Алешка Т. В. Лирическая героиня Беллы Ахмадулиной в

Т. В. Алешка (Минск)
ЛИРИЧЕСКАЯ ГЕРОИНЯ БЕЛЛЫ АХМАДУЛИНОЙ В
ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ПОСЛЕДНЕГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ
Среди написанного Б. Ахмадулиной в последнее десятилетие
преобладают стихотворные циклы: «Глубокий обморок» (1999), «Возле елки»
(1999), «Блаженство бытия» (2000), «Пациент» (2002), «Хвойная хвороба»
(2002). Композиционное единство каждого из циклов достигается, прежде
всего, с помощью единого лирического героя, хронологии, определенного
места действия, общих мотивов.
Сюжеты в большинстве из этих произведений очень схожи — это
нахождение лирической героини в больнице, ее размышления и чувства по
поводу жизни, смерти и творчества. Внутреннее бытие личности неразрывно
переплетено в них с событиями окружающего мира, культурой, судьбой
родины.
Основой творчества Ахмадулиной всегда была собственная жизнь,
каждое отдельное произведение являлось как бы частицей, фрагментом
единого целого, объединенного образом лирической героини. В «Глубоком
обмороке», «Блаженстве бытия», «Пациенте» и «Хвойной хворобе» много
общего, и они представляют собой своеобразную тетралогию. Это вполне
закономерно, так как Ахмадулина принадлежит к тем поэтам, чье творчество
строится на автобиографической основе, а в этих произведениях достаточно
подробно излагаются многие обстоятельства и присутствуют документальные
сведения о ее собственной жизни последних лет (воспоминания о детстве,
молодости, отношениях с родителями, семья, болезни, название больницы,
место жительства, домашний адрес и т.д.) Четко проставлены даты (и не
только под стихами, но и в стихах), повествователь и лирический герой
совпадают и предельно сближены их позиции.
В некоторых произведениях повествование ведется от первого лица, в
«Пациенте» в заглавие цикла вынесено имя лирического героя, о котором
говорится в третьем лице. Почему «герой», а не «лирическая героиня»?
Потому что – «пациент» это обобщенное название для всех и пациентов, и
пациенток больницы, или возможность хотя бы частично, смягчить прямое
лирическое высказывание, так как слишком откровенно обо всем сказано.
Каков же он, лирический герой сегодняшней Ахмадулиной? Это
человек зрелого возраста (чаще всего человек творческий, пишущий),
переживающий все его достоинства и недостатки, пациент больницы (он
«неприметен», «неосанист», «рассеян, незадачлив, бестолков», он «капризен и
сварлив», и все ему «неможется, неймется», иногда он бывает смешлив и
радуется жизни, ее дарам, он «палаты жилец» с кровоподтёками от капельниц,
«безымянный герой», он «молящийся грешник», «его под руку водят, и никнет
он к сестрам» [4, с. 3]). Как не похоже это на лирическую героиню
Ахмадулиной 1960-70-х годов, образ которой запечатлелся в сознании
читателей (красавицу, избранницу, причудницу). Она и сама упоминает об
этом: а «знавал его каждый, / кто почитывал книжки» [4, с. 3], но
…Насмешку над ним предрешили
те, кто делают ставку на здравый пробег.
Впереди – только Николоз Бараташвили,
не искавший ни славы, ни прочих побед [4, с. 8].
Да, «славы миновались заставы» [4, с. 14], и сан возвышен теперь только
больничной койкой, но не в этом печаль и тревога, ведь «тот, былой,
знаменитый <…> скушен и дик», а «этот, новый, улучшен судьбы поворотом»,
«чему-то учен» [4, с. 3] и
…его, как бы он ни слабел, ни болел,
не изымешь из этого места вселенной… [4, с. 4].
Убыток сил, осознание того, что ты «на вершине судьбы», т.е. близок к
её окончанию, побуждает по-другому глядеть на окружающее и на прошлое.
Горизонтальное положение на больничной койке привносит другие оттенки в
окружающий мир:
Как явь свежа! <…>
Как парус в бурю, занавеска дышит.
Штормит – должно быть, баллов пять иль шесть.
Прилежный неподвижный передвижник
Воспроизводит точно то, что есть [4, с. 4].
