Иванов Алексей Герман Гессе
реклама
Иванов Алексей Герман Гессе и брахманистские философемы абсолютносущего. Исследование Мне кажется, что искусство всех времен стремилось к тому, чтобы наделить языком живущее в нас безмолвное стремление к Божественному. Герман Гессе ИСКУШЕНИЕ АБСОЛЮТНЫМ Герман Гессе, безусловно, самый загадочный, самый таинственный писатель ХХ века. Разгадать загадку писателя, заглянуть в глубину его творческих оснований и прозрений — значит понять одно из самых опасных духовных искушений современного человека. Это искушение Абсолютным. В чем его суть? Абсолютное, как некая абстрактная идея, оторванная от живого откровения, от духовной традиции, от установившейся сакральной практики, парализует и разрушает личность, стирает ее уникальность и индивидуальность, уничтожает религию и этику, философию и науку, лишает человека возможности сделать нравственную оценку, лишает его возможности понять этот мир и свое место в этом мире. Русский религиозный философ протоиерей Сергий Булгаков в своем произведении «Агнец Божий» отличал замкнутое в себе, плененное собой, безразличное ко всему Абсолютное от открытого своему творению Бога. Спасительно и благодатно лишь Абсолютное, выходящее из Себя, творящее мир из любви к миру, создающее человека по Своему Образу и Подобию, сострадающее человеку, воплощающееся в человека, чтобы его «обожить», «обожествить», жертвующее Собой ради его исцеления. Бог смиряет Свою бесконечность в акте кенозиса (уничижение, умаление), Бог добровольно восходит на Крест, только для того, чтобы относительное не потеряло себя, не утратило своей свободы, не погибло в грехе, но обрело индивидуальность, уникальность, неповторимость и приобщилось к вечности. ПОВЕСТЬ «СИДДХАРТХА», ИЛИ НОВАЯ УПАНИШАДА Зимой 1919 года, то есть через несколько месяцев после окончания Первой мировой войны, Герман Гессе, которого патриотическая, «тевтонская» пресса за антивоенные взгляды обвиняла в «предательстве», «трусости», «дезертирстве», начинает работать над новым своим произведением — индийской повестью «Сиддхартха». На развалинах старого европейского мира писатель обращается к великому учению упанишад. Чем обусловлен этот выбор? Скорее всего, попыткой найти новый духовный исток для европейцев. Пережив ужасы и кошмары войны, увидев «месиво смерти», писатель разочаровался в христианских ценностях, в самом христианстве с его жесткой догматикой, с его верой в собственную исключительность, с его политическими претензиями. По мысли Гессе, официальное христианство, разбивая бытие на «светлый мир» и «темный мир», не преображало демонические стихии в человеке, а пыталось их удержать, изолировать, законсервировать, что в конце концов, неминуемо привело к взрыву («Демиан»). Европа уже не может управлять человечеством, душа Европы больна, душа Европы превратилась в Зверя. Спасти ее может лишь новое Откровение. Писатель уходит от нулевого года европейской цивилизации на пятьсот лет в глубину истории и обращается к мировоззрению индийских брахманов. Гессе имел все возможности это сделать, так как происходил из протестантской, пиетистской семьи, два поколения которой вели миссионерскую деятельность в Индии. С детских лет он впитывал в себя индийскую мудрость, слышал имена великих индийских мудрецов, созерцал лики и образы ведийских богов. После мощного старта работа неожиданно остановилась. Гессе то начинает писать, то бросает, его рука дрожит на середине рассказа, дошло до того, что он возненавидел свою рукопись. В чем причина? В сердце писателя возникает новый замысел, его масштабность поражает исследователя. Гессе не просто хочет написать очередное произведение, он желает создать новую упанишаду, вбирающую в себя все лучшее из индийской мудрости (джняна), он желает сформировать новый способ мышления (читта, манас), разрешающий все загадки, снимающий все парадоксы бытия, все противоречия сущего. Он желает дать начало новой религии для своих отчаявшихся братьев и сестер, измученных бессмысленной четырехлетней бойней, нуждающихся в каком-то объяснении пережитых страданий и бед, нуждающихся в новом духовном обновлении. Чтобы написать свое Евангелие, автор должен был преобразиться сам, должен был в самом себе найти спасительный родник откровения: «Мне необходимо было, провести часть своей жизни в аскезе и медитации, прежде чем святой и близкий мне с юных лет мир индийской духовности вновь стал для меня по-настоящему родным». В результате трех лет работы Герману Гессе удалось очистить основную идею древнего миросозерцания от комментариев и толкований, от бесконечных глосс, от схоластической шелухи, от наслоений эпох. Творческая интуиция писателя удивительным образом во многом совпала с религиозно-философскими интуициями древних индусских аскетов-мистиков. Рассмотрим мировоззренческие аспекты повести, сравним их с основными философемами брахманистской и буддистской мысли, попробуем дать христианскую оценку этому произведению. В ДИАЛОГЕ ВРЕМЕН Герман Гессе выбирает для своего героя самую интересную, самую сложную и творческую эпоху в истории индийской цивилизации: VI—V века до. н. э. Данный период по праву можно назвать ее «осевым временем» (понятие К. Ясперса). Авторитет Вед, духовные основы традиционного брахманистского мировоззрения были поставлены под сомнение. В индийских государствах шло брожение умов. Появляются «свободные искатели истины», странники-аскеты, порвавшие с миром, проводившие жизнь в скитаниях, ищущие свой особый духовный путь к Абсолютному. Одинокий мудрец живет в своей лесной келье, его окружают многочисленные ученики. Он проповедует им свою истину, открытую в результате собственных духовных медитаций и размышлений. Так создаются разные религиозные учения и философские школы. Впервые в истории ставятся фундаментальные вопросы метафизики (абхидхармы): конечен или бесконечен мир? есть ли пределы у времени и пространства? Бог или случай является причиной бытия? смертна или бессмертна человеческая душа? Между мудрецами разных направлений и течений вспыхивают споры. Власть способствует духовному поиску, специально для дискуссий при дворцах создаются особые помещения, залы, нередко особенно отличившимся в полемике аскетам князья и цари дарят целые парки, отводят самые красивые места для обителей и монастырей. Многие молодые брахманы, мучимые духовными сомнениями, оставляют свои семьи, рвут с традиционным образом жизни, отправляются на поиски истины, становятся учениками того или иного Просветленного (Будды). Именно в это время берут свое начало шесть философских систем (даршан) ортодоксального брахманизма: санкхья, йога, ньяя, вайшешика, миманса, веданта. Здесь важно осознать и понять удивительную историческую параллель. Есть что-то общее между эпохой, в которой Гессе создавал свое произведение, и эпохой, в которую поместил своего героя. Два этих времени связывает, соединяет, роднит «фундаментальное сомнение в религиозных основаниях жизни». Писатель не просто обращается к иной цивилизации, к ее духовной мудрости, в диалоге с этой мудростью он ищет ответы на собственные проклятые вопросы. ФИЛОСОФЕМА ПЕРВАЯ: «...