зимние маршрутные учеты и нормативы добычи птиц

ЗИМНИЕ МАРШРУТНЫЕ УЧЕТЫ И НОРМАТИВЫ ДОБЫЧИ ПТИЦ
В.Г. Борщевский
г. Москва, Россия. E-mail: megra@mail.ru
Обсуждаются нормативы добычи птиц, расчет которых базируется на результатах зимних
маршрутных учетов.
Ключевые слова: зимний маршрутный учет, нормативы добычи, вероятностные
(стохастические) величины, управление охотой, численность.
После знакомства с приказом № 138 Минприроды РФ от 30.04.2010 «Об утверждении
нормативов допустимого изъятия охотничьих ресурсов и нормативов численности
охотничьих ресурсов в охотничьих угодьях» (ниже по тексту просто «приказ», «138-й
приказ») возникает множество вопросов. В данной работе речь пойдет лишь о
курообразных птицах, хотя многие из обсуждаемых положений приказа касаются и целого
ряда упоминаемых в нем млекопитающих.
Небольшие уточнения. Структурой, куда стекаются данные «государственного
мониторинга охотничьих ресурсов и среды их обитания» (приложение 1 обсуждаемого
приказа, статья 24 закона об охоте от 24.06.2009 № 209-ФЗ) ныне является ФГУ
Цетрохотконтроль, заменивший ЦНИЛ Главохоты РСФСР. В тексте данной работы обе
эти организации условно называются «Службой мониторинга». В соответствие с
упомянутым законом об охоте оценки численности только этой Службы признаются
корректными для всех охотхозяйственных решений. Все исчисления нормативов
допустимого изъятия ведутся по данным зимнего маршрутного учета (далее ЗМУ),
другими материалами по птицам эта Служба просто не располагает. Хотя в рамках ЗМУ
учетчики проходят почти все маршруты в феврале, результаты этих учетов в первом
приложении обсуждаемого приказа почему-то представляются как «численность
животных на 1 апреля». Ниже по тексту под термином «регион» («региональный
уровень», «региональные оценки» и т.д.) понимаются территории субъектов РФ:
областей, республик, краев и др. И, наконец, напоминание: в соответствии с 209-м
федеральным законом об охоте (статья 1, 7), такое административнотерриториальное образование как охотничье хозяйство теперь предписывается
называть «охотничье угодье», что специально уточняется и в обсуждаемом приказе.
Таким образом, в приказе речь идет о том, как на основании представлений
Центрохотконтроля о февральской численности животных принимать решения об
открытии охоты и определять квоты добычи животных на территории отдельных
охотхозяйств.
Цель данной работы – осмыслить методы управленческих решений и сами эти
решения, содержащиеся в 138-м приказе Минприроды.
Охота на токах и осенняя охота
В первой же таблице приказа значится, что норматив допустимого изъятия по глухарю
(Tetrao urogallus) и тетереву (Lyrurus tetrix) – 3-10% – «устанавливается только в период
весенней охоты». А что про осеннюю? Ничего. Никаких указаний. Ни слова! Для
бурундука и водяной полевки эти нормы в приказе указаны. Установлены они даже для
дикого кролика (в России!). А квоты на добычу обыкновенного глухаря и тетерева в
осенний сезон, равно как и указания на методы определения этих квот для осенней охоты
отсутствуют!
Странно это. Ведь общеизвестно, что охота на токах – самая истребительная и для
глухаря, и для тетерева. Она нарушает, а порой и полностью блокирует процесс
размножения. Эта охота ориентирована исключительно на изъятие взрослых самцов, т.е.
именно на ту возрастно-половую группу, выживание которой определяет устойчивость,
1
стабильность популяций этих птиц. В процессе этой охоты не происходит замещения
естественной смертности птиц их отстрелом (компенсаторный эффект) и все изъятие
оказывается добавочным. Истребительный характер этой охоты был главной причиной ее
полного запрета практически во всех странах Западной Европы. И запрет этот вводился
еще до выработки ими консолидированной позиции по этому вопросу, задолго до
образования Евросоюза.
Напротив, традиционная и самая популярна на большей части России осенняя охота в
отношении курообразных птиц (Galliformes) ориентирована на непреднамеренное
преимущественное изъятие молодых особей, выживание которых в природе низкое, и чья
естественная смертность в значительной мере компенсируется гибелью от выстрелов
охотников. В целом разумно организованная осенняя охота должна приводить к
стабилизации популяций курообразных птиц. Очевидно, что в недавнем прошлом многие
региональные охотуправления России (вероятно большинство из них), видя
прогрессирующее снижение запасов дичи, вполне резонно запрещали охоту на токах,
стремясь полностью ограничить все охотничьи нагрузки на популяции глухаря и тетерева
только осенним (осенне-зимним) периодом. Им теперь тоже истреблять, громить свои
популяции весной? На восток ареал обыкновенного глухаря уходит далеко за Енисей,
ареал тетерева, «сползая» ступенями к югу, тянется до южной Якутии и Приморского
края. И во всех охотхозяйствах, лежащих на этой территории, забыть про осеннюю охоту
и начинать стрельбу на токах? Например, в Сибири, где бóльшая часть коренного
населения традиционно не добывает глухаря и тетерева весной.
