Государственное бюджетное образовательное учреждение среднего профессионального образования Ленинградской области

Государственное бюджетное образовательное учреждение
среднего профессионального образования Ленинградской области
«Гатчинский педагогический колледж им. К.Д.Ушинского»
Купряшкина Анимаиса Михайловна
О Гатчине
(воспоминания детства)
Гатчина
2015
1
ЛЁТЧИКИ
Мой отец, Купряшкин Михаил Григорьевич, служил летчикомиспытателем на аэродроме в Гатчине в конце 20-х и начале ЗО-х годов
прошлого столетия. Как и все лётчики того времени, он обожествлял
самолеты и вместе с механиком очень любил и оберегал своё крылатое
чудо. После полёта долго не уходил из ангара, куда загоняли самолёт.
Бывали дни, когда молодые лётчики сутками не покидали аэродром, чем
доводили до отчаяния добрых старушек - хозяек уютных домиков в
Загвозке, где ещё помнят "шоколадные сборища" кудлатых Барбосов,
Джеков, Волчков, которым повезло в их собачьей жизни. Они четко знали
дни выдачи шоколадных лётных пайков лётчикам и молчаливо поджидали
возвращения своих благодетелей. В семьях лётчиков вспоминали о том
устрашающем количестве шоколада, которое проглатывали псы,
деликатно помахивая хвостами и преданно провожая лётчиков до Большого
проспекта. В тот день, когда самолёт отца потерпел аварию и едва дотянул
до поля со стогами сена noд Суйдой, его четвероногие друзья бежали за
ним до самого аэродрома, взвизгивая и поскуливая. Они словно
чувствовали, что этот день станет последним в лётной жизни отца. После
аварии даже долгая реабилитация здоровью не помогла. Спасла от отчаяния
женитьба на моей матери и возвращение к самолётам в качестве
механика...
Летний день в конце 30-х годов... Неподвижный знойный воздух перед
дворцом разделен на тень перед Арсенальным каре и на слепящую
жару у стены Кухонного каре. В прохладной тени близко к стене
выстроились в ряд зелено-крылатые самолёты. Это - парад. Помнятся
восторженные глазенки мальчишек, которых бережно подсаживают в
кабину, давая несколько минут радостной игре воображения. Не было ни
толкучки, ни шума, хотя около самолётов было плотное кольцо
оживлённых людей. Радостно было видеть, как вращаются лопасти
винта без включения мотора, поднимаются и опускаются элероны на
крыльях. В полдень над самолетами натягивали брезентовый тент.
Взрослые люди оживленно переговаривались и обсуждали различные
авиационные манёвры: виражи, петлю Нестерова, спираль, «бочку».
Для наглядности фигуры пилотажа рисовали на песке. Небольшой парад
2
самолётов у стен Дворца не демонстрировал военную силу авиации. Скорее
всего, это была выставка познавательного значения и воплощения в жизнь
инженерной мысли авиаторов.
Верили ли пилоты в магическую силу женских глаз? Как знать? Но,
если встречная дама слишком откровенно строила «глазки», три раза
«тьфукали» через левое плечо и взмахивали «от плеча» правой рукой.
Холостяцкое прибежище молодых лётчиков в доме на Красноармейском
проспекте выглядело так: большая светлая комната, окна распахнуты в парк,
на столе тарелка с бисквитами, около тарелки пируют воробьи, подбирая
крошки, свободно влетая и вылетая из окна. Правда, стол стоял у окна. А в
большом просторном дворе детвора играла в самолёты и пилотов. Смешно
звучало: «фисиляс», «сасси», «стурвал». Мальчишки были ещё в том
счастливом возрасте, когда игра воображения уводила их в мир сладких
грёз. Наяву они взаправду управляли самолётами. Когда «механик» вопил:
"От винта!" - двор превращался в лётную площадку. «Пилот» крепко
держал штурвал, «экипаж» бежал рядом, раскинув ручонки в полёте.
Маленькие сыновья лётчиков «долётывались» до того, что домой их
приносили на руках.
В наши дни детский смех заглушен децибелами микрофонного визга
и тупыми ритмами попсы. Спасибо духовому оркестру, что дарит живую
музыку летом по воскресениям на углу улицы Соборной и Красной!
Отрадно видеть детей, забавно подпрыгивающих под звуки старых вальсов.
Дети кружатся и смеются, как когда - то под звуки гитар кружились
маленькие гатчинцы – их деды.
Лётчики любили и умели петь под гитару. Помнится сад у дома с
вековыми липами и развесистой черемухой над маленьким прудиком.
Старые липы и по сей день дарят пчёлам золотистую пыльцу своего
нектара. Но липам трудно. Напротив через дорогу - оживлённая толчея
вещевого рынка и густой смог выхлопных газов слишком
многочисленных машин.
Жил в доме под липами в саду молодой лётчик - Юра
Большаков. Синяя форма, синие глаза, белокурые кудри под пилоткой...
По вечерам в саду часто звучали песни. Сильные молодые голоса вплетали в
мелодию мелодекламацию и красивое присвистывание. Пели много,
передавая гитару друг другу. Помнится «Коробочка» и бабушкина
любимая: «Выхожу один я на дорогу»...
На медовый спас кухонное крыльцо Юриного дома бывало
заставлено маленькими баночками с мёдом. Благодарные слушатели
дарили мёд с верой в его защитную силу от бед и напастей. Но взяток пчёл с
цветов гатчинских садов не смог уберечь от беды своей жизненной силой
Юрину эскадрилью. В тяжелом августе 1941 года на аэродром под
Поповкой немцы высадили десант, и в неравном бою погибли, не взлетев
и не допев, юные лётчики, сыновья многих гатчинских матерей. Из песни
слова не выкинешь!
3
СВЯТКИ
Старым бродит новизна
В егерской сторожке Ариных, что у Березовых ворот, - радостно
оживление. Ловкие девичьи руки развесили в доме
на крыльце
промороженные рдяные гроздья рябины. Распаренным березовым веником
прогнали из углов сторожки застоявшийся воздух, окропили святой водой
красный угол и столешницу.
А на столешнице уже расставлены плошки. В плошках – крещенская
родниковая вода из Иордана. Острые льдинки медленно тают и слабо
позвякивают, ударяясь о края плошек. В керамической вазе - засахаренная
клюква и дольки антоновки, нанизанные на овсяные соломинки. В розетках
– янтарный мёд. В нём красиво алеют четно отсчитанные ягоды брусники.
Горки калённых кедровых орешков в кулёчках гофрированной бумаги. В
духовке дорумянивается сдобный пирог, и его сытный дух переплетается с
духом березовых и еловых поленьев, разложенных на теплой лежанке.
В небе иглисто и ярко зажигаются звезды, крепчает мороз. И как
только Большая Медведица протянет лапу над самой высокой елью у
Березового домика, и под теплым светом из окон на Берёзовой улице
заискрится снег, в сторожке
замолкают оживлённые голоса, смех и
песни. Ловят кошку и запирают в чулане, чтобы лапой не наприглашала
бы незваных гостей. На подоконнике в маленьком ушате – свежий зелёный
пушистый мох. Подо мхом спрятаны белые, прозрачные свечи из ярого
старинного воска. Свечу достают, не заглядывая под моховое покрытие, и,
трижды обходя вокруг стола, зажигают фитилёк от еловой лучины с
капельками смолы в трещинках. С наклоненной над плошкой ярко
горящей свечи то каплями, то струйками стекает воск и застывает в
причудливых орнаментах. Что привидится в этих орнаментах, то и
сбудется: цветок - к ожиданию признания, птица – к долгожданным
радостным вестям, колокол - к тревожным слухам, человек – к новому
неожиданному знакомству, коса заплетённая – быть ей расплетённой на
две в скором счастливом замужестве. А, вот уж, если кошка привиделась
восковая – бери плотно плетёное лукошко и беги полоть снег под окном.
Да поторапливайся! Где-то рядом ходит завистливая хитрая подружка –
разлучница. Полными горстями ссыпай снег в лукошко и беги под самую
4
старую ель заветную, что раскинула могучие ветви над крышей дома
Микрулёвых. Снег из лукошка рассыпь вокруг ствола и протопчи тропику
– кольцо, левой
рукой касаясь холодного и шершавого ствола и
проваливаясь в глубокий сыпучий снег. Ель – дерево потаённое, реликтовое:
в её корнях живёт ключевая сила глубинных источников, несущих к земным
родникам древнее поверье о живой или гибельной силе воды для души и
тела человека. Не считай, сколько пришлось хороводиться в одиночку.
Протоптала кольцо – хоровод, приголубила, погладила кору на старом
стволе, дыханием отогрела янтарную смолу, прошептала заветные слова и
верь крепко, что оградила себя от всех девичьих печалей и напастей!
Теперь беги к подругам...
Девушки, взявшись за руки, бредут от одной молодой ели к другой,
обходя несколько раз вокруг, пригибаются под низкими ветвями, как бы
кланяясь. И каждая с поклоном про себя просит ёлочку: «Сколько
народилось летом мягких иголочек, столько подари мне веточка еловая
счастливых дней!» Хороший, добрый девичий крещенский обычай – найти
на молодой ёлке ещё не цветущую весной ветку с особо мягкими
молодыми иголками. В морозную ночь – иголки одинаково колючие, и
только перволетка, отогретая теплым дыханием ласковых ладошек,
будучи сама юной, услышит просьбу девицы и будет исполнять заветные
мечты до поры первых молодых шишек.
5
ИГРЫ ЭПИКУРА
Окраинная дорога выложена ровным, круглым булыжником. Слева
- полянки с островками зарослей черёмухи. Справа - аллея белоствольных
пирамидальных тополей. Сквозь орнамент ветвей тёплым уютом светятся
окна домиков. Ветви тополей слегка колышутся от струек воздуха,
запутавшихся в густой листве. Свежий, терпкий дух предосеннего
дозревания природы дарит чувство полноты жизни и радостного ожидания
торжества осени.
На углу (Александровской) Николаевской – дом с мезонином в
окружении старых яблонь. Духмяные антоновка и белый налив разливают в
вечернем воздухе лучшие духи мира. Скоро яблочный Спас. В больших
круглых плетёных корзинах, поставленных на еловый лапник,
золотистая, прозрачная антоновка будет «яблонить» воздух в домах до
самой весны.
Через дорогу в саду под серебристыми ивами – небольшой глубокий
"Вещий пруд". Нежный аромат доцветающей резеды на южном берегу
смешивается с дыханием созревающих яблок и заставляет замедлить шаги и
вдыхать, вдыхать, вдыхать...
За прудом у самого дома
лучезарные астры крохотными
светящимися в темноте лепестками цветков посылают земной привет
звёздам небесным. Счастлив тот, кто видел единение небесного и земного
сияния, которое струилось над астрами в бархатные августовские ночи в
садах Гатчины!
Глубокая темнота под елями центральной аллеи старого кладбища...
Крепкий настой хвои смешивается с вкрадчивым нежным ароматом. Это –
ночное торжество душистых Табаков, без которых не мыслил себя ни один
гатчинский сад. Калитка открыта. Дорожка светится большими плитами «из
камня именитого» и ведёт к маленькому старому домику под сенью
могучего вяза и молодых весёлых берёзок.
В Гатчине чтили вязы. Верили, что особенная, как бы кружевная,
стать кроны связывает в крепкие узелки памяти о лучших днях
благоденствия семьи и передаёт эту память из поколения в поколение.
Цветущими вязами восхищались и любовались так же, как в Японии
восхищаются и любуются цветущей сакурой. С одной только разницей:
цветущий вяз поднимал взоры людей к небесным просторам.