КАК ПАУК ПРЯДЕТ ПАУТИНУ» Главный герой повести — Сиддхартха рождается в семье брахманов, с точки зрения ортодоксального индуистского мировоззрения это закономерный кармический итог деяний в прошлых воплощениях, дающий возможность душе (джива) обрести освобождение (мокша) и прервать бесконечную череду рождений в мире обусловленности, становления и страдания (сансара). Брахманы должны были строго соблюдать обязанности своей касты (варны). Пренебрежение ими обрекает брахмана на возвращение в «океан рождений и смертей». Отец Сиддхартхи знает об этом и потому с детских лет учит сына за многие века отработанным правилам и нормам жизни брахмана. Основные обязанности брахманов заключались в изучении священных Вед, в исполнении религиозных обрядов и жертвоприношений, в строгом соблюдении религиозных предписаний и заповедей. Некоторые из брахманов не просто воспроизводили древние знания, но пытались по-новому взглянуть на сущность Божественного, пытались найти новые методы постижения абсолютной истины. Они упражнялись в медитативном искусстве созерцания, в котором им открывались великие тайны бытия. Что это за тайны? Мир — самовыражение Абсолюта (Брахмана), мир — его Откровение, его иная сторона, его воплощение: «когда нет тьмы, то нет ни дня, ни ночи, ни сущего, ни не-сущего — есть лишь один, приносящий счастье Брахман»; «как паук прядет паутину с помощью нитей из своего тела, так Брахман создал мировое вещество из своего бытия и скрыл себя в нем». Таким образом, нет ничего, кроме Абсолютного, Абсолютное и внешний мир — едины в своей сущности. ФИЛОСОФЕМА ВТОРАЯ: «...НЕ ШЕЛОХНЕТСЯ СОЛОМИНКА» По мысли брахманов, Абсолютное всем движет, все определяет, все содержит, все в себя вбирает: «Он движется и неподвижен, он далек и близок, он внутри всего этого и вне всего этого»; «Он бесконечно огромен и бесконечно мал, Он тоньше тонкого и более велик, чем великий, Он выше неба и ниже земли»; «Он независим от прошлого и будущего, Он — владыка всего, у ног которого течет время»; «Он неизвестен тем, кто знает, и известен тем, кто не знает»; «Брахман — единственный источник жизни для все-го, что живет, единственная нить, связующая все многообразие в единство целого»; «из Него происходят все вещи, Им поддерживаются, в Нем растворяются»; «из Брахмана происходят и цветок, и насекомое, и животное, и человек»; «Брахман пребывает и в отвратительном прахе, и в мельчайшей пылинке»; «нет ничего вне Брахмана, нет ничего отличного от Него»; «без воли Брахмана не сжечь ни одну былинку травы, без воли Брахмана не шелохнется соломинка». Итогом этих созерцаний и стали упанишады (в переводе с санскрита «сидеть около» (учителя)) — древние трактаты религиозно-философского содержания, раскрывающие суть Вед, являющиеся завершением Вед (ведантой). Самые главные и авторитетные из упанишад были написаны в VIII—VII веках до н. э., то есть за 200—300 лет до странствий героя повести. Их авторами были великие мудрецы-риши Аруна, Джанака, Шандилья, Удда- лака и Яджнавалакья. В своих «личных созерцаниях» Герман Гессе увидел, почувствовал, пережил нечто подобное. Мир не иллюзия, не мираж, не тень от тени, не сновидение в сновидении, но проявление Абсолюта. Каждая вещь в этом мире его знак, его символ. Каждая вещь в мире — путь в Божественное, именно поэтому мир прекрасен и таинствен, надо только посмотреть на него глазами ребенка. Мир не случайное нагромождение событий, не бессмысленный поток явлений, мир — книга для сокровенного познания: не философского, не научного, а магического и поэтического. И все-таки разница есть — упанишады встроены в древнюю ведийскую традицию, ее «соборный разум» (понятие А. С. Хомякова) защищал аскетов-мистиков от ошибок и заблуждений, от выхода за край, где пропасть и бездна. Европейский писатель, дерзнувший провести «переоценку ценностей» (понятие Ф. Ницше), был лишен духовной опоры на соборность, он мог полагаться только на самого себя, на свое понимание подлинного и мнимого. ФИЛОСОФЕМА ТРЕТЬЯ: «...ПОДОБНО ТОМУ, КАК СОЛЬ РАСТВОРЯЕТСЯ В ВОДЕ» «Все любили Сиддхартху. Всем он был в радость, всем был желанен. Лишь самому себе не был Сиддхартха в радость». Что же омрачало жизнь молодого сына жреца? Выражаясь современным философским языком, его мучили экзистенциальные проблемы: «Зачем я появился в этом мире? Кто такой Я? Почему отделен от всего и осознаю себя в этом мире изгоем? Какую тайну я в себе скрываю?» Мудрецы-брахманы, создавшие упанишады, могли ответить и на эти вопросы. В основе человека, его внутреннего мира лежит неуничтожимый индивидуальный источник бытия, центр его жизненных сил — Атман. Атман вне временных, телесных и ментальных состояний, вне человеческой психики и в то же время порождает ее. Атман — чистая субъективность, чистая самость, отличная от простого эмпирического Я. Атман — это мудрость, которая не познается, но открывается сама, она недоступна чувству и уму, так как не может стать объектом познания в полном смысле слова. Брахманы считали Атман безначальным, непостижимым, нетленным, вечным, всеобъемлющим, постоянным, неподвижным: «этот Атман — корень всех вещей»; «этот Атман мельче рисового зерна, мельче горчичного зерна, мельче ядра в этом зерне»; «этот Атман пребывает в сердце всех живых творений, от брахмана-жреца до тростинки»; «нерожденный, древний, вечный и постоянный, он не умирает даже тогда, когда тело разрушается»; «оружие не достигнет его, пламя не сожжет, вода не замочит, ветер не высушит»; «Атман проникает во все вещи, подобно тому, как соль растворяется в воде, пропитывая всю воду». Мысли о бессмертной сущности в человеке были и у Германа Гессе. Писатель считал, что тайна бытия в глубине человека; чтобы туда проникнуть, необходимо снять с личности ее внешние социальные оболочки: обязанности гражданина, супруга, отца, собственные мысли, взгляды, убеждения («Клейн и Вагнер»). Истина открывается не из суждений, не из слов, ибо она уже присутствует в человеке; чтобы постичь истину, необходимо проникнуть в сокровенные пределы своей души, необходимо найти там Божественный Первоисток. Однако есть существенное различие и здесь. В мыслях писателя присутствует христианская вера в личностное, индивидуальное, уникальное, неповторимое, именно оно и достойно вечности, в рассуждениях же великих индийских мудрецов Атман не имеет качеств, индивидуальных особенностей, он одинаков у всех существ. Итак, многое знали брахманы, многое слышал от них юный Сиддхартха, многому научил Сиддхартху его отец, вот только само по себе это знание ничего не давало. Его необходимо было в своей душе открыть и актуализировать. Точное исполнение обряда, простое соблюдение религиозных заповедей не приближали к вечности. Сиддхартха со своим другом Говиндой решают уйти к истязающим себя аскезой саманам. ФИЛОСОФЕМА ПОЗНАНИЯ» ЧЕТВЕРТАЯ: «...ТЕЛО НЕ ТЕМНИЦА, А ИНСТРУМЕНТ ДЛЯ БОЖЕСТВЕННОГО Мудрый отец пытается остановить своего сына, и не только по причине родственных чувств. Брахманы — хранители дхармы. Дхарма — закон справедливости, данный Всевышним. Покидая родной дом, юный Сиддхартха отказывается от всех обязанностей брахмана и вносит путаницу в строго установленные кастовыми обычаями стадии жизни жреца. Их четыре: период ученичества, когда юный брахман изучает Веды; период домохозяина, когда брахману разрешается обзавестись семьей; период отшельничества, когда брахман скитается и размышляет о прожитой жизни; период созерцательного аскетизма, когда брахман стремится достичь освобождения и слиться с Абсолютом. Сиддхартха из первого этапа жизни возжелал попасть сразу в последний. В этом проявилась его юношеская гордость и самонадеянность. «Ты пойдешь в лес и станешь саманом, — говорит сыну отец, не имея возможности более его удерживать, — если в лесу ты найдешь блаженство, то приди и научи меня ему». В чем суть аскетизма? Многие мудрецы Востока и Запада от Будды до Мартина Лютера попадались на эту уловку. Гессе определяет ее в следующем: «стать пустым, вытеснить желания и мечты, вытеснить радость и боль»; «умереть для самого себя, положить конец собственному Я, обрести покой