Мария Коржавина Архетип Лилит в творчестве Х. Х. Эверса В
advertisement
Мария Коржавина Архетип Лилит в творчестве Х. Х. Эверса В западноевропейской культуре начала XX века была достаточно популярна еврейская мифология. Одним из персонажей этой мифологии является Лилит. Возникновение архетипа Лилит, демоницы, женщины-вампирши, связано с именем первой жены Адама. О Лилит ничего не говорится в Ветхом Завете, однако упоминания о ней можно встретить в Талмуде и в Каббале. Согласно легендам Каббалистической теории, Бог, сотворив Адама, сделал ему из глины жену и дал ей имя Лилит. Она поссорилась с Адамом, так как настаивала на равноправии и улетела, став матерью демонов. В этих же легендах говорится и о том, что именно Лилит в образе змеи уговорила Еву отведать запретный плод и зачать Каина, убийцу Авеля. С течением времени первоначальный образ Лилит претерпел трансформацию, поэтому мы не будем рассматривать все приключившиеся метаморфозы в описании Лилит, а представим ее обобщенный, универсальный, конечный образ. В результате этих изменений, Лилит стала восприниматься как дух ночи, вампир, поэтому ее образ прочно связан с полнолунием, Луной, а именно с ее оборотной, скрытой стороной, именуемой «Черная Луна». В каббалистической традиции она предстает в виде высокой молчаливой женщины с черными распущенными волосами и находит воплощение в зооморфных образах змеи, совы, летучей мыши, кошки, паука, хорька. В целом же, Лилит вполне соотносится с литературным образом коварной красавицы, которая вводит своих жертв в соблазн. В творчестве Ханса Хейнца Эверса (3 ноября 1871 – 12 июня 1943), немецкого писателя, женщина-вампирша занимает особое место. В выборе этого архетипа существует возможное «биографическое прочтение»: весной 1889 г. восемнадцатилетний Ханс влюбился в свою соседку, которую звали Лили. Эта любовь закончилась трагично для юноши уже осенью: Лили предала поклонника, тайно обвенчавшись с другим. Тоска по утраченному счастью длилась два года, а образ девушки нашел отражение во многих произведениях писателя. Но более очевидно, что на творчество Эверса оказали тексты его предшественников ‒ в первую очередь рассказ Теофиля Готье «Влюбленная покойница», 1834г.. Герой этого рассказа, молодой священник Ромуальд, влюбляется в покойницу. Она была «…так же очаровательна, а смерть, казалось, добавила ей еще кокетливости. Бледные щеки, менее розовые губы, резко выделяющаяся на белизне кожи бахрома длинных опущенных ресниц придавали ей выражение печальной невинности и скрытого страдания невыразимо соблазнительной силы; ее распущенные длинные волосы <…> скрывали обнаженные плечи; ее прекрасные руки, более чистые, более прозрачные, чем просфоры, были скрещены в положении набожного покоя и молчаливой молитвы, что смягчало слишком соблазнительную, даже в смерти, округлость и подобную слоновьей кости гладкость ее обнаженных рук, с которых не сняли жемчужных браслетов…» [Мариньи Ж]. Из приведенного отрывка видно, что «прекрасная покойница» и после смерти не теряет своего очарования. Ее коварство скрывается за благолепием и непорочностью. Автор усиливает контраст с помощью сравнения рук куртизанки с просфорой, отмечает их чистоту. Также важно подчеркнуть, что символика слоновой кости и жемчуга связаны в культуре с образом Девы Марии. Они указывают на непорочность Кларимонды, вводя главного героя и читателя в заблуждение. Кстати, само имя Кларимонда образовано от французских слов “сlair” («светлый, чистый, ясный») и “monde” («мир»). Вслед за Готье, Дж. Шеридан лэ Фаню воплотил этот образ в романе «Кармилла»,1872г.. Исходя из описания заглавной героини, мы можем отнести ее к интересующему нас архетипу: «…Улыбка