К странице 30. Тут имеется вот какое утверждение

К странице 30. Тут имеется вот какое утверждение - когда речь идет о славной
последовательности, главным образом, естествоиспытателей, один Горбачев
выбивается из этого ряда. Тут говорится о том, что каждый
мышление" понимал
из них "новое
по-своему. И соответственно этому формулировал
требования к новому политическому мышлению. Хотя, по сути, эти требования
совпадали. Для большинства физиков, за исключением Сахарова, в основном, эта
идея сводилась к мерам безопасности. К мерам предупредить ядерную угрозу. Есть
сверхоружие, которое может вообще уничтожить жизнь на земле. Что делать для
того, чтобы отодвинуть эту угрозу? Надлежит что-то предпринять. Нужны какие-то
политические решения, нужна политическая мировая структура, которая
не
позволит этой угрозе осуществиться. Следовательно, логический вывод - это
устранить из международных отношений силу, как некий определяющий фактор,
военную силу государства, как некий фактор, что-то реально определяющий в
политической системе мира. Это естественно, потому что это соответствует
середине 20 века, когда эти соображения и стали упрямо и настойчиво
высказываться.
Для Михаила Сергеевича Горбачева идея нового политического мышления
сводилась к тому, что должно быть покончено с холодной войной. Надо
партнерствовать с Западом. Он это отчетливо совершенно понимал, и это тоже
соображение в том же направлении. В международных отношениях конкуренция
сил военной мощи государства, силы которой каждый из партнеров обладает,
должны отойти на второй план, а лучше бы совсем исчезли.
Теперь что касается Андрея Дмитриевича Сахарова - почему я говорю, что он
был глубже других, и универсальные ценности, то, что называется правами
личности, человека - были для него на первом плане. Вот что я имею ввиду. На
самом деле, все высказывавшиеся по этому поводу, по поводу нового
политического
мышления,
великие
физики
в
политику
не
лезли.
Они
руководствовались понятием noblesse oblige, что называется. Благородство
обязывает. "Это не моя специальность. Я только выдвигаю на первый план тревогу
о будущем человечестве. О будущей жизни на Земле вообще. А уж вы, политики,
вы должны, так сказать, эту тревогу воплотить в реальные политические шаги,
1
политические конструкции, политические меры, срочно предпринимаемые."
Иными словами, они были, как это и естественно для Запада - политическими
реалистами.
Они
не
искали
идеи
политического
преобразования,
они
констатировали его необходимость. Они отлично понимали, что могут позволить
себе главы государств, а что не могут себе позволить. Как устроен политический
мир. Они не хотели в это лезть. Они ставили задачу перед политиками. Сахаров
был, в отличие от них, политическим идеалистом. Он не очень преуспел на этих
соображениях, он только понимал, что речь идет о самом серьезном, если угодно,
нравственном и правовом преобразовании мира. Он раздумывал над первыми
шагами, полагал, провозглашенные гуманистические ценности - грош им цена,
если они не становятся жестким и основным законом, если они не налагают табу на
некоторые, в общем, вполне распространенные политические приемы. И тогда,
оставаясь заклинаниями, оставаясь пропагандистским аппаратом, неизвестно - это
ценности или это вредности. Потому что провозглашенная и невыполняемая
ценность, не имеющая никакого практического значения, может играть очень
отрицательную роль, как еще один пример политического лицемерия. Того
утверждения, которое никогда не станет действительностью. Того призыва к
будущему, которое никогда не станет действительностью.
Но есть еще другой вопрос - и это уже относится исключительно к личности
Андрея Дмитриевича, к его личности как к примеру честности в выборе и
постановке задач. Он отлично понимал, что без самых серьезных преобразований
ничего не получится. И вместе с этим, так же хорошо понимал, что конструировать
эти преобразования - невероятно трудно и ответственно, и опасно, потому, что
очень многие добрые намерения могут немедленно провалиться. В самом деле, все
его предшественники, говорившие о новом политическом мышлении, оставались
реалистами в политике. Он же позволял себе смелость быть идеалистом. На самом
деле, в политических подходах Сахарова было то и другое. Это редкий пример
гармоничности натуры. Он стоял на земле, он не был просто мечтателем, но то, что
его в самом деле волновало - он отлично понимал, как я считаю, что советское
варварство - не единственное на земле. Что это просто далеко зашедший
показатель кризиса, вовсе не только внутреннего - кризиса глобального. И
позволял себе думать, напряженно думать, хотя и почти ничего не публиковать,
2
кроме того первого шага, который был изложен в этом предлагаемом им
негосударственном,
надгосударственном
комитете
в
ООН.
Его
от
этих
размышлений, о глобальной политической структуре, сильно отвлекали русские
дела, советские дела. Он в самом деле отзывался, откликался, считал долгом своим
- на любой арест, на любой неправосудный приговор, и, вообще, складывается
такое навязчивое представления, что это был такой "ходатай за всех", который в
своей жизни ничего другого не видел. Это не так. Я думаю, что он отчетливо
понимал, что советские проблемы - это самое острое выражение глобальных,
мировых проблем. И сдвиг в Советском Союзе от варварства, к некоторым
цивилизованным,
правовым
преобразованиям,
преобразованиям
в
сторону
гуманистическую, в сторону действительного rule of law, в сторону того, что эти
преобразования невозможны, если права личности не будут в центре внимания, не
будут основанием для этих преобразований. Он понимал, что такого рода
преобразования в Советском Союзе - это гигантский шаг в мире вообще, потому,
что обрушилась бы самая мощная и последовательная, и утвердившаяся
бесчеловечная структура. И это не могло не иметь серьезных последствий в мире.
