Коллинз Р. Современная технология и геополитика
advertisement
АЛЬМАНАХ «ВРЕМЯ МИРА» Время мира, вып. 3, 2003, с.234–253 Рэндалл Коллинз СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА* Большинство геополитических теорий были получены на основе изучения истории аграрных или ранних индустриальных государств. Однако в последние годы появились утверждения о том, что современные технологии полностью изменили принципы ведения военных действий и, тем самым, геополитические отношения между государствами. Двигатель внутреннего сгорания, самолет, ракета — все это значительно расширило радиус действия военной техники и увеличило скорость передвижений и нападения; благодаря электронным средствам глобальные коммуникации стали практически мгновенными. Следует ли отсюда, что мы живем в эпоху с совершенно новыми геополитическими правилами, в которой прежние принципы геополитического объяснения оказываются устаревшими? На этом сильно настаивают представители одного из крупных направлений современной мысли. Андрески подчеркивает, что революция в транспорте и в средствах связи уже обрекла национальные государства на гибель, сделала их анахронизмом [Andreski, 1968]. Геополитика множества государств, характеризовавшая мир до сих пор, уже не адекватна современной ситуации. Теперь наиболее могущественные государства могут наносить боевые удары за минимальное время в любую точку земного шара. В этих обстоятельствах мировая империя не просто возможна, но и неизбежна (если не произойдет тотального разрушения). Дело не только в том, что современная технология приводит к реальной возможности создать такую империю путем завоевания, но и в том, что скорости современных средств транспорта и связи дают возможность управлять империей подобного масштаба. Другие аналитики отметили также, что объединенная мировая империя не только возможна, но и вполне вероятна в будущем; Валлерстайну и его коллегам это представлялось кульминацией долговременных тенденций (трендов) развития капиталистической мировой экономики [Research Working Group, 1979]. При таком взгляде подразумевается, что геополитические принципы, ранее применявшиеся к отдельным геополитическим «сценам», теперь должны быть заменены. Их место занимают экономическая динамика, охватывающая всю мировую систему, либо как альтернатива — различные стратегии ядерной войны. Во втором варианте предполагаются возможности, весьма отличные от устаревшего расширения за счет победоносной войны с использованием обычного вооружения. В любом случае мы оказываемся в совершенно новой геополитической эпохе. *7-я глава книги: Collins, Randall. Weberian Sociological Theory. Cambridge Univ. Press, 1986. P. 167–185. РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ С другой стороны, можно утверждать отсутствие настолько существенных изменений, что они заставили бы пересматривать действенность геополитических принципов для современного периода. Такова позиция, которую я буду отстаивать в данной работе. Принципы классической геополитики были получены на основе обобщения данных истории аграрных и ранних индустриальных государств, начиная от империй Древнего Китая, Среднего Востока и Средиземноморья и кончая XIX в. Сводка таких теоретических положений и их расширение приведены в более ранней публикации [Collins, 1978]. Хотя в этом материале не учитываются технологические возможности военных действий XX в., я буду утверждать, что более пристальный взгляд на современную войну показывает применимость к настоящей эпохе тех же принципов, которые были получены для прошлых периодов. Некоторые из этих главных принципов таковы: 1. Преимущество территориального ресурса. При прочих равных факторах богатые и более населенные государства побеждают бедные и меньшие по размеру государства. Таким образом, в течение длительных периодов времени первые имеют тенденцию к расширению, а последние — к сокращению занимаемой территории. 2. Преимущество окраинности и королларии. Географическое местоположение государств по отношению друг к другу, вне зависимости от их богатства и величины населения, также влияет на их шансы выиграть в войне и следовательно на возможности долговременного расширения или сокращения территории. (A) Государства, находящиеся на периферии по отношению к остальным («окраинные» — “marchland” — государства по терминологии Макнила [McNeill, 1963]), обладают преимуществом перед теми, у которых потенциальные противники имеются более чем по одной границе. Принцип окраинности особенно значим для последующего ряда процессов. Сюда относится (B) склонность «внутренних» (срединных, центральных) государств, оказавшихся между несколькими окраинными, к дроблению (фрагментации) в течение длительного периода времени и (C) периодическое упрощение геополитической конфигурации, происходящее в те моменты, когда окраинным государствам удается захватить все внутренние территории ойкумены. Последняя ситуация, как я предположил, приводит к (D) критической поворотной точке, для которой характерны «решающие» (“showdown”) войны с максимальной военной жестокостью, результатом чего либо становится появление локальных империй, либо происходит новое дробление. 3. Чрезмерное (сверх)расширение и дезинтеграция. Связанные с вышеуказанными обстоятельствами географические факторы приводят государства к возможности быстрой потери территории и распаду. Режимы переживают такого рода кризисы изза военных поражений и/или экономических напряжений, возникающих вследствие попыток господствовать на территориях, слишком отдаленных от исходной ресурсной основы (home base). Как я предложил считать, суть такого геополитического сверхрасширения государства состоит в трудности военного удержания территорий, отстоящих более чем на один этногеографический слой от политического центра государства. Данный принцип может иметь существенное значение для социологии революции, поскольку военная дезинтеграция является решающим условием для революции [Collins, 1975, p. 391; Skocpol, 1979]. Если это верно, то геополитическое сверхрасширение представляет собой ключевое условие, предваряющее революцию. 