Об одном стихотворном манифесте акмеизма Олег Лекманов

Об одном стихотворном манифесте акмеизма
Олег Лекманов
Исследователи справедливо называют мандельштамовское стихотворение «Notre
Dame» (1912) поэтическим манифестом акмеизма 1. Им завершается подборка
“действительно акмеистических стихов” 2, появившаяся в третьем номере петербургского
журнала «Аполлон» за 1913 год.
Где римский судия судил чужой народ,
Стоит базилика, — и, радостный и первый,
Как некогда Адам, распластывая нервы,
Играет мышцами крестовый лёгкий свод.
Но выдаёт себя снаружи тайный план:
Здесь позаботилась подпружных арок сила,
Чтоб масса грузная стены не сокрушила,
И свода дерзкого бездействует таран.
Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом — дуб и всюду царь — отвес.
Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные рёбра,
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам.
Ударное — финальное — место занимает стихотворение «Notre Dame» и в первой
поэтической книге Мандельштама «Камень» (1913). Здесь оно вместе с «Лютеранином»
(1912) и «Айя-София» (1912) помещено после нескольких мандельштамовских
стихотворений 1913 года. Важно обратить внимание не только на то обстоятельство, что эти
три текста совокупно образуют “триптих о религиях Европы — Протестантизме,
Православии и Католичестве” 3, но и на то, что в «Notre Dame» собраны воедино чуть ли не
все пространственные площадки, на которых разворачивается действие стихотворений
«Камня». Взгляд на помещение изнутри сменяется в «Notre Dame» взглядом на него же
снаружи; насыщенное профессиональной архитектурной терминологией описание
городского собора соседствует (в третьей строфе) с вкраплениями элементов природных,
первозданных пейзажей.
Сопоставление природы и архитектуры — тема целого ряда акмеистических текстов
Мандельштама 1912–1915 годов. Можно даже, не рискуя впасть в сильное преувеличение,
сказать, что именно это соотношение — центральное для мандельштамовской концепции
акмеизма. Почему?
Напомним, что в свой ранний, доакмеистический период поэт больше писал о
природных пейзажах, чем об архитектурных ландшафтах. Окружающая природа пугала и в
то же время притягивала Мандельштама-символиста.
Я вижу месяц бездыханный
И небо мертвенней холста;
Твой мир болезненный и странный
Я принимаю, пустота!
(«Слух чуткий парус напрягает...», 1910)
Энигматическому миру природы (взгляд снаружи) в первых стихотворениях «Камня»
противопоставлена обжитая, уютная комната (взгляд изнутри), предметный мир которой
привычен и подвластен лирическому герою:
Вся комната напоена
Истомой — сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.
(«Невыразимая печаль...», 1909)
Вскоре после того как Мандельштам в конце 1911 года стал членом первого «Цеха
поэтов», а затем примкнул к акмеизму, в его стихах и статьях впервые появились
архитектурные мотивы.
Традиционно из столетия в столетие природный хаос противопоставлялся
архитектурному космосу. Среди актуальных для Мандельштама и для концепции
стихотворения «Notre Dame» примеров такого противопоставления — роман Ж.К.Гюисманса
«Собор». П.Стейнер установил, что этот роман послужил одним из подтекстов
мандельштамовского поэтического манифеста акмеизма 4. А ключевой для «Notre Dame»
образ готической души восходит к заметке Вячеслава Иванова «Экскурс I. О Верлене и
Гейсмансе», впервые опубликованной в ивановской книге статей «По Звёздам». Здесь
говорится о том, что великий французский декадент “показал впервые, под лупою своей
повышенной чувствительности, тончайшие ткани готической души” 5. (Напомним, что
впервые собор Notre Dame упоминается у Мандельштама как раз в том месте его
юношеского письма к Вячеславу Иванову, где обсуждается книга «По Звёздам»: “Вы
позволите мне сначала — несколько размышлений о вашей книге. Мне кажется, её нельзя
оспаривать — она пленительна и предназначена для покорения сердец. Разве, вступая под
своды Notre Dame, человек размышляет о правде католицизма и не становится католиком
просто в силу своего нахождения под этими сводами? Ваша книга прекрасна красотой
великих архитектурных созданий и астрономических систем”) 6.
Но, пожалуй, наиболее отчётливо противопоставление неорганизованной природы
жёстко структурированной архитектуре прослеживается в том фрагменте предисловия
Валерия Брюсова к книге участника «Цеха поэтов» Николая Клюева «Сосен перезвон»
(1911) 7, в котором нам видится едва ли не главный полемический подтекст
мандельштамовского «Notre Dame». Если в заглавии клюевской книги сосны метафорически
уподоблены перезванивающимся колокольням, в брюсовском предисловии природа и
архитектура жёстко разведены (причём клюевская поэзия, разумеется, отнесена к
природному полюсу): “Прекрасны гигантские готические соборы, строившиеся целый ряд
столетий, по одному, глубоко обдуманному плану. Мощные колонны вставали там, где им
указал быть замысел художника, тяжёлые камни, громоздясь один на другой, образовывали
лёгкие своды, и целое поныне поражает нас своей законченностью, стройностью,
соразмерностью всех своих частей. Но прекрасен и дикий лес, разросшийся, как попало, по
полянам, по склонам, по оврагам. Ничего в нём не предусмотрено, не предрешено заранее, на
каждом шагу ждёт неожиданность — то причудливый пень, то давно повалившийся,
обросший мохом ствол, то случайная луговина, но в нём есть сила и прелесть свободной
жизни <...> Поэзия Н.Клюева похожа на этот дикий, свободный лес, не знающий никаких
«планов», никаких «правил». Стихи Клюева вырастали тоже «как попало», как вырастают
деревья в бору” 8.