Может хватить и длины лестницы, «чтоб растянуть мгновенье бытия»
[4, с. 6]. Но жизненный опыт, возраст не дают утешения, не преподносят
готовые ответы, не прибавляют друзей, не раскрывают тайны творчества, а
длят все те же сомнения, оставляют в кругу безысходного одиночества,
заставляют все чаще думать о неизбежном конце и смысле собственного
существования. Вот так в одиночестве, вслушиваясь в свои внутренние голоса,
перебирая тот скарб, с которым бредет по жизни душа, не изменяя перу и
бумаге, существует лирическая героиня Ахмадулиной.
Несмотря на значительное отличие внешних, портретных
характеристик, лирическая героиня сохранила прежнее отношение к
жизненным ценностям. Главное для нее – творчество, любовь и дружба,
великосердие и забота о нуждающихся, дух смирения, преклонение перед
чужим талантом, приоритет сердца:
Он алчности не знал, имуществ не имел.Пусть по земле бредет —
опрятно пусторукий,склонившись по пути пред скорбною старухой, пусть
слушает наказ: миг бытия воспой [5, с. 15].
Изменилось отношение к жизни, которая теперь, после пережитых
болезней и реальной угрозы расставания с жизнью, воспринимается как
бесценный дар, каждое мгновение которого прекрасно независимо от
обстоятельств.
Но как же ослепительно светло
даруемое жизнью напоследок! [5, 13]
Неизменным презрением отмечено только то, то имеет отношение к
власти, корысти, расчету, лжи, презрению к культуре.
В позднем творчестве Ахмадулиной все более усиливается мотив
сострадания, единения с людьми в условиях разрушающегося социума:
«Жить – и виновной быть в убийствах, войнах, ссорах / всемирных» [7, с. 3].
И в больнице, чуть в стороне от жизни не удается жить только в своем
изолированном мире. Окружающее, наполненное не лучшими новостями,
врывается посредством телевизора в нашу жизнь. «Постылый вздор» реальной
жизни, ее пошлость, грязь, «раздор идей» окружают вне зависимости от
твоего местонахождения:
В больнице быть! Быть дале, чем больница!
Лишь бы опрятно быть вдали от них! [4, с. 10].
Многие переживания, окрашенные драматизмом, для лирической
героини связаны с внешним миром. «Сотрясенья земные» не оставляют
возможности забыть о бесконечных бедствиях, которые кровавы, будь то
падения небоскребов или падение самолета с детьми на борту, и «нет утешенья
в том, что их конец – в раю» [7, с. 5]. Но Ахмадулина при всем понимании
трагизма жизни, как и многие поэты ее поколения, все же верит в возможность
упорядочивания реальности, преодоления хаоса. Ее лирическая героиня
наполнена любовью к миру, надеждой на конечную гармонию:
Бел белый свет, мир не совсем жесток.
Дома упрочить зрителю хотелось
и всех обнять и возлюбить жильцов [4, с. 5].
Безумию окружающего мира противопоставляются индивидуальные
усилия поэта. Душевная работа автора направлена на познание окружающего
мира и себя в этом мире. И все обыденные сюжеты больничных поэм
Ахмадулиной говорят о тайне жизни ничуть не меньше, чем сложные и
возвышенные философские размышления.
Впрочем, окружающая действительность вызывает не только чувство
неприятия и отчуждения, но и сострадания, и восхищения. Мир по-прежнему
разнообразен и удивителен. Красота жизни напоминает и о конечности
существования. Так, вчера еще прекрасные, но сегодня увядшие цветы сирени
отправляются в «мусоросборник» и заставляют задуматься об участи всего
живого. Такая участь ожидает все, что смертно и тленно, а, следовательно, и
человеческое тело.
И вместе с тою, что была прекрасна,
он в пропасть опустил убыток сил [4, 4].
А силы убывают неизбежно, тают как горящая свеча: «в Крещенье – в
май он вторгнуться не чаял» [4, с. 5], но жизнь все еще длится, хотя и окружает
знаками неизбежности конца:
Ошибок нет в голландских натюрмортах:
цветок увядший означает смерть [4, с. 5].
Для поэзии Ахмадулиной характерно острое и неотступное
переживание, осознание смерти, конечности, распада. Ее частота обращения к
теме смерти, размышления о ней, проговаривание ситуации собственного
ухода – это, возможно, и попытки преодолеть страх перед смертью, через
поиск смысла, оправдывающий ее, или через благоговейный ужас перед
тайной смерти. Неповторимости мгновенья вечности равно только
единственно точное слово, и поэтому, пока лирическую героиню не покинул
творческий дар, она вправе рассчитывать на продление жизни. Для нее жизнь
– это возможность творить, «жизнь» и «лист» – синонимы, «сердцебиенья и
строки обрыв» [2, с. 11] будут одновременны, возможность высказывания
равна возможности существования.