235 СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА Все эти принципы, как оказывается, ставятся под вопрос технологиями XX в. Преимущество территориального ресурса (1) потеряло бы значение в случае установления единой мировой империи. Принцип окраинности и королларии из него (2), а также принцип военного сверхрасширения (3), видимо, должны быть поставлены под вопрос из-за новой технологии еще до установления мировой империи. Дело в том, что современные морские и воздушные силы поставили все страны в ситуацию прямого контакта. Уже эпоха парусных судов сделала, например, Англию в военном отношении смежной с Южной Африкой и Индией, позволила Испании распространить свою империю от Аргентины до Филиппин. Появление современных военновоздушных сил создает впечатление, что даже внутренние континентальные государства становятся доступными в военном отношении для любого внешнего противника, собирающегося напасть на них. Межконтинентальные баллистические ракеты (МБР) могут быть запущены практически из любого места и нацелены на какую угодно точку планеты. Любая страна, у которой есть аэродром, может быть завоевана с воздуха, примерами чему могут служить высадки советских войск в Афганистане и Эфиопии или кубинских войск в Анголе. Кажется, что возможности современных морских и воздушных сил устранили все позиционные преимущества на современной мировой шахматной доске. Уже никакая страна не может радоваться преимуществу отсутствия в своем тылу потенциальных противников. Каждая страна, вне зависимости от расстояния, является потенциальным противником любой другой страны. Больше нет никаких окраинных государств. Теперь уже нельзя утверждать, что окраинные государства будут расширяться. За отменой данного геополитического принципа последует то, что другие вытекающие из него принципы, такие как тенденция срединных государств к дроблению, наличие поворотных точек в военной истории, уже не смогут считаться верными. Сходным образом, теперь уже нельзя будет характеризовать любое военное продвижение как сверхрасширение, вне зависимости от его протяженности; следовательно, военные напряжения, ведущие к распаду государств, будто бы также не действуют. В последующем изложении я попытаюсь показать, что данная критика беспочвенна. Прежде всего я покажу, что территория государств не растет в развитую индустриальную эпоху, что последствия влияния современных военных технологий вовсе не заставляют нас ожидать установления империй более крупных, чем уже существовавшие. Появление объединенной мировой империи крайне маловероятно даже в самой отдаленной перспективе, и есть все основания предполагать, что в бесконечном будущем сохранится множественность состязающихся между собою государств. Свидетельства, подтверждающие этот тезис приведены в части I. Далее я рассмотрю две формы военной силы, которые, как кажется, представляют собой наиболее серьезный вызов геополитическим принципам, основанным на географическом расположении. Таковы военно-морские и военно-воздушные силы, которые мы рассмотрим в частях II и III. Мой вывод будет состоять в следующем: вместо того, чтобы служить опровержением классических геополитических правил, основанных на анализе местоположения стран, характеристики данных двух типов военных сил и военных действий еще в большой мере зависят от тех же принципов, которые обусловливают ход обычных сухопутных военных действий. 236 РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ I. Размер современных и традиционных государств В течение последних 150 лет скорость транспортировки чрезвычайно возросла. В средние века армии были ограничены скоростью пеших переходов (в среднем 10 миль* в день и до 40 миль в день в случаях особой срочности или опасности), скоростью кавалерии и судов. Теперь поезда и грузовики по удобным трассам в день могут преодолевать по 1000 миль и даже более. Современные корабли способны проходить 500 миль в день, а реактивная авиация — преодолевать 12 000 миль. Если бы существование государства было обусловлено возможностью перемещать войска для подавления внутренних восстаний или для отражения внешних вторжений, то, без сомнения, современное государство могло бы иметь громадную территорию с гораздо большей легкостью, чем доиндустриальное государство. Когда в 1500-е гг. Оттоманская империя вела свои ежегодные кампании на Балканах, радиус эффективных действий составлял примерно 900 миль — то расстояние, которое могла пройти маршем армия от своей исходной базы за три месяца с тем, чтобы успеть вернуться домой для зимовки [McNeill, 1964]. Таким и было расстояние от Константинополя до Вены — крайней точки распространения оттоманской угрозы. Современная механизированная армия могла бы преодолеть это расстояние, вероятно, за день или два. Если бы все дело заключалось лишь в транспортировке, то не было бы никаких препятствий для появления империи, простиравшейся по всему евразийскому континенту от Владивостока до Гибралтара. Легко можно было бы себе представить и империю в масштабе всего земного шара, в которой каждая точка была бы доступна из любой другой точки по воздуху за 24 часа и по морю за несколько недель. Однако этого до сих пор не произошло, и не похоже, что такое случится в будущем. Дело в том, что размер государств является вопросом не только внутренней транспортировки, но также внешнего противостояния и относительных затрат. Самые быстрые и покрывающие наибольшие расстояния военные продвижения современности сильно отличаются по скорости от беспрепятственных путешествий посредством того или иного моторизированного транспорта. В начале 1940-х гг. немецкая армия фон Манштейна продвигалась в России со скоростью 40 миль в день в течение 5 дней подряд; это было весьма быстрым продвижением, которое привело к тому, что армия намного обогнала обеспечивающие службы и была вынуждена остановиться и ждать, пока они ее не догонят. В 1944 г. армия под руководством американского генерала Паттона прошла 200 миль за 12 дней, в среднем по 17 миль в день, что стало одним из самых внушительных продвижений в военной истории [Van Creveld, 1977, p. 159, 217]. Был сделан вывод, что несмотря на моторизацию «скорость стратегических маршей существенно не выросла» в современной войне по сравнению с войнами домоторизированной эпохи [Ibid, p. 279]. Кроме того, в течение Нового времени и современности технология постоянно дорожала. Даже в классические времена дальняя кампания с участием пехоты была дороже, чем ближняя, поскольку каждый день марша означал прибавление суточной стоимости продовольствия, которое должно было перевозиться вместе с армией, а также продовольствия для самих людей и животных, его доставлявших. Везде, где было возможно, традиционные армии пытались снизить остроту данной проблемы * 1 сухопутная миля в США = 1,609 км. — Примеч. пер. 237 СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА путем добычи продовольствия и фуража у местного населения [Ibid, p. 5–108]. Это