой войны, было еще одно основание ненавидеть казаков. Именно на казачьи полки, как единственно боеспособные, с началом развала армии в 1917г. была возложена неблагодарная задача выявления и задержания дезертиров. В этих мероприятиях было задействовано около 40 казачьих полков. А поскольку казаки были к дезертирам беспощадны, постольку солдатская масса считала их своими кровными врагами. «Гордое, полное сознания исполнения казаками своего воинского долга, выполнение ими приказов об обезоруживании бунтующих полков возбудило против казаков солдатские массы, и положение казачьих сотен и полков, вкрапленных единицами среди солдатских корпусов, сделалось жутким. К казакам жалось запуганное и загнанное офицерство, а в глазах высших начальников они из “мародеров”, “опричников” и “нагаечников” и в лучшем случае иронического слова “казачков” превратились в героев... ненависть и злобное чувство к казакам постепенно росло в солдатских массах» (Поляков 2008). · В-шестых, начиная с революции 1905—1907 гг. в общественном сознании на многие годы дало ростки и укоренилось мнение о казачестве как об охранно-карательной силе. В широких кругах казаки воспринимались не иначе как «нагаечники», «прислужники полиции», «палачи безоружного народа» и пр. Либеральная общественность почему-то забыла, что именно казаки-«нагаечники» были основной силой при ликвидации черносотенных погромов, т. е. спасения еврейского населения. В немалой степени этому способствовало и само царское правительство, нарушившее «Устав о воинской повинности Донского казачьего войска» 1874 г., согласно которому мобилизация и вывод с территории Донской области казачьих частей второй и третьей очереди в мирное время не допускались. Но страх перед возможной революцией был настолько силен и непреоборим, что уже к началу 1906 г. были полностью мобилизованы все полки второй и некоторые полки третьей очереди. Такое положение объяснялось многими причинами, главными из которых были морально-нравственные принципы казаков: чувство ответственности и верность воинскому долгу, олицетворявшему в сознании казаков глубокую идею служения Отечеству. Проводить параллели между различными периодами российской истории некорректно, но зададим только один вопрос: почему казаки после нагаечного разгона манифестантов-революционеров стали «палачами», а сотрудники ОМОН, отрядов «Альфа» и «Вымпел», частей ВДВ после событий октября 1993 г. (государственный переворот), в результате действий которых погибло не менее 200 человек в Останкино и около 1500 при защите «Белого дома», не только не были осуждены, но, напротив, несколько десятков из их числа секретным Указом Президента Б. Н. Ельцина награждены орденами и медалями вплоть до присвоения звания «Герой России» (Иванов 1995)? Другое время – другая цена человеческой жизни? · В-седьмых, никак нельзя обойти и вечный для России «национальный» вопрос, а именно вопрос об «инородцах», у которых было, по крайней мере, два основания, мягко говоря, не любить казачество. Первая причина возникла задолго до рассматриваемых событий и заключалась в том, что лицам иудейского вероисповедания (за небольшими исключениями) не разрешалось проживать на территории Донского Войска. Это обстоятельство в немалой степени влияло на взаимоотношения указанных групп населения. Справедливости ради, но никак не для защиты казачества, надо отметить, что такая политика донского казачества отнюдь не была чем-то из ряда вон выходящим. Она как раз проводилась в русле государственной политики. Вот несколько подтверждений. В 1610 г. одним из условий возможного царствования, выдвинутых перед польским королевичем Владиславом, был запрет строить в России костелы «и пускать жидов». Одной из возможных причин этого было обнаружение в вещах Лжедмитрия Талмуда и писем «поеврейски». В феврале 1727 г. в царствование Екатерины I был издан императорский указ «О высылке жидов из России», в декабре 1742г. при Елизавете Петровне издан именной императорский указ «О высылке, как из Великороссийских, так и из Малороссийских городов, сел и деревень, всех Жидов»; при Петре II было принято следующее постановление: «…евреям не возбранено торговать в Украине на ярмарках, ...жительствовать же им в Малороссии запрещено»; в 1775 г. (царствование Екатерины II) евреи изгоняются из Варшавы; в апреле 1804 г.(император Александр I) принят закон об устройстве евреев: им предоставлена свобода вероисповедания, но установлена черта оседлости в западных областях. Задача анализа и оценки всех этих указов и законов нам не под силу. Это мог себе позволить А. И. Солженицын. Интересующихся действительной ролью и степенью участия инородцев в красном терроре отсылаю ко второй части его книги «Двести лет вместе») (гл. 16. «В гражданскую войну»). Отметим только, что в 1915 г. черта оседлости была отменена. Вторая причина возникла в ходе Первой мировой войны, в период военных действий в Польше, на западе Украины и Белоруссии. Множество местечковых жителей сделало своим прибыльным делом контрабанду и шпионаж в пользу Германии, а на казачьи части была возложена задача борьбы с этими явлениями. Помимо этого, когда было принято решение об их выселении из прифронтовой полосы, казачьи части опять оказались на «острие копья». Именно их привлекли к осуществлению такой неблагодарной функции. Основанием для этого решения царского военного руководства помимо высоких боевых и моральных качеств казаков послужил позиционный характер боевых действий, исключающий или делающий малоэффективным широкое применение больших масс кавалерии. Перечисленное — не самая последняя причина того, что состав карательных органов (военных трибуналов, чрезвычайных комиссий и т. п.), комиссарский корпус в немалой степени формировались именно из инородцев. Примечательно, что этот факт заслужил пристальное внимание не только отечественных историков и политиков, но и зарубежных. Так, Уинстон Черчилль, выступая перед палатой представителей 5 ноября 1919 г., отметил, что «в системе террора, организованной ВЧК, активно участвовали евреи, а иногда еврейки» (Веллер, Буровский 2007). Все это служило вескими основаниями для формирования неприязни, часто переходящей во взаимную ненависть. Не сбросить со счетов и то, что в ВЧК 55—75% руководящих должностей занимали латыши, а Красная Армия на 18—20% состояла из «интернационалистов»: китайцев, австрийцев, венгров, чехов, немцев. Помимо перечисленного существовал целый ряд практических соображений, послуживших в немалой степени привлечению казаков для выполнения совершенно не свойственных им полицейских функций. Рассмотрим основные из них для объективной оценки необходимости участия казаков в подавлении беспорядков и демонстраций в революционные времена: 1. Использование пеших солдатских частей против демонстрантов и манифестантов всегда приводило к неизмеримо большим жертвам. Яркий пример тому — Кровавое воскресенье 9 января 1905г. При столкновении с толпой пехота вынужденно применяла огнестрельное оружие, отчасти из чувств страха и самосохранения (кстати, у Зимнего дворца пехота была по составу своему крестьянская, однако никто не называл крестьян России «палачами», эта оценка применялась исключительно к казакам). 2. Конные части были гораздо мобильнее пехоты, а потому их можно было быстро и легко перебросить к очагам беспорядков. 3. Особенности казачьей экипировки (конструкция седла, соединение стремян специальным ремнем под грудью коня) значительно повышали устойчивость посадки казака в седле, что играло немаловажную роль при действиях в толпе. 4. Высокое искусство управления конем позволяло казакам избежать травм от резких движений коня или свести их к минимуму. Для этих целей казаки использовали нагайки, потому что только они из всей кавалерии не носили шпор (отсюда и пошло — «нагаечники»). Подтверждением тому может служить и опыт развитых стран. Имея на вооружении самые современные и эффективные технические средства, их полиция в больших городах (Лондон, Париж, НьюЙорк и пр.) зачастую прибегает к помощи конной полиции. Здесь очевидно срабатывает и психологический фактор: пеший всегда будет бояться всадника и его лошади, а значит, риск его противодействия резко уменьшается. В итоге можно сделать вывод, что у подавляющего большинства населения Российского государства были основания «неравнодушно» относиться к казачеству. Самое интересное в том, что причины эти не имеют объективной основы, а родились на непонимании казачьих сущности и менталитета. Не снимая с казачества определенной доли вины («виноват волк, что козу съел, виновата и коза, что в лес забрела»), можно утверждать: будь казачество сплоченнее, более критически настроено к большевистской демагогии, решительнее и активнее, его судьба сложилась бы иначе. Тем не менее несмываемый позор за политику расказачивания, безусловно, лежит на плечах и совести высшей государственной власти «революционной» России. Именно от нее исходили инициатива, приказы и распоряжения, направленные на уничтожение донского казачества (все закономерно: рыба гниет с головы!). В борьбе с казаками большевистское руководство до конца делало основную ставку на массовый террор. Упомянутый выше С. И. Сырцов в телеграмме одному из местных активистов И. Решеткову категорически приказывал: «За каждого убитого красноармейца или члена ревкома расстреливайте сотню казаков. Приготовьте этапные пункты для отправки на принудительные работы в Воронежскую губернию, Павловск и другие места всего мужского населения (курсив мой. — Н. Н.) в возрасте от 18 до 55 лет включительно. Караульным командам приказать за каждого сбежавшего расстреливать пятерых, обязав казаков круговой порукой следить друг за другом» (Трут 2004). Можно согласиться с Л. Футорянским (1997), заметившим, что «процесс расказачивания в широком смысле слова был обусловлен тем, что казачья система столкнулась с развитием капиталистических отношений…». Но этот факт ни в коей мере не может оправдать то содержание, которое вдохнули большевики в это понятие — физическое уничтожение казаков. В конечном счете, расказачивание было направлено против истории народа и тем самым носило антиисторический характер. Как сказал кто-то из историков, «этнос является электроном атома нации». Из школьного курса физики мы знаем, что атом при потере хотя бы одного электрона приобретает совершенно другие качества. Отсюда придется признать, что, избавившись от казачества, российский народ стал качественно другим. Полагаю, что изменения произошли не в лучшую сторону. Но история, к сожалению, дисциплина «факультативная», а потому воспринимается и оценивается она отдельными индивидами довольно необычно. Необъяснимо и забавно, но и в наше время у инициаторов и исполнителей расказачивания можно найти немало защитников, готовых объяснить «геноцид против (!?) казачества в процессе строительства Советского государства, как естественную реакцию правящих кругов... штыком и кровью укреплявших (!?) Советскую власть в казачьих землях» (Чемякин 2001). Во имя исторической справедливости позволю себе небольшое отступление, которое поспособствует правдивой оценке трагедии донского казачества. 11—12 декабря 2006г. в Тегеране состоялась Международная конференция по исследованию холокоста. Участники ее — политики, историки, религиозные деятели из многих стран мира (Австрии, Германии, Франции, Англии, Швеции, Израиля, США, Австралии и др.), посвятившие этой теме около четверти века, были единодушны в своих выводах: цифры холокоста (6 млн), его значение, мягко говоря, сильно преувеличены. Реальное количество его жертв – от 300 тыс. до 1,5 млн. Конечно, факт гибели полутора миллионов евреев вызывает глубокое соболезнование. Но эти цифры вполне сопоставимы с жертвами расказачивания, одного с ними порядка. А численность собственно казачьего населения в Донском Войске, по данным различных авторов, к началу 1917 г. составляла около 1,5 млн человек (из них уничтожено до 80%). Но холокост известен и на Западе, и в России, а о расказачивании и реальном количестве его жертв на Западе знают единицы, и чуть больше — на родине). А. Козлов (1990) характеризует Циркулярное письмо Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г. как «кредо охваченных фанатизмом романтиков мировой революции», отмечая все-таки, что оно положило начало массовому террору на Дону. Во все века «фанатиков» либо изолировали на длительный срок (если не навсегда), либо сжигали на кострах. Но уж никак не делали из них «романтиков», что выказывало желание защитить и оправдать негодяев и циников, авантюристов и проходимцев, жаждавших власти и разорения, уничтожения в конечном счете великой России, которую без уничтожения казачества победить было невозможно. Об этом однозначно свидетельствует история России и всех ее войн на протяжении нескольких веков, начиная с XIV. РАСКУЛАЧИВАНИЕ Страданий полон путь безвестный, Темнее ночь, И мы должны под ношей крестной Не изнемочь. Б. В. Никольский К 1921 г. Гражданская война на европейской части России закончилась пирровой победой новой власти. Дон обезлюдел, но казачество в очередной раз нашло в себе природные силы и начало понемногу восстанавливаться. Оно еще не подозревало, какие новые, не менее жестокие и бесчеловечные меры готовится применить к нему большевистская власть. Взгляды Ленина и многих представителей государственной верхушки на казачество уже приводились. Осталось поинтересоваться мнением человека, сыгравшего в дальнейшей судьбе донского казачества главную роль — Сталина. Представления Сталина о казачестве сложились в основном в 1918—1919 гг. в его бытность на Южном фронте, и особенно при обороне Царицына, где казаки разогнали руководимое им соединение красных частей. Не в последнюю очередь это повлияло, в конечном счете, на его классовую оценку казачества: «Окраины ...России ...с населением, состоящим из привилегированных казаков-колонизаторов... превратились в базу контрреволюции». По его мнению, казачество это — «колонизаторы», «исконное орудие русского империализма, издавна эксплуатирующее нерусские народы на окраинах» (Козлов 1990). Вам не кажется странным это суждение, особенно пассаж «эксплуатирующее нерусские народы на окраинах»? Он тем более странен, что Сталин в начале своей карьеры занимал пост наркома по делам национальностей, писал статьи по национальному вопросу. Кто, как не он, должен был владеть ситуацией? Кого и как могли «эксплуатировать» «колонизаторы»-казаки на территории своего Войска, за счет каких таких своих преимуществ? И почему — «колонизаторы»? Казаки осваивали и заселяли земли, не принадлежащие в то время ни одной стране, ни одному государству, ни одному народу. А потому это их природная территория. Но Сталин, будучи, по его же словам, верным продолжателем дела Ленина, подругому просто не мог, а может быть, и не хотел мыслить иначе. Как бы то ни было, но его мнение стало руководством к действию каждому представителю власти как в центре, так и на местах, в том числе и карательным органам. Наступление на казаков проводилось по всем правилам политического и военного искусства — массированно и со всех возможных фронтов: идеологического, политического, экономического, полицейского, нравственного, религиозного и пр. Не была забыта или оставлена без внимания хотя бы одна составляющая этой объемной и долгосрочной кампании. Все «работало» во взаимосвязи, одно дополнялось другим и им же усиливалось. Конечной целью, как и прежде, было уничтожение казачества не только как сословия, но и как населения. Одним из первых шагов стало введение продразверстки, которая не оставила казакам ни малейших шансов на выживание. Продовольственная разверстка являлась системой заготовок с/х продуктов в 1919— 1921 гг. В основу ее был положен классовый принцип. Исполнение нарядов проводилось не по количеству душ, а по количеству имеющегося в запасе зерна. Все утаенное конфисковывалось. В систему органов, осуществлявших программу продразверстки, входило множество административных и военных (силовых) учреждений: окружной исполком, окружной ревком, окружной продотдел, комендантское правление, волостные и станичные исполкомы, сельские и хуторские советы, волостные и станичные продтройки, милиция, ударные группы и продотряды, в которые входили уполномоченные и агенты. Число последних в Хоперском округе составляло около 80 человек, не считая членов продотрядов и выездных трибуналов. И на каждом уровне работа сопровождалась бесчисленными нарушениями, злоупотреблениями, бюрократическими «излишествами». Были определены два главных ссыпных пункта — на станциях Филоново и Урюпино, а кроме них — вспомогательные на станциях Алексеевская, Кумылга, Алексиково. Для улучшения результатов продразверстки проводились «революционные продовольственные месяцы», в течение которых казакам предписывалось сдавать зерно в семидневный срок. Ответственность за это несли персонально председатели хуторских исполкомов. В случае невыполнения боевого наряда в 100% разверстки всех видов продуктов и сырья наказывались все районные уполномоченные. Помимо хлеба изымались масличные семена и скот. Весной 1920 г. были установлены строгие нормы на количество скота в хозяйствах. На каждую голову выдавалось удостоверение. Нормы были таковы: до 5 десятин — 1 тягловая сила, до 12 — 2, до 17 — 3, больше трех иметь запрещалось. То есть при наличии 30 и более десятин обрабатывать ее нужно было все равно тремя головами. Продажа скота, а также мясопродуктов и сала запрещалась. (Здесь и далее мы оперируем данными, в основном, по Хоперскому округу, обращаясь к работам А. Демидовой (2000, 2002 гг.) Казаки пошли на хитрость — стали скармливать скоту необмолоченный хлеб. В ответ на это местные власти принялись считать излишками не только зерно, но и необмолоченный хлеб. Результаты такой деятельности не замедлили сказаться. К 1920 г. из-за отсутствия рабочего скота и семенного зерна посевные площади сократились на 60%, что послужило основной причиной грядущего голода. Казаки начали понимать это гораздо раньше власть предержащих. 1928 год. Письмо с Дона: «По-видимому, весной будет большой голод, а нашему брату-хлеборобу купить хлеба негде, да и не за что. В нашем хуторе было хлеба столько, что хватило бы для хутора на целых три неурожайных года, но вывезли все до зерна, и даже мукой по самообложению, а деньги вымогали за облигации. Пришла весна, а пахать нечем, лошади голодные не возят, падают в плугах, кормить нечем, нет половы, нет посыпки и зерна. Сеять многим нечем. Народ ходит как мертвый из-за этого горя и несчастья. Многие начали голодать еще до Рождества, а что дальше будет, страшно подумать». Итогом продразверстки стали, помимо укрытия зерна, массовые выступления казаков. Весной 1921 г. власти были вынуждены пойти на крайнюю меру — ряд станиц был объявлен на военном положении. В Хоперском округе действовали вооруженные отряды Вакулина, Колесникова и Фомина. Царицынский губернский исполком принял решение о «расстреле на месте бандитов и пособников всех видов». Под последними можно было понимать кого угодно: женщин, детей, стариков. Кто же из них согласен был отдать свой хлеб? Уже к осени 1924 г. народ с Дона шел спасаться от голода на Кубань, шел за заработками. Но и там действовали жесткие правила. Помимо деятельности власти, положение усугублялось неблагоприятными погодными условиями. В 1924 г. на Дону, особенно в Хоперском округе, была жестокая засуха (не только дождя, даже росы не было), по причине чего, а также из-за отсутствия семян не сеяли озимые. От бескормицы погибал последний скот. Положение «совслужащих» было едва ли лучше. Чтобы хоть как-то выжить, они вынуждены заниматься земледелием. Но это помогало мало. Замена продразверстки продналогом не могла существенно исправить положение. Цены, по которым принимали хлеб, были чрезвычайно низкими в сравнении с другими продуктами и товарами. Политика расказачивания, начатая в 1919 г., продолжалась вплоть до Великой Отечественной войны, но набор средств и методов борьбы с казачеством расширился. Если раньше основным было его физическое уничтожение, то теперь власть поняла, что кое-кого надо оставить в живых (кто-то же должен ее кормить), превратив их в покорную, забитую, бессловесную массу. Хотя прежней цели (уничтожения) никто не отменял, помимо этого на вооружение были приняты экономическое удушение, лишение и ущемление казаков в их правах, искоренение православия, воспитание нового поколения в духе «беззаветной преданности», а через него — насаждение в казачьей среде чуждых ему, а потому разрушающих казачью общину моральных норм и принципов. XXV апрельский (1925 г.) пленум ЦК ВКП(б) наметил перечень основных подготовительных работ по созданию коллективных хозяйств, с конечной целью — превратить казачье сословие в один из классов Советского государства, устранить территориальную изолированность и хозяйственную замкнутость казачества, вселить советские элементы крестьянства в казачьи округа и станицы (вот это как раз и есть колонизация в чистом, так сказать, виде), вовлечь казачество в работу низовых партийных и советских органов. (Здесь не помешает умение читать партийные и правительственные документы между строк.) Особенно активно эта политика начала проводиться в жизнь с конца 1920-х годов. Во главу угла было поставлено именно раскулачивание, поскольку кулаки представляли в глазах власти главную угрозу грядущей коллективизации. Особо это проявилось в многострадальном Хоперском округе, ставшем полигоном для отработки приемов и методов объявленной в честь 50-летия Сталина стопроцентной (ни много ни мало) его коллективизации. Вопрос об ускорении темпов коллективизации в передовых районах, в том числе и Хоперском, был рассмотрен на самом верху. В ЦК ВКП(б) 12 августа 1929 г. Хоперский округ впервые был назван показательным по темпам создания, охвату и масштабам коллективных хозяйств. (И опять надо уметь читать между строк. На самом деле, на конец лета 1929 г. процент коллективизации в Хоперском округе был не выше 15%.) Но и с началом коллективизации от раскулачивания никто и не помышлял отказываться, напротив, чем дальше шла первая, тем суровее и бесчеловечнее становилось второе. У подавляющего большинства современников представление об этих временах сложилось благодаря роману Шолохова и последующей его экранизации. Не отвергая всех литературных и художественных достоинств, следует все-таки отметить, что «Поднятая целина» — роман «заказной», что не могло не повлиять на достоверное и правдивое изложение той реальности. Необходимо в то же время отметить, что Шолохов, сознавая трагическое положение донского казачества при проведении кампании раскулачивания и коллективизации, направлял Сталину 16 марта 1931 г. и 4 апреля 1933 г. письма с подробным изложением творившихся местными донскими властями произвола и беззакония. Куда более ценными в смысле исторической правды представляются свидетельства очевидцев и непосредственных участников тех событий — письма казаков. Хотя в них не обошлось без вполне понятных эмоций, все же они выглядят куда предпочтительнее творения Шолохова. А потому частое обращение к ним пусть не удивляет читателя. Начнем со свидетельств традиционной политики — уничтожения казаков или, по крайней мере, надежной и длительной изоляции всех, представлявших даже не опасность, а возможное, так сказать, прогнозируемое сопротивление. Выдержки из всех писем даны с сохранением их стиля и орфографии. 1924 г., Хоперский округ: «Приехавший от вас В. К. умер чехоткой. Я думаю, что перемена климата для тебя тоже будет плоха, тоже “чехотку” схватишь» (немудреная «шифровка»: под «чехоткой» следует понимать ЧК). Противники продовольственной политики Советской власти арестовывались и отправлялись в концлагеря. 1929 г., 28 октября: «У нас сейчас идет выкачка хлеба такая усиленная, что сроду и не слыхали. Если задание не выполнил, то распродают хозяйство, а хозяина в тюрьму, отправляют на какой-то остров (на Соловки, куда же еще. — Н. Н.). Всех загнали в коллектив, так что прятать некуда. Все тюрьмы понабиты народом; как только одно слово, так ты и контрреволюционер. Не успевают отправлять арестованных. За свой хлеб приходится сидеть в тюрьме и получать такую норму, лишь бы с голоду не сдох». 1930 г.: «Наши выселенные очень мало возвращаются домой — все говорят, что умер. Я уже забыла казачью форму»; «Казаков угоняют куда попало, причисляя их к кулакам. Кулак — это зажиточные, а казаков считают всех таковыми, поэтому отправляют в места, нам не известные, быть может, безвозвратно»; «Загнали моего родителя к Мурману, теперь проверяють каждый день наши пиньжаки, больше им взять нечево... по газетам пишуть отправлять и семьи, чтобы мы не мешали строить социализму, но тоже не знаем достоверно, потому что мы недостойные люди. Бабушку выслали со двора, а ей около 100 лет. Эх, жизнь! Все на небо смотрим, а чего там увидим, сами не знаем. Ожидаем божьей милости»; «У меня ничего нет — все продали, и меня присудили за невыполнение хлебозаготовки на 2 года содержания под стражей и на пять лет на высылку. М., выслали на четыре года; куда — сам знаешь». 1931 г.: «До холодов держали в страхе и заставляли пахать, сеять и убирать, а когда снег выпал, стали народ увозить» (народ стал не нужен, по крайней мере, до будущего года. — Н. Н.). Действия власти по ликвидации неугодного и потенциально опасного ей элемента были продуманы до мелочей. Дабы исключить возможность выживания казаков в ссылке, в условиях Крайнего Севера, запрещалась любая помощь в их адрес от близких и родственников, остававшихся еще на свободе. «Я приготовила посылку и пошла сдать на почту (посылка отцу в ссылку, в Архангельскую обл. — Н. Н.), но там отказали в приемке, запрещено спасать своих родных, умирающих с голоду». Всех высланных с Дона отправляли в самые глухие и страшные места. Чаще всего это была окраина Архангельской области спецпоселок «Островки», на границе с тундрой или непроходимая тайга за Уралом. 1930 г., с Урала: «В 12 часов ночи меня, твоего родителя, власть советская арестовала. Возили нас 9 суток, а на десятые выгрузили за Уралом. Пожили 7 суток — нас послали в лес да в горы за 62 версты, а семьи остались в селе. Нас заставили строить бараки для себя. Вот мы построили бараки, через 29 суток привезли нам семейства... Получаем по 4 кг. муки житной, полкило соленой рыбы и полкило овсяной муки. Это порция на шесть суток». 1931 г.: «Все те, которые принимали участие в “гражданской” войне и вернулись из эмиграции (начиная с 1921 года и кончая включительно 1931 годом), ликвидированы или сосланы в Сибирь и Соловки». 1930 г.: «Забрали положительно все: хлеб, скот, — и выдают по карточкам 500 грамм муки тем, которые состоят в партии, а тем, у которых забрали и старики сосланы в Сибирь, не дают ничего — живи как хочешь. Таким образом, мы обречены на голодную смерть». По статистике, приведенной А. Демидовой (2002), доля кулацких хозяйств в Хоперском округе к началу 1929 г. составляла около 2,5%. Вроде бы немного. В то же время крайком ВКП(б) установил для округа плановую цифру по раскулачиванию в 5500 человек. Но, по крайней мере, два обстоятельства не позволяют считать эту цифру окончательной и правдивой. Во-первых, следует учесть, что на местах любое указание вышестоящих органов всегда перевыполнялось. Во-вторых, казачьи семьи тогда были довольно многочисленными, в них, как правило, жили совместно два-три поколения, таким образом, раскулачивание каждого кулацкого хозяйства становилось трагедией не менее чем для десятка человек. Участь казаков, избежавших расстрела или выселения, была не намного завиднее. К ним широко применялись экономическое удушение путем изъятия хлеба, скота и хозинвентаря, порабощение через систему налогов, принудительных займов и самообложения. А если не изымали, то облагали невыполнимым налогом, заранее зная, что через год заберут все даром или за бесценок, обвинив в уклонении. Вот они, прямые и честные свидетельства. 1924 г.: «Сейчас у нас прикрепили земельный душевой надел, пахотную, сенокосную и луговую площадь, а также живой и мертвый домашний инвентарь, за который едва ли придется расплатиться в течение трех лет. Рыбная ловля на озерах и в Дону без ордера ни в коем случае не разрешается. Скоро, говорят, будут взимать за право пользования воздухом по копейке с ведра в сутки, так как вычтено медициной — человек поглощает в сутки 800 ведер. Умирать нужно казаку, а не жить. Что хотят, то и делают с казаком». 1927 г.: «...Посевом занимаемся еще ничего, но налог осиливает, что не выкарабкаешься, а скрыть какую десятину или скотиняку ни в коем случае нельзя. Если скроешь что-нибудь, то посадят или вдвойне заплатишь, и скрывать нет смысла». 1928 г.: «Замучили налоги, за все платишь. Каждый год получаешь окладные листы да извещения: 4 дес. земли — 95 руб. 55 коп., один десяток сенокоса — 7 руб. 68 коп., пара быков — 28 руб., одна корова — 16 руб. А потом нужна одежа, обувка: метр ситца 45 коп., кто имеет книжку, а посторонним не дают ничего»; «За неуплату налога два раза делали опись имущества, а в третий раз приехали и взяли буфет, сказав, что если завтра не внесете таковую сумму (17,43 руб.), то буфет будет продан с торгов. Безусловно, буфет стоит дороже, поэтому нужно было его выкупить. Пошли вновь брать его, и за пропуск вновь налог на 4 р. 50 коп»; «...У нас дают всем, хочешь или нет, не спрашивают, — облигации. Наложили всем самообложение. У кого паровые молотилки, с того по 1000 рублей». (Сравните с ценой на ситец — 45 коп. за метр. Это же более двух километров ситца. Хватило бы на всех казачек станицы.) Можно обвинить казаков в пассивности, в покорности, в «несопротивлении злу насилием». Но здесь есть одно но. Казаки редко решались на открытый протест, т. к. около 80% из них служили у белых. Малейшее неповиновение означало трибунал и расстрел или, в крайнем случае, высылку в места не столь отдаленные. А у каждого из них была семья. Утверждение А. Демидовой (2002), что «в 1929—1930 гг. в Хоперском округе были созданы повстанческие организации, в которые входили бывшие казачьи офицеры, кулаки, середняки и даже бедняки», не выглядит убедительным. При восстановлении собственной родословной мне посчастливилось, если только применимо в данном случае такое понятие, ознакомиться в архиве УФСБ РФ по Волгоградской области с материалами следствия по делу о хоперском контрреволюционном заговоре, вызвавшем в свое время массу толков и пересудов. По этому делу было привлечено в качестве обвиняемых 614 человек, из них расстреляно более сорока. А в 1960-е годы все обвиняемые были реабилитированы, говоря правовым языком, «из-за отсутствия события преступления». Других сколь-нибудь значительных выступлений контрреволюции в Хоперском округе в то время не зафиксировано. (Подробно ход и результаты расследования этого «заговора» изложены в главе «Урюпинские хроники».) Но находились и сторонники новой власти, подозреваю, ставшие таковыми от безысходности. 1927 г., письмо народной учительницы (1-й Донской округ): «Сейчас у нас идут, одна за другой, три ударные кампании: хлебозаготовка, крестьянский заем, самообложение. Меня пощадили, не командировали никуда на хутор, а мои коллеги кооперированы. На наш хутор выпало вывезти 6 тысяч пудов (около 96 т. — Н. Н.) хлеба. Мы ведем усиленную агитацию. (Это ли не свидетельство успешной политики партии и государства по разложению казачества. Нищая учительница агитирует за грабительские нормы сдачи хлеба!) Крестьянский заем понемногу распространяется, хотя результаты еще неизвестны. Самообложение проходит у нас по решению ХV партсъезда. В нашем хуторе на общем собрании граждан решили провести таковое. С граждан приблизительно 22% уплачиваемого налога, а с нас 25% жалованья». Прочтешь эти письма, невольно сравнишь власть большевиков с игом Золотой Орды и признаешь, что господство последней было просто-таки благоденствием. Татарский ясак составлял всего-навсего 10%. Большим успехом большевиков следует признать то, что акции по изъятию и высылке проводились руками жителей той же станицы или хутора, составлявших комбед — как правило, лодырей, пьяниц и проходимцев. Тем самым казачья община еще более разобщалась, вчерашние соседи становились лютыми врагами. 1930 г.: «Говорят хутором раскулачивать еще 4 семьи, записали и меня. Хуторяне смотрят на нас, как на каких-то каторжан, насмехаются над нами, разоряют, грабят наше достояние. Заразились люди грабить. Ну, пусть грабят до своего часа, а тогда нехай не плачут». Но даже не подвергшиеся репрессиям казаки не могли свести концы с концами. Причина все та же: диспропорция цен, бесчисленные грабительские налоги. Привожу цены на основную сельскохозяйственную продукцию казаков — хлеб и на некоторые фабричные товары. Судите сами — мог ли выжить казак в таких условиях. 1924 г.: «...корову можно купить за 25 руб., овцы — 5 руб. за пару, пшеница, рожь — 1,20—1,40 руб. за пуд». 1925 г.: «...налог за 1 десятину — 12,30 руб., за лошадь — как за десятину, за пару быков — 0,2 дес., дойная корова — 0,8 дес. Урожай хорош соломой, но не зерном». А вот и реальное подтверждение: «Дорогой сынок! Когда ты покинул нас пришли наши благодетели и все забрали: лошадей, коров, тачанку. Оставили корову, да серую кобылу. Сейчас у меня две лошади, да корова»; «Посеял я 3 десятины (десятина — чуть более гектара. — Н. Н.) озимой пшеницы, 2 — ячменя, одну — подсолнуха, больше не могу, так как работать не на чем». (При средней урожайности 15—25 пудов с десятины он соберет 100—120 пудов. Продав его, даже по максимальной цене по 1,40 руб., выручит 150—160 руб., из которых отдаст налога около 100 руб. (6 десятин, плюс две лошади и корова тянут на 8 десятин по 12,30 руб.). А ему жить надо год до следующего урожая, если таковой еще случится.) «Так что в запасе не только ничего не останется, но вряд ли хлеба хватит до нового урожая. С февраля начинают уже занимать хлеб под урожай, после молотьбы — отдача, а на следующий год опять то же». Цены на фабричные изделия в то время: ситец — 0,7 руб. за метр, сукно (только для совслужащих) — 12 руб., сахар — 80 коп. за кг, спички — 15 коп. за десяток. А вот какова была цена «освобожденному труду». Плата поденная за труд в лесу — 35 коп., оклад учительницы — 100 руб. в месяц, прислуги — 10 руб. в месяц. 