МАРКУС ЛЕМАН История о женах
advertisement
История о женах Маркус Леман Перевод с английского - «Лехаим», 1999 История о женах Глава первая Глава вторая Глава третья Глава четвертая Глава пятая Глава шестая Глава седьмая Глава восьмая Глава девятая Глава десятая Глава одиннадцатая Глава двенадцатая Глава тринадцатая Глава четырнадцатая Глава пятнадцатая Глава шестнадцатая Глава первая Cтолица Византии Константинополь, год 976-й. Все красоты и чудеса Рима бледнели перед роскошью и блеском этого древнего города. Сейчас от того, каким он был в расцвете своей славы и силы, почти ничего не осталось. Тогда же он являлся средоточием 60гатства и прогресса, резиденцией самых могущественных правителей, центром мировой торговли, узлом дорог, ведущих на Восток. От стран, входивших в обширную Восточную империю, и от других, находившихся в зависимости от нее стран, он получал огромную дань. На рынки Константинополя стекались лучшие товары Персии, Индии, Египта, Руси, Испании, Италии. К описываемому времени император Иоанн Симестий уже умер. На престоле сидели два наследных принца, Василий и Константин, совершенно непохожие друг на друга. Константин, большой любитель удовольствий, все свое время проводил в поисках приключений и развлечений, тогда как Василий, обладая серьезным складом ума, взял бразды правления государством в свои молодые руки и мудро управлял Восточной империей. Проявив немалое мужество, он изгнал из дворца бесчестных и льстивых чиновников и офицеров. Несколько военачальников, раздраженных решительностью Василия, стали подстрекать народ к восстанию против молодого принца. Однако тот оказался искусным и дальновидным государственным деятелем. Пользуясь имевшимися в его распоряжении сведениями, он спровоцировал ссору между своими противниками, так что вскоре, поглощенные взаимной враждой, они перестали заниматься подстрекательством народа к мятежу. С не меньшей ловкостью и находчивостью Василий одолел внешних врагов, угрожавших империи, и утвердил свой трон на прочной основе мира и внутреннего единства. Обратив свою энергию на улучшение жизни своих подданных, Василий и в этом действовал весьма успешно. Звезда богатства и довольства, которая взошла над Константинополем, разгоралась все ярче. Город, который уже был торговым центром Востока, быстро становился также центром учености, образования. В отличие от европейских владык, погрязших в фанатизме, варварстве и междоусобных войнах, ведущих к разорению их народов, Василий стремился к просвещению своих подданных. Из ближних и дальних стран он приглашал к своему двору величайших ученых, педагогов и мыслителей того времени, щедро одарял их, предоставлял им разные привилегии, создавал условия, в которых они могли бы работать, не заботясь о хлебе насущном, способствовать просвещению, прогрессу. Рабби Гершом бен Иегуда, который жил тогда в Константинополе, был ювелиром, мастером своего дела. Прекрасные золотые и серебряные изделия, выходившие из ювелирной мастерской «француза», как называли его, уроженца французского города Мец, славились повсюду в мире. Пользовались они спросом и у константинопольской аристократии. Еще ребенком Гершом с большим интересом слушал Тору и рассказы из еврейской истории, а подрастая, жадно искал все новые и новые источники знания. Когда до него дошел слух о немецком городе Майнце, где жило много великих еврейских ученых, он отправился туда, чтобы учиться у известных знатоков Талмуда. К тому времени, когда Гершом прибыл в Майнц, главный раввин города рабби Клонимус отказался от своей должности и уехал во Францию. Его место занял раввин Леон, человек, прославившийся не только как знаток Торы и Талмуда, но и обширными знаниями в области светских наук. Однако великие ученые, которые объяснили и истолковали Талмуд для всех поколений, тогда еще не появились на сцене, еще не были написаны труды Рамбама, Рашбы, Ремо, Раши и многих других. Пособий для изучения и понимания Талмуда не существовало, и человек должен был полагаться в основном на собственное усердие и прилежание. Гершом очень скоро понял, что отсутствие понастоящему хороших учителей, которые досконально знали бы и понимали Талмуд, является серьезным препятствием для молодых людей, желающих изучать еврейский закон. Во время занятий он записывал на полях книг комментарии своего учителя раввина Леона, чтобы облегчить учебу тем, кто после него станет заниматься по этим же киигам. Для дальнейшего, более глубокого изучения Талмуда Гершом решил отправиться в Пумбедиту, академию Торы в Вавилоне. После разрушения Первого Храма в 3338 году великие учителя и раввины Святой Земли были изгнаны в Вавилон, который и стал центром изучения Торы. Эту свою важную роль он продолжал играть и тогда, когда спустя 70 лет Эзра и Нехемия восстановили Храм. Чтобы среди изгнанников не угасали традиции еврейства, не были забыты еврейские законы, учителя и руководители евреев создали в Вавилоне академии по изучению Торы. Впоследствии две из них — в Суре и Пумбедите — сыграли большую роль в истории. Во времена Хашмонаим евреи в Святой Земле под влиянием эллинизма увлеклись мирскими делами и мало внимания уделяли изучению Торы. Beдущие руководители народа опасались, что они совершенно забудут Тору. Тогда-то знаменитый Гиллель прибыл в Святую Землю из Вавилона, чтобы возродить среди евреев интерес к Торе, вдохнуть в них дух любви к своей культуре. Благодаря усилиям раббана Йоханана бен Заккая и его учеников разрушение Второго Храма в 3828 году не отразилось на изучении Торы. Примерно к 4000 году рабби Иегуда а-Носи систематизировал устное право в виде Мишны. Это знаменовало собой конец таннаического периода. Ученые в академиях, занимавшихся теперь изучением, толкованием и уточнением Мишны, назывались амораим. Рав Аши и Равина совместно с другими учителями в Вавилоне собрали и упорядочили дискуссии по поводу Мишны, которые составили Гемору, Талмуд Бавли (Вавилонский Талмуд). На протяжении многих лет две замечательные академии Вавилона, в Суре и Пумбедите, процветали под руководством Реш-галута и геоним. После смерти рава Хай Гаона, одного из последних геоним, академия в Суре практически прекратила свое существование!, в Пумбедите же она продолжала функционировать как центр еврейской учености. В последнюю, где изучением Торы руководил раввин Шерира-Гаон, и стремился Гершом. Женившись на прекрасной Дворе, дочери рабби Леона, Гершом отправился в далекий Вавилон. В последующие годы ученость рабби Гершома возрастала, углублялась. Его живой ум находился в постоянных поисках новых возможностей расширить свои знания. В короткое время он выучил несколько иностранных языков, с удивительной легкостью овладел множеством тайн естественных наук. Но больше всего его заинтересовали металлургия, искусство изготовления разных изделий из металлов. Знания в этой области помогли ему обеспечить своей семье средства к существованию и возможность для себя заниматься комментированием Талмуда. Большое горе, смерть любимого отца, вынудило рабби Гершома прервать свои занятия и отправиться в родной город Мец. По дороге во Францию ему пришлось провести довольно много времени в столице Византийской Империи Константинополе в ожидании судна. Оживленная торговля в этом великолепном городе произвела на него сильное впечатление, он решил в дальнейшем здесь поселиться. Ему представлялось, что в любящем роскошь Константинополе богачи не замедлят оценить его маетерство. В этой столице с ее кипучей жизнью и высокой культурой Гершом рассчитывал продолжить свои занятия в области как светских наук, так и религии. Оплакав смерть отца, он продал полученное в наследство недвижимое имущество и отправился в Майнц, где его ждали рабби Леон и его дочь Двора. С печалью выслушал рабби Леон Гершома. Константинополь расположен за тысячи миль от Меца! Как ему будет не хватать дочери и зятя! Скоро наступил и день разлуки. Трудно описать прощание отца с дочерью, сколько слез было пролито. Но добрые пожелания рабби Леона освещали мрачное, опасное путешествие. Добравшись до Константинополя, супруги вздохнули с облегчением. Рабби Гершом сразу же приступил к реализации своих планов. Днем он занимался в своей ювелирной мастерской созданием великолепных золотых и серебряных изделий, а ночи проводил за столом, погрузившись в Талмуд. Константинополь оправдал ожидания ювелира. Известность его мастерской возрастала с каждым днем. Богатые купцы и аристократы стремились украсить свои дома и дворцы его изящными изделиями, высоко ценили их, гордились ими. «Француз» стал богатым человеком, пользовался уважением евреев и неевреев. Но зажиточный дом рабби Гершома был окутан облаком грусти, в нем не был о детей. Глава вторая С каждым днем рабби Гершом все больше погружался в уныние. Горевала и жена его Двора, она знала, что гнетет мужа, и считала себя причиной его печали. Дни и ночи она упрекала себя за то, что не может родить ребенка. — Зачем мы трудимся так много? — часто задавался вопросом Гершом. — Кому достанется наше богатство? Кому оно принесет пользу? У нас нет наследника. Я известен в городе, меня уважают люди, но все умрет вместе со мной! Возвращаясь из мастерской, рабби Гершом спасался от своих печальных раздумий в библиотеке, где сидел до поздней ночи. Но однажды вечером сердце его, раздираемое болью, не могло найти утешения в любимом Талмуде. Слезы текли из его глаз, когда он горячо молился, просил Б-га даровать ему ребенка. Рабби Гершом ошибался, полагая, что никто не слышит его душераздирающей мольбы, за исключением Того, к Кому она направлена. Стоя за дверью, Двора слышала каждое слово мужа. Не колеблясь ни минуты, она открыла дверь и обратилась к Гершому: — Любимый супруг, сердце мое разрывается от муки, когда я вижу, какая печаль гнетет тебя. И сознавая, что являюсь виновницей твоего горя, я мучаюсь вдвойне. Но давай не будем отчаиваться. Надежда еще не потеряна. Последуем примеру наших праотцев. Возможно, новая жена родит тебе ребенка. Кто знает, может быть, и я получу радость от этого! При этих словах Дворы Гершом потерял дар речи. Он пытался найти слова, способные выразить не просто свое удивление, но и безграничное восхищение предложением жены. -— Никогда я не встречал такого чистого самоотверженного сердца! — откликнулся он на ее слова. — Но я не могу принять такую жертву. Помнишь ли ты, что почувствовала Агарь по отношению к Саре, после того как стала женой Авраама? — Не бойся, дорогой муж! Моя жертва будет полной и совершенной. Я останусь верной тебе, моя любовь к тебе не уменьшится. Надеюсь, что вторая жена окажется достойной тебя и положит конец твоей печали рождением ребенка. — В тебе, наверное, живет ангел! Как бы я хотел, чтобы у нас с тобой был ребенок, хотя бы ради того, чтобы никто чужой не встал между нами. Ребенок от тебя сделал бы меня счастливейшим человеком в мире. Не будем спешить, подождем еще, будем молиться Бгу. Может быть, Он наконец проявит милосердие к нам. Но дни и месяцы проходили в напрасных ожиданиях. Прошел год, а Г-сподь все не благословлял их ребенком. В Константинополе жил благочестивый еврейский купец Менахем, который вел дела с рабби Гершомом. Он покупал у рабби Гершома серебряную и золотую посуду, затем продавал ее своим клиентам с немалой для себя выгодой. Жена Менахема умерла молодой, оставив мужу в виде утешения дочь Милету. На эту единственную дочь он из лил всю свою любовь и нежность, тратил на нее все свое немалое состояние. Ни в одной просьбе дочь не знала отказа, ее малейшее желание тут же удовлетворялось. Неудивительно, что Милета выросла из балованной, высокомерной девушкой. Ее красота ничуть не способствовала пробуждению в ней чувства долга. Она не привыкла ни в чем себя ограничивать. Ослепленный родительской любовью, Meнахем не замечал, что дочь его растет пустой, тщеславной, эгоистичной. Он не позаботился дать ей не надлежащее воспитание, ни какое-либо образование. Ему и в голову не приходило, что в детях нужно воспитывать умение обуздывать свои желания Милета гордилась своей красотой, и смыслом все в ее жизни было лишь одно— всячески лелеять и подчеркивать эту красоту. «Я рождена, чтобы радовать глаз», — говорила она себе, проводя время в безделье, прихорашиваясь перед зеркалом. Как-то, когда Милета сидела перед окошком развлекаясь тем, что разглядывала прохожих, мим! ее дома на прекрасном арабском скакуне проезжа лейтенант императорской гвардии. Увидев в ок» очаровательную девушку, пораженный ее красотой лейтенант натянул поводья, остановил коня и сказал: — Прекрасная богиня! Если ты послана на землю с небес, помедли еще немного, чтобы я мог насытить свои глаза твоей красотой. Если же ты человек из плоти и крови, скажи мне, кто твой отец, чтобы я мог просить у него твоей руки! Еще никто не обращался к Милете подобным образом. Она в испуге вскочила и убежала в сад за домом. Михаил (так звали молодого человека), нисколько не смущенный бегством девушки, легко соскочил со своего коня и так же легко перемахнул через ограду сада. С самоуверенностью, граничащей с наглостью, он приблизился к Милете. — Как тебя зовут, богиня? — спросил он. — Милета,—отвечала охваченная трепетом девушка. — А кто твой отец? — Менахем, торговец драгоценными изделиями. — Менахем... еврей? — Он нахмурился, но немедленно отбросил неприятную мысль. — Ну, ничего, это не должно мне помешать. Я возьму тебя из дома твоего отца и поселю во дворце, который сделает честь такой красавице. Вспомнив, что еще не сообщил Милете, кто он такой, лейтенант прервал рассказ о своих планах и с низким поклоном отрекомендовался: — Позволь представиться. Я — Михаил из Паплаганов, лейтенант императорской гвардии, племянник Иоанна, любимого министра императора. Милета молчала, и он поспешно добавил: — Я немедленно дам знать дяде о своей любви к тебе и заставлю его понять, что избрал тебя и только тебя своей невестой. Конечно, тебе придется перейти в нашу веру. Сердце Милеты трепетало от новых ощущений. Она преисполнилась радостью, представив себе счастливое будущее, которое ждет ее, супругу Михаила. В своих мыслях девушка видела двери императорского дворца, открывающиеся перед ней так же широко, как двери дома ее отца... В ее руках — приглашения на все балы, все королевские праздники... Она танцует с самыми именитыми гостями... Ее шкафы полны платьев из самого лучшего шелка. Промелькнувшие перед ней картины отбросили в сторону все ее колебания, она охотно слушала признания Михаила в вечной любви. Однако у Иоанна, дяди Михаила, были другие планы в отношении племянника. Император Василий был холост и в окружении ближайших друзей часто утверждал, что намерен остаться в этом положении. Брат его Константин Восьмой имел двух дочерей, из которых старшая, наследная принцесса Зоя, была обручена. Хитрый Иоанн вызвал своего