опустевшего сердца.» Какова цель аскетизма? Гессе отвечает и на этот вопрос: «Когда умрет преодоленное Я, когда замолчит в сердце последняя страсть, последний порыв, тогда откроется Сокровенное, то, что не является больше собственным Я, основа всех основ, великая тайна». Писатель верно изобразил саму психологию заблуждения, его динамику, его духовную структуру. Всякая попытка уйти от Я вновь возвращает беглеца к Я, и эти круги продолжаются бесконечно. После долгих, но безуспешных попыток самоуничтожения, Сиддхартха приходит к мысли, что следует изменить направление поиска. О своем Я мы знаем меньше всего, но именно оно хранит в себе ключ к бессмертию. Путь в вечность ведет через Я, через самого себя, через Атман. Иных путей в вечность нет. Мы пытаемся обмануть Я, убежать от него, спрятаться. Нас вводит в заблуждение страх перед Я. Нас соблазняет краткий миг свободы от тягостного бремени самосознания. Необходимо не уходить от самого себя, а искать самого себя, чтобы, в конце концов, стать самим собой, найти в себе свою сущность. В моем Я — Атман и Брахман, истина и смысл, бытие и жизнь, запредельное и божественное. Любопытно, что другой Сиддхартха — царевич из рода Шакья предложил совершенно противоположный путь. ФИЛОСОФЕМА ПЯТАЯ: «...ПОКА НЕ БУДЕТ СПАСЕНА ПОСЛЕДНЯЯ НИЧТОЖНАЯ ПЫЛИНКА» Работая над образом Сиддхартхи, Герман Гессе несколько событий взял из жизни Будды — создателя неортодоксального учения освобождения. Гаутама также ушел из дома, также жил среди аскетов, также разочаровался в аскетизме и встал на свой путь постижения Абсолютного. В глубоком акте созерцания ему открылась истина, она компактно умещается в четыре тезиса: 1. Жизнь в мире полна страданий. 2. Существует причина страданий. 3. Можно прекратить страдания. 4. Есть путь, ведущий к прекращению страданий. Здесь очень важно отметить серьезные расхождения во взглядах у Будды и у главного героя повести. Будда считал, что человеческое Я иллюзорно. Личности нет: есть поток ощущений, но отсутствует ощущающий, есть поток мыслей, но отсутствует мыслящий. Чтобы освободиться от страданий, надо разрушить этот поток, надо превзойти всякую двойственность (дватву). Сиддхартха же, наоборот, озадачен своим Я и именно в своей самости надеется найти тайну мира. В данном случае самому писателю все-таки ближе ортодоксальный брахманизм (веданта) с идеей вечного Атмана, чем буддизм с идеей иллюзорности души. Сиддхартха отправляется в странствие, когда проповедь Будды уже прозвучала, когда у него появились ученики, почитатели, сторонники. Интересно, как Гессе описывает Просветленного: «абсолютный покой», «бесстрастность», «невозмутимость», «погруженность в раздумье», «лицо, не веселое и не печальное», «затаенная улыбка», «смиренно опущенный взор», «безвольно поникшие руки», «тихая речь». Он перестал быть человеком, он превратился в бога, ибо не нуждался больше в поиске истины, не мучился в сомнениях, не терзался, не надеялся. Его связывало с этим миром лишь искреннее сострадание к заблудшим существам и бескорыстное желание спасти их. ФИЛОСОФЕМА ШЕСТАЯ: «ПОЯВЛЕНИЕ, БЫТИЕ И ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ПОДОБНЫ ИЛЛЮЗИИ (МАЙЕ), СХОДНЫ СО СНОМ И НАПОМИНАЮТ ОБИТЕЛЬ НЕБЕСНЫХ ДУХОВ» Поняв всю тщетность аскетического пути, Сиддхартха покидает саманов. Он встречается с Буддой и беседует с ним. Но возможна ли беседа между ищущим истину и истину нашедшим? Все зависит от того, какая истина открылась мудрецу, ведь истиной может быть и освобождение от всех истин. Будда не придавал особого значения метафизическим проблемам, на все философские вопросы он отвечал «благородным молчанием». Будда считал их игрой интеллекта, забавой разума, втягивающей людей в этот мир, связывающей людей с сансарой. «Остерегайся слишком большого ума», — говорит Сиддхартхе Просветленный. Освободиться от мира, освободиться от рождения и смерти, освободиться от самого себя, освободиться от собственного учения, использовав его как средство для освобождения — такова конечная цель буддизма. Нирвана не ничто и даже не «угасание», как можно было бы перевести с санскрита. Нирвана — переживание абсолютного освобождения, которое невозможно как-то определить или выразить. Сиддхартха правильно указал на существенное противоречие в системе Просветленного. Если все, что мы видим, есть некая единая цепь причин и следствий, некая вселенская связь без разрыва и пробела (колесо сансары), то как оказалось возможным само учение Будды, не вписывающееся в это единство, разрывающее эту цепь, самим разрывом ее уничтожающее? Будда воспринял критику своей системы, как все ту же игру ума, «пустые споры о словах в дремучем лесу суждений». Необходимо же освобождение от страданий. Следует заметить, что Гессе здесь очень точно и достоверно воспроизводит спор между брахманизмом и буддизмом. Лишний раз убеждаешься в том, насколько тонко он разбирался в особенностях основных философских школ Индии. ФИЛОСОФЕМА СЕДЬМАЯ: «...АБСОЛЮТНОЕ ОТКРЫВАЕТСЯ В МИСТИЧЕСКОМ АКТЕ СОЗЕРЦАНИЯ» По глубокому убеждению Германа Гессе, истина открывается не через рациональное познание, не через учение и учителей. Это не вполне соответствует ортодоксальному миросозерцанию брахманов, роль учителя в упанишадах имеет огромное значение, учитель должен подвести ученика к мистическому опыту, подготовить его, объяснить опасности, предостеречь от ошибок и заблуждений. Тайну бытия не выразить в словах, невозможно облечь в дискурс. Атман не постигается интеллектуальной деятельностью, его знает лишь тот, кому он открывается сам. По мысли писателя, познавший истину никогда не сможет объяснить другим, что произошло с ним в минуту просветления. Даже если система его выглядит хорошо обоснованной и доказательной, тайна того, что он сам пережил и испытал, останется вне системы, останется нераскрытой. Именно поэтому Сиддхартха говорит Просветленному, что следует оставить все учения и всех учителей: следует самому или достичь свою цель, или умереть. В отличие от буддистов, считающих, что главное — освободиться от страдания (духкха), Герман Гессе говорит, что страдание как раз необходимо, ибо является условием духовного роста, духовного совершенства. Положительная оценка страдания в повести христианского происхождения: подражая Христу, мы должны нести крест свой, а не отказываться от него. В отличие от веданты — основного брахманистского учения, где Атман открывается в мистической медитации, Герман Гессе считает, что для познания истины каждый человек должен, прежде всего, пройти жизненный путь, должен испытать всю боль и горечь мира. Именно с этой целью писатель направляет своего героя в непроглядную мглу сансары. ФИЛОСОФЕМА ВОСЬМАЯ: «...ДОСТИГНУВ СВОБОДЫ ОТ ЛОЖНОГО СОЗНАНИЯ, ОН УВИДИТ СВОЕ Я, КАК ВИДИТ СОЛНЦЕ В НЕБЕ» Возвращение в этот мир у главного героя началось с открытия собственного существования. Разговор с Буддой перевернул внутренний мир Сиддхартхи. Как змея сбрасывает свою старую кожу, так сын брахмана оставил свою прежнюю жизнь. Основная задача Будды заключалась в освобождении человека от его Я. Просветленный говорил, что внутреннее Я есть иллюзия и потому все усилия, направленные на сохранение и возвеличивание Я, ошибочны. Сиддхартхе открылось нечто иное, вернее, совсем противоположное: «Я — вот то, смысл и суть чего хотел я постичь. Я — вот от чего пытался я уйти и что хотел преодолеть, хотел, но не мог. Обмануть его, убежать, спрятаться от него — вот то немногое, что мне удалось. Поистине ни одна вещь на земле не занимала так мои мысли, как это мое Я, эта загадка, это чудо, что я живу, что я отделен, обособлен от всех остальных, что я — Сиддхартха! И ни об одной вещи на земле я не знаю меньше, чем о самом себе, о Сиддхартхе!» Причина незнания в страхе перед самим собой, в боязни заглянуть в себя, в стремлении закрыться от себя, убежать от себя. Странный парадокс — пытаясь понять себя, мы теряем себя. Быть может, потому, что подменяем себя какой-то маской, принимаем за себя чужое обличье. Сиддхартха оставляет мудрость буддистов и брахманов, мудрость всей Индии: «У себя самого хочу я учиться, учеником себя самого хочу я стать, чтобы познакомиться, наконец, с самим собой, постичь тайну Сиддхартхи». Он поновому взглянул на бы¬тие, он словно только что родился. Мир был прекрасен, мир был совершенен. В нем чувствовалось незримое присутствие единого, Божественного начала: «Суть вещей была не где-то за их пределами, она была в них самих, во всем». Герман Гессе здесь вновь попадает в противоречие: он в уникальности, неповторимости личности видит основную загадку мира и эту уникальность, неповторимость пытается определить через безликий Атман, чтобы потом соединить с бескачественным Брахманом. Сиддхартха удивительным образом смотрит на мир глазами христианина, он любуется им как твореньем Божьим. Для многих брахманов все, что мы видим, есть иллюзия, колдовство Майи, пелена Майи. ФИЛОСОФЕМА ДЕВЯТАЯ: «...ОН — НЕ РОЖДЕННЫЙ, И ВСЕ ЖЕ ОН ПРИХОДИТ СЮДА, ЧТОБЫ ДАРОВАТЬ СВОЮ БЕСПРИЧИННУЮ МИЛОСТЬ» Первое, что встречает человек в этом мире, — чувственные ощущения. Наивысшая степень чувственности проявляется в половой любви. Писатель приводит своего героя в сад красавицы Камилы. Для чего? Для того чтобы освободить от мышления, ведь, по глубокому убеждению брахманов, сокровенная сущность человека вне сознания: «.никогда его поиски самости, охота на нее, не знали успеха, ибо он пытался поймать ее сетью, сплетенной из мыслей». Атман не рассудок, не разум, не пряжа мыслей, не искусство делать выводы. Чтобы приблизиться к нему, необходимо нечто иное, и это иное находилось среди людей, об этом Сиддхартхе говорило его собственное сердце. Чтобы найти это иное, сын брахмана окунулся в чувственную страсть, но на дне этой страсти обнаружил лишь вожделение и смерть. Чтобы найти это иное, сын брахмана достиг мастерства в искусстве торговли, но не ощутил ничего, кроме страха перед неудачей, гордости и тщеславия. Чтобы найти это иное сын брахмана, играя в кости, попытался подчинить себе случайность, но не нашел ничего, кроме тупого азарта. Опустошенный бессмысленной жизнью, разочаровавшийся в жизни Сиддхартха вновь возвращается к реке, через которую когда-то ушел в мир людей. Так завершился круг сансары: «Ему ничего больше не оставалось, как исчезнуть, уйти в небытие, разбить уродливое изваяние своей неудавшейся жизни, отшвырнуть его прочь, под ноги злорадствующим богам, — вот та великая правда, о которой он так мечтал...» Что же спасло Сиддхартху от самоубийства? Священная молитва брахманов, вернее, даже не молитва, а набор звуков, великая брахманская мантра «Аум», обозначающая Абсолютное. Здесь на берегу реки он понял, чего ему не хватало для обретения истины — ему не хватало любви. И вновь у Гессе мы видим попытку соединить несоединимое. Писатель говорит о христианской любви к индивидуально-вечному, уникально-вечному, неповторимо-вечному. Однако в индусской мудрости нет такого чувства, есть сострадание (каруна), есть сопереживание, есть милосердие (крипа), есть даже личная религиозная преданность (бхакти), но не любовь. ФИЛОСОФЕМА ДЕСЯТАЯ: «...Я ПОКЛОНЯЮСЬ ВАСУДЕВЕ, ОН ПРИЧИНА ВСЕГО ТВОРЕНИЯ, НО ВНЕ ПРИЧИН И СЛЕДСТВИЙ, ОН ЛИШЕН ФОРМЫ, НО ПРЕБЫВАЕТ ВО ВСЕХ ФОРМАХ» Изведав тщетность сансары, Сиддхартха возвращается к реке и живет в простой хижине у перевозчика и лодочника Васудевы. Кто он такой? Какова его роль в жизни Сиддхартхи? В индийском бхагаватизме (монотеистическая религия, зародившаяся в V в. до н. э.) Васудева — личностная персонификация Абсолютного, бог-спаситель, высшая душа мира, внутренний повелитель всего сущего. Гессе создает образ бога в рамках этого представления, но вносит свои сюжетные и художественные особенности. Он не открывает метафизическую сущность перевозчика. Читатель должен подумать, читатель должен самостоятельно прийти к этой мысли. Работа Васудевы имеет глубокое символическое значение. Он перевозчик не в обыденном, а в метафизическом смысле и должен помогать людям в круговерти сансары находить тропинки к Абсолютному. Васудева не умеет красиво говорить, однако умеет слушать, впитывать душой все, что слышит, безмолвно, открыто, терпеливо, бережно. В этом, по мысли писателя, истинное назначение бога. Васудева принимает в себя тревоги и страхи людей, их беды и страдания, они рассказывают ему о своем горе, каются в грехах, просят совета и утешения. Васудева освобождает их от мучительных дум, от прошлого, от привязанности (раса) к миру. Так происходит и с Сиддхартхой, именно в общении с Васудевой он открыл свою истину, он нашел в себе Абсолютное и сам превратился в бога. В совершенстве владея восточной мудростью, Гессе правильно понял основную суть брахманистского миросозерцания — многочисленные боги Индии, какими бы совершенными и великими они ни были, являются только персонификациями Абсолютного, от которого они произошли, в которое рано или поздно должны вернуться. ФИЛОСОФЕМА ОДИННАДЦАТАЯ: «...ВСЯКИЙ, КТО НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ВРЕМЯ - ТОТ ЖЕ ВЕРХОВНЫЙ ГОСПОДЬ, БОИТСЯ ВРЕМЕНИ» Созерцая реку, то медленный, то бурный ее поток, Сиддхартха сделал для себя важное открытие: «Эта вода все течет и течет, постоянно течет и все же остается на месте, не покидает своего русла, всегда, во все времена одна и та же и каждый миг — другая, новая!» Сиддхартха вдруг решил, что времени (кала) нет, нет исчезновения, нет провала в небытие (абхава) прошлого, как нет и несуществования будущего: «Река одновременно всюду: у истоков, и в устье, и в горах — всюду в один и тот же миг, и для нее не существует ничего, кроме этого мига, кроме настоящего». Сиддхартха пришел к мысли, что существует не прошлое, настоящее и будущее, а длящееся настоящее: «Ничего не было, ничего не будет, все есть, все имеет лишь сущность и настоящее». В таком взгляде на вещи только бесплотная тень отделяет мальчика от взрослого, взрослого от старика. Здесь Гессе вновь доводит до крайности основную идею ортодоксального брахманистского миросозерцания. Творцы упанишад не отрицали время, не противопоставляли его Брахману. Время существует, но существует в вечности. Так как мир является откровением Абсолютного, так как все в этом мире скрывает в себе Абсолютное, то и каждое мгновение времени (кшана) выражает Абсолютное, скрывает бесконечность, не исчезает, но существует вечно. У писателя и у его героя время — иллюзорная дымка между событиями, между явлениями, между актами становления. В результате такого открытия в сознании Сиддхартхи все смешалось, срослось, сплавилось воедино, все оказалось соединено и сбито в неразрывном единстве целого, в одном сплошном тождестве сверхвременного. Откуда у Сиддхартхи и у его создателя такое страстное желание избавиться от времени? Ответ найдем в самом тексте повести, он многое нам разъяснит. Раз времени нет, нет и причины всех страданий, всех мучений и страхов, всего гнетущего и враждебного в мире. Все сливается в одно, отменяя неразрешимые вопросы мысли, останавливая поиск. Абсолютное самим фактом своего присутствия исцеляет становящееся бытие. Но что, если это присутствие иллюзорно? Что, если мы имеем дело с идеей Абсолютного в нашем сознании, а не с самим Абсолютным? ФИЛОСОФЕМА ДВЕНАДЦАТАЯ: «...АТМАН ТОЖДЕСТВЕН БРАХМАНУ» Через любовь (сострадание) к миру и к людям Сиддхартха понял, что его душа тождественна душе каждого живого существа, а значит, чужие страдания становятся его собственными страданиями. Он осознал, что его душа совпадает с Бесконечностью Абсолютного, а значит, все в этом мире принадлежит ему, так как все есть проявление Абсолютного. Все люди были его братьями и сестрами, он возлюбил их вместе с их заблуждениями и пороками. Глупость, тщеславие, зависть, гордость, чванливость только потому, что люди ради них живут, преодолевают любые преграды, терпят лишения, также в его сердце стали достойны любви и почитания. В каждом проступке, в каждой страсти он теперь видел присутствие Абсолютного. Они обладали поэтому абсолютной ценностью, абсолютной жизнью. Сиддхартха чувствовал всем своим сердцем, вдыхал всем своим существом великое единство мироздания и его глубокую связь с вечностью. В прозрачном зеркале воды Сиддхартха увидел, что его образ соединился с бесконечностью образов мира, увидел, как все слилось, смешалось, сплавилось воедино, как все устремилось сквозь муки и лишения к единой цели. И этой целью был Абсолют, и этой целью был Брахман. Его Я растворилось в единстве всего, его страданиям пришел конец, он обрел мудрость, он постиг истину. Именно эта мудрость и эта истина, по мысли Гессе, есть первое и последнее откровение Абсолютного: все тождественно всему, все тождественно с вечностью. Именно эту истину в своей новой упа- нишаде он предложил европейскому человечеству, истерзанному мировой войной, потерявшему свои духовные истоки, ибо только она все оправдывает, все разъясняет, дарит душе вечный покой и вечное утешение. ФИЛОСОФЕМА ТРИНАДЦАТАЯ: «...МУДРОЕ НЕ РАЗЛИЧАЕТ НИЧЕГО — НИ СЕБЯ, НИ ДРУГИХ, НИ ИСТИНЫ, НИ ЛЖИ» В последней главе повести Сиддхартха встречается со своим старым другом Говиндой. Их беседа завершает новую упанишаду. Почему в своих поисках истины мы не видим конца? Почему целой жизни мало, чтобы прийти к Абсолютному? Потому, говорит нам Сиддхартха, что мы слишком усердно ищем. Мы слишком увлечены своим поиском, чтобы увидеть предмет поиска. Сама цель здесь создает перспективу движения, вовлеченность в даль и не дает обратить внимание на то, что рядом, на то, что вблизи, прямо перед глазами. Истина уже присутствует в каждом из нас, ибо Абсолютное в каждом существе. Не случайно имя «Сиддхартха» в переводе с древнеиндийского означает «достигший цели». И эта истина включает в себя все истины, даже противоположные себе. В этой истине сходятся все противоположности, примиряются все противоречия, разрешаются все загадки. В ней едины и тождественны сансара и нирвана, бессмыслица и смысл, страдание и освобождение, заблуждение и прозрение, суета сует и вечность, добро и зло. Все вбирает в себя Абсолютное, все объединяет, все снимает. Нет временных разграничений, нет временных разрывов. Мы уже в вечности, и в этой вечности все тождественно всему: «каждый ребенок носит в себе старца»; «в каждом младенце притаился старик»; «в каждом умирающем скрыта вечная жизнь». В этом абсолютном тождестве нет разницы между камнем, животным, человеком и богом. В Абсолютном все священно, все совершенно, все прекрасно, даже несовершенство, даже уродливое и безобразное: «в каждом грешнике уже присутствует Будда»; «в каждом грешнике должно почитать сокрытого Будду»; «в каждом разбойнике живет Будда»; «каждый грех заключает в себе прощение». Более того, грех необходим, зло необходимо, чтобы отчаяться, чтобы в отчаянии научиться любить (сострадать). Через Абсолютное в безумстве — мудрость, в грехе — святость, в смерти — жизнь, в мучении — блаженство. Надо лишь это со смирением принять, с этим согласиться, этим восхититься. ФИЛОСОФЕМА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ: «НО ТВОРЯЩАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ БРАХМАНА — ПРОСТО ИГРА, КАК БЫВАЕТ В МИРЕ В ОБЫЧНОЙ ЖИЗНИ» Рассмотрев основные темы повести, мы вправе спросить: почему же существует мир? как он появился? для чего он создан? зачем он нужен Абсолютному, ведь Абсолютное уже имеет в себе все? На эти вопросы Гессе отвечает в рассказе «Клейн и Вагнер», который был написан за несколько месяцев до начала работы над «Сиддхартхой». Нет ничего, кроме Бога, говорит писатель, Бог есть все. Это все состоит из двух «чудовищных», «вселенских» потоков форм, текущих навстречу друг другу: вещи, животные, люди, растения, цветы, лица, мысли, убийства, самоубийства, картины, написанные книги, пролитые слезы. Один поток вытекает из Бога, другой в Него втекает. Они нейтрализуют друг друга и в сумме дают ноль, поэтому времени нет, время не существует. Есть «игра мироздания», есть «музыка вселенского хора», являющаяся обиталищем Бога, жизнью Бога. Человеческий разум вносит в эти два потока двойственность (дватва), различия (вишеша), противоречия, парадоксы, имена, пытается разделить их на отдельные сущности, эпизоды, моменты, формы, так возникает иллюзия времени. Сиддхартха приходит к мысли, что жизнь целесообразна, истинна и достойна любви, невзирая на то что она игра, невзирая на наши муки и страдания, на наши беды и лишения в ней. Такое отношение к существованию (сатта) могло вытекать только из христиан¬ского понимания бытия, как сотворенного Богом и одобренного Богом: «И увидел Бог, что это хорошо» (быт. 1, 10). Идею игры писатель взял из брахманистской философии. В пуранах (индийских религиозных преданиях) мы встречаем представление о том, что мир есть игра Абсолюта с самим собой. В игре Божественное проявляет себя и определяет себя. Вот несколько мыслей на эту тему: «Для Господа все это только игра. Он творит, сохраняет и поддерживает весь мир. Он надевает на Себя обличье земного человека и играет Свою роль в этом мире. Все это — не более чем забава»; «Он пришел в Своем вечном теле, которое наиболее подходяще для Его игр, эти игры чудесны для каждого»; «Я опишу тебе игры, с помощью которых Всемогущий Господь распространяет Свою энергию для сотворения, поддержания и уничтожения мира»; «но творящая деятельность Брахмана — просто игра, как бывает в мире в обычной жизни». Само существование в мире здесь не воспринимается положительно. Оно несправедливо, оно приносит страдание. Задача человека заключается в освобождении (мокша) от существования, от жизни. Мы видим, что Гессе вновь пытается соединить несоединимое: христианское принятие и одобрение бытия с играющим в бытие, с играющим в жизнь Абсолютом. Идея божественной игры останется навсегда в сердце писателя. В его творчестве она со временем обретет магические, мистические черты, превратится в модель духовности, станет смыслообразующим началом в вымышленной стране Духа («Игра в бисер»). Однако вряд ли ее можно вписать в библейское Откровение. Библейский Бог не играет, творя мир, не играет, создавая человека, не играет, воплощаясь в человеке, не играет, восходя во имя спасения человека на Крест. РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИЕ ИТОГИ Индийская повесть «Сиддхартха» — не просто новая упанишада, это новое Евангелие, новая благая весть. Религиозно мыслящий читатель замечает, что основные темы повести перекрывают темы евангельские, но дают на евангельские вопросы совершенно иные ответы. Попытаемся сравнить и сопоставить религиознофилософские взгляды, заявленные в «Сиддхартхе», с основными положениями христианского миросозерцания. И здесь нам поможет известное произведение русского религиозного философа Б. П. Вышеславцева «Этика преображенного Эроса». Мы возьмем из него всего лишь одну главу — «Сердце в христианской и индийской мистике». Вышеславцев исследует самое сокровенное в христианском и брахманистском миросозерцании — мистическую связь человека с Абсолютным. По мысли философа, нельзя в гениальную мудрость индийских мистиков вливать христианские переживания, ибо два миросозерцания при всей своей внешней схожести имеют разные основания. В христианстве любовь есть «мистическая связь одной индивидуальной глубины с другою». В индийской мудрости любовь есть «утверждение тождества двух страдающих самостей, одинаково страдающих и потому сострадающих». Христианство утверждает: «ты не есть я, и потому я тебя люблю и жалею». Индуизм утверждает: «ты есть я, и потому я тебя люблю и жалею». В христианстве другой человек — другая личность, индивидуальная, единственная, незаменимая. В индийской мудрости различия иллюзорны, все индивидуальности тождественны в своей сущности. В христианстве есть индивидуальное бессмертие неповторимой души, которая дороже Богу всех царств земных. В индуизме же мы видим слияние и угасание всякой личности, всего личностного. Сущность христианской любви в единстве противоположностей, сущность индуистской любви в безразличном тождестве лиц, основанном на одинаковых страданиях. В христианской мистике «я нахожу в своем сердце Бога и становлюсь рядом с Ним». В индийской мистике «я нахожу в своем сердце Бога и сам становлюсь Богом». Отталкиваясь от мыслей русского философа, попробуем продолжить сравнительный ряд. Начнем с того, что в христианстве Абсолютное — не абстракция сознания, не сплошное единство тождества, а открытое человеку и его истории живое взаимодействие трех Божественных Ипостасей. Любовь возможна лишь в общении Бесконечных Ликов. Любовь всегда существовала в глубине Божественной Троицы и только потом своими благодатными лучами согрела и оживила сущее, озарила бытие светом истины. В упанишадах и в веданте (если мы возьмем версию индийского философа Шанкары) Абсолютное безлико, имперсонально. Через единство с ним можно обосновать «сочувствие всему живому», «сострадание блуждающим в сансаре», «милосердие к пребывающим в неведении», но не любовь, ведь любить можно лишь личность и индивидуальность. Гессе же христианскую любовь пытается вывести из брахманского бескачественного Абсолюта. В христианстве Абсолютное живет в полноте личностных отношений, Оно имеет разум-Логос, волю, желание добра, способность видеть красоту («И увидел Бог, что это хорошо»), Оно в Общем предвечном Совете из преизбытка благости решает сотворить человека по Своему образу и подобию. Оно потом из любви к падшему человечеству жертвует Собой, умирает на Кресте во имя нашего спасения. В упанишадах Абсолютное не проявляет любви, Оно «выше» любви, Оно «выше» всех качеств и свойств, слов, чувств, желаний, Оно «выше» истины, добра, красоты и равнодушно к любому определению. Брахман просто есть, Он никого не обязывает и никого не принуждает. В мистическом акте созерцания с Ним можно слиться, но невозможно с Ним общаться, невозможно с Ним поддерживать диалог. В повести практически полностью исчезает расстояние между Богом и миром, между вечностью и временем. Не только время растворяется в вечности, но и мир растворяется в Абсолютном. Мир не является творением Бога, он — Его выражение, его откровение, и потому в каждой своей части, в каждом своем звене скрывает Божественное. Без сомнения — это брахманистская идея, но Гессе на этом не останавливается, в обожествлении относительного он хочет превзойти даже самих брахманов. Если в христианстве Бог будет «все во всем» только в конце времен в результате длинного и сложного исторического пути, то в повести Бог «все во всем» уже здесь и сейчас. Все абсолютно, ибо включает в себя Абсолютное, все прекрасно и совершенно, все достойно любви и восхищения — даже зло, даже пороки. Получается обожествление мира, обожествление греха в нем. Оправдывается любой человеческий поступок, так как он совершен в Абсолютном и содержит в себе Абсолютное. Зло необходимо, грех необходим, муки и беды необходимы: все, что не выстрадано до конца, не освобождено из плена, все, что не освобождено из плена, не соединится с Брахманом, не растворится в Брахмане. Времени нет, и мы уже в вечности, становления нет, и мы уже в Абсолютном. Размывается религия, ибо в святотатстве уже присутствует святое. Размывается нравственность, ибо зло уже содержит в себе добро. Размывается философия, ибо едины разум и безумие, ибо противоположностью истины является истина. В абсолютном тождестве исчезает мир, история, человеческие жизни, человеческое Я. В абсолютном единстве целого исчезают беспокоящие нас проблемы и вопросы, мысль тонет в блаженной радости самозабвения. Герман Гессе писал потом, что повесть «Сиддхартха» может быть воспринята как новое обретение христианства в протестантизме. Однако в этом христианстве окончательно теряется евангельский Христос — Христос с Его чудесами, с Его искушениями, с Его смертью, с Его воскресением. Индийская повесть «Сиддхартха» возникла из ужасов и кошмаров Первой мировой войны, когда не просто разваливались империи, но рушился «христианский мир». В бесчеловечной бойне бессмысленно гибли миллионы и миллионы людей. Герман Гессе задался целью объяснить эти ужасы. В результате он их не просто объяснил, он их оправдал. ОБОЖЕСТВЛЕНИЕ ТОЖДЕСТВА: МЫСЛИ НА ЗАДАННУЮ ТЕМУ *** Герман Гессе родился в семье протестантских миссионеров пиетистского направления, много лет живших в Индии, поэтому не случайно впоследствии он писал: «...я переживал каждую встречу с индийскими и китайскими мудрецами, как свидание со знакомцами, как возврат в родной дом». *** Уже с детских лет в сознании Гессе действуют две противо-положные духовные цели: христианская — возлюбить этот мир и брахманистская — освободиться от этого мира. *** «Глубочайшее, сокровеннейшее устремление моих инстинктов побуждало меня не довольствоваться тем, что называют "действительностью" и что временами казалось мне глупой выдумкой взрослых; я рано привык то с испугом, то с насмешкой отклонять эту действительность, и во мне горело желание околдовать ее, преобразить, вывести за ее собственные пределы» (Герман Гессе). От безумных мыслей и философской хандры молодой Герман освобождается в мастерской по изготовлению часов Генриха Перро. Не в этой ли мастерской, работая над часовыми механизмами, будущий писатель пришел к мысли Клейна и Сиддхартхи о том, что времени нет, что мы сами его создаем, когда измеряем целое своими инструментами? *** Однажды в разговоре с матерью, глубоко верующей в Бога, молодой Герман проклинает Христа. Он не может простить Христу своего одиночества, своей тоски, своих душевных и физических страданий. Но непрощение человека прощает Бог. Отсюда творческие интуиции великого писателя. *** Герман Гессе защищается от пиетизма отца и матери эстетическим атеизмом, а от эстетического атеизма — магическим символизмом. Писателю важно для творческого самоопределения сохранить духовную дистанцию даже по отношению к Господу Богу. *** «Если подумать, в чем заключается удовольствие и смысл жизни? Для меня они в том, чтобы двигаться вперед, стараться понять суть вещей, проникнуть в законы красоты» (Герман Гессе). *** В одном из своих первых масштабных произведений «Петер Каменцинд» Герман Гессе выступает как истинный христианский писатель, он возрождает средневековую мысль, средневековое миросозерцание: природа — глас Божий, мудрость Божья, запечатленная в горах, лесах, озерах, реках, но самое главное — в облаках. Писателя всю жизнь волновала, поражала «загадка нашего противоречивого, необузданного сердца», «могучее чудо духа, который освещает нашу короткую жизнь и силой познания возносит наше маленькое бытие на орбиту необходимого и вечного». *** Постигший христианскую мудрость с радостью взирает даже на смерть близкого человека. Вот мысли Петера Каменцинда перед умирающей матерью: «Я почти не чувствовал боли утраты, ибо был переполнен удивлением и благоговением, видя, как разрешается великая загадка и с легким содроганием замыкается кольцо жизни». *** Однако уже с юношеских лет писатель принимает в свое сердце не все христианство, но лишь его францисканский вариант, очень близкий к индийской мудрости. Гессе против догматики, ибо не любил ничего, что навязывается душе насильно. *** В «Петре Каменцинде» Гессе пытается воссоздать, возродить, развить средневековое миросозерцание святого Франциска Ассизского. Природа — Божественная книга, звуки природы — Божественный язык: «Понять этот темный и прекрасный первобытный язык означало бы заново обрести рай на земле». *** Основное назначение художественного творчества, считал писатель, в том, чтобы понять и выразить безмолвную природу. Вся бездонность звездных небес ожидает человеческого слова, доверяет ему в немой мольбе. Отсюда великое чувство ответственности писателя перед этим миром. Это очень христианские мысли, в них пока еще нет брахманистского отрицания, брахманистской погони за Абсолютным. *** Любовь, по мысли Гессе, существует не для того, чтобы делать нас счастливыми, но для того, чтобы показать нам, насколько мы сильны в христианских добродетелях страдания и терпения. *** В писателе действуют две духовные составляющие: «Во мне поднималось смутное влечение, оживало старое, навевающее грусть желание броситься в объятья Бога (христианская) и слить свою жизнь с бесконечностью времени и пространства (индуистская)». *** Уход из жизни — закономерный, вполне естественный акт христианской судьбы, его следует воспринимать так, как это сделал бы святой Франциск Ассизский: «Смерть — наша мудрая и добрая сестра, которая знает, когда ей явиться за нами, и которой мы должны довериться». *** По мысли раннего Гессе, мы — «дети космического целого». Все явления в этом мире — реки, моря, бури, облака — выступают символами и носителями нашей тоски, которая внушает нам «уверенность в праве на бессмертие». Отсюда символическое мировоззрение писателя, символический взгляд на бытие. Писатель редко говорит о Христе, но с удовольствием оживляет взгляды святого Франциска, дополняет их своими творческими интуициями, своими мистическими созерцаниями: «Я надеялся научить вас быть истинными братьями всему живому, вдохнуть в вас такую любовь, которая позволила бы вам не бояться страданий и даже смерти и, если они все же настигнут вас, отнестись к ним серьезно и по-братски, как к вашим близким родственникам». *** «Впитывать в себя весь ужас и всю святость смерти» — абсолютно христианская идея, невозможная в индийской мудрости. И все-таки Восток присутствует в каждой христианской мысли писателя, обрамляя ее, образуя ее бездонный фон. *** Первые сомнения в христианской культуре мы видим у писателя в романе «Под колесами». Церковные институты с их догматикой, с их образованием губят личность ребенка, не дают ему раскрыть свой внутренний мир. *** Вся мудрость Востока построена на том, чтобы уйти от страданий, избавиться от них. Гессе же на страдания смотрит по-христиански, со смирением: «Страдания, разочарования и тоска даются нам не для того, чтобы огорчать нас, обесценивать и лишать смысла нашу жизнь, а чтобы способствовать нашему созреванию и духовному преображению». *** Только то прекрасно, пишет Герман Гессе, что мимолетно («Кнульп»). Эта ницшеанская по происхождению мысль отменяет и западную «метафизику вечных идей», и восточную «метафизику иллюзорности сущего». *** Наивысшая точка в развитии францисканского мировоззрения достигается писателем в «Трех историях из жизни Кнульпа». В конце этого произведения Господь (в образе Христа) говорит нищему, бездомному бродяге, которого мучит чувство вины за то, что его жизнь прошла впустую: «Ты дитя Мое, брат Мой, ты частица Меня Самого, все, что ты испытал и выстрадал, я испытал вместе с тобой». *** С какого-то момента жизни писатель начинает искать утешение и в Евангелии, и в буддизме. Здесь нет толстовского эклектизма, здесь, скорее всего, мистическое рассеяние, мистическое размывание. *** Жуткий, страшный перелом в сознании писателя происходит во время Первой мировой войны. Рушится не просто христианский мир, гибнет христианский взгляд на бытие. Безликие коллективы уничтожают друг друга. Люди сбиваются в стадо, теряют лица, теряют индивидуальность. Писатель начинает поиск нового божества, способного примирить противоречия этой жизни. Таким богом на короткое время становится гностический творец мира Абраксас. *** Христианство, считает главный герой «Демиана», стремилось вытеснить из бытия «темный мир»: запретное, языческое, зверо-человеческое, демоническое. Это не просто мысль литературного персонажа. Скрываясь за ним, автор предлагает свою версию происходящих событий. Не в том ли причина страшной войны, что этот «темный мир», неосвещенный и проклятый, вырвался из подземелья? *** В «Демиане» ставится под сомнение не просто христианская доктрина, но сама мистическая суть христианства. Прощение не освобождает от греха, раскаяние невозможно. «Трещина», «надлом», полученные от зла, не зарастают полностью, но «в самой тайной глубине они продолжают жить и кровоточить». *** По мысли Гессе, не Бог открывается людям, но избранные создают «богов», пробиваясь на ощупь и наугад сквозь череду собственных бессознательных видений («Демиан»). *** В «Демиане» Гессе пишет о половинчатости христианства, исключающем темные стихии души. Христианство оказалось не способным их освятить и очеловечить. Бог известного гностика Василида Абраксас соединяет добро и зло, святость и грех, разум и безумие, он соединяет светлые и темные стихии бытия. Писатель дает возможность главному герою воздать этому богу хвалу, оставляя за собой духовную дистанцию для собственных сомнений. *** Демиан говорит Синклеру: «...следовало бы создать бога, который включал бы в себя и дьявола, бога, перед которым не нужно закрывать глаза, когда происходят самые естественные вещи на свете». Интересно, что сама повесть вышла под псевдонимом «Эмиль Синклер». Свое авторство Гессе скрыл даже от друзей, а издателю Фишеру объяснил, что произведение написано молодым автором, который смертельно болен и попросил своего друга опубликовать книгу. Бог есть Творец мира, а значит, и Творец дьявола. Но главный герой повести «Демиан» ищет бога, который бы был и богом, и дьяволом одновременно. Это не полнота, а соединение. Это не преодоление противоположностей, а механическое соединение противоположностей. Абраксас не снимает крайности, он их смешивает. *** Потрясающая мысль, высказанная в «Демиане»: от добра так же больно, как и от зла, от нравственности так же можно страдать и мучиться. Не потому ли писатель ищет такое Абсолютное, которое бы освободило его от нравственности? *** Поразительно, как глубоко Герман Гессе связан со средневековой теологией. Вот мысль, которую можно найти у Иоганна Скота Эриугены: «если бы внешний мир погиб, кто-то из нас сумел бы создать его заново, ибо гора и реки, дерево и лист, корень и цветок — все выстроенное в природе уже наперед выстроено в нас, ведет свое начало от души, чья суть — вечность». *** Бог не соединяет в себе добро и зло, как полагал Гессе. Бог стоит над добром и злом — мысль, за которую вел борьбу русский философ Лев Шестов. *** В 1919 году в мировоззрении