Переклички мандельштамовского стихотворения с брюсовским предисловием кажутся
разительными. И там и там воспеты “готические соборы”. И там и там “тяжёлые камни”,
подчиняясь “замыслу художника”, образуют “лёгкие своды”. Столь же разительным
оказывается в итоге несходство взглядов Брюсова и Мандельштама на соотношение природы
и архитектуры. У Брюсова “дикий лес”, в котором ничто “не предусмотрено, не предрешено
заранее”, предстаёт антиподом готических храмов, строившихся “целый ряд столетий, по
одному, глубоко обдуманному плану”. У Мандельштама “стихийный лабиринт,
непостижимый лес” описан как органичная часть готического собора, в устройстве которого
всё подчинено “тайному плану”.
Ключом к пониманию соотношения архитектуры и природы у Мандельштама-акмеиста
могут послужить начальные строки его стихотворения 1914 года, где между природой и
архитектурой поставлен знак равенства.
Природа — тот же Рим и отразилась в нём.
Мы видим образы его гражданской мощи
В прозрачном воздухе, как в цирке голубом,
На форуме полей и в колоннаде рощи.
В природе, согласно оптимистической концепции Мандельштама, ничто не устроено
“как попало”, но всё подчинено “тайному плану” Архитектора-Создателя. Природа есть
отражение, продолжение культуры. Позитивисты говорили, что природа это не храм, а
мастерская. Символисты утверждали, что «Природа — храм» (заглавие стихотворения
Вячеслава Иванова). Мандельштам-акмеист полагал, что каждому надлежит заниматься
своим делом: природа — это мастерская Создателя; храм — это мастерская архитектора;
стихотворение и стихотворная книга — это мастерская поэта. Недаром в одном из
мандельштамовских стихотворений 1914 года параллель “природа — архитектура” легко
подменяется параллелью “природа — поэзия”. При этом Мандельштам вновь прибегает к
“профессиональной” терминологии, подчёркивая структурную организованность поэзии, её
подчинение “тайному плану” (отметим в скобках, что в этом стихотворении, как и в «Notre
Dame», возникает тютчевско-паскалевский мотив тростника) 9.
Есть иволги в лесах, и гласных долгота
В тонических стихах единственная мера.
Но только раз в году бывает разлита
В природе длительность, как в метрике Гомера.
Как бы цезурою зияет этот день:
Уже с утра покой и трудные длинноты;
Волы на пастбище, и золотая лень
Из тростника извлечь богатство целой ноты.
Подобная точка зрения на мироустройство позволила Мандельштаму на некоторое
время освободиться от того пугающего ощущения хаоса окружающей жизни, которое
преследовало автора стихотворения «Notre Dame» в юности.
Поэтому не должно удивлять, что Мандельштам дал своей дебютной книге стихов
“архитектурное” заглавие «Камень», сменившее первоначальный, “природный” вариант
заглавия — «Раковина».
Примечания
1 Среди многочисленных работ о мандельштамовском стихотворении «Notre Dame»
особо выделим следующие: Steiner P. Poem as manifesto: Mandelstam’s «Notre Dame» //
Russian Literature. Amsterdam, 1977. T. 5. Vol. 3; Кантор Е. В теплокрылатом воздухе картин.
Искусство и архитектура в творчестве О.Э.Мандельштама // Литературное обозрение. 1991.
№ 1; Гаспаров М.Л. Поэт и общество: две готики и два Египта в поэзии О.Мандельштама //
Сохрани мою речь. Вып. 3. Часть I. Публикации. Статьи. М., 2000.
2 Так эта подборка охарактеризована в письме Н.С.Гумилёва к В.Я.Брюсову от 28
марта 1913 года. См.: Переписка <В.Я.Брюсова> с Н.С.Гумилёвым/Вступ. статья и коммент.
Р.Д.Тименчика и Р.Л.Щербакова. Публикация Р.Л.Щербакова // Литературное наследство. Т.
98. Валерий Брюсов и его корреспонденты. Кн. 2. М., 1994. С. 75.
3 Brown C. Mandelstam. Cambrige, 1973. P. 189.
4 См.: Steiner P. Poem as manifesto: Mandelstam’s «Notre Dame». Р.243.
5 Цит. по: ИвановВ.И. Лик и личины России. Эстетика и литературная теория. М.,
1995. С.136.
6 Мандельштам О. Э. Соч.: В 4 т. М., 1997. Т. 4. С. 14.
7 На обложке книги Клюева — 1912 год, хотя вышла она в ноябре 1911 года.
8 Цит. по: Брюсов В.Я. Среди стихов. 1894–1924. М., 1990. С. 376.
9 Подробнее об этом мотиве в «Notre Dame» см.: Гаспаров М.Л. Поэт и общество: две
готики и два Египта в поэзии О.Мандельштама. С.28.