воспоминания Зайковой Л.А

Людмила
Алексеевна
Зайкова
Воспоминания Людмилы Алексеевны Зайковой
(Воробьевой Люды)
На начало войны мне не исполнилось еще 5-ти лет, поэтому я еще не
понимала этого страшного слова. Ходила в детский сад. Мы, детсадники,
наблюдали за тем, как взрослые копали траншеи у почты. Из земли
выкатывались черепа, большие и маленькие. Детсадники нанизывали их на
палки и носили. (Где же были воспитатели?)
Выкапывались и гробы. Как я теперь поняла, здесь было очень древнее
кладбище: гробы были долбленые.
Готовили бомбоубежище. В настоящее время от него осталось небольшое
углубление.
Бомбоубежище готовилось еще у конторы леспромхоза, где вместе с другими
мужчинами работал и мой отец.
Теперь на месте этого бомбоубежища огород у дома Шаровой Александры
Васильевны, он как бы на горке, приподнятый.
Мой отец, Воробьев Алексей Михайлович, работал инспектором охраны
леса, его на войну не брали, был на «брони».Лес нужен был стране,
организовывались леспромхозы, строили лесозаготовительные посёлки:
Маленга, Вирандозеро, на станции Колежма. В начале войны была
проложена железная дорога.
1942 год для нашей семьи очень тяжелый, как можно было выдержать
столько?
20.02.1942 годы - умерла от воспаления легких 4-х месячная сестричка
Александра.
Страшный апрель:
4.04.1942 года - не стало бабушки, папиной мамы, Екатерины Филипповны.
20.04.1942 года - умирает мамина мать, бабушка Анна Андреевна
27.04.1942 года- не стало моей старшей сестры Евгении, ей было 9 лет. Я
помню, она пришла из школы, сказала что им делали уколы, поднялась
температура, я ей подносила питье, затем ее положили в больницу, оттуда
она уже не вернулась.
За это время не стало бабушек и сестер, но самое страшное, как я узнала
позже, 14 октября 1942 года погиб и мой отец.
Пять человек в один год!
Папу на войну мы провожали солнечным днем, было тепло, мы с 3-х летней
сестренкой Верой шли впереди родителей, дошли до моста, а мама с папой
пошли дальше. Мы стояли у моста и махали им вслед, пока они не скрылись
за поворотом дороги на станцию. Тогда мы не знали, куда он уезжал, не
знали, что проводили его навсегда.
Вернулись домой, сели у большой пестрой кастрюли полной конфетдраже(изюм в шоколаде).Это были последние конфеты нашего детства.
До ухода папы на войну мы жили хорошо, занимали нижний этаж дома, у
папы была большая библиотека, от пола до потолка все книги, книги, как в
библиотеке. Мама за папой и бабушками жила, как за каменной стеной. И
вдруг осталась одна на всем белом свете, родни нас здесь не было никакой.
В конце 1942 или в начале 1943 года наш дом заняла воинская часть, нас
потеснили в кухоньку, в которой стояла русская печь, кровать, стол и
шкафчик. Маме пришлось идти работать в колхоз. Ей было 32 года, она до
того нигде не работала, жила с матерью, потом вышла замуж.
Колхозная работа-это труд рабов, без оплаты, без отпусков, с раннего утра до
позднего вечера. В селе уже нет в живых колхозника. Мы, маленькие,
оставались без всякого присмотра взрослых.
Родители переехали из деревни Пертозеро в 1939 году, купили дом, даже два
с семьей Поздняковых. С Поздняковым Александром Максимовичем были
друзьями с детства. Дядя Саша(мой крестный) погиб под Ленинградом в
1941 гожу Валентина Ивановна осталась вдовой в 27 лет с тремя детьми, ей
тоже пришлось идти работать в колхоз. Их тоже выселили в кухню.
Уходя на войну, папа наказывал нашу корову держать вместе с тетей Валей,
чтобы было легче. Это было наше спасение от голода. День корову доила и
кормила мама, другой день тетя Валя. В колхозе получали на трудодни возмешок сена, мешок капусты или турнепса. Денег почти не давали. А еще,
имеющие скот, должны были сдавать подразверстку, что-то много. Каждый
день сдавали молоко, которое на пункт приема носила я.
С едой становилось все труднее, были хлебные карточки, хлеб был тяжелый,
черный, давали совсем маленькие кусочки. Мама делила, оставляла на вечер,
прятала от нас. Мы же находили. Погрызем корочки, как мышки, и положим
обратно, до ее прихода. Есть хотелось очень.
