Приложение №3 Блокада Ленинграда

Я хочу рассказать о блокаде Ленинграда словами моей бабушки.
Когда началась война, ей было 10 лет, почти как нам с вами. Жили
они тогда со своей сестрой у бабушки в Петергофе (это где мы
смотрим фонтаны).
В воскресенье 22 июня 1941 г. началась война. В этот день стояла
очень хорошая летняя погода и у нас в парке проводилась эстафета,
было много народа. Мы с сестрой пошли на девятичасовой сеанс в
кино. Смотрели фильм «Истребители». Фильм прервали в тот
момент, когда главный герой спас мальчишку от взорвавшегося
фейерверка.
Не далеко от нас (500 метров) был Финский залив. Мы из
кино всей ватагой побежали туда. На берегу было много
взрослых. На заливе шел воздушно-морской бой. Наши корабли
сражались с немецкими самолетами. Один корабль затонул.
Моряков, бросившихся в воду, немцы расстреливали из
пулеметов. Люди потом раненых и убитых вытаскивали из воды.
Нашим кораблям маневрировать было негде. Они шли по узкому
каналу, проложенному на дне финского залива (сам залив
мелководный).
Примчавшись, домой мы, в захлеб, обо всем увиденном
рассказывали бабушке. Мы подростки – приняли войну с
большим интересом. Чем могли помогали взрослым: собирали
лекарственные травы, мох «сфагнум» (использовался вместо
ваты), копали траншеи, в госпитале сматывали бинты, читали и
писали письма раненым. Что мне запомнилось, так это то что
среди населения у нас не было паники. Была какая-то
собранность, сосредоточенность.
В субботу, не помню число, кажется конец августа или начало
сентября, приехал папа, что бы забрать нас в Ленинград. В этот
же день мамин госпиталь срочно эвакуировался в Ленинград. Мы
должны были поехать с ней на последней машине, ей разрешили
взять с собой только детей. Нас уже посадили в машину, а папа с
бабушкой должны были остаться, но мама в последнюю минуту
раздумала ехать и так мы все остались в Петергофе. Машина, на
которой мы должны были ехать, была разбита прямым
попаданием и все погибли.
В Петергофе, у нас была квартира, в поселке биологического
факультета ЛГУ (Ленинградский государственный университет).
Шли тяжелые бои, и нам пришлось поселиться в подвале. Наши
солдаты вооружены были плохо, винтовка и та была не у каждого.
Мы подростки, жившие в подвале, были предоставлены сами
себе. И мы пользовались этой свободой по - своему. Дежурили на
крышах, с крыш наблюдали за схватками наших с немцами.
Однажды мы решили во что-то поиграть, собралось нас человек 15.
Это происходило возле входа в подвал, в него вела крутая каменная
лестница, закрытая металлическим навесом. Вдруг мы услышали
визг мины близкий, втянули головы в плечи, но не разбежались. Она
упала рядом с нами, шибануло нас всех волной и мы кубарем
скатились по лестнице в подвал, разбежались по углам и ждали…,
но взрыва не последовало. Через некоторое время мы поднялись на
верх и увидели, что мина спокойно лежит, сделав небольшую ямку в
булыжной мостовой. Самые смелые взяли ее в руки и стали изучать,
покрутили, повертели и бросили. Саперы потом ее открыли, а там
был песок. Нас это спасло.
В декабре нас всех из подвала вывезли в Ораниенбаум (сейчас город
Ломоносов), расселили по разным пустующим квартирам. Голод начался с
ноября 1941 г. Бабушка и папа получали по 75 гр. хлеба, а мама и мы с
сестрой по 100 гр. Хлеб был только похож на хлеб. Он был страшно черным и
мокрым, поэтому тяжелым и умещался в кулак. Состоял он из жмыха, опилок
и отрубей. У нас был самовар. Мы его утром кипятили. Мелкие кубики хлеба
складывали в тарелки и сильно солили, потом заливали кипятком и пили эту
воду, доливая ее в течение дня, а вечером перед сном съедали хлеб. Иногда
сестру посылали к военным во время обеда, и она приносила каши или
похлебки. И тогда у нас был праздник.
Зима стояла очень суровая и снежная. В домах не было ни
света, ни воды, ни канализации, ни тепла. Спали в пальто и
валенках. И никогда их не снимали.
В начале декабря папа заболел и в январе умер от голода. Мы
не могли его похоронить, он находился в квартире до середины
февраля. Люди умирали целыми семьями. Укладывали как стог сена
и сваливали на кладбище. В конце февраля умерла бабушка. После
этого заболела мама. Её забрали в госпиталь, а меня с сестрой
определили в детский дом.
В детском доме всё-таки иногда кормили, и было тепло. Каждое утро у нас не
просыпалось 10-15 человек. Я заболела, и в апреле меня поместили в изолятор.
Однажды меня посчитали мёртвой и отнесли в мертвецкую, где было много
трупов. Зачем-то туда зашла нянечка, и обнаружила, что я подаю признаки жизни.
Схватила меня в охапку, принесла в изолятор с криком: «Она живая!». И так меня
потом выходили.
В конце июня несколькими попытками через Финский залив и Ладожское озеро
нас эвакуировали в Горьковскую область.
Мою прабабушку зовут Наталья Николаевна.
Я горжусь своей бабушкой за её смелость и желание жить.