Все мы — потерянное поколение

Полтанова Елена, 943 группа
Все мы - потерянное поколение?
Эта книга не является ни обвинением, ни исповедью.
Это только попытка рассказать о поколении, которое
погубила война, о тех, кто стал ее жертвой, даже
если спасся от снарядов.
(Э.М. Ремарк «На Западном фронте без перемен)
Можно ли представить себе жизнь без будущего? Жизнь, в которой не за что
удержаться. Жизнь, лишенную всякой ценности. Жизнь без ориентиров. Думаю, что
сегодня нам для этого не придется напрягать воображение. У моих сверстников еще нет
своей семьи, нет призвания и нет четкой иерархии ценностей, которые стоит защищать.
Разве мы не похожи на Пауля Боймера и его одноклассников из романа Эриха Марии
Ремарка «На Западном фронте без перемен»?
К 1929 году война уже была событием десятилетней давности, но осмысление ее
последствий только начиналось. Эрнест Хемингуэй в своем первом романе «Фиеста (И
восходит солнце)» (1926) окрестил фронтовиков Первой мировой войны «потерянным
поколением». Меткая фраза, по легенде оброненная Гертрудой Стайн, вошла в историю и
стала символом эпохи. В западной литературе возникновение феномена потерянного
поколения осмысляется как главный трагический итог войны.
Что значило быть представителем потерянного поколения? В Германии на волне
ура-патриотизма
юноши
и
мужчины
записывались
на
фронт
добровольцами.
Государственная пропаганда работала настолько четко, что лишь у единиц возникали
сомнения по поводу целесообразности войны. В романе Ремарка этот «отщепенец» Йозеф Бем. Тем не менее, он просто не мог не пойти добровольцем вместе со своими
одноклассниками, иначе бы его родители посчитали себя опозоренными. Им было проще
принять мертвого сына, чем непатриотичного и трусливого.
На фронте новоявленные солдаты стали постепенно осознавать, что это не их
война, что им непонятны причины, по которым им приходится терпеть страшные лишения
в залитых дождем окопах, отбирая свой хлеб у прожорливых крыс, что это – не
патриотизм, а бессмысленная мясорубка. Позиционная война давила на психику: солдаты
видели, как их товарищи погибают от чудовищных ранений ради клочка заброшенного
поля или пары ветхих домов, а на следующий день мучительно отвоеванное снова
доставалось противнику. Неудивительно, что в подобных условиях распространилось
такое явление как братание на фронте. В романе Ремарка в этом ключе интересны два
эпизода: размышления Пауля Боймера в воронке от снаряда на нейтральной полосе над
телом убитого им француза и его искренняя жалость к русским военнопленным.
Солдаты чувствовали себя обманутыми империалистической войной, ведущейся
беспощадными главами великих держав ради неясных простым людям целей. Они были
обмануты и самой жизнью с ее ложными, устаревшими, потерявшими ценность идеалами.
Исчезла точка опоры, почва под ногами вдруг стала зыбкой. В XIX веке патриотизм не
ставился под сомнение. В иерархии ценностей на первом месте стояла защита родины.
Смыслом существования любого разумного человека было служение своему народу,
своему государству. В начале XX века уже встала проблема поиска нового смысла
существования. Куда было податься этим юношам, потерявшим прежнее представление о
жизни и своем будущем? Многие из солдат даже не успели окончить гимназию, они
завидовали старшим фронтовым товарищам с семьями, - им было, куда возвращаться, - в
свой привычный уклад.
Юные солдаты оказались отрезаны от прежней мирной жизни после боевого
крещения на передовой. Для гимназиста Пауля своего рода индикатором стала его
комната в родительском доме. Рассматривая привычную обстановку, свои книги и
учебники, он пытается воскресить в себе прошлые мысли, чувства и мечты, пробует
представить свое послевоенное будущее: «Внезапно меня охватывает пугающее чувство
отчужденности. Я потерял дорогу к прошлому, стал изгнанником; как бы я ни просил,
сколько бы усилий ни прилагал, все вокруг застыло в молчании; грустный, какой-то
посторонний, сижу я в своей комнате, и прошлое отворачивается от меня, как от
осужденного».
На
основе
такой
«невозвратности»
формируется
удивительный
феномен
фронтового братства. Товарищеские чувства на войне так сильны, что это становится
единственной настоящей ценностью и опорой в жизни солдат. Это самоотверженность,
взаимовыручка, искренность и бесхитростность отношений. Это общие мысли, эмоции и
стремления. Это способность понимать товарища без слов. При всем желании они не
могли объяснить родителям и друзьям, оставшимся в тылу, что они пережили. Солдату
опасно облекать в слова пережитое. «Мне боязно: а вдруг оно [пережитое] встанет передо
мной во весь свой исполинский рост, и потом мне уже будет с ним не справиться», размышляет Пауль Боймер.
