Забота адыгов об ушедших - История и культура народов Кавказа
реклама
Забота адыгов об ушедших Человек в культуре, несмотря на ту или иную степень свободы мышления и действия, всегда оказывается в ситуации нормированности своих онтологических и эсхатологических оснований жизни. При этом одним из главных определяющих, кодирующих принципов этой структуры является отношение к смерти. Даже в культурах с явным аксиологическим предпочтением жизни смерть играет роль экранирующего элемента, формирующего горизонт желания и действия. Смерть как финал и как итог жизни придает культурному образованию завершенность структуры, окончательность конфигурации1. Понимание культуры как своеобразного экрана, сквозь призму которого человек смотрит на мир, позволяет говорить о том, что и видение смерти всегда уникально в каждой этнокультурной традиции, и соответственно, оно порождает специфическое отношение к своим покойным. С незапамятных времен в адыгской среде останкам любого человека было принято оказывать чрезмерные знаки уважения, даже если при жизни его не слишком ценили. Именно в похоронных ритуалах особенно отчетливо проступают следы древнейшей культуры, которая является органической и весьма существенной частью современной. Прошлое не умирает. Оно остается с живыми и в живых, определяя сами формы дальнейшей жизни, через память, традиции, системы духовных ценностей, способы миропонимания и многое другое. Очень давно люди осознали этот принцип исторического миропонимания в форме «культа предков». Они не могли поверить в окончательность ухода своих близких из жизни, считали, что умершие живут рядом с ними, наблюдают за их поведением2. Это накладывало отпечаток на отношение к покойным. Возможно, поэтому у всех народов живые имеют обязанности перед умершими. Это особое отношение к мертвым порождалось страхами и надеждами, связанными с ожиданием загробной жизни3. Адыги на протяжении всего традиционного периода своей истории воспринимали покойников как величайшую ценность. «В характере черкесов нет, пожалуй, черты, более заслуживающей восхищения, чем их забота о павших — о бедных останках мертвого, который уже не может чувствовать этой заботы. Если кто-нибудь из соотечественников пал в бою, множество черкесов несутся к тому месту за тем, чтобы вынести его тело...»4. Количественное изобилие описаний подобного поведения при часто однообразном содержании свидетельств фиксирует повседневность и нормативность указанной программы действий. В.Потто в своем многотомном труде «Кавказская война» неоднократно описывал сходные ситуации: «Десятка три горцев в свою очередь бросились к телу, и над простертым трупом завязалась отчаянная схватка... тело переходило из рук в руки.. .»5. Адыгский этнограф Хан-Гирей пишет, что даже в случае погони «тела убитых товарищей с удивительною решительностью уносят с собою... защищая тело убитого товарища, целые партии погибают»6. Очевидец и участник последних лет Кавказской войны на стороне адыгов Т. Лапинский замечал, что «ни один труп, ни один раненый, ни одно ружье не остались в руках русских...»7. Таким образом, сталкиваемся с парадоксальной ситуацией — ценность тела одного погибшего воина значительно выше совокупной ценности жизней сражающихся, ведь известно, что черкесы подбирали «всех своих убитых, рискуя при этом подходить даже под выстрелы»8. Указанные свидетельства позволяют говорить о том, что почетной обязанностью и важнейшим долгом каждого воина, согласно хабзэ, считался вынос с поля боя раненых и убитых. В данных обстоятельствах соображения собственной безопасности в расчет не брались. Генерал царской армии Раевский, хорошо знавший психологию соперников, писал следующее: «Идя нас бой, горец дает своему брату по оружию клятву умереть вместе или вынести тело павшего товарища; неисполнение обета несет за собою посрамление, и клятвопреступник обязан содержать все