У авторов приказ в головах, в мыслях что? О чем они думали, готовя эту бумагу? О
целой стране со всем разнообразием ее условий и традиций. Или о нескольких элитных
охотхозяйствах? Впечатление такое, что только про них. А про всю остальную страну
даже не вспомнили, и пары слов для нее не нашлось: пусть разбираются, как хотят.
Любопытный принцип работы государственного учреждения.
Сроки проведения ЗМУ и весенней охоты
Как следует из приказа, планировать величину допустимого отстрела следует по
результатам ЗМУ, хотя учеты проводятся в феврале, а весенняя охота на глухаря и
тетерева ведется в апреле-мае. Разница в 1,5-2 месяца. И как же соотносится февральская
и майская численность этих птиц? Да, можно предположить, что чем их больше зимой,
тем, вероятно, больше и весной. Подчеркнем: вероятно, не исключено. А что в
действительности? Какова, например, смертность глухая и тетерева с февраля по май, то
есть за два наиболее опасных для них месяца? Почему наиболее опасных? Да хотя бы
потому, что для большинства наших обычных хищных зверей (лисицы, куницы) конец
зимы и ранняя весна – самый трудный период жизни. Их потребность в пище возрастает, а
основные корма – полевки – почти недоступны: снег глубокий (не то, что в начале зимы),
да еще с настом или ледяной коркой. Трудно без полевок и крупным совам: неясытям,
филину, они тоже в это время ориентируются на замещающие корма. Кроме того, у
пернатых хищников начинаются миграции, и «волны» пролетных и кочующих ястребов,
зимняков, крупных сов – самых опасных птиц для курообразных – уже с начала марта на
два с лишним месяца покрывают значительную часть России. Крупные, мощные самки
ястреба-тетеревятника еще не обременены заботой о потомстве, и их «весенняя охота»
начинается почти сразу после окончания наших зимних учетов. Много ли остается после
хищников? Именно к апрелю-маю. Кто-нибудь считал?
Кроме того, разве зимнее размещение глухаря и тетерева всегда и повсеместно
совпадает с весенними местами их обитания? Да, эти птицы считаются оседлыми, но
«оседлые» означает лишь то, что они «не перелетные», не летают зимовать в теплые края.
Однако широкие сезонные перемещения и глухаря, и тетерева описаны неоднократно
(Кириков, 1952; Кузьмина, 1977; Couturier, Couturier, 1980 и др.). Отмечалось также, что
количественный и качественный состав откочевавших тетеревиных птиц бывает не
2
идентичен составу возвращающихся особей (Martin et al., 2003). Но бывает и наоборот.
Например, около трети взрослых глухарей-самцов Центрально-лесного заповедника
незадолго до вылупления первых глухарят выходят из зоны радиопеленга (вероятно,
откочевывают из заповедника) и возвращаются к своим токовищам только в начале
следующей весны (Hjeljord et al., 2000). Может быть, о частоте совпадений зимних и
весенних мест обитания глухаря и тетерева нам поведают авторы приказа? Чем-то родным
веет от их логики: выдала попадья батракам своим семена на посев и помечтав про
урожай облизнулася. И всем, в том числе и должностным лицам предписывается впадать в
такую же наивность.
Абсурдны расчеты квот по февральской численности и для других курообразных птиц,
особенно для тех, добыча которых разрешается только осенью (табл. II приказа). Имея
виду, что все представленные нормы добычи должны рассчитываться по данным ЗМУ
(т.е. от февральской численности), практически все они оказываются завышенными,
многие в несколько раз. Искать логику цифр, которые в приказе характеризуют
допустимое изъятие птиц, просто бессмысленно. Чего, например, стоит одинаковая норма
изъятия для каменного глухаря и рябчика (40%, табл. II приказа), т.е. видов не просто с
различными, а с противоположными демографическими стратегиями. Не менее
любопытны и предписания того, при какой численности следует разрешать открытие
охоты. Внимательнее вглядимся в это положение приказа.
Минимальная численность
В одном из абзацев, идущим за таблицей из второго приложения приказа,
предписывается, что для открытия охоты на целый ряд видов животных (в том числе
глухаря и тетерева) достаточно считать февральскую численность, равную 33 особям (3%
от их численности). На основании чего? Откуда это евангельское число? Почему не 55
или, к примеру, не 19? А известно ли авторам приказа, что минимальная численность
жизнеспособной популяции глухаря должна состоять из гораздо большего числа птиц?
Однако нам предписывают считать группировку в 33 особи не только жизнеспособной, но
и достаточной для эксплуатации. Ведь если мы начинаем охоту, то, должны быть уверены
в ее жизнеспособности. Или последнее нам безразлично, и у нас теперь другие принципы?
И чем же они отличаются от беспринципности браконьера?