племянника Михаила в Константинополь в надежде, что красивый молодой человек сумеет вскружить голову легкомысленной принцессе и та откажется от своего жениха. Может быть, в один прекрасный день Михаил сделается главой Византийской империи, а он, Иоанн, — подлинным закулисным правителем Византии. Иоанна не смущало, что рука Зои обещана другому, не пугало его и то, что, став императрицей, она уже может быть замужем. В истории Византии известны случаи, когда император или императрица осуждали на смерть или пожизненное заточение своего супруга, желая соединиться с тем, кто больше по сердцу... — Ты сошел с ума, глупый мальчишка! — воскликнул Иоанн, выслушав сообщение Михаила. — Не для того привез я тебя в Константинополь и добился для тебя милостей при дворе, чтобы ты женился на жидовке, покрыл меня позором! Не хочешь ли ты опорочить нашу знатную фамилию? Нога твоя не ступит на ее порог — или для тебя все кончено! Я выгоню тебя из моего дома, и ты превратишься в такое же ничтожество, каким был, пока я не пригрел тебя. И не воображай, что сможешь меня обмануть. Я имею глаза и уши во всех кварталах города. За каждым твоим шагом будут следить! Если ты попытаешься увидеться со своей жидовкой, мне об этом немедленно донесут. Михаил встретил вспышку дяди молчанием, не смея ему возражать. Он знал, что у того железная воля, которая ни перед чем не согнется. Иоанн быстро перешел на дружелюбный и ласковый тон. Яркими красками он нарисовал блестящее будущее, ожидающее Михаила как мужа императрицы. Он ловко играл на струнах сердца племянника и сумел вырвать у него обещание никогда не видеться с Милетой... Шли дни, недели, Михаил не появлялся. Милета сгорала от нетерпения, но по прошествии нескольких месяцев поняла, что ее ожидания напрасны, что все это были пустые мечты. Через некоторое время она рассталась с надеждой когда-либо увидеть Михайла, а потом совершенно его забыла. Между тем Двора сумела все-таки убедить Гершома согласиться с ее решением. Его условием было, чтобы она сама выбрала ему жену. После долгих поисков женщины, которая была бы достойна Гершома, находящаяся в полном замешательстве Двора однажды увидела очаровательную Милету в обществе ее отца. «Наконец-то, — подумала она, — я нашла ту, которая украсит наш дом!» Двора предполагала, что красота девушки сочетается у нее с превосходными качествами характера. Она немедленно отправилась к Менахему от имени Гершома просить руки Милеты. Отец девушки был обрадован и польщен предложением Дворы и не замедлил дать согласие. Он не только был уверен, что этот брак очень хорош для Милеты, но и для себя посчитал большой честью получить в зятья знаменитого своей ученостью и богатством рабби Гершома. Рабби Гершом обращался с новой женой ласково и уважительно, исполнял все ее желания и прихоти. А тщеславная Милета, которая только и знала, что наряжаться и воображать себя принцессой, была вполне довольна своей участью. Двора же скоро разобралась в характере Милеты, скрытом под маской красоты, и ясно представила себе последствия своей злополучной ошибки. Она горько упрекала себя в том, что собственными руками завела любимого человека в черную трясину злого сердца Милеты. Но ей оставалось только молчать. Глава третья Огромное честолюбие и ловкие интриги помогли Иоанну добиться расположения Василия и своего назначения на пост премьер-министра и главного советника императора. Поистине злополучным для Константинопольских евреев явился тот день, когда этот человек был назначен на столь высокий пост. Ненависть к евреям возникла у него много лет назад, когда он еще оставался малозначительной фигурой при дворе. Иоанн был старым холостяком. В ту эпоху мужчины носили бороду, но у него она не росла, и не нашлось женщины, которая согласилась бы выйти за него замуж. Он любил проводить много времени в тавернах и кабаках в компании многочисленных приятелей. Однажды, когда он пировал в такой компании, в таверну вошел еврейский разносчик с узлом, в котором находились его товары. С надеждой на удачу он принялся демонстрировать их посетителям заведения. Иоанну, с презрением разглядывавшему оборванного, босоногого еврея, захотелось унизить его в глазах окружающих. — Иди сюда, жид, — позвал он разносчика, изобразив повелительный жест. "Наконец-то! — радостно подумал бедный человек. — Наконец-то я смогу хоть что-то продать". Схватив свой узел, он с готовностью положил его к ногам Иоанна. — Забирай это, — грубо крикнул Иоанн. — Не нужны мне твои тряпки. Просто я хочу тебя проучить. Хочу, чтобы ты знал: тот, кто сидит на троне и едет верхом на кровном жеребце, — это король; тот, кто ездит в золоченой карете, — это аристократ; тот, кто ходит пешком, но в хорошей обуви, — это простой человек. А тот, кто ходит босиком? Ты не знаешь ответа, так я тебе скажу: тот, кто ходит босиком, — это грязный жид! Лицо разносчика залилось краской гнева. Сделав над собой огромное усилие, он сдержался и спокойно обратился к обидчику: — Спасибо, достойный господин, за урок, но я не приму его даром, а отплачу вам тоже уроком. Помните, истинный мужчина должен иметь три вещи: во-первых, бороду, чтобы по внешности быть мужчиной; во-вторых, жену, спутницу жизни; в третьих, детей, ибо в них его будущее. Теперь скажите мне, достойный господин, мужчина ли вы, если у вас нет ни того, ни другого, ни третьего? Ответ еврея вызвал у всей компании веселый смех. Торговец со своим узлом выскользнул за дверь и скрылся в ночи. Как только к Иоанну вернулось присутствие духа, первым его побуждением было догнать грязного жида и отколотить его. Однако он понял, что бить оборванного разносчика публично — значит уронить свое достоинство. Мысленно же он поклялся рано или поздно отомстить всем евреям. Случившееся в таверне стало известно всему Константинополю. Надо сказать, что Иоанн был крайне непопулярен в городе из-за своих связей с пользовавшимся дурной славой Незифаром Вторым, вместе они вынашивали план убийства императора Иоанна Симестия. Враги его повсюду охотно распространяли историю с разносчиком и даже придумывали аналогичные, чтобы затем рассказывать их в присутствии Иоанна. Тот же с досадой стискивал зубы, топал ногами, снова и снова клялся про себя отомстить евреям. Прошло достаточно много времени, прежде чем Иоанн достиг положения, позволявшего ему отдавать личные распоряжения. С помощью интриг и лести он, как уже было сказано, сумел занять самый высокий пост в империи. "Теперь-то, — решил он, — мне удастся истребить этих жидов". Он употребил все возможные средства для претворения своего злобного плана в жизнь, но, к его большому сожалению, безрезультатно. Василий, человек справедливый, готов был защищать всех своих подданных, в том числе и евреев. И всетаки непредвиденный случай помог Иоанну исполнить свое сокровенное желание. Однажды ночью в одном из кварталов Константинополя вспыхнул пожар. Вскоре огнем была объята большая часть города. Тогда еще не существовало надежного оборудования для борьбы с пожарами, и парализованные страхом люди были бессильны погасить пламя. Сотни домов быстро превратились в груду обгорелых развалин, многие горожане погибли в огне. То, что уцелело от пожара, растащили мародеры. Дом рабби Гершома загорелся одним из первых. Сам он, как обычно, был погружен в изучение Талмуда. Увидев, что языки пламени лижут соседние дома, он бросился будить своих жен. В мгновение ока все трое собрали хранившиеся в доме золотые и серебряные сосуды, еще более драгоценные манускрипты и бежали к одному из друзей Гершома. Дом этого человека был еще в безопасности. Оставив там Двору и Милету, Гершом поспешил к дому своего тестя. Велико было его горе, когда он нашел дверь дома раскрытой настежь, а тестя плавающим в луже крови. Вооруженные мародеры взломали дверь и убили старика. Тяжело было Гершому сообщить ужасную весть Милете. Но та восприняла известие очень спокойно. Рабби Гершом предположил, что благочестивая и богобоязненная Милета не стала горько оплакивать свою потерю, потому что восприняла ее как волю Всевышнего и наказание за свои грехи. Дворе, правда, показалось, что Милету больше опечалила утрата огромного состояния отца, чем его трагичная кончина. Не желая огорчать Гершома, она промолчала. Некоторое время спустя в городе вспыхнула чума, от которой погибли тысячи людей. Рабби Гершом, потерявший в огне пожара большую часть своего состояния, готовился открыть свою мастерскую, но с приходом чумы отказался от этой мысли, считая гораздо более важным посвятить себя лечению больных, уходу за умирающими. Когда-то в Пумбедите, помимо Талмуда, Гершом изучал и медицину. В эти страшные дни его познания очень пригодились. День и ночь он посещал больных, спасая многих от верной смерти, излечивая их лекарствами собственного приготовления. Скоро он приобрел известность как замечательный врач; толпы людей стекались к нему, чтобы излечиться от своих недугов. А лукавый царедворец Иоанн по-прежнему изыскивал возможность поймать в ловушку евреев и отомстить им. В голове его наконец созрел коварный план — объявить константинопольских евреев виновниками пожара. Через своих приближенных он распустил в городе слух, что губительный пожар начался в еврейском доме. Этого обвинения было достаточно, чтобы возбудить яростную вражду к беззащитным евреям. Чудовищные обвинения, выдвинутые против них Иоанном, подействовали на умы невежественных людей, которые ежедневно собирались перед дворцом императора, требуя суда над «поджигателями». Василий долго противился требованиям толпы, но Иоанн убедил могущественных руководителей христианской церкви оказать давление на императора. Если Василий не перестанет покрывать евреев, предостерегали они, в стране вспыхнет бунт, поколеблется его трон. Церковники вынудили Василия издать указ, предписывающий евреям в трехмесячный срок покинуть империю. Через три месяца в ней не должно остаться ни одного еврея, не подчинившимся указу грозит смерть, или они должны будут принять христианскую веру. Страх и отчаяние охватили несчастных людей. Как могли тысячи семей немедленно уехать, как могли они покинуть землю, где их предки жили веками? Правда, им было разрешено взять с собой свое имущество. Но эта уступка была лишь видимостью, поскольку их богатство составляли в основном дома и земля, которые придется продать. Но какую цену могли они надеяться получить за них, если все население понимало, что через три месяца евреям придется бросить и землю, и дома на произвол судьбы. Однако больше всего заботило евреев другое. Куда им ехать? Какая страна согласится их принять? К кому обратиться за помощью? У отчаявшихся людей оставался один источник надежды, который никогда не обманывал их в моменты бедствий. Они решили взывать к милосердию Б-га, уверенные, что Он спасет их. В городе и по всей стране были объявлены дни поста и молитвы. Евреи, молодые и старые, взывали к Г-споду с разбитым сердцем и в слезах, молясь об отмене ужасного указа. Глава четвертая В императорском дворце ярко сиявшей звездой была прекрасная царевна Феодора, младшая дочь Константина, брата императора Василия. Не только за красоту и доброту любили царевну в Византии, но и за прямодушие и благородство. Особенно любил ее дядя Василий. Когда под бременем государственных забот он погружался в уныние, она одна могла вернуть ему хорошее настроение. В ее присутствии его заботы таяли, как снег под лучами солнца. Вскоре после того как император Василий издал указ об изгнании евреев из страны, с царевной стало твориться что-то неладное. С лица ее исчез румянец, во дворце больше не звучал ее веселый смех. Она все больше замыкалась в себе, избегая компании, которую раньше так любила. Она бледнела и худела на глазах. Император Василий с тяжелым сердцем наблюдал, как угасает это очаровательное создание. От ее прежней сияющей красоты не осталось и следа. Феодора напоминала увядающий цветок. По приказу дяди в царский дворец были доставлены самые искусные и уважаемые врачи из всей Византийской империи, однако все они были бессильны излечить племянницу. Все полагали, что дни ее сочтены. Тем временем евреи готовились оставить страну. Поначалу они пытались добиться отмены жестокого указа, направляли делегации к императору Василию, но под влиянием церковников он оставался глух к их петициям. В качестве последнего средства они даже обратились к источнику их несчастья — Иоанну, предлагая ему огромные деньги, чтобы он употребил свое влияние на императора в их пользу. Иоанн встретил смехом их предложение. Перспективы были самыми мрачными: евреям не оставалось ничего другого, как отправиться в изгнание. Рабби Гершома не тревожила его личная судьба, у него оставались две возможности, обе достаточно привлекательные: вернуться в родной Мец либо поехать в Майнц, где жили родители его жены Дворы. И там, и тут его примут с радостью, он сможет жить в мире и спокойствии, продолжая писать свои ученые труды, и заниматься другими делами. Но у него болело сердце за своих соотечественников, которым некуда было ехать, негде приютиться. День и ночь он ломал себе голову над тем, как добиться отмены указа, и ничего не мог придумать. Когда ему стало известно о болезни царевны, рабби Гершом тотчас же решил отправиться во дворец — ведь он был и прекрасным врачом. Если ему удастся излечить царевну, император, быть может, проявит благосклонность к нему, и он сможет помочь своим несчастным собратьям. Лишь одно препятствие стояло у рабби Гершома на пути — он не знал, как проникнуть во дворец, чтобы предложить свои услуги. Ведь туда пускали только тех, кого приглашал сам император. К счастью, рабби Гершом вспомнил, что у него есть добрый друг Роман Арнирополис, один из немногих придворных, к советам которых прислушивался император. — Ах, рабби! — с радостью и грустью встретил Роман старого друга. — Знаю, знаю, какое дело привело тебя сюда! Ты пришел просить меня заступиться за твоих соплеменников. Бесполезно! Указ не может быть отменен. Несколько человек при дворе, гораздо более могущественных и влиятельных, чем я, держат императора в руках и никогда не допустят отмены этого указа. — Ошибаешься, друг мой, — ответил рабби Гершом. — Охотно верю, что никто не может одолеть этого негодяя Иоанна. Но я пришел к тебе не за тем. Ты, вероятно, знаешь, что, помимо ювелирного искусства, я владею еще одним делом. — О, да! — сказал Роман, поспешно прерывая Гершома. — Все знают, что ты замечательный врач. Мне было приятно, что ты отличился и на поприще медицины! Да, дорогой друг, тебе удается все, за что бы ты ни брался! — Не могу принять твои похвалы, потому что не заслужил их. Я — всего лишь орудие в руках Г-спода, который по великой милости своей помогает мне лечить больных и немощных. Надеюсь, что Он поможет мне излечить и царевну Феодору, еели только ты захочешь