А. СКУТНЕВ ВОСПОМИНАНИЯ ДИССИДЕНТОВ КАК ИСТОЧНИК ПО ИСТОРИИ ПРАВОЗАЩИТНОГО ДВИЖЕНИЯ В РОССИИ (на основе произведения В. Буковского «И возвращается ветер…») Феномен диссидентского движения – явление судьбоносное для нашей страны. Оно обросло вымыслами и давно ждет своих исследователей. Мысль А.Б. Безбородова о том, что «историографической традиции изучения диссидентского движения в академической среде еще предстоит сложиться», можно экстраполировать на все диссидентское движение1. Окончание пятидесятилетнего срока секретности формально скоро позволит историкам работать над архивными документами 1960-х годов как с историческими источниками. Методологию пора разрабатывать сейчас. Тогда исследователь получит огромные возможности, которые предоставляются не часто. Еще будут живы многие диссиденты, будет открыта архивная база и разработана соответствующая теория. О сложности источниковедения диссидентского движения писал А.Ю. Даниэль, некогда диссидент. С его точки зрения, большинство произведений, созданных диссидентами, удручающе однообразны – «почти все они описывают конкретные случаи политических преследований либо являются публицистикой на ту же тему»2. Однако А.Ю. Даниэль оценивает их прежде всего «однообразные» как писатель. произведения Для предстают профессионального в ином свете. историка По сути, Безбородов А.В. Феномен академического диссидентства в СССР. М.: РГГУ, 1998. С. 9. Даниэль А.Ю. Диссидентство: культура, ускользающая от определений? // РОССИЯ / RUSSIA. Вып. 1 [9]: Семидесятые как предмет истории русской культуры. М.: О.Г.И., 1998. С. 111–124 // http://ec-dejavu.net/d-2/Dissident.html. 1 2 произведение В. Буковского «И возвращается ветер…», вышедшее в свет в 1978 г. в Париже, – бесценный источник, повествующий о зарождении и становлении правозащитного движения (таких объемных источников не слишком много1. Например, можно упомянуть работу А. Амальрика «Нежеланное путешествие в Сибирь»). По мнению В. Буковского, только с процесса над Синявским и Даниэлем и изгнания Тарсиса начинается активная фаза движения с неотъемлемым интересом западных СМИ. С этим же согласны и другие диссиденты. А.Ю. Даниэль аналогично отделяет вторую половину 1960-х годов от предшествовавшей эпохи2. В. Буковский говорит: «После истории Тарсиса и дела Синявского и Даниэля Запад впервые заинтересовался реальным положением вещей у нас. Приоткрылся лишь самый краешек завесы, но даже это немногое вызвало шторм возмущения. Что же будет, если они увидят все?» Со временем интерес к диссидентам не ослаб, а лишь усилился3. В. Буковский дает важную характеристику движения диссидентов. В частности, то, что у движения «не было руководителей и руководимых, не распределялись роли, никого не втягивали и не агитировали. Но при полном отсутствии организационных форм деятельность этого содружества была поразительно слаженной. Со стороны не понять, как это происходит. КГБ по старинке все искал лидеров да заговоры, тайники и конспиративные квартиры и каждый раз, арестовав очередного "лидера", с удивлением обнаруживал, что движение от этого не ослабло, а часто и усилилось»4. А.Ю. Даниэль подчеркивает, что «диссидентство – это никакое не движение, Буковский В. И возвращается ветер… Париж, 1978 // http://www.vehi.net/samizdat/bukovsky.html. 2 Даниэль А.Ю. Указ. соч. 3 В. Буковский в своем произведении 1981 г. «Письма русского путешественника» (http://www.gramotey.com/?open_file=1269093372) отметил, что «интерес и симпатии общественного мнения к нашим проблемам как раз в тот момент были огромны, желание помочь, понять, поддержать невероятное. Наше движение стремительно выходило на мировую арену, становясь фактором международной политики, отчего у него появились могущественные враги». 