Мерняева Анна, ученица 10А класса шк. №63. г.Пенза.

Мерняева Анна, ученица 10А класса шк. №63. г.Пенза.
Сказ о ягодке синеокой, художнике да заморском карандаше.
В городе Солнцеве жили Стирашин и Рисовашин. Рисовашин любил
рисовать, а Стирашин стереть всё хотел, потому что из всех цветов различал
только белое да чёрное. Рисовал Рисовашин, и каждый рисунок новыми
цветами наполнял, которые в полях да лесах подсматривал. Нарисует
картину Рисовашин, да повесит на забор, а люди подходят, любуются и
цветам новым удивляются. А как случалось такое, Стирашин рядом бродил,
зубами скрипел да думу думал, как бы стереть эти цвета новые. Подходил он
к Рисовашину, и картину передвинуть предлагал, чтобы место другой
освободить. А Рисовашин – простая душа – соглашался и разрешал.
Передвигал, передвигал Стирашин картину за картиной, а затем ночью
уносил по одной, да стирал дома в подвале. А Рисовашин новые картины
рисовал, не замечал дела подлые.
Взял как-то Рисовашин холст и краски да начал цвета выводить. А цвета как
заблестят-засияют! Смотрит Рисовашин на холст, смотрит, не насмотрится,
сам удивляется: «Где же я такие цвета подсмотрел?!» Стал вспоминать, и
получилось, что подсмотрел он такие цвета на ягодке синеокой, что на
болоте на кочке росла. «Вот так да, сколько ни бродил рядом, а только сейчас
такую красоту увидел!» - думает Рисовашин. Пошёл на болото, да и
нарисовал картину с ягодкой синеокой.
Повесил он картину на забор, а народ кругами ходит не по одному разу, со
всех сторон её рассматривает и новым цветам дивится. Так дивится, как
никогда доселе не дивился. Оттого добрый слух сначала окрест пошёл, а
потом и по всей Земле. Стали в Солнцево оттель-откель люди ездить, чтобы
на такие чУдные цвета полюбоваться. Сначала оттель-откель, потом оттудаоткуда, а потом и из тех-сех стран дальних заморских. И так это чёрно-белое
сердце Стирашина ранило, так корёжило, что, сверх своего злого умысла, он
целых десять картин с забора по ночам покрал, да постирал. А некоторые от
бессильной злобы аж дважды-трижды. Но не разранило, не раскорёжило
новое злодейство сердце Стирашина, хочется-тужится ему картину с
чУдными цветами заполучить, да в ночи над ней надругаться-настираться.
А по такому доброму слуху приехал как-то в Солнцево из дальнего заморья
граф-барон фон де Вексельблюм. Очень важный граф-барон и пятое лицо в
заморском государстве – хранитель королевских обязательств и
пропечатанный покровитель искусств. А поскольку он лицо само по себе
важное, да в силу разных дипломатий для государства нашего полезное, то
прислали с тем фон де Вексельблюмом из стольного города Верхние Завитки
целый штат прислуги разной, одних каретных дел мастеров штук шесть. А
поскольку нашего правильного языка тот фон де Вексельблюм не разумел,
ещё и толмача Спикина с барышней-практиканткой прислали.
Подскочила, значит, кавалькада лошаде й к забору на картину смотреть. По
такому случаю жандармерские, как обычно, чуть-чуть народ за Солнцево
отогнали. Всех отогнали, чтобы фон де Вексельблюму своим духом
перспективу с ракурсом не портили. Всех отогнали, да не Стирашина, тот со
своими злыми умыслами по канавам да репьям у забора прятался. Вышел из
кареты фон де Вексельблюм, подошёл к картине, потом от забора отходит –
перспективу-ракурс выбирает. Тут Спикин видит, что место самой удачной
перспективы-ракурса у фон де Вексельблюма не совсем удачное получается.
Вовремя успел с этого места Спикин реалии пасторальной жизни сапожком
отбросить, но на этом, слава богу, казусы наших реалий закончились.
Вышел на то правильное место фон де Вексельблюм, да как взовьётся от
того, какое диво увидел! «Етить-колотить! – по-свойному лопочет, – много я
картин с разными цветами видел, но такой никогда! Продай мне её, – аж,
заходится, – срочно! Никаких фунтов тайлеров не пожалею!». Спикин,
понятно, всё это переталмачивает на наш правильный язык, только «етитьколотить» для стенограммы пропускает.
