Загрузить файл - Частная психоаналитическая практика.

Некоторые аспекты значения стадии зеркала для техники психоанализа.
(И повествует Персей, как) скалы,
Скрытые, смело пройдя с их страшным лесом трескучим,
К дому Горгон подступил; как видел везде на равнине
И на дорогах — людей и животных подобья, тех самых,
Что обратились в кремень, едва увидали Медузу;
Как он, однако, в щите, что на левой руке, отраженным
Медью впервые узрел ужасающий образ Медузы;
Тяжким как пользуясь сном, и её и гадюк охватившим,
Голову с шеи сорвал; и ещё — как Пегас быстрокрылый
С братом его родились из пролитой матерью крови.
(Овидий. «Метаморфозы», IV, 775—790).
Образ, обнаруженный в зеркале, объединяет в своей отчужденности всё пугающее
многообразие внутренних объектов и элементов. Всматриваясь в отражение, мы ожидаем
облегчение завершенным гештальтом, имаго, образом себя. Облегчение приносит
целостность, ограниченность и симметрия этого идеального я, обуздывающая
раздробленность, безграничность и ассиметричность расположения образов и интенций,
скрывающихся внутри. Как другой, как один из них, я-отчужденное является субъекту,
лишенному права на достоверность, окончательность, идентичность. Другой взрослый
укажет на отражение, скажет: "Это ты". Я повторю: "Это Я". Это я как его видит другой.
"Посмотри на себя!" императив Другого, укажет мне зону моего стыда, вины и
ответственности. Этот образ будет судим и оценен, именно он будет иметь социальное
значение. Я в зеркале будет покрываться славой и позором, будет соответствовать
предъявляемым требованиям, носить шрамы и медали, покрываться словами и символами,
означающими его ценность в символическом обмене. Именно его я захочу уничтожить,
разбив зеркало, и именно его я буду любить и гордиться. Гуляя по универмагу, подходя к
зеркальным витринам, его я буду наряжать и примерять украшения. Я живет в отражении.
В отражении Я сравнивается. Я за рулем автомобиля (той самой марки и модели). Я в
новом платье (из той самой коллекции). Я находит себя в отражении как другого. Я
отчуждается от субъекта и эксцентрично ему фактически. Не cogito ergo sum, не моя
собственная мысль, но признание Другого меня-как-другого, определяет моё единственно
достоверное существование и моё значение. Я могу думать о себе все что угодно, но
только я-как-другой могу мыслить о себе более менее достоверно, и только другой может
эту мысль подтвердить.
Значение этого открытия Лаканом колоссально. Сродни перевороту Коперника. Не Я
теперь мыслится центром психического мироздания, но Другой видится центром,
вырывающим Я из субъекта, отчуждающим субъект к идеальной структуре образа Я. Это
Я, в отличие от субъекта, наполнено значением и смыслом. В то время как субъект
оказывается пустым местом, местом потери, дыркой от бублика Я.
Это необходимое предисловие должно подготовить заинтересованного читателя к той
перспективе, что открывается для психоаналитической практики из сознания этого
переворота. Широко известны феномены идентификаций с персонажами кино. Образ на
экране приходит с той же стороны что и зеркальное отражение. Смотрящий фактически
сопереживает, соучаствует в зрелище. Зрители видят себя, побеждающими медузу
Горгону, наблюдая за действиями героя на экране также как и Персей, бьющийся с ней в
отражении своего щита. Если бы не этот щит, Персей обратился бы в камень, также как и
зрители убежали бы от прибывающего поезда, если бы не знали, что это только экран. Так
как образ Я и образ другого находятся в одном и том же зазеркалье они вполне заменяют
друг друга, смещаются в отношении своего означаемого (субъекта). Это Я-другой
побеждаю врагов, это Я-другой пользуюсь зубной пастой и испытываю счастье семейной
жизни, это Я-другой осуждаю терроризм и борюсь со всемирным потеплением на экране
TV. Этот же механизм лежит в основе идентификации с агрессором (родителями) и
практически вынужденным разделением с ним его желания. Но и этот же механизм может
стать опорой для психоаналитической практики.
Задача психоаналитика, из открывшейся перспективы, видится следующим образом (И
здесь необходимо указать на исключительную значимость психоаналитической этики.):
отразить в себе, и прежде всего в слове, вытесненное и невозможное анализанта как
приемлемую часть "собственного" я. То, что было в Оно анализанта должно стать частью
Я психоаналитика. И, если перенос выскажет психоаналитику содержание Оно, то место
психоаналитика, а именно место Другого, позволит анализанту принять разрешение
страдания как своё. Можно сказать иначе, используя психоаналитика как "зеркало",
анализант может отыскать в нем тот образ Я, который справляется с тревогой, сознает
значение и логику собственной истории, верит в успех, не отвергает, понимает
собственный симптом, принимает травму как она есть, безусловно принимает и любит
себя и т.д. И здесь важно чтобы психоаналитик был пуст, а не наполнен добродетелями и
достоинствами как добрый самаритянин. Психоаналитик исполняет свою функцию
настолько, насколько он может опустошить контейнер собственного присутствия, чтобы
наполниться бессознательным содержанием анализанта, осознать содержание этого
переноса и вернуть это содержание в разрешенном виде как интерпретацию.
Интерпретация настолько хороша насколько она: а) возвращает вытесненное анализанта
(а не аналитика) б) приемлема для психоаналитика (этична и эстетична) в) реализуется в
подходящий момент г) реализуется из позиции Другого, из места Истины.
Я обращаю ваше внимание, что хорошая интерпретация, на мой взгляд, всегда является
"насилием" (также как и реальность является "насилием" в отношении иллюзии, а истина
в отношении лжи) в отношении Я анализанта, т.е. преодолевает сопротивление. Если
анализант доволен интерпретацией и согласен с ней, это точно мимо цели. Если анализант
испытывает стыд и вину, не находит себе места, и категорически отрицает, вероятно,
интерпретация удачна. Анализанты всегда защищают свои симптомы. Стоит ли говорить,
что лучшей интерпретацией зачастую оказывается молчание или повторение сказанного.