означало, что армия истощала местные источники обеспечения и должна была продолжать движение для своего прокорма. Когда армия проходила через опустошенную территорию или была связана продолжительной осадой, такой метод пропитания уже не мог использоваться и протяженность линий обеспечения задавала жесткое ограничение военной экспансии. Сегодня проблема логистики (материально-технического снабжения, доставки грузов) стала гораздо острее. Традиционные армии обычно были малы, порядка 5– 25 тыс. чел. в 1400-х гг. н. э., или 60–100 тыс. чел. в 1600-е и 1700-е гг. [Keegan, 1976, p. 88; Van Creveld, 1977, p. 34, 38]. В XX в. армии стали гораздо крупнее. Армии, сражавшиеся в Первую мировую войну, составляли приблизительно от 500 тыс. до 1 млн чел.; немецкое вторжение в Россию во Второй мировой войне было начато армией численностью 3 500 000 солдат [Keegan, 1976, p. 271; Van Creveld, 1977, p. 149]. Это уже делало невозможным добычу продовольствия на месте, поэтому современные армии стали абсолютно зависимы от линий обеспечения, связывающих их с исходными ресурсными базами. Существенными являются и последствия этой логистической проблемы. Грузовики, танки и поддержка дорожной системы «съедают» свои дневные порции «питания» в виде горючего и запасных частей. Самые современные тяжелые танки сжигают 2 галлона бензина за милю*. Наибольшая доля в современной логистике приходится на обеспечение военного снаряжения (амуниции). Еще во Франко-Прусской войне 1870 г. амуниция составляла менее чем 1% общего обеспечения, притом что большая часть остального обоза состояла из продовольствия. Во Второй мировой войне эта пропорция стала обратной, так что доля общего обеспечения равнялась 8–12%, а остальное — военное снаряжение [Van Creveld, 1977, p. 233]. В 1600-х гг. для каждой пушки нужно было 100 ядер на всю кампанию; даже через два столетия пехотинец мог сделать не более чем семь выстрелов за всю войну [Van Creveld, 1977, p. 35, 81]. Для сравнения: за одну только битву в период Первой мировой войны было сделано три миллиона артиллерийских выстрелов. Такая тенденция роста массовых затрат на военное снаряжение продолжалась и далее; современные пехотинцы вооружены почти исключительно автоматическим оружием, стреляющим со скоростью до 800 выстрелов в минуту [Keegan, 1976, p. 213, 307]. Современная армия может израсходовать за несколько недель такой же объем боеприпасов, какого хватило бы армиям прошлого на годы боевых действий. Таким образом, хотя скорость движения обоза современной армии гораздо выше, чем, например, предположительная скорость обоза римских легионов, этот эффект полностью нивелируется тем, что объемы перевозок возросли до громадных размеров. Тогда как древняя армия была почти полностью составлена из боевых войск, в современной армии 90% личного состава не являются собственно бойцами. За фронтом движется огромная вспомогательная часть армии, включающая плотную сеть штабов, полевых складов, медицинских служб, авторезерва, станций снабжения, центров связи и ремонтных служб [Keegan, 1977, p. 293–294]. Движущийся фронт напоминает больше всего огромную дорожную пробку. Дальние войсковые передвижения стали дороже, чем когда-либо. Например, затраты на соВ США 1 галлон для жидкостей = 3,78543 дм3, 1 сухопутная миля = 1,609 км; соответственно, расход горючего составляет примерно 4,7 литра за 1 км. — Примеч. пер. * 238 РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ держание полумиллионного соединения американских войск во Вьетнаме составляли 40 млн долларов в год [Collins and Cordesman, 1978, p. 14] — экономические расходы, указывающие на трудность защиты даже квазиимперии при таких расстояниях. При указанных затруднениях, связанных с дальними военными операциями, уже не следует удивляться тому, что за последние 2 000 лет максимальный размер государств не изменился. Уже во времена Римской империи и китайской династии Хань крупнейшие государства контролировали по нескольку миллионов квадратных миль. [Taagapera, 1979; Lenski, 1966]. Сегодня масштаб остается примерно таким же. Крупнейшие государства современного мира — Канада, Китай, Соединенные Штаты, Бразилия и Австралия — занимают примерно 3–4 млн квадратных миль каждое (7– 11 млн км2), тогда как остальные страны существенно меньше по размеру территории. Есть одно исключение — сегодняшний СССР, занимающий 8,6 млн квадратных миль (22,4 млн км2). Около 2/3 этой территории — это почти пустующие земли Сибири. Кроме того, данные территории были присоединены к Российской империи* в 1500-х и 1600-х гг., задолго до появления железных дорог и прочих преимуществ индустриальной эпохи [McEvedy, 1971, p. 16, 48, 61]. Россия могла присоединить Сибирь просто потому, что это позволяла тогдашняя геополитическая ситуация: больше ни одно государство не было ни заинтересовано, ни способно расшириться за счет Сибири. Сходным образом Канада является огромным государством, поскольку значительная часть ее территории представляет собой пустующие приполярные районы при отсутствии военных претендентов на них. Крупнейшие государства доиндустриальной эпохи — царская Россия, Монгольская империя, Китай при основных китайских династиях, Испанская империя — почти так же велики по размерам, как и крупнейшие государства наших дней. Эти доиндустриальные государства были намного крупнее, чем современные государства среднего размера. Франция, границы которой весьма мало изменились за последние 400 лет [McEvedy, 1971, p. 26, 80], при площади в 210 тыс. кв. миль (551 тыс. км2) является сегодня крупнейшим государством в Европе. Маленькая Швейцария (16 тыс. кв. миль — 41,3 тыс. км2) сохраняла свою независимость почти непрерывно со средневековья [Ibid, p. 26, 30] и по всем признакам не потеряет ее и в обозримом будущем. Короче говоря, в период Нового времени и современности отсутствует историческая тенденция к <территориальному> росту государств. Нет никаких оснований ожидать, что когда-либо появится империя, подчиняющая себе весь земной шар. По тем же причинам в последующих столетиях будут существовать довольно много средних и малых государств, а также несколько крупных. Сама технология современных военных действий и транспортировки, которая, на первый взгляд, делает возможным появление мировой империи, в реальности несет с собой такой тяжкий груз логистики, который ограничивает сферу операций с помощью этой технологии. Данная Автор здесь и далее использует не традиционные исторические названия, а термины, указывающие на геополитическую суть явления. Поэтому