6
В доме на веранде слабо светится свеча. Большой круглый стол под
полотняной скатертью, расшитой васильками и колосьями... На маленьком
чайном столике - старинный самовар. В большой, красивой плетёной
корзине - смолистые еловые и душистые шишки лиственницы. В
напольной вазе - золотистая охапка гелиотропов с резными ветвями
декоративного папоротника: традиционный букет в конце лета. Дверь в
сад открыта. Свежие струйки воздуха слегка колышут робкое пламя
свечи. Огонь потрескивает в окружении
сиреневого облачка
от
сгоревшей пыльцы душистых табаков. На столе - большой кувшин с
парным молоком. Рядом с кувшином в большом плоском блюде томятся
от сока гранёные ягоды малины. Лиловый крыжовник - в пожелтевшей от
времени вазе. На ярко-зелёных листьях бадана – тёмно-фиолетовые горки
каринки. Мёд – в деревянной плошке. К мёду – деревянная расписная
ложка. Чайные фаянсовые чашки - на чайном столике у самовара в
орнаменте из незабудок и травинок. В плетеной хлебнице – ломтики
подсушенного хлеба и домашний «хворост». Полотняная скатерть вышита
золотыми колосьями, васильками и ромашками. (Бульон Н. Акварель.
1937)
В саду над округлой куртиной душистых табаков медленно над
танцующими в высоко поднятых руках колышутся лёгкие покрывала.
Эпикурейский танец Айседоры Дункан стал парафразом к танцу – игре во
многих семьях Гатчины. В ритме вальса кружатся танцующие. В ритме
вальса опускается на покрывала пыльца табаков, невесомой данью
Эпикуру...
7
ДУШИСТЫЙ ТАБАК
«Луна спокойно с высоты над белой церковью сияет», и тихо-тихо всё
кругом. Лунные блики на широко открытых венчиках ночных цветов...
Навстречу со скользящими лучами луны в ночной выси торжественно
плывут звуки незабвенной «Лунной сонаты» Бетховена...
В округло-поднятых
руках танцующих - лёгкие прозрачные
покрывала. Покрывала взлетают над куртиной душистого табака, и
невидимая пыльца золотистой пылью ложится на протянутые к ней руки...
Эпикурейский танец Айседоры Дункан стал парафразом к танцу – игре
во многих семьях Гатчины с обязательным победителем за большее
«улавливание» пыльцы на покрывале. Пыльца – дань Эпикуру, дань
сохранению и преумножению красоты земной, именуемой Цветами,
дарящими светлые мгновения бытия в повседневной, порой трудной и
горькой жизни.
На веранде на коленях хозяйки возлежит очень недовольный толстый
кот Морфей. Уже не первый год Морфею доверено «чихнуть» на покрывало
с самым полным подарком Эпикура и провозгласить победителя. Лёгкий
взмах покрывалом перед его носом заставляет Морфея морщиться и
отгонять лапой липкий и подозрительный запах пыльцы душистого табака.
Наконец, ещё одно покрывало... Морфей с отвращением чихает и
спрыгивает на пол. Скорей бы утешится наградой за столь странный и
неприятный труд...
Сливки в блюдце – Морфею, шёлковая подушечка, вышитая
переплетёнными цветками душистого табака – любимцу Эпикура.
Как вкусен душистый чай с мёдом на подсушенных ломтиках хлеба!
Как вкусна малина, утопленная в молоке... Но, не приходи первым и не
уходи последним... Пора, пора! До новой встречи! На прощание романсы
Лизы и Полины из «Пиковой дамы» П.И. Чайковского: «Уж вечер, облаков
погасли края. Последний луч на башнях (дворца) угасает...». Дивная
мелодия в ночном воздухе звучит с такой силой очарования, что замирает
душа, переполненная красотой ночи.
Гаснут свечи. Душистый табак вкрадчиво дурманит голову. Над четким
шпилем костёла роятся звёзды. Дремлет вяз, и слегка шелестят ветви
берёзок. Луна заходит за ели старого кладбища. Порывы ветерка пригибают
головки цветков и увлажняют воздух. Пора складывать покрывала, бережно
оберегая в лёгком шёлке пыльцу. Это было недавно! Это было давно!
8
О заветных елях, о «Грезах» Шумана и доме Микрулевых
(1922,1937,1947,2006)
Соседствуя с особняком Рождественских, двухэтажный, деревянный
дом приветливо смотрел на Берёзовую улицу окнами в красивых
наличниках, оформленных резьбой по дубу. Фасад дома был отдан
вьющимся розам. Они единым пучком поднимались до слухового окна
чердака прямо по центру фасада. Это был особый сорт с мелкими, очень
махровыми цветками, предпочитающими цвести на северных или
затененных уголках сада. Фасад выходил на север, и в открытые летом
окна свежий воздух, насыщенный благоуханием роз, проникал во все
уголки дома. Нежное, едва уловимое веяние розовых лепестков было
настолько постоянно, что даже зимой от мебельной обивки, от портьер, от
ковров и одежды в шкафах, от всего домашнего обихода пахло как- бы
специальными розовыми благовониями, соперничающими с благовониями
Востока и дорогими эссенциями в старинных замках и богатых особняках
Европы. Перед домом и вокруг – полянка. На полянке привольно цвели в
ярко-зелёной траве крокусы и примулы, маргаритки и незабудки,
низкорослые тюльпаны и альпийские колокольчики. На южной стороне
дома - небольшой фруктовый сад с обязательным белым наливом и
антоновкой. Прекрасной была китайская яблонька с ампельной кроной и
пурпурным цветением весной. Осенью гибкие ветви свисали до земли под
тяжестью жёлто-алых яблочек, и свежо-зелёный газон до первого снега
расцветал в орнаментах опавших терпко – сладких «ляожанчиков» и
«китайчат».
Для сорок, галок, соек и зарянок после первого морозца под китайкой
расстилалась скатерть – самобранка, и горластый пир продолжался
несколько дней. На могучей старой ели в углу сада – многолетние
семьи клёстов и щеглов. Зимой крона старозаветной красавицы расцветала
под мелодичное позванивание свиристелей и снегирей. Рябины и семян
ясеня в торце сада бывало предостаточно, но наши прилётные гости и по
сей день рассаживаются на уютных хвойных лапах старых елей. В январе
вездесущие синицы, заглядывая в приоткрытую форточку, пробуют
подобрать тональность дивной мелодии. Еловая дека пианино поёт о
вечной борьбе света и тьмы, поёт об утешениях в печалях, скорбях, поёт о
счастье и надежде....
Задушевная
исполнительница
«Грёз»
Шумана,
Александра
9
Александровна Микрулева, была предтечей в чувствах многих гатчинцев,
собиравшихся на музыкальные вечера в её комнате, которую звали
«прибежищем великих романтиков». Бах, Глюк, Моцарт, Бетховен, Шуберт,
Шуман... «Грёзы» Шумана просили повторять и повторять, как бы в
предчувствие великих страданий, для укрепления души своей, утешаясь
до светлых, почти детских слёз восторга.
С той поры прошло много лет. Наступил век двадцать первый и в дни
памяти о торжестве силы духа людского над всеми испытаниями и
горестями жизни, над Миром звучит «Реквием» Моцарта и всепрощающие и
оживляющие «Грёзы» Шумана.
Дом с «Грёзами» стоял на месте транспортного предприятия на
Хохловой улице. Но до конца дней наших он стоял, стоит и будет
стоять на Берёзовой (Гернета) улице под сенью старой ели под защитой
«Грёз» Шумана и «Оды радости» Бетховена...
10
РОЖДЕСТВО
(Серебряный старец из моего детства)
Зимний вечер. Уютное потрескивание дров в маленьком камине и
большой ковёр перед ним...
Мы, дети, в нарядных платьицах ждем Ираиду Павловну Славинскую.
Она появляется в воздушных одеждах феи Мелюзины. Взамен волшебной
палочки теплится большая витая свеча в её руках. Фея подносит свечу к
окну, и морозный узор на стёклах переливается и искрится
разноцветными огоньками: розовыми и красными - от бликов камина,
голубоватыми – от мерцания свечи. К окну подходит бабушка, и мы с
восторгом следим за появлением контура ёлочки в разноцветных
звездочках морозного инея. Очень тихо поём: «Тannenвaum! Тannenвaum!»
(«Ах, елочка!»)
В те времена к детям не приходил дед Мороз, не сверкали
Новогодние елки, не танцевали с детворой снежинки и милые Снегурочки.
Но скрипнет входная дверь, и таинственным голосом бабушка позовёт
серебряного старца. Серебряная риза озаряет комнату, добрые руки – на
наших склонённых головках. На большом плетёном блюде – сладости, а под
нашими подушками – долгожданные игрушки и книжки. Серебряный
старец посохом обводит контур звезды под ёлочкой на заиндевелом стекле
окна.
Дедушка в одежде волхва отворяет дверь. В прогретый воздух комнаты
вплывает облако морозной свежести, настоянной на таинственном веянии
оттаявшего елового лапника. Дедушка торжественно вносит большую
круглую низкую корзину, устланную хвоей. На еловых ветвях – кисти
рябины и золотистые прозрачные яблоки антоновки. Дедушка ставит
посередине корзины маленькие ясельки со спящим младенцем, фонарик –
лучик над головой Спасителя.
На невысоком столике – ковчежец, и бабушка льёт из кувшина,
позванивающую льдинками, воду, наполняя ковчежец до краёв. В
маленьком водовороте кружатся веточки брусники. Серебряный старец
окропляет из ковчежца праздничный стол с алыми цикламенами в белой
фарфоровой вазе. Благоухает пирог с капустой. На маленьких тарелочках –
оттаявшие кисти рябины и засахаренные ягоды брусники. Но я с
нетерпением жду, когда можно будет взять из ковчежца зелёную веточку,
перенести на стол и положить рядом с ягодами. Милый, красивый обычай
11
надолго ушёл из моей жизни и вернулся в 50 - е годы, когда моя старая
нянечка Дуня в ночь перед Рождеством принесла в голубом кувшине воду
из Иордана. Маленькую уютную комнатку освещает свеча. Тонкая
стеклянная чаша полна голубоватой холодной воды. На расшитом рушнике
– веточки брусники. Натруженные руки нянечки, крепко держа, осторожно
погружают мои руки в чашу. Я чувствую встречное движение струек и
слышу тихий голос: «Да пребудет твой ключ в чистоте и здравии, оберегай
его, доченька!».
Я знаю, что многие гатчинцы приходят к родникам в Крещенские
вечера. Знаю, что на листочках брусники в чаше с ключевой водой гадают.
Знаю, что вода в своём вечном круговороте несёт в себе тайну обновления
и возрождения жизни. Но не знаю, какими молитвами умолить ключи
родников не покидать, не оставлять нас во имя жизни наших детей и
внуков. Но родники уходят. Иордан уходил и возвращался, но с каждым
годом высокие ключи становятся всё слабее и слабее.
В начале 7 0 - х годов неугомонная Эля Хаккарайнен морозным
крещенским вечером увела нас к древнему роднику у Пудости. Ключ
родника еле пробивался, но чаша ложа родника не опадала и светилась
отраженными звёздами. Накануне в Орловой Роще мы выкопали из-под
снега веточки брусники и погрузили вечно зелёные веточки в дар
струйкам ключа. Это был последний поклон и последняя молитва. Родник
ушёл в потаённые глубины земли. Говорят, что ушёл до лучших времён.
Говорят, что ключи пробивают себе дорогу по древним подземным руслам в
те края, где чист холодный воздух, чиста и живительна холодная вода.