рекомендовать меня императору. Роман с изумлением смотрел на рабби Гершома. — Что ты говоришь, дорогой рабби? Не думаешь ли ты, что сможешь исцелить царевну? Разве тебе неизвестно, что ее состояние признано безнадежным? Чтобы не мучить несчастную, император просил врачей не утомлять ее больше своими процедурами. — Да, все это мне известно, — ответил Гершом. — И все же я утверждаю, что смогу помочь ей, если император окажет мне доверие. — Подумал ли ты о тех последствиях, которые ждут тебя, если твое лечение не увенчается успехом? Ведь этот ненавистник евреев Иоанн прикажет предать тебя мучительной смерти! — Это я тоже знаю. Но, с другой стороны, подумай: если мне удастся излечить царевну, я смогу спасти свой народ! Неужели из чувства благодарности император не отменит свой жестокий указ? Роман несколько минут размышлял, потом сказал: — Хорошо, я попытаюсь сделать то, о чем ты меня просишь. Оставайся здесь, а я отправлюсь к императору. Тем временем удрученный Василий беседовал с Иоанном. Император, у которого не было детей, всю свою привязанность перенес на прелестную Феодору. И невыносимо горькой была для него мысль о том, что ему суждено потерять ее! — Это, без сомнения, заслуженное наказание за мое суровое отношение к евреям. Повергнуть целый народ в такое горе — разве это не грех непростительный? — Осмелюсь заверить Ваше Величество, что никакого греха нет в том, что вы накажете народ, чуть было не уничтоживший весь город. Это не только не грех, но и святая обязанность! — отвечал лукавый Иоанн. В этот момент камергер императора доложил, что явился Роман Арнирополис с важным сообщением. — Немедленно введите его! — приказал Василий. — Ну, какие известия ты принес нам, добрый Роман? — спросил он представшего перед ним верного подданного — Ваше Величество, — сказал Роман, — я пришел с хорошей вестью. Есть надежда вернуть здоровье больной царевне Феодоре. — Дай-то Б-г, — вздохнул Василий, — но как это возможно? — В Константинополе живет выдающийся лекарь, выходец из Франции. Говорят, что он совершал чудесные исцеления. — Ах, хватит о врачах! Я устал от них! Сотни врачей были доставлены сюда, чтобы вылечить царевну, но ни один из них не сумел добиться хоть какого-нибудь улучшения в состоянии ее здоровья. Все врачи — невежды и шарлатаны! — Простите, Ваше Величество, но этот врач превосходит всех других врачей Византии. Во время чумы, обрушившейся на наш город, он продемонстрировал высочайшее врачебное искусство: ни один из тех, кого он лечил, не погиб. — Кто же этот чудотворец? — поинтересовался император. — Рабби Гершом, его еще называют францу30м, — ответил Роман Арнирополис. — Ювелир? — удивленно спросил Василий. — И к тому же еврей! — включился в разговор Иоанн. — Да, это он! Ученый, обладающий глубокими знаниями в различных науках. И, что еще важнее для нас, человек, которому во всех его начинаниях сопутствует удача. — Я уверен, Ваше Величество, что его искусство — самое настоящее колдовство. Умоляю вас не иметь дело с тем, кто связан с дьяволом, — настаивал Иоанн. — Прошу прощения, достойный министр, но приговор, который вынесен вами рабби Гершому, несправедлив. Он не колдун, а в высшей степени компетентный врач, чрезвычайно умело пользующийся достижениями медицинской науки на благо своих пациентов! — Хорошо! — решительно сказал император. — Я готов пригласить этого человека во дворец и поручить его заботам царевну. Но он должен поклясться мне, что при ее лечении не прибегнет к колдовству. В случае неудачи он будет казнен. Еели же он добьется успеха, я охотно выполню любую его просьбу, будь это только в моих силах Приведи своего врача! Роман помчался домой, где его с нетерпением ждал рабби Гершом, и сообщил ему решение императора. Вскоре камергер вводил их обоих в царские покои. Рабби Гершом почтительно поклонился императору, но не преклонил колен, как было принято при дворе. Василий молча оглядел его и спросил: — Почему ты не преклоняешь колена перед императором? — Я еврей, Ваше Величество, а нам запрещено падать ниц перед кем-либо, кроме Г-спода Б-га. Тем не менее, высокочтимый император, мы, евреи, — ваши самые преданные и верные слуги, хотя и не встаем на колени перед вами. Мы уважаем и любим вас, потому что вы всегда были справедливым правителем... — Как тебя зовут? — Гершом, сын Иегуды, Ваше Величество. Здесь, в Константинополе, меня называют французом. — А ты действительно из Франции? — Я родился в Лотарингии, в Меце, Ваше Beличество. — Что побудило тебя приехать в Константинополь и поселиться среди нас? — Ваше Величество, вы повсюду слывете подлинно гуманным правителем, покровителем наук и культуры. Всем известно, как счастливо живут под вашей защитой ваши подданные. Именно это заставило меня принять решение поселиться в Константинополе. — Ты умеешь говорить приятные речи. Это ты — знаменитый ювелир? — Я, Ваше Величество. — Как же случилось, что ты вдруг превратился во врача? — Медицину я изучал для души и собственного просвещения. Но когда в городе вспыхнула эпидемия чумы, я не мог переносить вида страдающих людей, которые умирали, как мухи, и стал лечить их. Всевышний помог мне спасти сотни людей от верной смерти. — Ты прибегаешь к колдовству? — Б-же упаси! Религия запрещает евреям заниматься колдовством. — И ты утверждаешь, что сможешь излечить царевну Феодору, несмотря на то, что все врачи признали ее обреченной. — Я уповаю на Всевышнего, который научит меня, как излечить царевну. — Хорошо! Но поклянись своим Б-гом, что не станешь прибегать к колдовству при ее лечении, — сказал в заключение император. — Охотно, Ваше Величество! — ответил рабби Гершом. — А если ты не сумеешь излечить царевну, что тогда? — Я готов поплатиться жизнью. — Я удовлетворен. Если тебе удастся сделать то, чего не смогли другие врачи, я поцарски вознагражу тебя. А теперь, мой добрый Роман, веди своего друга в покои царевны, и пусть он с Б-жьего благословения приступает к выполнению своей миссии. Глава пятая Рабби Гершом увидел, во что превратилась бедная царевна за довольно короткий срок, и сердце его сжалось от боли. Одного взгляда на ее исхудалое тело было достаточно, чтобы подтвердить мнение лучших врачей Константинополя и всей Византии о безнадежности ее положения. Рабби Гершом пожелал осмотреть больную в отсутствие всех, кто ей прислуживал. Осмотр убедил его, что только чудо, посланное Б-гом, может спасти жизнь царевны, ибо смертный человек здесь бессилен. Он хорошо понимал, что со смертью племянницы императора умрут надежды целого народа, не говоря уже об угрозе его собственной жизни. Невидимая рука подтолкнула рабби Гершома, он упал на колени и, сжав руки, со слезами на глазах, воззвал к Г-споду: «Всемогущий Б-же, помоги мне! Яви милость Твоему смиренному слуге в час нужды. Ты, который сотворил все человечество и читаешь в людских сердцах, знаешь, что не для славы, не для личной выгоды хочу я излечить царевну. Ради славы Твоей, ради спасения Твоего народа от врагов, избавления его от унижения и позора должен я излечить несчастную. Всесильный Б-же, никакое препятствие не может помешать исполнению Твоей воли, ибо безграничны мудрость и милосердие Твои, судьбы всех нас в Твоих руках. Ты возвращал людей к жизни, воскрешал их через пророков Своих. Услышь мою мольбу, Б-же, научи меня вылечить больную царевну, хотя бы ради маленьких еврейских детей, которые еще только учатся читать Твою Тору. Помоги мне, Г-споди! Помоги всем нам и даруй царевне исцеление!» Так, рыдая, молился рабби Гершом, после чего встал и снова подошел к ложу царевны. С изумлением и облегчением увидел он, что в состоянии больной произошла удивительная перемена. На щеках девушки, до того покрытых смертельной бледностью, появился слабый румянец, в тусклых глазах блеснула первая искорка жизни. Ее грудь начала ровно вздыматься, дыхание сделалось нормальным. Рабби Гершом с радостью увидел, что облако меланхолии, главная причина болезни царевны, рассеялось и дух ее освободился. Конечно, пройдет еще немало времени, прежде чем ее можно будет считать вполне здоровой. В течение долгой своей болезни царевна не принимала пищи, и сейчас следовало сосредоточить все усилия на том, чтобы укрепить ее ослабленный организм. В приподнятом состоянии духа рабби Гершом позвал служанку и поручил ей дежурить у постели царевны, а сам отправился домой. Там он сварил крепкий отвар различных лекарственных трав и поспешил обратно к своей больной. Каждые четверть часа он давал ей немного горячего питья. Лечение продолжалось несколько дней, и рабби Fepшом с удовлетворением отмечал, как быстро воестанавливаются силы царевны. С каждым глотком укрепляющего питья жизнь и силы возвращались к ней. Наступил день, когда она погрузилась в глубокий и покойный сон, а проснувшись от него, прошептала слабым голосом: — Где я? — Вы в своей комнате, — ответил рабби. — А вы кто? — спросила удивленно девушка. — Я врач, который хочет вылечить вас, если на то будет воля Б-га. А сейчас вы должны попить вот этого отвара, — сказал он мягко. Царевна была еще слишком слаба, чтобы самой держать ложку, но послушно пила лекарство, когда рабби Гершом подносил ложку к ее губам. Она снова погрузилась в сон, и впервые за много дней рабби Гершом тоже позволил себе отдохнуть, предварительно приставив к постели царевны служанку на случай, если она проснется и ей понадобятся какие-то услуги, пока он спит. Рассвет следующего утра застал мать царевны, супругу Константина, у постели дочери. Бесконечна была ее радость, когда Феодора, много недель не узнававшая ее, заговорила: — Мама, действительно ли я была так больна, что никто не надеялся на мое выздоровление? С каждым днем состояние царевны улучшалось, но рабби Гершом никого, даже отца и дядю, не пускал в комнату больной. Ее силы были подорваны долгой болезнью, и оставалась опасность, что малейшее волнение может вызвать ухудшение. Восемь дней рабби Гершом не отходил от постели царевны ни днем, ни ночью. И все это время царские слуги стояли наготове, чтобы по указанию рабби доставить любое растение или животное, которое могло ему понадобиться для изготовления лекарств или питания для больной. На девятый день он уведомил царственных родных Феодоры, что они могут больше не бояться за ее жизнь. Сам рабби неотступно следил за процессом выздоровления царевны, осыпал ее заботами. Он разрешил ей принимать еду с царской кухни, пить вино, какое пожелает, но внимательно наблюдал за тем, что она ест и пьет, ограничивал количество потребляемой ею пищи. Так прошло еще восемь дней, и наконец рабби Гершом пришел к выводу, что царевна вполне здорова. Наступил и тот долгожданный день, когда он позволил Феодоре выйти на свежий воздух, которого она так долго была лишена, прогуляться по императорским садам, где ее ждали счастливые родители и дядя Василий. Спустя еще несколько дней рабби Гершом сообщил императорской семье, что царевна больше не нуждается в его заботах. Получив это известие, император пригласил к себе рабби. — Ты преуспел в поставленной тебе задаче, — сказал он врачу. — Здоровье и хорошее настроение вернулись к царевне. Мы никогда не забудем того, что ты сделал, и не замедлим тебя отблагодарить. Сегодня ты получишь пятьдесят тысяч золотых дукатов в качестве доказательства нашей признательности. Мы будем вечно чувствовать себя твоими должниками. — Вы по-царски щедры, Ваше Величество, но я не могу принять эту награду! — Как? — воскликнул император. — Тебе этого мало? — Нет, Ваше Величество! Этого более чем достаточно, но я предпочел бы получить вознаграждение другого рода. — Чего же ты хочешь? — спросил император. — Прошу только об одной милости: от нее зависит судьба моих собратьев. Ваш указ о высылке их из империи висит над ними как меч над головой. Они не заслужили такого жестокого обращения. Какой ужасный грех они совершили, чтобы их изгнали из страны, где они родились, где прожили всю свою жизнь, где родились их дети? Я уверен, что подобная жестокость не могла родиться в вашем сердце, ибо вы всегда относились к своим подданным гуманно, всегда заботились об их благополучии и процветании. Глубоко в сердце вы не можете не скорбеть, понимая, что преследованиям подвергаются ни в чем не повинные, честные люди. Однако еще не поздно! Отмените указ, и это будет самая дорогая для меня награда. Помедлив, император спросил: — А если я соглашусь исполнить твою просьбу, ты больше ничего не попросишь у меня? — Абсолютно ничего, мой император! — Вероятно, ты потребуешь от своих собратьев немалых денег за то, что добился для них такой великой милости? — Клянусь Г-сподом Б-гом, что не захочу никакого вознаграждения от моих собратьев. Даже если бы они предложили мне деньги, я отказался бы от них. Б-г свидетель, что я думал не о личной выгоде, а исключительно о том ужасном положении, в какое попали мои соплеменники. — Ты человек большой добродетели, рабби Гершом, и я отменю указ. Однако тебе следует знать, что, отменяя его, я понесу большую финансовую потерю. Я намеревался скупить за бесценок еврейское имущество, чтобы затем перепродать его и пополнить императорскую казну, которая нуждается в деньгах для ведения войны с болгарами. — Пусть это вас не заботит, великий император, — поспешил успокоить его рабби Гершом. — Евреи с радостью поддержат вас, когда вы начнете войну со своими врагами. — Нет, я не могу принять деньги от евреев. Митрополит и священники смогут заподозрить, что я уступил твоей просьбе в обмен на еврейские дукаты. Но те пятьдесят тысяч, которые мы ассигновали для тебя... — Я с радостью передаю их в вашу казну на военные расходы, — прервал императора рабби Гершом. Император Василий кивнул головой, давая понять, что беседа окончена. На крыльях радости рабби Гершом бросился домой, вознося в сердце своем благодарственную молитву Г-споду, который по великой милости своей направил его на путь, увенчавшийся успехом, помог исцелить царевну. В тот же день император велел объявить по всей стране, что указ об изгнании евреев отменяется и все они на территории Византийской империи остаются ее полноправными гражданами. Велика была благодарность Константинопольских евреев человеку, который выручил их из беды. А когда они узнали, что он ради этого отказался от своего вознаграждения за исцеление царевны Феодоры, они единодушно решили сделать ему весьма ценный подарок в виде золотого слитка. Разумеется, благородный и бескорыстный рабби Гершом не принял его от них! Евреи возносили благодарственные молитвы Г-споду, который через рабби Гершома пришел к ним на помощь, когда они уже совсем отчаялись. Имя Гершома прославляли подобно тому, как в дни Ахашвероша прославляли имя Мордехая. Ему присвоили почетное звание «Мошиа Исраэль» — «Спаситель Израиля». Когда Иоанн увидел, что план его сорвался, гнев и ненависть вскипели в нем с новой силой. «Пусть я проиграл это сражение, — сказал он сам себе, стиснув зубы, — но Гершом дорого заплатит за свою победу. Я уничтожу его, как только настанет подходящий момент». Глава шестая Милета и Двора ожидали возвращения рабби Гершома на пороге дома. Им уже сообщили радостную весть об отмене указа. Как только появился рабби Гершом, Двора побежала ему навстречу. — Слава Б-гу! — с радостью и со слезами счастья на глазах приветствовала она его. — Этот ужасный указ отменен! Слава Б-гу, избравшему тебя для выполнения Его воли! Лицо Дворы сияло, когда она смотрела на рабби Гершома. Милета же стояла молча и всем своим видом выражала недовольство. «Пятьдесят тысяч золотых дукатов, — думала она с раздражением, — сколько чудных шелков, сколько богатых платьев и дивных благовоний смогла бы я купить на эти деньги! Какое мне дело до того, что евреи были бы изгнаны из Византии?» — Почему ты молчишь, Милета? Разве тебе нечего сказать мне? Разве ты не рада, что Б-г по великой милости Своей избавил нас от изгнания? — спрашивал ее рабби Гершом. — Конечно, я рада, — поспешно ответила Милета. — Только мне досадно, что император так скуп. Нам бы очень пригодились эти пятьдесят тысяч золотых дукатов. — Пусть это тебя не беспокоит, милая Милета. Мы ни в чем никогда не будем нуждаться, ты ведь знаешь, что я никогда не отказывал тебе ни в чем! Милета воздержалась от ответа, но в сердце ее оставалось острое недовольство глупым мужем, отказавшимся принять огромное вознаграждение. Даже после излечения царевны Феодоры рабби Гершом ежедневно посещал ее, следил за тем, как восстанавливается ее здоровье, приносил ей укрепляющие снадобья. Однажды, входя в ее покои, он встретил императора, который приходил навестить свою любимую племянницу. Василий ласково приветствовал рабби Гершома и вступил с ним в беседу. — Скажи мне, рабби, — спросил он — ты изучал Талмуд? — Конечно, Ваше Величество, — отвечал рабби. — Объясни мне, что такое Талмуд? — Талмуд— это часть нашего свода законов, которая передавалась устно от поколения к поколению. — Я не понимаю тебя. Дай мне, пожалуйста, более полное объяснение. — С превеликим удовольствием, Ваше Величество. В Торе изложены главные положения нашей веры. Моисей получил от Всевышнего разъяснения и толкование этих законов, а перед смертью передал полученные знания своему ученику Иеошуа. Таким путем эти сведения передавались до самого разрушения нашего Святого Храма, когда евреи были изгнаны из своей родины. Чтобы еврейский народ в чужих краях не забыл законы, наши великие ученые и раввины собрали их и включили в Талмуд, который содержит не только основные положения нашей религии и правила, касающиеся религиозных отправлений, но и огромный запас сведений из области светских наук и мирской мудрости. — А говорится ли в Талмуде что-нибудь о троне царя Соломона? — Нет, Ваше Величество. Однако рассказ о нем можно найти в других святых книгах, столь же важных и чтимых нами. — Не можешь ли ты просветить меня насчет конструкции этого трона? — Могу, Ваше Величество. Этот чудесный трон, несомненно единственный в своем роде, был сделан искусным золотых дел мастером Хирамом, который во времена царя Соломона славился как настоящий художник. Трон был изготовлен из елоновой кости и золотых пластинок, украшен алмазами и рубинами. У подножия трона стояли в ряд 12 золотых львов, а напротив — 12 золотых орлов. Шесть ступеней вели к возвышению, сам же трон был установлен на седьмой ступени. На первой ступени напротив золотого льва располагался золотой бык. На второй ступени, глядя друг на друга, лежали золотой волк и золотой ягненок. На третьей друг против друга находились золотой тигр и золотой верблюд. На четвертой напротив золотого павлина свои золотые крылья чистил огромный золотой орел. На пятой золотая кошка сидела напротив золотого петуха. Могучий ястреб и кроткий голубь украшали шестую ступень. Еще выше, над самым троном, золотой голубь держал в клюве золотого ястреба. И над всем этим возвышался великолепный семисвечник с выгравированными на нем именами патриархов и пророков, вождей еврейского народа. Когда царь Соломон поднимался на трон, воздух наполнялся рычанием зверей, голосами животных и птиц, певших каждая на свой лад. Двадцать четыре золотые лозы образовывали своеобразный балдахин над троном. При восхождении царя Соломона на трон включался особый механизм. Как только царь поднимался на первую ступень, золотой бык и золотой лев протягивали ему каждый свою лапу, чтобы поддержать царя и помочь ему подняться на следующую ступень. Точно так же каждый зверь помогал царю на своей ступени, пока он не усаживался на трон. Тогда орел приносил корону и держал ее над головой Соломона, дабы она не отягощала ему голову. Император Василий слушал с величайшим вниманием. — Чудеса, да и только! — воскликнул он, изумленный. — Мог ли смертный создать такое чудо, если на помощь этому Хираму не были привлечены тайные силы природы, которые подчинялись царю Соломону? — Ничего подобного, мой император, — категорически заявил рабби Гершом. — Трон был создан исключительно по законам механики. Он был полым внутри, и там находилась масса колес и пружин, соединенных между собой по хитроумной схеме. Когда царь Соломон ставил ногу на первую ступень, сила тяжести приводила в движение весь механизм. — А ты, рабби Гершом, смог бы соорудить такой трон? — Полагаю, с Б-жьей помощью я смог бы воепроизвести его. — Ах, если бы ты только сумел сделать для меня такой трон, я осыпал бы тебя золотом и почестями! — Что касается меня, то я могу немедленно приступить к делу, но хватит ли в царской казне золота на его сооружение? — Ты прав, рабби Гершом... А нельзя ли изготовить трон из серебра? — Конечно, Ваше Величество. Можно из серебра. — А захочешь ли ты взяться за дело? — Да, Ваше Величество. Только я не могу поручиться за честность рабочих, которые будут мне помогать. Боюсь, они не устоят перед искушением украсть слиток-другой серебра, а подозрение падет на меня. — Не бойся, рабби Гершом! Я никогда не заподозрю тебя в нечестности. Все серебро из царской сокровищницы будет в твоем распоряжении. Через несколько дней рабби Гершом приступил к работе. Царский казначей снабдил его огромным количеством серебра, а император распорядился дать ему под начало команду помощников и рабочих. День и ночь рабби Гершом трудился над выполнением этой грандиозной задачи. Дело продвигалось так быстро, что спустя несколько недель, когда император наведался в его мастерскую, он понял, что в самом близком будущем у него появится трон, столь же чудесный, как и тот, на котором восседал царь Соломон. Даже сопровождавшие его вельможи были вынуждены признать, что творение Гершома — это шедевр и рабби — непревзойденный мастер своего дела. В предвкушении торжественного момента, когда он воссядет на троне, равном которому нет во всем мире, император Василий ликовал и решил устроить великолепный пир. На это празднество он хотел пригласить монархов и принцев из соседних царств, чтобы они стали свидетелями столь замечательного события. Поглощенный своими сложными вычислениями, рабби Гершом не замечал, как многие рабочие выносили из мастерской серебро. Дома они его плавили, чтобы перепродать городским ювелирам и мастерам художественных изделий. Император постоянно посещал мастерскую рабби Гершома. Беседуя с мастером, обсуждая с ним политические и научные проблемы, он был поражен разносторонней ученостью рабби Гершома. Император стал консультироваться с ним по многим важным вопросам и неизменно следовал его разумным советам. Неожиданное возвышение Гершома и милостивое отношение к нему императора раздражали и пугали Иоанна, теперь ему приходилось опасаться какого-то жида. Он предвидел, что наступит день, когда тот займет в правительстве высокий пост, и дрожал от страха при мысли об угрозе, создавшейся для его собственного влияния при дворе. Не оставалось ничего другого, как найти способ погубить рабби Гершома, прежде чем тот достигнет вершины своей славы... Глава седьмая Трон для императора Василия был наконец готов. Прежде чем доставить его во дворец, пришлось расширить тронную залу. Министры, придворные и вельможи со всей империи были приглашены во дворец, чтобы они могли увидеть новый чудесный трон. Собравшиеся в тронной зале с нетерпением ждали начала церемонии. Возглас удивления и восхищения вырвался из всех уст, когда рабби Гершом снял ткань, покрывавшую трон. Звери и птицы из сияющего серебра казались живыми. Мириады искорок отражались в их глазах, сделанных из драгоценных камней, вся зала осветилась. Рабби Гершом рассказал о сложной конструкции сооружения. — Скажи мне, — спросил император у рабби Гершома, когда тот закончил объяснение, — разве ты не ошибся, поместив ястреба в клюв голубя? Ведь в природе мы наблюдаем обратное! — Это символ Б-жественного Провидения, — ответил рабби Гершом. — Только с помощью Провидения слабые способны противостоять сильным. Если бы не это, мир не смог бы существовать. Однако все мы, Ваше Величество, ждем, чтобы вы воссели на трон! Как только нога императора Василия ступила на первую ступень, поднялся и заревел бык. Затем поднялся лев, и зала огласилась львиным рыком. Испуганный император поспешно сошел с трона и предложил взойти на него рабби Гершому: — Я хочу посмотреть, что произойдет. Воцарилась мертвая тишина. Рабби Гершом со спокойной улыбкой стал подниматься на трон. По мере его восхождения звери и птицы вставали, по зале разносились их рычание и клекот. Когда рабби ступил на четвертую ступень, взмахнувший крыльями орел возложил ему на голову корону. Окаменевшие от изумления, ошеломленные этим чудом зрители разразились рукоплесканиями. После этого на трон поднялся император Василий, все повторилось сначала. Сойдя с трона, император обнял рабби Гершома и расцеловал его. — Не знаю, как тебя за все это отблагодарить. Позже я еще подумаю, а сейчас хочу, чтобы ты принял от меня вот это кольцо. Какие бы враги ни замыслили зло против тебя, оно спасет тебя. В час нужды или опасности тебе следует только явиться во дворец, показать кольцо, и я приду к тебе на помощь, — сказал он. Рабби Гершом поблагодарил императора и отправился домой. У присутствовавшего на церемонии Иоанна чудесное зрелище только усилило зависть и ненависть к рабби Гершому. Он усмотрел в происшедшем знак того, что его, Иоанна, звезда закатывается, а звезда рабби поднимается все выше. Ему тут же пришел в голову план, как уничтожить ненавистного жида, и, не откладывая дела, он приступил к его осуществлению. Прежде всего Иоанн послал за своим племянником Михаилом. — Как продвигаются твои дела с этой еврейской девушкой? — спросил хитрый дядя. — С того дня, как ты запретил мне встречаться с ней, я ее ни разу не видел, — ответил племянник. — А известно ли тебе, что случилось с ней? — Нет, дорогой дядя. — Я могу просветить тебя на этот счет. Отец ее погиб во время пожара в Константинополе, а незадолго до этого она стала женой рабби Гершома. — Зачем ты говоришь мне все это? — спросил Михаил, не имевший ни малейшего представления о том, что задумал его злой дядя. — Я рассказываю тебе все это, потому что у меня есть план, для выполнения которого требуется твоя помощь. Хочешь ли ты помочь мне? — Хочу всей душой, — ответил Михаил. — Тогда тебе следует знать, что мне грозит опасность лишиться моего высокого положения при дворе. — Возможно ли это? — воскликнул Михаил. — Увы, к сожалению, возможно. Рабби Гершом — проклятый узурпатор! Он жаждет занять мой пост, и, похоже, еще немного — и ему удастся это сделать! Никто не может соперничать со мной, но он вкрался в доверие к императору и стал очень важным лицом в государстве. — Чего ты хочешь, дядя? Чтобы я убрал его? Подыскать наемных убийц? — Нет, племянник. Избавляться таким способом от врага — неблагоразумно! Если наши планы сорвутся, мы будем замешаны в уголовно наказуемом деянии. Следует действовать с величайшей осторожностью и дальновидностью, поймать его в ловушку, из которой он не мог бы выпутаться. Хорошо бы тебе возобновить свою дружбу с Милетой и выведать у нее такое, что окажется бесценным для нашего замысла. Стоит тебе увидеться с ней, как прежняя страсть, похороненная в ее сердце, вспыхнет с новой силой! — Но она, вероятно, сердита на меня! С тех пор как мы виделись в последний раз, я ни разу не еделал попытки установить с ней связь, даже не написал ей записки! — Ты — ребенок! Неужели нельзя придумать что-нибудь в свое оправдание? Скажи ей, что ты только что вернулся с войны и первое твое движение было увидеться с ней. Ты должен не оправдываться перед ней, а наоборот, упрекать ее в неверности, в том, что в твое отсутствие она вышла замуж за рабби Гершома. Скажи ей, что прощаешь ее и готов на ней жениться, если она бросит своего мужа. Обещай ей золотые горы! Соблазняй картанами роскоши и довольства! Засыпь дорогими подарками! Мой кошелек открыт для тебя — бери из него столько, сколько понадобится. Михаил тут же отправился выполнять указания дяди. Ему повезло: Милету он застал одну. Он хотел заключить молодую женщину в объятья, но она оказала ему сопротивление, вскочила с гневом в глазах и закричала: — Ты предпочел забыть о моем существовании, я вышла замуж, и между нами все кончено! — Дорогая, единственная Милета! — заговорил Михаил, изображая глубокую печаль. — Зачем ты вышла замуж? Зачем ты сделала меня таким несчастным? Ведь ты была моей единственной радостью, единственной любовью! Виноват ли я, что в тот самый момент, когда я собирался соединиться с тобой узами брака, император решил отправить меня на войну? Ты, по крайней мере, могла бы подождать моего возвращения. А теперь посмотри, какое горе навлекло на нас твое нетерпение. Ты лишила меня всякой надежды узнать счастье на этой земле, навеки связав себя с евреем! Михаил закрыл лицо руками и сделал вид, что плачет. Ему удалось достигнуть желаемого эффекта. Милета зарыдала и стала его спрашивать: — Откуда было мне знать, что ты все еще любишь меня? Так внезапно бросив меня, почему ты ни разу не написал? Разве ты не получил моих писем? — Ни единого! — солгал он. — Но все кончено, — повторила она с отчаянием. — Ты должен немедленно уйти отсюда, чтобы муж и Двора... — Двора? — переспросил он, ничего не понимая. — Кто она такая? — Двора— старшая жена моего мужа! — объяснила Милета. — Как! — воскликнул Михаил, изображая негодование. — Я не верю ушам своим! Бедняжка, как ты несчастна! Но я не допущу, чтобы тебя так унижали. Увидишь, все изменится! — А что ты можешь сделать? — Сейчас я не могу открыть тебе это, но твердо знаю, что ты должна стать моей женой, я этого добьюсь! А пока отложи свои заботы и взгляни на подарок, который я тебе принес. Он протянул ей золотой браслет, усыпанный бриллиантами. — Я привез его из дальних стран. Браслет