Ахмадулина когда-то писала: «Мне трудно быть немолодой и знать, что
старой не бывать» [6, 1, с. 215] И еще: «Не плачьте обо мне – я проживу» [6, 1,
с. 177]. Она и проживает свою жизнь, вот только ее лирическая героиня
последнее время чувствует себя все более неуютно в мире, как не находит
себе места, мается человек, вернувшийся из больницы домой, где за время
отсутствия все стало почти чужим («На воле жить — тяжеле и больней» [4, с.
5]). Спасение лирическая героиня находит в культуре, в былой гармонии, как
бы проецирует себя в прошлое, в его культурное пространство. Старая
культура – это своего рода потерянный рай или утраченная родина, на которую
никогда не вернуться, но пока длится память о ней, она существует.
Культурные традиции, «словесности свет» очень важны для
Ахмадулиной, как основа формирования нравственности каждого человека.
Сокровища культуры и языка впитались душой до капли, вплоть до «родимой»
яти, которая не однажды вспомнится, появится в стихах Ахмадулиной, как
знак, как отличительная примета утерянной гармонии, разрушенных
представлений о благородстве, чести, человеческом достоинстве.
На родине моей я родину зову,
к ее былому льну неутолимым взором.
Там сорок сороков приветствуют зарю,
народ благочестив, и храм ещё не взорван [2, с. 20].
Прекрасно осознавая, насколько упрощен, нивелирован, даже
изуродован был язык (как и жизнь многих людей), Ахмадулина стремится
восстановить, восполнить несправедливо забытое, сберечь и защитить
ценности человеческой личности, взращенные культурой прошедших веков.
В противовес тем, кому «родимая речь <…> далече латыни» [6, 2, с. 263], она
сдает «нежности экзамен» Далю, для того, чтобы не иссякла «родимой речи
сласть» [3, с. 136], называет себя «скаредой словарных одиночеств» [2, с. 70],
и ее стихи наполнены необыкновенными, редкими словами, которые несут
культурный груз, окрашены личной эмоцией, и оттого неповторимы.
Она убеждена, что, несмотря на все притеснения, «некто есть», кто все
же памятлив, кто сберег подлинные драгоценности языкового, культурного
опыта, кто не позволил прерваться традиции. И пусть их жизнь тяжела и часто
они «бедствуют в чужом углу», пусть
Сносились телогрейки ватность
и матушкина медь креста.
Речей моих витиеватость
лишь при тебе всегда проста [4, с. 9].
Одним из центральных мотивов в произведениях Ахмадулиной
является и мотив одиночества как особого, многократно осмысленного
состояния. Но, страдая от одиночества, она и не желает лишних, ненужных
встреч, считая, что поэт обречен на одиночество, как условие творчества, как
путь к духовной истине, поэтому строит свою жизнь таким образом, «чтоб в
беззащитную посмертность / пытливо не проник Виталий Вульф» [4, с. 5].
Акценты давно смещены. Но как грустно озирать круг общения лирического
героя в «Хвойной хворобе»: кот, пес, ворона и изредка «владелец
Мастерской». Или читать в «Пациенте», что герой, совершив путешествие по
лестнице без лифта и попав не туда, увидев многое из того, что не
предполагалось в его размеренной больничной жизни, этой «вылазкой
десантной / Себя не утомил, а утолил» и «как же был он счастлив!» [4, с. 6]
Поневоле вспоминаются строки: «И нет никого, но приходится с каждым о том
говорить, чего знать им не надо» [6, 1, с. 235]. Вот нам читателям, может быть
и не надо знать всего, но с каждым из нас говорит автор как с единственным
доверенным лицом, хотя и утверждает, что «кто все это прочтет и прочтет ли
– ни разу / он не думал [4, с. 16].
В этом кромешном одиночестве протекают дни «пациента»,
«сочинителя», «живописателя цвета». Окружающие вещи наталкивают на
целый поток ассоциаций, размышлений, и вот начинаются игры с лифтом,
беседы с чайником, описания «талисмана одушевленного» – старинного
будильника. И раскручивается фантастически-метафорический сюжет. Так
дети, когда им не с кем играть, играют и разговаривают сами с собой и за себя,
и за воображаемого партнера. И тогда автор-повествователь говорит о
лирическом герое: «Он мне наскучил», «С меня довольно!», «Нет мочи!
