Мои университеты» в формате docxWord

Мои университеты
Исповедь журналиста с полувековым стажем
Журналистике я отдала почти полвека. Не могу сказать, что мечтала об
этом с детства. Но характер формировался как будто специально для этой
профессии. Была с пионерского возраста необычайно коммуникабельна,
запоем читала, не иссякала охота к перемене мест, к бродяжничеству,
путешествиям пешком в любую даль. Прошла целая жизнь, многое
изменилось, но эти качества для журналиста не стали вчерашними:
коммуникабельность,
самообразование,
байкот
осёдлости,
застою,
постоянное движение.
Начав работу в многотиражной газете ответственным секретарем
редакции без специальной профессиональной подготовки (окончила филфак
СГУ), я активно занялась привычным для меня самообразованием. Моими
университетами стали люди, которые понятия не имели, что держу их в
наставниках. У них не было времени на обучение новичка, и оставалось
одно: смотри, делай, как я, делай лучше меня. Я смотрела на мэтров из
областной прессы и думала: да запросто! Однако в начале работы визиты к
героям зарисовок заводили самоуверенного корра в тупик. Один молчит,
хоть ты тресни, другой стрекочет без удержу, в основном, мимо темы. Стала
готовить к интервью четкие, подробные вопросы. Окольными путями
узнавала о характере героя: молчун или говорун. Особенно интересовалась
пристрастиями молчуна, и беседу начинала с его хобби. После «разогрева»
приступала к деловой части. Получалось. А говоруну подставляла такую
подножку: где-то на третьей минуте его словесного потока я говорила
огорченно: «Какая жалость, что такой потрясающий рассказ приходится
прерывать! Я с удовольствием встречусь с Вами снова для подробного
отдельного разговора. А сейчас…» И приступала к конкретике. Мои
неформальные наставники из областных газет «Коммунист» и «Заря
1
молодежи»
сдержанно
одобряли
публикации
и
добавляли:
«А
ты
критические попробуй со своими подходами».
Выверенность фактов в те времена была для нас так же священна, как
для врача в клятве Гиппократа пункт номер один «Не навреди». И я собирала
факты с прыткостью волка, которого ноги кормят, чтоб обложить объект
критики со всех сторон. Чтоб заступиться за него начальству, парткому и
прочим «титанам» было, как сейчас говорят, «западло», неудобно, ибо тогда
и на них тень отбрасывалась. В таком ключе написала несколько фельетонов,
после которых двух «антигероев» даже уволили с работы по статье.
Корреспонденции типа «Ура, ура, пора на трактора» всегда вызывали у
меня отторжение. Любой материал строила на выверенных фактических
данных. Как-то готовила серию статей об альпинистах. Проинтервьюировала
несколько человек, перелистала их журналы и песенники, просмотрела
альбомы, пощупала спецснаряжение. Я так упивалась их жизнью, что после
выхода всех статей они стали держать меня за свою, и когда пригласили с
собой в очередной поход, очень удивились отказу абсолютно неспортивного
человека. И нарабатывая в дальнейшем журналистский опыт, никогда не
позволяла себе заявлений ни позитивного, ни критического характера без
подтверждения фактами, примерами. «Нет декларативности» стало моим
непреложным правилом работы.
А ещё журналисту нужна гибкость. Она была востребована и в
советские годы, и сейчас. Нет, это не означает приспособленчество, но порой
лезть в атаку менее эффективно, чем аргументированно убеждать.
Маленький пример. На предприятии, где я редактировала многотиражную
газету, была такая традиция: к Международному женскому Дню 8 Марта
поручать
женщине-руководителю
выступить
с
докладом
ею
самой
подготовленным. Возмущение и так перегруженных общественной работой
дам ничего не меняло: выполняй. Дошла очередь выступать с докладом и до
меня. Я начала свой «сниг» со строк Евтушенко: «Маленькая женщина –
вперед! Ты мужчины своего опора…». Поименно рассказала о нескончаемом
2
трудовом подвиге женщин в двух ипостасях – на работе и дома, позволила
себе усомниться в величии единственного дня в году, когда славят женщину,
к тому же в нашей организации славят не мужчины, а виновники торжества
сами себя. Прошу прощения за нескромность: доклад вызвал шумное
одобрение.