1927 г.: «Получаю, как безработный, 7 рублей в месяц, а у меня четыре души». И на фоне этих нищенских зарплат и пособий оцените список и размеры налогов и штрафов. 1926 г.: «За все безбожно штрафуют. Налогами буквально задушили. Спецы все выдумывают всевозможные изыскания денежных средств и дошли до величайшей виртуозности... долг каждого служащего профсоюза отчислять 5% жалованья для поддержания пролетариата Индии, так жестоко угнетаемого англичанами. …Жалованья я получаю 35 рублей в месяц, кое-как свожу концы с концами. Все, что имел припрятанного от “спасителей угнетаемых”, продал, больше продавать уже нечего». (Сравните цинизм власти и неистребимый юмор автора письма.—Н. Н.) 1928 г.: «За неуплату страховки и самообложения в сумме 6 рублей у нас описали корову, оценив в 90 руб. Пришлось продать дроги и уплатить». Но и этого большевикам было мало. Как известно, аппетит приходит во время еды, и они решили сыграть на казачьем патриотизме, на привязанности к воинской службе Отечеству. «По радио сообщали: товарищи, везите хлеб — мы со всех сторон окружены врагами. Через 1 или 4 года война неизбежна, везите хлеб Красной Армии». А из этого письма можно узнать перечень налогов, которыми облагались казаки. 1929 г.: «К 10-летию революции мы обжились с большевизмом, попривыкли к нему, узнали его декреты и платили только сельхозналог. Но с начала 28-го года политика резко изменилась — повернула к социализму: кроме сельхозналога, дали самообложение на 35% к налоговому рублю, затем надбавку его же — смотря по оседлости хозяйства, затем крестьянский государственный заем облигациями — взамен денег по 6 процентов годовых на три года. До этого происходила нутролизация (индустриализация. — Н. Н.), воздух, флот — все это смотря по оседлости хозяйства, дальше проходит страховка строений от пожара, посевов полей от градобития, страховка рогатого и рабочего скота от падежа — и все в обязательном порядке. Затем идут членские взносы в сельхозкооператив 10 руб. 50 коп., в Общество потребителей — 10 р. 50 к., в Комитет взаимопомощи членский взнос, в союз охоты, союз рыбаков и так далее, даром ногой не ступишь». Уж на что Петр I был великим мастером по изобретению новых налогов, но безудержной фантазии советских чиновников ему пришлось бы только завидовать и учиться. Политика властей довела до крайности — в сугубо мирное время ввели карточную систему: «...с конца марта начали выдавать карточки на хлеб, а с первого апреля получаем по ним 1 фунт в день на человека, исчез из продажи сахар. Я себе поймала 2 кило, с “нагрузкой” двух коробок препоганого кофе по 6 р. за фунт». (Позволю напомнить, что при «проклятом царизме» даже во время Первой мировой войны карточная система не вводилась ни разу.) Такая политика власти отталкивала от нее пусть немногих, но искренне поверивших в ее громогласные декларации о построении нового мира. 1929 г.: «В городе с зимы хлеб дают по карточкам — 1 фунт, только гражданам, а “лишенные”, коих весьма изрядно, могут питаться манной небесной. Хлеб зерном, кроме нормы на людей и лошадей, подлежит сдаче государству по ценам, которые оно само устанавливает. Всю зиму и весну у нас беспрерывно сидят продовольственные агенты по сбору хлеба. Дошло до того, что собирают по чашке муку, по фунтам зерно, фасоль, и если у кого будет обнаружен излишек зерна или муки (хотя 2—3 пуда), предают суду: тюрьма и ссылка. Притом такие чудеса! Выбирается группа более зажиточных в хуторе, и хуторская же власть им определяет (сколько бог на душу положит) — подай сюда двести, туда триста — четыреста пудов, а у них весь урожай был не больше. Режим ужасный, беспощадный. Каждый бьется, а толку нет. Все сжалось, забилось в нору, а кругом всюду “глаза и уши”. Опричников так много, что и в семье язык держать нужно на привязи. И, может быть, теперь понятно станет вам мое решение уйти отсюда навсегда, чтобы не видеть этого кошмара. Наше отечество Сахара. Жизнь наша зашла в глухой тупик. Все пути закрыты. Я имел крепкие нервы, твердое убеждение, упрямую волю, но теперь потерял все. А когда-то была надежда, охота работать на благо родины, чтобы чувствовать себя и человеком, и гражданином одной общей семьи — отечества. Но мы — “отверженные”, и нас таких тысячи легионов... Я понимаю вашу тоску по родине. В свое время она и мне была знакома. Не вы первые стремитесь сюда ехать. За эти годы я видел много “блудных” сыновей, возвратившихся под кров отца, но, может быть, лишь 1% не сожалел об этом». Слог письма выдает грамотного человека. Судя по тексту, это реэмигрант, скорее всего, бывший офицер, поддавшийся агитации большевиков и вернувшийся на Родину строить светлое будущее со всеобщим равенством и братством. Единственное удивляет — как он уцелел, как ускользнул от щупальцев многочисленных карательных инстанций? Хотя, с другой стороны, у власти оставалась масса возможностей и причин «восстановить статус-кво» — применить к нему самые радикальные меры. 1929 г.: «Конфисковали все мое имущество, взяли 2 коровы с телятами, двух телушек на третьем году, четыре пары быков, сарай, ручную машину, паровик и барабан и мельницу-ветряк, травную косилку, погонный ремень от двигателя, веялку. (Все потом продали за бесценок: мельницу на полном ходу за 51 рубль, а в ней одна зерноочистка стоит 300 рублей. — Н. Н.) И еще будут брать на 250 рублей, не знаю уж, что будут брать, предполагаю, что дом или фураж (при такой оценке не хватит никакого, самого богатого хозяйства, чтобы утолить этакую страсть. — Н. Н.). «Это — конфискация за невыполнение хлебозаготовки, за 100 пудов в пятикратном размере. Словом, зажиточный класс бьют по морде, словно хотят задавить, равняют на хохла». То, что это голая правда, подтверждает приговор народного суда Урюпинского района Хоперского округа Нижне-Волжского края от 18 ноября 1929 г., вынесенный именем РСФСР в отношении моего деда Ивана Ивановича Нестерова: «...подвергнуть лишению свободы сроком на два года и по отбытии лишения свободы выселить из пределов НВК сроком на три года с конфискацией: солому — 100 р., сена — 150 р., косилку — 50 р., садилку — 30 р., 2 барана — 40 р., 1 ход (грузовая телега. — Н. Н.) — 25 р., 1 пару волов — 250 р., 1 корову — 85 р., 2-х телят — 10 р.». Стоит заметить, что у деда, кстати, сдавшего «контрольную цифру» по хлебу, но с опозданием, к тому времени было пятеро детей, старшему из которых едва исполнилось 14 лет. В дальнейшем все произошло в полном соответствии с приговором суда (подробнее об этом см. гл. «Урюпинские хроники»). Но рано или поздно все приходит к своему концу. Так и коллективизация, но с ней лишения и муки казаков отнюдь не закончились. 1930 г.: «Весь Хоперский округ коллективизирован. Весь живой и мертвый инвентарь сельскохозяйственный на общем дворе. Сейчас у нас остался конь и корова, но мы их не считаем своими, потому что налог идет за налогом, придется и с хатой расстаться. Не знаю, что еще будет до вечера; одна комиссия из хаты, а другая в хату, одна приносит приказ, а другая — другой». Помимо физической расправы, экономических произвола и удушения казачества не были оставлены в стороне и методы политического давления, попытки внушить казакам сознание их неполноценности, принадлежности к низшему социуму, унизить и опорочить их и в собственных глазах, и в глазах «общественности». Для этого шли в ход самые разнообразные, но одинаково низкопробные приемы и распоряжения. Для казаков были введены существенные ограничения и дополнительные условия принятия на госслужбу, приема в учебные заведения. И снова документальные свидетельства в хронологическом порядке. 1927 г.: «В это время хорошо быть коммунистом: везде доступно, всем обеспечен и перед судом не страшно. Какие бы ни были преступления — будет свободным. При выборах в Совет в нашей станице было лишено голоса до 400 человек, кулаки — кто арендовал землю и кто нанимал рабочих. У нас есть новый декрет, по которому все хоть чуть имеющие политическое прошлое, лишаются земли. В станичные исполкомы, в хуторские советы назначают “выростков”». (Так на Дону звали молодых казаков до 18 лет. Такой прием власти убивал сразу двух зайцев. Во-первых, к власти не допускались взрослые казаки, способные противостоять и оказать сопротивление; во-вторых, у молодых и более податливых воспитывались властолюбие, благодарность к власти, давшей им такую возможность ущемлять кого угодно, безнаказанно грабить зажиточных станичников. Таким образом ковались кадры будущей советской бюрократии.) 1928 г.: «Здесь казачество ничто, самый бедный и самый грязный человек. В старое время они действительно выделялись и жили хорошо, но здесь — хуже иногородних. Иногородний здесь или служащий, или имеет в руках какое-либо мастерство. Все места, все дырки заполнены пришлым элементом, партийными коммунистами. Вы можете встретить в стансовете, в кооперативах жидов, грузин, латышей, москвичей, некоторые из них и по-русски говорить не умеют, а казаков если и найдется 1—2%, то это много»; «Я парий, а не пролетарка, хоть и крестьянка по происхождению, вина-то моя, что за казакаофицера пятьдесят лет назад замуж вышла, так вот потому не могу рассчитывать при своей инвалидности не только на общественную или государственную помощь, а даже и на сочувственное отношение к себе — подыхай, как собака». 1929 г.: «Мастера избегают брать учеников, потому что как два ученика, так он уже кулак — и налог на такого мастера другой, и права голоса его лишают как “эксплуататора чужого труда” ... без профсоюза работы получить нельзя, у нас организовывают артели, а не имеющие права голоса попасть в артель не могут. Казачьей интеллигенции на местах существовать трудно, ее всячески выживают». Даже там, где казаки за всю историю России были вне конкуренции — в воинском мастерстве и искусстве, им постоянно ставились барьеры. 1929 г.: «Была у нас вольная скачка. На рубке лозы первый приз получил казак, лишенный права голоса, и ему выдать приз отказали». (Интересно, по мнению устроителей соревнования, должен был выиграть только большевик или вообще кто угодно, но только не казак?) «Казак за торговлю мукой на базаре предается суду, ссылается, а имущество конфискуется за то, что переработал свой хлеб и сбыл на базаре мукой». Еще жива была память о роли и участии инородцев в недавнем расказачивании в период Гражданской войны, а потому и отношение к ним было соответствующее. 1930 г.: «У нас в станице сейчас евреи, человек 30; откуда — не знаю. Будут селить их, население очень не хочет»; «Теперь еще придумали. Банк не дает серебра, мелочи нет, купить ничего нельзя, а они чинят обыски, если найдут серебро, хотя бы на 10 руб. — ссылают. При обысках забирают все — золото, деньги, вещи, припасы, материю, хотя бы купленные в “госмагазинах” после долгих стояний в очередях». Несмотря на то, что процесс коллективизации к 1931 г. был в основном завершен, на местах продолжал чиниться, а нередко становился основой политики, проводимой местными властями относительно казачества, произвол, говоря современным языком — «беспредел». Вот наглядный пример. 1931 г.: «Одного начальства в нашей станице 20 человек, да в комиссии 40 человек, а в пристяжных и не посчитаешь — один перед другим выслуживается, кто больше, и все на жалованьи. Набрали мы хлеба более 100 пудов, а сейчас умираем без хлеба. Грабеж до конца: одежду тянут, подушки, рядна, одеяла, перья, хлопья, где какая железяка, где старый чугун, гвозди, чулки — совершенно ободрали нас. Председатель сам грабит. Нет у нас во дворе ничего абсолютно, кроме нас (курсив мой. — Н. Н.) все забрали». (Вот такой образчик казачьего юмора!) Дело доходило до банального грабежа беззащитных казаков и казачек, отнимаются даже те гроши, что им присылали дети и родственники. Хотя те, кто отнимал, прекрасно сознавали, что отнимают не просто деньги, а последнюю надежду на жизнь. 1930 г.: «Вы лучше деньги не присылайте, а то получает их колхоз, а мы лишь расписываемся». 1933 г.: «Сыночек Петр, спасибо ему, прислал мне 200 рублей, но я только расписалась, мне их не выдали негодяи»; «Хлеб родит хорошо, но нам его не дают. Давали нам по пуду на душу, а бедняку дают по 6 пудов на душу, то есть мужикам». Вожди нового режима были уверены, что они пришли всерьез и надолго, а потому и деятельность их была ориентирована не только на сегодняшний день, но и на значительную перспективу. С учетом этого поощрялся отказ от традиций Дона, искажалась история казачества. Такое казачество вполне устраивало Советы, таким они и старались их сделать. Но становиться таким оно не желало. Одним из последствий такой политики был массовый выход казачьих хозяйств из только что созданных колхозов. Так, уже «на 1 марта 1930 г. примерно 3 тыс. из 6,7 тыс. хозяйств, объединившихся в колхозы, подали заявления о выходе из них, ссылаясь на бесхозяйственность, чрезмерное администрирование, отсутствие зарплаты и обнищание» (Демидова 2002). Казаков также не могла не волновать судьба молодого поколения, а значит, и судьба Дона. Все эти проблемы нашли свое отражение в их письмах. 1925 г.: «Есть много молодежи, которая не понимает бога, не чтут родителей и старших — разбаловала их советская власть. Днем спят, вечер — в клубе, а ночью охотятся по хатам. На улицах без стеснения раздевают». 1927 г.: «Цветы “новой жизни” мы уже видим. Не дай Бог, если и плоды придется нам же кушать. Что же будет? Какие же члены общества из них будут? Бедные несчастные дети, они ничем не виноваты, они лишь служат орудием для плохой цели — и никому нет до этого дела. Еще нашего возраста люди трудятся добросовестно, а молодежь плохо к труду расположена, и не дай бог с ними работать. Всегда вспоминаю твои слова: за что, за кого мы терпим, в чем наша вина? Люди благочестивой жизни предсказывают, что следующему поколению жизнь доживать будет еще тяжелее». 1931 г.: «У нас постановили, чтобы воров не было. Если колхозник возьмет один кочан капусты или горсть зерна, то его ссылают на 10 лет в каторжные работы. Аресты идут большие». (Вроде бы цель благая, трудно возразить. Но если за кочан капусты давать 10 лет, то какова должна быть мера наказания представителям местной власти, отнимавшим у казаков последнее и тем не менее уходившим от ответственности.) 1928 г.: «Охота стать хлеборобом стала отпадать, потому что я нашел в нашу эпоху их жизнь никуда не годной, очень тяжелой и с малыми результатами»; «Здесь все говорят о войне. Я не пойму власть — или она боится и пугает всех, или на самом деле затевает войну». 1930 г.: «Среди хлеборобов начало возрастать недовольство в связи с назначением безрассудных работ. Хлеборобы сами ничего не могли решить, а им давались задания, которые они обязаны были выполнять. Например: рубили всю зиму лес, оставили его на месте, а весной прибыла вода и укатила его. Всю зиму возили камни, разбирали у крестьянских дворов стены — на тротуары в хуторе, потратили на работах весь фураж, а когда пришла весенняя посевная кампания, погнали всех за 80 верст за сеном. Пока довезут — по дороге потравят, а дома скоту опять дать нечего. Осенью забрали 50 процентов задатку за тракторы, которые должны были представить к весне, но там, где должны были вырабатывать тракторы, были, видимо, еще только колышки вбиты, чтобы начать строить завод». (Как раз в это время строился Сталинградский тракторный завод.) 1930 г.: «Не останется ни одного из примерных, хозяйственных людей, всех сошлют и разорят вконец. Останутся только такие, для которых необходима дубина, иначе он работать не будет. Натравили разные отбросы на хороших людей, честных тружеников, и они душат вовсю. В исполкомах и советах состоят отъявленные негодяи — люди-звери, никогда ничего не имевшие». И как достойное завершение всенародных усилий в целях индустриализации и коллективизации — голод, которого Россия не знала за всю тысячелетнюю историю. Исключение может, пожалуй, составить лишь начало XVII в., Смутное время. 1931 г.: «Мы строимся вовсю, заводы и фабрики. Зато убиваем все — в селе уже на сто дворов 10 коров, свиней совсем нет, лошади додохнут эту весну совсем. Да, наверное, и люди к весне подохнут, так как жиров совершенно нет в станицах, даже постного масла и того не найдешь». 1932 г.: «Уже можно сказать подошел конец, жить нечем, тем более нет хлеба. На станциях люди часто ложатся под поезд, другие взбираются на высокое дерево и оттуда вниз головой, а то просто бросаются с мостов. Через голод мука страшная, а пуд хлеба стоит 130 рублей»; «Голод. Голод невыносимый. Продналог невыдерживаемый. Кто не имеет ничего, все же должен платить продналог. Платят, то есть, наложен и на тех, кто не имеет ни кола, ни двора, а ходит с сумою, и тот должен платить по одному пуду с души жита». В закрытом письме ЦК ВКП(б) от 2 апреля 1930 г. перечислены районы, в которых были «массовые выступления крестьян»: ЦЧО, Украина, Казахстан, Сибирь, Московская область. На первый взгляд, удивляет, почему в этом перечне нет Дона, Кубани, Терека — исконных казачьих Вандей. Хотя в подборке писем немало сведений об озлобленности казаков, их желании уйти в плавни (Кубань) и об ушедших туда, эти районы все же, видимо, не вызывали у власти сильной озабоченности. Ответ, очевидно, заключается в том, что к этому времени в казачьих станицах почти все мужское, крепкое, способное к отпору население было выбито расказачиванием, проводимым начиная с 1919 г. самыми беспощадными и кровавыми методами. Способствовала этому и «превентивная» чистка, проведенная на Дону в 1929 г. путем инспирирования контрреволюционных заговоров и дальнейшего их успешного «раскрытия» и подавления. Когда-то А. Твардовский, предки которого на себе испытали все прелести внедрения нового строя, образно, как и подобает поэту, подвел итог коллективизации: «Она сломала хребет русскому крестьянству». Остается только согласиться с ним. С тех пор вот уже на протяжении более чем 70 лет оно так и не смогло встать на ноги. Так и ползет с перебитым хребтом. Удивительно, но даже в наше время, на фоне документально доказанных фактов об итогах коллективизации и сопутствующего ей раскулачивания, находятся историки, искренне убежденные, что «кооперация и коллективизация конца 20-х — начала 30-х годов способствовали подъему сельского хозяйства». Слава Богу, все-таки признают, что они в то же время «довершили уничтожение социальноэкономического уклада жизни казачества» (Чемякин 2001). И как последняя точка — еще одно письмо, направленное с Дона, тоже подводящее итог грандиозным свершениям партии и правительства: «Здравствуйте! Мы живы-здоровы, но не все... Вы пишете, чтобы мы прописали, кто умер, а кто живой? Вот я вам пропишу: Гордей С., мой дорогой супруг, умер 23 марта 1930. Его болезнь и смерть такая, как вашего сына. Еще: Евсей П., Сергей С., Аким К., Василь П., Федор С., Герасим Е., Андрей З., — всех их поминайте. Смерть одна всем и одно число. Еще Т., умер, как Гордик, и кроме — много, много...». Понять эзопов язык этого письма совсем несложно! Вспоминается блокадный дневник маленькой ленинградки Тани Савичевой, благодаря усилиям прессы известный всем. Помните, он заканчивается фразой: «Савичевых больше нет. Умерли все». Летопись геноцида казачества можно закончить так же: «Казаков больше нет. Казаки истреблены все!». *** Начало 30-х годов XX в. стало для донского казачества критическим рубежом, за которым его агония еще продолжалась некоторое время — долгое по меркам человеческой жизни, но короткое в масштабах истории. Советское правительство не прекращало игру в кошки-мышки. К середине 30-х годов Сталин решил восстановить казачью кавалерию. Возможно, на этот шаг его подтолкнула реплика одного иностранного дипломата во время военного парада на Красной площади в ноябре 1935 г., который, наблюдая за прохождением кавалерии, удивленно спросил: «А где же казаки — лучшая кавалерия в мире?». Сталин уклончиво ответил: «Будет» (казачьи части были ликвидированы с подачи А. Микояна в ходе военной реформы в 20-х гг. XX в.). Речь, конечно, не шла о возрождении донских казачьих полков в прежнем составе. Поступили просто — переименовали обычные кавалерийские полки и дивизии в казачьи. Постановлением ЦИК СССР от 20 апреля 1936 г. восстановили казачью форму одежды, разрешили употребление самого слова «казак», запрещенного к обороту с начала 20-х гг. На празднование годовщины ОГПУ в декабре 1935 г., состоявшееся в Большом театре, пригласили группу казачьих старшин, одетых в дореволюционную форму. Но это были только декоративные изменения. Реальная политика в отношении казачества никаких радикальных перемен не претерпела. (Донской казак (ст-ца Урюпинская) С. Штеменков стал для поступления в военное училище украинцем Штеменко. Под этой фамилией в годы Отечественной войны он руководил Оперативным управлением генерального штаба.) Впереди в истории донского казачества было еще многое: 1937 г., Великая Отечественная война, выдача казаков (в том числе дореволюционных «белых» эмигрантов) и их семей англичанами летом 1945г. в Австрии органам НКВД (читай — Сталину), лагеря Сибири и Колымы и «зачистка» последних, оставшихся в живых. Отказ от детального изложения событий революции и Гражданской войны предпринят намеренно, поскольку хроника этих времен исследована и описана в научных трудах и художественных произведениях. Что касается судьбы донского казачества в послевоенные годы, то она может быть полно и всесторонне исследована по прошествии как минимум столетия. Только тогда, возможно, широкий круг историков будет допущен к архивам дипломатических, оборонных и карательных ведомств тех лет, без чего говорить об объективности такого исследования нельзя. Поток псевдоисторических публикаций последних лет только подтверждает это. (Великобритания, например, обещает приподнять — только приподнять! — занавес секретности с событий XX в. по прошествии не менее 80 лет. США не обещают и этого.) Пример тому — хотя бы серьезные противоречия даже в такой деликатной и больной для нас области, как цифры наших потерь в Великой Отечественной войне, приводимые различными авторами в литературе и в Интернете. А чего стоит затянувшаяся на десятилетие дискуссия вокруг книг Виктора Суворова, в которой оппоненты с пеной у рта защищают, опираясь на одни и те же источники, прямо противоположные суждения. И такие книги издаются уже сериями! Не в защиту донского казачества, а для объяснения поведения некоторой его части в годы Великой Отечественной войны приведу следующие данные: на стороне немцев воевало 2 казачьих корпуса, а на советской — 16, ставших гвардейскими. Когда донских казаков обвиняют в том, что часть их вместе с отступающими немецкими войсками ушла на Запад, а позже в их составе боролась с партизанами Югославии, забывают факт отсутствия дезертиров в казачьих рядах в годы Первой мировой войны, когда их главными противниками были те же немцы. Как же надо было потрудиться властям, чтобы казаки радикально поменяли отношение к своему противнику! Детали описанных событий нам узнать, скорее всего, уже не суждено. Счастье и возможность установить правду о событиях тех лет выпадут грядущим поколениям историков. Потому пришлось ограничить себя временными пределами — 30-е годы прошлого века. Но даже это обстоятельство не исключает возможных авторских ошибок и упущений. Тем не менее попытка установить причины политики геноцида, упорно проводимой Советской властью главным образом именно против донского казачества, была предпринята не просто так. УРЮПИНСКИЕ ХРОНИКИ В верхней части карты Всевеликого Войска Донского отмечен оплот донского казачества — Хоперский округ. Станица Урюпинская — его районный центр, самый северный, самый отдаленный от столицы Новочеркасска и в то же время самый близкий к «неказачьим» воронежским землям. Такое географическое положение не могло не сказаться на настроениях, укладе жизни и обычаях его казаков. Так мне казалось до того времени, пока судьба не предоставила случай прочитать удивительные источники — летописи двух Урюпинских храмов: Вознесенского и Христорождественского, хранящиеся в Государственном архиве Волгоградской области. Чтобы лучше понять летописцев, ознакомимся с характеристикой Хоперского округа и ст-цы Урюпинской. Вот что изложено в «Энциклопедии казачества», изданной в Москве в 2007 г., но по сути объединившей три тома «Казачьего словаря-справочника», увидевшего свет в 1960-е годы в США и составленного казаками-эмигрантами А. И. Скрыловым и Г. В. Губаревым. К сожалению, наши историкиказаковеды ничего другого пока предложить не могут. «ХОПЕРСКИЙ ОКРУГ — вдоль реки Хопер до ее притока Бузулука; до 1920 г. административный район в Земле Донских Казаков с центром в станице Урюпинской. 17200 кв.км, свыше 300 тысяч жителей Казаков и иногородних...». «ХОПЕРСКИЕ КАЗАКИ — Казаки, проживающие с древних лет вдоль реки Хопер. Персидская география Х в. (Гудуд Ал Алэм) указывает там христианское племя... Во время Золотой Орды московские акты вспоминают там же христиан Сарской и Подонской епархии “в пределе Червленого Яра”, “по Великую Ворону, возле Хопор, до Дону по караулам”. Это “народ христианский воинска чина живущий, зовомии Козаци”». «УРЮПИНСКАЯ (дон.) — окружная станица, административный центр Хоперского округа; раньше городок Урюпин, в старину крупный центр товарообмена Дона с Россией. Расположен на левом берегу реки Хопра. В начале нашего века коренного населения свыше 6 тыс. Казаков и столько же иногородних. Местный торговый пункт, куда из округи свозились сельскохозяйственные продукты, зерновые хлеба, скот и кожи. Развитию торговли способствовала постройка ж.-д. пути от ст. Алексиково, Грязе-Царицынской ж.д. Реальное училище, мужская и женская гимназии, военно-ремесленная школа, пять низших школ, библиотека, окружная больница. В Комиссионном списке Первой Новгородской летописи в ХIV в. вспоминается “в верхъ Дону” — Урюпеск». В наше время годом основания Урюпинска считается 1618 г. На самом деле, если верить составителям «Энциклопедии казачества», он гораздо древнее (почти на три века) и, по крайней мере, он старше Волгограда на два века. Эта версия более правдоподобна хотя бы потому, что заселение Дона и его притоков происходило с верховий. Станица Урюпинская была крупнейшим торговым центром не только Области Войска Донского, но и всей России. Во второй половине XVIII в. на Дону насчитывалось до 50 ярмарок, в 1822 г. — до 70 и в 1858 г. — до 187. Урюпинская (Покровская) ярмарка в ст. Урюпинской, основанная еще в первые десятилетия XVIII в., занимала третье место в ряду общероссийских после Нижегородской и Ирбитской. Станица Урюпинская и близлежащие станицы — родина многих выдающихся деятелей хоперского казачества. Назовем имена людей, оставивших заметный след в истории родного края, но вынужденно покинувших Россию, а потому мало известных землякам. Возможно, кто-то из читателей узнает о судьбе своих далеких предков. Абрамов Григорий Иванович — род. 1893 г., ст. Урюпинская, есаул, участник Первой мировой войны, борьбы за Дон в 1918—1920 гг., Второй мировой войны, эмигрант. Умер 6 мая 1956 г. в г. Дармштадте (Германия). Афанасьев Митрофан Михайлович — род. 4 декабря 1900 г. в ст. Котовской, эмигрант, доктор философии, член Академии наук штата Монтана (США). Краснов Николай Николаевич (старший) — род. 1895 г., ст. Урюпинская, полковник. Перед Первой мировой войной окончил Военную академию и был назначен на службу в Генеральный штаб. Участвовал в борьбе с большевиками, с 1920 г. эмигрант. В 1945 г. выдан в Лиенце (Австрия) англичанами органам НКВД. Умер от непосильного труда и истощения 13 ноября 1948 г. в концлагере Потьма Мордовской ССР. Краснов Николай Николаевич (младший) — род. в 1918 г., ст. Урюпинская, автор книги «Незабываемое», переведенной на английский, итальянский и немецкий языки, отрывки из которой печатались в журнале «Дон» (1993. № 5—6). С 1920 г. вместе с родителями жил в эмиграции в Югославии, подпоручик Югославской армии, трижды награжден орденами, ранен. Вместе с отцом выдан Сталину, отбыл десять лет в сибирских лагерях, в 1955 г. как иностранный подданный выехал к родственнице в Швецию. Умер в Аргентине 22 ноября 1959 г. Краснов Семен Николаевич — род. около 1890 г., ст. Провоторовская, генерал, помощник начальника Главного Казачьего Управления в Германии. Служил в Лейб-гвардии казачьем полку, участник «Ледяного похода», с 1920 г. эмигрант, проживал в Югославии и Франции; в 1942 г. побывал с немецкой армией на Дону. Выдан англичанами в Лиенце в 1945 г. Сталину; казнен в Москве вместе с атаманом Всевеликого Войска Донского П. Н. Красновым 19 января 1946 г. Миронов Иван Иванович — род. около 1870 г., ст. Урюпинская; мировой судья и ревнитель казачьего просвещения. Высокообразованный юрист с дипломом Московского университета. Насадил образцовый фруктовый сад на берегу речки Ольшанки и основал на свой счет церковно-приходскую школу в х. Поповском. Зимой 1920 г. взят из дома большевиками раздетый и босиком, очевидно, тогда и погиб. Вот что знали наши предки, ушедшие за границу после поражения в Гражданской войне. Мне показалось небезынтересным прежде чем изложить непосредственно летописи, для лучшего понимания и более правильной их оценки дать небольшой анализ церковных метрических книг, в которые заносились данные о браках, успениях и рождениях. В них отражены данные об этническом, социальном, культурном и других аспектах жизни ст-цы Урюпинской. Метрические книги церквей ст-цы Урюпинской (Вознесенской, 1853—1913 гг., Покровской, 1843— 1914 гг. и Христорождественской, 1871—1914 гг.) хранятся в Государственном архиве Волгоградской области. В них я нашел столько сведений, что их хватило на восстановление нашей родословной по материнской линии, начиная с сороковых годов прошлого века, по всем четырем родам моих прадедов. Род Керенцевых (мужская линия по матери) входил в приход главной церкви ст-цы Урюпинской — Вознесенской, а род Щегольковых (женская мамина линия) — Покровской церкви. Христорождественская церковь считалась «купеческой», хотя в ее приход входило все так называемое «ярмарочное поселение», т. е. мастеровые, ремесленники, крестьяне, мещане, проще говоря, «иногородние». Кроме названных в станице было еще несколько церквей: при военно-ремесленной школе, окружной тюрьме, при подворье Усть-Медведицкого монастыря. Помимо данных о своих предках я узнал множество фактов из жизни Урюпинской станицы, на первый взгляд, незначительных и мелких, но, как в капле воды, отразивших весь быт и уклад жизни казачества того времени. Ниже в вольном пересказе привожу то, что показалось мне заслуживающим внимания. За недостатком времени многое осталось за бортом, но и то, что есть, заслуживает внимания. Разделы названы условно, материал расположен произвольно. Демография Почти каждый год в книгах следовало приводить итоговые данные о количестве родившихся, умерших (отдельно для «мужеска» и «женскаго» пола) и браков. Обнаружилось несколько любопытных тенденций. Во-первых, огромная цифра детской смертности. Можно взять данные по разным церквам за разные годы, но неизменным в них будет одно — из общего количества умерших около 65—70% не доживали до пяти лет, причем до года не доживали около 40% родившихся. Причины смерти, как правило, следующие: слаборожденный, колики, от живота, дифтерия, скарлатина, корь. Для примера, сведения из данных по Христорождественской церкви. 1883 год. Из 158 умерших не дожили до года 61, до 5 лет — 27, до 10 лет — 16 человек, т. е. 104 умерли в детском возрасте. 