На то Рисовашин – добрая душа – говорит фон де Вексельблюму
правильными словами. «Рад – де – я приезду Вашего Фондейчества в наши
края, а ещё пуще, что картина приглянулась. И с этой превеликой радостью
картину я Вам дарю, тем более что потом на болото схожу, да новую
нарисую».
А фон де Вексельблюм, как искусств истинный покровитель, Рисовашина
про болото да ягодку синеокую расспросил, подивился государства нашего
флоре, что на болотах да буераках цветы такие выбрасывает, наш талант в
обе щёки расцеловал и речью прощальной закончил. «Раз душа, – говорит, –
у тебя, мастер, такая широкая, то за твой подарок и тебя я одарю. Бери, –
говорит, – и владей чудо-чудным – пенсел Скрайбл! От души отрываю
пенсел тот, но для тебя не жалко. Теперь к какому цвету пенсел ни
поднесёшь, такой цвет пенсел и нарисует!» Закончил фон де Вексельблюм ту
речь, картину с забора Рисовашин снял, гостю дорогому из рук в руки
передал, а тот ему коробочку в виде домика даёт. И говорит совсем
последние слова. «Откроешь, мол, коробочку, там пенсел да инструкция в
виде пиктограмм – разберёшься». Сел затем фон де Вексельблюм в обнимку
с картиной в карету, «нооо» лошадям крикнул, Спикин перевёл, так и
ускакали.
Как услышал Стирашин про ягодку синеокую, так еле дотерпел из-под
репья да канавы не выскочить! Дотерпел, да и побежал где юзом, где пузом к
болоту тому. Прибежал, камыши давит, ягодку синеокую ищет. Нашёл
ягодку, схватил вместе с кочкой, да домой в подвал побежал. «Выпытаю у
этой ягодки, есть ли у неё сёстры-подружки, а потом съем», – бежит-думает.
Спрыгнул в подвал, ягодку беззащитную на пол бросил, уходя, свет
выключил и обомлел! Засветилась синеокая ягодка такими переливчатыми
цветами, что Стирашин первый раз цвета увидел! То ли колбочки, то ли
палочки у него в глазах этой люминесценцией пробило. Включил свет,
чёрно-белой стала синеокая ягодка у него в глазах, выключил – цветной да
переливчатой. И так ему захотелось ночную синеокую ягодку нарисовать,
что невмочь! Побежал в дом, стал в энциклопедиях рыться, чтобы они такое
чудо объяснили. Рассказали ему энциклопедии, что в темноте можно
светящимися красками рисовать, похватал Стирашин все кошельки да
карточки, что в доме лежали, и ну в магазин.
А наш Рисовашин в то время фон де Вексельблюму и практикантке
Спикина ручкой помахал, да на лавочку под березку с подарком присел.
Открывает коробочку в виде домика, а там действительно пенсел лежит –
карандаш волшебный по нашему. Стал Рисовашин тот пенсел туда-сюда
крутить, на кнопку нажимать. Тут заговорил пенсел заморским голосом:
«Гуд дей, – типа, – бон жур, гутен таг». До «бон жорно» дошёл, а Рисовашин
всё крутит его и крутит. Сознание начал пенсел терять, но, на счастье, понял,
какой язык правильный, да как закричит: «Прекрати, дурило, меня туда-сюда
крутить!» Так и заговорили. Рассказал пенсел Рисовашину, как устроен да
работает. Прислонишь его к любому цвету, он глазом своим – сенсором –
этот цвет срисует, тот рисунок начальнику – процессору – пошлёт, тот его
распознает, да запомнит. А как кто рисовать тем пенселом начнёт, то
начальник прикажет смешать голубые, сиреневые, жёлтые, чёрные да белые
чернила, что в флакончиках-картриджах у пенсела хранятся, чтобы
срисованный цвет в точности нарисовать можно было. И такой способный в
этом деле пенсел, что целых шестнадцать миллионов цветов и отцветков
срисовать может, а сто тысяч и без срисовывания помнит. Поспрашивал
Рисовашин какой такой процессор, какая палитра у пенсела, да и говорит:
«Айда, пенсел, ягодку синеокую рисовать!» А пенсел отвечает: «Айда, а то я
без дела залежался!»
Пошли они, попрыгали с косогора к болоту по дорожке дружно. Идут,
разные рисовальные истории друг дружке рассказывают весело. Подходят к
болоту, где ягодка синеокая на кочке жила, глядь, что такое?! Камыши сквозь
примяты, и ягодки синеокой нет! Бегают-прыгают Рисовашин с пенселом:
«Что, где, пошто?!» Остановили кружение, слышат, камыши шумят:
«Стиииии-раааа-шиииин…»
Понял Рисовашин, кто злодейство учинил, и побежал к дому Стирашина, а
пенсел за ним прыгает, не отстаёт. Прибежали-припрыгали они к дому
Стирашина, а дом тот закрыт. Туда-сюда, глядь, из подвала свет через щёлку
пробивается. Рисовашин глядь-поглядь в эту щёлку – маленькая щёлка,
ничего не видно. «Посмотри теперь ты, ты маленький, тебе сподручней», –
предлагает пенселу Рисовашин. Посмотрел в щёлку пенсел, точно – синеокая
ягодка на кочке в углу подвала томится, от жажды помирает! Расширил коекак щёлку Рисовашин, ладони и колени о камни в спешке кровавя, да помог
пенселу в подвал спуститься.
Подпрыгивает пенсел к ягодке синеокой, а та – никакая! «Кто ты?» –
пенселу сквозь силу молвит. Пенсел же, мол, так и так, друг я Рисовашина,
прибежали-припрыгали спасти тебя. А ягодка ему, слабеющим голосом,
излагает: «Нету, друзья мои, видно, не судьба – умираю я. Просьбу
последнюю, прошу, исполните. Оставьте хоть на картине красоту мою
синеокую». Пенсел к двери, воду искать, ягодку синеокую спасать. Тук-тук, а
дверь снаружи заперта! А ягодка снова: «Не трать время попусту, милый
друг. Исполни просьбу мою последнюю». Делать нечего, срисовал пенсел
цвета ягодки, назад через щёлку выбираться начал, а Рисовашин домой за
чистыми холстами побежал. Прибежал к вылезшему пенселу, и ну они
вдвоём ягодку синеокую рисовать! Рисуют-рисуют, нарисовали и глядят.
Встали столбом, глядят и унывают – нет на картине красоты ягодки
синеокой! Ягодка есть, а красоты нет!
Ягодка тем временем из узилища тихо вопрошает: «Ну что, друзья мои,
можно мне на красоту свою последний раз посмотреть?» Сдержали рыдание
Рисовашин с пенселом, и тихо плачут. Рисовашин слезами, а пенсел голубым
да чёрным. Знать не знают, куда красота делась, да как ягодку спасти.
Тут пенсел говорит: «Ты ведь ягодку под солнышком рисовал?». «Конечно
под солнышком», – сквозь слёзы Рисовашин отвечает. «Ну, так я ягодку не
под солнышком срисовывал, лампочка светом светила, а у того света не
солнышка спектр». Вона оно как, вот куда красота подевалась – не было у
лампочки цвета того, который красоту ягодки высвечивал!
И видят Рисовашин и пенсел сквозь слёзы и чернила, как Стирашин
вприпрыжку довольный к дому с сумой скачет. Схватили они Стирашина, и
давай его таскать-теребить: «Подлый-подлый ты злодей, быстро ягодку
синеокую на болото неси, а то экологов жандармерских кликнем!» Испугался
Стирашин экологов жандармерских, быстро в подвал за ягодкой, да на
болото! Опустили Рисовашин с пенселом ягодку на кочке в воду, открыла
синеокая свои глаза, посмотрела на Рисовашина с пенселом, улыбнулась и
молвила: «Благодарю вас безмерно, друзья мои!».
Обежал тут пенсел вокруг синеокой ягодки на кочке, и давай с
Рисовашиным новую картину рисовать! Глядь, вот она синеокая, вот она и её
красота!
Так весело всем и радостно стало! Только Стирашин по камышам ходит, да
ноет: «Прости меня, ягодка, прости меня, Рисовашин». Тут камыши на него
шуметь стали, а он им: «Простите меня, камыши». Не обращают на него
больше внимания ни синеокая ягодка, ни Рисовашин, ни камыши. А он:
«Простите меня, простите меня, простите…» Ладно, сердца у всех не
каменные – простили.
Теперь в Солнцеве два забора с картинами стали. Рисовашина забор, и
Стирашина забор. Рисовашин дневные картины рисует, а Стирашин ночные.
Разные они, картины эти, но красивые. Земля слухом полнится, что и о
картинах Стирашина окрест слух добрый пошёл. Пенсел говорит, что скоро
брат его в Солнцево приедет. С ночными чернилами.