К сожалению, она почти обрушилась, наполовину обрушилась, может быть, даже
только на четверть обрушилась, и это вот-вот должно было иметь глобальный
резонанс, но не имело. И на самом деле, мне кажется, причина этого проигрыша реалистичность западной политики, ее приземленность, прагматизм и то самое, о
чем мы говорили, говоря о Черчилле в Ялте, и Черчилле в Фултоне. Все они
становятся мыслителями, когда перестают быть государственными деятелями. А
будучи государственными деятелями, они могут позволить себе роскошь быть
мыслителями. Потому что выборы на носу, надо же думать как ты будешь в ящике
выглядеть. Да и кто из твоих избирателей будет вообще понимать, о чем ты там
бормочешь.
Вот я вспоминал Варшаву, где я говорил с таким совершенным, неожиданным и
небывалым успехом. Так после моей короткой и очень динамичной речи, ко мне
подошла Олбрайт и сказала - "Я понимаю. Я с Вами согласна. Я понимаю Ваш
пафос, но, понимаете, я вот тогда, в таком-то и таком-то месте своей речи, я же
имела ввиду Путина." Я тогда постеснялся ей сказать, и сожалею об этом, что:
"Ваше Превосходительство, почему Вы мне сейчас об этом говорите? Вы бы
3
сказали это вслух, кто Вам мешал? Ну что за секреты? Да, я предположил, что Вы
имеете ввиду может быть и
Путина, говоря
о скверных проявлениях
международной политики сегодня. Наверное, еще кто-нибудь тоже самое
предположил. Но почему это надо оставлять в сфере предположений? Кто Вам
мешал сказать об этом?" Для них этот вопрос не возникает.
Предыдущий текст обрывается на словах "теперь о другом". Я хотел бы три
слова сказать, и на этом оборвать это направление. Что я имею ввиду? Первое, о
чем здесь сказано, - это - хватит врать. Если коротко говорить - хватит врать политика основана на лицемерии, на лжи. Хватит, это очень опасно. То есть никто
не говорит, что надо вступить в конфронтацию с Россией или с Китаем,
обладателями ядерного оружия, и выбивать из них что-то ультиматумами,
ультимативными требованиями или еще чем-то. Надо отказаться от политической
корректности, в том смысле, что надо говорить правду. Не легитимные это
режимы? Не легитимные. Вот это и есть правда, которая должна звучать
постоянно. И повсюду. Да, мы вынуждены с вами иметь некое партнерство, некие
отношения - экономические и иные. Совсем не такие, какие хотелось бы иметь в
будущем, безопасном, цивилизованном, основанном на праве мире. Мы этого не
скрываем. Это наша цель. Строить такой мир. Вы мешаете этому с Вашей
нелегитимностью. Ну, что поделаешь, вынуждены с Вами взаимодействовать. Вот
позиция. А не "с этим человеком можно иметь дело, я заглянул ему в глаза и,
оказывается, там что-то есть". Что там есть? Да ничего там нет. Это риторика. Но
дело не только в риторике. В том то и дело, что это не риторика. Это должно быть
основанием позиции. И я думаю, что это
то, что называется "кондиция
синекванон". Без этого нельзя. Это необходимое условие. А что другое?
Другое - это если угодно политика цивилизованных правовых государств между
собой. Что называется, в своем мире. В Евросоюзе, например. Евросоюз - это очень
серьезный шаг в сторону объединения мира - в сторону глобализации, интеграции
и так далее. Что плохо в глобализации, как мне кажется, и что, по моему, есть
причина, порождающая мощные движения антиглобалистов? Не самая главная
причина - это патриотизм, так называемый, приверженность к самобытностям и
самостоятельностям - "не трогайте нас". А очень серьезная причина, для
4
антиглобалистов - это страх оказаться в стандартизованном мире. В мире, где все
причесаны под одну гребенку, и всем навязаны некие стандарты поведения,
стандарты мышления, стандарты культуры. И эти антиглобалистские движения
могли бы быть самым серьезным образом поколеблены, и многие антиглобалисты
гораздо серьезнее отнеслись бы к идеям интеграции мира, если бы в глобализме
главная роль была бы отведена политическим преобразованиям, а вовсе не
экономике только. Понятно, что вообще Евросоюз возник на идеях из области
экономики, идеях о картелях угля и стали. Ну, хватит, уже прошло время угля и
стали. Политические идеи будущего мира - вот что должно объединять
объединяющуюся Европу. А вовсе не только, и не столько, экономические
взаимодействия. И это должно стать публичной идеей, и вызывать все больше
шагов. А у них, как только дело доходит до общих конституционных принципов, так они все расползаются в стороны. Это есть трудности и проблемы, которые надо
преодолевать, потому что не видно никакой мирной глобальной интеграции без
того, чтобы будущим членам этой глобальной интеграции не показать пример,
положительный пример. Объединенная Европа способна показывать такой пример
уже сейчас, но этого совершенно недостаточно. Это пример более или менее
благополучной жизни, более или менее стабильной экономической жизни, более
или менее преодолеваемых экономических кризисов. Это очень важно, но это
далеко не все. Пример политического единства и политической здравой и
нравственной основы устройства Европа совершенно не показывает. И вот,
наверное, в этом направлении и есть та часть, о которой дальше надо будет
говорить.
5