1884 год. Из 178 умерших не дожили до года, 5 лет и до 10 лет соответственно 68, 48 и 14, т. е. 130 детей. Бывали случаи, когда в считанные недели в семье умирало по пять-шесть детей разных возрастов. В основном, их косили дифтерит и коклюш. Так, у крестьянина Ивана Гущина в 1912 г. умерли пятеро детей (4 — в марте, 1 — в июне), у казака Ивана Егорова Асотова в 1893 г. — четверо (в апреле). Во-вторых, несмотря на катастрофическую детскую смертность, нет ни одного года, когда бы «баланс» населения был отрицательным. Исключение составляет 1871 г., когда в Области Войска Донского свирепствовала холера, унесшая за летние месяцы до половины от числа всех умерших за год. Девицы в первый брак вступали, как правило, в 16—17 лет, казаки в 18—19. Хотя были обратные примеры, точнее, исключения. Так, в 1893 г. губернский секретарь 50 лет женился первым браком на вдове учителя 34 лет, для которой это был второй брак. Страшнее сифилиса были желудочные заболевания. Так, по данным книги Христорождественской церкви, в 1872 г. «от венерической» умерли два мужчины, а от поноса семь мужчин и пять женщин. Диагностика причин смерти была незамысловата. Зачастую дьячок ограничивался такой: «от натуральной болезни». При этом она в равной степени применялась как к старикам, так и к детям. Например, в приходе Покровской церкви в 1860 г. умерли 15 мужчин и 15 женщин всех возрастов, но все по уже названной причине. Вопреки широко распространенному мнению, что раньше жили дольше и были крепче, данные метрических книг свидетельствуют об обратном. Количество доживавших до 75— 80 лет каждый год измерялось единицами. Подавляющее большинство «взрослых» смертей приходилось на 35—55 лет. В 1877 г. умер казак Афанасий Яковлев Котовчихин 105 лет, т. е. он родился в 1772 г. (был старше Пушкина на 27 лет). При Бородино ему было уже сорок лет. Но, с другой стороны, он вполне мог рассказывать о нем моему прадеду Керенцеву Евдокиму Прокофьевичу, родившемуся в 1843 г., а тот — своему сыну Петру (моему деду), который, доживи он хотя бы до 70 лет (а не погибни за Веру, Царя и Отечество в 1916 г. в возрасте 28 лет!), мог передать их рассказы мне, т. е. я мог услышать про Бородино всего-навсего «из третьих уст». (Эта мысль показалась мне настолько нереальной, что я долго не мог в нее поверить, все сидел и подсчитывал годы и возраст далеких, но таких близких предков.) В книгах содержатся записи о смерти, касающиеся не только лиц православного вероисповедания, но и других. Обряда отпевания над ними не совершали, но хоронили, регистрировав в церковной книге, на приходском кладбище. Примером тому могут служить такие записи: «Оскар Хейникен, уроженец княжества Финляндского, 62-х лет», «неизвестная женщина, найденная на 17-й версте Грязе-Царицынской железной дороги», «неизвестный никому из иногородних, около 25 лет» с диагнозом смерти «от излишнего употребления крепких напиток». Сословность Государственная служба, в том числе и военная, была в те времена, пожалуй, самым значительным и запоминающимся событием в жизни всех низших сословий. Потому в записях регистрации умерших помимо сословной принадлежности в большинстве случаев указывалось место прошлой службы и звание (или должность) умершего. Возраст умершего, а следовательно, давность окончания его службы никакого значения не имели. Книги пестрят такими, например, записями: «служивший в Кавказском батальоне», «Канонер Лейб-Гвардии легкой № 5 батареи», «Ставропольского окружного обер-провиантмейстера служитель Иван Егоров Прохоров, 82-х лет», «Кубанского пехотного полка отставной рядовой солдат Петр Никитин» и др. Немало записей о бывших моряках: умер «отставной боцманматъ 1-го флотского екипажа», «отставной матрос Дунайской флотилии», «Флотского экипажа 1-й флотской роты квартирмейстер», «матрос 46-го флотского экипажа» и т. п. Это, скорее, относилось к прихожанам, не являвшимся казаками. Иногда в записях о смерти излагалась еще более развернутая характеристика места службы и должности умершего: «Уволенный в запас канонир 3-й батареи 1-й туркестанской артиллерийской бригады Андрей Кузнецов (1884 г.)»; «Служивший в 1-й рабочей бригаде по устройству железных дорог в Новороссийском краю отставной рядовой Назар Крысин (1884 г.)»; «Отставной фейерверкер 4-го класса Алексей Архипов (1885 г.)»; «Запасной рядовой 20-го драгунского Ольвиопольского полка Федор Юрасов (1885 г.)»; «Отставной рядовой, служивший в 7-м Туркестанском Линейном батальоне Василий Устинов (1887 г.)»; «Отставной каптенармус Кавказского Линейного № 23 баталиона Дионисий Арефьев»; «Служивший в 1-м кадровом обозном батальоне рядовой Петр Мохов»; «Служивший в легкой № 5 батареи 19 Артиллерийской бригады отставной мастеровой Антон Романов, 84 лет, от старческого маразма (1899 г.)» (Получается, что служил он в «легкой № 5 батареи» еще при Николае I.) Более значительных событий в их жизни, очевидно, не было. Скрупулезность записи зависела в немалой степени от добросовестности (или корыстолюбия) дьячка. Например, все указанные выше записи сделаны в течение 4—5 лет одним и тем же дьячком. Место службы и должность отца указывались и в записях венчания его детей. Иногда это приобретало почти юмористический оттенок: «Девица Татьяна Васильева дочь отставного Минского полка барабанщика Василия Алексеева Звягинцева (1875 г.)»; «Жандармский унтер-офицер Фунтиков Михей Степанов (1888 г.)». Кажется, что эти лица вышли из рассказов Чехова. Нередко место службы мужа указывалось при смерти его вдовы, т. е. через несколько лет (а то и десятилетий) после смерти самого служивого: «Вдова служившего в 42-м пехотном полку Кузьмы Родионова Косякова, Матрена». При этом даже не считали нужным указывать ее отчество (последнее обстоятельство сильно затрудняло установление родственников по женской линии). Характерно, что про казаков так подробно писали значительно реже. Военная служба для них была хотя и главным делом, но обязательным, а потому особого внимания не заслуживала. Казак, не прошедший через службу, не участвовавший в боях и войнах, был исключением. Поэтому обычно о его смерти писали коротко, но емко: «Умер отставной казак». Хотя встречаются и такие, например, жизнеописания: «Стоящий на льготе в комплекте Донских казачьих полков и в должности адъютанта 18-го льготного Донского казачьего полка 2-й очереди Хоперского округа подъесаул Валентин Иванов Петров, 34-х лет». Немало записей и такого рода: «Умер руской человек Яков Иванов, 40 лет, скоропостижно (1871 г.)»; «Умер русский неизвестный немой и без имени около 60-ти лет (1885 г.)». Статус казака определялся его отношением к воинской обязанности. Судя по записям, он становился казаком в 18 лет и оставался «служащим казаком» до 38 лет, а после этого возраста переходил в разряд «отставной казак». До 18 лет о нем писали «казачий сын». Нижний предел, определявший разряд, повидимому, зависел от мнения дьячка, ведущего запись. Так, для умерших в детстве казачат применялись, в основном, такие характеристики: младенец, казака такого-то сын. Но встречаются записи, когда умерший в 7 лет именовался гордо «казачий сын» (1868 г.). Было бы несправедливо умолчать о том, что сословие и занимаемый социальный статус указывались и для умерших неказаков, например: «потомственный почетный гражданин слободы Обуховки Старооскольского уезда Курской губернии Георгий Троицкий», «помощник смотрителя склада Хоперского округа ст. Преображенской», «личный дворянин Воронежской губ., города Новохоперска, слободы Бурляевки Михаил Федоров» и т. п. В книгах можно встретить множество социотипов: крестьянская жена, солдатский сын, дворовый человек, солдатская жена, урядник из дворян (есть даже казак из дворян), землемер-таксатор, обер-офицерский сын, урядничья дочь, государственный крестьянин, отпущеник господина NN, выросток. В первые годы ХХ в. в книгах стали указывать места жительства «виновников» записи — жениха и невесты, отца и матери, умершего. До этого ограничивались, как правило, простым упоминанием сословной принадлежности. С 1913 г. в записи о крещении указывали, в честь какого святого назван крестившийся и когда ему праздновать день ангела. Что касается имен и фамилий казаков, то в большинстве они были довольно распространенными, чисто русскими. Более того, подавляющее большинство принадлежало к двум—трем десяткам «кланов». Так, около 80% прихожан Покровской церкви носили по сей день известные в районе Урюпинска, примыкающем к ней, фамилии: Плешаковы, Кадыковы, Житеневы, Котовчихины, Просвировы, Лепилины, Студеникины, Горбуновы, Серковы, Шульпековы, Петрунины, Щегольковы и др. При работе с метрическими книгами ст-цы Новоаннинской я нашел подтверждение этому. В них так же, как и в книгах Урюпинских церквей, упоминались, в основном, следующие родовые фамилии: Амочаевы, Мокеевы, Клеменовы, Долгачевы, Нестеровы, Красновы, Грешновы, Ростокины, т. е. свои «кланы», но уже не урюпинские. Встречались и «экзотические» экземпляры: «унтер-офицер Натан Петров», «Войсковой старшина Помпей Михайлович Груднев», «урядник Евгений Александрович Шуберт, умерший в 1884 году в возрасте 27 лет, православный» (курсив мой. — Н. Н.). Последнее ни о чем не говорит, поскольку в записях о крещении нередко можно было встретить регистрацию перехода в православную веру «по твердому убеждению» лиц «иудейского закона», магометан, «протестантского толка» и тому подобных. Имя им давали новое, а фамилия оставлялась прежней. Это уже потом, в советские времена лица «иудейского закона» стали менять и фамилию, о чем в книгах остались записи о результатах проверки заявителей. Так, в книге Христорождественской церкви рядом с записью от 17 декабря 1882 г. есть более поздняя запись: «На основании циркуляра НКВД № 159 от 28.04.40 г. санкционировано изменение фамилии Василию Егоровичу Янкелевичу на Егоров». Такое же положение можно отметить и в крестьянских родах, но с тем только отличием, что родовых фамилий было больше, а количество лиц в каждом из них меньше. Объяснение этому лежит на поверхности. Казаки, составляющие коренное население, происходили от двух-трех десятков первых поселенцев, сохраняли родовые фамилии на протяжении столетий. Крестьяне же съезжались в Прихоперье со всей европейской части Российской империи — отсюда и разнообразие их фамилий. Кстати, по количеству однофамильцев можно сделать предположение о давности их прибытия на постоянное поселение в станицу. Попадаются фамилии крестьян искусственного происхождения, скорее всего, придуманные их помещиками: «крестьянин Иван Засядьволков». Встречаются записи, возбуждающие неподдельный интерес, желание проникнуть в историю (хочется сказать — тайну) появления в станице таких, например, представителей: «Эриванской губернии Нахичеванского уезда казенный крестьянин Авет Аракелов (1865 г.)»; «Китайский подданный Гиринской провинции деревни Цузунь-Пу Цью-Усцай (после крещения — Михаил, 1907 г.)»; «Города Тавриза персидскоподданный Гавриил Карамов»; «Карибалетный танцор Санктпетербургских Императорских театров Михаил Думкин (умер от чахотки в 24 года в 1870 г.)»; «Констанция Будзюк, присоединяемая от Римско-Католического вероисповедания через отречение от ересей и миропомазание (1902 г.)»; «персидскоподданный Авшалим, сын Иивлия, православный (1906 г.)», другой персидскоподданный Александр Акбер-оглы стал Александровым. В записях метрических книг, сделанных до отмены крепостного права, нередко встречаются записи: «Есаульской жены Житеневой крестьянин Андрей Иванов», «Порутчика Полторацкого мастеровой Петр Бубнов», «Есаула Льва Адровцева крестьянин Семен Рыков», «Есаульской жены Анны Суровцевой крестьянин», «Есаульской жены временнообязанный крестьянин» и др. Начиная с 1862 г. появляются такие: «Умер вышедший из крепостной зависимости есаула Петра Григорьева Якушова крестьянин Иван Игнатов». Справедливости ради следует заметить, что записей о наличии крепостных у рядовых казаков и младших чинов (урядников) не встречается. Крепостные крестьяне были у казаков более высоких званий: есаулов, войсковых старшин, не говоря уже о полковниках и генералах. Что касается смешанных браков, т. е. породнения казаков и крестьян, то они встречаются очень редко: казаки старались блюсти чистоту казачьей крови. Более четко прослеживается расслоение по социальному положению. Представители фамилий, выбившихся в местную интеллигенцию, практически никогда не роднились с простыми казаками, а тем более с крестьянами. Образование В летописи церковно-приходской школы (ЦПШ), открытой при Христорождественской церкви, обязательно указывались возраст поступавшего и сословие, к которому принадлежали его родители: казак, крестьянин и мещанин. Школа была двухгодичной, однако полный курс оканчивало не более 7—10% поступивших в нее. Против большинства фамилий после первого года обучения ставилась пометка: «Убыл по воле родителей». Объяснение этому, на мой взгляд, довольно простое. Если учесть, что в хозяйстве была на счету каждая пара рабочих рук (как мужские, так и женских), то отрывать от дела хоть одну их них более чем на год было невозможно. Подход простой: научился читать, считать — и хорошо, для жизни этого хватит. Если учесть, что родители учеников были в подавляющем большинстве неграмотными (подписи за них в метрических книгах при крещении и венчании ставили другие люди), то такой подход следует признать не просто прагматичным, но и вполне справедливым. Так, за один год обучения в ЦПШ казачата становились вполне грамотными по меркам того времени. Мой дед Керенцев Петр Евдокимович при рождении у него дочери Клавдии в декабре 1912 г. собственноручно сделал запись в метрической книге, хотя посещал школу менее года. Девочек в числе принятых в ЦПШ всегда было вдвое-втрое больше, чем казачат. Изучали за два года следующие науки: русский и церковно-славянский языки, закон Божий, счисление, чистописание, пение, историю. В классных журналах ежемесячно подводились итоги успеваемости. Как правило, она находилась в пределах 16—35%. В книгах регистрации принятых в ЦПШ есть записи о приеме моих предков, не прямых, но родственников. Так, в октябре 1911 г. был принят Сергеев Михаил, а 15 августа 1886 г. — Щегольков Феофан Федоров (9 лет) — сын урядника, православный и Керенцев Прокопий Иванов (12 лет) — сын казака, православный. Помимо церковно-приходской школы в станице были реальное училище, военно-ремесленная школа и женская гимназия. Позже, в начале ХХ в., появилась мужская гимназия. В состав преподавателей коренные жители станицы не входили, из старинных казачьих родов никто столь высокой и почетной должности занимать не мог. В различные годы штат реального училища составляли: преподаватель Леонтович Георгий и жена его Мария Иосифовна; преподаватель Рудольф-Вильгельм-Карл Гельзинг (жена Конкордия) — оба лютеранского вероисповедания; директор училища Ренчицкий с женой Елисаветой Робертовной; Виктор Константинович Шафранский; Николай Павлович Лебединский (восприемниками его сына были губернский секретарь Андр. Павлович Лебединский и жена генерал-майора Елена Николаевна фон Белл); Андреян Федорович Антонский; Карл Иванович Петерсон и т.п. Был даже и. о. преподавателя, швейцарский гражданин Улисс Изели, так и не ставший преподавателем. На 48-м году жизни он покончил самоубийством. Причина неизвестна. Такая же примерно судьба постигла и учительницу Урюпинской прогимназии девицу «Каралину Петрову Буш», лютеранского вероисповедания, погибшую в 23 года «от отравы». Но даже грамотные казаки оставались верны своему главному предназначению — защите Отечества, а потому все они шли по пути военной службы. Фамилий казачьих родов не встретишь среди государственных служащих. Там преобладают такие: «служащий почтовой конторы почталион Василий Михайлович Бродовский»; «помощник Урюпинского аптекаря Банюк Владимир»; «помощник почтмейстера Евстафий Корнер (1889 г.)», «делопроизводитель Хоперского Окружного воинского Начальника коллежский регистратор Можейко Николай Дмитриевич», «почтово-телеграфный чиновник V разряда Николай Андреевич Шкиль», «надворный советник Григорий Мебес (1899 г.)», «потомственный Почетный гр-н города Таганрога Димитрий Марков Фусиели», «губернский секретарь Вас. Вас. Данилевский», «Хоперского округа окружной агроном Быдлинский» и мн. др. Нравственность Отношение к употреблению «крепких напиток» было у казачества довольно критическим. В записях о причинах смерти отдельной строкой записывались те, кто умер от зеленого змия. Такая смерть считалась настолько противоестественной и редкой, что заслуживала особой отметки. Соответственно в диагнозе ставилось «от пьянства», если так оно и было. Со дня ведения метрической книги Покровской церкви (с 1843 г.) после статистики естественных смертей приписывалась формулировка: «Убитых, зарезавшихся, удавившихся, утоплых и в пьянстве умерших не имеется». Еще несколько штрихов, весьма показательных и симптоматичных. Речь идет о том месте, которое занимала женщина в казачьей общине. При «регистрации» брака в церкви, т. е. при венчании, со стороны жениха выступали в качестве поручителей два взрослых казака, как правило, родственники. Со стороны невесты в качестве таковых также выступали два казака и тоже родственники. А теперь вспомним нынешнее положение в ЗАГСах — по одному свидетелю с каждой стороны, причем со стороны невесты — особа женского пола. Не знаю, как кому, но мне подход наших предков к обряду венчания кажется более основательным: вопервых, по количеству свидетелей с каждой стороны; во-вторых, по тому, что они не просто свидетельствуют, а поручаются за своего протеже, отвечают за его здоровье как основу надежного и устойчивого брака. При каждой церкви велись «Книги брачного обыска», в которых фиксировалось решение правления о физическом, умственном и нравственном состоянии вступающего в брак, т. е. фактически давалось разрешение на брак. Тем самым подчеркивалось значение этого события в жизни молодых. Кто знает, может быть, поэтому разводы у казаков тоже были довольно редким явлением. Как правило, казаки (и казачки) вступали во второй брак только после смерти своей половины. Правда, не стоит идеализировать их отношения. Зачастую между смертью половины и новым браком проходил всего один—два месяца. Объяснение этому можно найти довольно просто. Как мог казак управляться с хозяйством (скотина, полевые работы и т. п.), имея на руках трехя—четырех детей мал-мала меньше? Вот и брал он себе уже не по любви, а по необходимости, из практических соображений. То же самое можно сказать и о судьбе вдовы. Куда ей было деваться, как прожить без пары крепких мужских рук? Количество детей, родившихся вне брака, было довольно значительным. Каждый год регистрировалось порядка 6—10 человек. Крестили их так же, как и родившихся от законного брака. Зачастую восприемниками были сами служители церкви (священник, дьячок, псаломщик), в которой проходил обряд крещения. С годами название категории таких детей поменялось с «незаконнорожденный» в ХIХ в. на «внебрачный» в ХХ в. Любопытно, что дьячок Покровской церкви в конце ХIХ в. при венчании писал о невесте «девица», а в случае рождения внебрачного ребенка — о его матери — «девка». Если рождался ребенок у замужней казачки, но явно не от мужа, то конкретно указывалось, где тот в это время находился (на военной службе, на поселении в Сибири и т. п.). Если ребенок рождался после смерти мужа, то обязательно указывался месяц и год смерти последнего, дабы путем несложных подсчетов подчеркнуть законность появления на свет еще одного казака. Такая запись есть и в истории нашего рода. В книге Вознесенской церкви при рождении Федора Керенцева в графе «Родители» сделана такая запись: «Умершего 1852-го года в июле месяце казака Прокопия Кернецова вдова Татьяна Ивановна, православного вероисповедания». Федор был признан законнорожденным. В казачьих семьях нередко жили дети, не являющиеся родными. Они имели статус воспитанников. В книгах встречаются записи о браках между такими воспитанниками. Количество незаконнорожденных в казачьем сообществе было существенно меньше, чем в других. В частности, книги Вознесенской церкви пестрят записями о незаконнорожденных, появившихся на свет не в станице, а в других местах. Чаще всего таковыми были поселения немцев-колонистов Саратовской губернии, например: «Саратовской губернии, Аткарского уезда, Медведицкой волости, села Крестовый Буерак вдова поселянина — Катарина Маргарета Каспарова Гофман, лютеранского вероисповедания родила вне брака сына, названного при крещении Николаем». Примечательно, что восприемниками незаконнорожденных лютеран были, как правило, весьма уважаемые и достойные станичники. Так, у девицы Анны Клейман восприемником сына был войсковой старшина Василий Алексеевич Молчанов, а у девицы Вильгельмины Лерх дочь принимал войсковой старшина Помпей Груднев. Через год с небольшим на ней женился подъесаул Афанасьев, и ее дочь Ольга была им «узаконена». Загадка метрической книги В метрической книге Покровской церкви ст-цы Урюпинской за 1887 г. вклеен лист Благочинного военного духовенства 2-го Отдельного корпуса со списком умерших 23 июля 1919 г. в Хоперской окружной больнице с указанием мест и номеров их захоронений. Вот этот список: «1. Хорунжий Верхне-Донской инженерной сотни Бударин Виктор Андреевич... 2. Казак Партизанского отряда Федор Муравьев... 3. Поручик 2-го армейского корпуса Иван Дедов... 4. Урядник 20-го конного полка ст. Вешенской Григорий Бирюлин... В это время в станице власть держали “белые” казаки». Номера захоронений я выписывать не стал, поскольку от станичного кладбища совсем ничего не осталось, не говоря уже о конкретном месте или номере могилы. Как мог этот лист попасть из 1919 г. в год 1887-й? Что заставило священника Покровской церкви вклеить его туда? Как всегда, первой на ум приходит самая желательная версия: он сделал это перед приходом Красной Армии, желая сохранить для потомков и истории имена героев, павших за белое дело. Но это только версия. Церковная летопись Вознесенской церкви* ст. Урюпинской, Хоперского округа, области Войска Донского, выдана Урюпинским благочинным ноября 20-го дня 1895 года. (в сокращенном изложении, язык и стиль сохранены) В начале летописи описаны ее назначение и порядок ведения, а также рекомендации по внесению событий, заслуживающих быть в нее внесенными. Примечательно содержание п. 6: «Излагать летопись сколько можно яснее и проще, без всякой изысканности в слоге, таким языком и слогом, кто каким владеет и говорит». Главы I и II История постройки церкви и событий, тому способствовавших. В 1858 г. в нашу станицу из Алексеевской станицы были перенесены: Окружное управление, состоявшее в то время из начальств: Судного, Сыскного и Дежурства, больница с аптекою, тюремный замок и Окружное училище. В 1891 г. был освящен новый каменный собор (храм), а старую деревянную церковь продали на хутор Антошинский Добринской станицы за 4.000 рублей, где и по сие время (1895 г.) стоит старый Вознесенский храм, в том виде, в котором он был с 1858 г. по 1891 г. в станице Урюпинской. Новый храм строили семь лет. (Это быстро! — Здесь и далее курсив мой. — Н. Н.). Способствовали ярмарки: с 1-й половины ХIХ в. — Покровская, а в 70-х годах и Крещенская. Величие и богатство ярмарок: многие сотни корпусов и балаганов, доход от ярмарки более 50.000 рублей. В настоящее время (1891 г.) «ярмарки эти значительно пали». В 1871 г. была проведена ветвь железной дороги со ст. Алексиково (Грязе-Царицынской ж. д.). Это некоторым образом изменило образ жизни казаков, наряду с земледелием занимавшихся извозом товаров на ярмарки, что давало многим из них богатый заработок. Открыли торговлю купцы: Каверины, Поповы, Кистовы, Петровы, Ширяевы. 19 декабря 1880 г. было получено разрешение. Из Новочеркасска за приличное вознаграждение (в 200 руб.) был приглашен архитектор Н. В. Айвазов, который произвел смету: 62.474 р.15 к. План взят по образу храма в Новохоперске. 16 августа 1881 г. был заложен постройкой новый храм. В кружках, расставленных в разных местах, нередко находили целые сотни рублей в какие-нибудь сутки. Около церкви привязывали волов, коров, телят, овец (но не коней!), оставляли птицу, мелкие вещи: платки, чулки, полотенца и т. п. Все это продавалось с аукциона, а вырученные деньги шли на строительство храма. Попечительство выпросило в пользу церкви две тысячи четыреста десятин земли и сдало ее в аренду на 10 лет, получив более 50 тыс. руб. В полное распоряжение попечительства отдали каменную гору, были куплены деляны в лесу, построен кирпичный завод, кузня. Октября 5-го дня 1887 года был освящен престол, началась божественная служба. Затраты (окончательные) составили 138.089 руб. 88 к. (Реальные затраты более чем в 2 раза превысили сметные. Видимо, эти национальная болезнь и традиция не изжиты и по сию пору.) В церкви около алтаря было сооружено два придела: левый — во имя святой мученицы Евдокии, память ее отмечается 1 марта, во всегдашнюю память о Царе — Мученике, павшем от злодейской руки в этот черный день; правый — в честь святителя Николая Мирликийского чудотворца, в память коронования Николая I и Александры Федоровны. Освящен июня 7 дня 1896 г. Вокруг храма поставлена массивная чугунная ограда стоимостью около 10.000 руб. (см. прил.). Глава III. О Священноцерковных служителях. В этой главе дается небольшой исторический экскурс с воссозданием образов и характеристик служителей церкви в разные годы. Приводятся сведения о путях служения Богу каждого священника с указанием его образования и послужного списка. Все характеристики сугубо положительные, местами до подобострастия. Что касается нижестоящих чинов, то о них написано следующее: «О дьячках сказать нечего, хотя и очень может быть (курсив мой. — Н. Н.), что некоторые из них были и есть достойными служителями своего дела». Показательная фраза. В ней, не сказав ни слова в прямое осуждение дьячков, подводят к такой мысли: коль суждение об их добронравственности может фигурировать только в качестве допущения, следовательно, более реальная их оценка напрашивается (и будет более беспристрастной) прямо противоположная. Вместо описания всех прочих лиц (старост, ктиторов и т. п.) ограничились одной фразой: «О прежних церковных старостах и их деятельности мало что известно». На мой взгляд, справедливости ради можно и нужно было написать хотя бы то малое, что все-таки известно. Глава IV. О прихожанах. В этой главе приводятся статистические данные о составе прихода за каждый год. Сделаны примечания о регулярности исповеди и причащения. Практически все прихожане характеризуются сугубо положительно. Нерегулярность посещения церкви отдельными прихожанами (в разные годы их было разное количество, но никогда оно не превышало 30—40 человек), что объяснялось их отсутствием в связи со службой или хозяйственными отлучками из станицы. Что касается состава прихода, то в разные годы он выглядел следующим образом. Всего прихожан Год Кол-во дворов Мужск. пол Женск. пол 1843 1857 1887 1895 148 179 357 382 595 619 1026 1117 658 670 1068 1155 Начиная с этого года, ведется уже ежегодная статистика по следующей форме: Год 1896 1897 1898 1899 1900 1901 1902 1903 1904 1905 1906 1907 1908 Год 1909 1910 1911 1912 1913 1914 1915 1916 Всех прихожан Родилось м.п. ж.п. м.п. ж.п. 1273 1442 1675 1565 1758 1581 1593 1646 1602 1682 1549 1561 1666 1284 1486 1724 1613 1792 1618 1635 1683 1661 1721 1595 1655 1752 109 106 114 139 144 153 152 154 172 197 157 100 162 110 129 108 119 137 131 140 153 160 154 187 98 186 Всех прихожан Родилось м.п. ж.п. м.п. ж.п. 1790 1828 1900 1956 2276 2310 2399 2553 1870 1882 1965 2019 2388 2422 2513 2651 153 165 178 192 173 182 197 163 178 163 175 159 185 176 180 127 Браки 20 27 26 27 50 46 29 46 51 54 59 38 38 Браки 48 52 41 38 51 35 25 25 Умерло м.п. ж.п. 92 67 111 90 96 108 150 118 101 115 130 191 137 74 70 91 73 80 84 111 103 85 102 105 126 96 Умерло м.п. ж.п. 126 133 111 138 136 150 134 145 101 116 100 96 114 114 94 93 Желающие могут сами провести простой анализ этих данных. К 1916 г. кроме православных прихожан в книге зарегистрированы 72 православных баптиста и 66 раскольников. Церковный доход поднялся с 4.408 руб. в 1910 г. до 12.742 руб. в 1916 г. Собранные деньги в значительной мере шли на помощь жертвам войны. Глава V. Знаменательные события и хроника жизни церкви. (Отдельные извлечения) 1896 год Восьмого июня совершен крестный ход со всем Духовенством Урюпинских церквей с Чудотворной иконой Божией Матери на святую гору, место Ее явления. Годовой доход был следующим: свечная сумма — 1908 р. 02 коп., кошельковая — 337р. 07 коп., пожертвования — 25 р. 1897 год 28 июня определены границы между приходами: ул. Садовая — до пересечения с ул. Атаманской или Мостовой — разделяет приход Христорождественской церкви на Юг, и Вознесенской — на Север с присоединением к Вознесенской церкви дворов на Северо-Восток от линии, идущей от колокольни военно-ремесленной церкви к дому А. П. Ширяева; границей между Вознесенским и Покровским приходами служит ул. Краснова, с присоединением к Покровской церкви железнодорожных построек, а к Вознесенской — Завокзального поселения. Окружным атаманом в это время был М. Е. Греков. 1898 год Июнь — закладка здания для Урюпинской Вознесенской церковно-приходской школы; пожертвования: купец Ив. Ив. Зозулин — 150 тыс. штук кирпича; вдова Статского советника Калерия Николаевна Житенева — 1.000 рублей; сотник Степан Ильич Хвостов — 300 рублей, с тем, чтобы был погребен в Вознесенской церковной ограде. 1899 год 13 июня прибыл Войсковой Наказной Атаман Войска Донского генерал-лейтенант Константин Клавдиевич Максимович. Его встречали, как и всех наказных атаманов на площади перед Вознесенской церковью при большом стечении народа, с последующим торжественным молебном и провозглашением многая лета царствующему дому. В январский тираж билетов 5% выигрыш 75.000 рублей пал на билет прихожанина сей церкви сотника Семена Алексеевича Житенева. 24 октября освящено вновь устроенное здание церковно-приходской школы. 1900 год 11 мая в станицу Урюпинскую прибыл Военный Министр генерал-лейтенант А. Н. Куропаткин со свитой. 1902 год 19 июля скончался Окружной Атаман генерал-майор Николай Иванович Дубовский. Предводителем дворянства в этом году был генерал-майор Ив. Ив. Свешников. 15 декабря прибыл вновь назначенный Окружной Атаман полковник Иван Захарович Широков. 1903 год 23 января обокрадена Церковь при Хоперской Окружной тюрьме. Скрадено около 50 рублей церковных денег через дверь на улицу; воры не найдены. 1904 год 27 января издан Государственный Манифест о нападении японцев. 21 декабря Порт-Артурская крепость после геройской обороны сдалась японцам. 1905 год 25 марта из Урюпинской станицы отправлены два мобилизованных полка: 18-й — в Ригу; 31-й — в Орел. 28 апреля прибыл для ревизии учебных заведений Попечитель Харьковского Учебного Округа Алексеенко. 6 августа издан Высочайший Манифест об учреждении Государственной Думы. 20 октября Попечитель Харьковского Учебного Округа телеграммой уведомил Директора реального училища Петра Степ. Фролова об открытии в Урюпине женской прогимназии. 1906 год 3 апреля. Причтом поделен приход: ... Священнику Михаилу Дубровину — Дворянская, Просвировская, 2 Песчанки... . (Одна из них — нынешняя Партизанская улица.) 27 апреля. Открыта Государственная Дума. 6 мая. Урюпинский Благочинный Священник Алексей Матвеев награжден фиолетовой камилавкой. 1 ноября. Открыта и торжественно освящена Хоперская с/х школа для казачьих детей в возрасте от 14—19 лет; ...в 8 верстах от станицы на войсковой земле около хутора Креповского Котовской станицы. (Она послужила базой для создания в советское время на этом месте так называемого «Учхоза».) 1907 год 17 июня. В Урюпинскую станицу прибыл вновь назначенный Войсковой Наказной Атаман генераллейтенант Сампсонов, герой Русско-Японской войны. Июль. Женская прогимназия преобразована в гимназию. Август. Расформированы второочередные полки № 18 и 31 (очевидно, они участвовали в подавлении революции). С 1 сентября началось ученье в Реальном училище, в собственном помещении, стоившем 170.000 руб. В октябре по Урюпинской станице поставлены 10—15 больших керосино-калильных фонарей на высоких столбах; стоимость каждого около 175 руб. 1908 год Шестая сотня 30-го Донского казачьего полка принесла в дар церкви икону Смоленской Божией Матери в дубовом изящном складне, полученную на добрую память от граждан г. Коврова. На Пасхальной и Фоминой неделе шли обильные дожди: весна очень благоприятная. 8 июня. Явление чудотворной иконы Божией Матери. В июне и июле стояли страшная жара и сушь. С самой весны не было еще ни одного дождя, почему во всем округе большинство посеянного хлеба, лишь за немногими исключениями, совершенно пропало. Осень была сухая и для посевов весьма неблагоприятная. Посеянное в зиму зерно почти не видело влаги осенью и большею частью не взошло, с половины октября начались морозы. Покровская ярмарка прошла почти незаметно и принесла вместо барыша лишь один убыток. Многие из купцов прекратили торговлю много раньше окончания ее срока. 1909 год 26 мая Войсковым Наказным Атаманом назначен генерал-лейтенант барон Фон-Таубе. Августа 30 дня. Вместо бывшего церковного старосты Шульпекова избран обществом на 1-е трехлетие урядник Андрей Филиппов Зенкин. Октября 20 дня. Вместо уволившегося от должности председателя Вознесенского церковноприходского попечительства полковника Николая Захарьевича Дьяченкова избран обществом бывший церковный староста Андрей Афанасьевич Шульпеков. (Как это все напоминает наши дни. Если «попал в обойму», то из нее уже не выпадешь — будешь «избран обществом».) В этот же день избраны обществом для присутствования при ежемесячной проверке церковных сумм казаки: Назар Мануйлов Тапилин и Аристарх Васильев Есаулов. 1910 год Ночью с 25 на 26 июня был мороз. 19 июля. Произведена оценка храма на предмет застрахования его. Храм оценен в 75.000 руб. В августе Урюпинскую станицу посетила страшная гостья — холера. К счастью была она не сильна и не продолжительна, — так в приходе Вознесенской церкви было 10 смертных случаев. До конца декабря не было снега, Все время ездили на колесах. Старожилы не помнят такой зимы. 1911 год Января 1 дня выпал первый снег. Мая 5 дня сильно попорчены сады и огороды. Мая 14 дня. Церковь посетил новый Наказной Атаман генерал-адъютант Павел Иванович Мищенко. Своей обходительностью и вниманием произвел на всех прекрасное впечатление. Урожай хлеба и трав плохой, местами не собрали семян. Сентября 23. На четвертое псаломщицкое место определен Епархиальный миссионер, кандидат богословия Петр Самуилов Якушов. (Миссионеры занимались работой по обличению деятельности различных сект и групп, появившихся на территории прихода: баптистов, молокан, староверов. То, что такое серьезное дело требует высокой богословской квалификации, понятно. Но непонятно, что такой специалист определен на должность псаломщика. Очевидно, он не был рукоположен в сан священника.) 28 ноября. Нашу церковно-приходскую школу посетил Имперский Наблюдатель церковных школ, действительный статский советник г. Ванчиков. Постановкой церковного пения в школе остался недоволен. 1912 год 17 февраля. Вечером в местной церковно-приходской школе было устроено чтение с туманными картинами. Пасха совпала с Благовещением. Погода в сей день: ветер сильный, дождь, снег и пурга. Апреля 20. Исполнилось 50 лет службы Церкви Божией диакона псаломщика Якова Матфеева Попова. Из коих 25 лет при Вознесенской церкви. Юбиляру поднесена икона от сослуживцев и попечительства — икона Спасителя, очень ценная, в массивной серебряной ризе, стоимостью около 50 рублей. От прихожан поднесли отрез плюша на ризу. Юбиляр был очень тронут и от умиления неоднократно плакал. В заключение почтенный юбиляр преложил гостям хлеб-соль. Весна необычайно холодная, а с 17 мая необычная жара — 40° R. (40° по Реомюру — это примерно 50°С.) Июня 5 дня в 3 1/2 часа пополудни сгорел целый квартал в торговых рядах. Июня 8 дня, в день Явления Божией Матери пошел обильный благодатный дождь. Июня 12 дня в 31/2 часа пополудни случился большой пожар рядом с теми торговыми рядами, которые горели неделю назад. На этот раз, между прочим, сгорела и пожарная каланча, с которой и начался пожар. Причина в обоих случаях — неосторожное обращение с огнем во время курения табаку. (Узнай этот факт нынешние журналисты, «прошлись» бы по Урюпинску со всем смаком и насмешками. Еще бы, нечасто даже в нашем многострадальном отечестве пожары начинаются с того, что сгорает пожарная каланча. Все-таки знаменательно, что такой необычный пожар случился именно в Урюпинске.) С уборкой сильно запоздали благодаря дождям, непрерывно лившим в течение целого месяца. Попорчено много намолоченного хлеба. Октября 10. На мокрую землю выпал глубокий снег, начались морозы, наступила небывало ранняя зима. С хлебом очень многие не управились, он зазимовал в степи, местами даже в копнах. Картофель остался невырытым, капуста померзла. Корма для скота очень мало: сено попорчено дождями, солома и мякина осенними. Некоторые даже и не молотили совсем. (В этом тяжелом 1912 г. семья моего прадеда Керенцева Евдокима Прокопьевича насчитывала 11 человек. Из них реально рабочих мужских — он сам, его сын Петр (мой дед), зять — Сергеев Филипп Илларионович.) 