сработал, как волшебный — Милета была сражена. Драгоценное украшение сломило ее слабое сопротивление, и она согласилась помогать Михаилу в его замыслах. Глава восьмая Рабби Гершом снова погрузился в свои занятия, на этот раз с большим энтузиазмом, чем когда-либо. Он был рад, что работа над троном закончена, у него появилось больше времени для изучения Торы и других святых книг. В тиши своего кабинета он размышлял над тем, что смог помочь своему народу в час беды, и осознание этого приносило ему большое удовлетворение. Однако порой его охватывала непонятная тревога: инстинкт подсказывал ему, что какой-то недруг подкапывается под него, а вместе с ним — под его собратьев. Он чувствовал, что Иоанн тайно плетет паутину лжи, чтобы погубить все еврейское население Византии. В минуты ощущения грядущей беды рабби Гершом утешал себя мыслью, что, какая бы злая беда ни подстерегала евреев, император защитит своих верных подданных. Через несколько дней после того как великолепный трон был показан публике, император послал за своими советниками и министрами. Он хотел обсудить с ними, как лучше наградить рабби Гершома за излечение царевны Феодоры и за трон. — Всем вам известно, зачем я вас собрал, — начал император, когда совет собрался. — Все вы знаете человека, о котором сегодня пойдет речь. Это он сумел вылечить царевну Феодору от болезни, которую все остальные врачи считали смертельной. Он создал великолепный трон, который украшает нашу тронную залу и вызывает у вас воехищение. Я желаю наградить его полной мерой, в соответствии с его заслугами. Я охотно наградил бы его так, как фараон в древности наградил Иосифа, сделал бы его своим наместником. К сожалению, он — еврей и наши законы не разрешают ему занимать столь высокий пост. Поэтому я прошу вас дать мне мудрый совет. Будьте при этом справедливы и беспристрастны, как подобает самым высоким членам моего совета, помогающим мне управлять нашей великой империей. Побелевший, как мел, Иоанн приготовился отвечать, но его опередил митрополит Византийский: — Ваше Величество, все собравшиеся здесь восхищаются необычайной ученостью рабби Гершома. За свои заслуги перед царским двором и перед всей страной он достоин высшей почести. Meня удивляет, что вы не решаетесь сделать его министром, у него с избытком хватает мудрости и знаний для такого поста. Единственное препятствие — его религия, но, будучи разумным человеком, он, конечно, поймет превосходство христианского вероучения над иудаизмом и примет христианство. — Возможно, вы правы, Ваше Святейшество, — ответил император. — Неизвестно, однако, согласится ли он принять наше предложение... — В таком случае ему придется винить только самого себя. Послали за рабби Гершомом. Когда он прибыл, император обратился к нему: — Рабби Гершом, мы хотели бы наградить тебя щедро за твою преданную службу, но твое вероисповедание препятствует этому. Если ты согласен перейти в нашу веру, тебя ждет назначение на самый высокий пост во всем царстве — пост епарха, наместника цареградского. Ледяная дрожь пробежала по телу рабби Гершома. Сделав над собой невероятное усилие, он вежливо ответил: — Мой добрый и великий император! Прошу у вас прощения, но я вынужден просить избавить меня от такой чести. Столь высокий пост не пристал мне. Два моих занятия — врача и золотых дел мастера — вполне меня удовлетворяют. Я рад помогать людям своими скромными познаниями и не ищу ничего лучшего для себя. Да и зачем бы мне отказываться от веры своих предков? Я предан ей! Никакой искренний и честный человек не отречется от своей веры ради мирских благ и материальной выгоды. — Речь идет не о материальной выгоде, — вмешался митрополит, — а о твоей душе. Никакой иудей, каким бы справедливым и благочестивым он ни был, не может рассчитывать на жизнь вечную. Его душа погибнет здесь, на земле, вместе с его телом. — Что пользы нам пускаться в спор, которому нет конца? — спросил рабби Гершом. — Вы, митрополит, родились христианином, я — иудеем. Вы верите в истину и превосходство своих религиозных убеждений, я же убежден, что моя вера — самая высокая, самая чистая и самая разумная из всех. И пусть каждый из нас придерживается своей религии, проявляя терпимость друг к другу. Рабби Гершом обратился к императору: — Ваше Величество, полагаю, вы знаете, какого верного слугу вы имеете и всегда имели во мне. Я готов в любое время выполнить все ваши распоряжения, но, что касается моей религии, тут я должен слушаться Г-спода, который выше всех земных правителей. Ему я должен давать отчет в своих действиях. Император был глубоко оскорблен отказом рабби Гершома. Скрыв свое недовольство, он приказал ему подождать за дверью, пока не закончится совещание. — Итак, государи мои, — обратился император к членам совета, — видимо, нам не остается ничего другого, как дать рабби Гершому денежную награду. Теперь я попрошу вас назвать сумму. До этой минуты Иоанн не принимал участия в обсуждении. Увидев, что император Василий раздосадован, он быстро сориентировался. — Ваше Величество, конечно, рабби Гершом заслуживает самой щедрой награды, которую может позволить себе наша казна, — начал он. — Но давайте сначала задумаемся, не вознаградил ли он себя уже за счет царской казны? Кто знает, сколько фунтов серебра, полученных им от нашего казначея, еще остается в его руках! — Нет, это немыслимо, — решительно возразил император. — Я хорошо знаю Гершома и могу поручиться за его безусловную честность. — Неужели Ваше Величество действительно допускает, что на свете найдется иудей, который откажется от легкодоступного богатства? — спросил лукавый Иоанн. — Безусловно! — убежденно ответил император. — И рабби Гершом лучшее тому доказательство! Если бы его интересовали деньги, он принял бы те 50 тысяч золотых дукатов, которые я предлагал ему за излечение царевны Феодоры. — К чему вся эта дискуссия? — продолжал Иоанн, изменив свою тактику. — Ведь нам легко удостовериться, не украл ли рабби Гершом серебро. — Каким образом? — спросил император. — Подсчитаем, сколько серебра он получил из казны на сооружение трона, взвесим сам трон и увидим... — Очень хорошо, — согласился император. — Давайте прикажем взвесить трон, и ты убедишься, насколько необоснованны твои подозрения. — Чтобы взвесить такое огромное сооружение, Ваше Величество, — заметил царский казначей, — придется разобрать его на части. — Это вас не должно беспокоить. Рабби Гершом наверняка знает, как это сделать. Пусть он явится сюда! — Слушай меня внимательно, — обратился император к рабби Гершому. — Тебя подозревают в том, что ты взял из царской казны больше серебра, чем пошло на изготовление трона, и присвоил лишнее. Сам я этому не верю, и, чтобы снять с тебя серьезное обвинение, придется взвесить пресловутый трон. Не скажешь ли ты, как его взвесить и не причинить при этом вреда конструкции. — Ах, Ваше Величество, неужели мне отплатят клеветой и очернением моего честного имени в награду за мою верную службу? Разве я не предупреждал вас, что не могу гарантировать честность своих подручных? Лично я не присвоил ни грамма серебра, клянусь Всевышним! Кроме того, вы должны учесть, что все металлы в процессе плавки несколько теряют в весе. — Пустое! — с насмешкой сказал митрополит. — Он не удостоится награды, если мы не будем знать, сколько серебра было взято из казны и сколько израсходовано на изготовление трона. — Пусть будет так! — согласился император. —- Ты должен сказать нам, как взвесить трон, не нарушив его красоты. — Этого я не знаю, Ваше Величество, — заявил рабби Гершом. — Как не знаешь? — гневно закричал император. -— Ты, проникший в тайны всех наук, всех искусств? Я требую, чтобы ты сказал нам! — Никто в мире не может заставить меня сказать то, чего я не знаю! — Как смеешь ты не повиноваться мне? Слушай же мое последнее слово. Ты ничего не получишь за свою работу, пока мы не взвесим трон. А если выяснится, что серебра не хватает, ты предстанешь перед судом и будешь приговорен к смерти. Вот и всё! Теперь можешь идти! Сгорбленный, удрученный свалившимся на него горем, рабби Гершом покинул тронную залу. На рассвете следующего дня во дворце собрались вызванные по приказу императора лучшие мастера, крупнейшие инженеры, которым предстояло соорудить весы невиданных размеров, но прошли недели, месяцы, инженеры размышляли и проектаровали, проектировали и размышляли, а задача оставалась нерешенной. Глава девятая С большим нетерпением царевна Феодора ждала исхода совещания. Ей хотелось узнать, какую награду императорский совет присудил рабби Гершому, вырвавшему ее из когтей смерти. Наконец дверь ее комнаты открылась, и вошел император Василий. Смятение охватило ее, когда она увидела его емущенный вид. — Ты, без сомнения, ждешь известия о том, как мы решили наградить рабби Гершома. Я хотел назначить его своим наместником, если он примет христианство, но он отказался отречься от своей религии. — Неужели нет способа наградить его, не затрагивая его религиозных убеждений? Император печально склонил голову, ничего не отвечая. — Ну, и что же вы постановили? — спросила царевна. — Смерть будет ему наградой! — ответил император, и голос его дрогнул. — Дядя, дорогой, не шути! — К сожалению, я не шучу, дорогое дитя. Похоже, что он присвоил большое количество серебра из выданного ему для сооружения трона. За это преступление он будет осужден на смерть. — Но ты сказал: «Похоже, что...» Значит, это еще только подозрение, и вина его не доказана? — Да, дитя, но подозрение основано на фактах... — Ты уверен, что рабби Гершом вор? — Он мог бы оправдаться в предъявленном ему обвинении, но либо не желает, либо не в состоянии это сделать. Мы просили его объяснить нам, как взвесить трон, но он не стал это делать, видимо, опасаясь, что результаты взвешивания разоблачат его. Как бы не выяснилось, что в троне не хватает серебра, и не хватает очень много. — Дорогой дядя, я с тобой не согласна! Поведение рабби Гершома, несомненно, обусловлено его гордостью. Подумай только,, насколько оскорбительно для честного человека такое обвинение! — Кто мешает ему убедить нас в своей невиновности? Царевна Феодора вспыхнула от негодования. — Горе мне! — воскликнула она, и глаза ее наполнились слезами. — Значит, такова благодарность императора человеку, сделавшему столько добра императорской семье. Человеку, много недель не отходившему от моей постели, все помыслы которого были связаны с тем, чтобы ускорить мое выздоровление. Человеку, который на протяжении многих месяцев трудился над сооружением для тебя самого великолепного в мире трона! Горе бессердечному миру, в котором наградой за преданность справедливому и честному человеку служит кинжал в грудь или петля на шею! Лучше не жить совсем, чем жить в таком мире! — Успокойся, дитя мое! Я не допущу, чтобы дело дошло до такого! В конце концов я встану на его защиту, он носит на пальце кольцо с моим клятвенным обещанием прийти к нему на помощь в случае опасности, не допустить никакого вреда ему. Стоит ему только показать мне кольцо... Только убедившись, что император на стороне рабби Гершома, царевна несколько успокоилась. Двора с тяжелым сердцем слушала рассказ рабби Гершома о том, какой неожиданный оборот приняли события. Лучше смерть, чем жизнь с мыслью, что ее муж, жертва клеветы, может в любой момент погибнуть! Что касается Милеты, то она скрыла досаду по поводу твердости рабби Гершома и в мыслях посмеивалась над его неприспособленностью к жизни. По правде говоря, она была сердита, что муж отверг столь высокий пост из преданности своей религии. Если бы он стал наместником императора, перед ней открылись бы двери императорского дворца и она стала бы одной из самых важных дам в стране. «Оставаясь с ним, думала она, я вынуждена вести образ жизни, обычный для любой еврейской женщины, в тени мужа, не занимая никакого славного места в свете. Все было бы иначе, если бы я была женой моего любимого Михаила. Но еще не поздно!..» Тем временем Иоанн уже потерял всякую надежду уничтожить рабби Гершома. Он знал, даже если удастся взвесить трон и доказать, что серебро украдено, рабби Гершом избежит смертной казни. Он знал, что кольцо императора всегда защитит его врага. Остается одно — лишить Гершома помощи императора, которую обеспечивает ему кольцо. Немало способов вырвать кольцо из рук рабби Гершома перебрал в своей голове Иоанн и наконец остановился на одном, казалось, обещавшем успех. «Достать кольцо может Михаил, решил он. А когда оно окажется в моих руках, жид Гершом погибнет!» Он немедленно посвятил племянника в свой подлый план. — Ну что ж, дядя, это совсем нетрудно! — обнадежил его Михаил. — Очень скоро кольцо будет твоим. — Но как? — Милета украдет его для меня! — Ты уверен? — Из любви ко мне она сделает что угодно! — Тогда иди и выполняй, что я тебе велю! — Иду, дядя, но мне неясно, какая польза тебе от кольца, если никому не удалось придумать, как взвесить трон, и вина Гершома не установлена? — На этот счет можешь не беспокоиться, — отвечал Иоанн. — Император вызвал из Афин известного мастера, инженера Базилика Афинского, и недалек час, когда все убедятся в вине рабби Гершома. Без кольца он будет лишен возможности спасти свою жизнь. Михаил отправился к Милете, они говорили о том, что их ждет. — Ты действительно веришь, милый, — спросила Милета, — что я смогу освободиться от Гершома и стать твоей женой? — Этот желанный миг ближе, чем ты думаешь, — ответил ей Михаил. — Как только прославленный инженер Базилик взвесит трон и подтвердится, что рабби Гершом вор, он умрет на виселице, и ты будешь свободна. — Ты забываешь, что у него есть кольцо императора, которое защитит его от любой опасности, — заметила Милета. — А ты когда-нибудь видела это кольцо, дорогая? — спросил Михаил. — Постоянно вижу! — Не смогла бы ты им завладеть? — Без особого труда, — ответила она уверенно. — По еврейскому закону при омовении рук перед едой необходимо снимать с них все украшения. Я и украду кольцо, когда он перед обедом будет мыть руки. — Ты на самом деле пойдешь на это? — Коль скоро от этого зависит наше счастье, я просто обязана это сделать. — Хорошо, дорогая, и чем скорее, тем лучше. Буду с нетерпением ждать. На следующий день Милета едва могла дождаться обеденного часа. Пока Двора на кухне занималась обедом, рабби Гершом, сняв кольцо с пальца, готовился к омовению рук. Стоило ему на мгновение отвернуться, как Милета быстро убрала кольцо к себе в карман. Рабби Гершом и не заметил пропажи, сел за стол, не хватившись кольца. Между тем Двора все эти дни пребывала в глубокой тревоге. Она понимала, какая угроза нависла над рабби Гершомом. Тревога Дворы имела еще одну причину. Она уже знала о неверности Милеты, ее постыдной связи с Михаилом, но молчала, не желая усугублять страдания мужа. Уже забрезжил рассвет, когда