В ветреное холодное утро ноября 1999 года в парке пустынно. Я
неуклюжим сачком стараюсь очистить Иордан от осколков стекла, мусора и
...не хотелось, чтобы меня увидели вниз головой над колодцем. Но
послышались шаги. Подошли три женщины и вдруг заплакали. Я сразу
поняла причину их слёз и тоже заплакала. Три финки из Сортавала плакали
над поруганным родником. Финны плачут, а мы равнодушно проходим
мимо равнодушных ко всему подростков, которые, не ведая, что
творят, устраивают у священного родника общественный туалет. Сказано
«Возлюби ближнего своего!», а я не могу «возлюбить». Прости меня,
господи! Слёзы бессилия в конце 9 0 - х годов, слёзы прощания в 60 - х
годах.
12
РОМАНТИКА РОДНИКОВ,
ХРАНИМАЯ НА ГАТЧИНСКОЙ ЗЕМЛЕ
(Слёзы прощания в середине 60-х годов)
В 60 - е годы прошлого столетия из жизни города ушёл дивный сад с
серебристыми ивами над тёмной, прозрачной водой загадочного пруда,
званного «ВЕЩИМ». Не все гатчинцы знали, что в ивовых ветвях, низко
опущенных над водой, перед непогодой начинала звучать арфа Эола.
Золотистая пыльца резеды тонким орнаментом покрывала зеркало пруда.
Белые лилии вели хоровод, погружаясь на ночь и всплывая с первыми
лучами солнца. Причудливые водоросли колыхались около их гибких
длинных стеблей. Очень голубые незабудки не закрывали свои глазки и
светились в тени берегов всеми днями и белыми ночами. Но прекраснее
всех был ливанский кедр. Его темно-зеленое бархатное великолепие
отражало себя в глубине бархата воды.
Сидя на деревянных ступеньках у воды, я слушала тихий разговор
ветерка с арфой Эола. Скорее всего, движение воздуха под низкими
плетями гибких ивовых ветвей и тихое посвистывание ветерка в кроне
ливанского кедра и создавала звучание, похожее на слегка заунывное
пение Эоловой Арфы. Так «Вещий пруд» предупреждал о непогоде с
затяжными дождями. И если белые лилии с первыми лучами солнца
слегка не розовели, - на «Мостики» купаться не ходи. Вода будет ледяной!
Но мы, всё - равно, ходили. Если на ветвях ивы листья долго не просыхали
от росы, – в Орлову рощу за земляникой не спеши. Ягоды будут росными
до полудня, а душистый сок кисловатым. Вот такой урок природоведения
наяву. От памятного на всю жизнь урока осталась молодая лиственница,
очень старая ива и лужица грязной воды на месте «Вещего пруда». Правда,
лужицу оформили бетонным берегом, и ветки старой ивы бьются о
наждак высоких берегов. Я, под недоуменные взгляды прохожих,
выломала несчастную мученицу. И на душе стало спокойнее.
13
БЛУЖДАЮЩИЙ ПРУД
В начале 70-х годов в Гатчине прозвучал взрыв. В подвале блочной
пятиэтажки накопился газ, и дом обрушился от первой невидимой
искры. День был выходной. Люди отдыхали и не ведали о беде, которая
подкралась по траншее газопровода, проложенного там, где был когда - то
«Блуждающий пруд».
Моя подруга Люда Тронина жила до середины 60-х годов в
деревянном доме на том месте, где сейчас стоит нелепая высотка и «Ореол».
Чтобы сократить дорогу в школу, Люда часто ходила по тропке около
«Блуждающего пруда» вопреки строгого наказа взрослых обходить это
пустынное место. Летом мы иногда осторожно подходили к низким
ровным берегам и слушали, как мягко пружинит под ногами влажная
тропа. Островками около пруда цвела таволга с особенно сильным
горьковатым ароматом. Ни строений, ни деревьев. Только одинокая
тропинка, по которой мало кто решался ходить, и дрожащие берега, густая
ряска и воздух как на вересковом верховом болоте....
Почему пруд назывался «Блуждающим» и «Дрожащим»? Куда ушла и
ушла ли его обманчивая спокойная вода? Какие тайны и предостережения
унесли с собой родники, питающие «Блуждающий пруд»? Кто теперь
ответит?
БЕЛЫЙ ПРУД
Раннее утро в начале лета. Я с дедушкой в цветущем яблоневом саду.
Белоснежно-розовое облако над нами и волны розового тумана у наших ног.
Туман редеет, и в просветах где-то внизу синеют, отражаясь в белой воде,
незабудки. Так дедушка подарил мне праздник встречи с «Белым
Прудом» у белого дома. Это было в конце 1930 -х годов. Туман рассеивался,
и открылись высокие пологие берега с каймой незабудок и ирисов у самой
кромки воды. По маленьким деревянным ступенькам мы спустились к
маленькой пристани, и я зачерпнула в ладошки тёплую ласковую воду.
Белые пузырьки долго таяли на моих руках. В зеркале воды отражались
голубые, белые, синие ирисы и розовые бутоны махрового шиповника.
В лютую зиму 1940 года яблони и цветы погибли. В белом доме уже
не было хозяина. В последние годы за кронами старых деревьев едва
проглядывался белый дом «Узел Связи». А затем, чудом выживший
пруд, исполнял воинскую повинность. На его берегах стояли машины
14
воинской части. Бензин и мазут ещё и сейчас поблескивают на когда-то
кипящей белыми пузырьками воде. В наши дни над прудом кипит вещевой
рынок и вряд ли незабудки, ирисы и розы из моего детского сна отразятся
в восторженных глазах девочки, погрузившей ладошки в ожившую воду.
Так легко уничтожить и так трудно оживить цветы!
15
СИЯТЕЛЬНЫЕ ФИАЛКИ
В начале мая в Верхнем Голландском Саду и в укромных уголках
Приоратского парка расцветают и благоухают сиятельные фиалки. В
Германии эти фиалки нарекли «Фиалки Гёте». Нежно-фиолетовые венчики
дарят людям изумительный аромат, от которого слегка кружится голова,
светлеют мысли и чувства. И восторженное детское ожидание чуда при
встрече заставляет меня низко кланяться перед совершенством сотворения.
И я говорю: «Не оставляйте нас! Живите вечно!» Я помню свежий светло
- прозрачный день последней для моего дедушки первомайской маёвки в
Гатчине. Мне хорошо среди веселых, радостных взрослых людей. Но
больше всего меня изумляет огромный самовар, вокруг которого
знакомые и незнакомые дяди и тёти. Помню задушевные весёлые песни и
музыку. Помню протянутые ко мне тёплые мозолистые ладони. Помню,
как обещала не быть ленивой, помогать маме и бабушке и обязательно
научиться штопать чулки и вышивать. А мне так хотелось быть
пожарником, чтобы из чудесной, сверкающей каски сделать волшебный
маленький самовар и принести его на маёвку. И чтобы все изумлялись. В те
годы ослепительные каски пожарных, ярко-красные машины, звон
сигнальных колокольчиков приводили в восторг не только детей, но и
взрослых. А в тот день я собирала шишки в маленькую корзину. Мне
позволяли кинуть несколько шишек в таинственную трубу самовара.
Самовар начинал дышать душистым дымком, и я была счастлива. Потом,
впервые в жизни, я увидела, как на светлую зелень берез, медленно стали
падать снежные звёзды. Снежинки таяли на горячих боках самовара и
стекали золотыми струйками в подставленные чашки. Снежица была
вкусной и душистой, но самовар перестал «дышать» дымком, и я уловила
тонкое веяние аромата от свежего снега. Мне показалось, что снежинки
пахнут фиалками. Видимо, до встречи в Приорате на маёвке, я уже
прошла дедушкину школу цветочных ароматов. Помню, что дедушка
осторожно вёл меня по склону и в маленькой ложбинке засияли нам
навстречу фиалковые бутоны. Маленькие сугробики белоснежно и бережно
окружали тёмно-зеленые розетки листьев. А к моим протянутым
ладошкам тянулись сияющие нежно - фиалковые лепестки, словно
крылышки маленьких бабочек. Над каждым крылышком светилась
капелька радуги, и моя детская душа переполнилась восторгом бытия и
пролилась отрадными слезами счастья, подсознательного благодарения
жизни, которое бывает только в детстве. До сих пор не могу объяснить
16
отражение радужных бликов в капельках тающего снега над фиалками. Но
убеждена, что беззащитная перед злом и открытая для добра душа
ребёнка с сиятельными фиалками» получает благодать, которая приходит
только в детстве и остаётся на всю жизнь, согревая и утешая в трудные
минуты. Дома, весь вечер я убеждала родных, что под листьями розеток
зажглись маленькие печки, и фиалки грелись «сиятельными» огоньками.
Пришлось дедушке взяться за кисти. Я ликовала! На акварели, среди
сугробов цвели фиалки. И над ними не сияли огоньки, а летали
маленькие эльфы. Дедушкины эльфы уберегли меня от нервного срыва, и я
по сей день верю в то, что в потаённых уголках природы к детям
прилетают добрые ласковые эльфы и уберегают от бед и напастей.
Дедушка подарил мне «сиятельные» фиалки, а я подарила моему
внуку Михаилу много Дюймовочек и эльфов, которые живут в маленьких
домиках в венчиках каждого цветка. Михаилу было три года, когда мы с
ним осторожно рассматривали лепестки георгинов, и внук был уверен, что
эльфы и дюимовочки крохотными кисточками раскрашивают чудесными
красками венчики «Весёлых ребят». Это лето было самым счастливым за все
25 лет трудов и вдохновения в нашем маленьком Кобринском саду. Я
верю, что восторженные глазёнки внука увидели одно из зёрнышек в
ожерелье счастливых мгновений, с годами переходящими в духовное
качество любви к жизни. Эти зёрнышки я зову минутами, часами и днями
моего счастья.
Внезапно и грозно оборвалось моё детство. Муки голода и холода в
подвальной комнате на Обводном канале Ленинграда. Вой фугасов и визг
снарядов. Качающийся лёд Ладоги и далёкая деревня под Пензой – родины
моего отца. И труд, тяжкий, непосильный для детских рук, крестьянский
труд. Лебеда, клевер, кожура картошки вместо хлеба. В 1944 году у меня
началась амнезия. Не надуманная, как в модных современных сериалах.
Ко мне в 12 лет пришло беспамятство и тёмной завесой отрезало всё, что
было до войны. В мае 1945 года пришёл вызов, но я не хотела, я боялась
уезжать. Убегала и пряталась в овраге, уходила в соседние деревни и
воспринимала возвращение домой как злое насилие. Ни слёзы и мольбы
моей мамы, ни уговоры не помогали. Помогла дедушкина акварель,
пролежавшая всю войну с документами в чехле от противогаза. Я не помню,
что произошло в первое мгновенье, когда я увидала пожелтевший
источенный лист с зовом фиалок из моего детства. Но я вспомнила и я
вернулась!
17
ДЕДУШКИНЫ СКАЗКИ
Добрые радостные сказки на сон грядущий, а утром дедушка поведёт к
хризантемам, что цветут под стеклянной крышей во дворике библиотеки
Андерсена. От нашего дома в конце ул. К. Маркса (Баговутовской) до
хризантем в другом конце города на Большом Проспекте – увлекательный и
длинный путь. Большой дедушкин зонт важно плывёт над нами, и мне
забавно видеть как при встрече со знакомыми, здороваясь, дедушка
приподнимает шляпу, и зонт, тоже покачивается, стряхивая серебристые
капельки дождя. Мне уютно и радостно, но хочется поскорее увидеть
хризантемы, а затем, считая пологие ступеньки на большой красивой
лестнице, подняться в душистый сумрак небольшого зала библиотеки
Андерсена. Дедушка журит меня: «Хорошо воспитанные девочки не дергают
дедушек за руки и не тянут за рукав пальто». Дедушка многозначительно
закрывает зонт. Большой красивый дом. Красивые кованые ворота,
открываясь, поют на тугих петлях, пропуская нас в полукруглый дворик.