Российской империей оказываются и царство Ивана Грозного, первых Романовых (объединение многих ранее самостоятельных народов и территорий с помощью военной силы), и Варшавский блок 1950-х––1980-х гг. (вся территория, которая контролировалась советскими войсками). — Примеч. пер. * 239 СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА ситуация аналогична существованию пределов эффективной деятельности крупной деловой организации в условиях технической сложности и географической рассредоточенности. Такие организации должны были смещаться к структуре состоящей из самостоятельных подразделений, удаляясь от централизованной структуры [Chandler, 1962]. Военно-политический аналог подобной децентрализации — это множественность государств. В условиях такой множественности должны продолжать действовать традиционные геополитические отношения. II. Уязвимость военно-морских сил Обратимся теперь к следующему вопросу: действительно ли сохраняются геополитические принципы, основанные на анализе месторасположения стран, при применении их к другим формам дальней транспортировки. Предполагается, что все государства, разделенные водными пространствами, являются смежными в военном отношении и, таким образом, любое преимущество или паттерн взаимодействия, связанные с относительным географическим местоположением, могут быть преодолены. Военно-воздушные силы — пример a fortiory (тем более сильный) такой взаимной военной доступности. Военно-морские силы являются особенно интересным случаем для проверки, поскольку они существуют уже несколько тысячелетий и для анализа соответствующих паттернов имеется достаточное количество исторических свидетельств. Во всей мировой истории существовало относительно немного морских империй в сравнении с количеством государств, возникших в результате сухопутных завоеваний. Особенно это верно для Востока. Ни одной значительной морской империи не обнаруживается в истории Индии, Китая, Кореи или Юго-Восточной Азии. Япония завоевала Корею и Манчжурию после 1885 г., а также в течение короткого времени (1930–40-е гг.) удерживала большую часть Китая, Юго-Восточной Азии и Океании. Многие из древнегреческих и финикийских городов-государств основывали колонии в Средиземном и Черном морях, но были не способны контролировать их как свои заморские владения. Единственной крупной морской империей античности являлась Афинская, в середине 400-х гг. до н. э. контролировавшая сбор дани в Эгейском море. Рим использовал средиземноморские пути сообщения как средства обеспечения, но римские завоевания были совершены в основном сухопутными силами. В 800– 1000-х гг. н. э. скандинавские морские воители завоевали Англию, Нормандию и Сицилию, но за исключением краткого периода датского морского господства, такие завоевания представляли собой скорее переселение на новые территории, чем образование империй, владевших многими землями. Англия удерживала значительную часть Франции в 1135–1200-х гг. и вновь в 1350–1400-х гг., а также сделала третью, но в конечном счете неудачную попытку завоевания в 1415–1440-х гг. С 1200-х по 1700-е гг. Венеция владела Критом и контролировала различные укрепленные посты в Эгейском бассейне. В 1400–1700-х гг. Испании принадлежала Сицилия, в 1500–1700-х — Южная и Северная Италией, в 1550–1820-х — значительная часть Северной и Южной Америки, в 1565–1900-е гг. — Филиппины. Португалия с 1500-х гг. по 1820 г. удерживала Бразилию и в 1500–1600-х гг. — множество торговых городов по побережьям Африки, Южной и Восточной Азии. В начале 1600-х гг. Нидерланды захватили некоторые из этих прибрежных опорных пунктов, а с конца 1800-х и до 1940 г. расширили свои владения на всю Индонезию. Франция в 1600–1760-х гг. владела Кана- 240 РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ дой, с 1870-х примерно по 1960 г. — некоторыми частями Африки, а с 1880-х по 1940 г. — Индокитаем. Англия в 1620–1780-х гг. удерживала североамериканские колонии, в 1760–1930-х гг. — Канаду, с 1800–1850-х гг. по 1945 г. — большую часть Индии, с 1800–1840-х гг. по 1945 г. — Австралию и Новую Зеландию, а также примерно с 1880 г. по 1960 г. — обширные территории Африки. Соединенные Штаты в 1900–1940-х гг. владели Филиппинами, а с 1900 г. по настоящее время — ПуэртоРико и Гавайскими островами. Ни одно из государств Латинской Америки, Африки или Среднего Востока не имело значительных заморских территорий. Можно сделать некоторые обобщения. (A) Основать морские империи относительно трудно. Это вытекает из немногочисленности морских завоеваний во Всемирной истории по сравнению с количеством сухопутных завоеваний. Более того, в отличие от последних, успешные морские завоевания чаще всего осуществлялись в ситуации военного вакуума. Завоеванию Британии Римом противостояли лишь малые и неорганизованные племена. Европейские империи в обеих Америках, Африке, ИстИндии (т. е. Южной и Юго-Восточной Азии) и Океании сталкивались только с противостоянием племен либо, в лучшем случае, с развитыми огородническими государствами тогдашней Мексики и Анд. Ко времени завоевания Англией, Индия находилась на более высоком уровне цивилизации, чем государство ацтеков, но в военном отношении она была разделена на множество воюющих между собой держав. Завоевание Индии стало возможным благодаря прежде всего готовности индийских правителей торговаться за союз с европейцами, а также превосходству войсковой дисциплины последних [Mason, 1976, p. 39–60]. Почти в каждом случае морская держава оказывалась способна овладеть территорией только при минимальном противодействии. Фактически ни одна держава, возникшая в результате применения военно-морских сил, никогда не завоевывала цивилизованной территории, находившейся на том же уровне экономической и военной организации, тогда как сухопутные завоевания такого рода весьма многочисленны во Всемирной истории. В тех немногих случаях, когда морские вторжения успешно преодолевали противодействие сторон со сходным экономическим уровнем, всегда имело место давление обычных противников на суше на проигрывающую сторону. Нормандские завоеватели Сицилии воспользовались ситуацией феодальной раздробленности, а высадка нормандцев в Англии в 1066 г. произошла в то же самое время, когда английские войска сражались (причем успешно) на севере против норвежских захватчиков, поддерживавших одну из сторон в феодальной распре. Японские завоевания велись в то время, когда Китай был раздроблен в результате гражданских войн. Военно-морские силы добиваются успеха только при действии тех же