рабби Гершом внезапно обнаружил отсутствие кольца на своем пальце. Он обыскал весь дом, в поисках участвовали и Двора, и наглая Милета, но безрезультатно! Как пораженный громом, опустился рабби Гершом на стул. Он понимал, что ждет его, если кольцо, единственное средство его защиты, не найдется. Двора и Милета продолжали поиски, последняя — с несвойственным ей усердием. В конце концов она объявила: — Должно быть, его украли! Двору, как камень, тяготило тяжелое подозрение. — Милета, — позвала она, — не сердись, что я задаю тебе этот вопрос. Но ответь мне, пожалуйста, при рабби Гершоме, куда ты ежедневно исчезаешь на несколько часов? — А кто ты такая, чтобы спрашивать меня? — вспылила Милета. — Разве я должна тебе отчитываться в том, куда я хожу? — Обернувшись к рабби Гершому с оскорбленным видом, она спросила: — Скажи, подозреваешь ли ты меня в чем-то дурном? — Я? Б-же упаси! — ответил он. — И все же хочу, чтобы ты знал, где я бываю. Я навещаю Циппору. Это моя подруга, жена рабби Эфраима, торговца шелками. — Неправда! — включилась в разговор Двора. — Я только сегодня встретила Циппору, когда шла на рынок. Она сказала, что давно не видела тебя. — Что такое? — воскликнула Милета, залившись краской гнева. — Какое ты имеешь право выслеживать меня? Да, правда! Я давно не видела Циппору, но и кроме нее, у меня много подруг, с которыми я встречаюсь. Какое тебе дело до того, куда я хожу? Знаю, знаю, ты просто завидуешь мне! С этими словами Милета громко зарыдала. Двора решила проследить Милету. Интуиция подсказывала ей, что молодая и своенравная Милета обманывает своего мужа. Себя она считала виноватой в этом новом несчастье. Разве не она способствовала этому браку? Теперь она считала себя обязанной оградить мужа от вреда со стороны неверной Милеты, сорвать с нее маску. Глава десятая Недолго Иоанн чувствовал себя победителем. Базилик Афинский, несколько дней тщательно изучавший трон, заявил, что взвесить его, не разобрав на части, невозможно. «Чего я добился? — думал подлый царедворец. — Зачем мне кольцо, если никто не сможет доказать вину Гершома?» Однако размышляя над тем, что происходило вокруг него, Иоанн пришел к выводу, что Гершом знает, как взвесить трон. Иоанн не отказался от своего стремления уничтожить рабби Гершома. Милета, неверная жена рабби, была надежным союзником в его коварных планах. Из любви к Михаилу она украла кольцо у мужа и сумеет выведать у него, как взвесить трон. Во время очередной встречи с Милетой Михаил по указанию дяди поручил ей узнать у мужа, как взвесить трон, не используя огромных весов. Спустя несколько дней, поздно вечером, рабби Гершом, как всегда сидевший за книгами, услышал за своей спиной глубокий вздох. Подняв голову, он увидел Милету. — Это ты, Милета? — удивился он. — Отчего ты не спишь и почему так тяжело вздыхаешь? — Сердце мое полно печали, дорогой Гершом, — ответила притворщица. — Я чувствую себя покинутой, лишенной близкого друга! — Глаза ее, как всегда, наполнились слезами. — Г-сподь с тобой, — взволнованно заговорил рабби Гершом. — Что тебя тревожит? Чего тебе не хватает? У тебя ведь есть все, что ты хочешь! — Ошибаешься, Гершом. У меня ничего нет! Ни отца, ни матери, ни сестер, ни братьев, ни друзей. Я одинока, как цветок в пустыне. — Но у тебя есть я, твой муж! — Тебя я тоже потеряла, — простонала Милета, лицо ее было залито фальшивыми слезами. — Двора завидует мне, ненавидит меня. Она заронила в твою душу недобрые мысли. — Тебе нечего бояться, дитя мое. Ты знаешь, как высоко я ценю твою верность. — Неправда! Ты не доверяешь мне. — Как ты можешь так говорить, Милета? Разве я не доказывал тебе много раз, как верю тебе. — Нет, ни разу! Ты никогда не давал мне ни одного доказательства того, что ценишь мою преданность и искренность. — Проси какое хочешь доказательство, я тотчас дам его тебе. — Разведись с Дворой, это будет самое лучшее доказательство! Рабби Гершом смертельно побледнел. — Какого доказательства ты требуешь от меня? Ты хочешь, чтобы я совершил такую подлость? Нет, дорогая, этого я сделать не могу даже ради тебя! Правда, Двора дурно говорила о тебе, но не из ненависти к тебе, а из любви ко мне. Она — одна из лучших женщин, каких только можно отыскать на свете. — Лучших? А я, что же, ничего не стою в твоих глазах? Тогда мне незачем жить! Она будет попрежнему преследовать меня, так что жизнь станет мне не мила, а тебя это нисколько не беспокоит! — Милета, прекрати разговор об этом! Я не разведусь с Дворой! Проси, чего хочешь, но о разводе не может быть и речи! Милета поняла, что таким путем она своей цели не добьется, и решила атаковать с другой стороны. — Хорошо, милый, я повинуюсь тебе и больше не буду просить тебя развестись с Дворой. Да и какая польза была бы мне от твоего развода? Я хочу только того, чтобы твое доверие ко мне было таким же, как моя любовь к тебе. Тогда счастливее меня человека не будет в мире. Через несколько минут Милета вдруг спросила рабби Гершома: — А слышал ли ты, что Базилик Афинский уведомил императора, что не в состоянии взвесить трон? — В древности Афины действительно были средоточием величайших ученых, но в наше время, должно быть, там уже не произрастают такие умы, как в былые времена. — А ты смог бы изготовить такие весы? — В них нет надобности! Определить вес трона можно и без весов! — Ах, расскажи мне об этом! Рабби Гершом уже пожалел о неосторожных словах, вырвавшихся у него. — Мне это неизвестно, Милета! — попробовал он отказать ей в просьбе. — Гершом, дорогой, я вижу, ты знаешь, просто ты так мало доверяешь мне, что не хочешь рассказать даже о такой малости. — И Милета снова разрыдалась. — Пожалуйста, перестань плакать, Милета. Я бы тебе сказал, если бы знал. — Ты знаешь, знаешь! Ты знаешь всё! Ты мудрее всех! Хорошо, не говори, но по крайней мере не скрывай, что способ тебе известен. — Ну, если это тебя утешит, то скажу — да, он мне известен. Но один Б-г знает, какие несчастья могут меня постигнуть, если это станет известно. Знание, которым я обладаю, — оружие, которое может быть использовано против меня моими врагами, их много, и они только и ждут случая, чтобы убрать меня с дороги. Прошу тебя никому ничего не говорить. — Неужели ты допускаешь возможность, что я могу раскрыть твой секрет кому-нибудь? — Да нет, просто ты можешь проговориться по неосторожности. — Теперь-то я вижу, что ты не доверяешь мне по-настоящему! — Зачем ты терзаешь меня? Что тебе до того, как взвесить императорский трон? — Но это могло бы послужить свидетельством того, что ты мне доверяешь. Ты не хочешь расска- зать мне... Ладно, не рассказывай!.. Теперь я твердо знаю, что мне здесь делать нечего, я здесь лишняя! Не хочу навязываться тебе, лучше мне уйти отсюда! — С горькими слезами она встала и направилась к двери. — Милета! Сядь, пожалуйста, успокойся, — стал просить ее рабби Гершом. — Я скажу тебе... Но нет, нет! Не могу! — Почему не можешь? Чего ты боишься? Кто мешает тебе? — Выслушай старую сказку, которую я прочел в книге с пожелтевшими от времени листами. «Царь Соломон был самым мудрым человеком на земле, умней всех других людей. Более того, ему были понятны язык лесных и полевых зверей, пение и клекот птиц в поднебесье. Однажды царь хотел выразить свое расположение своему преданному слуге Элимелеху. Он намеревался осыпать его богатыми дарами, но Элимелех от всего отказался и говорил: "Не одаривай меня ни золотом, ни серебром, ни мирскими благами, потому что, слава Бгу, того, что у меня есть, хватает для моих скромных нужд. Если бы ты мог научить меня языку зверей, которые бродят в лесах, и животных, которые пасутся на лугах, понимать пение птиц! Я давно мечтаю об этом". — "Я исполню твое желание, сказал царь, но знай, если ты выдашь эту тайну хоть одной живой душе, тебя ждет смерть". — "Я не нарушу твоего приказа, никому не открою этой тайны". Царь Соломон научил Элимелеха понимать язык зверей в лесу и животных, пасущихся на лугах, пение птиц, обитающих в воздухе. Элимелех горячо поблагодарил царя и отправился домой. Там он женился и зажил счастливо со своей любимой женой. Однажды Элимелех с женой на исходе дня сидели во дворе, вдыхая свежий весенний воздух. В это время слуга привел с поля быка и поставил его в стойло рядом с ослом, который целый день оставался в стойле, потому что был болен. Элимелех услышал разговор животных. — Как поживаешь, брат? — спросил осел быка. — Плохо! — пожаловался бык. — Целый день мучился! Сначала на меня взвалили такой груз, что я чуть не рухнул под ним. Потом работник стал осыпать меня проклятиями и в конце концов жестоко избил. — Я дам тебе совет, который облегчит твою участь. Сделай вид, что ты заболел. Чтобы тебе поверили, не прикасайся к корму всю ночь. Увидев, что ты отказываешься от еды, тебя сочтут больным, не заставят работать, и ты сможешь отдохнуть. Быку план понравился, и в тот же вечер он решил последовать совету осла. Слушая разговор животных, Элимелех немало позабавился. — Чему ты смеешься? — спросила его жена. — Я вспомнил смешной случай из своей жизни, потому и засмеялся. На следующее утро выяснилось, что бык заболел. — Бык, кажется, заболел и не сможет работать, — сказал Элимелех слуге. — Запряги в плуг осла, он вчера целый день отдыхал и сможет выполнить не только свою работу, но и работу быка. Вечером осел вернулся с поля, совершенно обессилевший. Бык осведомился, здоров ли он. — Во мне нет ни одного места, которое не 60лело бы, — ответил осел. — Но должен сказать тебе нечто, касающееся тебя лично. Я слышал, как хозяин говорил слуге, что если ты скоро не выздоровеешь, придется тебя забить, а мясо продать на рынке. Элимелех, слушавший этот разговор, снова стал смеяться. — На этот раз ты должен рассказать мне, чему ты смеешься, — потребовала жена. — И не вздумай меня обманывать. — Хорошо, я скажу тебе правду. Меня развеселила беседа между ослом и быком, я нашел ее настолько смешной, что не мог удержаться от смеха. — Как это вышло, что ты понимаешь язык животных? — Царь Соломон научил меня. — Ах, милый, ты обладаешь таким чудесным знанием и не поделился со мной, твоей женой. Прошу тебя, научи меня языку зверей! — Этого я сделать не могу. Духи, подчиненные царю Соломону, убили бы меня! Но тщетно Элимелех пытался убедить жену оставить его в покое, жизнь сделалась для него невыносимой. Он вынужден был раскрыть ей свою тайну. Но прежде чем открыться жене, он взял перо и пергамент, чтобы составить завещание. Царь Соломон в свое время предупредил его, что поступок, на который он решился, будет иметь для него роковые последствия. В доме Элимелеха воцарилось гробовое молчание. Все окружающие были опечалены тем, что их любимый хозяин готовится умереть. Вдруг Элимелех услышал, как во дворе ссорятся его собака с петухом. Собака, лежа в конуре, горевала о своем хозяине. Появившийся петух гордо вышагивал по двору во главе многочисленных кур и цыплят, покорно следовавших за ним. Нисколько не встревоженный веселый петух закукарекал, и его резкий голос разносился по всему пригорюнившемуся двору. — Ах ты, бессовестное создание! Хозяин умирает, а тебя это нисколько не огорчает, — пристыдила собака петуха. — Что же, ты прикажешь мне переживать из-за того, что наш хозяин дурак, который позволяет своей жене загнать его в могилу? Посмотри: у меня двадцать кур всех пород и всякой окраски, но ни одна из них не посмеет перечить мне, ослушаться моего приказа, не говоря о том, чтобы навязывать мне свою волю. Им и в голову не может прийти такое! А наш хозяин не только не может укротить свою жену, но и позволяет ей накликать на него смерть! Можно ли сочувствовать такому глупцу? Петух взлетел на забор, громко крикнул "кукареку!" и слетел с него, куры неизменно следовали за ним. Урок, преподанный петухом Элимелеху, вселил в него мужество. Он разорвал пергамент, на котором намеревался написать завещание, а когда жена снова стала просить его раскрыть ей свой секрет, он раз и навсегда отказался это сделать. С тех пор она никогда не заговаривала на эту тему, и они снова зажили тихо и мирно. Секрет Элимелеха умер вместе с ним». — Понимаю, что ты хотел сказать, — промолвила Милета, когда рабби Гершом закончил свое повествование, — но сравнение это неуместно. Я желаю тебе долголетия. Мне только хотелось выяснить, доверяешь ли ты мне. Но, ты, вероятно, 60ишься, что я выболтаю твой секрет. Если бы ты понастоящему любил меня, то не сомневался бы в том, что я заслуживаю доверия. — Ладно, я скажу тебе все, — сказал рабби Гершом. — Только ты должна держать язык за зубами. От этого зависит моя жизнь! —- Не бойся, дорогой, от меня твоего секрета не узнает никто — ведь твоя жизнь дороже мне моей собственной! Рабби Гершом раскрыл Милете секрет, не подозревая, что он вверил свою судьбу лживой изменнице. Глава одиннадцатая Не прошло и трех дней после беседы рабби Гершома с Милетой, как его арестовали и заключили в подземную темницу. Вскоре его привели в суд, где председательствовал Иоанн. — Гершом, выслушай предъявляемое тебе обвинение, — начал Иоанн. — Ты обвиняешься в том, что взял из царской казны больше серебра, чем требовалось для изготовления трона, и присвоил себе излишки. Кроме того, отрицая, что тебе известно, как взвесить трон, ты лжесвидетельствовал. Этого достаточно, чтобы приговорить тебя к смертной казни. — Вы не можете вынести мне приговор, не взвесив трон и не доказав, что я действительно вор! — возразил рабби. —В нашем распоряжении достаточно доказательств твоей вины. Мы уже взвесили трон с помощью способа, изобретенного тобой самим. Отметив ватерлинию пустого парома, мы поставили на него трон. Дополнительный вес трона заставил паром осесть глубже в воду, и мы зафиксировали новую ватерлинию. Убрав трон, мы стали грузить на паром камни и грузили их до тех пор, пока они не вытеснили столько же воды, сколько и трон. Когда паром погрузился в воду до той же ватерлинии, что и тогда, когда на нем стоял трон, мы убрали камни и, взвесив их, смогли определить вес трона. Выяснилось, что не хватает 23 центнеров серебра. А теперь мы хотели бы узнать, достаточно ли точно выполнены нами указания твоей жены? Рабби Гершом покрылся смертельной бледностью. Он открыл рот, чтобы сказать что-то в свою защиту, но не мог произнести ни слова. Ужас парализовал его, когда он узнал о предательстве Милеты. — Ты молчишь, Гершом! Означает ли это, что признаешь свою вину? — Нет, я не виновен, — возразил рабби Гершом, сумевший овладеть собой. — Но прежде чем защищаться, я хочу выяснить, действительно ли моя жена Милета помогала вам в ваших попытках доказать мою вину? Иоанн сделал знак присутствовавшему на суде племяннику Михаилу. Тот подошел к рабби Гершому и шепнул ему: «Неужели ты все еще сомневаешься? Милета выдала твой секрет из любви ко мне. Ведь она любила меня еще до того как вышла замуж