семейство убитого»9. Лишь в исключительных случаях трупы могли остаться в руках врага, например, в результате тяжелого поражения, когда потери адыгов значительно превышали число оставшихся в живых. «Поражение это (в Бзиюкской битве) было столь ужасно, что множество трупов убитых абадзехов и шапсхгцев сгнило на полях, не взирая на то, что сродственникам убитых предоставлено было предать тела убиенных земле»10. Культ погибших породил характерное, специфическое для Кавказа явление — если тела остались в руках противника, то единственно возможным выходом в подобной ситуации оставался выкуп или обмен. «Тела погибших на войне выкупаются. Этим занимаются посланцы, которые приезжают обсуждать сумму выкупа за погибшего, предлагая в обмен быков, лошадей я другие предметы»11. В годы Кавказской войны вопрос о телах был предметом постоянных переговоров. К примеру, «в 1828 году во время осады к. Анапы шапсхгской первастатейной дворянин Шаганочерий Хаджи приезжал к отряду просить начальника о возвращении тел убитых накануне двух черкес»12. Н.Эсадзе сообщал о том, что «17 числа [апрель] 1838 г. прибыл в лагерь князь Керендук-Берзек, племянник известного ХаджиБерзека. Керендук прибыл просить убрать тела убитых, на что и получил разрешение»13. С аналогичной просьбой неоднократно обращались и к генералу Раевскому, который вспоминал: «По прекращении натисков неприятеля, но еще во время сильной перестрелки, ко мне явились горские старшины, прося о выкупе своих убитых, оставшихся в наших руках»14. Анализируя данные времен Кавказской войны, можно отметить частую повторяемость одного и того же сценария ведения боевых действий со стороны адыгов, когда незначительные потери на начальном этапе сражения приводили к отказу от выполнения общей боевой задачи и подменяли ее многочисленными кровавыми стычками за трупы, которых становилось все больше. Сознавая это, предводители адыгов приняли решение атаковать «не убирая ни убитых, ни раненых, пока не овладеют фортом». Однако устоявшиеся моральные нормы с трудом подвергались корректировке. Так, в 1853г. адыгам не удалось овладеть укреплением Гостагаевским именно в виду утраты эффекта внезапности, поскольку после первого залпа «всяк поспешил поднять раненого или убитого соаульника»15. В многовековом соперничестве внутри самого адыгского этноса или в случаях противостояния с соседними кавказскими народами («все различные народы, населяющие Кавказские горы, находятся всегда в войне друг с другом»16) сакральное отношение к останкам погибших воинов было оправданным, взаимным и, по-видимому, служило символом общекавказского единства. У всех горских народов уважительное отношение к трупам воинов проявляется в большей или меньшей степени, и распространяется оно даже на врагов. Демонстрация подчеркнуто уважительного отношения к останкам соперника является характерной особенностью этикетного поведения горцев. XX век также оставил нам примеры, демонстрирующие уважительное отношение к трупу врага (неприятеля, соперника/цы). 21 сентября 1971 погиб в возрасте 35 лет в автомобильной катастрофе под г. Зеленокумском Султан Н-ов17 из с. Аргудан, оставив вдову и четырех малолетних детей. Ситуация была осложнена тем фактом, что с ним погибла женщина — Дуся Х-ва из с.Ст. Черек, которую народная молва называла любовницей погибшего. В эти годы паспорт для поездки в автомобиле не был нужен, поэтому единственным документом при погибших были водительские права мужчины. Соответственно, только его семье сообщили о катастрофе. За телом мужа поехала вдова, Н-ова Роза. Она нашла в морге не только тело своего супруга, но и его любовницы, с которой была знакома. В ближайшем магазине она купила ткань на саван для обоих погибших и, завернув их, привезла тела в село (записано со слов дочери покойного). Таким образом, независимо от характера смерти и прижизненного отношения к человеку, после смерти