1913 год 16 февраля. Диакон-псаломщик Яков Попов за 50-летнюю службу Церкви Божией награжден орденом Св. Анны III степени. Февраля 21. Торжества по случаю 300-летия царствования Дома Романовых... Были поставлены живые картины «Жизнь за царя» и «Слава России». Февраля 22. Указом Святейшего Синода от 5 февраля наша Вознесенская церковь переименована в соборный храм и с присвоением настоятелю прав штатного протоиерея. Апреля 28. Всероссийский праздник трезвости. Прочитано воззвание от Комитета по борьбе с пьянством, совершен Крестный ход, устроен сбор пожертвований, собрано 11 рублей с копейками. Мая 10 Собор посетил новый Наказной Атаман Василий Иванов Покотило, Генерал от Кавалерии. По случаю столетнего юбилея Отечественной войны в память и назидание потомству в соборе, на западной стене, Окружной администрацией поставлена доска с именами граждан станицы за Веру, Царя и Отечество живот свой положивших во время войн 1812 и 1866 гг. Урожай хлебов очень хороший. Сильно поднялась цена на рабочие руки. Новое горе: цены на хлеб чрезвычайно низки, не оправдываются расходы, нельзя продавать, а нужно... и продавали по дешевой цене. С ноября утвержден старостой урядник Алексей Николаев Шульпеков, человек не богатый, который едва ли будет в состоянии тратить личные средства на содержание собора. (Председателем Попечительского Совета был в это время Андрей Афанасьев Шульпеков.) 1914 год 29 марта. Наконец дело с колоколом (очень давнее дело, с 1898 г.) начинает осуществляться... После долгих хлопот и проволочек Урюпинский станичный сход согласился отпустить потребную сумму на колокол — 131/2 тыс. руб., и сегодня особая комиссия заключила с фирмой Оловянишникова договор на изготовление колокола в 500 пудов (это примерно 8,5 т) не позднее 1 октября с.г. Июля 19. Объявлена общая мобилизация войск и флота. Винные лавки, пивные, трактиры и магазины с напитками закрыты. Станица сразу отрезвела: не видно пьяных, не слышно бесчинных песен и ругани. Июля 24. Отправлен на поле брани первый мобилизованный в Хоперском округе полк № 18. (С ним ушел, чтобы уже не вернуться мой дед Керенцев Петр.) Августа 24. Произведен сбор на помощь жертвам войны = = 478 рублей. Сентябрь 10. День флагов в Урюпине. Собрано 1.192 рубля на содержание госпиталей на передовых позициях. Октября (не позднее 20-го). Получена весть о первой жертве войны из наших прихожан. Это казак хутора Горского Петр Керенцев, изрубленный немцами и погребенный на поле брани. Вечная память воину, положившему живот свой за Отечество! 1915 год Января 2. В Вознесенской церковно-приходской школе детьми был устроен вечер. Чистого сбора — не менее 200 руб. Марта 10. Радостная весть о падении неприятельской крепости Пржемышля. Перед собором на площади собралась огромная толпа. Марта 15. Весенний разлив воды необыкновенно велик, несмотря на то, что по счету это уже третий разлив в настоящем году. Ничего подобного старожилы не помнят. Площади посева не сокращены, хотя почти все настоящие работники взяты на войну. В ночь на 27 апреля обокраден собор. Грабители проникли, вероятно, через окно в куполе и спустились по бечеве. Похищено 108 руб. 41 коп., из них собственно церковных 20 руб. 88 коп, остальные — попечительские. Во время погребения рядового Василия Голенко, умершего от фронтовой болезни в местном общественном лазарете, собрано 16 руб., которые отосланы его жене и детям. Иждивением вдовы хорунжего Александры Андреевны Катасоновой в Николаевском алтаре сооружен мраморный престол стоимостью 330 рублей (на эти деньги можно было поддержать еще 20 семей погибших казаков). Урожай хороший, но лето необыкновенно дождливое, масса хлеба погнила в копнах. Рабочие руки страшно вздорожали. Сентября 13. Прибыла первая партия беженцев из мест, захваченных войной. Народ оборванный, испуганный. Встретили весьма сочувственно — несли одежду, обувь, деньги, молоко для детей и даже игрушки. Октября 12. Открыта Общественная Мужская Гимназия с правами для учащих и учащихся. Принято в 2 класса свыше 100 мальчиков. Декабря 14. Псаломщик К. Михайлов призван в ряды действующей армии в качестве казака 1-й запасной сотни. Год заканчивается тревожно: были, как и в других местах, разные кризисы: одно время исчезла мелкая разменная монета, не было сахару, соли, нет угля. Цены на предметы первой необходимости поднялись в несколько раз и, что самое главное, продолжают подниматься с каждым днем. Когда этому будет конец — Бог весть. Приходским попечительным о семьях мобилизованных Советом выдано пособий 500 рублей 50 коп. 1916 год 7 января. Материал для отопления был очень дорогой, воз дров доходил до шести рублей, чего прежде никогда не было. 5 февраля. Устраивалось много концертов и спектаклей с благотворительной целью для воинов, находящихся на войне. Сбор каждого доходил до 1.000 руб. В конце мая открылись сильные дожди и продолжались июнь и июль месяц, погибло очень много сена. Особенно выдающихся событий в течении первой половины 1916 г. не было. В июле месяце были сильные проливные дожди, вследствие чего уборка хлеба была плохая. 11 августа в 4 часа вечера в станицу прибыл Войсковой Наказной Атаман Его Сиятельство Граф генерал-лейтенант Михаил Николаевич Граббе... Наказной Атаман подошедши ко кресту взошел в алтарь, где о. Благочинный представил ему местное духовенство. Урожай хлеба оказался ниже среднего... На этом месте обрывается летопись Вознесенской церкви станицы Урюпинской — центра Хоперского Округа Всевеликого Войска Донского. Колокол, заказанный фирме Оловянишникова, скорей всего, не изготовили. В противном случае это событие обязательно попало бы в церковную летопись. Сведения о состоянии Христорождественской церкви*, начиная с 1913 года (с сокращениями, стиль и орфография сохранены) … В то время, как в епархиальном городе Новочеркасске и соседних с Урюпинской городах уже прекращена всякая праздничная торговля, местное православное купечество закрывает магазины под воскресенья и праздничные дни в 7 час. вечера, то есть тогда когда всенощное богослужение уже оканчивалось, а в самые дни праздников и воскресений открывает магазины в 9 час. утра, когда начинается праздничная литургия. При таких условиях само купечество и служащие лишены возможности, за исключением ранней литургии, посещать Богослужение в храме. Мало того, открывающаяся праздничная торговля в окружной станице привлекает особенный наплыв в эти дни продавцов и покупателей из окрестных станиц и хуторов, оставляющих свои приходы... при таком порядке вещей интересы религиозно-нравственные страдают вследствие неправильно понятых интересов прибытка. Избрана делегация для ходатайства пред хозяевами торговых заведений, так и по другим инстанциям по этому вопросу. ...необходимо имущим власть обратить самое серьезное внимание на характер и внутреннее достоинство... «живых картин», оградив особенно юношество и детей от вредного влияния неразборчивых в средствах наживы предпринимателей. (Вот он, этот вечный вопрос охраны нравственности. Отрадно, однако, то, что даже в то время приходской священник понимал пагубность этих «живых картин».) ...С декабря 1909 г. при церкви заведена особая книга для записи лиц, желающих дать обет трезвости. В 1909 г. был 1 человек, в 1910 г. — 6, в 1911 г. — 8, в 1912 г. — 29 и в 1913 г. — 27, а всего 71, из них 4 женщины. За год: в приходе 1113 муж. пола, 1177 жен. пола православных и 21 молокан. Крещений — 125, браков — 29, погребений — 109 (неплохое демографическое соотношение). 1914 год В ЦПШ (см. прил.) одноклассной 152 мальчика и 51 девочка, в женской гимназии — 316 человек, и в высшем начальном училище — 208 человек. В церковной библиотеке числится по каталогу книг в количестве 241 названия. ВОЙНА Германия объявила войну России. Началась общеевропейская война, в которой Россия явилась защитницей славянской Сербии. На сторону России стали Франция, Англия. Германия устремилась на Францию ...Россия встретила спокойно и серьезно страшную весть о войне. ...июль, август, сентябрь в Урюпинской, как в сборном пункте происходила отправка войск по ж. д. ... 9 августа организован попечительский совет при церкви для сбора пожертвований и оказания помощи семействам лиц, призванных на войну. Окружной атаман организовал окружной комитет, организовался местный дамский кружок с теми ж задачами... Все спешат внести свою лепту на великое дело. Смолкли все домашние распри и споры — Россия объединилась на борьбу с врагом. Прекращена продажа спиртных напитков во время мобилизации, что возбудило во всех классах населения настойчивое желание прекратить продажу спирта и вина на все время Войны. Вступая на подвиг брани с врагами, Россия, можно сказать, одержала первую победу с самым страшным, вековым своим врагом — пьянством. Лик Земли Русской стал ясен, и в сердце невольно стучится надежда на светлое будущее. Состоялся сбор пожертвования вещами на нужды доблестной армии. За 1914 год прихожан мужеского пола — 1129, ж.п. — 206 и 21 сектант молокан, крещений — 148, браков — 21, погребений 106. 1915 год Первоначальные ожидания, что война будет непродолжительной не оправдались. Германия потерпела поражение под стенами Парижа и отхлынула назад. Победой над немцами Франция отчасти обязана России, пославшей свои войска в Восточную Пруссию и вынудившей этой мерой немцев отвести свои силы на Восток. Россия нанесла поражение австрийским армиям в Галиции и заняла эту древнюю русскую страну. У России прибавился новый враг в лице Турции, стягивающей свои войска к границам Кавказа. Грозный флот и армии союзников направили свои усилия на разрушение Дарданельских укреплений и взятие Константинополя. Приближалось к концу вековое ожидание России получить свой выход к теплым морям, водрузить на куполе Св. Софии вместо языческого полумесяца христианский крест. С осени прошлого года на средства Окружного Комитета по призрению нижних чинов функционируют в ст. Урюпинской два лазарета. Решен вопрос об открытии мужской классической гимназии (депутация от станицы была на приеме у Министра народного образования)…для чего приобретается покупкой усадебное место с домом, близ вокзала, принадлежащее г. Есафову (июнь 1915 г.). В июне на средства церковно-приходского попечительства начался ремонт храма. Некоторые благотворители из прихожан объявили желание устроить в храме электрическое освещение. За первую половину сего года собрано пожертвований 256 р. 55 к, выдано семействам лиц, взятых на войну за то же время, 172 р. 30 к. Состоялись выборы директора мужской гимназии. Им стал директор Бежецкого реального училища М. Р. Перестюк. В половине июля прибыли пленные, преимущественно подданные Австро-Венгрии, большей частью славяне. Все спешили увидеть недавних врагов и расспросить о войне тех, кто понимает русскую речь. Сердобольные люди, преимущественно женщины, спешили снабдить пленных пищею: хлебом, молоком и т. п. Среди пленных оказалось немало прекрасных мастеров: сапожников, маляров, столяров, штукатуров. Все они были тотчас же взяты каждый по своей специальности, а остальных развели на полевые работы по станицам. Попытка организовать ясли для детей лиц, взятых на войну, чтобы их жены могли заработать на жизнь, провалилась. «Мужей взяли на войну, да и детей хотят разобрать по приютам…». Очевидно, косность и непривычка к труду взяли верх над прямыми интересами. На ремонт храма собрано (и израсходовано) 700 р. Избран новый директор мужской гимназии, статский советник, преподаватель словесности Новочеркасской гимназии Мирон Афиногенович Горчуков. Прежний директор (Г. Перестюк) по своим качествам оказался неподходящим кандидатом. В «Энциклопедии казачества» есть статья: Горчуков Мирон Афиногенович — род. 28 августа 1873г. в ст. Кочетовской; педагог и общественный деятель. Блестяще закончил Духовную академию в Москве. Перед революцией назначен директором гимназии в ст. Урюпинскую. Вместе с Кругом выехал за границу... Последние годы жизни был профессором Духовной Академии при Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле, шт. Нью-Йорк. Умер 10 августа 1952 г., похоронен там же на монастырском кладбище. Летняя кампания 1915 г. для русской армии окончилась тяжелыми потерями. Велика земля наша и обильна, а порядка в ней нет. Этот вековой недуг русского народа и послужил причиной военных неудач. К весне 1915 г. оказались без достаточного запаса снарядов. Наши армии вынуждены были уйти с Карпатских позиций. Для борьбы с врагом в равных условиях по всей России стали организовываться военнопромышленные комитеты... По примеру городов в ст-це Урюпинской организован военно-промышленный комитет под председательством Окружного Атамана. Великое отступление русской армии породило стихийное беженство. Жители Польши, Галиции, Литвы, Волыни, не желая разрывать связи с Великой Россией, оставили свои жилища и двинулись волнами внутрь России. К сентябрю докатились и в нашу станицу. Временно их разместили в ЦПШ и двух училищах. Затем беженцы развозились на станичных и хуторских подводах по округу, где и водворялись на жительство. На содержание каждого из средств казны выдавалось по 25 к. в сутки, что и давало возможность существования впредь до приискания занятий им работами. С октября стало заметно уменьшение в обращении, а потом и почти полное исчезновение разменной мелкой медной и серебряной монеты. Ожидается выпуск мелких бумажных денежных знаков, каковым очевидно предстоит заменить ценную золотую, теперь уже окончательно вышедшую из употребления серебряную монету. Война, отлив рабочих в ряды армии, мобилизация промышленности и разруха в ж.д. движении вызвали вздорожание товаров, а также предметов первой необходимости. Купцы спешат запастись товарами, что само по себе уже взвинчивает цены. Казаки, переплачивая на товарах, поднимают цены на продукты, дрова и т.п. Рабочие руки также естественно дорожают. Приходится только сожалеть, что не все приносится в жертву общих интересов, а наряду с ними чувствуется стремление к обогащению и наживе при общем народном бедствии. Второй год войны в этом отношении резко отличался от первых порывов к самопожертвованию и жертвам на общенародное дело с беспощадным врагом. 12 октября в наемном здании близ вокзала открыта общая мужская гимназия, совершен молебен перед началом учения. 1 ноября в здании собрания приказчиков состоялся торжественный акт по случаю открытия гимназии. Переживая ужасы войны, русский народ крепнет телом и духом, не отравляемый более алкоголем. Запрещение продажи водки и др. спиртных напитков отразилось на народной жизни с самой лучшей стороны. Водка была проклятьем, следы которого и теперь тяготеют на отцах и невинных детях. До настоящего времени несчастные алкоголики пытаются утолить свою страсть различными суррогатами спирта: денатурированным спиртом, одеколоном, лаком, политурой и т. п. Трое несчастных отравились и умерли. Обстоятельство это несколько отрезвило остальных. Несмотря на тяжкие бедствия войны, усиливается пристрастие к зрелищам кинематографа. Перспектива минутного забвенья тянет, а между тем благодатный источник утешения — святой храм и молитва — остаются в забвении. Так дух времени сковал окаменевшие сердца, что видя не видят и слыша не слышат. 1916 год Зима стоит устойчиво, держатся морозы, снежный покров достаточно обилен. Весна поздняя, холодная; с апреля частые дожди, всходы хлебов и трав хорошие. С апреля для детей поляков-беженцев, проживающих в станице, открыта в доме Каверина против женской гимназии польская католическая школа, имеющая характер приюта или яслей. Приходящие дети всех возрастов остаются в ней в течение всего дня. Здесь их кормят обедом. Временами сюда приезжает католический ксендз для удовлетворения духовных треб пришлого польского населения. 12 августа 1916 г. Войсковым Наказным Атаманом стал граф фон Граббе. Великим постом с наступлением светлых дней внимание духовенства и прихожан привлекло к себе световое изображение Божией Матери с Богомладенцем, ставши видимым на большой иконе «Явление Христа народу на р. Иордан», в верхней ее части, свободной от красок. Верующие и усердные души готовы усматривать в этом изображении чудесное явление. Начался усиленный приток богомольцев из прихожан даже других церквей. Трудно объяснить это явление. Война и связанные с нею затруднения в ж.д. движении вызывают недостаток товаров в магазинах и продуктов на рынках. В повышении цен имеет немалую роль низкая и корыстная спекуляция. Благородные порывы, одушевлявшие общество в начале войны, уступают место низменным инстинктам и борьбе за повышение цен с целью наживы. Повышение цен на товары и продукты достигает от 50 до 100%. 15 июня от удара молнии загорелся склад нефти и керосина, принадлежащий П. И. Серпуховитину и расположенный вблизи станицы за кладбищем. Все усилия к прекращению пожара скоро были оставлены за невозможностью тушить горючие материалы. Толпа народа, имевшая неосторожность приблизиться, едва не поплатилась и подвергала себя серьезной опасности, когда произошел первый взрыв бочки керосина. Глухой удар, и облако пламени, окутанного густым черным дымом, мгновенно взвилось над толпой. 11 августа прибыл в станицу Войсковой Атаман граф Граббе, посетил церковь. Говорил о необходимости борьбы в мире физическом, политическом и нравственном нелицемерии: «Цена этой борьбы — лучшая жизнь, в наступление коей да приведет нас Господь». Был устроен обед. Из-под спуда добыто обилие вина — русский человек ради гостеприимства обходит законы, к тому же оно и веселит сердца, особенно теперь печальные по случаю военных невзгод. Уезжавшему гостю устроены торжественные проводы с музыкой и войсками. Жаль только, что Войском правит однако человек с немецкой фамилией. 23 июня погребено с почестями военного времени прибывшее по ж.д. тело прапорщика, прихожанина сей церкви, Михаила Пантелеймоновича Дудкина. Отпевание и похороны привлекли массу народа, тело погребено на приходском кладбище. Покойный убит немецкой пулей во время разведки. С 5 октября открыт кружок ревнителей веры и благочестия. Деятельность кружка выразилась на первых порах в осуществлении двух мер, имеющих своею целью религиозно-нравственное просвещение в приходе: 1) в пополнении церковной библиотеки и 2) в открытии при церкви склада книг религиознонравственного содержания. С 30 октября распоряжением окружной власти и по просьбе приходского духовенства открытие магазинов перенесено в воскресные и праздничные дни с 9 ч. на 11 ч. утра. Служащие и сами торговцы получили возможность послушать позднюю литургию. Много усилий было потрачено в течение года, чтобы установить такой порядок. Отчасти вразумляют бедствия войны, а с другой стороны, и торговать уже нечем, магазинам предстоит, очевидно, постепенное закрытие. Война продолжается, и надежды на скорое ее окончание нет, а между тем бедствия народа все усиливаются. Дороговизна жизни, отсутствие и недостаток хлеба и продуктов первой необходимости вызывают явное недовольство. Обостряется классовая борьба. Сельское население неохотно вывозит хлеб, так как установленная правительством твердая цена не оправдывает расходов земледельцев. Хлеб для армии и скот собираются только путем реквизиции. В течение осени и зимы реквизировано огромное количество рогатого скота и сотни подвод сена. Для прессования сена доставлены двигатель и пресс. Скопление денег у сельского населения не улучшает положения, так как ценность рубля падает. Усиливается нездоровая спекуляция. Между правительством и Государственной Думой усиливается печальный разлад и недоверие, могущие иметь роковые последствия. 1917 год Новый год начинается при тяжелых условиях все возрастающей дороговизны и недостатка предметов первой необходимости. Тяжесть жизни усиливается с каждым днем и кладет печать подавленности и тупого безразличия. С февраля прекратилось обычное пассажирское движение по ж.д., вызванное необходимостью усилить товарное движение для перевозки хлеба, топлива и проч. Оставлены только почтовые поезда, в которых проезд в первую очередь разрешается для лиц, едущих по военным нуждам. Сокращение пассажирского движения было установлено сначала до 14 февраля, а потом продлено до 7 марта. РЕВОЛЮЦИЯ 3-го марта получена телеграмма от Наказного Атамана: «В Петрограде образован Государственный Временный Комитет Думы, который заменил собой бывший Совет Министров. Этот Комитет, принявши на себя исполнение обязанностей временного Правительства, обратился к армии и флоту и всему населению с заявлением о необходимости сохранить полный порядок и подчинение властям для планомерной организации и снабжения продовольствием армии и населения, чтобы довести войну до победного конца». С утра 3 марта в учреждениях и домах вывешены национальные флаги. В народе идет молва, что министров разогнали и что «Царь с Россией соединился». В 12 ч. дня 3-го марта на площади Вознесенского собора в присутствии войск и многочисленного народа совершен благодарственный молебен, а после него по улицам происходили манифестации с музыкой и плакатом «Да здравствует новое Правительство!». У всех радостное и светлое настроение. 30-го марта Окружным атаманом объявлено войскам на площади и представителям населения в местном «собрании», что Государь Император назначил Председателем совета министров князя Львова, а Верховным главнокомандующим — великого князя Николая Николаевича и затем подписал манифест об отречении от престола с передачей такового брату своему великому князю Михаилу Александровичу. 4-го марта в Вознесенском соборе в 2 ч., а в Христорождественской церкви в 3 ч. по предложению Окружного атамана обнародован с амвона Высочайший Манифест об отречении от Престола Всероссийского Императора Николая II. Весть поразила всех своей неожиданностью. Народ выслушал манифест молча, отчасти с недоумением. Многих страшат грядущие события. 5-го марта получено сообщение о том, что Великий князь Михаил Алесандрович не принял власти впредь до того времени, когда великий русский народ изъявит свою волю об образе правления. Великий князь призывает всех подчиниться Временному правительству, возникшему по почину Государственной Думы. 5-го марта в клубе приказчиков состоялось многолюдное собрание всех классов и сословий для обмена мнений по поводу… (далее нет двух листов 60—61). 8-го числа состоялось собрание духовенства. Постановлено совершить общенародную молитву по случаю обновления Государственной власти. После этого было сообщено Революционному комитету. Последний решил назначить на 10 марта праздник революции и приурочить к этому времени совершение благодарственного молебствия. 10-го марта на площадь Вознесенского собора прибыли войсковые части с революционными плакатами и многочисленные толпы народа во главе с Революционным комитетом. По окончании молебствия члены Революционного комитета в речах к народу и войскам осветили значение революции, после чего с плакатами и музыкой войска и народ проходили по улицам станицы. С 10 по 15 марта происходили многочисленные собрания и агитация перед выборами в Комитет общественной безопасности. Представители привилегированного сословия с огорчением убедились, что народ не доверяет им, а выставляет своих вождей, способных поддерживать интересы рабочего и трудящегося классов населения. Борьба носит острый характер. Общенародным избранием 15 марта в члены Комитета избраны в большинстве представители демократических партий. Одновременно с Комитетом общественной безопасности избран Совет рабочих и казачьих депутатов из представителей трудового населения. 22-го марта создан Комитет из представителей духовенства и мирян. В его задачу входит обсуждение вопросов, связанных с предстоящим обновлением Православной Церкви. В двадцатых числах марта в Урюпине стала издаваться газета «Урюпинская речь», посвящаемая переживаемым событиям. Создано общество попечения о внешкольной жизни учащихся. Оно ставит своей задачей помочь школе и семье в достижении великих целей воспитания. «В деле воспитания мы настолько воспитываем детей, насколько воспитаем себя… Дети наши будут совершенны тогда, когда мы сами станем совершенны». В двадцатых числах марта возникло дело, получившее название Урюпинской революции. Часть местного, преимущественно интеллигентного, общества, враждебная к Комитету общественной безопасности, силою лишившего власти Окружного атамана, воинского начальника и других, возбудила перед Областным комитетом дело об узурпации власти в станице Урюпинской. Прибыли представители Областных комитетов и демократических партий. Состоялось несколько многолюдных собраний и митингов, посвященных первым дням революции в ст. Урюпинской, а также общим вопросам переживаемого времени. Каждая из партий отстаивала себя и свое право. Дело не получило определенного решения. Разделение еще более углубилось. Святая Пасха! Христос воскресе! Никогда еще великий праздник не был так радостен и духовно близок, мы празднуем воскресение правды и свободы. В апреле (12—16) месяце в Урюпине происходили многочисленные собрания женщин. Организован женский союз из представительниц различных классов и положений. 7—9 мая состоялся съезд учителей и учительниц министерских и церковно-приходских школ Хоперского округа. На съезде царило громкое воодушевление. Местные инспектора народных училищ на съезде признаны лишь гостями без права решающего голоса. С 1 мая в Урюпине стало издаваться «Свободное слово» — орган Совета рабочих и казачьих депутатов. 1 мая по ст. ст., а по новому 17 апреля состоялось грандиозное празднование 1 мая. К павильону вблизи городского сада со всех сторон станицы потянулись с революционными красными знаменами, с самыми разнообразными надписями в духе демократических лозунгов. Особенно громадные плакаты принесли организации рабочих с завода Маркова. Несколько оркестров исполняли революционные гимны «Марсельезу», «Интернационал» и другие. Шествия с плакатами направились по улицам станицы. Церковь в праздновании участия на принимала. Апрель и май — сухие, без дождей. Виды на урожай слабы, грозит недород вместе с бедствием голода. 21 мая и 11 июня происходили общие родительские собрания с участием членов Исполнительного комитета. Переизбран директор реального училища. Вместо Фролова избран и.о. директора инспектор С. И. Доброхотов. 8 июня. Крестный ход с чудотворным образом Божией Матери. Икона обносилась по улицам и домам в течение дня и всей ночи, при большом стечении народа. 11-го прошел сильнейший дождь, первый после 2-х месячной засухи. В первых числах июня совершен сбор пожертвований в «Заем свободы». Сбор принимает огромные размеры: несут деньги, драгоценности, золото, процентные бумаги. Многие снимают с себя перстни, броши, часы, отдавая все на нужды Отечества. Движение народа напоминает времена Минина. Общество станицы позаботилось и о пище духовной. 4-го июня состоялось после молебна открытие общественной библиотеки, долженствующей стать свободной школой в широком смысле этого слова. В июне состоялось два собрания притча и церковно-приходского попечительства по вопросам церковной жизни и выборам нового церковно-приходского совета, ревизионной комиссии. На заседании Епархиально-училищного совета произошел яростный спор между кадетами (К. Д. партии) и священниками. Первые требовали забрать школы у церкви (все), вторые пытались доказать необходимость существования ЦПШ. Состоялось районное благочинное собрание в защиту преподавания в школах Закона Божия. 8 августа под председательством Епископа Гермогена состоялось в Новочеркасске епархиальное собрание выборщиков от духовенства и мирян для избрания членов Собора на поместном соборе 15 августа в Москве. 17 августа 1917 г. состоялась передача приходскому совету имущества и капиталов церкви и прихода. В апреле в ст. Котовской в своем доме с целью грабежа убит священник о. Михаил Афанасьев — пал жертвой насилия и анархии. В сентябре группа педагогов местных средних и других учебных заведений приняла решение открыть в ст.Урюпинской вечерние курсы для взрослых. В сентябре иностаничники-казаки, проживающие в ст. Урюпинской, организуются в особое общество в целях ходатайства о наделении землею и угодьями наравне с коренными жителями станицы. 2 октября открыта богадельня для неимущих престарелых. С октября производился у граждан учет хлеба, по закону от 25.03.1917 г., подлежащего передаче в распоряжение государства, запись запасов по домам по особым карточкам. В октябре шли занятия в вечерней школе для взрослых: евангельские чтения, апостольское призвание, молитва, как средство общения с Богом. В церковных ведомостях опубликованы послания Священного Собора (№ 40—41 от 14.10) об угрозе братоубийственной войны и о приближающихся выборах в Учредительное собрание (№ 42 от 21.10). 8—9 ноября арестованы местные власти. Полк казаков, стоящий в ст. Петровской, освободил арестованных и восстановил прежнее положение. Арест произошел в связи с событиями в центре русской жизни — Петрограде. Значение их для местных жителей неясно. События углубило розни и разделение. Классовые противоречия еще более углубились. Настроение тревожное и подавленное. 1918 год 2.01. По ночам раздаются на улицах оружейная стрельба и взрывы ручных бомб. Возвращающиеся войсковые части дают о себе знать, устрашая население — особенно состоятельное — «буржуазию» по новой кличке. 4.01. Стоимость предметов первой необходимости: масло подсолн. 1ф — 1,2—1,6 р.; масло коровье — 5,50; мыло 1 ф. — 1—1,3; пшено 1 пуд — 15—17р.; свинина 1 пуд — 75; говядина 1 пуд — 40—50; молоко (четверть) — 3,5; мед 1 ф. — 506 р.; хлеб пшеничн. 1 ф. — 25 к.; хлеб ржаной 1 ф. — 20к. спички 10 коробок — 2 р. 10.01. Всю первую половину января духовенство посещало прихожан, в храмах велись проповеди, пастырские призывы к миру и взаимной христианской любви. Духовенство констатировало главным образом общее явление — упадок веры и нравственности в народе. Решено издавать для народа религиозно-нравственные листки, усилить проповедническую деятельность, устраивать чтения и беседы. 15.01. Все дни по ночам и днем раздаются оружейные выстрелы и разрывы бомб. Прибывшие полки казаков враждебно настроены к войсковому правительству и отрядам партизанов, сформированных в станице. Выстрелы и взрывы — показатель протеста и способ устрашения местных жителей, сторонников донского правительства. 16.01. Ночью начальник казачьей дивизии генерал Потоцкий и многие офицеры покинули Урюпин. Утром состоялось собрание войсковых частей. Окружной атаман Демидов заявил о сложении с себя власти. Образован ВРК (Военно-революционный комитет). Из тюремного замка освобождены казаки местной команды и др. лица, заключенные во время восстания 8-го ноября прошлого 1917 г. 12.01. Из районного совета прислано «Воззвание Донских архипастырей и пастырей к православным русским людям по случаю междуусобной брани на Дону». Трудно изобразить скорбь и тревогу, вызываемые посланием. Где истина и нелицемерная правда и в чем спасение родины и церкви? 22.01. ВРК издано постановление, обязывающее местных богатых людей внести на содержание комитета денежные суммы, в общей сложности 380 тыс. рублей. В течение недели по 30 января идут собрания купечества и др. состоятельных представителей, обложенных контрибуцией, и переговоры с ВРК. Первые не соглашаются платить контрибуции. Комитет настаивает. 26.01. Получены газеты с декретом об отделении церкви от государства и школы от церкви. Наступило время опасности для церкви. 27.01. На улицах появились листки на стенах, в которых поносится духовенство, именуемое «попами». Последние объявляются как пособники угнетений народа, молчавшие при старой власти, когда казнили, и протестующие теперь, когда громят «буржуев» — насильников народа. Полное отсутствие керосина, свечи 5—6 руб за фунт, и тех нет. Конец января, первые числа февраля — обсуждение декрета об отделении, проблемы преподавания Закона Божьего. 2.02. Состоялось объединенное собрание членов приходских советов и ревнителей православной веры, около 400 человек. Резолюция собрания — совершить крестный ход, о чем уведомить рев. Комитет. Собрание бурное, особенно во время выступления социал-демократов. 3.02. Арестован председатель … приходских советов местный капиталист Е. Ф. Марков по распоряжению окружного атамана, утвержденному ВРК. В ходатайстве депутации о его освобождении отказано. 5.02. Арест Маркову заменен домашним. 8.02. ВРК отказал в ходатайстве о крестном ходе. Решено провести общенародную молитву и соответств. манифестацию, направленные к признанию власти Советов и народных комиссаров. Инициатор — священник 1-го Донского казачьего Генералиссимуса Суворова полка Александр Карнаев. 11.02. Была проведена грандиозная манифестация, сопряженная с крестным ходом. Было выпущено ВРК-ом «Воззвание», начавшееся такими словами: «По декрету народных комиссаров окончена беспримерная по жестокости и бессмыслице война, вызванная капризами правящих кругов монархического, пропитанного подлостью и изменой к трудящимся классам режима». Далее говорилось о том, что Россия первой вложила меч в ножны, о бедных матерях и сиротах, о радости вернувшихся казачьих полков, об убиенных — «да будет легка земля им, погибшим за капризы и стремления подлых монархов и жестоких, безжалостных капиталистов». В воскресенье 11 февраля в 11 часов в храме Вознесенской церкви служение торжественной всенародной панихиды по убиенным, погибшим воинам-казакам, и после состоялась манифестация с оркестрами, летучими митингами, раздачей листовок «для выражения доверия и признания власти Советов крестьянских, рабочих, казачьих и солдатских депутатов и их уполномоченных народных комиссаров». Манифестация состоялась при огромном стечении народа, оркестр играл «Коль славен наш Господь в Сионе». 