писателя происходит великое преображение. Ему открывается «единство бытия», «тождество Бога миру», «иллюзорность времени». Он словно пробуждается от кошмарного сна. Появляется новый Герман Гессе — брахман, пророк и мудрец. *** «Все противоречия — это иллюзия: белое и черное — иллюзия, жизнь и смерть — иллюзия, зло и добро — иллюзия» («Последнее лето Клингзора»). *** Первую попытку изложить свое новое мировоззрение Гессе делает в рассказе «Клейн и Вагнер»: ничего, кроме Бога, нет, и значит, все есть Бог. Жизнь — его выдох, смерть — его вдох, добро — выдох, зло — вдох, истина — выдох, ложь — вдох. Главное — не сопротивляться этому, и тогда ты свободен. Следующий шаг — найти для этого мировоззрения исторические декорации. Индия подходила и по смыслу, и по содержанию. *** Человеческий ум, по мысли писателя, все разъединяет, все разрывает, все распределяет. Так возникают пространство и время, добро и зло, мир и война, страдание и блаженство. Необходимо освободить мышление от закона противоречия и мыслить бытие, используя лишь гносеологическую технологию тождества. Тогда все будет в одном. Именно это и есть абсолютная истина. *** В Абсолютном все оправдывается, все становится необходимым и целесообразным: «Все больное, все глупое, все злое становится своей противоположностью, если ты можешь распознать в нем Бога, добраться до его глубочайших корней, которые уходят гораздо дальше, чем горе и благо, чем добро и зло» («Клейн и Вагнер»). *** Гессе, являясь поэтом, а не теологом, не в силах удержать Бога в Боге. Он либо растворяет Бога в мире, либо растворяет мир в Боге: «Везде была красота, в любой куче отбросов на улице, везде было глубокое страдание, везде был Бог» («Клейн и Вагнер»). *** Чем вызван переход от гностического Абсолюта к Абсолюту брахманистскому? Брахман в виде Атмана уже находится в человеке, значит, истину искать не надо, она уже дана и снимает все философские вопросы, в единстве с ней человек становится богом. *** Повесть «Сиддхартха» — результат духовного «паломничества» к «индоевропейским корням», это новая упанишада, новое Евангелие, которое писатель предложил заблудившемуся в кромешной тьме европейскому человечеству. Через эту повесть оно должно духовно возродиться, обновиться и начать новый исторический путь. *** Сама техника мысли, предложенная в «Сиддхартхе», была отработана в «Клейне и Вагнере». В чем ее суть? В поглощении всеобъемлющим тождеством логических законов противоречия и исключенного третьего. Все едино, все противоположности в этом единстве сходятся и совпадают. Мысль тождественна безмолвию. Последняя истина — молчание. *** «Я чувствую, что там (в «Сиддхартхе») мне удалось сформулировать некий новый (индо-медитативный) для нашего времени способ мышления» (Герман Гессе). *** В Абсолютном все соединяется и гаснет: Бог и дьявол, вечность и время, добро и зло, святость и грех, рай и ад. Именно этим оно и соблазняет. Все цели достигнуты, все вопросы решены. Ничего нет, кроме радости самозабвения, кроме счастья забытья. *** Христианский Бог как Творец мира противостоит свободно совершаемому злу в мире. Брахманский Абсолют как источник мира включает в себя зло в качестве неизбежной собственной тени. Для Гессе ближе последний вариант, здесь снимается проблема виновности. *** Если времени нет, то как же возможна музыка? А ведь именно в музыке («Гертруда») Гессе искал спасение, забвение, освобождение, истину мира, откровение Бога. Получается, во имя тождества писатель отказывается от самого дорогого в своей жизни. Есть существенное различие между эмпирическим Я, которое у каждого индивидуально, от которого брахман должен освободиться, и Атманом, который у всех один, с которым брахман должен слиться. У Гессе это различие практически полностью исчезает: «Проникнуть туда, к Я, к самому себе, к Атману». *** Человеческое сознание соединяется с Атманом, Атман тождествен с Брахманом, Брахмана порождает этот мир. Получается сверхсущностное единство всего со всем. Именно это единство приводит писателя в восторг, ибо, с его точки зрения, разрешает все загадки, снимает все проблемы, отвечает на все вопросы. *** В христианском миросозерцании двойственность бытия (добро и зло, истина и ложь, прекрасное и безобразное) преодолевается в ходе длинного, трагического, сложного исторического процесса. В брахманизме двойственность снимается внутри личности через перестройку сознания, когда оно сливается с Абсолютным. *** Писатель прав, истина уже должна присутствовать в нас, иначе ее бы просто не было, иначе о ней бы вообще нельзя было помыслить. Но что же дальше? Европейский мыслитель предложил бы ее понять, то есть выразить в словах. Индийский мудрец предложил бы в мистическом акте с этой истиной слиться и раствориться в ней. Христос предлагает третий путь: реализовать истину в жизни, пронести ее через муки и страдания жизни. *** И в брахманизме, и в буддизме христианская любовь расценивалась бы как привязанность (раса), мешающая освобождению. *** Если все едино и тождественно, то вопрос тождествен ответу, загадка тождественна разгадке, поиск истины — истине, желание освобождения — осуществлению. Именно это соблазняет в брахманизме, именно на этот соблазн поддался писатель. *** Последняя истина Сиддхартхи: так как все едино и все в единстве, то все есть все. Этот камень есть одновременно и я, и ты, и Млечный Путь, и Будда, и Махавира, и ничто, и все, что угодно. Каждый есть одновременно он и весь мир в своей целостности. *** Из этой последней истины вытекает сверхморальное, сверхнравственное требование — ничему не сопротивляться, все принять с радостью и торжеством: добро и зло, истину и ложь, мир и войну, блаженство и муку. Гессе в «Сиддхартхе» отменяет двузначную логику Аристотеля: противоположность истины — другая истина, не ложь, не заблуждение, даже если это ложь и заблуждение. Закон противоречия — обман. Все тождественно всему. *** «Каждый ветерок, каждое облачко, каждая птица, каждая букашка — божественны и полны знания» («Сиддхартха»). *** Индивидуальные существа — это реки. Они сливаются с океаном Абсолютного и растворяются в нем. Поразительно, как писатель, с юношеских лет ценящий все индивидуальное и личностное, с этим соглашается, вернее... заставляет согласиться своего героя. *** Германа Гессе разрывает противоречие: христианская идея спасения личности и брахманская идея освобождения от личного в слиянии с Абсолютным. На протяжении всей повести Сиддхартха ищет тайну собственного Я, именно в ней видит смысл бытия. С христианской точки зрения это правильно. Но в конце повести его Я растворяется в безликом Абсолюте. Брахманская мудрость побеждает Христа. *** В брахманизме все поглощается Абсолютом, все тонет в Абсолюте что не Абсолют, то иллюзорно. Мое я — иллюзорно. Истинное Я во мне — это Я Абсолютного. Получается космическая тавтология или игра Бога с самим собой. *** «Убийство, кровь, мерзость — не подлинно существующие вещи, а оценки нашей терзающейся души» (Герман Гессе). *** Выражая свое мировоззрение библейским языком, Герман Гессе мог бы утверждать: мы всегда находились и находимся в раю, Бог не изгонял человека из рая, нас не искушал змий, Адам и Ева не срывали плодов с древа познания добра и зла, никакого греха перед Богом не было. История с ее бедами и лишениями — всего лишь сон. Все священно, все совершенно, все истинно, мы в Абсолютном, Абсолютное в нас. Опубликовано в литературном журнале "Лампа и дымоход", см. ссылку: http://www.ld-magazine.ru/index.php/kafedra/issledovaniya/515-german-gesse-i-brakhmanistskie-filosofemyabsolyutnosushchego-issledovanie