Дворик мощен крупной плиткой. Я прыгаю из одной плитки в другую, и мне
навстречу поднимается белоснежное сияние высоких кустов пушистых
хризантем. Передняя стена оранжереи открыта и упоительный дух влажной
земли, горьковато - свежего аромата хризантем и тонкого веяния
доцветающего махрового шиповника как бы приглашают нас с дедушкой в
мир вечно - цветущего сада старой волшебницы, в который попала Герда в
поисках Кая. Кусты хладостойкой французской розы – шиповника
окаймляли дворик, попавшие алые лепестки, слегка покачиваясь, плавали в
желобке для стока дождевой воды. Да, но что это был за желобок! По его
кафельному руслу прыгали весёлые озорные лягушата. Это было
восхитительное зрелище! 3елёные лягушата в прозрачной воде, а над ними
алые кораблики из опавших роз шиповника. Желобок полн ился
стекающими с крыш оранжерей, свежими струйками дождя и
струйки слегка позванивали в его русле. Веселые лягушата старались
лапками поймать лепестки. Они смеялись и прыгали как живые, радуясь
дождику. Какой кистью владел художник, разрисовывая на плитках
канавки эту весёлую, уморительную компанию. Я осторожно дотрагиваюсь
лицом до нежных, прохладных лепестков хризантем, кидаю несколько
желудков лягушатам, чтобы они случайно не выпрыгнули из канавки, и мы
степенно поднимаемся по лестнице в два марша навстречу с Дюймовочкой,
18
Элизой, Каем, Гердой, и, конечно же, с умненьким – преумненьким
принцем – свинопасом.
В библиотеке нет стеллажей. Ближе к окнам стоят столики – конторки.
Я осторожно усаживаюсь за один из столиков, и дедушка осторожно
ставит на пюпитр «Дюймовочку». Сказки Андерсена были изданы как
красочные иллюстрации. На каждой странице под картинками сокращённый
текст на русском, французском и немецких языках. Кто был владельцем этих
красочных изданий? Может быть, это были книги передвижного фонда из
Дворца — Музея? Где хранятся и хранятся ли музыкальные шкатулки с
мелодиями по сюжетам сказок? Шкатулок я не видела, но помнится чуть
отдалённое звучание флейты. Видимо они были расставлены в
акустической зависимости от возраста маленьких читателей. Песенка
Сольвейг из «Пер Гюнта» Грига тихо звучала, пока я осторожно
перелистывала страницы «Снежной королевы». Какое счастье, что я услышала
Грига в раннем детстве! Светлые чарующие звуки молитвы Сольвейг
влились в мои лучшие душевные качества и остались со мной на всю жизнь.
Увертюрой к «Свинопасу» звучала веселая и любимая мной немецкая
песенка» из «Детского альбома» П.И. Чайковского. Сколько радостных и
трудных дней я провела за роялем, пока «Детский альбом» не стал звеном в
цепи счастливых мгновений взрослой жизни. И по сей день слышу
ласковую просьбу: «Не уподобься принцессе, не изгони себя из мира
нравственных ценностей, из мира чистых звуков, и чистых великодушных
отношений между людьми. Постарайся воспитать в себе кротостъ чувств,
свободу мысли, снисхождение к другим и, даже, к самой себе!» (Аксаков).
Сказочная принцесса отвергла живую красоту природы и вряд ли найдёт
утешение в искусственном мире мнимых радостей. Анна Ахматова не знала
про маленький дворик с осенним шиповником. Но именно шиповник стал
её мистическим хранителем от ударов судьбы:
Шиповник так благоухал,
Что даже превратился в слово.
И встретить я была готова
Своей судьбы девятый вал.
Каждую осень я приношу домой веточку с бутоном шиповника,
зажигаю свечу и молюсь за всех, кто близок мне душой и родной по крови.
Молюсь за внуков наших! Да пройдут мимо вас Девятые валы судеб ваших,
да откроются перед вами двери библиотек Андерсена, да будут вечно
цвести хризантемы и алые розы шиповника из моего детства!
В моей памяти особенно трогательно и уютно живут дни осенней
золотой прохлады от душистых лужиц и капелек дождя, которые стучали в
окно по вечерам, напевая колыбельные мотивы, вместе с тихим журчанием
дедушкиного голоса. Осенью в наш дом прилетали сказочные феи,
поправляли пышные причёски у зеркала и тихонько рассаживались на спинках
дивана. Наступало время счастливых семейных вечеров, и дедушка вступал в
роль сказочника, таинственно пошептавшись с феями и подкинув несколько
поленьев в камин. Дедушка обладал даром импровизатора, и его сказки
19
о дождях, убаюкивающих природу, о первых снежинках, об осенних
астрах, прилетевших на Землю вместе с маленькими звёздочками были
незабвенными сказками моего детства! Я сижу в дедушкином кресле и,
затаив дыхание, слушаю песню ветра в печной трубе. Ветер поёт дуэтом с
потрескивающими поленьями в камине и старается рассыпать искры с
горящих дров. Старая липа за стеной дома осторожно шуршит ветвями,
заглядывая в окно. На ветках уже давно нет листьев. В дедушкиной
Сказке они улетели на землю, чтобы стать тёплым одеялом для травы и
цветов. А новые маленькие листочки свернулись клубочками в домиках –
почках. Зимняя стужа им не страшна. Не страшна потому, что крохотный
горячий лучик солнышка давно, ещё летом, прыгнул в каждый домик –
почку на ветках деревьев, крепко накрепко закрыл все двери и окна до самой
весны. Какие сны видели маленькие листочки в своём зимнем сне, какие
песни им напевали метели и вьюги и как весной первый тёплый весенний
дождик пробуждал деревья и цветы в нашем саду? Дедушкины сказки
задавали вопросы и требовали ответов, воспринимались мной через
сравнительные образы сказочного и реального мира, воспитывая во мне
сознательное отношение к добру и злу, воспитывая умение образного
мышления, которого так не достаёт детям в наши дни.
20
ИЗ ДЕДУШКИНЫХ СКАЗОК О ЦВЕТАХ
Ромашки и васильки в полях, колокольчики и кипрей на лесных
опушках. Яркое цветение луговых одуванчиков, лютиков, клевера, незабудок
и маргариток, духмяная таволга на берегах озёр и рек. Этими цветами нас
одарила природа и в каждом цветке прелесть живых красок для умиления
души, лекарственные соки в стеблях и листьях - для излечения хворей
наших. Дикие и садовые цветы несут в себе тайну единения человека с
небесами потому, что в каждом венчике скрыта энергия излучения добра и
света. Энергия, устремленная к высшему миру. Цветы умеют молиться за нас,
укрощают наши недобрые чувства, помогают избавиться от болезней и
приходят в наш дом как добрые и верные друзья.
21
АПТЕКА
(память детская сомнению не подлежит)
Пасмурный осенний день подсвечен золотым сиянием листвы клёнов.
Лиловые рабатки с петуньями у Городского Совета. Очарование осени 2001
г. И осень 1936 года. Очарование остановившихся мгновений детства.
Маленькие лужицы на плитах из пудостского камня пахнут свежо и
радостно. Моя ладошка - в тёплой дедушкиной руке. Я топаю по тонкому
зеркалу лужицы, но дедушка меня не бранит. Мы идем по Госпитальной
улице. Белое здание больницы для меня загадочно. Я в нём увидела «белый
свет». Сколько гатчинцев увидело «белый свет» в бывшем городском
госпитале? Живи и здравствуй наш первый земной приют! Когда больницу
перевели в ЦРБ, многие гатчинцы молились в Соборе о сохранении
разрушения нашего первого прибежища земного. Старые липы, которые
сейчас бездумно вытаптываются, хранят в памяти и праздник рождения и
реквием прощания с земной юдолью двухэтажный дом на углу Красной
улицы. Я люблю этот дом. В нём живёт сказка моего детства – это аптека.
На прозрачном затуманенном
стекле двери - тонкий золотой
растительный орнамент. Это лечебные травы и цветы. И кто-то
невидимый сыплет на эти травы звёздочки лилового цвета. Нежный
звон колокольчика, дверь мягко закрывается за нами, и я замираю от
восторга. По темно - синей сфере медленно движутся звёзды. Они
мерцают золотым таинственным светом и уплывают за горизонт, за
карниз потолка. Пол – цветущий альпийский луг: крокусы, маргаритки,
фиалки, нарциссы... Скорее всего, это были чудесно выполненные
керамические плитки. Теперь я могу только предполагать, что аптека была
гомеопатической, которые были запрещены в тридцатые годы. Дедушка тихо
разговаривает с провизором и многозначительно поглядывает на
таинственное окошечко над прилавком. Но я уже знаю, что сейчас повеет
ароматом, который я должна угадать. И осенним милым днём в маленьком
зале аптеки веет таволгой или фиалкой, лавандой или полынью. Затем
наплывает аромат сирени, розы, земляники, цветут старые липы и
боярышник. И редко мне приходилось лепетать: «Аnishеn weist nicht». В нашей
семье говорили на немецком и на французском. Владелец аптеки говорил с
нами на немецком. Было это в середине 30-х годов XX в.
Аптека исчезла из жизни Гатчины. Исчезла и детская библиотека на
Большом проспекте напротив парка. В наши дни дом заброшен, но так
хочется верить, что придут умелые, заботливые и добрые люди, и всё
22
встанет на круги свои.
Моя родственница побывала в 1999 году в Германии у наших общих,
очень дальних родственников по бабушкиной линии. И я с радостью узнала,
что небесный свод с плывущими звёздами сохранен в некоторых маленьких
аптеках под Дрезденом.
Теперь немного о фитотерапии. Маленькие деревянные домики в конце
Госпитальной улицы стояли в садах. Сады переходили один в другой. И
Гатчина летом тонула в зелени и благоухала ароматом весенней березы,
настоем летних букетов из пионов, левкоев, резеды и лилий. Наша семья
жила на втором этаже дома священника Славинского в конце улицы К.
Маркса (д. 94). И от сада остались только липа, сирень и таволга. Но аромат
цветущей липы стоял в доме весь год. Сухим липовым цветом в
полотняных мешочках перекладывали одежду в шкафах и комодах.
Жасминовый и розовый «цвет» в вазочках и коробочках ставили, где
только было возможно. Но, главное, что я запомнила на всю жизнь – это
приглашение на Праздник ароматов фиалки, сирени, розы и жасмина. Мы
переходили из одного сада в другой в дни полного цветения. Нас сажали
на скамеечки, и бабушка большим веером осторожно навевала густой
аромат. Мы дышали, и на губах ещё долго оставался свежий горьковатый
привкус. Эпикур верил, что придёт время и обезумевшее человечество
опомниться и исцелиться красотой видимого и нектаром цветов вкушаемым.
Фитотерапия была частью культуры довоенной Гатчины. В основном на
праздник Ароматов гатчинцы приходили в Приоратский парк. Жасминовые
дни приходились на Белые Ночи. Тёмные воды Чёрного озера сказочным
зеркалом отражали белоснежное сияние цветов жасмина. Жасмин расцветал
на террасах берега Чёрного озера.
Моя мама, Ольга Николаевна Бульон, приехала в Гатчину в 1925 году и
бывала на жасминовом берегу. И жасмин подарил ей счастье встречи с
моим отцом.
Праздник Ароматов, как и рождественские гулянья, был запрещен в те
же самые тридцатые годы. Но этот праздник вот уже как 25 лет я перенесла
в свой маленький сад в Кобрино. Пионы в нём цветут с июня до конца
июля. Сильный завораживающий аромат исцеляет усталые нервы, освежает
чувства и мысли, и возвращает наше молодое восприятие жизни (октябрь –
ноябрь, 2001).
23
ИМШЕННИКОВЫ
(Осенние вечера за овальным столом)
Порыв северного ветра запутался в ветвях столетних дубов на окраине
бульвара (Баговутовская). Последние золотисто-коричневые листья –
лодочки кружатся в веселом танце на льду мелких лужиц. Стемнело. Белеют
плиты тротуара и мягкий свет из окон уютных небольших домов ложится на
кусты доцветающего шиповника и на ярко-зелёную листву сирени.
Первые мохнатые снежинки заглядывают в окна, заворожённые
сиянием лампадок у иконостасов. Мир и покой осенней благодати. На углу
бульвара и Кирочной ветер срывает серебристые хвоинки голубых елей, и
властный дух господствует над крепким настоем опавшей дубовой листвы.
Три голубых ели у прелестного «вишневого дома». Построение дома
позволило
разместить в углу дома великолепные реликтовые ели с
сияющей изумрудно-голубой хвоей. Завершали победную власть
очарования снегири, важно заседавшие всю зиму на мягких ветвях голубых
елей.
Поворот на Кирочную... и радостная встреча с золотистыми
царственными лиственницами! Высоко над крышей красивого дома с
мезонином в глубине от дороги раскинули могучие ветви столетние
лиственницы. В наши дни (2010 г.) сохранилась только одна. И как прежде
золотит воздух в осеннюю пору и устилает землю мягким ковром из
душистых хвоинок.
Ноябрь уж наступил. Сильные порывы ветра с первыми снежинками
устилают золотистой хвоей вековых лиственниц ступеньки крыльца
уютного особняка на Госпитальной. Хрупкий ледок на лужицах.
Пронзительный свежий и чистый воздух предзимья пропах крепким
настоем опавшей листвы дубов.
Тёплый розоватый свет в большой комнате заманчиво предлагает
заглянуть в окно сквозь неплотно сдвинутые гардины. А за гардинами под
бледно - розовым шелковым абажуром на большом овальном столе свежо
зеленеет пушистая ветвь голубой ели, рдеют кисти рябины в окружении
ампельных веточек лиственницы с душистыми шишками. В угловом
камине рассыпают искры сосновые поленья. На спинках стульев вокруг
24
стола – тёплые шали и пледы. В приоткрытую форточку влетают робкие
снежинки.
У входных дверей звенит колокольчик. Наступил долгожданный час
«овального стола и задушевного слова». В прихожей стряхивает невидимые
снежинки Александра Владимировна Ильина – дочь чтимого в Гатчине
доктора Ильина. Мягко ступая в расшитых бисером домашних туфлях
(«хаусштифель»), осторожно ставит в вазу три белых розы. Последние розы
из маленького зимнего сада в доме на Госпитальной улице. Зимний сад
служил приёмной для больных и соединялся с кабинетом доктора аркой и
раздвижными дверями. Многие гатчинцы приходили к доктору не только на
санацию зубов, сколько на встречу с чудом осеннего цветения роз. Селяне
окрестных деревень звали доктора Ильина «доктор – спаси бог», а розы
зимнего сада – утешительницами от зубной боли. Александру
Владимировну любили и уважали в старых гатчинских семьях. Чтили
память о враче, который лечил, в основном, безвозмездно. Благодарностью
был подарок – маленький гном. В семье Ильиных долго хранился памятный
подарок – талисман маленький ясеневый гномик с маленьким серебряным
посохом. В начале 7 0 - х годов Александра Владимировна с оказией
переслала гномика в Финляндию в семью старых добрых друзей отца.
Лёгкий шелест изумрудного шёлка блузки, обаяние прекрасного лица,
букетик искусственных фиалок в гладкой причёске нежно веет живым
ароматом фиалок из "Ниццы"... Это появляется Отилия Бульон – любимица
хозяйки дома. В конце вечера погасят верхний свет, зажгут свечи и Отилия
будет читать в подлиннике великих мечтателей человечества – Руссо,
Монтескье, Дидро.
Строгое темно-синее платье, белое кружево манжет и воротника...
Вошла Ираида Павловна Славинская – жена первосвященника Собора
Святого Павла, ставит на стол маленькое распятие к вазе с осенним
букетом. Распятие вырезано из кипариса Афонского монастыря. И
молчаливая молитва объединяет души таинством заповеди "Возлюби
ближнего своего". Возлюби и любовь защитит от ожесточения души и
поможет в заботах, огорчениях и невзгодах повседневности! (В дни тревог и
сомнений, в дни тягостных раздумий о судьбах моей Родины – ты один
мне поддержка и опора, о великий и правдивый свободный русский язык!)
Минута молчания, и книга открыта.
Дикторский, хорошо поставленный голос, импровизация ролевого
чтения, глубокое искреннее сопереживание всем, кто «пришёл в стан
погибающих за великое дело любви», - так читала Александра
Александровна Микрулева «Отверженных», «Капитанскую дочку» и «Бориса
Годунова». Так открывала душу слушателей для встречи с «Оливером
Твистом», «Айвенго», Татьяной Лариной и Жаном Вольжаном.
Николай Ильич Полчанинов задумчиво следит за пляской огня в
камине. Инженер – дорожник, он до 1917 года работал над возведением
монорельсовой дороги в Гатчине. Оставшись не у дел, Николай Ильич
занялся резьбой по дереву и так преуспел на этом поприще, что фасад дома
25
доктора Ильина оформил красивыми гирляндами из желудей, дубовых
листьев и искусно вырезанными цветущими ветками вяза. Несколько
овальных рам для зеркал сохранялись в домах старых гатчинцев до 60 – х
годов прошлого века. Когда сносили дом доктора Ильина, резной фасад
бережно сняли и увезли. Александра Владимировна хлопотала, чтобы резьбу
передали в Псковский краеведческий музей по интересам, но право на свой
дом она давно уже не имела и доживала свой век в уютной комнатке в доме
на Березовой улице. В этой комнатке хранились уникальные издания
великих утопистов: Дидро, Монтескье, Компанеллы, Гете, Жуковского
и Пушкина.
Цветные
иллюстрации, мелованная бумага и трепетное
уважение к неподкупной духовности великих мыслителей по тем временам
было большой редкостью.
Субботними вечерами комнатка Александры Владимировны часто
служила читальным залом и домашним театром. Вот уж где было в тесноте,
но не в обиде! Не беда, если Фердинанд случайно или неслучайно наступал
Вурму на ногу или насильно поил «отравленным лимонадом». За это в
награду, за мужественное терпение Александра Владимировна разрешала
«исполнителю» роли Вурма взять домой подшивку «Нивы». И ради ночного
чтения «Нивы» юные читатели романа «Она» часто просыпали и опаздывали
на уроки, что было непростительно даже с правдивыми объяснениями. Что ж
говорить о тех ребятах, проспавших на работу к станку и задержанных в
проходной! Строгий мастер бушевал «за честь рабочую», но вечером
оставался проверить «точность резьбы» провинившегося, и услышать: «Что
дальше, что было дальше!?»
26
КОСТЕЛ В ГАТЧИНЕ
С 1930 по 1941 г. наша большая семья жила на ул. К. Маркса, 94. Моё
раннее детство получило в подарок от судьбы сады и цветы Гатчины, и этот
подарок стал мне защитой и добрым покровителем в тяжкие годы испытаний,
выпавшие на долю многих «детей войны».
В моей памяти костел – это замок, в котором живут прелестные феи в
венках из белых роз и в белых одеждах. К костёлу дорога от нашего дома
вела через старое кладбище. На восточной окраине кладбища стоял домик
трех сестер, одна из которых вышла замуж за Ольтевского и жила в Загвозке
напротив Татьянино. Торжественные хоралы органа вводили меня в сказку
звуков и встречу с феями: они плавно идут по круговой дорожке сада, и кто то невидимый бросает белые розы и лепестки к их ногам. И всюду дышат
розы. Особенно я помню аромат роз, смешанный с запахом еловой хвои.
Центральная аллея старого кладбища была еловой. Аромат разогретой
солнцем хвои и аромат цветущих всё лето белых плетистых роз овевал нас
всю дорогу до костёла. Моя бабушка Екатерина Карловна Цимерер – Гартунг
была католического вероисповедания, и пока в костёле шли службы, она его
посещала. Я любила бывать с ней в саду, который также окружал костёл и с
южной стороны. Белые розы поднимались высоко, оплетая стрельчатые окна
стены из тёмного красного кирпича. Белые розы вились по изгороди
из того же кирпича, и сад был наполнен ароматом роз и сиянием белых
лилий на большой круглой клумбе в центре сада.
Девочки – феи! Как сложилась их судьба? Живут ли в Гатчине
правнуки и правнучки Клинге, Знайде, Цимерер? Знают ли они, что светлые
мгновения в жизни прабабушек светили и для них сиянием белых
плетистых роз и благостным звучанием органа?
Разрушены храмы, вытоптаны розы... Много городов и весей прошла я,
но нигде не встречала столько добрых, осиянных лиц, как в моей родной
Гатчине...
Значит не разрушены, значит — не вытоптаны!
27
ДЕТИ ВОЙНЫ или ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЬ
Май 1945 года омыл тяжкие страдания военных лет теплыми,
затяжными дождями. Неповторимый, прекрасный аромат молодых листков
берез и распускающейся сирени очаровал мою одичавшую душу, и родные
Пенаты медленно и терпеливо вызволяли нас, детей войны, из цепких лап
блокадной дистрофии и изнурительного, непосильного труда в эвакуации.
Полуголодные и босоногие, но радостные и беспечные «дети войны»
возвращали себе детство в «Чижиках» и «Казаках – разбойниках»,
«Прятках» и любимой «Лапте». Но уже в конце июня приходилось пилить
дрова для школьных печек, возить на Сенной рынок тяжелые корзины с
букетиками ромашек, сидеть с удочками на Втором мостике, помогать
заготавливать сено и с нетерпением ждать первых всходов на картофельных
грядках.
В мае 1945 года грядки овощей и картошки обрабатывались на всех
кусочках земли, очищенной от мин и снарядов. Для работников подстанции
Ленэнерго место для огородов отвели к скверу от стрельбищной полянки
Павловских казарм. Сейчас на месте этого маленького полигона – пекарня и
жилой массив вплоть до педагогического училища.
Делянка встретила мой картофельный энтузиазм низкими моховыми
кочками с отцветающими сиреневыми мускариками и купальницами
Катеньки Нелидовой. А я горько плакала. Нежные золотистые бубенчики
купальницы не утешали. Горьковатый дурман расцветающей черемухи
вызывал тошноту и обострял чувство голода. Еще горше было сознавать,
что кроме меня, ни мама, ни сестренка не могли огородничать. Маме в
октябре 1941 года на Измайловском осколком снаряда пробило руку.
Сестренка еще была слаба от блокадной дистрофии. Зима без картошки
грозила голодом, и я была в отчаянии. Мои причитанья прервал протяжный
и тоскливый звук. Потревоженный лебедь кружил над зарослями черемух, и
как забытый сон я увидела день из моего детства…
На низкой мшистой кочке белеет большое яйцо. В нем я уверена, живет
Гадкий утенок и надо отнести этот домик – яйцо к бабушке. Бабушка
удивится и обрадуется. Яйцо скажет «трак» и маленький утенок – лебеденок
будет играть с нами в прятки. За мной почтительно топают ребятишки с
нашего двора и я с яйцом в ладонях, осторожно пробираюсь по пружинящей
под ногами тропке.