Впрочем, речь, вероятно, о части популяции. Другая часть населяет пространства за
пределами хозяйства? А какая разница? Часть ли, целое. Ведь в приказе об этом ни
полслова. И в своих границах хозяйства имеют полное право вести добычу птиц и зверей
независимо от состояния ресурсов на соседних территориях и во всем регионе в целом. И
региональные спецуполномоченные органы обязаны все это благословлять, да еще под
угрозой судебной ответственности (статья 24 закона об охоте). Например, 33 птицы – это
некие останки когда-то мощной, а ныне едва теплящейся популяции. И почти все они
оказываются на территории одного хозяйства. Какие действия предписывает мировой
опыт в отношении таких популяций? Всемерную охрану (вплоть до организации особо
охраняемых территорий) с одновременной реконструкцией среды, благоприятной для
этих птиц. И только после того, как их численность достигнет уровня достаточного для
длительного существования и неистощимого использования, принимается решение об
открытии охоты. Обсуждаемый приказ все это игнорирует. Оценил численность в 33
особи, и, пожалуйста, охота открывается. Добивай, домучивай!
Подчеркнем также, что норматив изъятия устанавливается не от количества
учтенных птиц, а от их суммарной численности. В данном случае эта разница
принципиальна и может достигать существенных значений. Например, в угодьях учетчики
зарегистрировали всего трех тетеревов (пол определить не удалось, да и не требует этого
методика ЗМУ), но по результатам расчетов и экстраполяций численность этих птиц для
всего охотхозяйства оценивается в 81 экз. Получается, что в этом вполне реальном
примере (Волоколамское хозяйство Московской области, 2008 г.) при 10%-м нормативе
3
допустимого изъятия мы имеем право отстрелять на токах аж восемь самцов. И это только
при трех учтенных птицах неизвестного пола, и учтенных к тому же за два месяца до
открытия охоты! Да, не слабые аппетиты у авторов приказа.
Интересно также, что в случае паритетного соотношения полов норматив допустимого
изъятия глухаря и тетерева, составляющий 10% от общевидовой численности, оказывается
равным 20% от численности самцов. А если в группировке преобладают самки?
Например, их доля достигает 70%? Именно такое соотношение полов нередко
наблюдается в тех местах, где токовища издавна находятся под пристальным вниманием
охотников. Тогда в примере с Волоколамским хозяйством изъятие восьми самцов будет
равно уже 30% от численности птиц этого пола. И такое нормирование нам
предписывается без всяких сомнений и оговорок, без обязательного в былые времена
учета токующих самцов на токах, без исключения из расчетов одиночно токующих птиц, а
из арены охоты – токовищ с малым числом токующих особей. Авторы приказа просто
толкают нас к тотальному и скорейшему истреблению ресурсов.
Точность оценок численности
Как известно, численность – величина стохастическая, а потому часто сопровождается
показателем вариации, как правило, стандартной ошибкой, которую можно выразить в
абсолютных показателях (количеством особей) или в процентах от численности. Зачем
определяют эту ошибку? По разным соображениям, но в том числе и для того, что бы
планируя добычу, установить норму не больше, чем допускает биология животных
эксплуатируемой популяции. Величина планируемого изъятия неразрывно связана с
ошибкой численности: ошибка непременно должна быть меньше.
Авторы приказа, устанавливая нормативы добычи глухаря и тетерева в 3-10%, тем
самым декларируют, что численность этих птиц в отдельных хозяйствах России
определяется с еще меньшей или хотя бы с такой же ошибкой. Как бы им помягче
объяснить … существует, к примеру, некая «теория эксплуатации популяции в состоянии
депрессии». Так вот, норматив добычи в 3% – это оттуда, из нее, или из таких же теорий.
И нам до подобной филигранности… Вернемся «на землю». С какой ошибкой в России
определяется численность, например, тетерева? Я рассчитал эти ошибки по
административным районам Подмосковья в 2007 г., для чего использовал вариационные
ряды из реальных суточных маршрутов, пройденных по каждому административному
району (Борщевский, 2011). Ошибка варьирует в пределах 26-100% (см. рисунок) и в
среднем составляет ± 65%, т.е. в 6-20 раз больше допустимого изъятия.
4
Рисунок. Величина статистических ошибок (%), с которыми определена
численность тетерева в административных районах Московской
области (по результатам ЗМУ 2007 г.). 1 – г. Москва, 2 – районы
лесопаркового защитного пояса, где ни охота, ни такой учет не
проводятся, 3 – районы, в которых тетеревов не обнаружено (в этом
случае для дальнейших расчетов ошибка принималась равной 100%).
Может быть 2007 г. для Подмосковья нетипичный? Или область «не та»? Вообще-то, с
этими вопросами надо обращаться к авторам приказа: именно они должны были это
выяснить, устанавливая такие квоты. Тем не менее, я проанализировал материалы из
Московской области и за 2005 г. Затем случайным образом «подергал» отдельные районы
из других областей за разные годы. Да, различия есть: где-то немного меньше, где-то
больше. Но в целом картина сходная, и в большинстве случаев ошибки численности
тетерева ложатся в интервал 40-90%.