От папы остались деньги на сберкнижке. Мама у поезда покупала буханку
хлеба за 200 рублей, а пенсия на двоих была 204 рубля. Купленный,
настоящий хлеб она меняла на солдатский. Давали больше буханки, но хлеб
был почему-то с горечью, с какой-то примесью. До сих пор при
воспоминании горечь во рту. Мама продавала, меняла вещи на еду. Материю,
платки, сарафаны, перину, подушки, лишние папины вещи. Был полный
сундук большой всякого добра, а потом стал пустым. Я сама относила вещи.
Помню, отнесла рыбачке коричневый материал, а она за него дала сухих
голов от наваги. Дорожки для пола отнесли - дали в котелок немножко
молока. Видимо, у нас в то время корова не доилась. Очень было трудно,
когда погибла корова. Мама пришла утром в хлев, а она уже вздутая, кто
тогда разбирался, что случилось и от чего? Видимо, остался еще теленок,
стали выращивать.
Мы, дети, понимали, и нас не надо было заставлять и просить о помощи. В
семье Поздняковых Володе 1943 году было 8 лет, Ване 6.5 года, Лизе 4 года,
мне 7 лет. С этих лет Вовка был за старшего. Мы втроем ходили в лес.
Собирали ягоды, как только они начинали поспевать, даже не созревшие,
грибы ,корешки всех трав испробовали.
Наш матери рано уходили на колхозную работу, а мы уже думали с утра, чем
займемся днем. Вот сегодня идем драть березовый лист, туда же листья
морошки заталкиваем в мешок, днем режем крапиву, сушим, на следующий
день идем с мешками, нарезаем серпом сено. Мы уже тогда понимали, что
сено нельзя брать с колхозных полей. Резали осоку на болотистом месте, в
канавах резали траву, но уже нагибавшись, чтобы нас не увидели.
Какие там были мешки, набитые травой! Мы же были тогда сами с мешок
ростом, худющие да тощие. А вечером уже матерей вызывали на правление
колхоза: ваши дети воровали сено с колхозного поля. Это уже работали
доносчики, даже не видя, где мы брали эту траву. Хорошо еще, что не
привлекались серьезно.
Однажды Вова, Ваня и я ходили по лесу с маленькими корзинками, наберем
ягод и съедим, вот и наше пропитание. Бродили по малиннику, ушли далеко
от дома. Володя, как старший, был предводителем нашим, и мы ушли из
дома в Пертозеро за 17 километров. Там жила их бабушка, Марфа
Васильевна Позднякова, она была настоятелем староверческого скита. Мои
бабушки до переезда в село Сумский Посад тоже жили в Пертозере, были
староверами. И для них переезд в это страшное время оказался не под силу.
Смена образа жизни, условий в военное время, все приблизило их конец.
Пришли мы в Пертозеро, уже темнело. Ваня с Володей остались у своей
бабушки, а меня приютила Александра Максимовна, бабушка - староверка, я
ее звала, когда стала старее, тетя Оля. Она меня всегда принимала. Положила
спать к печи на прилавок.
Мама, тетя Валя с работы пришла поздно, детей нет дома, вот бедные горя-то
хватили. Где нас искать? А младшие остались в детском саду, уже не знаю,
кто их выводил. На поиски подняли солдат: доехали до Черной Ламбины, на
переезде женщина подсказала, что трое детей шли по железной дороге. Так
нас нашли за 17 километров от дома. Помню, взяли меня на руки, было
темно, переехали через Пертозеро и на машине привезли домой. Так
закончилось наше первое путешествие в Дальние страны. Были еще другие
походы. Где я чуть не утонула в болоте, заблудилась у моря в тресте. Ходили
рыбачить на озера, все леса вблизи и вдали были нами обследованы.
Занявшая дом воинская часть окончательно испортила наш дом. Прорубили
двери на 1 этаже и 2.На 1 этаже в комнате нашей жили командиры части, или
штаб был. Вместо папиной библиотеки сделали продовольственный склад.
На 2 этаже прорубили двери, построили лестницу. Была солдатская казарма,
нары в 2 яруса. Когда летели немецкие самолеты, их гул был тяжелый,
страшный, слышен был топот солдатских сапог по лестнице. На крыше
стояла зенитка или еще что-то, была построена огороженная площадка.
Стрельба по самолету, свист пуль. А мама посадит нас к печке на прилавок, в
тряпочку завернет кусок хлеба, готовясь куда-то бежать.
Самолет улетел, затихает и солдатский топот. На посту стоят часовые.
Мама по характеру была очень скромная, до ужаса простая, все отдаст. Люди
ее добротой пользовались. Воинская часть за жилье ничего не платила, да и
просить нельзя было. Приносили корове в ведре солдатские объедки,
макароны, какие-то отбросы, а мама промывала их водой, ставила в чугунок
в печку, прокипятит - вот и еда наша.
Была солдатская столовая во 2-м нашем доме, который купили наши отцы.
Они не успели еще обустроиться капитально, приехали с Пертозера в 1939
году, а война разрушила все планы, семьи обездолила. Унесла жизни наших
дорогих отцов. Так вот, у этой столовой нам иногда давали котелок супу или
кусок хлеба. Когда же нас набиралось многовато, отгоняли и ничего не
давали.
Голодные, мы в школе на уроках слушали невнимательно : думали только о
еде.
А какая еда? Доставали и меняли вещи на овёс, его сушили, крутили на
домашних мельницах, просеивали, варили суп или добавляли в картошку,
выпекали лепешки. А для нас овес был как подсолнечные семечки. Но это
было нечасто. На вещи меняли стакан муки - мама сварит кашу или какую-то
болтушку.
А еще, не знаю, как мама додумалась до такого кулинарного блюда. Была у
нас старая оленья шкура, на ней спали. Мама состригла шерсть, она опалила
ее, нарезала ленточками, чугунок в печь поставила, попарила, и что-то
подобное супу получилось.
Кто-то дал картошки мороженой. Уже черной. Помыли, протерли на терке,
что-то лепили съедобное. Но если пирог: картошка, а сверху брусника без
сахара, рот сейчас бы свело от кислоты, а тогда верх блаженства. Голод не
тетка.
Дети есть дети, голодно, а гулять на улице, бегать хотелось, хоть и выйти
было не в чем. До школы днем на горке катаемся, а потом на уроке сижу в
промокших ботинках, ногой об ногу постукиваю, разогреваю. Тетя Капа
Софронова, наша соседка, дала валенки черненькие, в пятке была большая
дыра, я недолго думая, подстелила сено. Пока в школу шла - несколько раз
останавливалась, сено же вылезает из дырявого валенка, но все же лучше- не
сырые ботинки.
Одно платьишко и было: постираем и опять на себя наденем. Так надоест
одно! С подружкой(Анной Тиановой)поменяемся одеждой, учительница,
наверное, нас путала в этом маскараде. Вызывает одну, удивленно смотрит,
что поднимается другая ученица. Это было уже в классе 5-м.
А в 3-м классе я и Анка, подружка с раннего детства, подстриглись. Мы же
из речки летом не вылезали, купались до синевы, накопили насекомых. А
причина тогда, мальчишеская челка отросла, волосы нельзя было прибрать,
они торчали в разные стороны. Нюра Пашина нам, как могла, заплетала.
Иногда она говорила: «Сегодня я вам не буду прибирать головы, и вас
выгонят из класса».Делала нам иногда назло. Дома никого не было, кто бы
нас прибрал и посмотрел за нами. Мы такими лохматыми и ходили.
К нам приехала новая учительница Вера Васильевна. Она не входила, а
влетала в класс. Одеты была в черную юбку и желтую крепдешиновую
блузку, окидывала взглядом класс и первым делом сурово говорила:
«Воробьева, Софронова, выйдите из класса, приберите головы». А Нюрка
Пашина, глядя на нас, ехидно улыбалась.
Моя подружка – соседка Нюра Пашина с братом росли у бабушки, Пашиной
Анастасии Ивановны. Отца у них не было, мама рано умерла. Бабушка,
маленькая худощавая старушка, во время войны, чтобы прокормить внучат,
ходила по домам, просила милостыню. Что-то приносила.
На столе, надраенном голиком, кипит большой самовар. Она нас усаживает
за стол, на столе куски хлеб, корки. «Ешьте, ешьте»,- говорит бабушка нам.
Дуем горячий кипяток, медленно жуем кусочки хлеба, очень вкусно.
Стоит и сахарница на столе, на донышке малюсенькими крошечками лежит
сахар. Бабушка про него ничего не говорит. Так и не взяла, раз не угощали, а
так хотелось сахарку!
Вечная память бабушке Настасьи, я ее навещаю на кладбище. Вечная память
ее внуку Александру и внучке Нюре Пашиной, она умерла скоропостижно - 9
лет назад.
Мы уходили из класса, шли в Слободу, там жила подруга Аниной сестры Аля Митрохова. Заплетая нам волосы, она брала стакан воды, расческу и
плела из нашей кудели лохматой корзинку вокруг головы, волосы сильно
натягивала. Несколько дней мы ходили с ее прической, ленточек не было,
вплели бинт или какую-нибудь тряпочку. А в 6-м классе у нас выросли косы
до пояса. На моей первой фотографии, где мы с нею стоим уже с косами, в
которых первые наши настоящие ленты.
Прошло много лет,я работала секретарем в Сельском Совете. Вера
Васильевна пришла за чем-то, она мне говорит: «Как у тебя всегда волосы
красиво уложены».Такой комплимент был от нее! А чьи уроки? Я ей
напомнила, как она нас воспитывала. Мы долго смеялись. Вера Васильевна
об этом и не помнила. Она был молодая, просто не думала, что мы растем
сами по себе, некому за нами смотреть. Однажды у моей мамы спросили:
«Марф Петровна, как вы детей воспитывали?» «Да я их и не видела!» ответила она.
Колхозники уезжали косить сено на Вегубу на неделю под Юково. Жили они
там под лодками. А мы дома были «за больших и маленьких». Сами корову
доили ,выгоняли в стадо. Иногда приходила тетя Капа, варила какой-нибудь
суп. А как сварить? Плиты не было электрической тем более. Нужно было
топить печь русскую. Когда прогорят угли, тогда можно ставить чугунок.
Очень ждали отел коровы, из первого молока(молозива) мама ставил горшки
с молоком, получалась как запеканка. Один раз в год ели мясо, когда убивали
теленка, делили н 2 семьи.
Огород был небольшой, картошка кончалась быстро, погреб папа не успел
сделать, построили только хлева.
Кроме солдат в доме, в нашей кухоньке, как в сказке «Теремок»,жили
мамины земляки с Выгострова, эвакуированные, которые работали в
районных организациях Беломорска. Кто на печке спал, кто на полу, на
шкуре оленьей - мама всех принимала. Жила у нас и училась в школе Оля
Новикова (Лукьянская),мамина племянница, родители жили на Мальострове.
Она упросили взять на жительство Виктора Нефедова, ученика школы. Гдето все помещались. В тесноте да не в обиде.
Нужно было заготавливать дрова на зиму. Идем весной в лес, пилим с корня
деревьев, обрубаем сучья, распиливаем, колем и складываем в костерок.
Ручной пилой поперечной пилили, туда-сюда тянем пилу, или с мамой, как
надоест! Да и у мамы сил было мало. Одна маета. Но что-то все же
заготавливали. Зимой на санках вывозили на себе
А еще помню, на чем приходилось делать уроки»Володя Поздняков нашел
где-то на складе старые папки с бумагами -мальчишки везде лазят, все
проверят. Принес эти пухлые папки, выискали листочки чистые и сшивали
какие-то тетрадочки. Электричества в нашей каморке не было, горела какаято пилькушка , маленький фитилек. Одна убогость, голод, холод и
непросветная нужда, ни надеть на себя ничего, ни обуть.
Так жили многие(много было эвакуированных),они ходили по солдатским
помойкам, что-то выискивали. Еще беднее нас. У нс хоть крыша над головой
был.
Ушел на войну добровольцем и Анны Софроновой отец Михаил Федорович,
у них в семье было 8 детей. Погиб в Польше.
Освободила наш дом воинская часть на 1 этаже после войны, увезли с собой
нашу мебель из комнаты: шкафы, диванчик, стулья, комод, книги папины
растащили раньше. А красивые зеленые часы с кукушкой один солдат,
закрыв вышитым полотенцем, хорошо мама увидела – отобрала. Вот так нас
раскулачили после гибели отца. А со 2 этажа воинская часть переехала в
Черную Ламбину. Это было уже в конце 40-х или 50 год.
Ремонтировать дом мы были уже не в силах. Когда жили, как могли,
поддерживали, но дом был основательно испорчен.
В нашем селе был глубокий тыл. Работали организации, переведенные из
Беломорска, в каждой семье жили эвакуированные, по несколько солдат. Но
голод толкал людей на воровство. За несколько украденных картошек давали
тюремный срок.
Война прошла по каждой семье, в каждый дом приходили похоронки, война
унесла наших земляков, в некоторых семьях по несколько человек.
Похоронка пришла в наш дом через месяца три-четыре. В истерике, плаче
билась мама, мы ревели в голос с сестренкой вместе с нею. Т.к мы и
остались одни. И только через 57 лет я узнала, что мой отец ушел
добровольцем в партизанский отряд «Красное Знамя»,защищал Заполярье. И
погиб под Аллакурити Мурманской области 14 октября 1942 года.
Дети, пережившие трудное голодное детство, уходят рано из жизни.
Никого нет из семьи Поздняковых( Лиза умерла в 1989 в возрасте 50 лет,
а Володя в 1998 году в возрасте 64 лет),нет моих друзей, нет моей сестры
Веры, нет подруги Нюры Пашиной. И еще многих. Вечная им память!
Материал подготовлен Зайковой Л.А.