адыги оказывали и оказывают покойному всемерное уважение. Но данные правила, как можно заметить, частично сохранившиеся вплоть до наших дней, оказались непригодными в ситуации противостояния с противником, подобных установок не имевшим. Отличное от кавказского отношение участников боевых действий на стороне царской России к мертвым зафиксировано даже в фольклорных источниках. Например, кабардинцы замечали: «умирающих своих не жалеешь»18, то есть раненых и погибших бросаешь на поле боя. И уж коли своих покойников не жалеешь, то чужих и подавно. Подтверждением может стать известная кощунственная шутка командующего войсками Кавказской линии генерала Вельяминова по поводу тел убитых черкесов, которые «.. .каждый день привешиваются перед воротами станицы. Сей последний способ весьма недурен: пускай спеют, как балыки, в ожидании выкупа»19. В 1834 г. приказом по Кавказскому Линейному войску наказной атаман генерал Верзилин запретил надругательство над телами убитых черкесов, отрубленные головы которых казаки привозили в станицы в качестве трофеев. Но самым показательным было, пожалуй, демонстративно вызывающее по- ведение царского генерала Засса, который, осуществлял надругательство над телами погибших горцев (он насаживал их головы на кол). Вот выдержки из Н.И. Лорера: «В поддержание проповедуемой Зассом идеи страха на нарочно насыпанном кургане у Прочного окопа при Зассе постоянно на пиках торчали черкесские головы и бороды их развевались по ветру»20. Одной из таких голов, по свидетельству Ф. Торнау, лично видевшего ее после освобождения из плена, на колу возле Прочного Окопа, стала голова непокорного князя Аслан-Гирея Бесланова. Известно, что его убийство было спланировано и осуществлено его двоюродным братом АделГиреем Хамурзиным как месть за отца. По мнению Б.М. Керефова21, не обошлось без тайного участия (если не без направляющей руки) генерала Засса. Иначе трудно объяснить, как голова Аслан-гирея оказалась в Прочном окопе, где ее и увидел Ф. Торнау. Народные объяснения предложены в книге Хавжоко Шаукат Муфти, где, по одной версии «когда Арслан Бесленуко (совершавший многочисленные налеты на русские отряды) умер, генерал Засс приказал выкопать его тело из земли и разорвать его на части»22, по другой, он же «выкопать из земли тело своего погибшего врага и изуродовать его только по той причине, что этот герой [Беслануко Аслан] не раз побеждал его на поле боя»23. Таким образом, с точки зрения национальной ментальности это было недопустимое посмертное демонстративное (показательное) надругательство над останками. Как следствие, на заключительном этапе Кавказской войны значительному пересмотру подвергся комплекс нравственных, этикетных и др. норм, регулировавших поведение горца в вооруженном противостоянии. И хотя адыги никогда не позволяли себе глумления над павшим противником, вышеописанное отношение некоторых военачальников царской армии стало временами порождать и в них далеко не рыцарское отношение к трупам врагов, а со временем привело к частичной трансформации собственных взглядов смерть. Черкес из Иордании Хавжоко Шаукат Муфти в своем труде «Герои и императоры в черкесской истории» приводит слова участника Кавказской войны Гереико Шаниза: «Мы долгое время пытались оставаться умеренными в наших войнах, но тирания русских и нежелание придерживаться принципов милосердия и справедливости заставили нас отойти от своей политики и вынудили нас совершать жестокие поступки и прибегать к силе, так что виноваты только они»24. К концу Кавказской войны многие очевидцы и участники событий тех лет, а также путешественники и ученые с сожалением замечают, что «обычай — лечь подле убитого товарища, но не покидать его трупа на произвол врага, был забыт совершенно»25. Не оставил без внимания трансформацию традиционного отношения к мертвым и В. Потто, писавший, что «неприятель (кабардинцы) бежал с