за тебя!» — Это ложь! — не поверил рабби Гершом. — Нужны доказательства? — с насмешкой спросил Михаил. — Не хочешь ли ты знать, что случилось с кольцом, которое император дал тебе? Оно у меня! Милета выкрала его, когда ты на минуту снял его с пальца, и подарила мне. Что скажешь теперь? Иоанн снова обратился к рабби Гершому: — Признаешь ли ты свою вину? — Нет, никогда! Я не виновен, — настаивал рабби. Если какой-то части серебра не хватает, то в этом виноваты мои подручные, но не я! — А чем ты объяснишь свой отказ сообщить императору, как взвесить трон? — Тем, что это позволило бы моим врагам, которые всегда ищут повод навредить мне, помочь им в их целях. — Пустые фразы! Ты приговариваешься к смерти через повешение, как всякий другой вор. —- Мы поддерживаем это решение, — единогласно заявили остальные члены суда. — Он должен быть повешен! По новому знаку Иоанна два судейских стража увели Гершома в ту же темницу, Иоанн же поспешил в императорский дворец, чтобы вручить императору протоколы судебного заседания. Решение судей надлежало скрепить императорской печатью. — Нет, я не подпишу приговор! — заявил император. — Гершом не заслужил, чтобы с ним поступили так жестоко. Держать его в тюрьме можно только как политического преступника, и в этом качестве он будет наказан соответствующим образом. Глубоко в душе добрый император не верил в вину рабби Гершома и хотел затянуть решение во- проса, чтобы дать рабби время доказать свою невиновность. Кроме того, он надеялся, что рабби Гершом явится к нему с кольцом. Но Иоанн предугадал план императора. — Напрасно вы медлите, Ваше Величество. Кольца у него больше нет! Вероятно, он давно уже продал его за хорошие деньги. Неужели вы думаете, что жид может оценить королевский подарок? Есть и другое соображение. Вы так гордитесь уникальным троном, который он построил для вас! А что может ему помешать соорудить такие же троны для других монархов, если он избежит смертного приговора? Ваше Величество, жид ничем не погнушается ради денег! Эти слова задели императора за живое: ведь он так гордился своим уникальным троном. — Ты прав, Иоанн. Он должен умереть, и с ним умрет его талант. Еще до захода солнца император утвердил смертный приговор рабби Гершому. Глава двенадцатая Рабби Гершом лежал в сырой темнице на куче соломы. Руки и ноги его были скованы цепями. У него оставалась одна надежда. Он верил, что в последнюю минуту император вспомнит его верную службу и отменит приговор. Если бы он только мог сообщить ему, что кольцо украдено! Через несколько дней тюремщик пришел к рабби Гершому и снял с него цепи. — Император помиловал меня? — спросил рабби. — Нет, — ответил тюремщик печально. — Император только изменил приговор. Вы понесете наказание не как обыкновенный вор, а как политический преступник. — К какому же наказанию приговариваются политические преступники? — Их заключают в башню и не дают им пищи, так что они умирают голодной смертью. — Не окажешь ли мне последнюю услугу? — С радостью, если это в моих силах. — Тебе это будет нетрудно сделать. Сообщи императору, что кольцо, которое он когда-то подарил мне, украдено у меня. — Вот этого я сделать не могу! — ответил тюремщик. — Я боюсь гнева министра Иоанна. Он никогда не простит мне, если я помогу вам, станет меня-преследовать и доведет до смерти! — С этими словами страж удалился. Ночью ржавые петли тюремной двери заскрипели и в темницу тайно вошел митрополит Константинопольский. Он осторожно разбудил спящего и заметил: — Только человек с чистой совестью может спать таким мирным сном. Я верю, что ты не виновен, рабби Гершом. Больше того, я уверен в этом! И если бы не этот зверь Иоанн, ты не был бы здесь. — Почему же вы не убедили в этом императора? — поинтересовался рабби Гершом. — Иоанн слишком могущественен и внушает всем страх. Но я попробую тебе помочь. — Что я должен сделать? — Твоя мудрость внушает мне величайшее уважение и восхищение. Она светится на твоем лице и, по моему мнению, ты мог бы занять самый высокий пост в нашей стране — пост наместника императора. Я предлагаю тебе жизнь, свободу, власть, богатство и всеобщее уважение, если ты пожелаешь прислушаться к моей просьбе: отрекись от своей религии, обратись в христианство. — Лучше смерть, чем отречение от моей веры. — Не будь столь упрям, рабби. Население Константинополя уже давно отвернулось от Иоанна. Он становится все более непопулярным. Дай мне слово, что ты выполнишь мою просьбу, и я немедленно пойду к императору и сообщу ему о твоем решении. Я разоблачу Иоанна и сорву с него маску. Тебя освободят из тюрьмы, и ты займешь самый высокий пост в государстве, подобно Иосифу в Египте, которого обласкал сам фараон. — Не продолжайте, прошу вас. Лучше мне умереть голодной смертью. Лучше отказаться от жизни в мире преходящем, чем лишиться жизни вечной и милосердного прощения Всевышнего. — Ты все еще говоришь о милосердии твоего Б-га и произносишь Его имя устами своими? Почему Он отворачивается от тебя и допускает, чтобы ты, невиновный, умер смертью преступника? — Значит, такова Его воля. Возможно, смерть искупит грехи, совершенные мною за всю мою жизнь. Возможно, именно за то, что я искуплю свои грехи смертью, мне будет позволено вкусить радости, которыми Всевышний награждает верных Ему слуг в ином, вечном мире. Правда, мне хотелось бы еще пожить и послужить человечеству своими знаниями. Но я не стану покупать жизнь и свободу ценой предательства, которое вы предлагаете мне совершить. Упаси меня Б-г от этого! — Стало быть, ты считаешь дружеский совет, который я даю тебе, платой за предательство? — Конечно! Нет большего греха на земле, чем отказ от веры своих предков, которой мы и сами придерживались всю жизнь. — Тогда я бессилен тебе помочь, и ты умрешь из-за своего упрямства. — Если будет воля Всевышнего на то, чтобы я жил, так и будет, хотя обстоятельства против меня. Если же Он решит, что я должен умереть, то даже вы, мой друг, не сможете это предотвратить. Жизнь и смерть в руках Б-га, и никакой человек не изменит Его замысел. — Тогда готовься к смерти! — Коль скоро совесть моя чиста, я безропотно вручаю жизнь и дух Б-гу. — Это твое последнее слово? — Последнее! Глава тринадцатая Верная жена рабби Гершома Двора оставалась парализованной страхом и горем. Беда, обрушившаяся на дом рабби Гершома, разбила ее душу и тело. Узнав, что рабби приговорен к смерти, она собрала тот скудный запас сил, что еще сохранялся в ее измученном теле, и отправилась на поиски помощи. Прежде всего она явилась к главному константинопольскому раввину в надежде, что он сможет употребить свое влияние, чтобы спасти рабби Гершома. Но раввин объяснил ей, что в данном случае он бессилен, потому что Иоанн, оклеветавший Гершома, обладает гораздо большей силой. Куда бы Двора ни обращалась, она получала тот же ответ. Никто не осмеливался бросить вызов грозному и могущественному министру. Горе женщины возросло тысячекратно, когда она заметила, что настроение Милеты с каждым днем улучшается, что она все усерднее прихорашивается и одевается роскошней, чем когда-либо. В конце концов у Дворы возникло подозрение, что причиной всех несчастий могла явиться Милета, и она решила внимательно за ней понаблюдать. Через некоторое время Двора установила, что Милета ежедневно посещает одну винную лавку. Несколько дукатов легко убедили одного из приказчиков рассказать преданной жене Гершома, что делает Милета в лавке. Выяснилось, что она ветречается там с молодым офицером царской гвардии. — Хотелось бы услышать, о чем они беседуют, — намекнула Двора. — Это легко устроить, — пообещал приказчик. Он повел Двору длинным узким коридором в пустую комнату и сказал: — В соседней комнате находится Милета в ожидании молодого офицера, который будет здесь с минуты на минуту. Стены настолько тонки, что вы сможете услышать каждое слово, а через замочную скважину — даже увидеть их. С этими словами слуга ушел, а Двора припала к замочной скважине. Она различила Милету, сидевшую за столом, на котором стояли графин с вином и хрустальные кубки. Тут открылась дверь внутренней комнаты и вошел Михаил. Милета обрушилась на него: — Вот как ты обращаешься со мной! Заставляешь так долго ждать! — Ты должна простить меня. Офицер императорской гвардии не может распоряжаться своим временем по собственному усмотрению. Оно принадлежит императору. Если бы не то обстоятельство, что я хотел попрощаться с тобой, мне вообще не следовало бы приходить! — Попрощаться со мной? Ты уезжаешь? — Да, наш полк опять направляют на войну. — Сколько же ты будешь отсутствовать? — Кто знает? Может быть, год, а может, и больше! — Тогда ты должен взять меня с собой! — Ты говоришь глупости. Как бы выглядела женщина со мной на фронте, к тому же чужая. — Почему чужая? Мы поженимся! Ведь мы давно договорились! — Договориться-то договорились, но... — Но что? Не хочешь ли ты взять назад данное мне предложение? — Милета, неужели ты считаешь меня таким низким человеком? Ведь ты знаешь, что ты — царишь в моем сердце. Что я могу поделать с моим дядей? Он и слышать не желает о том, чтобы мы поженились. — А ты с готовностью подчиняешься ему. — У меня нет выбора. Я обязан повиноваться ему. Ведь я — единственный наследник его колоссального состояния. Если я не подчинюсь его воле, он лишит меня наследства, и оно достанется кому нибудь другому. Милета сделалась как мел белая и голосом, прерывающимся от сердечной боли, произнесла: — Так-то ты благодаришь меня за все позорные деяния, совершенные мной ради тебя! — Милета, не требуй от меня невозможного! Дядя категорически отказывается дать разрешение на этот брак, и я положительно не в силах противостоять его желаниям. Однако мой дядя не так ужасен, как ты думаешь. В знак признательности за все, что ты сделала для нас, он посылает тебе в подарок тысячу дукатов. Михаил вытащил из кармана кошель и протянул его молодой женщине. — Возьми назад свои деньги, презренный негодяй! — крикнула она, бросив кошель к его ногам, — теперь я вижу, с каким лжецом я имела дело. Но Б-г не простит тебе твоих прегрешений. Его проклятие будет преследовать каждый твой шаг на этой земле! — Ха-ха... И это ты просишь Б-га помочь тебе? Ты, которая предала своего мужа, отдав его в руки врагов? Б-г даже слушать не станет твоей мольбы. Ты с твоими проклятиями просто смешна! С презрительной усмешкой Михаил покинул комнату. Некоторое время Милета сидела без движения, слезы лились из ее глаз. В конце концов мысли ее потекли по другому руслу: «Пусть он едет, куда хочет! Скоро я стану богатой вдовой и, без сомнения, легко найду себе подходящего мужа». Двора видела и слышала все, что происходило за дверью. «Это я во всем виновата, — упрекала она себя. — Кто, как не я, настаивала на этом ужасном браке. Но я во что бы то ни стало спасу Гершома. Пусть для этого мне придется пожертвовать собственной жизнью!» Глава четырнадцатая С тех пор как Двора узнала о заговоре против ее супруга, она прекратила всякие отношения с Милетой, даже перестала с ней разговаривать. Лишь одна мысль днем и ночью жила в ее уме: «Я должна любой ценой освободить Гершома». Эта мысль придавала ей мужество и энергию, необходимые для выполнения поставленной ею перед собой задачи. Она не знала еще, с чего начать и что надо сделать. В какой-то момент она вспомнила о царевне Феодоре, жизнь которой спас рабби Гершом. «Она поможет мне!» — подумала она, и надежда воскресла в ее сердце. — «По крайней мере, быть может, она добьется для меня аудиенции у императора». Двора тотчас же направилась к императорскому дворцу с намерением каким-то образом попасть к царевне. Однако ни одна из придворных дам, прислуживавших царевне, ни один из смотрителей дворца, никто не посмели провести ее к Феодоре. Всем им было известно, кто такая Двора и зачем она пришла, все искренне ей сочувствовали, но так трепетали перед министром Иоанном, что Дворе пришлось уйти с пустыми руками. «Остается одно, — сказала она себе, — перехватить принцессу, когда та поедет кататься». Двора устроилась недалеко от дворцовых ворот и стала ждать. Примерно через час она увидела царскую карету, выскочившую на дорогу. Лошади летели так быстро, что бедная женщина вскрикнуть не успела, как экипаж пронесся мимо. Обливаясь слезами, Двора вернулась на то же место ждать, когда царевна будет возвращаться. Она не отказалась от своей цели, никакая сила не заставила бы ее это сделать. Спустя час облако пыли на дороге возвестило о приближении царской кареты. Быстрее молнии Двора бросилась на дорогу перед лошадьми и крикнула: — Остановитесь, царевна! Вы должны выслушать меня, ваш друг в беде! Кучер едва сумел сдержать огненных коней, а царевна Феодора, услышав крик, испуганно выглядывала в окошко кареты. — Кто ты такая и чего ты хочешь от нас? — Я Двора, жена рабби Гершома. Он приговорен к смерти, вы должны помочь ему. Спасите его, умоляю вас, дорогая царевна! — Но почему ты не пришла ко мне во дворец? — Меня отказались пустить в дворцовые палаты, милостивая царевна! — Садись рядом со мной, во дворце я смогу более внимательно разобраться во всем. Царевна повела Двору в свои роскошные палаты, попросила ее сесть и объяснить все обстоятельства дела. Двора, не переставая плакать, рассказал ей об интриге против рабби Гершома, приговоренного к смерти, хотя он не совершил никакого преступления. Он стал жертвой заговора, который сплел против него Иоанн с помощью своего племянника Михаила и Милеты. Царевна отчетливо представила себе отчаянное положение рабби Гершома, хотя Двора и не упомянула о кольце, — ведь она не знала, что оно исчезло. — Б-же, — воскликнула царевна, когда Двора закончила свое страшное повествование. Румянец исчез с ее щек, она вся дрожала. — Лучший и добрейший человек во всем Константинополе не станет жертвой такой вопиющей несправедливости! Какая постыдная неблагодарность по отношению к тому, кто день и ночь сидел у моей постели и буквально выхватил меня из когтей смерти. Успокойся, добрая женщина! С твоим мужем ничего не случится. Его необходимо освободить. Оставайся здесь, а я пойду поговорю с императором. Уверена, что скоро вернусь с доброй вестью. Двора бросилась к ногам царевны благодарить ее, но та, даже не заметив ее движения, поспешила к императору. К своему удивлению, она нашла вход в царские апартаменты прегражденным часовыми, которые сослались на запрет императора впускать к нему кого бы то ни было. — Даже меня? — Даже вас, Ваше Высочество! — Хорошо, тогда я беру ответственность на себя. Отстранив офицера, царевна распахнула двери и вошла в царский кабинет. Император удивился: — Ты посмела войти в мои палаты без зова, Феодора? — Когда речь идет о том, чтобы спасти невинного человека от смерти, нет ничего, что заставило бы меня остановиться! — О ком речь? — О рабби Гершоме, нашем враче. — Твои