Задание выполнил аспирант Соловьев М.Н., каф. БТС, ФИБС

Задание выполнил аспирант Соловьев М.Н., каф. БТС, ФИБС
Бродский Иосиф. Нобелевская лекция. Краткое содержание.
Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего
оказаться на этой трибуне – большая неловкость и испытание.
Ощущение это усугубляется памятью о
тех, кого эта честь миновала. Вас может примирить с подобным положением только то простое соображение,
что, окажись на этой трибуне Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Роберт Фрост, Анна Ахматова, Уинстон
Оден, они невольно тоже испытывали бы некоторую неловкость. Эти тени смущают меня постоянно, в
лучшие свои минуты я кажусь себе как бы их суммой, но всегда меньшей, чем любая из них в отдельности. Я
назвал лишь пятерых, чье творчество и чьи судьбы мне дороги – не будь их, я не стоял бы сегодня здесь. Если
искусство чему-то и учит, то именно частности человеческого существования. Многое можно разделить: хлеб,
ложе, убеждения, возлюбленную – но не стихотворение, скажем, Райнера Марии Рильке. Оно обращается к
человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые, без посредников, отношения. Повелители масс за это
недолюбливают искусство – там они обнаруживают на месте ожидаемого согласия и единодушия равнодушие
и разноголосие. Оно вписывает "точку-точку-запятую с минусом" вместо видимых ими ноликов. Является ли
человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтобы прожить свою собственную, а не
навязанную или предписанную извне жизнь. До тех пор пока государство позволяет себе вмешиваться в дела
литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства. Подлинной опасностью для писателя
является возможность оказаться загипнотизированным его, государства, временными очертаниями.
Философия государства – всегда "вчера"; язык, литература – всегда "сегодня" и часто даже "завтра".
Обладающее собственной генеалогией, динамикой, логикой и будущим, искусство не синонимично, но
параллельно истории, и оно часто оказывается "впереди прогресса", впереди истории, основным
инструментом которой является клише, порицаемое в литературе. Всякая новая эстетическая реальность
уточняет для человека реальность этическую. Эстетический выбор всегда индивидуален, и эстетическое
переживание – всегда переживание частное. Человек со вкусом, менее восприимчив к повторам и
ритмическим заклинаниям, свойственным политической демагогии. Если тем, что отличает нас от прочих
представителей животного царства, является речь, то литература и поэзия представляют собой нашу видовую
цель. Подразделение людей на интеллигенцию и всех остальных представляется мне неприемлемым, в этом
смысле равенство нам гарантировано от природы. Роман или стихотворение – разговор крайне частный, в
котором писатель равен читателю. Равенство это – равенство сознания, которое потом определяет поведение
индивидуума – произведение литературы обрекает человека на роль исполнителя. И другого будущего, кроме
очерченного искусством, у человека нет. Как система нравственного страхования она куда более эффективна,
нежели та или иная система верований или философская доктрина. Тяжкое преступление – пренебрежение
книгами, их не-чтение, за которое человек расплачивается всей своей жизнью, а нация – историей. Я полагаю,
что для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного затруднительнее, чем для человека,
Диккенса не читавшего. Поколение, к которому я принадлежу, оказалось способным сочинить музыку после
Аушвица. Это поколение явилось в мир, теоретически чтобы продолжить то, что должно было прерваться в
этих крематориях, но тот факт, что не все прервалось – есть заслуга моего поколения, и я горд своей к нему
принадлежностью. Существовал, вероятно, другой путь – путь дальнейшей деформации. Если мы от него
отказались, то потому что выбор на самом деле был не наш, а эстетический выбор культуры. То, что в
просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка. Когда человек берется за перо
появляется ощущение вступления в прямой контакт с языком, впадение в зависимость от оного. Зависимость
эта абсолютная, деспотическая, но она же и раскрепощает. Поэт есть средство существования языка, тот кем
язык жив. Начиная стихотворения, поэт не знает, чем оно кончится, и порой оказывается очень удивлен тем,
что получилось, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал. Это и есть тот момент, когда будущее
языка вмешивается в его настоящее. Стихотворение – колоссальный ускоритель сознания, мышления,
мироощущения. Человек, находящийся в подобной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом.