Рассказ «Надо жить!» Автор творческой работы: Зинченко

Рассказ «Надо жить!»
Автор творческой работы: Зинченко Алена
После 20 часов непрерывной бомбежки настало затишье. Весь наш батальон, как мне потом стало
известно, был уничтожен. Я лежал в окопе, присыпанный землей, которая была насквозь пропитана кровью и
порохом. Вдавленный в чернозем, не шевелясь, я просто смотрел в дымящееся небо, прижав автомат, словно
крест.
Несмотря на сорокаградусный мороз, земля была везде: в сапогах, одежде, глазах, волосах, во рту, в
ушах. Я не чувствовал ни ног, ни рук, ни спины.
Вокруг лежали трупы. Мертвое поле... Я смотрел на окружающую меня картину, и было страшно
осознавать, что я все-таки остался жив. Рядом везде ходили немцы, и мне ничего не оставалось делать, как
притвориться мертвым на этой промёрзшей окровавленной земле.
Они ходили долго, перекидываясь между собой неразборчивыми фразами, временами пинали мертвых.
В двух метрах от меня один из них резко остановился и начал рыться. Было плохо видно, но я все-таки понял,
в чем дело, хоть и не в совершенстве знал немецкий, но смог разобрать пару фраз.
Фашист пытался снять с руки погибшего капитанские именные часы, но так как мороз был сильный, у
него никак не получалось их расстегнуть… Что, вы думаете, сделал этот зверь?! Сначала он просто пытался
оторвать часы, но как только понял, что это бесполезно, отстрелил руку из автомата и засунул в мешок вместе
с часами. Меня всего передернуло, и казалось, я прочувствовал эту «боль» каждой клеточкой своего тела.
Стиснув зубы, просто закрыл глаза и сглотнул жгучий клубок горечи и обиды.
Не могу сказать, сколько еще эти звери бродили по «мертвому полю», но казалось, что целую вечность.
Моё окровавленное замерзшее тело просто медленно умирало, но мысли… Голоса окутывали меня, и,
твердили: «Ты должен жить, ты должен бороться, ты должен мстить!»
Почему я?! Мне семнадцать! Я хочу жить, я не хочу умирать! Где мама? И тут я решил, что буду
убивать. Убивать за маму, за тех парней, что полегли, за Сталинград.
К тому времени солнце поднялось выше и сверкало на моей покалеченной каске. Я попытался выползти.
Встал на коленях и осмотрел поле. Мне казалось, что это страшный сон, который вот-вот обязательно должен
кончиться.
Слезы покатились из глаз, и я завопил во все горло.
Более или менее оправившись, встал на ноги и, прихрамывая, потащился вперед. Идти у меня не
получалось совсем. Ужасная тошнота, боль и холод просто не давали делать следующий шаг. Спустя
несколько минут я упал, потерял сознание.
Очнулся уже в госпитале, а как туда попал, теперь известно лишь одному Богу. Но я и по сей день
благодарю его за это чудесное спасение.
Больницей это трудно было назвать. Многоэтажное здание, набитое ранеными людьми, везде был запах
крови, кипятка и грязной одежды. Постоянные стоны, крики и страх. Моя грудь и голова были
перебинтованы. Мне казалось, что намного спокойнее было в том окопе, но все-таки некое чувство
защищенности успокаивало. Пролежав минут тридцать, понял, что ужасно хочу есть и пить. Пить хотелось
особенно.
Еще минуты через три ко мне подошла молоденькая медсестра.
-Как ты? – спросила она.
– Да живой, слава Богу, только вот если не попью, кажется, умру.
- А, да, воды. Сейчас принесу.
Через некоторое время она появилась снова и подала мне стакан. Конечно, эту смесь прокипяченной
воды с хлоркой и ржавчины трудно было назвать бодрящей, но мне она показалось довольно-таки вкусной.
Медсестра прихватила с собой еще кучу тряпок и бинтов для перевязки. Пока она возилась с ними, я молча
лежал и внимательно наблюдал.
Я обратил внимание на ее руки. Они были по-настоящему благородные, красивые: изящный скелет
кисти, длинные выточенные пальцы, здоровые крепкие ногти, нежная кожа с ясными линиями на ладошке. Ее
руки как будто играли Шопена, разворачивая бинты.
Каждое движение хотелось запечатлеть на пленку или, взяв карандаш, нарисовать и повесить в рамку.