старания напрасны. Я ничего не могу для него сделать, он должен умереть. — Как? Ты ничего не можешь для него еделать? Ты, император? — Я дал ему средство выйти из любого трудного положения, с которым он может столкнуться. Именно для этого я вручил ему кольцо. Почему он не явился ко мне с кольцом? — Я полагаю, оно было украдено у него врагами. Предположение, высказанное Феодорой, произвело на императора большое впечатление. Он понял, что это было не только возможно, но и весьма вероятно: враги рабби Гершома выкрали кольцо, чтобы лишить его единственной возможности спастись. Задумавшись, он долго мерил шагами свой кабинет и наконец, внезапно остановившись, заявил: — Только ради тебя я прощу осужденного. Еели он все еще в темнице, я распоряжусь немедленно отпустить его. Если же его успели перевести в «Голодную башню», я действительно не смогу ему помочь. В темницу был немедленно отправлен посланец императора с приказом об освобождении рабби Гершома. Посланец вернулся с печальной вестью: рабби уже помещен в «Голодную башню». Коварный Иоанн учел доброту императора и, пока сердце того не смягчилось, быстро организовал исполнение приговора. Согласно законам страны, коль скоро двери «Голодной башни» закрылись за человеком, никто, даже сам император, не мог его освободить оттуда. Рыдая, царевна вернулась к Дворе, которая от ужаса и боли долго не могла вымолвить ни слова. Наконец она приняла решение день и ночь сидеть возле темницы в надежде, что Всевышний сделает ее вестницей спасения ни в чем не повинного рабби Гершома. В тот же день она отправилась к башне, стоявшей в пустынной местности далеко от города. Глава пятнадцатая Рабби Гершом находился в одиночном заключении без какой-либо связи с миром. Он больше не утешал себя мыслью, что помощь придет: вход в башню, очень высокую, преграждала неприступная железная дверь. Но сознание, что он не виновен, поддерживало в рабби Гершоме жажду жизни, и он принялся изыскивать способ бегства из тюрьмы. «Нужно продолжать поиски, — думал он, — может быть, Б-г совершит чудо, укажет мне путь к спасению!» Эта мысль побуждала его исследовать каждый дюйм башни сверху донизу, но в конце концов он убедился, что всякая мысль о бегстве отсюда была пустым мечтанием. В этот момент на память ему пришли сведения об истории башни. Он слышал, что башня была воздвигнута по приказу византийского деспота Факоза знаменитым архитектором. Этот архитектор через несколько лет навлек на себя гнев Факоза и сам оказался узником башни. Когда императорская стража явилась за телом умершего от голода архитектора, она ничего не нашла. Узник исчез бесследно. Среди суеверного народа распространился слух, что он общался с эльфами и другими сверхъестественными созданиями, которые и унесли его из башни. Но ученый рабби Гершом не верил таким глупым россказням. «Вполне возможно, что архитектор предусмотрел тайный ход, через который он мог бы вывести какого-нибудь несчастного, попавшего сюда», — думал он. Рабби Гершом снова тщательно исследовал стены башни, на этот раз еще внимательней чем прежде, но так и не нашел объяснения таинственному исчезновению архитектора. Надежда практически покинула рабби, когда неожиданно между брусьями железной решетки на узком окне в верхней части башни он обнаружил ржавый ключ. «Все ясно! Это ключ от решетки. Через это окно и бежал создатель башни. Должно быть, кто-то принес ему лестницу, с помощью которой он спустился вниз. Но где в этой пустыне взять друга? Без лестницы я беспомощен!» Солнце уже село. Наутро оно поднялось снова, и снова на рассвете рабби Гершом сидел в верхней части башни. Внезапно до него донеслись звуки человеческого голоса: — Гершом, Гершом, жив ли ты? — мог различить он слова. То был голос Дворы. — Двора, само Б-жественное Провидение привело тебя сюда! Ты спасешь меня от смерти! — Что я могу сделать? Как помочь тебе? — Послушай, и я скажу тебе в точности, что ты должна сделать. Возвращайся в город и раздобудь две катушки ниток, одну — тонких шелковых, другую — прочных льняных. Принеси и немного маела. Когда ты вернешься, я хочу, чтобы ты нашла светлячка. — Светлячка? — Да, это такой светящийся червячок, которых много в лесу. Найти его нетрудно. Только поспеши! Не прошло и часа, как Двора вернулась. Она принесла с собой все, о чем просил рабби Гершом. — Теперь попытайся найти навозного жука. Поройся в отбросах у башни, и я уверен, что ты найдешь там такого жука. Как только ты его отыщешь, привяжи к светлячку длинную шелковую нитку. Смажь светлячка маслом, которое ты принесла, и помести его на стену башни. Он поползет вверх и потянет за собой нитку, шелковую. Когда я схвачу ее, ты привяжешь более крепкую, льняную, нитку к тому концу шелковой, находящейся на земле. С помощью этой нитки ты сможешь обеспечить меня тем, что мне понадобится. — Поняла, все, кроме одного: зачем нам жук? — Очень просто! Возможно, светлячок не захочет ползти вверх по стене. Но как только он увидит, что его преследует жук, привлеченный соблазнительным запахом масла, — можешь быть уверена, что он поползет вверх, чтобы спастись от жука. Когда шелковая нитка окажется в моих руках, я смогу втянуть вслед за ней и более прочную, льняную, к той уж ты сможешь привязать тонкую бечевку, к тонкой бечевке — более прочную бечевку и наконец к ней — настоящую прочную веревку, из которой я сумею сплести веревочную лестницу. Двора полностью выполнила указания рабби Гершома, не упустив ничего. Наблюдая, как светлячок ползет все выше и выше, увлекая за собой шелковую нить, она дивилась гениальному уму своего мужа. А светлячок тем временем поднялся так высоко, что рабби Гершом мог коснуться его рукой. Он ухватил шелковую нитку и велел Дворе привязать к ней льняную. Подтягивая шелковую нитку, он нащупал льняную. — Теперь привяжи к льняной нитке тонкую бечевку, — распоряжался рабби Гершом. Когда Двора выполнила все, что говорил ей муж, рабби Гершом сказал: — Слава Б-гу! По крайней мере мне не угрожает голодная смерть: с помощью этой тонкой бечевки ты сможешь посылать мне еду! Двора побежала в город и через час появилась у башни с корзиной, наполненной едой и питьем. Рабби Гершом спустил бечевку, и после того как Двора привязала к ней корзинку, крикнул Дворе: — Иди домой, моя дорогая, тебе надо отдохнуть, ты, должно быть, очень устала. Завтра возвращайся сюда, не забудь принести прочную веревку, чтобы я смог сплести лестницу и выбраться из башни. На следующий день Двора пришла к башне с мотком прочной веревки. Глава шестнадцатая Вооружившись веревкой, рабби Гершом сразу же принялся за работу. Лестницу он изготовил до самой земли. — Двора, — крикнул он, — ты можешь подняться ко мне. Женщина не заставила себя долго ждать, и оба они наверху возблагодарили милосердного Б-га за чудо, которое Он сотворил для них. Затем рабби Гершом сказал: — Выслушай мой план. Я останусь в башне, пока не появится возможность покинуть Константинополь. Здесь я буду в большей безопасности, чем в любом другом месте. Ты же, дорогая Двора, отыщи корабль, который отплывает из Константинополя. Договорись с капитаном, чтобы тебе оставили два места на корабле, куда бы он ни направлялся, в Италию или Францию. Тогда вернись сюда и принеси мне женскую одежду. Двора немедленно занялась выполнением указаний мужа. Она договорилась о том, чтобы за ней оставили два места на корабле, который отплывал через три дня, сложила свои домашние вещи и личное имущество, распорядилась погрузить все это на корабль. Ни у кого не родилось ни малейшего подозрения, потому что теперь она стала «вдовой», отправлявшейся к своему отцу в Майнц. Корабль, на котором отплыли Двора и рабби Гершом, доставил их в Венецию. Там они сошли на землю, и рабби первым делом отправился в синагогу, чтобы возблагодарить Гспода за чудесное избавление от ужасной смерти и за то, что под Его покровительством корабль не потерпел крушения во время бурь на море. Они не стали задерживаться в Венеции и продолжили путь, который лежал действительно в Майнц, где жил рабби Леон. Несколько лет спустя престарелый рабби Леон скончался, и преемником его, главным раввином города Майнца, был назначен наш рабби Гершом. Перелистаем страницы истории и вернемся в Константинополь в тот день, когда тело рабби Гершома надлежало перенести из «Голодной башни» и предать земле. Велико было смятение стражи, когда, отперев двери башни, она не нашла и следа тела. Весь город был охвачен волнением. Император в сопровождении свиты прибыл в башню, чтобы выяснить, в чем дело. Фантастические слухи поползли по городу. — Теперь вы можете сами убедиться, Ваше величество, — сказал Иоанн. — Я и раньше говорил вам, что этот человек колдун! — Не колдун он, а мудрец, которому нет равных в мире. Я не успокоюсь, пока не узнаю, каким образом рабби Гершом бежал из башни, — отвечал император. В результате произведенного расследования выяснилось, что Двора уехала из Константинополя в Майнц к своему отцу. — Тайна начинает проясняться, — заключил император. — Вне всякого сомнения, рабби Гершом тоже в Майнце. В то время в Константинополь прибыл посол германского императора Генриха III. Барон фон Фиттельсбак был послан уведомить императора Василия, что жених царевны Феодоры принц Оттон внезапно скончался за несколько дней до свадьбы. Император Василий воспользовался случаем, чтобы узнать о месте пребывания рабби Гершома. Он поручил послу передать письмо на имя рабби, написанное императором собственноручно, если удастся напасть на след беглеца. Посол переправил письмо епископу Майнцскому, приложив послание, предназначенное рабби Гершому. По получении его епископ немедленно пригласил к себе рабби. Император Василий писал, что он давно раскаялся в жестоком приговоре, вынесенном рабби Гершому, и весьма рад, что тому удалось избежать смерти. Он заверял рабби в своей вечной дружбе и выражал желание узнать, каким образом ему удалось бежать из башни. Рабби Гершом ответил на письмо императору, изложив и полное объяснение загадки. Вскоре в дом рабби был доставлен большой сундук с дорогими подарками от императора. В новом письме он обещал рабби великие милости, если тот пожелает вернуться в Константинополь. В своем письме императору рабби написал: «Никогда и ни за что я не вернусь в Константинополь, где я был объектом ненависти и подвергся беспричинным преследованиям, где враги, стремящиеся извести меня, все еще процветают. Я хочу жить мирно здесь, в Майнце, заботясь о своей пастве». Ответ рабби Гершома очень огорчил императора. Он хотел во что бы то ни стало вернуть его в Константинополь. Но, не успев разработать какой либо план действия для достижения этой цели, он тяжело заболел и умер. На трон взошел его брат Константин, который, процарствовал совсем недолго, также скончался от тяжелой болезни. Его старшая дочь была замужем за Романом Арнирополисом, другом рабби Гершома. После смерти Константина Роман стал императором Византии. Царствование этого монарха не оказалось счастливым. Он был слишком благородным и слабым человеком, чтобы крепко держать в руках полуварварский народ; к тому же его армии терпели поражения в войнах с соседними государствами, что, естественно, не способствовало популярности императора. Между тем, охваченный неукротимой жаждой власти, Иоанн, счел, что неспокойные времена благоприятствуют его интригам. Он познакомил молодую императрицу Зою со своим красивым племянником. Из любви к Михаилу Зоя отравила своего мужа Романа. Она вышла замуж за Михаила и добилась, чтобы он был помазан на царство и коронован под именем Михаила IV. Но первый же день царствования Михаила ознаменовался знаком. Когда он впервые взошел на тот самый серебряный трон, изготовленный рабби Гершомом, серебряные львы и орлы не пошевелились. Это смутило население Константинополя, которое увидело в этом плохое предзнаменование, указывающее на то, что Михаил не достоин занимать императорский трон. Это странное происшествие уязвило самолюбие Михаила, но он полагал, что все дело в каком-то дефекте, обнаружившемся в конструкции трона. Послав за лучшими инженерами и мастерами Византии, он велел им наладить механизм. Однако все их усилия были напрасны — механизм перестал функционировать. Михаил решил послать за рабби Гершомом, но тот ответил, что нога его не ступит на землю, где власть принадлежит такому негодяю, как Иоанн. Вскоре после этого Михаил, нуждавшийся в деньгах для финансирования войны со своими врагами, решил переплавить трон. При Михаиле подлинным правителем империи был Иоанн. С каждым днем его владычество все больше давало себя знать. Но ему этого показалось недостаточным, ему захотелось занять пост митрополита Византии. Чтобы добиться своей цели, он стал плести сеть интриг и заговоров, в результате чего все население разделилось на соперничающие партии. Внутренние распри привели к междоусобной смуте. В конце концов выяснилось, что подстрекателем к смуте являлся сам Иоанн. Он был арестован и подвергся суду. Судьи не стали затягивать процесс длительными юридическими спорами. Вина Иоанна была столь очевидна, что его очень скоро приговорили к смерти в пресловутой «Голодной башне», где он и умер от голода и жажды. После падения Иоанна Михаил недолго оставался у власти. Его жестокая тирания и гнусные деяния вызвали бурю протеста. Довольно долго народ был бессилен сбросить ярмо его правления, когда же дочери Константина достигли совершеннолетия, одна из них была провозглашена императрицей. Низложенного Михаила бросили в темницу, а позднее казнили. Между тем рабби Гершом жил мирно и спокойно в Майнце. Исполнилось самое горячее его желание: Двора родила ему несколько детей. Он испил полную чашу счастья. Дни и ночи рабби посвящал изучению Торы. Теперь, когда у него появилось больше свободного времени, он составил комментарий к Талмуду. Весь иудейский мир был самого высокого мнения о трудах рабби. С каждым днем его слава распространялась по свету. Отовсюду в дом рабби Гершома стекались ученики, стремившиеся приобщиться к его мудрости и воспринять хотя бы частицу его огромных познаний. Лучшие раввины и ученые того времени в знак своего глубокого уважения присудили ему титул «Меор аголэ», что означает «Свет Рассеяния». За десять лет до своей смерти рабби Гершом пригласил в Майнц на конференцию самых блестящих знатоков Талмуда для разработки некоторых дополнительных законов, призванных укрепить религиозную жизнь евреев. Под руководством рабби было принято много важных решений, касающихся еврейской традиции. Одной из наиболее важных модификаций, предложенных им и принятой участниками конференции, был закон, не разрешающий еврею иметь больше одной жены. Этот закон, включенный в существующий свод установлений иудаизма, получил название своего бессмертного автора: «Херем д'раббену Гершом» — «Запрет рабби Гершома».