Представители потерянного поколения не знают, как жить дальше, как вернуть
себя в контекст мирной жизни, вновь адаптироваться к условиям, которые прежде были
повседневностью. Война научила мальчиков-гимназистов жить в постоянном страхе.
Обычные шумы города теперь напоминали им артиллерийскую атаку, они вздрагивали и
искали укрытие при любом резком звуке: «Я уже не раз пугался трамваев, потому что
скрип их тормозов напоминает вой приближающегося снаряда». Отпуск превращается в
пытку. Солдату проще отдохнуть на учениях в казарме, чем пытаться встроиться в
оставленную позади жизнь и тяготиться ожиданием скорой разлуки. Приехав навестить
родных, Пауль размышляет: «Что такое отпуск? Ожидание на распутье, после которого
все станет только труднее».
Где выход из замкнутого круга? Для героев Хемингуэя и Фитцджеральда – это
вечная фиеста или век джаза до самого конца, каждый день – праздник, женщины, танцы,
алкоголь. Для Пауля Боймера выход – это смерть. Пауль погибает последним из ушедших
на фронт гимназистов. «Он был убит в октябре 1918 года, в один из тех дней, когда на
всем фронте было так тихо и спокойно, что военные сводки состояли из одной только
фразы: "На Западном фронте без перемен"». Война научила юношей, что отдельно взятая
человеческая жизнь ничего не стоит на уровне страны. Одним Паулем стало меньше –
какая разница?
Потерянное поколение – это молодые люди, чьи жизни оказались загублены
служением ложным ценностям и идеалам, слепой верой в пропаганду и желанием быть
как все. Поколение Ремарка, выведенное в персонажах романа «На Западном фронте без
перемен» не могло адаптироваться к послевоенной жизни, не могло найти себе места в
ней, укорениться, на этих мальчиках словно выжжено было клеймо «про́клятые».
Первая мировая война стала катализатором крушения четырех империй:
Российской, Германской, Османской и Австро-Венгерской. Феномен
потерянного
поколения, тем не менее, возник только на Западе. Россию это явление не затронуло из-за
вспыхнувшей революции: у молодых нашлось, к чему приложить свои силы. Вторая
мировая война для нас равняется Великой Отечественной: защитники родины не могли
оказаться «потерянными». Великая, священная, освободительная война – перед народом
стояла четкая и понятная цель: отстоять свою землю, подарить своим детям возможность
расти в свободной стране.
Можно ли говорить о появлении в нашей стране пресловутого «потерянного
поколения» после распада СССР? Остаются ли отголоски этой «потерянности» в
сегодняшнем поколении двадцатилетних?
Сформулируем гипотезу таким образом: на обломках империй возникают
потерянные поколения. И нет принципиальной разницы для этих поколений: рухнула
империя в результате военного поражения или под действием внутренних причин. В
данном случае мы рассматриваем термин шире, вместо «неучтенных жертв войны» люди, потерявшие почву под ногами в результате глобальных политических и социально-
экономических изменений в стране. Это своего рода «лишние люди» из литературных
произведений.
Приведем пример из современной российской прозы: революционер Санькя из
одноименного романа (2006 г.) нижегородского писателя Захара Прилепина. Прибившись
к радикалам из «Союза созидающих», он пытается изменить политический строй России.
Название организации звучит как оксюморон: на деле радикалы стремятся как можно
быстрее разрушить старое, откладывая «созидание» на неопределенный срок. Санькя –
лишний в этой реальности, не сопротивляясь, он плывет по течению своей жизни. Романы
Ремарка и Прилепина похожи не только своим беспощадным натурализмом, но и
безразличием главного героя к своему будущему. Как и Пауль Боймер, Санькя Тишин
выбирает спокойную смерть на поле боя, а не продолжение борьбы.
Наше поколение двадцатилетних, подобно литературным героям, испытывает
страх перед жизнью. Точнее, перед традиционной формулой жизни, доставшейся нам от
бабушек и дедушек: школа – университет – работа – семья. Только выбором становится
побег. Больше всего мы боимся «осесть»: обрасти постоянной и скучной офисной
работой, супругом, детьми, личным жильем. Это значит, навсегда остаться здесь, бросить
якорь во враждебной гавани.
На самом деле, страшнее всего признать свою ответственность, наличие
обязательств. Неужели это наша вина, что мы живем именно так, а не иначе?
Фронтовикам Первой мировой проще было погибнуть в страшных муках, чем пытаться
вернуть себя на рельсы мирной жизни. Нам проще планировать свой побег из России, чем
устраивать свою жизнь здесь и ломать себя под неизменные реалии нашей
действительности. Как и отчаявшиеся от бесконечной войны солдаты, мы готовы
«брататься» с иностранцами по ту сторону баррикад, ведь они такие же люди, как мы. А
мы хотим «жить как люди». Видимо, искренний патриотизм остался в позапрошлом веке.