Document 4552913

Table of Contents
А. Г. Туркин Вага
ПРИМЕЧАНИЯ
Annotation
Туркин (псевд. Гаврилович) Александр Гаврилович [1870, В.-Уфалейский з-д (по
др. данным — пос. Архангело-Пашийского з-да Пермского уезда Пермской губ.) —
дек. 1919, близ Новониколаевска (ныне Новосибирск)], поэт, прозаик, 1-й профес.
писатель Чел. Широко печатался в местных, всеурал. и всерос. изд. Занимался
организацией нар. чтений в Чел., работал в «Обществе попечения о начальном
образовании». В теч. ряда лет являлся постоянным ведущим рубрики «Челябинская
жизнь» в газ. «Уральская неделя» (Екатеринбург). В дек. 1915 возглавил газ. «Голос
Приуралья». Активно помогал становлению молодых писателей и поэтов Чел.: Ю. Н.
Либединского, В. Т. Юрезанского, П. Котельникова, М. Е. Чучелова, Г. Булычева.
Первый поэт. сб. «Утренник» вышел в Чел. в 1918 со вступит. ст. Т. под назв. «Свежие
зерна». Детские и юнош. годы Т. прошли в пос. В.-Уфалейского з-да. Т. работал
делопроизводителем в заводской конторе. С 1900 жил в Чел., сдал экзамены на
звание частного поверенного, занимался адвокатской практикой. В том же году
совершил поездку в Париж на Всемирную выставку. Корреспонденции о поездке
печатались на страницах «Уральской жизни». Первое произв. — стих. «Умерла ты
рано…» — было напечатано в 1889 в газ. «Екатеринбургская неделя». В нач. 1890 там
же появились рассказы: «Рудокоп», «Крест не выдал», «У костра», героями к-рых
были заводские рабочие и служащие. В 1896 очерк Т. «Страничка из прошлого» был
опубл. в ж. «Русское богатство», возглавляемом В. Г. Короленко. В 1902 вышел сб.
рассказов Т. «Уральские миниатюры». С 1906 Т. начал систематически печататься в
столичных ж.: «Русское богатство», «Современник», «Современный мир», «Журнал
для всех». В 1914 в издат. товариществе писателей в Петербурге вышла 2-я кн.
рассказов Т. «Степное». Т. написано св. 400 художеств. — публицистич. произв.
Только в газ. «Екатеринбургская неделя» с 1890 по 1896 были опубл. 38 рассказов,
стих., миниатюр; 33 произв. — в газ. «Урал» и «Голос Приуралья». Становлению
писателя содействовали его знакомство и переписка с М. Горьким, Короленко, А. П.
Чеховым, С. И. Гусевым-Оренбургским, Д. Н. Маминым-Сибиряком, П. Ф. Якубовичем
(Мельшиным). В сов. время произв. Т. переиздавались неск. раз. В 1935 в
Свердловске вышел сб. «Избранные произведения», в 1937 — в Чел. Часть произв.
вошла во 2-й т. «Рассказов и повестей писателей Урала» (1956), сб. «Душа болит»
(1960) и др. По свидетельству В. А. Весновского, Т. умер во 2-й пол. дек. 1919 «на
одной из станций между Новониколаевском и Мариинском от тифа».
Э. Б. Дружинина

А. Г. Туркин
o
o ПРИМЕЧАНИЯ
А. Г. Туркин
Вага
(Встреча)
Это был рудничный рабочий. Звали его все почему-то Вагой, хотя у него было
совершенно другое имя. На заводах вообще часто дают прозвища, иногда очень
меткие. Назовут — и пойдет это имя гулять по улице…
Вага, положим, нисколько не обижался на свое странное имя. Он даже слегка
удивлялся, когда, бывало, какой-нибудь рабочий забудется и скажет:
— А ну-ка, Федя…
— Какой я тебе Федя? — говорит Вага. — Зови, как все зовут, и баста…
Высокий, неимоверно худой, с рябым лицом, на котором постоянно билась
какая-то напряженная мысль, он мне казался вечным странником в жизни. Все чегото он точно искал, чего-то добивался, и эта тревога духа во всем и везде у него
сказывалась. Каждый газетный клочок, каждая книга, какие попадались на руднике,
прочитывались им с жадностью по несколько раз, но это мало, повидимому, его
удовлетворяло. Под вечер, бывало, завернет ко мне в казармы и спросит:
— А сегодня газеты нет, Иваныч?
— Нет, Вага…
Помолчит и мнется на месте.
— Хоть бы старую какую нашли…
— Да ведь ты все читал, Вага…
— Все равно… Я еще раз прочитаю…
Сначала я недоумевал и думал, — не самый ли процесс чтения его только
занимает. Но когда я в первый раз поговорил с ним об его чтении, я вынес огромное
наслаждение. Мне открылась мятущаяся душа, одаренная какой-то особенной силой
жалости и гнева. На каждый описанный случай — в простой ли заметке хроникера,
или в рассказе — у него сразу откликались все струны, на которых билась, как
раненая птица, горячая мысль. Он скорбел о замерзшем на улице мальчике, об
умершем алкоголике, об избитой бабе, о нетопленной школе. Все это он собирал у
себя где-то там, в самой душе, и целыми вечерами, бывало, выкладывает передо
мной эти жизненные саркофаги…
— Так нельзя, Иваныч…
— Чего это, Вага?
— Как же! Прочитайте-ка! Вся деревня выгорела, народ помирает, а никто
ничего!