К чему может привести такая диспропорция межу ошибкой численности и нормативом
изъятия? Посчитаем. При оценке численности в 33 особи, определенной с ошибкой в 65%
(± 21 экз.), реальная численность может с равной вероятностью находиться в любой
точке широкого интервала: от 12 до 54 птиц. И если она оказывается в его нижней точке
(12 экз.), то добыча одной особи (т.е. при 3% плановом изъятии) составит уже не 3%, а
более 8%. При планировании 10% изъятия (т.е. трех птиц), реальная добыча может
достигать 25%. Отметим, что этот вывод сделан только по статистическим ошибкам. О
дефектах методики, ее нарушениях во время проведения учетов и/или обработки
материалов мы в данном случае вообще не вспоминали (см., однако, Борщевский, 2011). А
если вспомним, то придется констатировать, что в действительности точность наших
оценок численности еще ниже, и существенно ниже. Поэтому, вместо декларируемых 3%,
весьма вероятна добыча 15%, а вместо 10% – третьей части поголовья (это по самым
скромнейшим оценкам!).
Таким образом, для корректного применения указанных нормативов добычи на уровне
охотхозяйства (3-10%) необходимо либо снижать ошибки численности, либо увеличивать
нормативы изъятия. Последнего не трогаем. А как снизить ошибку? Ответ единственный
– увеличить выборку, т.е. длину маршрутов. И до каких значений? В среднем до 8-15 тыс.
5
км/охотхозяйство(!). Тогда ошибки упадут примерно до 10%. Это по тетереву. Глухаря
во многих регионах меньше, выборки должны быть еще больше. Оставим вопрос о
реальности таких работ, обратим внимание на их целесообразность. Столь активное
движение людей (учетчиков) по угодьям способно разогнать любую живность, которая
негативно реагирует на фактор беспокойства.
Следовательно, корректная реализация указанных в приказе квот (3-10%) по
отдельным хозяйствам невозможна. Из-за очень низкой точности оценок численности,
получаемых на этом уровне, высока вероятность существенного превышения
устанавливаемых квот. Превышения непреднамеренного и неподдающегося контролю.
Фактически нам предписывают рассчитывать квоты от почти неизвестной численности.
Общее управление ресурсами
А как же выходили из этого затруднения раньше? Неужели не подозревали об
огромном разрыве между точностью оценок численности и величинами допустимого
изъятия? Почему же? Прекрасно знали об этом. А потому переносили принятие решений о
квотах на более высокий уровень, в частности на региональный, что, кстати, является
популярной мировой практикой. Тем самым резко повышалась величина выборки.
Например, статистическая (только статистическая!) ошибка численности тетерева за 2007
г. для всей Московской области в целом, судя по моим расчетам, составляет ± 10,4%. Если
учесть, что в ХХ в. нормы изъятия курообразных птиц в России практически не
опускались ниже 10%, то существовавший ранее принцип квотирования следует признать
корректным. Однако использование ресурсов ведется непосредственно в охотхозяйствах
или на землях резервного фонда. И как же выделенная на регион квота должна
распределяться в его пределах? Каковы механизмы этого распределения? Какими они
были до появления обсуждаемого приказа? К сожалению, по этому вопросу отечественная
и мировая практика существенно расходились.
Во многих странах мира зоологи имели адекватное представление об огромных
различиях между ошибками численности и величинами допустимого изъятия (см.,
например, Skalski et al., 2005). Однако даже в этих странах пристальное внимание к
эксплуатируемым популяциям начало трансформироваться в специальные исследования
только после ощутимого оскудения ресурсов. Эти исследования направлялись на изучение
разнообразных популяционных показателей региональных группировок (чаще всего их
демографических переменных), а также на выяснение связей этих переменных с
условиями среды. Большинство этих исследований, начатых еще в прошлом веке, ведется
и поныне, уже в мониторинговом режиме с усилением/ослаблением внимания к тем или
иным параметрам в зависимости от их актуальности в конкретные периоды времени.
Одним из результатов этих работ оказалось появление в распоряжении управленческих
органов одновременно нескольких оценок состояния популяций. И все они в той или иной
мере учитываются в процессе принятия практических решений. Да, каждый из
показателей далеко не бесспорен, но их совокупность обычно дает вполне объективное
представление. Короткая и непосредственная связь между охотпользователями и
аналитиками позволяет постоянно совершенствовать методики сбора и анализа
информации. Вследствие такой политики численность большинства группировок
курообразных птиц в Европе стабилизировалась, и тренды ее устойчивого снижения
прослеживаются лишь при сокращении площадей пригодных местообитаний.
Справедливости ради следует отметить, что ошибки в управлении популяциями, включая
перепромысел, признаются нашими западными коллегами очень неохотно. Однако все
положения управления ресурсами активно обсуждаются и постоянно совершенствуются.
В такой системе научные исследования – не только полезный, но и необходимый
компонент. В результате постоянного пополнения и обновления информации эта система,
при всех ее недостатках, оказывается в целом лабильной, восприимчивой к
корректировкам, способной к развитию. Арсенал ее методов управления популяциями
6
животных разнообразен, постоянно совершенствуется и расширяется (Watson, Moss,
2008; Sahlsten et al., 2010 и др.).