поля битвы с такой поспешностью, что не захватил даже двух тел с поля битвы»26, или «в числе убитых кабардинцев был и один из известных владельцев, князь Кагока Татарханов, и тело его осталось на поле сражения»27. Аналогичные ситуации фиксируются и фольклорными средствами, в частности, народными песнями (историко-героическими и плачевыми). В одной из них отмечается, что «у бесленеевцев в обычай вошло в тот день — покидать убитых»28. Описание дается от имени матери-аталыка (быфыкъуэанэ), воспитавшей погибшего и брошенного на поле боя Айтека Канокова. После боя «Ижъыгумэ нысэри наф1ок1къэ»29 («Езуговых сноха переходит реку [тело забрать]»). Герой другой плачевой песни, Увжуко, умер «не подобранный никем»30, и тело его разложилось под кустом. Подобная посмертная судьба с древнейших времен воспринималась как позорная и страшная, поэтому перед поединками герои иногда заранее и самостоятельно проявляли заботу о своих останках — «прошу вас об одном: не оставьте мой труп в степи»31. Очевидно, народная эсхатология выражалась в убеждении, что продолжат посмертную жизнь только те, кто был удостоен подобающего и не потревоженного впоследствии погребения. Эта проблема особенно остро стала перед адыгами не только во время проведения боевых действий в ходе Кавказской войны, но и впоследствии, во время вынужденного переселения горцев. В гыбзэ Мухаджиретов описана их забота о телах соплеменников, умерших во время плавания: Дэ ди хъэдэ пхъэбгъуэхэу ди щ1ыбхэм ипхахэр, Ирыдагъэхыжыну жа/эурэ, псори дагъэшинэ32. (Наши доски с мертвецами, к спинам привязанные, Отобрать [и выбросить в море] грозя, нас стращают). По свидетельствам очевидцев во время плавания черкесы, покидавшие родину, не хотели бросать в море тела умерших, как того требовали перевозчики. Чтобы трупы не были выброшены насильно, некоторые привязывали их к себе на спину. А, в крайнем случае, укрепляли на доске, чтобы тело не утонуло, и спускали на воду, надеясь, что когда-нибудь его прибьет к берегу и кто-нибудь похоронит его в земле33. В данных обстоятельствах это был единственно возможное проявление традиционной заботы о покойниках. Подобное поведение наглядно демонстрирует традиционное представлении о строгой обязательности захоронения покойного в земле. Другим, не столь явным мотивом, является необходимость сохранения тела в его целостности. Лишним подтверждением может служить случай, рассказанный Хан-Гиреем: «Когда его тело (бжедугского дворянина Бияркаха) приволокли казаки к кордону... то хищная сорока бросилась на тело и острым клювом вырвала один глаз; черкесы — очевидцы этого случая — поклялись не щадить этой кровожадной птицы, и в течение зимы несколько сотен сорок пали, пронзенные пулями»34. Не только лицо, как наиболее выразительная часть тела, но и все остальные его составляющие («Ьплъпкъ пщык1ут1ыр зэхуэду», т.е. «все 12 частей тела») должны быть сохранены дои погребения. Эти 12 частей нужны были, по мнению адыгов, для нормального функционирования не только в земной, но и загробной жизни, и включали в себя (по одной из версий35) все части, соединенные с телом суставами: кисти рук и ступни ног, голени, бедра, плечи и предплечья. Только человек, имеющий их в сохранности, может быть уверен в своем благополучном посмертном будущем. В этой связи уместно вспомнить свидетельство выдающегося хирурга Н.И. Пирогова о кавказских хирургах и костоправах: «...