В те времена окраинной улицей была 7 Армия и зеленый простор
полянок простирался от Красных казарм до железной дороги, и от нашего
28
дома в конце улицы К. Маркса до Мозино и берегов Ижоры. В низинках
мягкие мхи были прибежищем для гнездовий диких лебедей. Но к концу 30х годов моя находка уже была редкостью.
Бабушку мне не удалось ни удивить, ни обрадовать. Тревожный,
протяжный клик лебединой просьбы и резкий свист крыльев над головами
переполошил шествие, и огорченное лицо бабушки, ее укор, заставили меня
навзрыд заплакать.
Мы с бабушкой отыскали гнездовье. Она обтерла яйцо влажным мхом
и осторожно опустила в мягкую кочку. Отойдя на маленькую горку, мы
увидели, как лебедь, сделав круг опустился на гнездовье. Лебединая шея
была распростерта, крылья обнимали возвращенное яйцо, и мне показалось,
что лебедь превратился в белое распятие, что висело в изголовье
бабушкиной кровати. Тяжелое предчувствие омрачило мою детскую душу.
Распростертый лебедь, крестом крыльев и тоскующим зовом как бы
предупреждал о грядущих годах военного лихолетия.
Будучи взрослой, я узнала, что журавли и лебеди, пролетая над нами,
своей протяжной перекличкой оберегают людей добрых от бед и напастей,
унося их на своих крыльях.
А в тот пасмурный послевоенный май лебедь накликал мне добрых
людей. Утешили, потеснились, поделились доброй земелюшкой у
Березовых ворот, вдоль Березовой аллеи. Второй хлеб уродился на славу, и
зимой особенно вкусна была картошка, отплачивая мне мозоли от лопаты и
мотыги. Первые душистые «подрытые картофельки» мы продавали на
рынке, труд не дорого ценя. Это был мой первый заработок, первая лепта
помощи измученной маме.
К концу 40-х годов прошлого века моховые пустошки заросли
черемухой и лебеди перенесли свои гнездовья на берега Ижоры, но я на всю
жизнь запомнила встревоженное лицо бабушки и наказ старого егеря, дяди
Сафрона: «Не вспугните лебедей на гнездовьях! Испуганные,
потревоженные лебеди кличут к лихолетию».
Так оно и стало! Лихолетием пришла на нашу землю Великая
Отечественная война. Гатчина была разрушена почти до основания. В огне
войны сгорел Дворец. Не успела наша земля отдохнуть от дыма и копоти
военных лет (в Орловой роще еще звучали взрывы от затаившихся бомб и
снарядов) как новое лихолетие закрыло пылью и смрадом прекрасное лицо
родного города. Гатчина превращалась в промышленный придаток
Ленинграда. Сколько здоровья горожан унес только свинокомбинат и
подлый заводишко Общества слепых за высоким бетонным забором,
построенный на месте Старого кладбища.
Но все встает на круги своя! В 2004 году парадные комнаты Дворца–
музея возродились! Реставраторы обещают, мы верим! Город молится за
тех, кто спасает Черное озеро и шлюз на Белом озере.
Я молюсь за внуков наших, молюсь за ту благодать красоты, которая
медленно и верно входит в их жизнь. Вернутся лебеди на Лебяжий остров, и
клич лебединой песни принесет радость бытия на нашу землю.
29
НА ВОЙНЕ ПЕРВЫМИ ПОГИБАЮТ ЛУЧШИЕ
Начало августа 1941 г. ВОЙНА! Ночное небо в ярких звёздных узорах.
Над Гатчиной зловещая вкрадчивая тишина. Тишина, в которой уже таятся
грядущие беды и неисчислимые страдания миллионов людей. Народом сказано
«На войне погибают лучшие». Гатчинцы в эту ночь видели, как погибают
молодые лётчики, встретив вражеские свастики, один против троих. Ночная
тишина взорвалась ревом юнкерсов и визгом мессеров. Залпы со стороны
Красных казарм нарушили вражеский строй, и наши до боли родные
ястребки взяли вражеские махины в карусельный круг. Лёгкие маневренные
ястребки уходили от карусели в сторону, беря на себя трассирующие хлысты
разноцветных пуль, и в безмятежном звёздном небе завязался бой. Казалось,
что самолётам тесно, так близко сходились в атаке машины, иногда
переходя на бреющий полёт. Трое вражеских самолётов на одного нашего, но
штурвал не позволял отклониться, взмыть в высоту или уйти от неравного
боя в сторону Орловой Рощи. Штурвал был в руках лётчиков, которые вели
этот бой не по точному расчёту «сумрачного немецкого гения». Бой шёл по
велению духовных сил, выше которых нет на земле сил, «способных
пересилить русскую силу» (Гоголь «Тарас Бульба»). Проклятая идея
сверхчеловека, мнимая уверенность в безнаказанности фашизма или
постыдное чувство превосходства сильного над слабым или уверенность в
предназначении Германии «Uber alles». Идея «uber alles» в этом бою была
бессильной покорить тот взлёт души наших лётчиков, который в мире
зовётся подвигом. Горящие факелы наших самолётов тянулись до
последнего к Орловой Роще. Воздушный бой менял направление в сторону
от железной дороги, которая от Татьянино до Александровки ещё была цела.
Около каждого дома в городе были вырыты окопы – щели без накатов.
Но женщины и дети не прятались в убежищах даже тогда, когда от визга
трассирующих пуль кипела и срывалась листва на вершинах могучих дубов
на бледные запрокинутые к небу лица и падала метель из иссечённых
листьев, мешая видеть. Женщины молились и плакали. Дети плакали
навзрыд. Пикирующий вой подбитого юнкерса и вновь карусель боя. Теперь
5 - 6 вражеских самолётов на одного нашего. Да будет бестленна кинолента
« В бой идут одни старики». В небе над Гатчиной приняли свой первый и
последний бой лётчики – неизвестные герои, воплощенные в образах
незабвенных «стариков», поднявшихся в небо в 20 лет и навеки оставшихся
молодыми в памяти народной.
В конце 40 - х годов на излучине речки Колпанки перед впадением её в
30
Холодную ванну, в зарослях ольхи и черёмухи лежал остов самолёта. Одно
крыло ушло в землю, второго крыла не было. Гибкие ветви берез и черёмух,
свисавшие над самолётом, были переплетены в венок, неувядающие летом и
сверкающей инеем зимой. Венок сплёл молодой, седой как лунь,человек в
выгоревшей гимнастерке. Один рукав был пустой. Вездесущие мальчишки,
помогавшие заплетать тугие ветки в венок, не просили рассказать о
воздушных боях. Мальчишки осмысливали слова поэта «А то бывает – им
венки, они – сжимают кулаки».
Прошли годы, пройдут века. Историки будут осмысливать и
переосмысливать самую тяжкую из истории войн – Великую Отечественную
войну. Но вечную память о неизвестном солдате сохранит народ. Народ,
который и по сей день собирает горестные всходы на пропитанных
кровью полях сражений. Душа народная сохранит и передаст из поколения
в поколения прекрасные, светлые образы защитников наших и сложит о них
легенды, песни и предания. Одна из легенд – легенда о перевоплощении
лётчиков, принявших смерть в небе и обретших новую жизнь в образах
героев кинофильма «В бой идут одни старики». Пожилое поколение в наши
дни плачет светлыми слезами скорби, веря «что солдаты с кровавых не
вернувшихся полей, не в землю полегли когда - то, а превратились в белых
журавлей!» Это древнее поверье народа. Но, наверное, найдётся не один
равнодушный скептик, убеждённый в том, что на войне чудес не бывает. Как
знать? Но могли ли создатели фильма «В бой идут одни старики» и только
лишь одним вдохновенным перевоплощением олицетворить молодых
лётчиков, ставших защитниками, самых светлых надежд человечества.
Смогли потому, что в каждом из нас в душе есть маленькая часть души
лётчиков, погибших в ту далёкую ночь в небе над Гатчиной. Важно только,
сколько места отводит каждый из нас в своей душе для крепости духа и
твёрдости в убеждении.
В годы Великой отечественной войны над Россией стоял истошный,
горестный крик вдов, получивших похоронку. Миллионы вдов и
осиротевших детей. Но ещё страшнее было известие о без вести пропавших.
Миллионы без вести пропавшие и не нашедшие вечного успокоения под
обелисками в братских захоронениях.
Отрадно знать, что в Гатчине Эдуард Брюквин и его сподвижники не
на словах, а на деле ведут поиск солдат, полегших в землю безымянными.
Спасибо «ПОИСКУ» за благородный, нелегкий и бескорыстный труд!
Спасибо Эдуарду Брюквину за патриотизм, ставший образом жизни!
Отрадно, что в «Гатчинской правде» небольшая статья была названа
"Патриотизм – это образ жизни!». Спасибо Эдуарду и его друзьям за то, что
их поступки и дела сливаются со словом "патриотизм" и с образом нашего
народа, и делают доступным осмысливание наших поступков и наших дел.
31
Л Е Г ЕН Д Ы И Б ЫЛИ
Легенда, сказка или быль, в которую верили в старых финских семьях,
– это легенда о серебряном старце. В незапамятные времена пришёл в
дремучие северные леса старый человек. Глаза старца горели молодым
огнём, а серебристая борода светилась и струилась, как светилось
множество родников у светлого лесного озера. Странник отдал свой посох
самому старшему из людей и велел передавать посох от поколения в
поколение. Передавать до тех пор, пока не придёт к лесному светлому озеру
другой странник и не принесёт великую силу очищения воды и воздуха,
потому что к тому времени чёрные ветры пронесутся над этой землёй, злые
силы отравят чёрным смрадом воздух, уйдут в потаённые глубины родники,
иссякнут и станут зловонными реки, сердца людей погрузятся в пучину
злобы, и сын пойдёт против отца, и брат пойдёт против брата. Высоко в небо
взметнётся сверкающий посох и вернётся на Землю струёй обновлённой
живой водой. Посох возрождения обрёл воплощение и хранился в одном из
домов на окраинах старого кладбища. В одном из этих домов была
серебряная комната с расшитыми серебром драпировками и аналоем с
распятием. В серебряной комнате молились перед дальней дорогой многие
из тех, кто вынужден был навсегда покинуть Гатчину. И навсегда ушёл из
нашей жизни «Серебряный посох». Ушёл ли? И кто был «благодетельный
финн» у А.С.Пушкина? Был ли у доброго волшебника «Серебряный посох?»
Где ключ, воскресивший Руслана?
Почему к родникам уже многие годы ведут и ведут народные
тропинки? Люди приходят к родникам и опускают веточку брусники на
самое дно ключа. Всплывёт брусника, и почувствуют лёгкость на душе и
радость в чувствах. Над светлой глубью родника «...улягутся мнимые
страсти, утихнут мнимые бури, рассыплются самолюбивые мечты,
разлетятся несбыточные надежды... Вы вдохнёте в себя безмятежные мысли,
кротость чувства, снисхождение к другим и даже к самому себе. И природа
вступит в вечные права свои». (Аксаков)
32
ДОБРЫЕ ГЕНИИ ДВОРЦА
Моя мать Купряшкина Ольга Николаевна работала во Дворце
распределителем и организатором групп шесть предвоенных лет. Группе
экскурсоводов из Ленинграда с детьми предоставлялись комнаты на первом
этаже Арсенального каре. Окна комнат выходили на бастионную стену справа
от ворот. Серафима Николаевна Балаева (главный смотритель Дворца –
музея) каждое лето добивалась разрешения, чтобы дети служащих проводили
лето в Гатчине.