Совсем иная система управления охотой сложилась в России. Хотя пространственное
распределение квот осуществлялось на региональном уровне (как и в мировой практике),
и внутри регионов это распределение осуществлялось региональными управленческими
аппаратами по всей совокупности доступной информации. Однако обсуждаемые различия
между ошибками численности и долей допустимого изъятия вообще не декларировались,
замалчивались. Мало кто из высшего руководства всей системой охоты в России имел о
них адекватное представление. На более низких управленческих уровнях об этих
различиях обычно даже не подозревали и не подозревают поныне. Отсюда и вера
большинства отечественных охотоведов в оценки численности, как в главнейший
источник разумных практических решений на любом уровне. В России эти оценки в
последние годы стали почти единственной темой научных исследований курообразных
птиц. Хотя вряд ли такие труды можно вообще называть научными: если разработаны все
методики и следует лишь выполнять их требования, о какой науке речь? Тем более что
полученные оценки численности практически не обсуждаются, и о причинах их
расхождений, пространственных или временных, остается только гадать (см. например,
Глушков и др., 2003; Состояние …, 2004; 2007; 2009): толи мор, толи миграции, толи
различий вовсе нет, и расхождения оценок определяются случайной вариацией объектов
учета.
Подстать таким оценкам численности оказываются и методы определения допустимых
норм добычи птиц (Глушков и др., 2008): эти нормы не вырабатываются по эмпирической
информации о демографии популяций, а переписываются из публикаций, подготовленных
нашими коллегами 20-50 лет назад (как, на основании чего подготовленных –
безразлично). О пространственных или временных вариациях в протекании
демографических процессов (а значит и величин допустимого изъятия) в этой монографии
нет и речи: что западная Белоруссия, что северная Эвенкия – все едино. Не удивительно
поэтому, что районные охотоведы и директора охотхозяйств почти ничего не знают о
смертности или об источниках и величинах пополнения группировок, обитающих на
подведомственных территориях, хотя именно эти показатели должны определять
параметры возможного изъятия. При таком отношении к информации не нужны никакие
исследования, инновации. Из всего арсенала методов управления ресурсами в такой
системе оказывается востребованным почти единственный – сама охота
(закрыть/открыть). И применение этого инструмента базируется только на оценках
численности. Что-нибудь проверять, уточнять бессмысленно или невозможно. Это
ситуация застывающей системы, находящейся на грани смерти, на переходе от живого к
неживому. (Энтропия зашкаливает.) Весьма вероятно, что в том числе и по причине
такого «управления» ресурсами многие почти не заселенные людьми пространства России
(колоссальные по площади), показывают крайне низкие величины плотности населения
охотничьих животных. И обсуждая (по e-mail) с западными коллегами их поездки по
нашей стране, иногда приходится читать: «Да, Вы были правы: места красивые, но
совершенно лишенные животных (указываются конкретные виды животных, которые в
России считаются обычными – В.Б.), мы не видели даже следов их присутствия».
Наша Служба мониторинга способна (или недавно был способна) оценивать
численность животных с относительно высокой точностью только для всей России в
целом, возможно ее крупных частей (Борщевский, 2011). Уровень ниже регионального
существует для этой структуры ТОЛЬКО как источник сбора информации,
необходимой для обеспечения точности оценок численности на более высоких уровнях.
Предоставлять корректные функционально значимые результаты «вниз», в районы, в
охотхозяйства, да еще по «всяким там птичкам» российская Служба мониторинга
попросту не приспособлена, не для того создавалась и совершенствовалась. И ресурсов у
нее на это нет, и никогда не было. Ее главнейшая задача – выдавать результаты «наверх»,
7
федеральным чиновникам, которым проблемы отдельных хозяйств безразличны в
принципе. Не отвечают они ни за качество информации, ни за распределение квот на
таком низком уровне. И об этом говорилось прямо, никогда не скрывалось: данные по
отдельным административным районам «не достоверны» и не могут служить основанием
для принятия корректных практических решений. Очевидно, что при таком положении
дел вся система принятия решений была построена на управлении «сверху», т.е. из
федерального и региональных центров, ведь только они располагали относительно точной
мониторинговой информацией. При этом федеральный центр, обязывая все звенья
управленческой цепи предоставлять информацию «наверх», совершенно не заботился про
информационную обеспеченность своих подчиненных структур (на уровне
административных районов в регионах) или общественных объединений (уровень
отдельных охотхозяйств): «пусть сами разбираются». Да и какой прок с оценок
численности, если они получены с ошибкой ± 65%? Пользоваться средними
многолетними данными? А если они таковы, что даже примитивные расчеты вести по ним
страшновато (см. таблицу)?
