Document 4949157

«…Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым делом
бросились к пёстро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».
…Абрикосовая дала обильную жёлтую пену, и в воздухе запахло
парикмахерской…» (гл. 1)
«…И
доказательств
никаких не требуется, ответил
профессор и
заговорил негромко, причём
его
акцент
почему-то
пропал: - Всё просто: в
белом плаще с кровавым
подбоем,
шаркающей
кавалерийской
походкой,
ранним
утром
четырнадцатого
числа
весеннего месяца нисана…»
(гл. 1)
«…Трамвай
накрыл Берлиоза, и
под решётку
Патриаршей аллеи
выбросило на
булыжный откос
круглый тёмный
предмет.
Скатившись с
этого откоса, он
запрыгал по
булыжникам
Бронной.
Это была
отрезанная голова
Берлиоза…» (гл. 3)
«…Иван ахнул, глянул вдаль и
увидел ненавистного
неизвестного. Тот был уже у
выхода в Патриарший переулок,
и притом не один. Более чем
сомнительный регент успел
присоединиться к нему. Но это
ещё не всё: третьим в этой
компании оказался неизвестно
откуда взявшийся кот,
громадный, как боров, чёрный,
как сажа или грач, и с
отчаянными кавалерийскими
усами. Тройка двинулась в
Патриарший, причём кот
тронулся на задних лапах.
Иван устремился за злодеями
вслед и тотчас убедился, что
догнать их будет очень
трудно…» (гл. 4)
«…Пропустив мимо себя все три вагона, кот вскочил на заднюю дугу
последнего, лапой вцепился в какую-то кишку, выходящую из стенки, и
укатил, сэкономив таким образом гривенник…» (гл.4)
«…И приведение, пройдя в
отверстие трельяжа,
беспрепятственно вступило на
веранду. Тут все увидели, что это
– никакое не приведение, а Иван
Николаевич Бездомный –
известнейший поэт.
Он был бос, в разодранной
беловатой толстовке, к коей на
груди английской булавкой была
приколота бумажная иконка со
стёршимся изображением
неизвестного святого, и в
полосатых белых кальсонах. В
руке Иван Николаевич нёс
зажжённую венчальную свечу.
Правая щека Ивана Николаевича
была свеже изодрана…» (гл.5)
«…Шагнуть-то он
шагнул, но
остановился в
изумлении в дверях и
даже вздрогнул.
За столом покойно
сидел неизвестный,
тощий и длинный
гражданин в
клетчатом пиджачке,
жокейской шапочке и
в пенсне… ну,
словом, тот самый…»
(гл.9)
«…Пересчитав деньги,
председатель получил от
Коровьева паспорт
иностранца для временной
прописки, уложил его, и
контракт, и деньги в
портфель и, как-то не
удержавшись, стыдливо
попросил
контромарочку…» (гл.9)
«…- Три, четыре! – поймал из воздуха колоду карт, стасовал её и лентой
пустил коту. Кот ленту перехватил и пустил её обратно. Атласная змея
фыркнула, Фагот раскрыл рот, как птенец, и всю её, карту за картой, заглотал.
(гл.12)
«…Он крикнул: - Три! –
сверкнуло, бухнуло ,и
тотчас же из-под купола,
ныряя между трапециями,
начали падать в зал белые
бумажки.
Они вертелись, их
разносило в стороны,
забивало на галерею,
откидывало в оркестр и на
сцену. Через несколько
секунд денежный дождь,
всё густея, достиг кресел,
и зрители стали бумажки
ловить…» (гл.12)
«…- Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы. Чёрт их
знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти
цветы очень отчётливо выделялись на чёрном её весеннем пальто. Она
несла жёлтые цветы! Нехороший цвет…» (гл. 13)
«… Ломая ногти, я
раздирал тетради, стоймя
вкладывал их между
поленьями и кочергой
трепал листы. Пепел по
временам одолевал меня,
душил пламя, но я
боролся с ним, и роман,
упорно сопротивляясь,
всё же погибал. Знакомые
слова мелькали передо
мной, желтизна
неудержимо поднималась
снизу вверх по
страницам, но слова всётаки проступали и на ней.
Они пропадали лишь
тогда, когда бумага
чернела и я кочергой
яростно добивал их…»
(гл.13)
«…Варенуха, карауля дверь,
подпрыгивал возле неё,
подолгу застревая в воздухе
и качаясь в нём.
Скрюченными пальцами он
махал в сторону Римского,
шипел и чмокал,
подмигивал девице в окне.
Та заспешила, всунула
рыжую голову в форточку,
вытянула сколько могла
руку, ногтями начала
царапать нижний шпингалет
и потрясать раму. Рука её
стала удлиняться, как
резиновая, и покрылась
трупной зеленью…» (гл. 14)
«…За огромным письменным
столом с массивной
чернильницей сидел пустой
костюм и не обмакнутым в
чернила сухим пером водил по
бумаге. Костюм был при
галстухе ,из кармашка костюма
торчало самопишущее перо, но
над воротником не было ни
шеи, ни головы, равно как из
манжет не выглядывали кисти
рук. Костюм был погружён в
работу и совершенно не
замечал той кутерьмы, что
царила кругом. Услыхав, что
кто-то вошёл, костюм
откинулся в кресле, и над
воротником прозвучал хорошо
знакомый бухгалтеру голос
Прохора Петровича…» (гл. 17)
«…Войдя туда, куда его
пригласили, буфетчик даже про
дело своё позабыл, до того его
поразило убранство комнаты. <…>
Перед камином на тигровой шкуре
сидел, благодушно жмурясь на
огонь, чёрный котище. Был стол,
при взгляде на который
богобоязненный буфетчик
вздрогнул: стол был покрыт
церковной парчой. На парчовой
скатерти стояло множество
бутылок – пузатых,
заплесневевших и пыльных.