геополитических правил, которым подчиняются и обычные военные операции на суше: морская держава может расшириться, если действует как одна из нескольких окраинных сил, сходящихся на территории некоторого государства. Завоеванные государства (Англия, Индия, Китай) были захвачены в самый неблагоприятный момент, когда находились в середине противостоящих им сил, причем по крайней мере одним из этого множества противников всегда являлась какая-то сухопутная держава. (B) Морские империи особенно уязвимы для разрушения и распада. Большинство морских империй удерживали иноземные территории в течение относительно более коротких периодов времени, чем империи, возникшие в результате сухопутных завоеваний. Венеция дольше всего (500 лет) владела своими заморскими землями, но они 241 СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА были весьма невелики. Что касается крупных территорий, то Португалия удерживала Бразилию 300 лет, Испания — Филиппины 335 лет, Сицилию 300 лет, Латинскую Америку 270 лет и Италию 200 лет. Англия владела Канадой 170 лет, атлантическими колониями — 150 лет, а крупными частями Индии — 100–150 лет. Нидерланды владели Индонезией около 100 лет. Европейские владения в Африке сохранялись примерно в течение 50–80 лет. Япония удерживала Корею и Манчжурию 50 лет, контролировала Китай, Юго-Восточную Азию и Океанию около 10 лет. Древняя афинская морская империя существовала 60 лет. Средневековая датская империя владела заморскими землями только 20 лет. Таким образом, даже самые продолжительные из всех морских империй не могут состязаться по длительности с крупными сухопутными империями Всемирной истории, многие из которых существуют 400–800 лет [Collins, 1978]. Наиболее долговременные империи правили территориями с низким уровнем местной социальной организации, причем в условиях изоляции от значительных военных соперников. Морские государства-завоеватели, близкие к месту действия крупных сухопутных держав, оказывались особенно уязвимыми. Афинское морское государство было разрушено в войне с соседними сухопутными державами — Спартой и Македонией. Практически в каждом случае распад европейских морских держав Нового времени происходил вследствие войн между самими европейскими метрополиями. Франция потеряла большинство своих заморских владений, уступив их Англии, когда воевала с Пруссией в Семилетней войне (1756–1763 гг.), а также во время революционных и наполеоновских войн (1789–1815 гг.). В период наполеоновского завоевания Испании жители испанских колоний в Латинской Америке отказывались признавать французскую власть. После 1815 г. европейские державы пытались восстановить Испанскую империю, но революционные армии были слишком сильны и к 1823 г. вся испанская Америка стала независимой. Португалия также потеряла Бразилию в результате политических потрясений, вызванных французскими и британскими военными действиями на территории самой Португалии. Соединенные Штаты обязаны собственной независимостью уязвимости морских империй по отношению к войнам вблизи своих метрополий. Когда в 1776 г. колонии отделились, они не имели больших шансов на военный успех, поскольку преимущество в ресурсах (принцип 1) было очевидным образом на стороне Британии, при соотношении населения Британии и североамериканских колоний как 12 млн к 3 млн чел. Британские войска успешно захватили все крупные колониальные города, а американцы в течение первых лет войны проиграли практически все битвы. Однако разразившаяся европейская война лишила британцев способности защищать «пуповину» — постоянную морскую линию обеспечения своих войск в Америке. В результате кратковременного успеха французского военного флота британские войска в Америке оказались отрезаны от обеспечения и подкрепления, что в 1781 г. заставило их сдаться и утвердило американскую независимость. Для освобождения колоний даже не требовалось особенно сильного толчка. После того как британцы вывели свои войска из Америки, они были в состоянии наносить весьма серьезные поражения Франции на море. Это и является демонстрацией обстоятельства, рокового для морских империй: нужно лишь на короткое время разрушить морские линии связи и результаты завоевания исчезают. 242 РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ Тот же паттерн обнаруживается в волне деколонизации после Второй мировой войны. Японцы прогнали французов, британцев и голландцев из Юго-Восточной Азии, а когда несколькими годами позже японцы сами потерпели поражение, прежние хозяева этих территорий уже не смогли вернуться. Европейские державы, силы которых были связаны вначале Германией, а затем СССР, уже не имели другого выбора, кроме как предоставить своим бывшим колониям независимость. В основном такая же динамика преобладала в Индии и Африке. Колониальной державой сумела остаться только Португалия, которая использовала преимущество статуса нейтральной державы во Второй мировой войне и сумела сосредоточить силы для удержания Анголы. Таким образом, деколонизация не может быть приписана просто подъему национализма. Нет свидетельств того, что сами по себе идеологические чувства приводят к передаче власти вне зависимости от таких факторов, как военные ресурсы и уязвимость [Skocpol, 1979]. Полиэтнические государства-завоеватели, подобные России, расширявшиеся исключительно за счет перемещения сухопутных границ, не были деколонизированы. Именно особая уязвимость империй с заморскими владениями вдохновляет национальные движения и XX в., и на рубеже XIX в. в обеих Америках. Легко понять, почему морские державы столь уязвимы и склонны к распаду. Чтобы вести наступление, военно-морская держава должна быть способна переправлять свои сухопутные силы для оккупации территории. Однако высаженные с моря войска никогда не проявляли высокой эффективности при столкновении с серьезным сопротивлением. Разгром <высадившихся американских войск> в бухте Кочинос (или Заливе Свиней, Куба, 1961 г.) — это лишь один из множества примеров. Фактически единственным случаем успеха высадки войск при столкновении с крупными державами являлись действия американских и союзнических сил в конце Второй мировой войны. Однако острова Тихого океана, захваченные японцами, оказались уязвимы для американских войск именно потому, что эти острова составляли часть японской морской империи; они были потеряны, поскольку обеспечение их обороны должно было вестись через море. Высадка же союзников в Северную Африку, Италию и Францию стала возможной только потому, что Германия была чрезмерно расширена и теперь переживала