Таблица. Оценки численности (экз.) глухаря и тетерева в некоторых охотхозяйствах
Подмосковья по данным ЗМУ за 2006-2010 гг. (оценки МООиР)
Вид
Хозяйство
Глухарь Белоомутское
Клинское
Серпуховское
Дмитровское
Тетерев Белоомутское
Дубненское
Дмитровское
Ногинское
Чеховское
2006
29
0
355
0
0
3919
0
0
124
2007
300
0
355
0
1186
0
1186
0
83
Год
2008
60
127
0
691
0
1511
0
0
314
2009
0
72
0
139
3194
0
3194
51
0
2010
39
0
0
121
120
83
120
424
0
В какой-то степени результаты ЗМУ могли быть полезными для региональных
охотуправлений при решении вопросов об открытии/закрытии охоты, а также о
распределении охотничьей нагрузки, т.к. давали некие представления о динамике и
размещении ресурсов внутри регионов, хотя и очень приблизительные, расплывчатые
представления. Тем не менее, для любых охотхозяйств такая ситуация означает, что у них
нет возможности получать точные и корректные указания сверху. Они не могут
вырабатывать и собственных адекватных управленческих решений на основе имеющихся
в их распоряжении данных ЗМУ; для них эти учеты – лишь дополнительный и
совершенно бессмысленный налог. Какой прок, например, N-скому охотхозяйству от
информации о том, что численность тетерева по всей России в целом составляет не 10, а
только 9,8 млн. экз.? А именно на оценки такого или близкого масштаба была и остается
нацеленной наша Служба мониторинга. В тоже время практические решения по
использованию ресурсов на уровне охотхозяйств продолжают приниматься на основании
крайне приблизительных, сомнительных данных, почти в слепую. То есть, огромный
разрыв по обеспеченности информацией между «верхами» и «низами» приводит к хаосу в
реальных делах при отсутствии оснований для беспокойства высших органов управления
этими самыми делами. Только такую систему мониторинга нам удалось построить, другой
в России нет.
Существуют, конечно, и исключения из этого правила, например, Московское
общество охотников, которое точнее следовало бы назвать централизованной ассоциацией
районных обществ. Его структура, характер информационных потоков, а также суммарная
площадь охотхозяйств (75% охотничьих угодий Московской области) создают потенциал,
который мог бы оказаться достаточным для корректного принятия многих (большинства?)
8
охотхозяйственных решений в пределах и всей ассоциации в целом, и для ее отдельных
хозяйств. Однако такие исключения не меняют общей картины.
В этом плане обсуждаемый приказ совсем не тривиален. Теперь, в соответствии с
законом об охоте, Служба мониторинга должна выдавать оценки численности по
отдельным хозяйствам. Что ж, она и раньше могла определить численность в районах, при
необходимости и в хозяйствах. С некими оговорками может это и сейчас. Но как раньше,
так и теперь все по той же методике ЗМУ, т.е. с ошибками, которые гораздо выше (в
разы!) норм допустимого изъятия. Так что же меняет такое решение? Может быть оно
принято после кардинально улучшения принципов и методов сбора и/или обработки
данных о наших группировках животных? Конечно же, нет. Зачем что-то делать, если
можно ограничиться обычной декларацией? То есть попросту выставить ситуацию так,
будто бы в России существует структура способная определять численность животных с
высочайшей точностью (с ошибкой < 3%) на любой территории, в том числе и в
отдельных хозяйствах. Нам просто-напросто предписывают черное называть белым, не
более. Это не просто традиционное замалчивание проблемы, это прямая ложь. В России
нет, не существует никаких структур, занимающихся получением точных оценок
численности животных на малых площадях: в административных районах или
охотхозяйствах. Нет в принципе. Не задумывались они никогда, и при сложившейся в
стране системе управления ресурсами были не нужны. Обращаться к Службе мониторинга
за данными по отдельным хозяйствам – значит заранее рассчитывать на крайне
приблизительные оценки, предписывая, однако, рассматривать их предельно точными. И
опираться на них при планировании изъятия по отдельным хозяйствам. Ели выбирать
между этим и старым подходом (т.е. «распределением сверху»), старый выглядит гораздо
предпочтительнее, конструктивнее. Да и менее аморальным.
Продуктивность и изъятие
Не редко для оправдания высоких норм добычи животных охотоведы используют
концепцию искусственного повышения продуктивности популяции. Величина этой
продуктивности не постоянна. В случае равенства других условий она минимальна при
уровнях численности близких к предельной емкости среды (например, в фазах пика) и
стремится к максимуму в фазах депрессии или роста. Поэтому систематическое снижение
численности должно постоянно провоцировать популяцию к производству
дополнительной продукции, т.е. большего числа потомков – потенциальных объектов
охоты. Полезно, однако, взглянуть на эту концепцию с другой точки зрения.
Чем в первую очередь обеспечивается длительность существования популяции, ее
стабильность, и, главное, резистентнось среде? Естественным отбором. Именно он
обеспечивает размножение и выживание лишь наиболее приспособленных. За право
размножаться и воспитывать потомство в естественных, не депрессированных популяциях
идет жесткая борьба. В таких популяциях глухаря молодые самцы вообще не допускаются
взрослыми на территории токовищ и лишь в очень ограниченном числе внедряются на
соседние с ними пространства, в основном по пессимальным участкам. На токовищах
обычны драки между глухарками, а их весеннее «квохтанье» раздается практически
повсеместно в течение почти всего времени суток: эти звуковые демонстрации указывают
на занятость гнездовых участков. Почти вся площадь популяции охраняется от
вторженцев любого пола и возраста. Слабым нет мета, его можно только завоевать. Да,
патологии, отклонения, гибриды появляются, но все это отсекается отбором, вид
сохраняется в первозданной чистоте. В таких же популяциях тетерева автору этих строк
никогда не удавалось добыть на токах самцов-первогодков.