ее смягчилась, стала вовсе не странной, на щеках показались ямочки и ласковым пониманием просияли глаза <…> Она была выше среднего роста, стройная и удивительно грациозная. Только уж очень томная ‒ чересчур томная, подчас даже вялая, хоть с виду вовсе не больная. Румяным и свежим было ее точеное личико, большие темные глаза сверкали; <…> длинные густые волосы, мягкие и шелковистые, темно-каштановые с золотистым отливом… Вырос такой длинный острый клык, сущее шило, игла…» [Лэ Фаню , 2010, с. 567 ‒ 579]. Архетип Лилит, реализованный в образе Кармиллы, неразрывно связан с большой черной кошкой, которая являлась жертвам во сне, и со змеей (ее укус по характеру следов похож на укус вампира): в комнате Кармиллы «за изножием кровати висел сумрачный гобелен ‒ Клеопатра с аспидом у груди…» [Лэ Фаню , 2010, с. 566]. Важную роль в тексте играет и луна. С ней связано появление Кармиллы: «…такая яркая луна возбуждает особую духовную активность. Она внушает сны, влияет на лунатиков и на чувствительных людей, излучает тончайшие жизненные флюиды. <…> ‒ Эта луна, эта ночь, ‒ сказала она, ‒ таинственно магнетична ‒ оглянитесь на замок, посмотрите, как серебристым светом мерцают и вспыхивают окна, будто невидимка засветил колдовские огни, приглашая нездешних гостей…» [Лэ Фаню , 2010, с. 556]. Ее ночные похождения, принимаемые остальными героями за лунатизм, каждый раз оборачиваются новой жертвой или кошмаром, но она не спешит убивать выбранных жертв, а затевает сложную и смертельную игру. Ее образ многогранен и противоречив: из вялой и томной леди она в мгновение ока становится хищной и кровожадной. В 1908 г. выходит рассказ Э. Эркмана и А. Шатриана «Невидимое око, или Гостиница трех повешенных». Персонаж этого рассказа больше всего отличается от остальных: «…я увидел маленькую старуху, со спиной, согнутой в полукруг, с подбородком клином, в платье, обтягивавшем бока, <…> и с кулаком, сжатым на груди <…> ее зелёные глазки, ее тонкий удлиненный нос, крупные разводы на ее шали, которой было, по крайней мере, сто лет, улыбка, связывавшая в бант ее щеки, и кружево ее чепца, спадавшее на ее брови…у нее маленькие, острые зубы, чудесной белизны; это ‒ неестественно в ее годы…» [Э. Эркман, А. Шатриан]. На первый взгляд, образ старухи никак нельзя встроить в ряд коварных красавиц из-за расхождений во внешности, но, обратившись к тексту, мы обнаружим в нем следующий фрагмент: «она чихнула и насмешливо проговорила сама себе: "Будьте здоровы, красавица, будьте здоровы!"» [Э. Эркман, А. Шатриан], из чего следует, что номинация все же состоялась. Кроме того, «маленькие, острые зубы, чудесной белизны» в сочетании с прозвищем «Летучая мышь» без сомнения указывают на хищность и ночную активность героини. Ей сопутствуют зооморфные образы куницы, хорька, змеи и паука, который ассоциативно связан с упоминаемой в рассказе прялкой. Теперь вернемся к Эверсу и подробно рассмотрим героинь его произведений, которых на наш взгляд можно отнести к архетипу Лилит. В небольшом рассказе «Белая девушка» заглавная героиня «молодая, едва развившаяся девушка, восхитительно незрелая, как чуть распустившаяся почка» [Эверс, 2000, с. 103] разрывает руками белого голубя, названного в этом же рассказе «святым голубем». Обратимся к описанию девушки: «Властная, не нуждающаяся ни в какой защите невинность ‒ и в то же время откровенное обещание, которое заставляло бодрствовать жгучие безграничные желания. Иссиня-черные волосы, разделенные посередине пробором, струились по вискам и ушам, чтобы сплестись сзади в тяжелый узел. Большие черные глаза смотрели прямо на присутствующих, но безучастно, не видя никого. Они, казалось, улыбались, так же, как и губы, ‒ странная бессознательная улыбка жесточайшей невинности. И лучистое белое тело сияло так сильно, что все Красное кругом, казалось, отступало» [Эверс, 2000, с. 103]. Нет сомнений в ее принадлежности к интересующему нас архетипу. В романе «Смерть барона фон Фриделя» барон сравнивает баронессу фон Фридель с крабами, встающими по ассоциации в один ряд с пауками: «Тут были крабы всевозможной величины: маленькие, не шире моего ногтя, а другие ‒ величиной с тарелку, были крабы-уроды, у которых одна клешня была совсем крошечная, а другая несоразмеримо большая, больше всего его тела; были тут также крабы, напоминавшие пауков, волосатые, с сильно выпуклыми глазами; были ядовитые, продолговатые крабы, словно громадные клопы <…> Эта женщина, я знаю, не что иное, как большой, отвратительный краб. Но неужели я превратился уже в падаль, которую она почуяла, которую она хочет выкопать и сожрать, обглодать добела все мои кости? О да ‒ она хочет моего мяса, чтобы самой жить» [Эверс, 2000, с. 396 – 397]. Внешность леди Синтии из рассказа «Богомолка» является божественным идеалом, похожа «…на Мадонну. У нее были отливающие золотом каштановые волосы, разделенные на прямой пробор, а все черты лица отличала изысканная пропорциональность. Глаза этой дамы казались мне аметистовыми морями, длинные узкие ладони отсвечивали почти прозрачной белизной, а горло, шея... о, все это скорее походило на неземное творение…» [Эверс, 2000, с. 508]. Рассказчик сравнивает женщину со змеей, съедающей самца после «любовных утех» и с самкой богомола, которая «…ухватывает своими ужасными клещами голову восседающего на ней любовника и начинает молча пожирать ее ‒ в самый разгар спаривания» [Эверс, 2000, с. 502] и резюмирует: «ни к чему все эти задушевные восторги самой распрекрасной красотки, которая может неожиданно предстать передо мной в образе змеи, паучихи или самки "богомола"» [Эверс, 2000, с. 503]. Анни, из которой Фриц Беккерс сделал мумию египетской невесты в одноименном рассказе ‒ воплощение Лилит, хотя и не самое яркое: «…Плечи, руки и голова были свободны, черные локоны вились над ее любом. Тонкие ногти маленьких рук были выкрашены <…> Глаза были закрыты, черные ресницы тщательно удлинены подрисовкой» [Эверс, 2000, с. 205]. Описание Эми Стенгоп, волшебницы и феи «Из дневника померанцевого дерева», практически ничем не отличается от предыдущих: «Черные волосы ниспадали с гладко причесанного темени и закручивались наверху в маленькую коронку, какую носили женщины, которых изображал Лука Кранах. Она была немного бледна. В ее глазах мерцал фиолетовый отблеск» [Эверс, 2000, с. 623 - 624]. Она сводит с ума своих поклонников, и они превращаются в деревья. Помимо этого в рассказ помещено стихотворение, в котором Эми сравнивается с Лилит: Когда дьявол женщиной явился, Когда Лилит Сплела в тяжелый черный узел кудри И окружила бледные черты Кудрявыми местами Боттичелли… <…> …Прекраснейшая дьяволица, Красавица Лилит… <…> …Та, которую люблю я, Обрамляет бледное лицо Перед зеркалом кудрей волнами…. [Эверс, 2000, с. 642 - 644]. А орхидеи, которым посвящено это стихотворение, сравниваются со змеями, одним из зооморфных образов Лилит: …Выползают, словно змеи, Орхидеи. Орхидеи ‒ адские цветы. Старая земля Родила их, сочетавшись браком С ядом змей [Эверс, 2000, с. 644]. Таким образом, еще одним символом роковой женщины-вампира в творчестве Эверса являются цветы орхидеи. Обратим внимание на то, как описывается Альрауне: «На лице слегка выделялись скулы, тонкие и бледные губы укрывали ряд мелких зубов. Волосы спадали пышными локонами, однако не рыжие, как у матери, а тяжелые, темно-каштановые. "Как у фрау Гонтрам",‒ подумал тайный советник <…> Да, ее глаза! Они широко раскрывались под дерзкими, тонкими черточками бровей, отделявшими узкий лоб, они смотрели холодно и насмешливо, но в то же время мягко и мечтательно. Травянисто-зеленые, жесткостальные, ‒ как у племянника его, Франка Брауна» [Эверс, 1995, с. 102]. Более подробного описания мы не найдем, но сравнение с фрау Гонтрам наделяет Альрауне ее чертами: «Она была высокого роста <…> Длинные каштановые волосы, небрежно зачесанные, растрепанные. Черные глаза казались огромными, широко-широко раскрытыми. В них сверкал какой-то странный жуткий огонек. Но высокий лоб подымался над впавшим узким носом, и бледные щеки туго натягивались на скулы. На них горели большие красные пятна <…> перед этой изможденной женщиной, тело которой напоминало скелет, и голова улыбалась, точно череп, которая уже несколько лет стояла одною ногою в гробу, ‒ перед нею он испытывал страх. Только неукротимая власть локонов, которые все еще росли, становились крепче и гуще, словно почву под ними удобряла сама смерть, ровные блестящие зубы, <…> глаза, огромные, без всякой надежды, бессердечные, почти не сознающие даже своего сверкающего жара…» [Эверс, 1995, с. 6 - 8]. Рассмотрим подробнее Кларимонду из рассказа «Паук»: «…Ее черные волосы завиваются волнами, и лицо у нее очень бледное. Нос у нее узкий и маленький, с подвижными ноздрями; губы также бледные; <…> ее маленькие зубы заострены, как у хищных животных. На веках лежат темные тени, но когда она их поднимает, то ее большие темные глаза сверкают <…> она всегда одета в черное платье с высоким воротом; оно все в больших лиловых крапинках. И всегда у нее на руках длинные черные перчатки, – должно быть, она боится, что ее руки испортятся от работы. Странное впечатление производят эти узкие черные пальчики, которые быстро-быстро перебирают нитки и вытягивают их, – совсем точно какое-то насекомое с длинными лапками…» [Эверс, 2000, с. 575 - 576]. Как и героиня Готье, Кларимонда Эверса скрывает свою хищность под маской целомудрия. Ее тихие, робкие улыбки и закрытые платья вводят героя в заблуждение. Мы уже говорили о христианской символике слоновой кости, из которой сделана прялка, но, возможно, Эверса интересовало именно то, что материалом является кость, в таком случае символика женской невинности оборачивается кровожадностью. Сама же прялка может быть интерпретирована не только как паучья сеть, на метафоре которой и построен рассказ, но может рассматриваться и как атрибут трех древнегреческих богинь судьбы Мойр, то есть можно предположить комбинирование мифологем, что характерно для модернистской мифопоэтики. Так же, как и Кармилла Ле Фаню, Кларимонда затевает со своей жертвой смертельную игру. Комментируя рассказ, сам Эверс говорил о том, что посвятил его Лилит: «Таким образом, это символическое произведение: вечная победа женщины» [Кугель]. Рассказ Э. Эркмана и А. Шатриана «Невидимое око, или Гостиница трех повешенных» 1908г. невероятно похож на рассказ Эверса «Паук», вышедший в том же году. По утверждениям Х. Х. Эверса, в его основу легла история некоего Франца Цавеля из Праги, которую тот рассказал писателю. Образ роковой, романтичной и загадочной женщины-вампирши оказался притягательным не только для писателей Европы, но и в России. Само имя «Кларимонда» обладает возможным «готическим» ореолом в литературе. Подтверждение этому мы можем найти не только в творчестве Т. Готье и Х. Х. Эверса, но и в раннем подражательно-символистском стихотворении Ю. Олеши «Кларимонда», которое в 1915 году опубликовала газета «Южный вестник». В тексте Олеши образ Кларимонды связан с луной. Через номинацию «лунофея» подчеркивается ее мистическое начало. Она возвышается над