«Собственный сад» - это наше детство. Я, видимо, была самая старшая,
так как часто экскурсоводы разрешали мне быть в группе экскурсантов. Я
очень любила слушать Янченко, Кузьмина и Полевого (его все звали
Боренька Полевой). Но не было большей мне радости, чем когда Серафима
Николаевна Бадаева брала меня за руку, и мы с ней летели по парадным, по
Готической, по Греческой, по Китайской в Арсенальном каре. Я очень
хорошо помню, что с катальной горки мы обязательно съезжали! Я не могу
представить Серафиму Николаевну медленно идущей. Лёгкая, плавная,
быстрая походка и милая, приветливая, добрая улыбка, которая светила всем
от щедрости души и благородства характера.
Серафима Николаевна! Добрый гений моего детства. Верный страж и
добрый гений Дворца – музея. Бывают дни, когда в окнах дворца я
представляю себе её милое лицо, её улыбку, её лёгкую тень. Экскурсии в
основном начинались с Оружейной и Парадных. График экскурсии строго
выполнялся. Заявки поступали заранее. Помнится ключевой момент
входа через Оружейную галерею, которая, если память моя права,
соединялась с Чесменской. В тот момент, когда очередная группа входила в
Чесменскую, группа, осмотревшая Парадные, спускалась в вестибюль. В
Арсенальном каре с экскурсией я не ходила. Бывала там часто с Серафимой
Николаевной или уж если мне надо было вновь и вновь посмотреть на манекен
лакея в конце Китайской или на фигуру Александра III с огромной трубой и
устрашающим ростом, - мне разрешалось пройти туда любым путём.
Повзрослев, я поняла, какое счастье мне подарила жизнь. «Обход» Дворца
я начинала утром до начала экскурсии и часто шагала рядом с высоким
строгим человеком – комендантом Дворца – музея. Так грустно, что не
помню его имени.
Личные комнаты Павла 1 предполагали или отдельную экскурсию с
33
акцентом на жилые комнаты XVIII века, или осматривались после
Парадных комнат. Я это помню наверняка, так как не любила завершать
сказку Белого зала сумрачными комнатами, в одной из которых стояли
манекены дежурных офицеров и солдат. Но когда в экскурсию входило
«Эхо», я терпеливо обходила и слушала всё, предвкушая спуск по винтовой
лестнице около Башенного кабинета в лабиринт. Счастливый ужас темноты
длинного тоннеля и радостный вход, когда блеснёт изумрудная вода
Серебряного озера! Думаю, что по лабиринту экскурсии были нечастыми,
иначе я ходила бы к «Эхо» каждый день. Где был второй вход в лабиринт, я
не помню, хотя до 30 августа 1941 года мы укрывались от бомбёжек в
подвалах лабиринта. Хорошо помню, что нам - детям не разрешалось
выходить на Плац и в парк. Ходили только за водой к Серебряному озеру
крадучись. Взрослые работали до последнего дня. 3 сентября отец на
военной машине увёз нас в Ленинград. И детство кончилось. В мае 1945
года, вернувшись из эвакуации, я побежала к Дворцу и упала без памяти,
когда увидела и всё поняла.
Я легко запоминала фразы, не доступные для понимания, но благодаря
этому свойству была способна пересказывать, подражая манере и стилю
повествования особенно мной любимых экскурсоводов.
От кого из экскурсоводов я так часто слышала эту фразу – не помню,
но запомнила на всю жизнь: "красота лишь подготавливает человека к
правильному пользованию рассудком и волей". Став взрослой, я узнала – это
Шиллер. Часто ли повторяли при мне эти слова, или фраза служила
эпиграфом к экскурсии, я не помню, но твёрдо знаю, она звучала во Дворце и
запомнилась машинально, затем — сознательно.
Память робко связывает это изречение Шиллера с Греческой галереей
и искусством древних греков. Я хорошо помню тот благоговейный интерес,
который умели вызывать экскурсоводы к подлинникам античного
искусства (Белый зал).
Ещё помню благоговейное отношение к паркету Дворца – музея,
которое экскурсоводы внушали с первых шагов по Парадным комнатам.
«Затаив дыхание» я понимала в буквальном смысле и изо всех сил
старалась не дышать, когда смотрела на венец из табачного дерева и на
рисунок паркета Овального будуара и Туалетной.
Хорошо помню, как рада бывала, если внимательный экскурсант
находил на гобелене «Африка» красного рака, и долго не могла понять,
зачем вельможам лукаво подмигнули искусные мастера и выткали им в
угоду неправду.
Помню, как долгого церемония тронного приёма в Верхней тронной
Павла 1 воспринималась мной, как весёлая игра взрослых, которые в одну
дверь входят как надо, а в другую пятятся спиной, толкаются и падают.
Совсем тогда юный Боренька Полевой так умел в одном лице представлять и
Павла, и придворных, что, когда в июле 1985 года я вновь пришла во
Дворец, экскурсоводом, на краткий миг, опять был дядя Боря Полевой.
Экскурсии в Арсенальном каре начинались с крыльца Большой
34
парадной лестницы. Жаль, что не помню экскурсии, соединявшие XVIII –
ХIХ века. Но помню, видимо, по причине предпочтения XVIII века. Хотя
Ситцевые комнаты и Дубовый кабинет навещала с удовольствием.
Дворцовый театр. Я знаю, что он был в Арсенальном каре, но где – не
помню. Так уж получилось, что он для меня самый красивый театр мира.
Помнится правильная полуовальная форма, маленький партер и чудесный,
не виданный нигде цвет бархатной обивки. Это было царство синевасилькового цвета, который не мерк и тогда, когда гасли огни люстры. В
воздухе мерцал сапфировый отблеск, сцена как бы в лёгкой сиреневой
дымке, и на ней красивые люди поют нежно и взволновано. Помню звучание
виолончели. Сколько ярусов было в театре, не помню. Но помню, что сидели
мы с мамой в первом ярусе справа от сцены. После войны у нас в семье не
говорили о Дворце. Но когда каре восстановили для училища
(Гидрографическое ВМФ. Прим. ред.), я увидела театр и не узнала его.
Иногда думаю, что не грезы ли детства, тот сапфировый полумрак, и
чарующее пение красивых людей на сцене Гатчинского дворца?
Для своего возраста я хорошо говорила и читала по-немецки. В
дождливые дни мне давали читать дивные сказки Андерсена на немецком
языке. Странички полагалось перевертывать, касаясь пальцами золотого
обреза, и не снимать книгу с подставки. Были ли эти книги из Дворцовой
библиотеки – не знаю.
Летом для сотрудников Дворца – музея в лесной оранжерее
устраивались вечера отдыха. На один из них мама меня взяла с собой.
Хорошо помню огромные зеркальные окна и мягкое сияние белой ночи. И
звуки музыки. Став взрослой, я узнала, что каждый вечер в Лесной
оранжерее открывал вальс Андреева «Фавн», посвященный гатчинскому
парку. Я узнала у музыкантов, что Фавн и колдовская сила красоты
пейзажей напели, наиграли, навеяли ему музыку, которую он назвал
«Гатчинский парк. Фавн».
В маленьком круглом пруду у Лесной оранжереи я впервые увидела
таинство раскрытия бутонов водяной белой лилии. С кем из взрослых я
ходила смотреть на лилии — не помню. Но помню, что созерцание «великого
зрелища» было почти ритуальным. Самым главным было соблюдение
тишины, что для меня было довольно трудно. Детское чувство восторга
осталось во мне по сей день. Нежно светящиеся белые звёзды цветов на
темно - зеленой прозрачной воде! Как они нужны людям в свершениях и
суете нашей жизни.
Уже перед самой войной для отдыхающих на базе отдыха устраивались
праздники Флоры. Сценарий праздника включал шествие с цветами,
мелодекламации, красиво сервированные, украшенные цветами столы для
праздничного ужина в столовой базы отдыха. Мне запомнились частности,
но видимо, программа была значительно больше. Меня и дочь директора
Дворца – музея Ирму одевали в туники и обвивали гирляндами цветов. Мы
танцевали вокруг статуи Флоры, а в Собственном саду горели китайские
фонарики. Кто был художественным руководителем этого прелестного
35
праздника я, к сожалению, не помню.
Дверь напротив двери в личные комнаты Павла 1. В Новый год за этой
дверью нас ждала самая большая радость детства – Ёлка. Спасибо Дворцу музею за то, что он дарил нам эти праздники детского восторга, частица
которого оставалась в нас до следующей Ёлки, и, перешагнув через годы
войны, Ёлка будет стараться вернуть нам утраченное детство. Но не всем.
Для моего брата и сестренок ёлка 1940 года стала последней.
Следующая дверь в левой стороне вестибюля была суровой и
таинственной. За ней было царство энергичной, полной женщины. Фамилию
я запомнила – Кокорева. Больше всего меня интриговали огромные связки
ключей, которые Кокорева носила у пояса. После войны я узнала, что
сложное хозяйство кладовых Дворца охранялось и замыкалось этими
ключами. А за таинственной дверью было помещение для складирования
подсобного инвентаря. Мой интерес к дверям был неслучайным. То, что
сотворил Бренна в Малиновой гостиной и парадной опочивальне, я не
воспринимала как дверь. Певцами считались экскурсоводы, которых
Бренна пленял больше, чем Ринальди. Среди них была мама Ляли Глинка
(Ляля – прямая родственница великого композитора, прекрасно воспитанная
девочка. Ни Лялю, ни маму Ляли Глинку мы так и не нашли после войны).
Так вот, творения Бренны я предпочитала творениям Ринальди в основном
из-за дверей, о которых так вдохновенно рассказывала мама моей маленькой
подружки. Воздействие красоты было и от обаяния личности экскурсовода,
и от таинственной силы искусства великого мастера. Но стоило мне
послушать про Ринальди, как все мои детские симпатии отдавались Ринальди,
мимо барельефа, которого приходилось проходить с почтением.
Крыльцо правого полуциркуля было открыто для прохода в Собственный
садик. Крыльцо правого полуциркуля было запретным местом. Даже тогда,
когда нам очень хотелось посмотреть на открывающиеся на солнце цветы
повилики, обильно растущей вдоль стен, полагалось спросить на то
разрешение у удивительного человека в униформе пожарного. Первый этаж
под Оружейной принадлежал пожарной команде Дворца – музея. Каким
уважением пользовались дружинники у сотрудников Дворца – музея,
говорит тот факт, что никто из курящих мужчин (да были ли они) не
позволял себе закурить даже на плацу.
Помнят старые гатчинцы сколько радостных волнений переживалось
городом и Дворцом во время съёмок парада на плацу к фильму «Суворов».
Стояли жаркие дни, и сотни статистов – солдат очень страдали бы от зноя,
если бы не вода из Серебряного озера. Специально был выведен кран у
самой стены Дворца справа от пандуса. И во время перерыва люди с таким
наслаждением пили воду Серебряных ключей, что эта картина свежа и
сейчас перед моими глазами. В те дни и заговорили о лечебной силе
гатчинской воды, о том, что она имеет свойства нарзанных источников, на
базе которых в городе должен был открыться санаторий. Но успели
сделать только первый шаг, открыв Базу отдыха при Дворце. Помещения для
базы находились под Готической галереей (столовая). К сожалению, могу
36
предположить, что кухня и комнаты отдыха находились на первом этаже
Арсенального каре.
С 1931 по 1941год наша большая семья жила на улице К. Маркса, д.94.
Раннее детство получило в подарок от судьбы сады и цветы Гатчины, и
подарок стал мне защитой и добрым покровителем в тяжкие годы
испытаний, выпавших на долю многих детей войны (из интервью Аркадия Кац
– фотокорреспондента гатчинской газеты «СПЕКТР» №23 от 1944 года).
37
НЕЗАБУДКИ КАТЕНЬКИ НЕЛИДОВОЙ
Великий Гете утверждал, что жизнь на земле без цветов – ад. Великий
Гете утверждал, что цветы помогают людям освободиться от гнета
низменных страстей, и рассевал семена фиалок в парках, лесах и полях
Центральной Европы.