4 Буковский В. И возвращается ветер… Париж, 1978 // http://www.vehi.net/samizdat/bukovsky.html. 1 а, скорее, совокупность общественных движений и индивидуальных поступков, разнородных и разнонаправленных (а зачастую противонаправленных) по своим целям и задачам»1. Этот факт ясно показывает, что диссиденты были людьми иной политической культуры, с активной гражданской позицией, в отличие от господствовавшего в СССР подданнического типа политической культуры. Отмечая сплоченность, В. Буковский признает и малочисленность движения: «…по стране сидело нас, политических, никак не больше двух десятков тысяч»2. Другой характерной чертой было отсутствие надежды на крушение советской системы. Все-таки большинство диссидентов в СССР, как и советологи на Западе, либо всерьез не верили в возможность развала СССР в период 1960–1970-х3 годов, либо предполагали осуществление подобного варианта в далекой перспективе. В. Буковский пишет об этом: «Победы мы не ждали – не могло быть ни малейшей надежды на победу. Но каждый хотел иметь право сказать своим потомкам: "Я сделал все, что мог. Я был гражданином, добивался законности и никогда не шел против своей совести". Шла не политическая борьба, а борьба живого против мертвого, естественного с искусственным. Никто не "поручал" Гинзбургу собирать материалы процесса Синявского и Даниэля (так называемую "Белую книгу"), а Галанскову – литературный сборник "Феникс-66". Никто не заставлял Дашкову все это печатать, а нас с Витькой Хаустовым – устраивать демонстрацию, когда их арестовали». Оказавшись за границей, В. Буковский ощутил, что и здесь общество настроено на вынужденное сотрудничество, а не на борьбу с СССР. В работе «Московский процесс» он пишет о том, что «стоило мне отозваться негативно на этот вопрос (разрядка – прим. авт.) и связанный с ним вопрос о Даниэль А.Ю. Указ. соч. Буковский В. Указ. соч. 3 Мнение А. Амальрика, выраженное им в книге «Просуществует ли СССР до 1984 года», можно воспринимать как единичное явление, не отражающее мнение большинства. 1 2 "социализме с человеческим лицом", как я тут же ощутил охлаждение, а то и враждебность даже центристской прессы, не говоря уж о левой»1. При этом В. Буковский постоянно приводит бесчисленные примеры того, как советская система, особенно судебная и петенциарная системы, пришли в негодность и находятся в состоянии глубокого внутреннего кризиса. Так, он пишет: «…не было больше того революционного пыла и рвения – расстрелял его Сталин в 30–40-е годы. Все больше деревенел аппарат, захватывали его чиновничья апатия, боязнь ответственности, боязнь начальства, добротное бюрократическое равнодушие. Обросли законами, инструкциями, постановлениями, и не всегда понятно было, как их толковать. Лучше всего, конечно, доложить наверх и ждать распоряжений. Сверху же распоряжаться не спешили. Сверху любили в основном наказывать чиновников за нерадивость, спускали все новые инструкции, постановления, которые опять надо было истолковывать как-то, примирять их вечные противоречия»2. В тюрьме отсутствовали кодексы и элементарно конституция. Сам суд предстает в произведении как зависимый от власти, где судьи не знают процессуальных норм, а состязательность процесса является фикцией. Уникальность воспоминаний В. Буковского заключается в их освещении «внутренней кухни» диссидентского движения, мыслей, разговоров его участников, дебатов вокруг тактики и принятия решений. А.Ю. Даниэль прав только отчасти, когда говорит: «…мы совершенно не можем из собственно диссидентских документов выяснить, условно говоря, модно ли было в диссидентской среде ходить в баню или на футбол, читать стихи Рейна, говорить о внешней политике или о судьбах России и закусывать после Буковский В. Московский процесс. http://belousenkolib.narod.ru. 2 Буковский В. И возвращается http://www.vehi.net/samizdat/bukovsky.html. 1 Париж – ветер… Москва, Париж, 1996. Ч. 2 1978 // // первой рюмки»1. И в произведении В. Буковского такая информация отсутствует. Однако самая главная ценность произведений диссидентов состоит именно в том, что это действительно источники о менталитете советских граждан2. Только они повествуют о культуре не массовой, а о культуре, по сути, маргинальной, отличающейся от принятой в СССР. Советское общество сплошь состояло из недосказанных, скрытых знаков и негласных табу. Понять их непосвященным (иностранцам и молодежи современной России) невероятно сложно. Многие вещи нигде не описаны, кроме как в произведениях диссидентов, например, печально знаменитые «психушки» для политических заключенных. О порядках советской психбольницы с позиции «больного» узнать невозможно, в силу логики в них традиционно содержатся душевнобольные, которые не могут создать воспоминания, могущие стать предметом публикации. И только в СССР в подобные заведения попадали люди с литературным талантом и трезвой памятью. В. Буковский описал издевательства над больными: то, как у врача Позднякова «было два излюбленных приема: "три на пять" и "галифе". "Три на пять" – это три укола сульфазина по 5 кубиков каждый, два в ягодицы и один под лопатку. После такой процедуры наказанный чувствовал себя словно на кресте распятым – ни рукой, ни ногой пошевелить нельзя от боли. И температура 41°. "Галифе" называлась процедура накачивания физраствора в ляжки, от чего они раздувались действительно, как галифе. Боль адская, и ходить невозможно». Особенно интересны зарисовки простой, обычной, бытовой стороны жизни в советской тюрьме, например, описание мира «блатных». Место тюрьмы в советской цивилизации особое. Оно не отражалось в официальной историографии. Диссиденты в силу литературных и личных способностей – Даниэль А.Ю. Указ. соч. После 1991 г. произведений о советской культуре и быте вышло много. Достаточно вспомнить книгу А. Козлова «Козел на саксе» (М.: Вагриус, 1998), по мотивам которой снят известный фильм «Стиляги». 1 2 одни из немногих, кто обращал внимание на это явление. Так, в работе А. Синявского этому вопросу посвящен отдельный параграф1. В. Буковский также не раз касается данного вопроса, описывая свои отношения с настоящими ворами. В работе он пишет о том, что «уголовники добровольно помогали таскать на этапах мои мешки с книгами, делились куревом и едой. Просили рассказать, за что мы сидим, чего добиваемся, с любопытством читали мой приговор и только одному не могли поверить – что все это мы бесплатно делаем, не за деньги. Очень их поражало, что за вот так запросто, сознательно и бескорыстно люди идут в тюрьму. Во Владимирской тюрьме отношения у нас с ними сложились самые добрососедские: постоянно обращались они к нам с вопросами, за советами, а то и за помощью. Мы были высшими Судьями во всех их спорах, помогали им писать жалобы, разъясняли законы, и уж, разумеется, бесконечно расспрашивали они нас о политике»2. В. Буковский уподобляет нарастание правозащитного движения снежному кому, который должен разрушить советское государство: «Удивительно, как много – при первом натиске гласности – в нашем самом безмятежном в мире государстве обнаружилось вдруг проблем: правовых, национальных, социальных, религиозных. Оказалось, что каждый день происходит столько событий - преследований, арестов и расправ, что понадобилось выпускать в самиздате раз в два месяца информационный журнал – "Хроника текущих событий". Да и вообще самиздат перестал уже быть делом чисто литературным: открытые письма, статьи, памфлеты, трактаты, исследования, монографии. И, конечно, стенограммы судов. Чем больше свирепела власть, тем больше разрасталось и крепло движение – пойди пойми теперь, кто медведь, а кто колода и что из всего этого выйдет»3. Глава 6. Параграф «Преступный мир и правящий класс» // Синявский А. Основы советской цивилизации. М., 2002. 2 Буковский В. Указ. соч. 3 Там же. 1 Не нужно думать, что диссиденты брежневской эпохи – явление исключительное для России и мира в целом. Параллели в истории существуют весьма часто. Сами методы борьбы с инакомыслящими отсылают нас к XIX веку и истории с П.Я. Чаадаевым. Только в декорациях тоталитарного государства XX века все намного жестче. С одной стороны, отличие воспоминаний диссидентов от официальных источников очень велика. С другой стороны, их художественная ценность, наверное, несколько ниже литературных произведений. Так, Синявский говорит о когорте однотипных произведений запрещенных авторов, рассказывающих о тюремной жизни в СССР. Кроме того, воспоминания диссидентов до сих пор носят политическую окраску, так как некоторые авторы весьма активно участвуют в современном политическом процессе России.