— И мы тоже ничего, Вага!..
— Я про всех и говорю! Люди тоже называемся! Или вот тоже эта война… За что,
спрашивается, людей режут? Я вон прошлый раз зайца подстрелил и то две ночи не
спал… Как открою глаза — он тут… Лежит, бьется и плачет, как ребенок… И морда в
крови. Нет, Иваныч, все мы здоровые свиньи!
— Не все одна скверность на свете, Вага.
— Ну, и хорошего мало, Иваныч! Все больше пишут такое, что хоть ложись и
помирай. А напрасно, Иваныч, развелись на свете эти разные газеты и журналы!
— Почему это?
— А так. Сидел бы сиднем на руднике и не о чем думать бы. Нажрался бы и
спать! Все, мол, прекрасно на этом свете! А тут как прочитаешь — как перцу
хватишь! Долго у тебя в горле-то саднит. А тут еще штейгер кричит… Что, говорит,
тебе за чтение! А я так думаю, Иваныч: отними у меня газету или книгу, я не знаю,
что сделаю!
— Что ты это?
— Да. Я этим живу. Я раскусил теперь эту штуку! Мне нужно знать — что на
свете делается… Это зараза, Иваныч… Хуже, — это запой! Я прочитаю на сон
грядущий и думаю: спи, Вага! Жизнь у тебя, Вага, неказистая, а все же есть еще
неказистей… Есть еще такие люди, которых я могу пожалеть…
И долго так волнуется Вага. Говорит, курит, смотрит куда-то в сторону своими
неспокойными глазами… Как бесконечны на руднике осенние ночи!
Свинцовый мрак как трауром задернет казармы, где брезжат дрожащие огни в
окнах, и лес, и молчаливые горы. Выйдешь на двор, и жутко делается. Лес где-то тут,
близко, и ты слышишь его тяжелое дыхание. И кажется, что к тебе угрюмо тянутся
мохнатые ветки, мокрые от дождя. Где-то завывала собака, где-то скрипнула
калитка. Чей-то голос прорезал промозглую темноту, — и опять как в аду: ни света,
ни звука…
В такие ночи дорого присутствие живого существа, особенно такого, как Вага,
ибо его пытливый и гневный ум уносил на время куда-то далеко из казармы. Часто
он оставался ночевать у меня в казарме, помогал мне в моем письменном деле, а
когда мы с ним ложились на нары, тогда делалось еще лучше. Мы грезили с
открытыми глазами.
Мы представляли себя замурованными, затерянными в глухом лесу, в стороне
от жизни, которая билась и неслась где-то за этими бесконечными лесами. Когда в
нашей казарме среди глухой полночи потрескивали в чувале огни, мы с Вагой
вздыхали, ворочались и направляли свое воображение далеко за пределы рудника. Я
все думал о будущем. Все мое существо поднимала одна мысль: уйти отсюда. Уйти!
Уйти от проклятой конторской атмосферы — уйти от корчившихся под землей
людей, уйти от визгливого скрипа снастей и деревянных воротов! В то же время я
думал, что мысли у меня скверные, и что я тоже должен тянуть свою работу… Я
завидовал в душе Ваге, ибо он был сильнее меня духом. Он проводил дни за тяжелой
работой, рылся под землей, а вечером еще мог говорить о живых явлениях, о чьих-то
страданиях на земле!..
И долго этими ночами я вздыхал, ворочался, думал, а утром опять тупо и
равнодушно принимался за свою работу.
В один день, когда рудник засыпало снегом, мне передали письмо. Я прочитал, и
у меня захватило дыхание. Письмо пришло издалека, от одной компании, которая
приглашала меня на службу.
Недолго думая, я привел дела в порядок, послал своему начальству отказную и
начал собираться. Сборы были недолгие.
На руднике скоро узнали, что я уезжаю. Вечером пришел Вага, мрачный и
сосредоточенный. Не смотря на меня, он молча сел на нары и начал лихорадочно
курить…
— Хочешь, Вага, чаю? — говорю я.
— Пожалуй, стаканчик… — бурчит он.
— А я, Вага, уезжаю завтра…
— Слышал…
— Пиши мне, Вага…
— Ладно. Только… что это вам не жилось с нами?..
— Надо пожить в другом месте…
— Гм… А книги все с собой увозите?
Я молча подал ему связку книг, отобранных для него. Он взял, и лицо его сразу
просветлело.
— Вот это хорошо. Спасибо вам, Иваныч. А то уезжает человек, и никакого об
себе поминка! А теперь я каждый день буду поминать: был, мол, у нас Иваныч…
Он пытался что-то пошутить, но на этот раз у него ничего не выходило.
На другой день я уезжал. Печально выглядел рудник, весь засыпанный снегом.
Угрюмо охватил его мертвый и неподвижный лес. Кучка рабочих обступила меня. Я
прощался, а в горле отчего-то давило…
Вага сел со мной и проводил меня версты две. Потом вылез и подал мне руку.
— Ну?
— Ну?
Больше мы ничего не могли сказать друг другу. Я видел, как дрогнуло у него
лицо… Потом он махнул рукой и быстро зашагал обратно.
Через год мне писал один знакомый штейгер, что Вага кончил печально.
Возвращаясь из завода на рудник сильно выпившим, он упал на дорогу и замерз. За
пазухой у него нашли полбутылки водки и несколько штук книг…
1903
ПРИМЕЧАНИЯ
Рассказ первоначально опубликован в газете «Пермский край», 1903, 14
сентября.