миром. Несколько раз подчеркивается чистота лирической героини: лучезарна, светла, Кларимонда – лунный свет. Хризолит, который считается оберегом от «злых сил», не спасает героя, не защищает его, а «зажимает, давит душу: грусть осталась, счастья нет!» Кларимонда, не смотря на свою чистоту, не дарит ему спокойствие. Герой остается наедине со своими страданиями, а Кларимонда растворяется в лунном свете. Доподлинно неизвестно, кто же оказал влияние на юного Олешу, но очевидно, что между «Влюбленной покойницей» Готье, «Пауком» Эверса и «Кларимондой» Олеши есть определенная связь. В 1913 году выходит фильм "Der Student von Prag: ein romantisches Drama" датчанина Д. Стеллана Рийе и немца Пауля Вегенера, снятый по сценарию Эверса, а затем переработанный в литературное произведение «Студент из Праги». Одна из героинь, цыганка Лидушка, обладает основными признаками архетипа: «Смоляные локоны обрамляли низкий лобик, на алых как кровь губах играла улыбка…» [Эверс], у нее «крепкие зубки», а на плечи она набрасывает «шаль с бахромой». «Спляши-ка, ведьмочка, спляши!» [Эверс] – так обращается к Лидушке один из персонажей. Таким образом, Эверс популяризирует образ роковой женщины и выводит его за рамки литературы. В заключение мы можем отметить, что архетип Лилит присутствует в целом ряде произведений Эверса и является ключевым в картине мира писателя, согласно которой за нежной, чистой и непорочной внешностью женщины скрываются коварство и хищность. Героини имеют общие черты: черные волосы, бледная кожа, большие глаза, тонкий нос, острые зубки. Ей сопутствуют зооморфные образы змеи, кошки, паука, краба, богомола и орхидеи. Жемчуг, слоновая кость, символика которых связана в культуре с образом Девы Марии, или прямое сравнение героини с Мадонной указывает на непорочность героини, вводя главного героя и читателя в заблуждение. В результате нашего исследования мы установили, что источником архетипических образов в творчестве Эверса послужили не только мифологические и эзотерические контексты, но и определенная литературная традиция. Архетип Лилит характерен для позднеромантической готики, а так же и для различных направлений рубежа веков. На наш взгляд, Эверсовскую версию архетипа можно рассматривать как экспрессионистскую, поскольку несовпадение между «явлением» и «сущностью» является «ведущей категорией эстетики экспрессионизма» [Борев 2002, с.343]. В свете данной работы, темой для дальнейшего исследования может послужить соотношение между индивидуальной мифопоэтикой Эверса и экспрессионизмом вообще. Список литературы: 1. Борев, Ю. Б. Эстетика: Учебник / Ю. Б. Борев ‒ М,: Высш. шк., 2002. ‒ 511с. 2. Кугель В. Безответственный. // Глава «Фильм «Пражский студент» Ханса Хайца Эверса» [Электронный ресурс]. URL: http://www.beth.ru/ewers/ew_in_mov.htm (дата обращения: 1.04.2011). 3. Курицын 2001 - Курицын В. О Г.Г.Эверсе [Электронный ресурс]. URL: http://www.ewers.ru/tip-ar-at-764/ (дата обращения: 1.04.2011). 4. Мариньи Ж. Дракула и вампиры. [Электронный ресурс]. URL: http://knigosite.ru/library/read/79285 (дата обращения: 19.09.2011). 5. Лэ Фаню Дж. Шеридан Английская повесть о вампирах. М.: Эксмо, 2010. - с. 546638. 6. Эверс Г. Г. «Паук». – СПб.: Кристалл, 2000. – 656 с. – (Б-ка мировой лит. Малая серия). 7. Эверс Г. Г. Альрауне. История одного живого существа. Роман / Пер. с нем. М. Кадиша. СПб. Инапресс, 1995. – 256 с. 8. Эверс «Студент из Праги» [Электронный ресурс]. URL: http://www.ewers.ru/tip-sbbook-3283/(дата обращения: 1.04.2011). 9. Эркман Э., Шатриан А [Электронный ресурс]. URL: http://az.lib.ru/e/erkmanshatrian/text_0030.shtml (дата обращения: 19.09.2011) 10. Южный Вестник - Одесса, 7 октября 1915, № 1