распад вследствие сухопутного наступления на своем восточном фронте. (С) Морская держава наиболее эффективна в обороне. Военно-морские силы несколько усиливают общую военную мощь, как это происходило во время Гражданской войны в Америке или во Второй мировой войне, только в сочетании с достаточно сильными сухопутными войсками. Однако по-настоящему военно-морские силы значимы в обороне. Самым грозным оружием является само море. Гораздо легче разбить флот и уничтожить перевозимую флотом армию, чем побеждать войска на земле. Именно поэтому морские битвы всегда гораздо быстрее завершались и имели более решающий характер, чем бои на суше. Греки в течение одного дня разбили флот персов-завоевателей при Саламине, так же как в Первую мировую войну в течение одного дня 1916 г. вблизи Ютландии британцы сорвали всю германскую военно-морскую наступательную кампанию, а 4 июня 1942 г. в Мидуэйском сражении американские военно-морские силы разбили японский флот. Решающие морские битвы имели оборонительный характер: так, греки держали оборону при Саламине, так, в 1588 г. британцы разбили Великую Армаду и тем самым отбили попытку испанского вторжения, так, в 1805 г. английский флот под руководством лорда Нельсона разбил наполеонов- 243 СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА ский флот, направлявшийся для завоевания и пытавшийся выйти из Средиземного моря. Именно вследствие особой трудности осуществления заморского завоевания самыми неприступными государствами являлись островные. Например, Япония на протяжении всей своей истории ни разу не была успешно завоевана. Монголы уже после завоевания большей части остального мира дважды совершали такую попытку, но каждый раз несли огромные потери. США добились капитуляции Японии, когда сбросили на нее атомные бомбы, но долго колебались с высадкой, поскольку ожидали громадных жертв среди своих войск. На другом конце мира Англия оставалась в безопасности почти на протяжении тысячи лет, с тех пор как викинги напали на слабое и разделенное королевство. В течение 100 лет Византийская империя была способна выстоять и сохранить Константинополь перед лицом мощных оттоманских сухопутных сил, поскольку могла поддерживать свое обеспечение благодаря контролю над морем. Также и Голландия в 1570-х гг. выстояла против сухопутного вторжения испанских сил, отступая на короткие периоды времени на свои корабли. Здесь военноморская мощь действовала скорее для защиты государства, чем для его расширения. Я бы заключил, что характеристики военно-морской силы не подрывают геополитического принципа окраинности (принцип 2), что они скорее еще раз демонстрируют, чем вытесняют остальные принципы. Гипотетически, все страны с океанским побережьем смежны по отношению друг к другу и, следовательно, ни о какой из них нельзя сказать как об имеющей настоящее окраинное преимущество. Однако государствам крайне трудно завоевывать другие по воде; напротив, относительно легко защищаться от нападения с моря. Государство, имеющее морских противников, обычно испытывает реальную угрозу только тогда, когда начинает особенно сильно уступать им в численности населения и экономических ресурсах (принцип 1), либо при одновременной угрозе со стороны противников на суше на других фронтах (принцип 2). Более того, было бы неправильно считать, что водные пути делают все прибрежные государства в одинаковой степени уязвимыми по отношению к взаимным морским угрозам. Гораздо более вероятно, что военно-морские силы вблизи своих баз будут действовать успешнее, чем такие же силы, удаленные от баз. Так, Англия служила в качестве удобного трамплина для высадки 1944 г. в Нормандии, а Франция могла дольше удерживать прибрежный Алжир (1830–1960 гг.), чем более отдаленные части своих имперских владений в Африке. Это означает, что можно модифицировать расчет, ведущийся согласно принципу окраинности, и учитывать расстояния не только по суше, но и по воде. Аналогично, чем большие расстояния охватывает военно-морская держава, тем более она уязвима для разрушения. Государства могут подвергнуться риску распада в своем хартленде из-за чрезмерного расширения как на море, так и на суше; и вновь геополитический принцип 3, полученный для суши, по всей видимости, остается верным и для моря. Получается, что доктрина Мэхэна [Mahan, 1918] в большой мере ошибочна. Судьба самих морских империй во многом определяется равновесием сухопутных сил, значимых для хартлендов этих империй. Военно-морские силы играют подчиненную и вспомогательную роль по отношению к геополитической мощи сухопутных сил.1 Это указывает на основную слабость геополитического подхода Джорджа Модельски, который измеряет мощь мировых держав численностью военно-морских сил [Modelski, 1983]. См. в 1 244 РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ III. Военно-воздушные силы и их геополитический эффект Военно-воздушные силы стали главной отличительной чертой войн XX в. Поскольку каждое государство уязвимо для воздушной атаки со стороны всех остальных государств, результатом появления военно-воздушных сил предположительно должен стать пересмотр всех правил геополитики. В таком случае будто бы исчезают все позиционные преимущества и позиционно неблагоприятные ситуации. Однако я утверждаю, что это не верно и что традиционные для суши <геополитические> конфигурации сохраняют свое основное значение. Военное использование авиации принимает разные формы, которые нужно рассматривать по отдельности. Мы разберем последовательно характеристики тактической авиации, стратегических военновоздушных сил (включая ядерные), соотношение авиации с морскими и сухопутными силами, а также использование военно-воздушных сил для переброски войск при проведении операций на суше. Тактическая авиация Тактическое использование военно-воздушных сил в боях представляет собой яркий пример уникальности современной войны. Начиная со Второй мировой войны контроль над воздушным пространством становится важным элементом сухопутных битв. Самые внушительные победы в этой войне происходили тогда, когда одна из сторон имела громадное преимущество в воздухе. В начале войны немцы своим блицкригом захватили Польшу и большую часть остальной Европы не только с помощью танков, но и благодаря контролю над воздушным пространством [Liddell Hart, 1970, p. 28, 66–79, 135–136]. Немецкие самолеты и воздушно-десантные войска оказались весьма эффективны при захвате Нидерландов и Крита. Огневая мощь самолетов (пулеметы и бомбы) была особенно разрушительной для сухопутных