Надоел!». Для творчества Ахмадулиной всегда была характерна игровая
установка, театрализация, но эта игра слишком уж грустна и протяженна, так
и хочется повторить за автором: «С меня довольно!». Останавливает «то ли
печальных уст смешливость, / то ль уст смеющихся печаль» [4, с. 9]. И
действительно, зачем все эти, утомляющие читателя измышления, сомнения в
своей разумности и творческой пригодности, «почему он не пишет, что рожь
колосится? Непосильную тянет зачем бечеву?» [4, с. 16]. Сочинитель не может
ответить: зачем? почему? Наверное, просто выбор сделан. А вечные упреки в
многословии, в растянутости стиха и бесформенности мысли, – что они
автору, если он сам себе строжайший критик, если озабочен тем, как «изгнать
измыслий произвол», если стих свой видит как «медлительный опус, что
непостижим» [4, с. 14], называет «пустым глаголом», издельем «разума
извилин и расщелин», который «так и хочется порвать», если опечален тем,
что «простая мысль ему не удавалась и прежде» [4, с. 4] и теперь. Если он
слышит «скрытный звук» и, пытается перевести его в «явный смысл»,
«тщится неописуемое описать» [4, с. 7]. Так и проходят дни, вернее ночи в
поисках «единственности точного слова», а «не умеешь – забрось свою кисть
и засни» [4, с. 7]. Конечно, «унять перо – вот истинная доблесть» [4, с. 7]. Это,
наверное, и проще всего, но, что делать тому, кто «в прок пагубы поверил»,
для кого всю жизнь «пера возглавил образ» [4, с. 7]? Может быть прежде, чем
«унять перо» все же попробовать воспеть? Наверное, каждый из критически
относящихся к себе поэтов предвидит, что его главные строки еще не
написаны, что они впереди и нужно работать, чтобы воплотить их в слова. Вот
поэт, он же Пациент, и работает:
Все же кашу он ест не совсем задарма:
то старательно рослые буквы выводит,
то листает ума своего закрома [4, с. 4].
Впрочем, мечты о том, чтобы «писать попроще» присутствуют
постоянно в стихах Ахмадулиной. Это важная тема спора ее органичного,
природного дара с ее нравственными, психологическими порывами. И,
наверное, для нее не сложно было бы писать просто, понятно, доступно, но вот
вопрос, было бы ли это лучше, смог ли бы автор выразить важный для него
смысл в таком стихе, идущем вразрез с его формировавшимся годами стилем?
И если поэт умеет сохранить свою странность, свой способ писать, свой
способ думать – это уже достоинство, это впечатляет.
Для лирической героини Ахмадулиной характерна высокая степень
рефлективности, требовательность к себе, к произносимому слову. Все это
вполне соответствует классической традиции, представлениям Ахмадулиной
о том, каким должен быть поэт. Здесь присутствует и романтический культ
художника
с
трагической
судьбой,
безбытная
духовность,
неприспособленность поэта к окружающей жизни (чего стоят только
описания Ахмадулиной об умении включать-выключать «шумный короб» –
телевизор и неумении пользоваться лифтом), чурающегося повседневной
житейской пошлости, сует, меркантильных расчетов, и обреченность на
одиночество, как непременное условие творчества. Вот только, пожалуй, не
судья и не пророк.
В поэтических циклах Ахмадулиной последнего десятилетия авторское
сознание сосредоточено в определенном кругу проблем и облечено
устойчивыми биографическими, психологическими и сюжетными чертами. Ее
лирическая героиня и носитель сознания, и объект изображения. Можно
говорить и о единстве личности, стоящей за текстом и воплощенной в самом
поэтическом сюжете.
__________________________________
1. Ахмадулина Б. Блаженство бытия / Б. Ахмадулина. – М., 2001.
2. Ахмадулина Б. Возле елки / Б. Ахмадулина. – СПб., 1999.
3. Ахмадулина Б. Нечаяние. – М., 2000.
4. Ахмадулина Б. Пациент / Б. Ахмадулина. // Знамя. 2002. №10.
5. Ахмадулина Б. Пуговица в китайской чашке / Б. Ахмадулина. – СПб., 2001.
6. Ахмадулина Б. Сочинения: В 3 т. / Б. Ахмадулина. – М., 1997.
7. Ахмадулина Б. Хвойная хвороба / Б. Ахмадулина // Знамя. 2003. №1.