Снизим плотность населения. С такого снижения нередко начинается «управление
популяциями». Да, их продуктивность может увеличиться, хотя и не всегда, и часто лишь
незначительно. Но при этом полностью исчезнет и вся социально-этологическая
компонента естественного отбора. Возможность размножаться получат все и вся,
9
жизнеспособность потомков снизится (не обязательно в первом поколении), популяция
будет накапливать разнообразные «шумы», груз генетического «мусора». У наших коллег
из Западной Европы размножение самцов-первогодков в популяциях глухая вызывает
заметное и вполне оправданное беспокойство. Для российских охотоведов высокая доля
таких самцов совершенно безразлична. Они этим вообще мало интересуются. Между тем
омоложение
совсем
нередко
сопровождает
«искусственное
разреживание»
территориальных группировок животных. Низкая плотность населения снижает
экспансивность таких группировок и негативно влияет на общую резистентность
популяций. Да, высокого обилия особей с различными патологиями (гибридов,
аберрантов и др.) обычно не наблюдается даже в депрессированных популяциях, об этом в
частности заботятся хищники. Однако в результате повышенного изъятия животных
охотниками генетическое разнообразие популяций снижается, что увеличивает
неустойчивость существования вида в целом.
В настоящее время, подавляющее большинство Российских лесов представляет собой
выведенные из климакса более или менее молодые растительные группировки: очень
густые, труднопроходимые, однообразные. В таком положении дел многие (включая
охотоведов) не без основания обвиняют эгоизм и узость взглядов лесопромышленников,
для которых сохранение старовозрастных («перестойных») лесов – лишь преступная
бесхозяйственность. В таком же эгоизме можно обвинить и охотоведов, следующих своим
принципам повышения биологической продуктивности.
Следует повнимательнее проанализировать наши вполне инфантильные взгляды на
разнообразие и возможные источники пополнения группировок наших животных. В том
числе в результате частичного пополнения за счет иммиграций, включая
несистематические подкочевки животных с соседних территорий. Это осознание позволит
критически взглянуть на практическую реализацию концепции искусственного
повышения продуктивности.
Заключение
Представленные материалы позволяют сделать ряд выводов, касающихся в основном
перспектив использования ресурсов курообразных птиц, хотя некоторые из этих
заключений актуальны и для других видов животных.
– Приоритет в разработке нормативов добычи обыкновенного глухаря и тетерева
отдается наиболее губительной охоте на токах. Для самой популярной и традиционной в
России осенней охоты, наносящей к тому же минимальный вред их популяциям, нет даже
попыток разработать такие квоты.
– Время (момент) определения численности, от которой предписывается рассчитывать
квоты, существенно удалено от времени их реализации, что делает бессмысленным такое
нормирование. Расчеты квот только по февральской численности для птиц, добыча
которых разрешается лишь осенью, включая виды, реализующие r-стратегию, совершенно
абсурдны.
– Минимальные показатели численности, которые предписывается считать
достаточными для открытия охоты, ничем не обоснованы, сильно занижены и
противоречат мировому опыту. Обозначенная процедура их применения неоправданно
упрощена, что делает ее примитивной до бессмысленности.
– Точность оценок численности многих (большинства?) видов животных на уровне
отдельных охотхояйств крайне низкая. Расчеты квот по таким оценкам могут приводить к
существенному превышению (в разы) реального изъятия над планируемым. Приказ
использовать оценки численности, получаемые в настоящее время с помощью ЗМУ, как
единственный источник для нормирования добычи – следствие абсолютного непонимания
природы этих оценок.
– Устанавливаемый приказом общий принцип расчета допустимого изъятия нереален,
т.к. в России не существует структур, способных определять численность животных с
10
необходимой для этого точностью. Старый и небезупречный принцип распределения
региональных квот «сверху», базировавшийся на поверхностных анализах динамики и
пространственного распределения ресурсов внутри регионов, представляется более
конструктивным.
– Концепция искусственного повышения продуктивности опромышляемых
группировок животных, которая часто используется для оправдания высоких норм
добычи, описывает популяционные процессы тенденциозно, односторонне. Ее
использование для обоснования указанных целей без специальных дополнительных
исследований некорректно.
Пора осознать, наконец, вопиющий примитивизм наших представлений о
численности эксплуатируемых группировок животных. Возможно, что это осознание
позволит с большей компетентностью формировать и принципы принятия решений в
системе управления охотой.
Напомню, что мной отмечены лишь немногие бросающиеся в глаза нелепости приказа.
В действительности их так много, что невольно возникает вопрос о том, зачем
охотдепратамент столь цинично демонстрирует пренебрежение и к общим принципам, и к
частным методам охотпользования, выработанным отечественной и мировой наукой? К
национальным традициям в конце концов.