Аплодировали
даже
мужчины
из
президиума.
Текст
распечатывали и передавали друг другу. После этого на 8 Марта нас
приветствовали только мужчины.
Ещё одна проблема пишущего – штампы. Они прилипают незаметно и
избавиться от них не легко, даже тем, кто этого очень хочет. Кстати, не все
этого хотят: с готовыми формулами легче писать. Ещё до работы в газете,
воспитанная на классике, я не переносила штампов. Их рабство уничтожала
так: подчеркивала в газетах и журналах самые расхожие, выписывала их на
листок, закладывала листок под стекло на столе и смотрела в него постоянно
во время подготовки материала. Школярство, примитив, но – помогало. Без
штампов в любой рассказ проникал свежий воздух, а известные истины
звучали по-новому. Ведь есть много слов, у которых нет шлейфа
пошловатости, бессмысленности и замусоленности сегодняшним днём.
Характер проявляется в любой профессии. В журналистике, на мой
взгляд, особенно. Неистребимый оптимизм не позволял ни в какие периоды
жизни зацикливаться на чернухе, безысходности, тупике. Неистребимый
говорю неспроста, ибо истребить позитив пытались и время вообще, и
конкретные люди в частности. Вспоминается семинар редакторов в Москве в
перестроечные годы. Одно из занятий вел редактор «Московского
комсомольца» Павел Гусев. Он собрал нас в своем кабинете (в редакции шел
ремонт) и увлеченно рассказывал о буднях самой рейтинговой в то время
столичной газеты. Особенно увлеченно – о свежем ветре перемен, когда,
слава богу! не стало запретных тем. «У меня в штате есть непрофессионалы,
они только хотят ими стать. Это юные парни и девчата, которым не зазорно и
в замочную скважину подсмотреть, и под кровать спрятаться, и на помойке
3
порыться в поисках эксклюзивных фактов», - делился редактор с
изумленными старыми кадрами.
«И как потом это излагают Ваши юные?» - поинтересовались мы – «А
для изложения я привлекаю таких, как вы», - парировал Гусев. «А мы бы не
согласились», - подумали многие из нас. Прошли годы, произошла
переоценка многих ценностей, но позитивное мышление и адекватные ему
творчество остались моим личным кредо навсегда. Надо только осознать, что
позитив – это не лакировка действительности, не зарывание головы в песок, а
глубокая проникновенная вера в доброе и светлое, порой не благодаря
фактам, а даже вопреки им. Тогда никакой самый мрачный информационный
повод не поколеблет этой веры.
Журналистская братия всегда была (и есть!) щедра на шутки и
розыгрыши. На розыгрышы чаще всего попадаются новички. Помню, когда я
только начала работать в редакции, меня предупредили: будь бдительна с
Левкой Тобольским, страшный приколист, сын известного саратовского
поэта Исая Тобольского. И вот поднимаюсь как-то по лестнице в наборный
цех и меня останавливает молодой мэн плутоватого вида, протягивает руку:
«Я известный поэт Тобольский». Уловив моё недоумение (знаменитый поэтто старый!), он продолжает: «Ну, Вы же наверняка знакомы с моим
творчеством?!». Остаюсь в столбняке (не знаю я ничего), а он декламирует:
«Взять хотя бы такие строки: «Широка страна моя родная! Много в ней
лесов, полей, морей…». Я начинаю закипать, а он заканчивает: «Человек
шагает, как хозяин, если он, конечно, не еврей». Попалась–таки! А ведь
предупреждали!
Наборный цех в 70-е годы был царством рабочей аристократии.