18 февраля. Настоятелем сказано при богослужении слово на покаянную песню на реках Вавилонских: параллели в судьбах еврейского и русского народов и уроки переживаемого времени. Возвратившиеся в течение января—февраля Донские полки (1, 4, 18, 31, 35, 38) постепенно уходят в родные станицы и хутора. Кроме отмеченных в летописи полков, из призывных казаков в Хоперском округе формировались 13-й и 17-й Донские казачьи полки. В 13-м вечным почетным шефом был генералфельдмаршал М. Кутузов, а в 17-м — генерал Я. Бакланов. С уходом казаков началось формирование отряда карбат (караульного батальона) Красной армии под управлением и властью ВР комитета. С 2 января издаются «Вечерние известия». Особенное внимание привлекают вести об Учредительном собрании, его роспуске, об образовании Юго-Восточного Союза и выделении Дона в особую республику. Все это грозит дальнейшей ожесточенной войной. С образованием ВРК «Веч. Известия» закрыты, появились объявления Хоперского ВРК, содержащие воззвания к революционному казачеству, угрозы ареста за агитацию против ВРК, воззвание Донского казачьего областного ВРК, воззвание 32-го казачьего Донского полка от 25 января, призывающие казаков свергнуть войсковое правительство Каледина и Богаевского, с разъяснением учения о социализме и необходимости покончить с гражданской войной до весны. Трудно массе казачества усвоить мысль о свержении своего войскового правительства и воспринять учение о социализме. Фронтовое казачество революционно, а остальная масса — особенно старики — сторонники всего старого. Неизбежна тяжелая и длительная борьба. С 11 (24) февраля до 14 апреля (н.с.) издавалась «Донская правда» — орган агитационной комиссии большевистских организаций. (А. Р. Селиванов и А. М. Селиверстов — по Хоперскому округу и А. Савостьянов — по Усть-Медведицкому округу). 2(15) апреля состоялся набег отряда Дудакова. Неожиданно раздалась в 6 утра пулеметная стрельба. Жители притаились в домах и только кое-где пробегали по улицам небольшие группы вооруженных ружьями людей. Это было нападение на казарму красноармейцев группы казаков во главе с офицером Дудаковым. Разделившись по частям, казаки в условленный час с разных концов станицы прошли по улицам к углу около магазина Кривенцова, на телеге был привезен незаметно пулемет, из которого начался обстрел дома Полунина — помещение карбата. Захваченные врасплох красноармейцы разбежались и подались из Урюпинской; представители власти (Глухов, Варков и др.) тоже скрылись, во время схватки оказались несколько убиты и ранены. Окна с южной стороны были побиты, а стена носила следы обстрела. Овладев казармой, дудаковцы захватили советские автомобили и стали свозить снаряды, пулеметы, ружья к зданию бывшего управления окружного атамана. Дудаков овладел станцией, но на другой день вынужден был оставить ее. 3(16) апреля в 7 часов утра начался обстрел станицы Селивановым из орудия с линии ж.д. около хутора Крепкого. Один снаряд упал во дворе дома Шеботова на Мясницкой улице, другим снарядом, разорвавшимся около дома Крылова (против кладбища), были выбиты все оконные стекла, один снаряд упал около кладбища. Убитых снарядами не было. Во время обстрела Дудаков находился около здания бывшего съезда мировых судей (дом Пудова), а участники набега разбили несгораемую кассу и захватили денежные суммы. В 12 часов дня Дудаков с приближенными умчался на советском автомобиле, а отряд красноармейцев с Селивановым вновь занял станицу в 2 часа дня. Все участники из жителей, примкнувшие к работе Дудакова, — в их числе некоторые из учеников реального училища — скрылись из станицы, спасаясь от возмездия. Раненый из отряда Дудакова офицер Сонин, доставленный в местную больницу, был добит красноармейцами. После набега снова установилась власть Совета. Этот эпизод описан в книге воспоминаний И. Полякова, начальника штаба Донской армии, несколько иначе: «На севере, в Хоперском округе, как метеор среди ночи, вспыхнул и погас подвиг есаула Сонина. Он с горстью учащейся молодежи дерзко захватил окружную станицу Урюпинскую, разогнал местный совдеп и красные пришлые банды. Но партизан не поддержали, и движения не получилось» (Поляков 2008). Поскольку руководителей этого «наскока» было все-таки двое — Дудаков и Сонин, оставление раненого Сонина выглядит преднамеренным. Таким путем Дудаков избавлялся от соперника и становился единственным героем и хозяином захваченного. Не хочется верить в такое вероломство в отношениях одного казака к другому. Но сам факт — бросить раненого товарища, независимо от истинных мотивов — не красит Дудакова. Описание набега в летописи довольно кратко, и последствия его не были бы столь значительны для меня, если бы в нем не принял участия мой прадед — сотник Нестеров Иван Иванович, которому участие в этом набеге аукнулось через 11 лет — послужило одной из причин расстрела. 19 мая. По требованию отдела народного образования была передана пишущая машинка с принадлежностями во временное пользование. 18 мая состоялись проводы отряда Красной армии в поход вниз по Хопру для водворения и укрепления власти Советов и борьбы с отрядами Дудакова и др. Вскоре, однако, стали распространяться вести о поражении красных около Тишанской и Луковской станиц. В конце мая остатки отряда, после боя под Урюпином, отступили за Урюпин. Обстановка для непосвященных неясная. Положение тревожно и отчасти паническое. С 30 мая по 3 июня слышны орудийные бои от Алексиково к Урюпино. Обстановка устрашающей войны. (Эти события нашли свое подтверждение в воспоминаниях И. Полякова: «…на севере группа хоперцев с 14 мая также начала активную борьбу с красными бандами. Рядом боев и весьма упорного 29 мая под станицей Урюпинской хоперцы разбили противника и 31 мая заняли свою окружную станицу»). 3.06. Опубликован бюллетень за подписью капитана Саватеева и есаула Меркулова о результатах 3-х дневных боев по линии Алексиково—Урюпино. Хоперская конная казачья дивизия, отступавшая на Урюпино, перед самым Урюпином 2 июня дала противнику бой; вся дивизия (14 сотен) в конном строю на фронте 7 верст атаковала 2000 пехоты противника — 6-й конный Заамурский полк — одна легкая, одна тяжелая батарея. Дивизия устроила вентерь для противника, атаковала с трех сторон. Противник разбит наголову, все поле усеяно трупами красноармейцев. Есть убитые и раненые с нашей стороны. Остатки конного полка противника и артиллерия в беспорядке бежали в юрт станицы Михайловской. Пехота противника рассеяна. На одном пленном красноармейце найдено 40.000 рублей, на другом 23.000 рублей. Деньги казаки поделили. 4.06. Деньги, отобранные у красноармейцев, сдаются казаками в окружное управление на усиление обороны округа. Налаживается временный аппарат казачьего управления. Молебствие по случаю победы. Присутствовали военные власти, в их числе капитан Саватеев, организатор казачьего движения Дудаков со штабом, окружной съезд представителей от станиц, войска и масса народа, занявшего всю площадь. Из речей было видно, что Хоперский округ освобожден от красных войск, призывались все на защиту казачества. С х. Горского приведен и посажен в тюрьму Алексей Селиверстов (местный революционер, друг и помощник Селиванова, редактор «Донской правды»). 7.06. Вышел №3 газеты «Север Дона» и др. номера. Рисуется кипящая борьба всего Дона за свои права и вольности против ига большевизма, очерки и декларации о причинах восстания на Дону с решительным уклоном от Московской власти большевиков. Станица на военном положении. Настроение крайне нервное и тревожное. Крестного хода с явленной иконой из Покровской церкви на святые горы не было ввиду военного времени, а богослужение совершено по церквам. 17.06. С половины июня тревожные слухи о наступлении на Михайловскую, Котовскую и Урюпинскую станицы отряда красных войск. Смутные и разноречивые вначале стали подтверждаться; казачьи части отступают, идет эвакуация Урюпина, в станице паника, все состоятельные классы и население, несочувствующее Советской власти и вообще панически настроенное слухами о жестокостях красных, собирают свои пожитки, уходят и уезжают из станицы вниз по Хопру. Духовенство местное тоже ушло. В Покровской церкви остался один псаломщик, в Вознесенской — диакон и псаломщик, в Христорождественской — священник Протопопов и диакон Алексей Иванов. 19 июня станица опустела. 20 июня с 2 час. утра началась орудийная стрельба, из пулеметов и ружейная. С рассветом и до 11 часов дня гул орудий и непрерывная стрельба все более и более увеличивались, превращаясь в сплошной рев. Население в панике попряталось в домах и погребах. Ночь прошла тихо, но без сна. 21.06. С 6 час. утра снова стрельба, части казаков отступали до вечера. 22.06. В 2 час. дня Урюпин занят отрядом Сиверса. В 3 часа по станице проехал патруль с приказом открыть в домах ставни окон, с 4-х часов появились разъезды солдат, в домах начались обыски. В домах, оставленных бежавшими, производились обыски и выемки имущества, причем не столько брали солдаты, сколько местные — охотники до чужого. Кто же он такой, этот красный командир Сиверс? Вот что пишет о нем В. Шамбаров (2007 г.): «Еще один “военачальник” из прапорщиков, Сиверс, “отличился” страшными зверствами на Юге, но разгромить горстку белогвардейцев так и не смог. После захвата Ростова отрядами Сиверса арестовывали офицеров, гимназистов и семинаристов 14—16 лет, вели к городскому собору, раздевали до кальсон и расстреливали, оставляя трупы валяться у всех на виду. В Новочеркасске и по донским станицам казнили 2 тыс. человек». Напомню, что все это происходило еще до «официального расказачивания». 23.06. С утра отряд красных выступил по направлению к Петровской станице, слышна была перестрелка. 24.06. Спокойно. Изредка слышны выстрелы в Петровской станице. Продолжались похороны убитых, за два дня было погребено 7 убитых. 25.06. С 2 часов утра стрельба в Петровской. В Урюпине тревога. Прислан приказ не звонить к службам и при похоронах. В звоне церковном заподозрены условные знаки — чего конечно совершенно не было. 26.06. Спокойно весь день. 27.06.С 1 1/2 утра стрельба в Петровской. В Урюпине тревога. Прибывшие части «спартанского баталиона» расквартируются на Купеческой улице. 28.06. Ночью была слышна орудийная стрельба. 29.06. С 5 до 6 час. пополудни слышна стрельба на восток от станицы. Квартира священника занята солдатами 4-го спартанского баталиона. Часть баталиона расквартирована в женской гимназии. Вечером на балконе гимназии солдаты танцевали под гармонию гопака и бросали с балкона книги из библиотеки, подбираемые зрителями. Распространились слухи (вероятно и среди противного лагеря) о взятии казаками у красных 4 сотен и 8 пулеметов. С 12 ч. ночи до 3 ч. утра сильная канонада. 30.06. В 10 часов утра пролетел над станицей — впервые в жизни зрелище — аэроплан с северовостока на юг-запад и обратно. В 4 часа утра войска Советов ушли из станицы на юг. 1.07. Спокойно. Войска уходят вниз по станицам. 2.07. Ночью стрельба к востоку и югу. 3.07. Спокойно. Слышны в отдалении выстрелы. 5.07. Из дома бежавшего священника Петра Попова увезено все имущество. Остался один шкап с книгами. 6.07. Объявлено требование завести домовые книги с обозначением проживающих лиц. 7.07. Спокойно. 10.07. С 8 до 10 ч. дня сильная орудийная стрельба на юго-востоке. Исполнительный комитет удалился из Урюпина, но вечером возвратился. 11.07. Спокойно. 12.07. С 2 ч. дня до 9 ч. вечера сильная перестрелка, пулеметная и ружейная, между Петровской и Урюпинской. 14.07. С 6 до 9 час. вечера непрерывная пулеметная и ружейная перестрелка на окраинах станицы. 17—19.07. Стрельба у Петровской. 20.07. В 12 ч. дня красные ушли из Урюпина. Прекратилось ежедневное с конца июня на юг и обратно по станице движение броневиков и войсковых частей. В 5 ч. вечера вошли казачьи части. 21—23.07. Возвращаются бежавшее духовенство и беженцы. Наступило успокоение, жизнь входит в колею. С возвращением казачьей власти все обиженные и потерявшие имущество стали искать виновников потери. Производились обыски и дознания, в результате чего виновные расплачивались тюрьмой и спиной от казацких нагаек. В газете «Север Дона» № 12 от 22.07, напечатанной в станице Зотовской, проводятся параллели между бунтом Стеньки Разина и варварством красногвардейцев-большевиков. Все это печально, но видно и старые и новые рабы одинаково беспощадны к своим господам, державшим в холопстве и нужде темный люд. Бесконечно жаль всех страдальцев войны. Политическая платформа съезда представителей отставных и действующих частей Хоперского округа выработана на основании постановления Большого Круга. Разделение глубоко, категорично, но оторваться от живого тела России Дону стоит многих страданий (побеждала в это время позиция Краснова — самостийника). 7.08. Предполагался крестный ход вокруг станицы, но отложен вследствие военного положения — кругом война. 10.08. Опубликовано «Воззвание к пограничному крестьянству» — издание Хоперского окружного осведомительного отдела. От лица казачества пограничному крестьянству разъясняется причина борьбы казачества с красными: «Казаки отстаивают свою жизнь и свои порядки жизни только для себя и не думают бороться с советской властью, если она нужна крестьянам». До сего времени казачество, защищая свои земли, ни разу не перешло за пределы своих владений. А теперь, вынужденное продолжающимися набегами красных, решило занять приграничные стратегические пункты: Поворино и др. Крестьянство предупреждается, что имуществу их не грозит никаких опасностей, приглашается братски встречать казачьи войска, идущие на защиту слабых и угнетенных против сытых и сильных грабителей и убийц. Прошли конные полки казаков через станицу и Хопер в направлении на Поворино — по слухам отряды генерала Мамонтова. С 15 августа непрерывная пальба из пушек в районе Михайловской станицы. Идут бои, устрашающие и подавляющие психику робких душ. 1 сентября — паника в станицах и частичная эвакуация. Жители бегут из станицы. На другой день волнение улеглось. Положение прежнее. С 11 сентября шел бой под Новохоперском (как говорят); канонада день и ночь, ж.д. на Алексиково испорчена, движенья нет. Сообщение на Ростов и Новочеркасск через Миллерово. 13 сентября. Духовенством и церковно-приходским советом ст. Урюпинской обсуждался вопрос об открытии самостоятельной «Северо-Донской епархии» — по просьбе Урюпинского станичного сбора от 8 сентября. Вероятно в противовес «Юго-Восточному Союзу» — проект остался в области пожеланий. 23 сентября. Молебен в церковно-приходской школе перед началом учения. Проведены приемные испытания в женской гимназии; начало учения отложено ввиду военных обстоятельств. Перед 1 октября горела ст. Михайловская от зажигательных снарядов красных, в районе ст. Михайловской продолжаются бои. 1 октября. В Урюпинске паника и бегство жителей. На другой день спокойно. Тревога улеглась. 7 октября. Начались занятия в женской гимназии. Появилась эпидемия испанской лихорадки – инфлюэнца (грипп). 14 октября. Ж. д. на Алексиково исправлена, движение случайное — только служебных вагонов. В период 14—17 октября — снова происходило наступление красных на Урюпин и временная эвакуация станицы. 13 ноября. Опять повторилась паника и бегство жителей из станицы. Фронт качается, то приближаясь, то удаляясь. На другой день спокойно... Отношение нач. гарнизона ст. Урюпинской от 30.11.1918 г. за № 1147: «Директорам всех учебных заведений и священникам. Станица Урюпинская находится в опасном положении. Принять меры. Подвод обывательских нет и прошу за ними ко мне не обращаться». Печать. Подпись Моргунов. 1 декабря. Снова паника и бегство из станицы. На другой день спокойно. Во всех случаях паники и бегства и эвакуации приходилось наблюдать растерянность и страх отступающих. Оставляли станицу совершенно без защиты — повторялось состояние безвластия, что вселяло страх и неуверенность в той относительной безопасности, которую гарантирует власть, какая бы она ни была. Керосина и нефти нет с ноября. Водопровод и электростанция остановили работу. Все погрузилось во мрак. К 15 декабря фронт приблизился к Урюпину. Идут сражения близ Котовской. Настроение крайне нервное и тревожное. Все готово к отступлению. К концу декабря относительное затишье. Год кончается в страшной обстановке взаимного озлобления, и борьбы за существование, и ужасов междуусобной войны. 1919 год В первых числах января состоялся учительский съезд. Организован училищный совет согласно «Положения о начальных училищах ВВД». 4 января. Тревожно. Объявлено об опасности. Началось движение обозов вниз по Хопру. 5 января. Урюпин эвакуируется. На рынке дрова и все прочее разбирается нарасхват. Всю ночь на 6 января по Хопру и всем улицам Урюпина движутся обозы, орудия и казачьи полки на юг, к ст. Петровской. Со 2 по 5 января метели и сильные морозы с жгучим ветром. Отступление в трудных условиях холода и бездорожья. Впереди и вслед за войсками устремляются ищущие спасения беженцы. Тяжелое чувство тоски и страха перед неизвестным будущим. Большинство духовенства станицы на этот раз осталось на месте. В ночь на 6 января выехали все власти управления. 6 января. Крестный ход на Хопер. Едва разошлись по домам, как на улицах появились разъезды красных. Через час с востока вошел отряд красных казаков Миронова. Вступление красных войск прошло спокойно. Части расквартированы по домам Ярмарочного поселения. 8 января. На Купеческой улице в направлении ст. Петровской от 8 до 10 утра двигались непрерывной массой войсковые части, обозы и орудия, пехота — отряд Киквидзе. 9 января. Спокойно. Передвижения отдельных частей. 10—11 января. Цены растут, подвоза нет, мяса нет, воз дров — 60 руб. 13 января. Запрещен церковный звон. 15 января. Разрешен церковный звон к богослужениям в 7 час. утра и 4 ч. вечера. Хлеба нет. 16—19 января. Жизнь замерла. Снято осадное, введено военное положение. Все дни движения войск артиллерии. 20.01. Магазины все закрыты, и ключи у владельцев отобраны распоряжением властей. 21.01. Объявлено об аннулировании донских денежных знаков. Организован отдел народного образования. 22.01. Начало сыпного тифа в Урюпине, Котовской и Петровской станицах, занесен приходящими войсками. Врачебная помощь отсутствует за выездом всех врачей. Медикаментов тоже нет или их очень мало. 24.01. Иконы из женской гимназии и других учебных заведений удалены. Прекращено изучение Закона Божьего с 10.01. 25.01. Объявлена обязательная регистрация всех граждан в местном отделе милиции. Бесконечные хвосты и очереди регистрации. 27.01. Тиф усиливается. 28—30.01. На рынке нет ничего. Аптеки закрыты. Смертность от тифа прогрессирует. Ежедневно по окончании службы священник отправляется в сопровождении от 5 до 10 подвод по станице для причащения больных тифом. Были постоянные явления больных всей семьей, лежат в избах — беспомощные, часто умирающие. В соседних станицах Петровской, Котовской, Добринской священников не было — отступили с казаками. 1 марта собрали в клубе приказчиков привилегированных, состоятельных вообще, а также купцов, торговцев для наложения на каждого контрибуции с немедленной уплатой. Суммы различные — от 5 до 20 и более тыс. рублей, были в 40, 50 и 75 тыс. Все здание было окружено цепью вооруженных красноармейцев. По истечении некоторого времени привлеченные к платежу из здания группами под стражей уводились в дом заключения. Платившие освобождались, а остальные обращены на принудработы. Бывшие ранее в большом почете Журавлев, Шебанов, Аверьянов, Серпуховитина — первые купцы — на возу с навозом. Многие из арестованных болели тифом и умирали. Начиная с марта, рев. трибунал расправлялся со всеми к-р. элементами, активными противниками соввласти. Обвиняемые приводились из станиц и хуторов, в ожидании участи размещались в подвалах трибунала. Процессии осужденных под конвоем за станицу повторялись всю весну. По утрам и вечерам часто слышны были выстрелы пачками. Это расстреливались осужденные на краю могил — ям, вырытых руками арестованных буржуев. Настроение всего населения крайне подавленное. Все живут в страхе за свою жизнь. 30 марта. Вышел «Красный Хопер» № 1. В апреле на короткое время был запрещен звон по умершим, затем снова разрешен. Рынок крайне неустойчив, цены растут, свирепствует постыдная спекуляция, хотя она преследуется властью. Двое спекулянтов из прихожан, арестованные, бесследно исчезли. Здания женской гимназии, реального училища, женского высшего начального училища обращены в лазареты. Все здания переполнены больными тифом. Масса паразитов — спутников болезни. Ежедневно с утра лазареты объезжает телега, в которую накладывают умерших, которых свозят в ямы и без всяких обрядов сваливают и слегка присыпают землей. Арестован церковный сторож, выдавший в 1918 г. казакам отступавшего местного революционера Алексея Селиверстова, вследствие чего тот был арестован и тогда же расстрелян белыми. А красные расстреляли означенного сторожа по приговору трибунала. 12 мая. За № 3990 Ревком издал приказ: передавать в ревком метрические книги и производить обряды только при наличии удостоверения ревкома. 16 мая этот приказ отменен. Сведений о событиях внешнего мира нет никаких. С 8 по 10 происходит спешная эвакуация советских учреждений и частей войск. Местное сообщение прекратилось или же совершается с большими затруднениями. Вместе с ними отступают и жители — сторонники и активные участники борьбы за советскую власть. По слухам образуется третья партия — «зеленых». Сторонники ее — в большинстве дезертиры с обеих сторон — укрываются в лесах. 11.06. После ночной перестрелки около Петровской станицы г. Урюпинск вновь занят казачьими войсками. Прибывшие войска встречали перезвоном колоколов. Урюпинское население — плоть и кровь казачества — вздохнуло от ужасов пережитого времени. 15—16 июня. По просьбе и инициативе казачьего населения местное духовенство с крестным ходом, при большом стечении молящихся, выходило за станицу к общим братским могилам расстрелянных и погребенных в эпидемию тифа, где и были совершены обряды погребения. Таких могил одиннадцать. На краю последней, самой большой, невполне заполненной, неизвестный молодой воин произнес горячую речь, в которой обрисовал ужасы расстрела, причем заявил, что он сам был на краю этой могилы под расстрелом и раненный упал в нее, а потом — собрав последние силы — выполз, был подобран и уцелел. Речь произвела потрясающее впечатление. Возвратилось отступавшее на короткое время духовенство Покровской и Вознесенской церквей и соседних станиц, повествуют о мытарствах. Мы хулимы — утешаемся, гонимы — терпим. В первой половине июля распространено известие, что местный революционер Александр Селиванов повешен белыми на ст. Филоново (род. в 1895 г.). 3 августа. Проведена ревизия физического кабинета в Урюпинской гимназии. 7 августа. Местным священником получено письмо из Себряково от 25 дек. 1918 г. Пребывание казаков в течение двух месяцев проходило в боевой обстановке — движение войск, обозов, орудий. Приезжали Наказной атаман и командующий войсками, говорили на площади речи, убеждая бороться за вольности казачьи; на станцию прибыли на короткое время несколько небольших танков — впервые невиданное зрелище; был установлен здесь беспроволочный радиотелеграф; войска сопровождали аэропланы. Но все это продолжалось недолго. С 10 по 16 августа происходила эвакуация казачьих войск и учреждений. Возвратившееся вскоре духовенство, купечество и др. буржуазные представители выбыли снова с казаками. 17 августа. Советские войска снова заняли Урюпинскую станицу. Каждая перемена власти приносила смену денежных знаков. На практике обращались и те, и другие, что кому нравится, но все это не напоказ, а чаще исполу и потаясь. Казаки на рынке еще принимали донские знаки, но не все. Происходила своего рода лотерея. Каждая бабушка гадала, что лучше оставить про запас. На всякий случай запрятывались в кубышки знаки всех цветов и мастей, не разбирая, что к чему идет. Падающие в цене дензнаки порождали прогрессирующую дороговизну, теряли доверие населения, вследствие чего привоз продуктов на рынок временами совершенно прекращался. В обстановке войны взаимное озлобление растет, а страдают все — и кто дома, и кто на войне. Трагизм усиливается тем, что члены семейств разделились: одни у красных, другие у белых; часто идут брат на брата, сын на отца и наоборот — тут слезы и горе жен и матерей. 7 сентября. Священник Протопопов обнаружил в здании Вознеснской школы (медучилище) разгром дел: кружного училищного совета, отделения епархиального училищного совета, центральной учительской библиотеки, книжного склада, школьной библиотеки и дел Урюпинского благочинного. По показанию школьной сторожихи, разгром произведен в течение одной ночи ночевавшей в здании школы воинскою частью Красной Армии. Взломаны замки, все книги и дела разбросаны, изорваны в клочья, в том числе метрические книги. Приступили к наведению порядка в тот же день. В отделе народного образования о. Протопопов наткнулся на бездумное и тупое отношение врио зав. Петрова Андрея, которому власть ослепила глаза и хотелось только осадить «попа». Петров отнесся отрицательно к самому участию Протопопова в работе по приведению в порядок архива и по делам гимназии, заявив ему, что теперь он не имеет никакого отношения к делу народного образования и забрал ключи от архива школы. В дальнейшем оказалось, что т. Петров не принял никаких мер и солдаты по-прежнему вторгались в комнаты, где помещались архивы, периодически вытаскивая из шкафов документы и бумаги, топча их ногами и обращая на свои нужды и потребности. 27 сентября. На рынке совершенное отсутствие мяса, хлеба и молока. 29 сентября. Разрешена продажа мяса, хлеба нет, соль (редкость) 100 руб. за 1 фунт, лук 60—70 руб. за вязанку, молоко (мало и редко) за четверть 70 руб. Появилась чума на рогатый скот — с молоком проститься. С 1 по 5 октября производилась полная эвакуация из станицы всех советских учреждений и служащих. Остались только небольшие воинские части. Уводили тысячи подвод с хлебом, угонялись гурты рогатого скота, телят, овец, свиней. 5 октября. Жители партиями выгонялись на рытье окопов между Урюпинской и Петровской (близ дамбы). С 1 по 11 октября продолжались работы по приведению в порядок дел архива. Почти все было закончено. Внезапная болезнь прекратила работы, прекратилась и охрана. Части архива появлялись потом в продаже на рынке. Ценили исторический архив накануне гибели. Еще горшая участь постигла архив съезда мировых судей, находившийся в здании съезда (д. Пудова). Проходившей частию весь архив был пущен на ветер. Вся площадь от здания суда до Христорождественского храма покрылась белой пеленой от бумаги и клочков ея. Картофель — 40 руб. ведро, вилок капусты 30—40 р., говядина 11—12 р. за фунт, сало — 30—35 р. за фунт. Больше ничего нет. С 5 по 15 октября постоянное (днем и ночью) движение по станице — часто одновременно вперед и назад Советских войск и обозов. 14 и 15 октября. Ружейная, пулеметная и орудийная перестрелка. Кругом станицы и через станицу перекрестным огнем. Жизнь замерла. Ночью под 16 октября Урюпинская станица занята казачьими частями. С приходом казаков на рынке появились сахар — 150 р. за фунт, соль 40—50 р. фунт, спички — 80 р. за пачку. 22 октября в 12 часов дня казачьи части вышли из станицы без боя. Урюпин между двух лагерей. Рынок исчез. Под 24 октября всю ночь около Урюпина ружейная и пулеметная перестрелка. В 7 час. утра 24 октября все стихло. Начиная с октября, по ночам жители разбирают доски и вообще все деревянные части торговых корпусов и помещений. Топки у жителей нет, так как в течение всего 1919 г. с самого января подвоза дров было чрезвычайно мало или совсем не было. Положение жителей в отношении топлива самое безвыходное и ужасное. Только ночной стук и треск говорят, что жители промышляют дрова в корпусах. Хороший урожай текущего года почти весь погиб. Хлеб остался или на корню, или лежит в рядах — не убранный. Кругом война, и нельзя или некому было убрать, а что убрано забирается проходящими войсками. Грозит бедствие голода. 26 октября. С утра идет бой: красные с юга, казаки из-за Хопра и с севера. Снаряды разрывались над станицей. Есть раненые и убитые. В 5 час. вечера в Урюпин вошли с севера казачьи части. 27 октября. Казаки пошли в наступление на ст. Петровскую, с 2 час. до вечера шел сильный бой на юго-восток от станицы в направлении на хутор Каменка. Вечером 27-го казачьи части прошли через станицу обратно на север. 28 октября с утра идет бой. Много снарядов разорвалось над станицей и над ярмарочным поселением. Один снаряд упал в 30 саженях от дома священника Протопопова, в торговый корпус — пробита крыша, развалена стена, на улицах осколки снарядов. 28 октября. В 11 час. дня казачьи части снова заняли станицу, а вечером через Урюпин прошли два обезоруженных полка советских, сдавшихся в плен казакам. С 29 октября с утра казаки ушли из Урюпинской на север. С юга потянулись через станицу казачьи полки. С 2 час. дня до 6 час. вечера непрерывная бомбардировка Урюпинска из орудий со стороны красных, выбивавших казаков. Отступление казачьих полков под канонаду закончилось к 5 вечера, часть их отступила за Хопер в х. Горский. В 6 час. вечера Урюпин занят передовым конным отрядом красных, прибывших с юга. Канонада прекратилась. Домашним был задан вопрос: много ли казаков? Когда был ответ: очень много — Ну, а нас еще больше! — был ответ. С 29 по 3 ноября шла непрерывная днем и ночью канонада между красными и казаками через р. Хопер. Есть убитые и раненые из учителей. 4 ноября. Казаки стали отступать и ушли из района станицы Урюпинской. Наступило мертвое затишье. (Все даты 1919 г. показаны по старому стилю.) На базаре продают только махорку. Хлеба в продаже нет, большая часть жителей питается картофелем, наступает голод. Мельницы стоят за отсутствием помола; у кого и есть зерно, боятся показывать, так как солдаты отбирают хлеб. По ночам идут обыски, у жителей забирают все, что есть съестного и что можно взять. Избит и ограблен в своей квартире церковный староста Александр Журавлев — бывший купец. То же случилось в квартире вдовы, бывшей купчихи — А. Серпуховитиной. Жители станицы ходят пешими в соседние станицы Добринскую, Петровскую, Котовскую, чтобы достать хлеба и продуктов. На деньги почти ничего нельзя достать: идет мена на одежду, белье и соль — кто сумел запасти. Цена хлеба растет — 200 р., пшеница 250—270 р. за пуд, и то за редкость, да кто богат. После болезни и пережитых ужасов местный священник почти лишился зрения; всякая умственная деятельность стала немыслимой. Война снова породила эпидемию, которая стала было стихать. Опять стал гулять тиф. Раскаты военной грозы постепенно стихли. Покоренное казачество поникло головой. Кровь и слезы струятся по его лицу. Распубликовано обращение 7-го съезда Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов к казакам от 6.12.1919 г. Великие слова... Да погибнет насилие всякое и справа и слева. За 1918—1919 гг. «красные» и «белые» сменялись у власти в станице девять раз. Каждая смена сопровождалась массовыми репрессиями и казнями. Из истории станицы Урюпинской Калина красная, береза белая... Сегодня ясно нам, что мы наделали. Была империя на зависть ворогам, Мы все похерили, — ничто не дорого. Сын на отца пошел, брат брата убивал, Бил крепко, хорошо, чтоб сразу наповал. Ведь Дон стоял всегда на буйной силушке, И, если уж беда, то до могилушки. Потом историки (а их — немерено) Заносят в хроники казненных, стреляных. Чего теперь тужить — простили нынче всех, Как дальше станем жить, и с кем искать успех? Вновь затевают «круг» в погонах штатские, А после — враг и друг — в могилы братские... Вновь будут призывать к народу — вспениться, Начнем опять стрелять, а что изменится? Через полсотни лет ученые начнут Опять искать ответ, кто был загублен тут. Калина красная, береза белая... И кто ответит нам, что ныне делаем. Н. Нестеров 1920 год Все даты с 1920 г. показаны по новому стилю. 1920 г. был годом восстановления хозяйства церкви. Проходили заседания приходского совета, благочиннические собрания, собрания духовенства и мирян. 13 февраля. Отделом Управления Временного исполкома Хоперского округа отдано причту распоряжение производить звон часов в 8,9,10 и вечером в 3 и 4 часа. 17 февраля. Приказано закончить к 1 марта церковные метрические книги текущего производства в 2 экз. и приготовить таковые метрики за прежние годы, которые и сдать на хранение в подотдел ЗАГСа. 20 февраля. Причтом сданы по особой описи метрические книги за 1855—1920 гг. в количестве 46 экз. Крестный ход 8/21 июня не был разрешен; икону доставило духовенство к часовне на горе закрытой. Служение в храме совершено обычным порядком. 