В целом закон об охоте (№ 209-ФЗ) и обсуждаемый 138-й приказ в частности
подготовлены для передачи широчайших полномочий в отдельные хозяйства. Но наличие
прав предполагает и определенную ответственность. Однако о какой же ответственности
может идти речь, если весь управленческий горизонт – это уровень одного единственного
хозяйства. При этом площади большинства охотхозяйств меньше тех, что необходимы для
непрерывного протекания жизненных циклов не только у отдельных групп животных, но
часто даже у отдельных особей. Да, нетрудно в очередном законе или приказе
провозгласить, что, например, Служба мониторинга может по данным ЗМУ оценить
численность гнездящихся уток. И потребовать выполнения. И выполнят! Оценят и
ресурсы снежных людей, змеев-горынычей, мармазеток,… В Службе ведь тоже люди, им
зарплаты нужны. Отсюда и проистекает безудержное нарастание энтропии в нашей
системе управления: если безответственность превышает все мыслимые, вменяемые
пределы, то энтропия максимальна. Ее снижение возможно лишь с появлением
ответственности.
Что можно противопоставить такому мракобесию? Да почти ничего: при
неадекватности центра принятия решений система обречена. Не дожидаясь коллапса,
можно попытаться законсервировать ситуацию. В частности региональные
спецуполномоченные органы могли бы отвергать заявки с квотами на добычу животных,
которые, в соответствие с законом об охоте (статья 24), должны направляться им на
утверждение из отдельных хозяйств. И разрешать добычу только в тех объемах, которые
представляются допустимыми с регионального аналитического уровня. Да, далеко не
безупречного, но несравнимо более информативного, чем уровень отдельного
охотхозяйства.
Впрочем, такая консервация системы (с помощью не утверждения квот) возможна
лишь при нормальном функционировании других элементов управления, поскольку все
той же 24-й статьей закона об охоте предусмотрено обращение в суд со стороны
охотхозяйства при несогласии с выделяемыми ему квотами. С точки зрения здравого
смысла аргументации практически любого регионального спецуполномоченного органа
должно быть вполне достаточно для отклонения заявок отдельных хозяйств и их
судебных исков (суть отказа: «квоты рассчитаны по примитивнейшим материалам,
дающим чрезвычайно приблизительные, неточные оценки»). Тем не менее, совсем не
факт, что судебный элемент системы среагирует на нее адекватно. Однако, в этом вопросе
даже временные и единичные выигрыши весьма существенны, т.к. отдаляют момент
катастрофы и могут смягчить конкретные ситуации ее протекания.
11
ЛИТЕРАТУРА
Борщевский В.Г. Практическая значимость оценок численности птиц, полученных с
помощью зимних маршрутных учетов // М. 2011. 18 с. http://www.biodat.ru/doc/lib/borbirds.doc
Глушков В.М., Граков Н.Н., Гревцев В.И., Карпухин И.С. и др. Учеты и современное
состояние ресурсов охотничьих животных. Киров. 2003. 128 с.
Глушков В.М., Гревцев В.И., Козловский И.С., Колесников В.В. и др. Нормирование
использования ресурсов охотничьих животных. Киров. 2008. 176 с.
Кириков С.В. Птицы и млекопитающие в условиях ландшафтов южной оконечности
Урала. М.: изд-во АН СССР. 1952. 441 с.
Кузьмина М.А. Тетеревиные и фазановые СССР. Эколого-морфологическая
характеристика. Алма-Ата: Наука. 1977. 295 с.
Состояние ресурсов охотничьих животных в Российской Федерации в 2000-2003 гг. М.:
изд-во ГУ Центрохотконтроль. 2004. 213 с.
Состояние ресурсов охотничьих животных в Российской Федерации в 2003-2007 гг. М.:
изд-во ФГУ Центрохотконтроль. 2007. 164 с.
Состояние ресурсов охотничьих копытных животных, медведей, соболя, бобра, выдры и
их добыча в Российской Федерации в 2003-2008 гг. М.: изд-во ФГУ
Центрохотконтроль. 2009. 96 с.
Couturier M., Couturier A. Les coqs de bruyère Tetrao uogallus urogallus L., Lyrurus tetrix
tetrix L. Boulogne: ed. F.Dubusc. 1980. T. 2. P. 660-1529.
Hjeljord O., Wegge P., Rolstad J., Ivanova M., Beshkarev A.B. Spring summer movements of
male capercaillie Tetrao urogallus: A test of the “landscape mosaic” hypothesis // Wildlife
Biology. 2000. V. 6. P. 251-256.
Martin K., Doyle C., Hannon S., Mueller F. Forest grouse and ptarmigan // Ecosystem dynamics
of the boreal forest. The Klaune project. Eds.: C.J.Krebs, S.Boutin, R.Boonstra. Oxford Univ.
Press. Oxford. 2003. P. 240-260.
Sahlsten J., Wickström F., Höglund J. Hazel grouse Bonasa bonasia population dynamics in a
fragmented landscape: a metapopulation approach // Wildlife Biology. 2010. V. 16. P. 35-46.
Skalski J.R., Ryding K.E., Millspaugh J.J. Wildlife demography: Analysis of sex, age, and
counting data. Academic Press. San Diego. California. 2005. 636 p.
Watson A., Moss R. Grouse. The natural history of British and Irish species. London: Collins ed.
2008. 529 p.
12