сил, находящихся на марше, и для линий обеспечения. Отчасти именно по этой причине продвижение немцев было столь стремительным в начале войны, даже притом, что они часто сталкивались с силами, локально превосходившими их по численности. Сходным образом в первые месяцы 1942 г. японцы быстро захватили Индокитай, Сингапур, Малайзию и Бирму, иногда сражаясь против превосходящих сил обороны, поскольку в этих регионах Япония единственная обладала значительными военно-воздушными силами и могла использовать свое преимущество в маневренности [Ibid, p. 212–237]. К концу войны ситуация стала обратной. Союзники, особенно американцы, достигли полного работе [Zolberg, 1983] критику такой слишком высокой оценки роли военно-морских сил, которые фактически обрели столь выдающееся значение лишь в последние несколько веков европейской истории. В сравнении с полной геополитической теорией, представленной в 8-й главе книги [Collins, 1986] (главе, посвященной предсказанию распада «Советской империи» на основе общей геополитической теории. — Ред.), в концепции Модельски принимается во внимание лишь одна частная форма ресурсного преимущества и упускаются из вида все позиционные принципы (соотношение окраинных и срединных государств, сверхрасширение). Таким образом, в концепции Модельски предлагается лишь упрощенный цикл подъема и падения мировых гегемоний вместо подлинного и в действительности гораздо более сложного паттерна Всемирной истории. 245 СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА превосходства в воздухе. Высадка в Нормандии в «день Д» 1944 г. и предыдущие высадки в Сицилии и Южной Италии имели успех прежде всего потому, что немцы не могли противостоять им с воздуха [Ibid, p. 464, 547, 559]. Операции последней фазы войны, особенно быстрые танковые прорывы армии Паттона через Рону, стали возможны благодаря тому, что союзники сумели выстроить протяженные линии обеспечения почти в полной безопасности, тогда как немцы для своего обеспечения были вынуждены ограничиваться лишь спорадическими передвижениями под покровом темноты. Тем не менее существовало несколько явных ограничений в эффективности военно-воздушных сил. Они оказали небольшое влияние на ход событий на русском фронте, где противостоящие военно-воздушные силы нейтрализовали друг друга на протяжении большей части войны. Военно-воздушные силы не сыграли особенно значительной роли в боях за острова Тихого океана. Соединенные Штаты обычно обладали превосходством в воздухе и могли благодаря этому прикрывать операции по высадке войск, но выбить японцев с их оборонительных позиций оказалось делом долгим и трудным, потребовавшим широкого применения сухопутных сил, что было связано с большими жертвами. Например, ближе к концу войны, в битве за Окинаву понадобилось 285 000 американцев для того, чтобы одержать победу над 100 000 японцев, причем суммарные потери обеих сторон составили 160 000 [Ibid, p. 683, 686]. Корейская война продемонстрировала то же самое ограничение. Здесь американское превосходство в воздухе было огромным. Большинство китайских и северокорейских самолетов было подбито, так что пропорция сил составила 14 к 1. Тем не менее война закончилась патовой ситуацией при больших потерях среди многочисленных сухопутных войск с обеих сторон. Таким образом, тактическая авиация может оказывать разное влияние на исход битв. Она более эффективна в ситуациях с высокой неустойчивостью и когда одна или обе стороны действуют далеко от своей исходной территории с применением весьма протяженных линий обеспечения. Как мы видели в случае использования военно-морских сил, в военном отношении авиация особенно эффективна, если одна из сторон имеет полное преимущество в соответствующем типе вооружений. В других случаях военно-воздушные силы менее эффективны и главную роль играют обычные сухопутные силы. Однако в любом случае использование тактической авиации имеет локальный характер, поскольку требует наличия обеспечивающих баз вблизи поля боя. Это, в свою очередь, обычно зависит от контроля над территорией посредством сухопутных сил. Стратегические военно-воздушные силы В геополитическом отношении более релевантным является использование авиации не в тактических целях при ведении боев, а для стратегической бомбардировки. Здесь цель состоит в поражении главного источника геополитической мощи государства посредством разрушения его промышленности и транспортных систем, а также наведения ужаса на население. Во Вторую мировую войну немцы пытались подорвать способность Британии к сопротивлению, подвергая бомбардировкам Лондон и внутренние промышленные территории вначале с помощью обычной авиации, а затем ракетами V-1 и V-2. Союзники отвечали массированными бомбардировками немецких промышленных городов, кульминацией чего в 1945 г. стало разрушение Дрезде- 246 РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ на. В других случаях стратегических бомбовых атак, ближе к концу войны, против Токио и других японских городов применялись зажигательные бомбы. Во Вьетнамской войне Соединенные Штаты использовали как стратегические бомбовые атаки с помощью дальних бомбардировщиков B-52, так и местные тактические удары вертолетными орудиями, пытаясь отсечь линии обеспечения и разрушить базы противника в сельской местности. При таком типе ведения войны жесткой критике подвергалась безнравственность нападения на гражданское население. Более того, с чисто геополитической точки зрения обычно эти действия не были особенно эффективны. Военно-воздушные силы США обрушили на Вьетнам огневую мощь, примерно равную совокупной огневой мощи авиации обеих сторон во Второй мировой войне, но не смогли предотвратить окончательную победу коммунистических наземных сил. Вероятно, воздействие бомбардировок на местное население оказалось таким же, каким и воздействие немецких бомбардировок в Британии, — они вызвали подъем ненависти к врагу и решимость сопротивляться. Проведенный после Второй мировой войны анализ стратегических бомбардировок показал, что бомбовые атаки на немецкие города были более эффективны в уничтожении гражданского населения, чем в разрушении немецких военных баз и промышленности [Liddell Hart, 1970, p. 589–612]. Дело в том, что военные и промышленные объекты были лучше замаскированы и лучше оборонялись, тогда как гражданское население в основном оставалось беззащитным. Без сомнения, то же самое происходило и при бомбардировках Британии и Японии, а позже — Вьетнама. Единственным безусловным успехом стратегической бомбардировки оказались атомные