15 декабря. Чины уголовного розыска произвели внезапный и тщательный обыск в храме, в присутствии настоятеля храма, согласно ордера названного отдела от 15.12.1920 № 66. По предложению настоятеля головные уборы чинами розыска были сняты. Подробно и тщательно были осмотрены все помещения храма внутри и снаружи. Ничего обнаружено не было, о чем составлен протокол обыска. Акт 1920 г. Ноября 19. Мы, нижеподписавшиеся составили настоящий акт в том, что нами сего 19 ноября после литургии обнаружена кража, состоящая в том, что 1) на сребро-позлащенном ковчеге престола Св. Александра Невского похищены два крестика с пьедесталами, маленький ящик и главка; 2) на жертвеннике похищен полотняный плат; 3) на главном жертвеннике похищена сребро-позлащенная тарелочка от сосуда; 4) на сребро-позлащенном ковчеге главного престола похищен маленький ящик и погнуты три креста с пьедесталами, не поддавшиеся усилию вора... Злоумышленники не обнаружены. Доложено приходскому совету в собрании. На этом заканчивается летопись Христорождественской церкви Урюпинской станицы Хоперского округа Всевеликого Войска Донского. Некоторые моменты летописи потребовали комментариев, что необходимо для объективного понимания ситуации в тот или иной момент. Еще раз обратитесь к страницам, касающимся событий 1919 г. Восприятие всех этих «обыденных» ужасов сильно встряхнет вашу душу. Надо помнить, что текст писал не Шолохов, в нем нет места авторским сюжетным линиям и ходам, художественным домыслам и изыскам. Здесь голая правда о трагедии станицы Урюпинской. Более полная картина вырисовывается из реальных исторических источников, основанных на документах. В журнале «Вопросы истории» (1994. № 1) была опубликована обширная статья В. Л. Гениса «Расказачивание в Советской России». Вот несколько цитат, касающихся опять же ст-цы Урюпинской. «В докладе Казачьему отделу ВЦИК направленный в Хоперский округ из Москвы уполномоченным коммунист К. К. Краснушкин (сначала он работал в ревтрибунале, а затем стал председателем Урюпинского райкома РКП(б), очевидно, за ударную работу. — Н. Н.) сообщал, что в станице Урюпинской ревтрибунал разбирал в день по 50 дел. Смертные приговоры сыпались пачками, причем часто расстреливались люди совершенно невинные, старики, старухи и дети... Расстреливали по подозрению в спекуляции, шпионстве. Достаточно было ненормальному в психическом отношении члену трибунала (выделено мной. — Н. Н.) Демкину во время заседания трибунала заявить, что ему подсудимый известен как контрреволюционер, чтобы трибунал, не имея никаких других данных, приговаривал человека к расстрелу... Расстрелы производились часто днем на глазах у всей станицы по 30—40 человек сразу, причем осужденных с издевательствами, гиканьем, криками вели к месту расстрела. На месте расстрела осужденных раздевали догола, и все это на глазах у жителей. Над женщинами, прикрывавшими руками свою наготу, издевались и запрещали это делать. Всех расстрелянных слегка закапывали близ мельницы, невдалеке от станицы... около мельницы развелась стая собак... растаскивавших руки и ноги казненных по станице» (место это в 15 мин. ходьбы от центра современного Урюпинска). Его слова подтверждает и другой уполномоченный, направленный из Замоскворецкого района Москвы на Дон «для разъяснения идеалов революции и укрепления Советской власти» в Урюпинске. «Партийное бюро возглавлял человек, не знающий быта казаков, действовал по какой-то инструкции из центра и понимал ее как полное уничтожение казачества. Ревтрибунал расстреливал казаков-стариков иногда без суда. Расстреливались безграмотные старики и старухи, которые едва волочили ноги, урядники, не говоря уже об офицерах. В день расстреливали по 60—80 человек. Принцип был такой: «Чем больше вырежем, тем скорее утвердится Советская власть на Дону». Никакого разговора, только штык и винтовка. Вели на расстрел очередную партию — здоровые несли больных... Не верили люди, что Советская власть несет такой ужас... Во главе продотдела стоял некто Голдин, его взгляд на казаков был такой: надо всех казаков вырезать! И заселить Донскую область пришлым элементом...». Даже на общем фоне «расказачивания» жестокость и «беспредел», граничащие с садизмом, проявленные со стороны новой власти по отношению к жителям Урюпинской станицы, выделяются особо. Весомой причиной, по мнению большевиков, служил тот факт, что базой для знаменитого рейда IV корпуса казаков по глубоким тылам красных под руководством генерала К. К. Мамонтова была станица Урюпинская, и значительную часть его сил составляли казаки этой станицы (хроника этого рейда дана в разд. «Казачья слава»). Еще одной из причин, если не главной, является то, что именно 1-й и 4-й Донские казачьи полки, формируемые в Хоперском округе, принимали самое деятельное и активное участие в разгоне столичной либерально-демократической швали и уголовной сволочи, организовавших демонстрации в июле 1917 г. Достаточно было казачьих нагаек, чтобы от их революционного пыла и задора не осталось ничего. «В столице среди миллионного населения и при войсках в сотни тысяч нужно было только два полка казаков, чтобы установить порядок. Если бы ему не помешали, казачество восстановило бы порядок и во всей стране» (Коршиков, Королев 1988). Л. Троцкий простить казакам такое унижение не мог, т. к. этот эпизод существенно подрывал его авторитет будущего лидера Октябрьского переворота. И при первом же подвернувшемся в ходе Гражданской войны случае, командуя организованными им же картельными силами, отыгрался на казачьем населении станицы Урюпинской. Назвали это расказачиванием, а вернее было бы — геноцидом. Геноцид — это не простое истребление какой-либо группы общества. Согласно нормам международного права, это осуществляемые государством этнические чистки, приводящие к размещению в определенной зоне желательного для данного государства этноса. Некий начальник продотдела Голдин именно эти два квалифицирующих признака требовал применить к казакам: «вырезать» и «заселить». Впрочем, не он автор этого «революционного» решения. Первенство, безусловно, за Лениным, чья озвучка идеи приведена выше в разделе «Расказачивание». Следуя ей, будет логичным признать холокост — разъевреиванием. Как бы мне ни хотелось быть автором этой «крамольной» и экстремистской мысли, ее уже высказал до меня крупнейший исследователь истории России Валерий Шамбаров. История казачьего рода О мужской линии со стороны моей матери известно до обидного мало. Вот что сообщили из Государственного архива Ростовской области (ГАРО): «Керенцев Евдоким Прокофьевич из казачьих детей, род. ок. 1843 г. Службу начал казаком 1 января 1863 г. В полку № 55 с 1 июня 1866 г. по 8 декабря 1869 г. Произведен в урядники 26 февраля 1870 г. В полку № 29 с 21 мая 1873 г. Жена — дочь казака Василиса Григорьевна. Дети: Мария р. 10 апреля 1870 г., Елена р. 1 июня 1873 г.» (д. 57, ПС за 1874 г.). Добавлю, что после 1874 г. у прадеда в 1884 г. родилась дочь Александра (бабушка Саша), с которой я выпил не один самовар, а в 1988 г. появился на свет долгожданный и единственный продолжатель рода — сын (мой дед) Петр. Умер прадед в голодомор 1921 г. (см. прил.). О судьбе деда известно и того меньше, так как рядовые казаки (в отличие от урядников и офицеров) в архивах вообще не значатся. Со слов бабушки Саши знаю только, что в 1914 г. его, отца трех малолетних дочерей, единственного сына и продолжателя фамилии забрали на войну с «германцем». Оседлал он выращенного им же коня Ваську и уехал, чтобы уже не вернуться. Последняя весточка от него пришла весной 1916 г., т. е. продержался он в боях более полутора лет (см. прил.). С отцовской стороны материала значительно больше. Поскольку он касается судеб трех поколений донских казаков Нестеровых, то пришлось для простоты изложения разделить его на две самостоятельные, но вместе с тем взаимозависимые части. Заговор Несколько лет назад, занявшись восстановлением своей родословной, я надолго засел в архивах. В материалах областного архива случайно наткнулся на две крохотные заметки от 2 и 5 ноября 1929 г. в газете «Борьба», органе Сталинградского окружного комитета ВКП(б). (В 1929 г. Сталинград был окружным центром Нижне-Волжского края, а его «столицей» — Саратов.) В заметке под заголовком «Раскрыта контрреволюционная организация в Хоперском округе» сообщалось следующее: «В Хоперском округе вскрыта к/р организация, в состав которой входило 41 старых офицеров, 90 кулаков, 4 торговца и 7 попов. Организация своей целью ставила вооруженную борьбу с советской властью». Уже через три дня в заметке «Хоперские контрреволюционеры расстреляны» сообщалось: «Коллегией полномочного представителя ОГПУ по краю приговорены к расстрелу главари Хоперской контрреволюционной организации. ...Организация ставила целью вооруженное выступление против советской власти. Приговор приведен в исполнение». Упомянуто было всего четыре фамилии. И хотя фамилии прадеда среди них не было, что-то, скорее всего количество заговорщиков, подсказало мне заняться его поисками именно в связи с этим делом. Было и еще одно желание — захотелось понять, как всего за три дня можно не только расследовать столь обширный заговор, но и расстрелять виновных. Усилия увенчались успехом, и передо мной оказалось теперь уже архивное уголовное дело № 2256 Хоперской контрреволюционной повстанческой организации, насчитывающее 13 томов по 500—700 листов в каждом (архив УФСБ РФ по Волгоградской области. № 14310). Так я «вышел» на моего прадеда, Нестерова Ивана Ивановича, казака Амочаевского хутора Новоаннинской станицы. Чтобы понять ситуацию, сложившуюся к лету 1929 г. на Хопре, придется обратиться к тому времени. В хуторах и станицах Хоперского округа, в который входило 10 районов (Урюпинский, Новоаннинский, Новониколаевский, Алексеевский, Кумылженский, Нехаевский и др.) и центром которого был Урюпинск, шла борьба за выполнение сталинских начертаний по коллективизации. Общее представление об обстановке той эпохи мы имеем из шолоховской «Поднятой целины». Куда более конкретное, а главное, документальное подтверждение можно получить листая газеты того времени. В июне 1929 г. около 80% материалов окружной газеты «Красный Хопер» было посвящено одному — борьбе за сплошную коллективизацию и выполнение хлебозаготовок. Вот, к примеру, выразительные заголовки статей, помещенных только в двух ее номерах: «Нечего с ними церемониться», «Не верьте кулакам», «С кулаками будем говорить иначе», «Кулацкому потворству положим конец», «Чтобы не было повадно», «Требуем суровой кары», «Вопреки бешеной агитации кулаков» и т. д. Подобными им можно заполнить не одну страницу. Помимо редакционных статей, содержание которых отражено в названных заголовках, газета буквально нашпигована крохотными заметочками, каждая из которых — по существу сигнал-донос на конкретного кулака или его пособников. Заметки подписывались исключительно псевдонимами, соответствовавшими духу и задачам времени: «Зоркий», «Пулеметчик», «Знающий», «Уверенный», «Очевидец» и даже «Своя Шурка». Очевидно, велась целенаправленная массированная обработка общественного мнения путем запугивания и угроз в адрес любого, кто не только посмеет встать на пути курса партии, но даже позволит себе засомневаться в нем. О том, как был сверстан и какой ценой выполнялся план хлебозаготовок, наглядно свидетельствуют цифры. На кулацкие хозяйства, составлявшие от общего количества всего лишь 5,5%, был спущен план в 32,6% от общего количества заготовляемого хлеба. Сегодня-то мы знаем, что у кулаков «заготовлялся» весь хлеб, включая семенное зерно. В одной из редакционных статей говорилось следующее: «За упорство (не за отказ, не за уклонение, а за «упорство», т. е. подрзумевалось, что казаки с открытой душой должны отдавать свой хлеб. — Н. Н.) в сдаче хлебных излишков было подвергнуто кратному обложению 3.432 кулацких хозяйства, т. е. 72,2%. Кратное обложение выразилось на сумму 3.149.746 руб.». Небольшой комментарий: сумма кратного, т. е. повышенного в несколько раз налога, пришедшегося на долю каждого кулацкого хозяйства, составляла, как нетрудно подсчитать, немногим менее 1.000 руб. Чтобы понять, много это или мало, приведем цены того времени на основные продукты питания: 1 курица стоила 1 руб., 1 кг сливочного масла — 2 руб., десяток яиц — 35 коп., 1кг говядины — 68 коп. Цены на домашнюю живность были такими: овца — 16 руб., свинья в 100 кг — 47 руб., корова — 125 руб., вол — 120 руб. Путем несложных вычислений можно прикинуть, что и сколько должен был сдать кулак, чтобы погасить налог в 1.000 рублей, тем более, если он перед этим уже был раскулачен. Понятно, что казаки не могли спокойно и безропотно терпеть такой грабеж местных властей. Сопротивлялись кто как мог: прятали хлеб, собирали его в «черные обозы» и вывозили по ночам, вступали в вооруженные конфликты. Последнее происходило довольно редко, а потому каждый такой случай раздувался в прессе до размеров мятежа. В Хоперском округе, как нигде, эти вопросы стояли остро. Причиной тому являлось постановление пленума окружного комитета ВКП(б) о сплошной, 100%-й коллективизации района. В декабре 1929 г. товарищу Сталину исполнялось 50 лет, и руководство округа решило преподнести своему вождю в качестве подарка событие, имеющее, на их взгляд, огромное политическое значение. Такое решение надо было выполнять любой ценой, не считаясь ни с чем. Чего стоит, например, заголовок отчета об итогах хлебозаготовок «Кулак бит». Трудно понять, чему больше радовались: успешному выполнению плана или тому, что при этом уничтожали кулака. Растрезвонив о принятом решении на весь Нижне-Волжский край, окружное руководство прекрасно представляло, что его ждет в случае срыва принятого постановления, а потому взялось за дело с особым рвением и жестокостью. Тем не менее к июлю 1929 г. план коллективизации в округе был выполнен едва ли на 15%. Назревал провал мероприятия со всеми вытекающими последствиями. Сопротивление кулаков не могло служить оправданием, поскольку оно велось повсеместно. Очевидно, нужно было срочно изыскать серьезную помеху, которая, с одной стороны, объяснила бы отставание, а с другой, в случае ее преодоления, явила бы всему миру решительность и верность окружных властей. В том, что такая преграда будет преодолена, сомнений не было: нет таких надуманных препятствий, которые бы не брали большевики. Начиная с этого времени, активисты стали доставлять в округ из хуторов и станиц листки, озаглавленные «Ко всем казакам». Все они были отпечатаны с одной матрицы и имели одно содержание: казаков призывали не сдавать хлеб, резать скот, убивать уполномоченных по хлебозаготовкам и пр. В конце говорилось, что скоро придет помощь из-за границы (как здесь не вспомнить бессмертного Остапа Бендера? — Н. Н.) и власть большевиков будет свергнута. Я читал эту листовку. Она написана не живым казачьим языком, а суконно-казенным. Единственно на нем и могли разговаривать с казаками потенциальные главари заговорщиков. Примечательно, что в листке не было упомянуто о надежде на Бога. Это тоже не характерно для казаков, приступающих к любому делу только помолясь и испросив у него помощи. Как бы то ни было, у власти появился, а точнее, был инспирирован повод для начала активных действий. И они не заставили себя долго ждать. В хутора и станицы отправляются отряды гэпэушников с четкой и конкретной задачей — найти крамолу. Способы обнаружения таковой были под стать их профессиональному уровню и нравственному началу. Чаще всего от председателя сельсовета требовали справку о населении хутора с обязательным указанием социального положения и благонадежности: кулак, реэмигрант, служитель культа и т. п. Получив на руки такую справку, уполномоченные шли по указанным хатам и приступали к повальным обыскам. Результаты обысков были не то чтобы совсем бесполезными, но какими-то неутешительными. К примеру: при обыске усадьбы казака Спицына обнаружено 2 патрона к револьверу, наган и две гильзы (не патрона, а пустых гильзы!) 16-го калибра. Больше ничего не нашли. Тем не менее казак был арестован и отправлен в округ. Практически арестовывали по спискам, независимо от результатов обысков. Нередко, при отсутствии лиц, непосредственно интересующих оперуполномоченных, вместо них брали заложников из числа близких родственников. Так, вместо Озерина-сына арестовали его отца, а вместо Обухова-отца взяли сына. Во многих хозяйствах забирали почти всех взрослых мужчин, как правило, обоих поколений (отцов и сыновей). К примеру, одних Чиликиных было арестовано семь человек из трех поколений. Из них двое были расстреляны, а пятерым дали по 10 лет лагерей. К середине июня были подведены первые итоги рейда, которые и послужили основанием для возбуждения уголовного дела. 19 июня 1929 г. старший уполномоченный Хоперского окружного отдела ОГПУ Павел Коломейцев вынес постановление о принятии его к производству: «По означенному делу провести предварительное следствие, каковое принять к своему производству, о чем копией через РСО сообщить крайпрокурору». Через месяц после возбуждения дела 19 июля 1929 г. прадед был арестован. При аресте изъяли весь семейный «архив», все фотографии, потому Нестеровых-предков я могу представить только со слов уцелевших родственниц. (Из анкеты арестованного: «Нестеров Иван Иванович, 56 лет, казак хутора Амочаевского Ново-Аннинского района, ныне проживающий в хуторе Карасеве Урюпинского района, хлебороб, семьи 12 душ, имеющий до революции 20 десятин посева, 3 пары быков, 2 лошади, корову, малограмотный, беспартийный. В настоящее время раскулаченный. Служил в белой армии добровольцем, командовал сотней. За службу у белых и саботаж был ранее осужден на шесть месяцев принудработ».) С этого дня прадед, в числе других 614 арестованных по этому делу, стал членом «Хоперской контрреволюционной повстанческой организации», целью которой было (ни много, ни мало!) свержение Советской власти сначала в Хоперском округе, потом в Нижне-Волжском крае, а потом и в СССР. Вспомним, что в номере газеты «Борьба» от 2 ноября было указано количество заговорщиков около 140 человек, а не 614 и пока отметим это расхождение в цифрах. Именно 614 человек было привлечено к уголовной ответственности. Это количество значится в Протесте прокуратуры Сталинградской области о пересмотре уголовного дела от 12.12.1960 г. Было репрессировано 433 человека, из которых приговорено к расстрелу 142 человека, т. е. в газете указали количество не всех арестованных, а только приговоренных к расстрелу. С этого дня закрутилось колесо следствия, завертелись жернова ОГПУ, перемалывая жизни и судьбы сотен людей. Говорят, что смерть одного человека — трагедия, а смерть сотен и тысяч — статистика. Смею возразить. Знакомство с архивными материалами следствия показало, что в них запечатлено несколько сотен трагедий, слившихся в одну, страшную по своей безысходности. Первый раз прадед был допрошен 21 октября, т. е. через три месяца со дня ареста. К этому времени с начала первых арестов и возбуждения уголовного дела прошло около четырех месяцев. Вполне понятно, что все эти месяцы следствие не стояло на месте, а продвигалось вперед: то быстрее, то медленнее, но двигалось. Чтобы понять механику этого процесса, прежде чем мы доберемся до октября, следует познакомиться с самыми интересными моментами и приемами добывания доказательств следствием. Вполне понятно, что одному человеку проследить за судьбой каждого из 614 подследственных практически невозможно. Потому-то я в своих поисках сосредоточился на участи тех, кто, по воле следствия попав в число организаторов, в конечном счете и определил свои собственные судьбы, судьбы знакомых им лиц и в том числе судьбу моего прадеда. Сразу же оговорюсь. Попытка свести воедино разноречивые, а порой и прямо противоположные показания не удалась. Это с успехом сделало следствие, подчинив все собранные по делу данные главной своей идее и заранее поставленной задаче. По материалам дела получается, что организаторами повстанческого движения в Урюпинском и Новоаннинском районах были Махонин А. Я., Попов Н. И., Нестеров И. И., Якушев П. М., Чекунов М. Д., Долгачев Я. Е. Что же было установлено следствием и в дальнейшем поставлено в вину перечисленным лицам? Начнем с Махонина А. Я., 1895 г. рождения, казака, кулака из Урюпинска, вахмистра белой армии. На допросе 7 сентября 1929 г. он показал следующее (привожу с сокращениями, но сохранив стиль и орфографию протокола допроса): «После происшедшего у меня на дому разговора с Чикуновым по вопросу о восстании и руководителе повстанческой организации, я недели через две встретил на базаре грна Серебрякова, бывшего адъютанта окружного атамана, от имени последней предложил возглавить организацию. На что Серебряков ответил отказом, мотивируя последний тем, что он не стратег. (Забегая вперед, скажу, что, отказавшись, он спас себе жизнь, получив за эту встречу всего 10 лет.) Долгачеву и Чикунову перед тем, как расстаться с ними, после нашего разговора я сказал, что руководителя для организации найду и в частности переговорю по этому вопросу с Серебряковым. Встретившись через некоторое время с Яковом Долгачевым на улице в Урюпино я ему передал отказ Серебрякова и сейчас не помню, но возможно сказал Долгачеву, что Серебряков рекомендовал обратиться с предложением стать во главе организации к генералу Якушову». Что примечательно в этих показаниях? Махонин, обсудив с Чикуновым и Долгачевым вопрос о руководителе, едва ли не самый важный при подготовке восстания, пытается решить его, что называется «на ходу», случайно встретив через две недели Серебрякова. А если бы они разминулись? Если бы Серебряков не пошел в этот день на базар? Ничего страшного. Следствие это ничуть не смутило. Через «некоторое время», опять же случайно встретившись на улице с Долгачевым, Махонин передает ему отказ Серебрякова. Как-то странно, пассивно и непоследовательно ведется поиск кандидата на важнейшую должность военного руководителя организации — на базаре, на улице, в результате случайных встреч. Почти через месяц, 2 октября, Махонин при дополнительном допросе, на котором ему был задан единственный вопрос о Якушеве, показал, что никаких Якушевых, проживающих в Хоперском округе, кроме генерала Якушева, он не знал и не знает. Очевидно, следствие само решило подобрать руководителя и, чтобы не ошибиться, уточнило у Махонина, кого из Якушевых он имел в виду. 11 октября был допрошен Якушев П. М., «63 лет, русский, со средним образованием, беспартийный, бывший белый генерал, прож. в хуторе Косовском». Краткое изложение его показаний таково. В августе к нему заехал Долгачев купить яблок и завел разговор о положении казаков, об организации. Генерал сразу же прервал его и попросил больше на эту тему не говорить. Предложений вступить в организацию, а тем более возглавить ее не было (выделено мной. — Н. Н.). Через неделю они встретились случайно уже на хуторе Поповом, где Долгачев рассказал генералу о том, что, по словам Махонина, у того уже записано в организацию 400 всадников. Будучи опять же «через некоторое время» в Урюпинске, Якушев не поленился зайти к Махонину, и тот сказал, что у него действительно записано 82 человека, а не 400, и что Долгачев метит в руководители его, т. е. Якушева. Махонин изложил план восстания: в первую очередь уничтожить воздушный флот в Борисоглебске. На вопрос Якушева об оружии, тот ответил, что «найдут в ГПУ». Что следует из этих показаний? Первое — непонятно, кто же все-таки является «душой» заговора — Махонин или Долгачев? Получается, что Махонин вербует «всадников», а руководителя подбирает Долгачев. Второе — вызывает удивление первоначальная цель восстания — уничтожение «воздушного флота». Добро он был бы под боком, в Урюпинске, а то ведь надо еще до Борисоглебска добраться, а это более 100 верст. Третье — Долгачев, будучи у генерала Якушева, так и не предложил тому возглавить восстание, а ведь именно с этой целью он к нему приезжал в августе. Ведь не за яблоками же, в самом-то деле. Кстати, об оружии. За четыре с половиной месяца следствия у всех обвиняемых было изъято, считая берданки вековой давности, аж 14 «стволов», т. е. всего один ствол на 45 повстанцев. Но это нисколько не поколебало уверенности следствия. Ответ на первый вопрос, очевидно, искало и следствие, для чего провело очную ставку Махонина с Долгачевым. Предпочтение отдавалось Махонину. Это вытекает из формулировки вопроса, заданного Долгачеву: «Скажите, когда вы в первый раз встретились с Махониным, как и что он вам сказал об организации восстания, о плане выступления на Борисоглебск, а также о количестве людей в организации Махонина?» (выделено мной. — Н. Н.). В ответ Долгачев, не указав дату встречи, пояснил: Махонин передал, что в его организации 300 всадников (Якушеву Долгачев говорил о 400. — Н. Н.), что планируют уничтожить воздушный флот в Борисоглебске, что Махонин предлагал Серебрякову возглавить восстание, но тот отказался, и Махонин дал ему задание съездить к Якушеву и предложить тому этот пост. Как же реагировал на это Махонин? А вот так: «Долгачеву я при встрече с ним об организации ничего не говорил и считаю его показание ложным». Говоря языком нынешних уголовников, Махонин пошел в отказ. Вспомним, что на допросе 7 сентября он говорил совершенно другое, но к этому моменту, видимо, понял, что, кроме показаний Долгачева, у следователей против него ничего нет. Следствие задумалось — что делать дальше, где искать главного или кого им «назначить»? Конечно же, можно было сделать его и из Махонина, особых проблем с ним не будет. Но кто такой Махонин? Простой вахмистр, к тому же в 1925 г. судился за кражу. Налет уголовщины в таком деле, как контрреволюционная повстанческая организация, явно ни к чему, смазывает впечатление, снижает значимость дела. Можно сделать руководителя и из Якушева или Серебрякова. Но они оба военспецы, как ни крути, но все-таки воевали на стороне красных. И следствие стало усиленно искать претендента на роль организатора Урюпинского повстанческого отряда. 15 октября был допрошен Попов Николай Иванович. (Из анкеты арестованного: «1891 года рожд., происхождением — сын писаря Урюпинского земства, по роду нынешних занятий репетитор, имевший до революции только дом, а земли и скота не имевший, окончивший реальное училище, несудимый».) Протокол допроса Попова занимает всего полстранички. Его ответ был предельно краток. Об организации ничего не знал, а вся его жизнь протекает на глазах соседей. Никто и ни под каким видом не предлагал ему вступить в организацию. Как ни странно, но других вопросов ему не задали. Очевидно, что и он, хоть и попал на заметку, разочаровал следствие. Да, грамотный человек, но ведь всего-то сын земского писаря, мелковат для главаря. Решили искать дальше. К этому времени (а была уже середина октября!) следовало выдавать результаты, руководство наверняка торопило: «Не за горами всенародный праздник 7 Ноября, а у вас еще ничего толком-то и нет». Решили вернуться к Махонину. Как говорится, на безрыбье и рак — рыба. И его опять потащили на допрос 18 октября. И вот тут он прозрел, все понял, осознал и стал активно помогать следствию. Почеловечески его вполне можно понять — кому же хочется быть в уголовном деле «паровозом»? Показания Махонина от 18 октября сыграли важнейшую роль в судьбе моего прадеда, а поэтому уделю им более пристальное внимание. Покаявшись в допущенной ранее неискренности и желая искупить свою вину перед Советской властью, он рассказал следующее (привожу с незначительными сокращениями и сохранением стиля): «После приезда ко мне в июле и разговора со мной о подготовке вооруженного восстания Чекунов заехал на х. Вольный к Нестерову и Грешнову, с которыми также вел разговор о восстании. Об этом мне рассказал Нестеров, заехавший ко мне две недели спустя после встречи с Чекуновым. Нестеров поставил меня в известность, что по делу организации с Чекуновым говорить нельзя, так как последний не заслуживает доверия и может все разболтать, и что, доверяя мне, он, Нестеров, приглашает меня вступить в их организацию, состоящую из надежных людей и ставящей своей задачей свержение Советской власти путем вооруженного восстания (отмечено мной. — Н. Н.). Я изъявил свое согласие и спросил, из кого состоит их организация, кто руководитель и как практически они будут действовать. На что Нестеров мне ответил, что в организации уже есть 80 человек. (Вспомним, что гораздо раньше сам Махонин, рассказывая о завербованных им казаках, называл Якушеву почти такую же цифру — «82 всадника» и задумаемся о возможной случайности этого совпадения.) В частности, сам Нестеров (крупный кулак, участник Дудаковского восстания, командовал сотней), Овчинников М. И. (кулак, был в белой армии рядовым, впоследствии псаломщик), Александрин А. А. (кулак, служил в белой армии рядовым), Васильев Кирей Петрович (раскулаченный, служил в белой армии). Нестеров называл и другие фамилии, но я их забыл. Организацию эту возглавляет Нестеров. Также Нестеров указал, что в Урюпино есть сильный человек, который будет руководить организацией, с этим человеком есть договоренность, фамилии последнего он мне почему-то не назвал, сказав лишь, что тот готовит его сынишку в школу. (Запомним слова о «сильном человеке». Чуть позже мы узнаем о нем.) Организация при выступлении захватывает военкомат, где добывает оружие, а затем отрядами идет на Борисоглебск, захватывая там воздушный флот. (Дался им этот «воздушный флот»! Кто из казаков, зачем и куда мог на нем полететь? Видимо, он фигурирует в качестве самого главного объекта повстанцев исключительно по желанию следователей, из-за частого упоминания о необходимости его развития в газетах того времени.) С какими пунктами Хоперского округа имеется связь, и каким оружием располагает Нестеров, мне не сказал. О дальнейших намерениях организации т. Нестеров не распространялся. Считая меня принятым в организацию, он поручил мне поговорить с надежными казаками, проживавшими в Урюпино, и вовлечь их в члены организации. Я обещал сделать все, что смогу. После этого я с Нестеровым не встречался (подчеркнуто мной. — Н. Н.). В организацию я никого не вербовал, и никому не говорил о ее существовании, за исключением Долгачева и Якушева». Вот что рассказал Махонин на своем последнем допросе. Это было первое и, как позже окажется, единственное упоминание Нестерова в ходе всего следствия. Если учесть, что первый допрос моего прадеда, находившегося под арестом уже три месяца, последовал почти сразу же после этого допроса Махонина, следует признать вполне логичным, что именно его показания были положены в основу работы следствия с прадедом. Повторюсь, что протоколов допроса прадеда ранее 21 октября я в деле не нашел. Из протокола допроса Нестерова И. И. от 21 октября 1929 г.: «В июле месяце сего года я по хозяйственным делам зашел к своему соседу казаку Грешнову Андрею Павловичу, там встретил казака х. Ново-Аннинского Чекунова Мирона Денисовича. Я ранее не знал его, и на нашем хуторе он никогда не был. Не знаю, о чем они говорили до моего прихода, но увидя меня, он сказал: вы знаете зачем я приехал к вам... Советская власть у нас закрыла церкви, забрала скот, а поэтому вы должны сделать организацию и не дать хлеб. Услышав эти слова, я понял куда он клонит, и не желая связываться с плохим делом, выругал их обоих, и предложил Чекунову убираться от нас, т. к. мы на это дело не пойдем, после этого я немедленно ушел от Грешнова. Чекунов же взяв повозку Грешнова, ездил в Урюпино к Махонину, а от последнего снова заезжал к Грешнову. Недели две спустя я, будучи в Урюпинске, зашел к Махонину, которого я знал давно. У Махонина были соседи. Во дворе Махонин отозвал меня в сторону и спросил: “Был ли у тебя Чекунов?” Я ответил, что послал его ко всем чертям, Махонин мне сказал, что Чекунов и у него был, и он его также прогнал. После этого я с Махониным не встречался» (отмечено мной. — Н. Н.). Этим заканчиваются показания прадеда. Он не знает еще, что Махонин рассказал следователю о своих связях и сговоре с Чекуновым, о том, что он «сдал» прадеда. Пребывая в полной уверенности, что за ним ничего нет, а скорее так оно и было, он никакого компромата ни на себя, ни на кого-либо другого не дает. Однако на этой же странице протокола допроса есть дополнительные его показания, смысл которых сводится к следующему: «В дополнение к вышеописанному мною показанию я прошу записать следующее, что я утаил при первом показании: когда Чекунов призывал нас в организацию, он говорил, что по хуторам уже есть военные отряды, руководит этим делом хорунжий из Ново-Аннинской, фамилию его Чекунов назвал, но я забыл. Еще добавляю, что когда я был у Махонина, то он говорил мне о своем посещении Серебрякова, которому предлагал принять руководство, но тот отказался. Также Махонин говорил, что предлагал руководство Якушеву, но кто ходил, этого Махонин мне не сказал». Судя по тому, что протокол допроса записан непрерывно, на одной странице, это происходило в один день. Почему прадед дал «дополнение», можно только догадываться, но, зная методы ведения следствия и обработки арестованных, нетрудно предположить о применении «убеждения». Тем не менее прадед ничего нового не сказал, он только подтвердил показания Махонина, данные им ранее. Следствие на этот день располагало следующими сведениями: 1. В июле, точное число неизвестно, Махонин на своей квартире ведет разговор с Чекуновым о восстании и руководителе (показания Махонина). 2. После этого разговора Чекунов едет домой в Новоаннинскую, по пути заезжает на х. Вольный, где пытается привлечь в организацию Нестерова и Грешнова. Нестеров посылает его к черту (показания Нестерова). 3. Через две недели Нестеров в Урюпино рассказывает Махонину о визите Чекунова, говорит о том, что доверять ему нельзя, хотя из его же показаний следует, что он ранее Чекунова никогда не видел. Тут же Нестеров выдает Махонину весь расклад, говорит о 80 участниках организации, называет несколько фамилий ее членов, называет себя руководителем, говорит о планах (показания Махонина). 