азиатские врачи на Кавказе излечивали совершенно такие наружние повреждения (преимущественно следствия огнестрельных ран), которые, по мнению наших врачей, требовали отнятия членов, это факт, подтверждаемый многими наблюдениями: известно и то, что отнятие членов, вырезывание раздробленных костей никогда не предпринимаются азиатскими врачами; из кровавых операций, производимых ими для лечения наружных повреждений, известны только вырезывание пуль»36. Таким образом, на лицо тенденция на обязательное сохранение тела, особенно важна сохранность костей. Отражением этой древней установки на целостность тела в современной практике адыгов может служить традиция хранения ампутированных органов до смерти человека. По сообщению нашего информанта37, у двоюродного брата была ампутирована нога, и хранилась в топленном масле (предположение двоюродной сестры, так как эта тема закрыта для обсужденния) до самой его смерти, когда была захоронена вместе с телом. Здесь можно усмотреть не только заботу о сохранности, целостности тела, но и его красоте. Красота, так ценимая черкесами при жизни, играла важную роль и после смерти, что отразилось в выражении «хьэдэ дахэ» («красивый труп»). В народных песнях адыгах при описании трупа часто используют сравнения с солнцем: «И хьэдзр дыгъэм пошэс» («Его труп с солнцем соперничает»)38. Современный философ В.Янкелевич подобное поведение назвал «благоговейной некрофилией»: «Чтобы скрыть от самих себя мошенничество смерти, мы пытаемся приукрасить внешний вид трупа и возвести его в культ»39. Примечания: 1. Демичев А.В. Ориентация к-смерти // Стратегии ориентации в постсовременности. СПб., 1996. С. 157.50 2. Введение в культурологию / Под ред. Е.В.Попова. М., 1996. С.77. 3. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. Москва, 1984. С.158. 4. Лонгворт Дж.А. Год среди черкесов // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов ХШ-Х1Х вв. (Далее — АБКИЕА). Нальчик, 1974. С. 568. 5. Потто В. Кавказская война. Ставрополь, в 5 т. Т.5. 1994. С. 289-290. 6. Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик, 1992. С. 288. 7. Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. Нальчик, 1995. С.376. 8. Из истории русско-кавказской войны (Документы и материалы). Составитель A.M. Эльмесов. Нальчик, 1991. С. 175. 9. Эсадзе С. Покорение Западного Кавказа и окончание Кавказской войны. Майкоп, 1993. С.54. 10. Хан-Гирей. Указ. соч. С. 182. 11. Монпере Ф.Д. Путешествие по Кавказу, к черкесам и абхазцам, в Колхиду, Грузию, Армению и в Крым// АБКИЕА. Нальчик, 1974. С.452. 12. Хан-Гирей. Указ. соч. С. 336. 13. Эсадзе С. Покорение Западного Кавказа и окончание и Кавказской войны. Майкоп, 1993. С.45. 14. Там же. С. 54. 15. Адыгская (черкесская) энциклопедия / Гл. ред. М.А. Кумахов. М., 2006. С. 107. 16. Шарден Ж. Путешествие господина дворянина Шардена в Персию и другие восточные страны// АБКИЕА. Нальчик, 1974. С.107. 17. Информатор Темирканова Жанна Султановна, 1963г.р., КБР, с. Аргудан. 18. Кабардинский фольклор / Под ред. ГИ.Бройдо. Нальчик, 1992. С. 389. 19. Губжоков М.Н. Западные адыги в период Кавказской войны (этнокультурные аспекты). Дис. ... канд. ист. наук. Майкоп, 2001. С. 33. 20. Лорер Н.И. Записки моего времени // Мемуары декабристов. М., 1988. С. 518; Из истории русско-кавказской войны (Документы и материалы). С.4. 21. Адыгские песни времен Кавказской войны / Под ред. Кажарова В.Х. Нальчик, 2005. С.373. 22. Хавжоко Шаукат Муфти. Герои и императоры в черкесской истории. Нальчик, 1994. С. 176. 23. Там же. С. 224. 24. Там же. С. 179. 25. Кешев А.-Г. Записки черкеса / Вступ. статья и подг. к печати Р.Х. Хашхожевой. Нальчик, 1988. С.116. 26. Потто В. Указ. Соч. Т.2. С.361. 27. Там же. 28. Кабардинский фольклор / Под ред. Г.И.Бройдо. Нальчик, 1992. С.383. 29. Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов / Под ред. Е.В. Гиппиуса. М., 1986. Т.З. 4.2. С.77-79. 30. Там же. С.381. 31. Там же. С.412. 32. Адыгские песни времен Кавказской войны... С.354. 33. Тамже. С.353. 34. Хан-Гирей. Черкесские предания. Нальчик, 1989. С.254. 35. Информатор Озрокова Аслижан Лукмановна, 1917 пр., КБР, с. Черная речка. 36. Пирогов Н.И. Отчет о путешествии по Кавказу. М., 1952. С.69. 37. Информатор Темирканова Жанна Султановна, 1963 г.р., КБР, с. Аргудан. 38. Адыгские песни времен Кавказской войны... С. 130. 39. Янкелевич В. Смерть. М., 1999. С.236.