Наборщики,
верстальщики,
заготовщики
помыкали
редакторами,
литсотрудниками, выпускающими - как хотели. Но командовали они нами не
зло, все были асами своей профессии, и мы снисходительно молчали, не
ссорились. В день верстки газеты мы пропадали в наборном цехе с утра до
вечера, и от рабочих издательства зависело, как бы нам пораньше уйти
4
домой. И тут вспоминается ещё один смешной эпизод. После корректуры
верстальщик Гена Виксин (мастер своего дела, симпатяга, мужик!) делал
оттиск сверстанной им газетной полосы, с которой мы мчались к цензору,
чтоб не потерять времени, пока второй экземпляр этой же полосы правят на
линотипе. Всех этих тонкостей, также как и типографского сленга я поначалу
не знала. Стою скромно в сторонке, подходит ко мне Виксин и
доверительным щепотом говорит: «Вас тиснуть вне очереди?». Я обалдела:
что это он меня тискать собрался, да ещё вне очереди? Он что – всех что ли?
А я, наверное, располагаю к таким предложениям особенно, раз вне очереди.
Верстальщик недоуменно пожал плечами: «Ну, как хотите». «Вот нахал!» подумала я. «Вот дура!» - подумал он.
Практические университеты всегда казались мне важнее теоретических
выкладок, хотя и они необходимы, чтоб не открывать самостоятельно давно
открытую Америку. Возможно, получив специальное журналистское
образование, я бы не смогла сказать себе: всё, не могу больше, исписалась. А
я сказала именно так. И закончив работу редактором многотиражной газеты,
перестала писать. Была ещё одна причина, заставившая бросить перо:
наступили времена бандитов и лавочников, явно не моих героев.
Но депрессия прошла. Окружающие меня неординарные люди
буквально подталкивали: «Почему не пишешь? Бывших журналистов не
бывает». Глядя на их подвижническую деятельность, несмотря на
преклонный возраст, испытывала неловкость. Их дело – передавать эстафету
молодым, моё – писать об этом. Ведь как нужен опыт ветеранов, прошедших
труднейший путь войны и восстановления мира, умеющих в любых условиях
организовать себе и окружающим интересную жизнь, наполненную
событиями, поступками, акциями. И – «процесс пошёл». Я стала писать о
старшем поколении. Но не о тех, что смотрят сериалы и сидят на лавочках, а
о тех, кто научился совершать ежедневный духовный подвиг, одолевая
болезни и вакуум одиночества. Они берутся за руки единомышленников и
устраивают тематические вечера, музыкальные и поэтические гостиные,
5
вернисажи, походы в театры и музеи с последующим обсуждением. Но
главная их миссия – встречи с молодежью в школах, училищах, вузах.
Интересно обеим сторонам. И третьей стороне тоже – журналисту,
получающему истинное удовлетворение от сопричастности к разным
судьбам.
Проработав в прессе почти полвека, я нашла в ней ещё одно
преимущество: возможность возрождаться, обновляться от общения с
сильными личностями. А кто-то ещё называет ветеранов «вчерашними
людьми»! Тут уж никуда не денешься от штампа: ветераны – это наш золотой
фонд. Да, они по многим параметрам не умещаются в сегодняшний формат.
А что такое в сущности формат? На мой взгляд, он сродни штампу, от
которого бегала смолоду. Только этот формат внедрился не только в форму
(прошу прощения за тавтологию), а и в саму суть: о ком писать, что писать и
как писать. Где же тут долгожданный плюрализм? По мне так всё едино:
пиши, как Толстой или Гришковец, коси под классику или авангард – лишь
бы толково или, ещё лучше, талантливо. Однако сегодняшние хозяева СМИ,
неформальные цензоры, строго следуют правилам формата, что я не раз
испытывала на себе. Любому журналисту должно хватить сил, упорства и
убеждений, чтобы самому находить своих героя, читателя и издателя. Наша
лучшая из профессий, кстати, вторая из древнейших, ежедневно ставит нас
перед выбором: противостоять ли злу, защищая добро, промолчать или ещё
того хлеще – продаться, подобно представителям первой из древнейших
профессий? Выбор за нами. И пусть наши профессиональная компетентность
и человеческая порядочность подскажут, какой именно.
Людмила Боженко
член Союза журналистов России с 1977 г.
6