4. Махонин сообщил Нестерову о своих попытках привлечения в руководители восстания Серебрякова и Якушева. Больше он с Нестеровым не встречался (из показаний Нестерова). Прадед был арестован 19 июля. К этому моменту он съездил в Урюпино, рассказал Махонину о визите Чекунова, бывшем за две недели до того. Получается, что визит Чекунова к нему мог быть не позднее первых чисел июля. Махонин в ответ рассказал о встречах с Серебряковым и Якушевым. Но из показаний Якушева следует, что посланец от Махонина (Долгачев) был у него 19—20 августа, а сам Якушев встретился с Махониным еще позже. К тому времени прадед уже более месяца находился под арестом и не мог знать о встречах Якушева с Долгачевым и Махонина с Серебряковым. Однако в конце допроса он «вспоминает» о них. Понятно, что эту информацию он мог получить только от следователя в ходе допроса и просто повторил то, что нужно было следствию. Далее еще загадочнее. В конце августа ни Махонин, ни Чекунов, ни Долгачев еще не были арестованы, но не знать, что Нестеров уже месяц как был арестован, они не могли. Тот же Чекунов встречался в августе с Махониным и ни словом ему не обмолвился. А ведь он проезжал по пути через хутора Вольный и Карасев, где все знали Нестерова. И если Нестеров, по показаниям Махонина, являлся руководителем повстанческой организации Урюпинского района, то его арест должен был обязательно сказаться на поведении остававшихся на свободе. Но арест Нестерова у них не вызвал тревоги, и при встрече с Якушевым они лгут ему о 300—400 всадниках. Отсюда следует вывод. В конце августа — начале сентября никто о «руководящей роли» Нестерова даже не подозревал. Эта версия появилась на свет после 18 октября, т. е. после третьего допроса Махонина. Тот факт, что показания Махонина на последнем допросе были «подсказаны» ему следователем, подтверждается фразой, якобы сказанной Нестеровым, об организации, «ставящей своей задачей свержение Советской власти путем вооруженного восстания». Такой шаблонный, принятый и широко используемый только в «органах» оборот не мог родиться в головах малограмотных Махонина и Нестерова. Не менее примечательно и то, что Махонин, называя Нестерова «товарищ», одновременно характеризует того как кулака, белогвардейца, участника Дудаковского восстания, т. е. выдает о нем весь компромат, так необходимый следствию. Из этих фраз торчат уши гражданина следователя. Казалось бы, следствие должно, просто обязано ухватиться за ценную информацию, полученную от Махонина. Еще бы. Появляется возможность раскрыть новую ветвь организации, насчитывающую около 80 человек, есть несколько новых фамилий, есть ее руководитель — Нестеров. Допроси его по вновь открывшимся обстоятельствам, устрой очную ставку с Махониным и раскручивай дело до конца... Ничуть не бывало! Ни по одному факту из показаний Махонина вопросов к Нестерову не возникло, никаких арестов лиц, названных Махониным (Овчинников М. И., Александрин А. А., Васильев К. П.), не последовало. А коль так, то логично предположить, что следствие было вполне удовлетворено тем, что добыло. Да и зачем было что-то проверять? Чтобы вынести приговор, оснований достаточно. К тому же сроки поджимали, близилось 7 ноября. А все великие дела и свершения в те времена было принято заканчивать и рапортовать об этом к знаменательным датам. Правда, через три дня, то есть 24 октября, прадеда вытащили на повторный допрос, на котором из него выбили показания относительно только одного лица, отпускать которое следствию, видимо, не хотелось. Вот что записано в этом протоколе допроса: «Весной этого года я обращался в Урюпине к Попову Николаю Ивановичу с просьбой проверить знания моего внука (то есть моего отца. Об этом ранее сообщил Махонин, назвав его сынишкой. — Н. Н.). При этом у нас завязался разговор о притеснениях властью зажиточных казаков и о недовольстве на хуторах. Попов очень внимательно расспрашивал меня о настроениях казачества и сказал, что надо поднять восстание, как в 1918 году. На мой ответ, что сейчас нет руководителей, Попов ответил, что нужно казакам начать, а вожди найдутся. Тогда я его прямо спросил, возьмется ли он сам быть таким руководителем. На это Попов ответил, что конечно, если казаки организуются и пригласят его, то он возьмет на себя руководство». Сейчас уже не установить истины, не понять, что руководило прадедом, когда он давал показания на Попова. Но можно предположить, что к этому моменту поняв, что с легкой руки Махонина следствие сделало его руководителем, и желая уйти от этой «почетной» роли, он пытался переложить ее на Попова. Скорее всего, его за эти дни неоднократно обрабатывали в подвале тюрьмы. (Через тридцать лет два следователя, наиболее активно участвовавшие в расследовании, Фомин В. А. и Луговцев Ф. К. были расстреляны за нарушение норм социалистической законности.) На этом следствие закончилось. Обвинение было построено исключительно на показаниях обвиняемых. Если верить обвинительному заключению, прадед «был организатором и руководителем повстангруппы Урюпинского района, держал связь с членом организации Махониным, был связан с Поповым из Урюпинска». Какими-либо другими доказательствами обвинение не располагало, а утруждать себя поисками новых не стало. Через неделю, 31 октября 1929 г., состоялось заседание тройки ОГПУ в составе: «Председатель: тов. Артузов (очень популярный в органах псевдоним!). Члены: тов. Вележев и тов. Пузицкий; Прокурор при ОГПУ тов. Прусс; Секретарь тов. Иванова». В протоколе заседания записано так: «1. Слушали: Дело № 2256 по обв. гр.гр. Иванова Ивана Спиридоновича, Серебрякова Александра Федоровича и др. 299 чел. 58/10 ст. УК. 2. Постановили: ...6. Нестерова Ивана Ивановича приговорить к расстрелу, имущество конфисковать». (Как легко, быстро и просто решался вопрос о жизни и смерти сотен людей — «Слушали..., постановили...».) Из известных нам участников заговора под соседними номерами значились: № 2 — Якушев, № 3 — Попов Ник., № 7 — Чекунов, № 8 — Долгачев, № 9 — Махонин. Все они так же, как и прадед, в числе других 142 человек получили высшую меру — расстрел. (А теперь вспомним, что именно такое количество было указано в газете «Борьба». Правда, позже 80 из них расстрел был заменен десятью годами концлагерей.) Остальным из первой группы «заслушанных» в 299 человек дали различные сроки заключения (от 3 до 10 лет). 12 человек было освобождено. Показательно, что в обвинительном заключении против каждой фамилии были сделаны пометки синим карандашом «ВМН», «10», «5» и т. п., т. е. судьба обвиняемых была решена еще до заседания «тройки». Оставалось еще 315 обвиняемых. Были потом еще заседания (в ноябре 1929 г. и в марте 1930 г.), на которых выносились такие же приговоры, вернее постановления. Всего из 614 арестованных было репрессировано 433 человека. Наступил самый тяжелый, трагический для Хоперского округа период. Об этом сообщает летопись, это же подтверждают историки и свидетели тех событий: «Достигнув бескровной победы на северо-западном Донском фронте, противник всеми силами обрушился против севера области — Хоперского округа. Громадное численное превосходство красных, трудность вследствие большого снега и сильных морозов маневрировать и бить противника по частям, наконец, угроза тылу с запада, со стороны Верхне-Донского округа, — все это вынудило хоперцев к отходу на юг. Разложение войск, начавшееся в Воронежской губернии, не могло не отразиться на состоянии духа Хоперского и Усть-Медведицкого округов» (Поляков 2008). Вот бесстрастные цифры. К этому времени против 38 тыс. донцов при 168 орудиях и 491 пулемете красные сосредоточили 124 тыс. штыков и сабель, 435 орудий и 1337 пулеметов. Анализ текста обвинительного заключения и вынесенных на его основе приговоров позволяет понять простую логику вынесения последних. Мера наказания определялась исключительно исходя из прошлой вины обвиняемых. Против каждой фамилии приводится список его давних прегрешений перед Советской властью: «бывший атаман», «бывший полицейский», «известен зверскими расправами с пленными красноармейцами», «сын попа, бывший офицер белой армии», «при белых был палачом», «расстреливал красноармейцев» и т.п. Несмотря на то, что по расследуемому делу им вменялось в вину простое членство в организации, всем, имеющим подобные пометки, была определена одна-единственная мера наказания — расстрел. Здесь необходимо заметить, что служба в белой армии и другая деятельность в период Гражданской войны были амнистированы постановлением ЦИК и СНК от 2 ноября 1927 г. Не знать этого следствие просто не могло, однако руководствовалось единственно принципом «социальной справедливости». 3 ноября 1929 г. было воскресенье. Но машина ОГПУ работала без выходных. В этот день мой прадед в числе других приговоренных был расстрелян. Окружное ОГПУ преподнесло Советской власти к ее 12-й годовщине приятный подарок. А чем же власти отметили такое рвение органов? Ответ я нашел в газете «Красный Хопер» от 24.12.29 г. В заметке «Чекисты твердо стоят на чеку» сказано, что «за хорошее выполнение оперативных заданий, за сообразительность (выделено мной. — Н. Н.), за преданность делу рабочего класса, проявленную в борьбе с контрреволюционным заговором на Хопре», было премировано часами 8 человек, портфелями — 3 человека, отрезами на костюм — 5 человек. При этом все отличившиеся названы пофамильно. Так были оценены жизни и судьбы четырехсот с лишним казаков, ставших жертвами одного из беспримерных по своему масштабу и цинизму процесса, полностью инспирированного органами ОГПУ. Исполнителям казалось, что в деле № 2256 поставлена последняя точка. Никому и в голову не могло тогда прийти, что справедливость решения будет когда-либо оспорена. Однако через четверть века, после прихода к власти Н. С. Хрущева, в стране началась кампания по «восстановлению ленинских норм», в том числе и в правоохранительных органах. Дело в числе тысяч других было пересмотрено. Процесс этот шел, однако, скрытно, постепенно и поэтапно. Сначала, в августе 1955 г., старший оперуполномоченный ОБХСС (!?) УМ УМВД по Сталинградской области майор Евстратов вынес заключение: «11 человек реабилитировать, а остальным в пересмотре дела отказать, т. к. все они осуждены правильно». 29 августа 1955 г. областная комиссия по пересмотру дел о лицах, осужденных за контрреволюционную деятельность, его утвердила. Вполне понятно, что прадед в 11 «счастливчиков» попасть никак не мог. Ровно через три года, в августе 1958 г., состоялся еще один пересмотр, результатом которого явилось заключение начальника следственного отдела УКГБ при СМ СССР по Сталинградской обл. капитана Сидякина. В нем указывалось, что в отношении 218 человек «доказательств виновности по делу не собрано». Что касается остальных (более 200 человек. — Н. Н.), в том числе и прадеда, было признано, что они осуждены правильно. «Конкретная преступная деятельность всех этих обвиняемых материалами дела установлена и доказана основательно. Данные материалы не вызывают никаких сомнений в своей объективности и выглядят достаточно убедительно, поскольку они констатируют только конкретные факты (подчеркнуто мной. — Н. Н.). В пересмотре дела отказать». Относительно Нестерова было отмечено: «Нестеров И. И. — был организатором и руководителем повстанческой группы в Урюпинском районе. Виновным признал себя частично, но полностью изобличается показаниями Махонина» (подчеркнуто мной. — Н. Н.). Оказывается, и через тридцать лет после «заговора» для изобличения того или иного обвиняемого в качестве «конкретных фактов» вполне достаточно использовать показания другого лица, тоже, кстати говоря, подследственного. Если этот принцип взять за основу правосудия, то, «закольцевав» показания, можно признать виновными какое угодно количество обвиняемых. Главное, чтобы все обвиняли друг друга: первый — второго, второй — третьего и так далее, а последний — первого, что легко достигается «психологическим давлением» на подследственных. Однако в судьбе прадеда и это решение не было окончательным. «С третьей попытки», через два с лишним года, 12 декабря 1960 г., прокуратура Сталинградской области внесла по этому делу протест в Президиум Сталинградского областного суда. Пересказывать 32 страницы протеста не имеет смысла. На каждой из них отмечены грубейшие нарушения, а по отдельным эпизодам и преступления в ходе следствия. И как итог подчеркнута абсолютная надуманность и полная бездоказательность материалов дела, категорическое отрицание какой-либо вины осужденных. Добавлю немного от себя. Даже неглубокое знакомство с делом показывает крайнюю спешку, суету с его проведением. Материалы дела никак не сгруппированы, многие выполнены на каких-то клочках, на обрывках оберточной бумаги, протоколы допросов одних и тех же лиц беспорядочно разбросаны по всем 13 томам. При этом в дело подшито по три-четыре одинаковых протокола, выполненных сначала от руки, а затем машинописно, очевидно, для увеличения его объема. Да и не мудрено. Ведь по делу привлекалось 614 человек. Если каждого допросить хотя бы по разу, то при таких сроках расследования (130 дней) в день надо было проводить не менее 5 допросов. А ведь одновременно проводились еще и обыски, очные ставки, аресты, этапирование, перевозки арестованных и т. п., составлялась масса служебных бумаг — поручений, запросов, справок, отчетов и др. Стоит ли после этого удивляться тому, что в «Списке привлеченных и осужденных по следственному делу № 2256», занимающем 25 страниц убористого текста, не указаны многие фамилии (в том числе и моего прадеда), фигурирующие в обвинительном заключении и в протоколе заседания «тройки». Получается, что их расстреляли, не привлекая к делу? Вывод напрашивается один. Задачи поиска истины, а тем более соблюдения принципа презумпции невиновности, перед следствием не ставились изначально. Главнейшая задача — представить результаты как можно более масштабно и закончить «расследование» дела к 7 ноября и ни на день позже, с чем коллектив Урюпинского отдела ОГПУ успешно справился. Эхо этого уголовного дела докатилось даже до Америки. Так, в «Казачьем словаре-справочнике» (в российском издании — «Энциклопедия казачества») в словарной статье «Пахомовы» указано: Пахомов Евдоким Федорович — учитель высшей начальной школы, во время войны — офицер Донской армии, при соввласти — преподаватель школы второй ступени; в 1929 г. арестован ОГПУ и отправлен в Урюпинскую тюрьму; спустя несколько месяцев в газете опубликовано сообщение, что «белопогонники Пахомов Е. Ф. и ген. Якушев расстреляны». Хочу сказать, что текст этой статьи полностью соответствует истине: действительно, и Е. Ф. Пахомов и П. М. Якушев были расстреляны как участники Хоперского контрреволюционного заговора. Определением Сталинградского областного суда от 31.12.60 г. решение «тройки» ГПУ от 3.11.29 г. было отменено, а дело прекращено за отсутствием состава преступления. Тем самым было окончательно закрыто «Дело о Хоперской контрреволюционной повстанческой организации». В переводе на обычный язык это означало: «Извините, ребята, ошибочка вышла, погорячились наши славные органы. Вы ни в чем не были виноваты, спите себе спокойно по оврагам и буеракам». Я пытался выяснить, где находится место расстрела, чтобы поехать и поклониться праху прадеда, однако мне сказали, что этого сейчас не знает уже никто. Единственное, что удалось узнать, — где-то в радиусе 15 км от города. Кулаки Но на этом история моего прадеда, Нестерова Ивана Ивановича, не закончилась. Она нашла свое продолжение в судьбе его близких. По решению «тройки» прадеда не просто приговорили к расстрелу, а с конфискацией имущества. Исполнение второй части приговора не заставило себя долго ждать. У раскулаченного и расстрелянного прадеда остался 33-летний старший сын, т. е. мой дед, полный тезка расстрелянного отца, тоже Иван Иванович. Это совпадение сыграет с ним впоследствии злую шутку. Поскольку все жили вместе, он стал его преемником и единственным кормильцем большой семьи. На руках у него остались мать, две сестренки (17 и 13 лет, жена и четверо детей, старшим из которых (14 лет) был мой будущий отец. Сразу скажу, что деду удалось избежать расстрела. Что же касается издевательств, лишений и глумления — ему их досталось, пожалуй, больше. По крайней мере не меньше, чем его отцу. Власти «справедливо» рассудили, что, наследовав хозяйство, мой дед должен наследовать и судьбу своего отца. Уже через две недели после расстрела прадеда, о чем никто из близких даже не догадывался, вопрос с дедом решили по существу. 18 ноября 1929 г. от имени РСФСР нарсуд Урюпинского района определил его судьбу на всю дальнейшую жизнь. Вместе с ним под суд попали еще восемь человек. Что же вменялось им в вину? Цитирую из приговора суда, не изменив ни буквы: «Выслушав объяснение обвиняемых и ознакомившись с материалом имеющимся в деле суд нашел что всем обвиняемым как кулацким хозяйствам Вольновский с/совет была наложена контрольная цифра на имеющийся у них хлебные излишки, каковые они были обязаны сдать к 20 сентября 1929 г. в хлебозаготовительные органы, все же несмотря на это все обвиняемые причитающихся с них количество хлеба в срок не вывезли». Далее следуют перечень контрольных цифр и сведения об их выполнении каждым обвиняемым. Кстати, несколько слов о «контрольной цифре». В среднем она составляла для каждого обвиняемого 1.100 пудов. Много это или мало? Вот пример расчета по хозяйству деда. Земли у него было около 10 га. При урожайности зерновых в нашей области 15—20 ц, считающейся даже при современной агротехнике вполне приличной, дед мог собрать со своего надела около 20 т хлеба, из которых надлежало сдать 1.100 пудов, т. е. 17,6 т, что составляет, как минимум, 85% от всего собранного. Как тут не вспомнить жестокость и алчность при монгольском иге, когда брали со всего десятину, т. е. десятую часть. Оставшимся хлебом дед должен был кормить весь год семью и что-то оставить еще на семена. Задолженность в выполнении контрольной цифры была установлена у всех, кроме деда. Относительно него сказано следующее: «Нестеров контрольную цифру хотя и сдал, но с большим опозданием». Впрочем, добросовестная послушность деда ничуть не смягчила его участи. Приговор был одинаковым для каждого, как под копирку. Высокий суд установил, что «все указанные обвиняемые, являясь кулаками, сознательно имеют попытки сорвать выполнение плана хлебозаготовок и всех мероприятий, проводимых советской властью. Действия обвиняемых являются социально опасными и предусматриваются ст. 61 ч. 3 УК а потому ... Нестерова Ивана Ивановича 33 лет, малограмотный, беспартийный, семейных 9 чел., кулака, лишенного права голоса, кратно облагался, ранее не судимого служил в Красной армии 6 месяцев (курсив мой. — Н. Н.), подвергнуть лишении (так в тексте приговора. — Н. Н.) свободы сроком на два года и по отбытии лишения свободы выселить из пределов НВК сроком на три года с конфискацией». Далее следовал перечень имущества, подлежащего конфискации, с указанием его стоимости: «…солому— 100 р., сено — 150 р., косилку — 50 р., садилку — 30 р., 2 барана — 40 р., 1 пару волов — 250 р., 1 корову — 85 р., 2-х телят — 10 р.». Было непонятно, почему при вынесении приговора не было учтено, что дед сдал весь занаряженный на него хлеб, пусть и с опозданием, а ранее служил в Красной Армии? Почему ему дали такой же срок, как и остальным подсудимым, из которых почти все в годы Гражданской войны воевали в рядах белогвардейцев, а ныне злостно уклонялись от сдачи хлеба? Догадка родилась, когда я прочитал характеристику, представленную на него Вольновским сельсоветом: «Нестеров И. И. имеет явно кулацкое хозяйство. Индивидуально обложен, кратник, лишенец, белый партизан, был заложником (?). Вел контрреволюционную агитацию. Срывал мероприятия советской власти, игнорировал, не выполнял обязательств перед государством. Злостная агитация». Здесь были перечислены все «заслуги» не его самого, а его отца. Очевидно, когда в сельсовет пришел из Урюпинска запрос на характеристику Нестерова И. И., там решили, что речь идет о старшем Нестерове, к тому времени уже расстрелянном, и вполне логично решили дать ему такую характеристику, чтоб «мало не показалось». Сельсовет прекрасно понимал, что от него требуется. Понятно, что с такими грехами одна дорога — в тюрьму. Очевидно, суд этим и руководствовался. Но почему тогда в приговоре об этом нет ни полслова? Скорее всего, текст приговора был подготовлен еще до получения характеристики, а потому, получив ее, не стали переписывать данные на деда и просто оставили все как есть. Вот и получилось, что бывшего красноармейца упрятали наравне с бывшими белыми. Что касается исполнения первой части, т. е. «посадки» деда, приговор вступил в силу сразу же. А вот с конфискацией имущества местные власти не спешили. Проявив иезуитскую мудрость и «государственный подход», отложили увод живности до весны, строго-настрого приказав всю зиму кормить как родную, сняв тем самым с себя заботы о зимнем ее содержании. По словам тетки, которой в ту пору было 10 лет и которая хорошо помнит процесс «конфискации», всю животину увели со двора только весной. Одновременно, в целях обеспечения исполнения приговора, вывезли и немудреную технику. Но параллельно в головах вошедших во вкус и опьяненных собственной властью, а значит, полной безнаказанностью, сельсоветчиков нашла свое решение руководящая идея партии о ликвидации кулачества как класса. И они подошли к ее реализации весьма кардинально. Подтверждением тому служит выписка из протокола собрания бедноты и батрачества Вольновского с/совета от 7.02.30 г.: «Слушали: О ликвидации кулака, как класса. О кулаке Нестерове Ив. Ив. Постановили: Нестерова Ив. Ив. и его сына Ивана отнести к 1 группе, Нестерову Елену (жену) к 2 группе, Нестерову Татьяну (мать) к 3 группе». Речь идет не только о сидящем в тюрьме деде, но и о его семье, в частности, о 14-летнем сыне, т. е. моем отце. Как видим, карающая десница дотянулась уже до третьего поколения Нестеровых. 6 июля 1930 г. на заседании райособой комиссии при Урюпинском РИКе слушали «…разбор представленного материала на кулацкое хозяйство Нестерова И. И.». Естественно, постановили: «Хозяйство Нестерова И.И. кулацкое. Выселить и конфисковать все средства производства». На практике это означало одно — дом отобрать, имущество разграбить, всех выбросить на улицу, а Ивана-младшего выселить за пределы Нижне-Волжского края. Чтобы «духу не осталось от кулацкого гнезда», дом и все надворные и хозяйственные строения были проданы с молотка на вывоз, точнее, на слом. В процессе ликвидации как класса растащили все, что представляло хоть какую-то ценность. Не побрезговали даже чугунком вареной картошки… Утащили всю приличную одежду, в которой потом щеголяли «комбедчики». Все многочисленное семейство выбросили на улицу, запретив при этом появляться в пределах хутора. Бабка моя с младшими детьми лето и осень прожила в заброшенной полуразрушенной хате, а к зиме их приютили родственники с соседнего хутора. На хлеб зарабатывали тем, что нанимались пасти свиней и коз да батрачили на новую власть. Порой приходилось и просто попрошайничать. Примечательно, что акцию проводили свои же хуторские члены комитета бедноты, некоторые даже числились в родственниках, правда далеких. Власти сознательно «исполняли решение» руками «комбедчиков», рекрутированных из местных лодырей и пропойц. При таком подходе решались одновременно две задачи: с одной стороны, с окружных властей снималась вся ответственность за возможные «перегибы» на местах, с другой — сеялась и укреплялась вражда и разобщенность среди оставшихся, что было немаловажным подспорьем в проведении коллективизации. Находясь в заключении, дед не мог знать в деталях о судьбе своей семьи. Это беспокойство, а также ощущение неправосудности приговора подвигнуло его на непростое решение: начинает хлопотать о применении к нему так называемой «частной амнистии». Но, как говорится, скоро только сказка сказывается. Лишь к февралю 1931 г., т. е. по прошествии почти полутора лет срока, ему удается направить в адрес ВЦИК, «всесоюзному старосте» М. И. Калинину, жалобу о помиловании, в которой возможной причиной определения ему столь сурового наказания указывает вероятную путаницу данных на него самого и его отца. Смею думать, что к этому времени он уже получил по «тюремному телеграфу» сведения об участи, постигшей отца, что и позволило ему со спокойной душой написать в жалобе: «Я оказался осужденным за действия своего отца и по следующим обстоятельствам: хозяином крестьянского двора нашей семьи являлся мой отец, следовательно, и ответственность в пределах ст. 61, ч. 3 УК должна бы пасть на долю его, тогда как привлеченным к суду и осужденным оказался я также Нестеров Иван Иванович. Все приписываемое по делу и характеристика исключительно относилось к действиям моего отца, и только благодаря неуточненности по делу со стороны суда я оказался осужденным и основанием к обвинению послужили фамилия, имя и отчество». Не думаю, что в камеру к деду допускали адвоката. Скорее всего, текст жалобы составлялся им самим, возможно, с помощью соседей по несчастью. Как бы то ни было, составлена она не только грамотно, но даже с долей некоторого вызова. Чего стоит, например, предложение ограничить меру ответственности отца пределами ст. 61 УК или косвенный упрек суду в его бестолковости! (Знал бы он, что эта бестолковщина потянется за ним и дальше. В частности, позже в личном деле, заведенном на него в январе 1932 г. (!) райособой комиссией, наряду со всеми прочими характеризующими его данными («великоросс, казак, кулак, хлебороб»), опять будет указано «доброволец белой армии, белый партизан, вел контр-революционную деятельность».) К жалобе была приложена нотариально заверенная выписка из личной книжки красноармейца, подтверждающая его шестимесячную службу в Красной Армии в должности «рядового, кавалериста», и выписка из протокола заседания Вольновского сельсовета от 11 июня 1930 г. На заседании было все же решено «запросить нарсуд о присылке материала на Нестерова ввиду путаницы в биографии отца и сына Нестеровых», чем косвенно подтверждалось наличие у деда оснований для пересмотра дела. (А ведь немногим ранее, в феврале 1930-го, тот же сельсовет ратовал за полное его раскулачивание и выселение семьи.) По издавна заведенному у нас порядку, жалоба деда вернулась из ВЦИК в Урюпинск (10 апреля 1931 г.) с припиской: «...дать обоснованное заключение о возможности удовлетворения ходатайства просителя, учитывая при этом его социальное, имущественное положение и местные условия». Через десять дней она ушла из Урюпинска с указанием «прислать ваше заключение в соответствии с запросом ВЦИК» (куда бы вы думали?) в Вольновский сельсовет. Круг замкнулся. И тут сельчане, кляня себя за прошлую минутную слабость, проявили необходимое в этой ситуации, а главное, столь ожидаемое от них властями, классовое сознание. 29 мая 1931 г. на своем заседании они слушали «рассмотрение переписки из ВЦИК по делу применения частной амнистии к гр. Нестерову И.». Постановляющая часть протокола гласила: «Так как Нестеров Ив. Ив. является сыном кулака, и проживал в семье отца до раскулачивания его, то сельсовет подтверждает свое, ранее вынесенное, решение по этому вопросу». Естественно, просьбу деда не удовлетворили, а бумаги похоронили в архиве. Срока ему оставалось еще около полугода. Отчаявшись искать правду у тех, кто его упрятал, он начинает действовать самостоятельно. Как ему удалось обмануть охрану, не знаю, но остается фактом, что летом он «обосновался» неподалеку от хутора, на подсолнечном поле. Днем скрывался, а по ночам пробирался в хату и чем мог помогал жене (одним из результатов этой помощи стала моя тетка, появившаяся на свет в 1932 г.). Осенью подсолнух убрали, скрываться стало негде и все закончилось тем, чем и должно было, — новым арестом. Теперь его отправили гораздо дальше от дома — на Кольский полуостров, где он и отбыл полный срок (три года высылки ему заменили заключением), добывая столь нужные стране апатиты. (То, что деда отправили в тюрьму, а не выслали на Север, — везение. В заключении его кормили и дали крышу, а высланные в Архангельскую область (туда направляли большинство казачьих семей) прошли через пересыльный лагерь Макариху (под г. Котласом), где редко кто выживал. Только детских могил за два года (1930—1932 гг.) там появилось более 4 тыс.). В 1935 г. дед был отпущен на свободу. Вернувшись, он пошел работать в совхоз, освоил трактор и комбайн, стал передовым механизатором, за что получил двухкомнатную квартиру. Простил ли он новым властям обиды, я не знаю, но вывод из своих злоключений сделал единственно правильный: быть крепким и зажиточным хозяином — преступление. И когда жена, сетуя на бедность и скудность жизни, намекала на возможность умыкнуть что-нибудь совхозное («все же тащат»), дед неизменно отвечал: «Голый, значит правый». В сентябре 1941 г. деда уводили из родного дома в последний раз, но не в тюрьму, а на защиту Родины. Ему в то время шел уже 46-й год. В мае 1943 г. он «пропал без вести». На руках вдовы осталось пятеро малолетних детей. Однако через десятки лет, после неоднократных запросов в Центральный архив МО, удалось отыскать место его последнего упокоения — братскую могилу у села Огурцово Волчанского района Харьковской области. Так закончился жизненный путь еще одного Ивана Ивановича Нестерова. Осталось совсем немного — поведать о судьбе третьего Ивана Ивановича Нестерова, моего отца. К моменту раскулачивания ему исполнилось 14 лет. Отнесенный решением сельсовета к 1-й группе, он не имел права оставаться в родном хуторе и со своим другом уехал искать счастье и пропитание на Кубань, в теплый город Армавир. Там он, имея «неполное среднее образование», умудрился получить три специальности: бухгалтера, шофера и пчеловода. До 1937 г. работал счетоводом колхоза «Пчела» под Армавиром, а потом вернулся в родные края, в Урюпинск. После обучения на курсах повышения квалификации при Сталинградском облторге, где он среди прочих дисциплин хорошо усвоил «Политграмоту и Сталинскую Конституцию», ему, несмотря на кулацкое прошлое, удалось устроиться руководителем среднего звена. Весной 1945 г. ушел на фронт, воевал в составе 4-го Кубанского кавкорпуса. Домой вернулся осенью 1946 г. Все это, однако, по рассуждению властей, не могло снять с него ответственности за происхождение. В 1948 г. оно ему аукнулось. По печально знаменитому сталинскому указу 1947 г. он получил 10 лет, пять из которых строил Волго-Донской канал. Кому-то же надо было претворять в жизнь грандиозные планы преобразования природы, а более дешевых и бесправных «творцов», чем заключенные, придумать трудно. После смерти Сталина отец был реабилитирован со снятием судимости. Умер в августе 1972 г. в возрасте 57 неполных лет. Я рассказал только об одной, родной мне фамилии, но в судьбе моих предков, как в капле воды, отразились сотни тысяч других. Они представляются мне маленькой частью массового жертвоприношения, превосходящего по размаху и результатам все известные в истории жертвы времен язычества. Я часто пытаюсь «влезть в их шкуру», понять и прочувствовать, что они ощущали и о чем думали, отправляясь совершенно безвинными на расстрел, в тюрьмы, лагеря и ссылки. И тогда мои обиды на тяготы и несправедливости нынешней жизни выглядят не столь уж тяжелыми и трагичными. И это помогает мне жить. Мои корни Прадед — Нестеров Ив. Ив. расстрелян по решению ОГПУ в 1929-м году, реабилитирован в 1960 г. Дед — Нестеров Ив. Ив. осужден в 1930 г. на 5 лет, в 1943-м погиб под Харьковом. Отец — Нестеров Ив. Ив. осужден в 1948 г. на 10 лет, реабилитирован в 1956 г. Прокатилась эпоха по предкам — То расстрел, то тюрьма, то война, Род казачий, старинный и крепкий На корню загубила страна. Не досеян, не сжат, не провеян, Не измолот и не допечен — Хлеб дедов по России рассеян, Да в чужих закромах погребен. Не зайтись мне от свежего духа, Хлебный мякиш во рту не катать, Не занюхать рюмашку краюхой, И ушицы с ней не похлебать. Вырос я на заморской пшенице, Что везли из далеких сусек, И в крови у меня заграница, Не казак я — другой человек. Все же предки по-прежнему снятся — Их забыть никогда не смогу, Занесу их истории в святцы, Да вот этой строкой сберегу. Н. Нестеров ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ О возрождении казачества Зададимся для начала несколькими простыми вопросами. Каково отношение к казачеству у власти и современников? В каком качестве они его видят и воспринимают? Какова сама казачья власть, т. е. атаманы? Существуют ли реальные (экономические, финансовые, демографические, духовные) предпосылки возрождения донского казачества? Многолетние и многочисленные дискуссии и круглые столы, проводимые с единственной целью — определиться в вопросе, что такое современное казачество (сословие, народ, этнос, субэтнос и т. п.), закончились практически ничем. Нынешнее поколение ученых придумало для него новый, вроде бы неплохой, термин — «этносословная общность». Жаль только, что приемлемого и единого толкования его так и не нашли (Кокунько 2007). А коль скоро нет единого понимания предмета, то нет и не может быть касающихся его реальных (а не «бумажных», неработающих и надуманных) законов и постановлений. Чтобы не быть голословным, приведу мнение М. Кутузова (2004), хорошо владеющего этой темой: «Нет в России ни единой программы изучения казачества как социального феномена..., ни единого центра для решения этой задачи. Наконец, государственного понимания казачества тоже нет... Поскольку же программы стратегического развития казачества в масштабе страны тоже нет — каждый батька-атаман лепит свое. Одни требуют “восстановления казачьей автономии в границах 1917 года” (для чего нужно пересмотреть, по самым приблизительным прикидкам, до 20 глав Конституции!), другие — реализации “права казачьей нации на самоопределение”, не зная, что такое право не включено в Устав ООН и не может быть признано ни одной законодательной системой стран-участниц... По большому счету, так и остается для большинства неясным — кем были казаки для России. А отсюда не ясно, и кем они могут стать в будущем!». В 1962 г. в связи с резким подорожанием цен на мясо, молоко и масло началась забастовка в Новочеркасске. Командующий СКВО Исса Плиев на вопрос: «Что там случилось?» — ответил так: «Как мне сказали, взбунтовались казачки». Как же сильно в людях, даже грамотных и облеченных властью и полномочиями, старое представление о казаках. В данном случае тем более несправедливое, потому что на Новочеркасском электровозостроительном заводе в то время работали в основном наемные пролетарии и бывшие зеки. Во всем Новочеркасске потомственных казаков оставалось едва-едва. Тогда еще воспринимали и оценивали казачество с позиции его лояльности к власти. Но времена изменились, а с ними изменились оценка и в соответствии с ней отношение к казакам. То, что власть относится к казакам прагматически, следует из выступления Представителя Президента РФ в Госдуме А. Котенкова при слушании Закона «О казачестве» 2 февраля 1997 г.: «Казачество интересует государство, прежде всего как особая форма организации государственной службы. Из понятия “казак” должна