Сад Катеньки Нелидовой рассыпал свои семена по всей округе
Гатчины. И неизбывно их цветение с конца XVIII века и по сей день.
Особенно необыкновенно ярких и крупных невянников, купальниц,
незабудок, фиалок и маргариток можно встретить в наши дни в Зверинце и
Орловой роще.
В былые времена к цветам приходили за советом и с молитвой о
помощи. Приходили девушки и тайком – юноши. Самыми добрыми
нимфами были незабудки. В 1946 году незабудки откликнулись на нашу
мольбу и помогли.
Прохладная белая ночь в конце июня 1946 г. и небольшая липовая
аллея (на том месте, где в наши дни дышит белым паром котельная ПИЯФ),
надежно укрывает нас - подростков от холодного ветра и сердитого укора
родителей. Мы молчим, мы не знаем, как помочь Коле Мухину. Коля
получил «плохо» на экзамене по математике в школе, и теперь его не
примут в ремесленное училище (РУ).
У Коли отец – фронтовик с «пулей в желудке», больная мама и два
младших брата. Ему очень нужна казенная форма, ладная и теплая, ремень с
пряжкой РУ и гордое звание – токарь.
Кто-то из нас всхлипнул, и вдруг из-за куста боярышника раздался
скрипучий голос Евгении Леопольдовны Миркулевой. Мы звали ее
«Польдовна», и откровенно побаивались за меткие сравнения не в нашу
пользу. Вышитое «Ришелье», белое полотняное платье, красиво уложенные
седые волосы и маленький букетик незабудок в руках…
«Не предложите ли присесть?». Я вскакиваю со своего кривого пенька,
и Евгения Леопольдовна величественно опускается на неудобное сиденье:
прямая и невозмутимая. А дальше…
Дальше уже взошло солнце, а мы сидели и слушали, слушали, пока не
спохватились «упустить росу». Минут через 10 прохладные, душистые
травы на поляне Орловой рощи охладили наши босые ноги, горевшие от
быстрого бега. Мы пришли к незабудкам К. Нелидовой. Незабудки, которые
много лет назад спасли от «провала» по латыни Машеньку Полчанинову,
подругу Евгении Леопольдовны и одноклассницу по гимназии.
Машенька увлеклась чтением «Коварства и любви» Шиллера в
38
подлиннике и не успела подготовить сложный перевод с латинского на
русский. Близко к тексту пересказала нам Евгения Леопольдовна горькую
историю любви Луизы и Фердинанда. Мы видели разлуки, горе потерь,
страдания и кровь войны, но подлость лжи и обмана, незащищенность юной
души потрясли нас как взорвавшаяся невдалеке фугаска. С того дня «вурм»
стал для нас словом самого страшного ругательства и презрения.
В старших классах гимназии, нравственное и духовное воспитание
полагало самостоятельное осознание своей вины. В качестве назиданий
были краткие проповеди на уроках «Закона Божия». Проповеди для всех и в
частности, без названия фамилий провинившихся, без укоризны и упрека. В
выпускных классах у гимназисток был лозунг: «Вежливость – личное дело
каждого. Приличие – долг». Потерять свое лицо, стать неприличной,
обманув доверие родных и учителей. Забыть про экзамен, зачитавшись про
коварство и любовь.
Евгения – дочь генерала Имшенникова. Мария – дочь дипломата
востоковеда Полчанинова. Кто бы мог подумать, что строгая старшая сестра
Анна, как фея Сирени, протянет девочкам волшебную палочку под
названием «Незабудки Катеньки Нелидовой». Бесшумно и быстро,
взволнованные и уже счастливые, девочки прокрадываются через боковую
калитку сада. Госпитальная и Большой проспект безлюдны. Белая ночь,
ранняя заря и тяжелые радужные капли ночи встречают беглянок на первой
же поляне в Орловой роще. На белые розетки цветущего боярышника
ложится розоватый отблеск первых лучей солнца. Боярышник осыпал
белыми звездочками цветков голубой ковер незабудок. По поляне пробегает
волна света и тени, и первобытный восторг охватил юные души. Как
лесные Мавки кружились девочки в импровизированном танце. Все ближе и
ближе к куртине с незабудками. Синяя волна света поднялась над поляной и
в воздухе прошелестело: «Ты успеешь. У тебя целых 2 часа свободы».
Внезапно вспомнив первые слова текста, Мария начала переводить громко и
нараспев. И то, что до встречи с незабудками, казалось невозможным, стало
поэтикой образного мышления и памяти. Подъем души вдохновил чувства.
Чувства вдохновили разум. Мария переводила наизусть легко и свободно.
С любовью и тревогой ждала Наталья Ильинична Полчанинова
дочерей. Она знала все. Классная дама в гимназии старалась неторопливо
прохаживаться по рекреации. Она тоже знала все. У девочек времени на
переодевание не было. Мокрые чулки и ботинки. Влажные косы покрыты
звездочками цветков боярышника. Голубой букетик незабудок в руках и
счастливые юные лица.
Спустя много лет на поляну с незабудками нас не пропустил егерь:
«Дальше нельзя. Вчера опять рвануло! Не вздумайте в обход!» Наверное,
мы пошли бы в обход, но синий огонек незабудок сверкнул в росной
придорожной канавке.
Зажав в ладонях хрупкие стебельки, наша ватажка бежала до школы
№4, в которой когда-то была гимназия. Вазочек в 1946 году еще не было, и
нянечка поставила нашу надежду в гильзу из-под снаряда.
39
На следующее утро меня разбудил радостный вопль под окном:
«Вставай, соня! Кольку в РУ приняли! Побежали смотреть списки!». В
конце списка, поступивших в РУ, стояла Колина фамилия. А на столике под
доской объявлений, стоял букетик незабудок в стакане из-под гильзы
неразорвавшегося снаряда.
«Расскажите вы ей,
Цветы мои…»
Гете «Фауст»
40
ДВОРЕЦ
Оттилия Терезия Бульон, в православии Ольга Николаевна, по мужу
Купряшкина, верила в Проведенья Божье, давшие ей возможность служить
во Дворце-музее Гатчины распределителем групп и внештатным
переводчиком в научном отделе музея. В 30-е годы XX века лицам
иностранного происхождения доступ к общению с массами был закрыт. Но
во Дворце витал добрый гений Серафимы Николаевны Балаевой, авторитет
которой был непререкаем даже для тех, кто служил доносам, «Черным
воронам» и служил изгнанию с нашей земли Великой культуры
православной веры и духовности.
Марианна Евгеньевна Глинка – историк по Античному миру, была
замужем за правнуком великого русского композитора Михаила
Глинка.Станислав Михайлович Глинка – историк-искусствовед и музыковед
часто работал мелким служащим, будучи в ответе за то, что его великий
предок своей оперой «Жизнь за царя» приговорил потомков к
подозрительному недоверию со стороны властей.
Мытарства кончились, когда по настоятельным хлопотам С.Н. Балаева,
Глинки были приняты во Дворец. М.Е. Глинка поручались группы с тонким
пониманием значения каждого завитка в лепке и молчаливого восторга и
восхищения от неповторимой красоты Белого зала.
По воспоминаниям М.Е. Глинка, Серафима Николаевна Балаева была
академически образована как искусствовед и вдохновенно проповедовала
влияние возвышенной красоты на умы и сердца людей.
Сама Серафима Николаевна вела группы не часто и в основном для тех,
кто объявлял войну дворцам и мир хижинам. Легкая и плавная в движениях,
с мягкой полуулыбкой и лучистыми глазами Серафима Николаевна Балаева
была непререкаема твердой, если возникала необходимость убедить в
значении любого ружья из Оружейной галереи, любого из «Дерущихся
Амуров», любого из приборов сервиза в «Мраморной столовой».
Непревзойденные частности составляли непревзойденный облик Дворцамузея в Гатчине и Серафима Николаевна энергией ума и энергией души
оберегала жизнь Дворца. (Оберегать приходилось от приказного произвола
отчисления из Дворца бесценных экспонатов, в том числе и манекена
Александра III с духовой трубой через плечо, в конце Японской галереи).
41
Талантливые мастера эпистолярного жанра вели группы с
переключением от «высокого штиля» до простосердечной беседы в
зависимости от подготовки экскурсантов. Мерилом любознательности и
наблюдательности был красный рак в углу гобелена. Догадки бывали и
такие: «В Африке жарко, реки горячие – вот он и сварился».
Мама вспоминала, что оставалось загадкой, почему «взлет души»
слушателей часто наступал именно в тронной императора, о котором
история в те годы, мягко говоря, умалчивала.
И еще мама вспоминала диспуты на тему «Ринальди и Бренна».
Серафима Николаевна Балаева обожала древних греков, и не совсем
точный перевод афоризма: «ты не сумел сделать красиво, потому что сделал
богато» вдохновлял всех, кто разделял убеждения Серафимы Николаевны.
Антонио Ринальди был признан великим даром природы, Винченцо Бренна
был воспет, как его гениальный позолотчик.
«Чесменская галерея» сиянием зеркал и позолоты не противостояла
обаянию «Белого зала», в котором свет северного неба создавал
неповторимый колорит от многоцветного сияния радуг над бурунами
«Серебряного озера». А. Ринальди соткал свой сказочный замок из воздуха,
воды и камня. В. Бренна добавил золото солнечных лучей.
Умело и тонко вела диспуты С.Н. Балаева. Я, будучи десятилетней, с
замиранием сердца, слушала взволнованные споры умных, красивых людей,
беззаветно служащих искусству облагораживания духовной жизни людей.
Слушала до июня 1941 года.
Прошли годы разрушения и забвения. Пришли, еще очень робко, годы
возрождения, и я верю, что светлый дух Серафимы Николаевны Балаевой и
ее соратников в надежде, тревоге и любви помогает тем, кто пришел во
Дворец в наши дни.
42
Содержание
Лётчики
Святки
Игры Эпикура
Душистый табак
О заветных елях, о «Грёзах» Шумана и доме Микрулевых
Рождество
Романтика родников, хранимая на гатчинской земле
Блуждающий пруд
Белый пруд
Сиятельные фиалки
Дедушкины сказки
Из дедушкиных сказок о цветах
Аптека
Имшенниковы (Осенние вечера за овальным столом
Костёл в Гатчине
Дети войны или Лебединая песнь
На войне первыми погибают лучшие
Легенды и были
Добрые гении Дворца
Незабудки Катеньки Нелидовой
Дворец
2
4
6
8
9
11
13
14
14
16
18
21
22
24
27
28
30
32
33
38
41
43
Посвящение учителю
Издание этой книги посвящено учителю, другу и духовному
наставнику Анимаисе Михайловне Купряшкиной (Филатовой) и в честь 85летия со дня ее рождения.
Анимаиса Михайловна Купряшкина родилась 20 декабря 1929 (32) года
в городе Гатчина Ленинградской области.
Ее отец Михаил Григорьевич – летчик-испытатель.
Ее мать Ольга Николаевна – работник Гатчинского Дворца-музея.
Сама Анимаиса Михайловна большую часть жизни отдала служению
детям в Гатчинской школе №10, где работая библиотекарем, организовала
клуб «Светлячок» и вывела в люди несколько поколений ребят с трудными
судьбами.
Спасибо Вам за мудрость, обаянье,
Они влекут к Вам детские сердца.
Вы подарили счастье творчества, общенья,
Учили светлой жизни Вы юнца.
За эти чудные мгновенья - Рождественские вечера,
За милосердье и терпенье, за дружбу нашу на века.
Спасибо за молитвы к Богу, они оберегают нас,
И на верную дорогу направляют нас.
44