Между бутылками поблёскивало
блюдо, и сразу было видно, что это
блюдо из чистого золота. У камина
маленький рыжий, с ножом за
поясом, на длинной стальной
шпаге жарил куски мяса, и сок
капал в огонь, и в дымоход уходил
дым…» (гл. 18)
«…- Да вчера, Маргарита Николаевна, милиция человек сто ночью забрала.
Гражданки с этого сеанса в одних панталонах бежали по Тверской…» (гл.19)
«…Удивлённая
Маргарита Николаевна
повернулась и увидела
на своей скамейке
гражданина, который,
очевидно, бесшумно
подсел в то время, когда
Маргарита загляделась
на процессию… <…>
- Да, - продолжал
неизвестный гражданин,
- удивительное у них
настроение. Везут
покойника, а думают
только о том, куда
девалась его голова!...»
(гл. 19)
«…На тридцатилетнюю
Маргариту из зеркала
глядела от природы
кучерявая черноволосая
женщина лет двадцати,
безудержно хохочущая,
скалящая зубы…» (гл.20)
«…Маргарита рванула
штору в сторону и села на
подоконник боком, охватив
колено руками. Лунный
свет лизнул её с правого
бока. Маргарита подняла
голову к луне и сделала
задумчивое и поэтическое
лицо. Шаги стукнули ещё
раза два и затем внезапно
стихли. Ещё
полюбовавшись на луну,
вздохнув для приличия,
Маргарита повернула
голову в сад и
действительно увидела
Николая Ивановича,
проживающего в нижнем
этаже этого самого
особняка…» (гл.20)
«…Прицелившись, чтобы
не задеть какой-нибудь
провод, она покрепче
сжала щётку и во
мгновение оказалась выше
злополучного дома…»
(гл.21)
«…- Позвольте мне, - тихо
попросила Маргарита.
Воланд пристально
поглядел на неё и
пододвинул к ней колено.
Горячая, как лава, жижа
обжигала руки, но
Маргарита, не морщась,
стараясь не причинять
боли, втирала её в
колено…» (гл.22)
«…Супруга господина
Жака уже становилась
перед Маргаритой на одно
колено и, бледная от
волнения, целовала колено
Маргариты…» (гл.23)
«…и на этом блюде
Маргарита увидела
отрезанную голову человека
с выбитыми передними
зубами. Продолжала стоять
полнейшая тишина, и её
прервал только один раз
далеко послышавшийся,
непонятный в этих условиях
звонок, какой бывает с
парадного хода.
- Михаил Александрович, негромко обратился Воланд
к голове, и тогда веки
убитого приподнялись, и на
мёртвом лице Маргарита,
содрогнувшись, увидела
живые, полные мысли и
страдания глаза…» (гл.23)
«…Маргарита сразу узнала
его, простонала, всплеснула
руками и подбежала к нему.
Она целовала его в лоб, в
губы, прижималась к
колючей щеке, и долго
сдерживаемые слёзы теперь
бежали ручьями по её лицу.
Она произносила только
одно слово, бессмысленно
повторяя его:
-Ты… ты… ты…» (гл.24)
«…Тьма, пришедшая
со Средиземного
моря, накрыла
ненавидимый
прокуратором город.
<…> Она не спешила
отдавать свою влагу и
отдавала только свет.
Лишь только дымное
чёрное варево
распарывал огонь, из
кромешной тьмы
взлетала вверх
великая глыба храма
со сверкающим
чешуйчатым
покровом…» (гл.25)
«…молодой человек догнал
женщину и, тяжело дыша
от волнения, окликнул её:
-Низа!
Женщина повернулась,
прищурилась, причём на
лице её выразилась
холодная досада, и сухо
ответила по-гречески:
-Ах, это ты, Иуда? А я тебя
не узнала сразу. Впрочем,
это хорошо. У нас есть
примета, что тот, кого не
узнают, станет богатым…»
(гл. 26)
«…Группа всадников
дожидалась мастера
молча. Группа
всадников смотрела, как
чёрная длинная фигура
на краю обрыва
жестикулирует, то
поднимает голову, как
бы стараясь
перебросить взгляд
через весь город,
заглянуть за его края, то
вешает голову, как будто
изучая истоптанную
чахлую траву под
ногами…» (гл.31)
«…Около двух тысяч лет
сидит он на этой
площадке и спит, но когда
приходит полная луна,
как видите, его терзает
бессонница. Она мучает
не только его, но его
верного сторожа,
собаку…» (гл. 32)
«…Прямо к этому саду
протянулась долгожданная
прокуратором лунная дорога,
и первым по ней кинулся
бежать остроухий пёс.
Человек в белом плаще с
кровавым подбоем поднялся
с кресла и что-то прокричал
хриплым, сорванным
голосом. Нельзя было
разобрать, плачет ли он или
смеётся и что он кричит.
Видно было только, что
вслед за своим верным
стражем по лунной дороге
стремительно побежал и
он…» (гл.32)
«…Каждый год, лишь
только наступает
весеннее праздничное
полнолуние, под вечер
появляется под липами на
Патриарших прудах
человек лет тридцати или
тридцати с лишним.
Рыжеватый,
зеленоглазый, скромно
одетый человек. Это –
сотрудник Института
истории и философии,
профессор Иван
Николаевич Понырев…»
(эпилог)