быть исключена даже возможность намека на некую этничность» (Петров 2002). В конце 2005 г. был принят Закон «О государственной службе российского казачества», долженствующий, по мысли его разработчиков, внести ясность в этот вопрос. Вроде бы хорошо, да вот беда — как организовать эту службу, когда по нашим законам общественные организации не могут быть задействованы в профессиональной служебной деятельности? (см. Закон «О системе государственной службы в РФ»). Особо следует сказать о казачьих офицерах. Они составляли цвет казачьего Войска, и именно поэтому их уничтожали в первую очередь и беспощадно. Тех, кто ушел от расправы в 1920 г., уничтожили через четверть века. Достаточно вспомнить трагедию Казачьего Стана, имевшую место в июне 1945 г. под австрийским Лиенцем. Тогда более чем из двух тысяч офицеров, выданных англичанами сталинским энкаведешникам, до Вены не довезли ни одного. Все были уничтожены после вызовов «на повторный допрос» (Науменко 2003). Нынешнее состояние казачьих войск может вызвать только горькую усмешку. Страницы местных изданий полны призывов атаманов к рядовым казакам послужить Отечеству. Себе они оставляют «большие» погоны и различные привилегии, полагавшиеся ранее офицерскому составу Войска. «Резко бросается в глаза обилие офицерских погон... Причем реальных офицеров среди казачьих — с гулькин нос. По данным министерства юстиции, во всех казачьих войсках они не составляют и 2% (среди казачьего офицерства)» (Сафронов 1999). Когда встречаешь на улицах города или на каком-то массовом мероприятии не старого еще, но сутулого, волочащего ноги казачьего лидера, с пенсне начала прошлого века на носу и с внешностью далеко не казачьей, горько и печально томится душа. И становится отчетливо ясно, что его самого вместе с окружением и происходящим действом воспринимают как опереточного героя, но ни в коем случае не как представителя боевого отряда донского казачества. Исторически слава казаков рождена военной службой Отечеству и неразрывно связана с ней. Не случайно же любой российский, да и европейский обыватель при слове «казаки» вспоминает Ермака, атамана Платова, биваки казаков на Елисейских полях, их шествие по улицам поверженного Берлина («Едут, едут по Берлину наши казаки»). Более просвещенный подумает об «азовском сидении» донских казаков, их морских рейдах под стены Константинополя, многочисленных военных кампаниях на Кавказе и др. Фундаментом военных успехов и славы казаков было не столько их боевое искусство, владение саблей и пикой, сколько сила духа, братского содружества, верности присяге и долгу, что, в свою очередь, держалось на простейших, но традиционных для казачьего быта требованиях — честность, почитание старших, гордость за свое звание («Иль грудь в крестах, иль голова в кустах»). По-другому казак служить не мог, да и не умел. Не будем забывать, что неотъемлемую сторону такого воспитания, пусть даже оборотную, составляли стремление к независимости, органическое неприятие любого притеснения со стороны государей, непокорность и мечта об автономности собственного войска. Анализ мемуаров и исторической литературы свидетельствует о том, что за все время существования Российского государства казаки не отождествляли себя с русскими. Такое мнение было и у большинства представителей русского народа, в том числе и самого просвещенного его сословия — дворянства. Возрождение казачества, даже как «этносословной общности», предполагает, прежде всего, возрождение его духа, нравственных качеств, того «состояния души», в котором оно находилось в то время, к которому хочет вернуться. Подобная цель может быть достигнута только при условии решения множества задач, главнейшая из которых — воспитание нескольких поколений в духе и традициях славного прошлого. На первый взгляд, в этом направлении сделано не так уж мало. Сужу только по одному Всевеликому Войску Донскому. На III Большом Круге казаков России, проходившем 1— 3 июня 2007 г. в Москве, казачий полковник И. Казарезов рассказал о положении дел в системе казачьего образования (казачьи кадетские корпуса, казачьи кадетские профессиональные училища, муниципальные казачьи школы, центры военно-патриотического воспитания, казачьи детские сады). Если количественные показатели выглядели вполне благополучно, то качественная сторона вызывала беспокойство. Затронув все «переназревшие проблемы» (законотворческие, финансовые, организационные), он предложил советнику Президента генерал-полковнику Г. Н. Трошеву доложить Кругу, как он будет их решать. Последний привел множество современных примеров служения казачества государству, осветил круг вопросов (известных всем!), посетовал на засилие и медлительность чиновников и пр. (в который раз основным тормозом организации казачества была объявлена нерадивость чиновников). Но ведь причины в другом. Начнем с демографии, с соотношения численности казаков и иногородних на исторических территориях Войска Донского. Уже к 1905 г. тех и других было поровну, но к 1917 г. казаков, не выбитых на Первой мировой, осталось всего 43% от общего населения Дона. Учитывая политику государства, проводимую по отношению к казакам на протяжении десятилетий, начиная с 1917 года (расказачивание, организация голода 1919—1921 гг. и 1931—1933 гг., коллективизация, раскулачивание, послевоенные репрессии), можно с уверенностью сказать, что потомственных казаков — носителей былых боевых традиций практически не осталось. А. Серба утверждает (2004 г.), что на территории Войска казаки составляют на сегодняшний день 14% от численности всего населения. Можно было бы поверить ему, но при условии, если бы он привел методику подсчета. (Конкретные цифры «убыли» казачьего населения в первой половине прошлого века приведены в предыдущих главах. Все авторы сходятся в одном — эти потери для донского казачества катастрофические и практически невосполнимые.) За советский период на казачьих землях были созданы диаспоры выходцев из других регионов. Так лишь за последние 20 лет чеченское и даргинское население на Дону выросло более чем в 10 раз, значительно увеличилось число татар, турок-месхетинцев, беженцев всевозможных национальностей из Закавказья, особенно в ходе первой и второй войн в Чечне. Зачастую они ведут паразитический образ жизни, являясь нелегальными мигрантами. Известно их негативное отношение к казакам, особенно там, где последние пытаются включиться в борьбу с национальными криминальными группировками. А могут ли казаки дружить с «чеченскими беженцами», практически безнаказанно угоняющими овец из Волгоградской и Ростовской областей в Калмыкию? О сегодняшнем дне донского казачества рассказал на страницах «Независимой газеты» (апр. 2004 г.) «общественный» атаман Козицын. По его словам, «в Родионо-Несветаевском районе пришлые армяне захватили землю, оформив аренду на 49 лет. В Багаевском и соседних районах земля у дагестанцев и корейцев, на которых за копейки работает все местное население». Так постановили пришлые, чужие. А каково отношение местных властей? Увы, ничуть не лучше, более того — циничнее, поскольку сами руководители пусть формально, но все-таки казаки. Ранее было упомянуто, что на месте захоронения Атамана Каледина сейчас организована автостоянка. Но этот случай, увы, не единичен. В древней столице донского казачества — Старочеркасске — запланировано построить поле для... гольфа(!), для чего на правом берегу Дона выделено 150 га земли от Монастырского урочища до пристани... На этой земле находится ряд казачьих святынь. На погосте Монастырского городка лежат поколения казаков, начиная с тех, кто в 1637 г. отправлялся на штурм Азова, и кончая погибшими в Гражданскую и Отечественную войны. Рядом, на Ратном кладбище, покоятся представители знаменитых казачьих родов — Ефремовы, Платовы, Краснощековы. Протесты казаков во все инстанции, вплоть до губернатора, успеха не возымели (Серба 2004). Вот вам и гольф на казачьих костях. Даже после кончины нет казаку ни покоя, ни уважения. В связи со сказанным возникает вопрос о возможности восстановления казачьей автономии в пределах бывшей территории Войска Донского... Единицы реальных казаков-атаманов пришли во власть, в основном в хуторах и некоторых станицах. Среди глав администраций крупных городов и сельских районов нет ни одного казака. О поддержке казачества формально заявляют многие руководители, но реально в его возрождении участвуют единицы (Дулимов 2003). Но и это еще не все. И без того «осколки» казачества власти искусственно поделили на реестровых и общественных, у которых понимание возрождения кардинально разное. Это мысли современников, а ведь судьбу донского казачества предвидели и предсказывали его крупные военные и политические руководители еще в 20-е годы XX в. Вот, например, слова генераллейтенанта А. С. Лукомского: «Если же Россия пойдет по пути демократическо-республиканскому, то от казачества останутся только названия, иногородний элемент во многих местах поглотит элемент казачества, и последнее ничем не будет отличаться от других частей Государства Российского». Не могу не привести обширную цитату из выступления полковника Н. А. Бигаева, члена Верховного Круга Дона, Кубани и Терека, просуществовавшего краткое время в период начала Гражданской войны: «В казачьих областях образуется новый, чуждый природе казака, мир. На наших глазах широким шагом идет ассимиляция, т. е. крестьянизация молодого поколения... каждый казак должен правде жизни спокойно посмотреть в глаза. Эта правда шепчет, что послебольшевицкая Россия во имя прекрасного прошлого казачества на тяжелые экономические, земельные и прочие жертвы не пойдет. Казачество же может быть “казачеством” только в формах и рамках своих экономических привилегий и “военно-бытового” уклада жизни. Вне этих начал казачество — фикция. Казачество — явление характера мирового. Оно “поэзия” русской старины, которая не может не волновать русскую душу». Усилиями нескольких поколений большевиков казачий дух был выветрен, наиболее яркие, следовательно, и непримиримые его носители были в основной массе уничтожены, а остальные рассеяны по необъятным просторам Урала и Сибири. Само понятие «казак» было выхолощено. Не будем далеко ходить за примером — моя родная станица Урюпинская. С легкой руки остряков реформаторов-демократов новой волны она стала символом провинциальной глубинки, предметом насмешек и анекдотов. И что же? Какова была реакция основной массы земляков? Поддержали!!! Стали изготавливать трикотажные майки с надписью-шуткой, навязшей в зубах: «Брошу все, уеду в Урюпинск». В нем летом песка по колено, Зимой беспробудная тишь, Здесь, как на краю Ойкумены, Все время на месте стоишь. Шептал я за партой соседу Настойчиво, словно в бреду: «Уеду, уеду, уеду, И больше назад не приду. Удача когда-то окликнет, Бескрайняя ляжет стезя. Здесь можно готовиться к жизни, Но жить постоянно нельзя». И вдаль понесло по России, Подолгу нигде не гостил, Лет сорок по ней колесил я — Хватало и дури, и сил. И призрачным город казался На стыке небес и земли, Как Китеж во снах появлялся, Но ноги в него не несли... Как вдруг, дураками осмеян, Он стал в анекдотах звучать, И, стало быть, самое время Его поддержать и обнять, Шепнуть: «Не тужи над судьбою, Пускай в бестолковой стране Смеются они над тобою — Достанется что-то и мне». Н. Нестеров Если раньше предметом гордости станичников была гремевшая на всю Россию Покровская ярмарка, то сегодня наша слава — Ее Величество Коза, поставленная в самом сердце Урюпинска. Если раньше приметами, неотъемлемыми атрибутами казака были верный конь и боевая подруга сабля, то сейчас их место заняли коза и спицы. Я ничего не имею против этого животного. (Оно действительно всегда спасало горожан от голодной смерти.) Но этот факт говорит о многом. Мы смирились, мы просто выживаем. Так можно и стоит ли заводить разговор о возрождении исконно казачьего духа? Моему деду, Петру Евдокимовичу Керенцеву, казаку 18-го Донского казачьего полка, павшему за Веру, Царя и Отечество в 1916 г. Казак и конь по жизни были вместе. В истории последних двух веков Не раз Европу проходили с честью Воспитанники платовских полков. Летела по земле донская слава, Едва садился на коня казак. От острых шашек дикой, дерзкой лавы Бежал француз, и турок, и поляк. Дед был, по слухам, неплохой рубака, Отечеству, как велено, служил, Колол германца, бил и австрияка, Но вот в Карпатах голову сложил. Поведал односум, что был с ним рядом, — Дед под огнем хотел спасти коня, Накрыло разом их одним снарядом, И оба не увидели меня. Кружились годы над Хопром, как птицы, Сменили казакам уклад и быт, И гордостью Урюпинской станицы Гранитная коза теперь стоит. Во снах своих я часто деда вижу — Он на коне при первой же грозе. Я память предков-казаков обижу, Когда его представлю на козе. Н. Нестеров Казачество исполнило свою историческую миссию в создании Российской империи. Л. Н. Толстой именно так трактовал роль и значение казачества в истории России: «Вся история России сделана казаками. Недаром нас зовут европейцы казаками. Народ казаками желает быть». Но сегодня не только миновала надобность в казачестве, но и его реальное возрождение нежелательно для властей. Как ни больно, но приходится признать: объективных предпосылок возрождения казачества сегодня нет, и вряд ли они появятся. Казачество продолжает оставаться «на задворках». Так, прекрасно изданная в 2007 г. «Энциклопедия казачества» (М., 2007) по содержанию является не чем иным, как повтором трехтомного «Казачьего словаря-справочника», изданного в 1960-е годы в США казаками-эмигрантами А. И. Скрыловым и Г. В. Губаревым. Единственным серьезным изданием может служить сборник Института этнологии и антропологии РАН «Российское казачество» (М., 2003), работа над которым заняла семь долгих лет и осталась почти незамеченной. Да и сама казачья власть зачастую дискредитирует себя непониманием (или незнанием) казачьих обычаев. Для примера: все официальные мероприятия, так или иначе связанные с казачеством, в том числе и Круг, в последнее время принято начинать с молебна, на крайний случай с православной молитвы, что, на первый взгляд, в «духе времени», а по большому счету — грубое нарушение. В «Основных Законах Всевеликого Войска Донского» от 15 сентября 1918 г. (разд. IV, гл. VIII «О вере»), времени исторически последней независимости Войска, записано следующее: «Все, не принадлежащие к православной вере, граждане Войска Донского, а также все, проживающие в пределах Войска, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и Богослужения по обрядам оной». Тем самым была узаконена свобода совести как для казаков, так и для других. Начиная мероприятие, а тем более Круг, с молебна, проводящие его тем самым воздвигают препятствие для участия в нем представителей других конфессий, которых в Войске не так уж и мало. Об этом стоит подумать. Скромные действия администрации Волгоградской области и представителей интеллигенции по сохранению культурных традиций казачества, обычаев, фольклора в последнее время вызывают сомнение и множество вопросов. Например, Государственный Донской казачий театр объявил недавно о готовящейся премьере «Емельян Пугачев». На первый взгляд — все «в тему», если бы не одно «но». Это будет рок-опера. Как объяснила местная пресса, такое смелое новаторство объясняется желанием администрации театра привлечь на представления как можно больше молодежи. Как могут сочетаться казачья культура и рок? И что нас ждет дальше? Казачьи ансамбли приобретут только этнографическое значение, а музеи типа «Казачий курень» под Иловлей станут чем-то вроде индейских поселений в США, служащих для привлечения туристов и развлечения толстосумов. И как бы ни было горько истинным казакам, сегодня по желанию властей казачество не возрождается, а создается, но уже совершенно другое: потешное, декоративное, ряженое. «Покоренное казачество поникло головой. Кровь и слезы струятся по его лицу» (о. Протопопов, священник Христорождественской церкви станицы Урюпинской Хоперского округа, 1920 г.). Исчезало немало цивилизаций и империй — Атлантида, Поднебесная Империя, империя инков, империя Чингис-хана — но память о них живет и поныне. В наших силах сделать так, чтобы память о великой казачьей Атлантиде — Всевеликом Войске Донском — жила тысячелетия! СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Агафонов, А. Как хорошо быть генералом / А. Агафонов // Родина. 2004. № 5. Алмазов, Б. Запрещенный крестный ход / Б. Алмазов // Секретные материалы. 2006. № 10. Аршинов, П. История махновского движения / П. Аршинов. Запорожье, 1995 (Берлин, 1923). Астапенко, М. Атаман Платов. Жизнеописание / М. Астапенко, В. Левченко. М., 1988. Безотосный, В. М. Секретная экспедиция / В. М. Безотосный // Родина. 1992. № 6—7. Безотосный, В. М. Вихорь-атаман / В. М. Безотосный // Родина. 2004. № 5. Безотосный, В. М. Атаман Платов в 1812 году / В. М. Безотосный // Вопр. истории. 1997. № 10. Безотосный, В. М. Кто такие казаки / В. М. Безотосный // Родина. 2004. № 5. Безотосный, В. М. Сергей Самонин. Казаки-гвардейцы / В. М. Безотосный // Родина. 1998. № 3. Безугольный, А. Ю. Народы Кавказа и Красная Армия / А. Ю. Безугольный. М.: Вече, 2007. Бирюков, Ф. Трагедия народа / Ф. Бирюков // Москва. 1989. № 12. Борисенок, Е. «Казакия — наша цель» / Е. Борисенок // Родина. 2004. № 5. Борисов, И. Памяти парижской «Станицы» / И. Борисов, К. Хохульников // Станица. 2002. № 1. Братолюбова, М. «Чисто кадеты» / М. Братолюбова // Родина. 2004. № 5. Бреэре, Ив. Казаки / Ив. Бреэре. М., 1992. Буганов, В. И. Мир истории / В. И. Буганов. М., 1989. Великая, Н. Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII—XIX вв. / Н. Н. Великая. Ростов н/Д., 2001. Веллер, М. Гражданская история безумной войны / М. Веллер, А. Буровский. М.: Эксмо, 2007. Венков, А. В чем же казачий вопрос? / А. Венков // Дон. 1990. № 2. Венков, А. В. Донское казачество в гражданской войне / А. В. Венков // Казачество в революциях и Гражданской войне. Черкесск, 1988. Венков, А. Донская армия / А. Венков // Родина. 2004. № 5. Вознесенская церковь станицы Урюпинской, Хоперского округа, Области Войска Донского: Церковная летопись // Гос. архив Волгогр. обл. (ГАВО). Ф. 41. Оп. 1. Ед. хр. 34. «Во-вторых, нас было немного...» // Родина. 1997. № 11. Врангель, П. Записки / П. Врангель. М., 1991. Галин, В. Тенденции. Война и революция / В. Галин. М., 2004. Генис, В. Л. Расказачивание в Советской России / В. Л. Генис // Вопр. истории. 1994. № 1. Гноев, М. И. Казачество юга России и международный империализм / М. И. Гноев // Казачество в революциях и Гражданской войне. Черкесск, 1988. Голубев, В. Служил России / В. Голубев // Дон. 1994. № 1. В память о трагедии терского казачества // Казачий круг. 2004. № 12, 26 марта. Голубинцев, А. В. Потухшие искры / А. В. Голубинцев // Казачье зарубежье. Ростов н/Д., 2005. Гончаренко, О. Г. Белоэмигранты между звездой и свастикой / О. Г. Гончаренко. М.: Вече, 2005. Гордеев, А. А. История казаков: в 4 т. / А. А. Гордеев. М.: Страстной бульвар, 1992. Греков, И. Б. Мир истории / И. Б. Греков, Ф. Ф. Шахмагонов. М., 1986. Грондис, Г. Казачество / Г. Грондис // Дон. 1992. № 1—2. Давыдов, Ю. Казаки в Лондоне / Ю. Давыдов. Родина // 1992. № 6—7. Дайнес, В. Штрафбаты и заградотряды Красной Армии / В. Дайнес. М.: Яуза: Эксмо, 2008. Данилов, В. К истории расказачивания: 1919-й год / В. Данилов // Станица. 2004. № 2. Демидова, А. Н. Расказачивание в Хоперском округе в 1918—1931 гг.: автореф. дис. … канд. ист. наук / А. Н. Демидова. Волгоград, 2002. Демидова, А. Н. Проведение продовольственной разверстки в казачьих округах в 1919—1921 гг. (на примере Хоперского округа) / А. Н. Демидова // Вестн. ВолГУ. Сер. 4. 2000. Вып. 5. Деникин, А. И. Поход на Москву (Очерки русской смуты) / А. И. Деникин. Киев, 1990. Денисов, С. В. Белая Россия / С. В. Денисов. СПб.—М., 1991. Домнин, И. В. Русское военное зарубежье: дела, люди и мысли (20—30-е годы) / И. В. Домнин // Вопр. истории. 1995. № 7. Дулимов, Е. И. Государство и казачество: проблемы взаимодействия / Е. И. Дулимов. Ростов, 2003. Дуров, В. Сабля для есаула / В. Дуров // Родина. 2004. № 5. Ерашов, В. А. «Русская нунчаку», или казачья нагайка / В. А. Ерашов. Ростов н/Д., 2000. Ермолин, А. П. Идейно-политическая работа большевиков в белоказачьем лагере / А. П. Ермолин // Казачество в революциях и Гражданской войне. Черкесск, 1988. Ерохина, О. В. Немецкие поселения Области Войска Донского / О. В. Ерохина // Вестн. ВолГУ. 2000. № 5. Жевахов, Н. Д. Еврейская революция / Н. Д. Жевахов. М.: Алгоритм, 2006. Зенькович, Н. Вожди и сподвижники / Н. Зенькович // Собр. соч.: в 5 т. М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2004. Т. 5. Знаменский, А. Д. Красные дни / А. Д. Знаменский // Роман-газета. 1989. № 1—2. Знаменский, А. Донская альтернатива / А. Знаменский // Кубань. 1988. № 11. Зотов, В. Казачество — российский феномен / В. Зотов // Свободная мысль. 1994. № 10. Иванов, И. Анафема. Хроника государственного переворота / И. Иванов. СПб.: Палея, 1995. Иллюстрированная история казачества. [Репринтное изд-е, 1909 г.] Волгоград, 1994. Исследование холокоста. Глобальное видение: материалы Междунар. Тегеранской конф., 11—12 дек. 2006 г. М.: Алгоритм, 2007. История казачества России: учеб. пособие. Ростов н/Д., 2001. Казарезов, И. Федеральные структуры и казачье кадетское образование / И. Казарезов // Казаки. 2007. № 5 (24). Казачество (Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества). Из книги, вышедшей в 1927 году в Париже // Дон. 1992. № 1—2. Казачья Голгофа (Предательство в Тирольских Альпах) // Казачье зарубежье. Ростов н/Д., 2002. Казачья слава. Иностранцы о казаках // Казачье зарубежье. Ростов н/Д., 2004. Какой полк вам к лицу // Родина. 1995. № 2. Калюжный, Д. В. Забытая история Российской империи. От Петра I до Павла I / Д. В. Калюжный, Яр. А. Кеслер. М.: Вече, 2007. Каминский, К. С казачьей песней по белу свету / К. Каминский // Станица. 2004. № 2. Келин, Н. Душа на родине / Н. Келин // Дон. 1996. № 11—12. Келин, Н. А. Казачья исповедь / Н. А. Келин. М., 1996. Керсновский, А. А. История русской армии: в 4 т. / А. А. Керсновский. М., 1994. Кириенко, Ю. К. Роль и место казаков в июльских событиях 1917 года в Петрограде / Ю. К. Кириенко // Казачество в революциях и Гражданской войне. Черкесск, 1988. Кириенко, Ю. К. Казачество в эмиграции: споры о его судьбах (1921—1945 гг. ) / Ю. К. Кириенко // Вопр. истории. 1996. № 10. Кирсанов, Е. Расказачивание на Дону / Е. Кирсанов // Предпринимательство. 2003. № 6. Князев, П. А. Патриотическое воспитание донского казачества. Патриотическая идея накануне ХХI века: прошлое, или будущее России / П. А. Князев, А. М. Саранов. Волгоград, 1999. Кобзарь, В. Н. Казачество и Крым в дни войны и мира: прошлое и настоящее / В. Н. Кобзарь [и др.] // Революция и Гражданская война 1917—1920 годов: новое осмысление. Симферополь, 1955. Кожинов, В. Правда сталинских репрессий / В. Кожинов. М., 2006. Козлов, А. И. Антон Иванович Деникин / А. И. Козлов // Вопр. истории. 1995. № 10. Козлов, А. Расказачивание / А. Козлов // Родина. 1990. № 6—7. Кокунько, Г. Внук, сын и племянник «задержанных и исчезнувших» / Г. Кокунько // Станица. 2004. № 2. Кокунько, Г. 20 лет спустя, или Записки пессимиста / Г. Кокунько // Станица. 2007. № 1. Концепция единой государственной политики по возрождению и развитию российского казачества: Рабочий проект. Ростов н/Д., 1997. Коняев, Н. Трагедия ленинской гвардии или правда о вождях Октября / Н. Коняев. М., 2007. Королев, В. Босфорская война / В. Королев. М.: Вече, 2007. Корчин, М. Н. Донское казачество / М. Н. Корчин. Ростов н/Д., 1949. С. 71. Коршиков, Н. Казачье землевладение на Дону / Н. Коршиков // Дон. 1998. № 7. Коршиков, Н. Историк Дона В. Д. Сухоруков и его «Историческое описание земли Войска Донского» / Н. Коршиков, В. Королев // Дон. 1988. № 4; 9. Корягин, С. Непристойные фамилии / С. Корягин // Станица. 2002. № 1. Корягин, С. «Тихий Дон»: «черные пятна». Как уродовали историю казачества / С. Корягин. М., 2006. Котенко, А. В. Донской казак John Basil Turchin / А. В. Котенко // Станица. 2004. № 3. Крапивин, Ю. Казак в Вене / Ю. Крапивин // Станица. 2004. № 2. Краснов, Н. Последнее напутствие [отрывок из кн. «Незабываемое»] / Н. Краснов // Дон. 1993. № 5—6. Краснов, П. «Был Бог… Был Царь… Была Россия» / П. Краснов // Дон. 1993. № 5—6. Краснов, П. Жемчужины в имперской короне / П. Краснов // Родина. 2004. № 5. Краснов, П. Картины былого Тихого Дона / П. Краснов // Дон. 1992. № 1—2, 5—6; 1993. № 1. Краснов, П. Н. Казаки и русская Смута / П. Н. Краснов // Казачье зарубежье. Ростов н/Д., 2000. Краснов, П. Н. Любите Россию! / П. Н. Краснов // Казачье зарубежье. Ростов н/Д., 1999. Краснов, П. Н. На внутреннем фронте / П. Н. Краснов. М., 2003. Крестная ноша. Трагедия казачества. Ростов н/Д., 1994. Крикунов, П. Казаки между Гитлером и Сталиным / П. Крикунов. М., 2005. Кто мы, казаки? Ростов н/Д., 2002. Кузьмин, С. Лагерники (ГУЛАГ без ретуши) / С. Кузьмин // Мол. гвардия. 1993. № 3, 4, 5—6. Куликов, Б. Жить болями и радостями народа / Б. Куликов // Дон. 1990. № 3. Кутузов, М. Мир знает о козаках. Про казаков что-то слышал / М. Кутузов // Станица. 2004. № 3. Латынин, В. Возвращение из небытия / В. Латынин // Дон. 1993. № 5—6. Левченко, В. Г. Россия воскреснет / В. Г. Левченко. М., 2000. Лесин, В. И. Ваше величество, это казаки… / В. И. Лесин. М.: Центрполиграф, 2007. Лехович, Д. Белые против красных / Д. Лехович. М.: Воскресенье, 1992. Личное дело Нестерова Ивана Ивановича. ГАВО. Ф. 655. Оп. 1. Ед. хр. 187. Лобанова, Н. А. О формировании гражданского патриотизма на примере донского казачества / Н. А. Лобанова // Патриотическая идея накануне ХХI века: прошлое, или будущее России. Волгоград, 1999. Лобыцын, В. Еремеевские ночи / В. Лобыцын, В. Дядичев // Родина. 1997. № 11. Лосев, Е. Незаживающее горе / Е. Лосев, В. Левченко, С. Небольсин // Мол. гвардия. 1989. № 10. Лучанинов, Д. Судьба генерала Джона Турчина / Д. Лучанинов. М., 1970. Люкшин, Д. 1917 год: вид из окна казармы / Д. Люкшин // Родина. 1997. № 11. Малахов, А. Сказ о расказачивании / А. Малахов // Коммерсант-Деньги. 2004. № 2. Мамонтов, С. Не судимы будем / С. Мамонтов. М., 1999. Маркедонов, С. М. Казачество: единство или многообразие? / С. М. Маркедонов // Обществ. науки и современность. 2005. № 1. Маркедонов, С. М. Автономное общество в России: первый исторический опыт («Вольное казачество против Московского государства в ХVI—ХVII вв.» ) / С. М. Маркедонов // Обществ. науки и современность. 2004. № 2. Матвеев, В. Роль казачества в формировании российской государственности / В. Матвеев // Ориентир. 2004. № 5. Мельгунов, С. П. Как большевики захватили власть / С. П. Мельгунов // М.: Айрис-Пресс, 2001. Метрические книги Вознесенской церкви ст. Урюпинской Хоперского округа Войска Донского. ГАВО. Ф. 15. Оп. 1. Д. 1891. Метрические книги Покровской церкви ст. Урюпинской Хоперского округа Войска Донского // ГАВО. Ф. 15. Оп. 1. Д. 14. Метрические книги Христорождественской церкви ст. Урюпинской, Хоперского округа Войска Донского // ГАВО. Ф. 78. Оп. 1. Д. 10. Миронов, С. С. Тайны Гражданской войны / С. С. Миронов. М., 2005. Михайлов, О. Атаман Войска Донского и его роман «Цареубийцы» / О. Михайлов, А. Лупырев // Дон. 1992. № 7—9. Монреальские станичники // Родина. 2004. № 5. На Дону в ХVII столетии // Казачья слава. Иностранцы о казаках. Ростов н/Д., 2004. Назаров, Г. Дальше… Дальше… Дальше… К правде / Г. Назаров // Москва. 1989. № 12. Назаров, Г. Я. М. Свердлов: организатор гражданской войны и массовых репрессий / Г. Назаров // Мол. гвардия. 1989. № 10. Науменко, В. Г. Великое предательство / В. Г. Науменко. СПб., 2003. Нехамкин, С. Мы из ЧК! Кого бы арестовать / С. Нехамкин, С. Лекарев // Аргументы недели. 2007. № 51 (85). Никитин, В. Казачество. Нация или сословие / В. Никитин. М.: Яуза; Эксмо, 2007. Новиков, В. Кулачные бои в донских станицах / В. Новиков // Станица. 2004. № 3. Номикосов, С. Воинская повинность казаков: из кн. «Статистическое описание Областей Войска Донского». г. Новочеркасск, 1884 г. / С. Номикосов // Дон. 1993. № 5—6. Номикосов, С. Народный казачий быт: из кн. «Статистическое описание Области войска Донского». Новочеркасск, 1884 г. / С. Номикосов // Дон. 1992. № 1—2. Павлюченков, С. Социальная хирургия / С. Павлюченков // Родина. 1998. № 3. Петрищев, А. Казачество / А. Петрищев // Дон. 1992. № 1—2. Петров, А. В. Государственная власть и казачество / А. В. Петров // Станица. 2002. № 1. Поляков, И. Донские казаки в борьбе с большевиками / И. Поляков. М.: Алгоритм, 2008. Прийма, К. И. С веком наравне / К. И. Прийма. Ростов н/Д., 1988. Проект «Россия». М.: Эксмо, 2007. Пронштейн, А. П. Земля донская в XVIII веке / А. П. Пронштейн. Ростов, 1961. Пьецух, В. Дурни и сумасшедшие / В. Пьецух. М., 2006. Пятницкий, В. Казаки в Великой Отечественной войне 1941— 1945 гг. / В. Пятницкий. М.: Эксмо, 2007. Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев. М.: Отечество, 1991. Римский, С. Казачество и православие / С. Римский // Дон. 1994. № 1. Родионов, В. Тихий дон атамана Каледина / В. Родионов. М.: Алгоритм, 2007. Рыбас, С. Генерал Кутепов / С. Рыбас. М., 2000. Рыжкова, Н. В. Донское казачество в войнах начала XX века / Н. В. Рыжкова. М.: Вече, 2008. Рябов, С. И. Донская земля в ХVII веке / С. И. Рябов. Волгоград, 1992. Савельев, Е. П. Древняя история казачества / Е. П. Савельев. М., 2002. Сазонов, С. Природная конница / С. Сазонов // Станица. 2004. № 2. Сазонов, А. А. Крестный путь. За присуд казачий / А. А. Сазонов. М., 1996. Кн. 1. Сафонов, Д. А. Казачество в революции и гражданской войне 1917—1922 годов / Д. А. Сафонов // Россия в ХХ веке. Реформы и революции. М., 2002. Т. 1. Сафронов, И. Н. Оборотная сторона «патриотизма в лампасах» / И. Н. Сафронов // Патриотическая идея накануне ХХI века: прошлое или будущее России: материалы межрегион. науч.практ. конф. Волгоград, 19—20 нояб. 1998. Волгоград, 1999. Семанов, С. Быт и бытие «Тихого Дона» / С. Семанов // Мол. гвардия. 1992. № 7. Семанов, С. «Тихий Дон»: «белые пятна». Подлинная история главной книги ХХ века / С. Семанов. М., 2006. Семиряга, М. И. Судьбы советских военнопленных / М. И. Семиряга // Вопр. истории. 1995. № 4. Серба, А. Казачий автономизм — вчера и сегодня / А. Серба // Станица. 2004. № 2. Сидоров, В. «Вуркалака» (Казачьи байки) / В. Сидоров // Дон. 1992. № 1—2. Синеоков, В. Д. Государственное значение казачества / В. Д. Синеоков // Казачье зарубежье. Ростов н/Д., 2001. Смирнов, А. Атаман Каледин / А. Смирнов. СПб., 2003. Советский энциклопедический словарь. М., 1979. Солженицын, А. И. Двести лет вместе / А. И. Солженицын. М.: Рус. путь. 2002. Ч. II. Соловьев, Б. И. Русское дворянство и его выдающиеся представители / Б. И. Соловьев. Ростов н/Д., 2000. Стариков, Т. М. Казачьи организации за границей / Т. М. Стариков // Ист. архив. 1995. № 5—6. Ступак, И. «Не боли, болячка, — я казачка» / И. Ступак // Родина. 2004. № 5. Сухарев, Ю. Ф. Лазоревый цвет. Страницы казачьей истории / Ю. Ф. Сухарев. Чапаевск, 2001. Сухарев, Ю. Станичный священник / Ю. Сухарев // Станица. 2004. № 2. Сухоруков, В. Историческое описание земли Войска Донского / В. Сухоруков // Дон. 1990. № 1; 7; 9; 10; 11. В. Д. Сухоруков и его «Историческое описание земли Войска Донского» // Дон. 1988. № 8; 9. Таланов, А. И. Гвардейские казаки / А. И. Таланов // Воен.-ист. журн. 1992. № 3. Толстой, Н. Д. Жертвы Ялты / Н. Д. Толстой. М., 1996. Трифонов, Ю. Отблеск костра / Ю. Трифонов. М., 1987. Трифонов, Ю. Казачий вопрос / Ю. Трифонов // Дон. 1990. № 2. Трут, В. Дорогой славы и утрат / В. Трут. М.: Эксмо, 2007. Трут, В. П. Казачий излом / В. П. Трут. Ростов н/Д., 1997. Трут, В. Истребить поголовно / В. Трут // Родина. 2004. № 5. Туркул, А. Я ставлю крест / А. Туркул. М., 1995. Туроверов, А. Н. Незабываемые годы… / А. Н. Туроверов // Казачье зарубежье. Ростов н/Д., 2003. Уголовное дело № 2256 Хоперской контрреволюционной повстанческой организации. (Отдельные материалы) // Архив УФСБ РФ по Волгогр. обл. № 14310. Улитин, В. Г. За курганом… / В. Г. Улитин // Казачье зарубежье. Ростов н/Д., 2000. Ульянов, И. Этишкеты, эполеты, выпушки / И. Ульянов, О. Леонов. Родина. 1992. № 6—7. Униформа степовых казачьих войск 1907—1917 гг.: архивные материалы Урюпинск. краевед. музея / ОО «Хоперский казачий округ»;сост. В. Сивогривов. Урюпинск, 1997. Усенко, О. 17 самозванцев у русского трона / О. Усенко // Родина. 2004. № 5. Фирюлин, А. Памяти гундоровцев / А. Фирюлин // Станица. 2004. № 3. Футорянский, Л. И. Филипп Миронов. Тихий Дон в 1917—1921 гг. Документы / Л. И. Футорянский. М., 1997. Харитонов, И. За Царя, за Родину, за Веру! / И. Харитонов. Ростов н/Д.: Феникс, 2000. Хлысталов, Э. Он не предал русское знамя (Тайна гибели Николая Гумилева) / Э. Хлысталов // Мол. гвардия. 1992. № 7. Хохульников, К. Изгнанники / К. Хохульников // Дон. 1990. № 3. Христорождественская церковь станицы Урюпинской, Хоперского округа, области Войска Донского: Церковноприходская летопись за 1913—1920 годы // ГАВО. Ф. И-78. Оп. 1. Д. 21. Цурганов, Ю. Неудавшийся реванш. Белая эмиграция во второй мировой войне / Ю. Цурганов. М., 2001. Чемякин, Е. А. Исторические традиции казачьего самоуправления в России / Е. А. Чемякин. Волгоград, 2001. Шамбаров, В. Белогвардейщина / В. Шамбаров. М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. Шамбаров, В. Е. Нашествие чужих: заговор против империи / В. Е. Шамбаров. М., 2007. Шамбаров, В. Е. Казачество / В. Е. Шамбаров. М., 2007. Шамбаров, В. Е. Оккультные корни Октябрьской революции / В. Е. Шамбаров. М., 2006. Шамбаров, В. Тайна воцарения Романовых / В. Шамбаров. М., 2007. Шамбаров, В. Е. Антисоветчина, или Оборотни в Кремле / В. Е. Шамбаров. М.: Алгоритм, 2008. Широкорад, А. Казачество в великой смуте / А. Широкорад. М., 2007. Широкорад, А. Русь и Орда / А. Широкорад. М.: Вече, 2008. Шмелев, И. Солнце мертвых / И. Шмелев. М.: Вече, 2007. Щеголихина, С. Н. О воинской дисциплине в Белой и Красной армиях / С. Н. Щеголихина // Вопр. истории. 1996. № 2. Энциклопедия казачества. М.: Вече, 2007.