Но мне бы не удалось... Честно говоря, я бы просто побоялся исказить удивительно идеальный подлинник.
Такое, и правда, редко встретишь, и от этого становилось теплее на душе.
А вот перевязка оказалась не самым приятным моментом, и было уже не до красоты. К счастью, раны
оказались неглубокие. Находясь неделю в госпитале, я считал дни до того, как меня выпишут. Было просто
невыносимо изо дня в день слышать стоны и видеть боль.
Зная, что я могу защищать свою страну, биться за тех, кого уже нет, и за тех, кто остался, мне
приходилось сидеть здесь и смотреть, как привозят с передовой десятками израненных и покалеченных наших
бойцов. Я не мог спать, слыша в голове свист пуль, взрывы и крики. Было такое ощущение, что мое тело и
мозг не перестанут зудеть, пока не возьму в руки автомат.
Но за неделю многое изменилось. Я разрывался между чувством долга и теми эмоциями, которые у
меня вызывала девушка, ухаживающая за мной.
Она никак не вписывалась в ту давившую и угнетавшую обстановку. Ее улыбка и взгляд вселяли
надежду на то, что все будет хорошо. С каждым днем я влюблялся в нее все больше. Мне не хотелось ей о
чем-либо говорить или кричать о своей любви. Глядя на нее, я просто получал эстетическое наслаждение, и
мне этого вполне хватало. Она становилось частью моего бытия, и было уже трудно представить утро без нее.
Среди этого хаоса, горя и постоянной боли она была словно лучик, который пробуждал желание просыпаться
снова, а как раз именно этого мне и не хватало. Война забрала у нее всех, как и у многих, но непреодолимое
желание жить, совершать добро и любить заставляло глаза блистать живой искрой и вселяло надежду. Именно
благодаря ей, я сумел переродить всю свою ненависть в желание не просто мстить, а защищать Родину и
своих земляков.
И вот на десятый день пребывания в госпитале над нами пролетели немецкие «мессеры». Наш корпус
тоже хорошо задело. Госпиталь превратился в руины. Это случилось ночью, поэтому большинство раненых
погибло сразу, лишь некоторые каким-то чудом выжили. При взрыве меня откинуло в сторону. Лежащий в
груде кирпичей и щепок, дышащий гарью, я еле пришел в себя.
Немного опомнившись и осознав случившееся, я вспомнил про мою спасительницу и начал выбираться,
чтобы найти ее.
Метался по горящему «аду». Было трудно что-либо разобрать, но вдруг я заметил под опрокинутыми
шкафами знакомый силуэт. Ужасно испугавшись, я кинулся туда, пытаясь вытащить ее. Но это оказалась
другая девушка, которая, увы, уже не дышала.
Повернувшись, я вдруг увидел её, лежащую на полу с пробитой головой. Смотрел и не верил своим
глазам, было такое ощущение, как будто по венам пустили ток, и я не мог пошевельнуться, словно
зомбированный. Упал на колени возле Машеньки, слезы покатились из глаз, было больно и обидно как
никогда. Взял ее на руки и понес к выходу.
Машеньку похоронили вместе с другими погибшими. В тот день я поклялся ей, что буду биться до
конца и что мы обязательно победим! Каждый раз, когда становилось невыносимо жить, я вспоминал ее
улыбку и добрый взгляд. Она научила меня, отчаявшегося мальчишку, верить и любить. Любить не только
Родину, но и жизнь, несмотря на все трудности, принесенные войной.
Я вернулся в свой батальон, и каждый день дрался за Сталинград, за будущее своей Родины, за всех тех,
кто навсегда остался лежать на этой священной земле.
Сталинград! Февраль! Победа!
Все ликует, даже небо.
Испепеленный город, весь в руинах,
Непобежденный, хоть стоит на минах.
Ровно двести бессонных дней и ночей
Бились бойцы, не смыкая очей.
Кровь проливали, но стояли стеной,
Чтобы Родине нашей обеспечить покой.
И вот второго февраля под синим небосклоном
Идем под мирным небом мы с торжественным
Поклоном
К Мамаеву Кургану, с венками на руках,
С гордостью и славой, слезами на глазах.
Хочу сказать спасибо воевавшим
За Сталинградскую Победу нашу!
И сколько ни прошло бы лет,
Победу помнить будет целый свет!!!