атаки, которые привели к завершению Второй мировой войны. Однако даже этот случай не приводит к существенным изменениям в принципах военных действий. Данные ядерные атаки могли быть осуществлены только потому, что американские силы уже сломили сопротивление японцев в Тихом океане. Японское воздушное прикрытие было уничтожено, что открыло острова для американских налетов, как обычных, так и ядерных. За три года своего продвижения в Тихом океане американцы захватили воздушные базы, вполне достаточные для нанесения ударов по Японии. Сомнительно, что американская ядерная атака заставила бы Японию сдаться в начале войны; высадка войск все еще была бы крайне затруднительной, и вероятнее всего, Японию просто бы принудили вывести свои войска с захваченных территорий и заключить мирный договор. Урок даже этого крайнего случая состоит в том, что военная авиация может несколько усилить обычные военные факторы, но только если эти обычные факторы уже и так достаточно сильны. Гонка ядерных вооружений последних лет <1970–80-х гг.> и высочайшая разрушительная сила атомного оружия убедили многих наблюдателей, что мы находимся в совершенно новой эпохе международной политики. Поскольку межконтинентальные баллистические ракеты (МБР) могут быть запущены практически из любой точки земного шара, кажется, что мир сжимается до размеров одного-единственного поля боя. Тем не менее отсюда не следует, что подъем или падение государств будут происходить по новым принципам, отличным от тех, что были сформулированы в начале этой работы. Дело в том, что относительная ударная ядерная сила государств зависит от их экономической мощи — от того же фактора, который детерминирует и обычную военную силу (принцип 1). 247 СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА В случае ядерной войны возможны два главных результата развития событий: либо будет уничтожена одна сторона, либо обе. В первом случае от разрушения выиграет то государство, которое сумеет ввести обычные наземные силы на разрушенную территорию (когда она вновь станет пригодной для жизни). Таковым будет, несомненно, соседнее государство. Если, например, Ирак или Ливия разрушат Израиль посредством неожиданной ядерной атаки, то не Ирак и не Ливия захватят данную территорию; это будет кто-то из непосредственных соседей Израиля. Таким образом, позиционные преимущества (принцип 2) также останутся в силе. Во втором случае будут разрушены оба воюющих государства. Но данная ситуация не является беспрецедентной. Решающие войны такого рода, приводящие к взаимному разрушению, происходили уже в Древнем Китае, составляя часть обычной динамики расширения соперничающих держав [Collins, 1978]. Сегодня исход взаимного ядерного разрушения, как и саморазрушительные патовые ситуации в прошлом, приведет к утрате международной значимости данными конкретными державами и позволит другим государствам с прежней периферии захватить их территории. Этот процесс соответствует королларию к вышеприведенному принципу 2d. Воздух против моря, воюющего против суши Наиболее эффективно военное использование военно-воздушной силы против кораблей. Уже отмечалось, что морские битвы обычно завершались быстро и имели решающий характер. Более сильный флот, как правило, в течение нескольких часов отправляет на дно более слабый флот, тем самым окончательно устраняя угрозу со стороны последнего. Современные военно-воздушные силы сделали военно-морской флот еще более уязвимым. Соответственно, главным оружием на флоте стал авианосец, а морально устаревшие боевые корабли практически исчезли. Во Второй мировой войне в самых важных морских битвах участвовали флоты, которые вообще не попадали в поле зрения друг друга. В Мидуэйской битве 1942 г. и в сражении в заливе Лейте 1944 г. самолеты с американских авианосцев эффективно разрушили японские военно-морские силы, хотя флоты вообще не приближались друг к другу ближе чем на 200 миль [Liddell Hart, 1970, p. 349 353, 622–628]. Эти битвы велись с помощью авианосцев, поскольку флоты находились далеко от берегов. Однако корабли уязвимы и в радиусе действия самолетов, базирующихся на обычных наземных аэродромах. Таким образом, воздушные базы являются существенным противодействием морским атакам на прибрежные территории. Авиация еще более осложнила применение военно-морских сил и сделала страны, защищенные водными просторами, еще более недоступными для вторжения. Военно-воздушные силы в XX в. устранили геополитические эффекты, которые были характерны для военно-морских сил в предыдущие столетия. Сама же военная авиация в конечном счете зависит от сухопутных сил. Хотя современные самолеты имеют очень большой радиус действия, их эффективное военное использование зависит от наличия баз, достаточно близких к целям. Вообще говоря, чем более маневренным должен быть самолет, чтобы отвечать боевым условиям, тем меньше его радиус действия. Огромные стратегические бомбардировщики способны нести свой груз на 12 000 миль. Конечно же, расстояние до цели может составлять только половину от такой дистанции, если ожидается, что самолет вернется. Чем больше авиация, как предполагается, будет задействована в предстоящей битве, тем 248 РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ ближе к полю боя должны находиться обеспечивающие базы. Маневренные истребители-бомбардировщики, приспособленные для поддержки сухопутных сил и для защиты от истребителей противника, имеют радиус действия от 400 до 1500 миль, что означает необходимость их расположения не дальше чем в 750 милях от поля боя [Collins and Cordesman, 1978, p. 140–141]. Такими воздушными базами могут быть авианосцы в близлежащих водах, если только у противника нет достаточных противодействующих военно-воздушных сил; если же таковые имеются, данные базы должны располагаться на суше и поддерживаться собственной армией. Для применения тактической авиации необходимы локальные сухопутные силы. Здесь мы спускаемся к относительно малым пространственным масштабам, свойственным обычной геополитике. Может быть, гипотетически и верно утверждение, что воздушные удары делают каждую нацию уязвимой для любой другой нации и, тем самым, окраинного преимущества в чистом виде больше не существует. Однако в мире реальных боевых действий для эффективных военных ударов с воздуха нужны сухопутные базы в радиусе 1000 миль, что уже вполне соотносимо с обычными размерами современных государств. Эффективные военно-воздушные силы имеют, по существу, локальный характер, а значит, географическое положение государств с наличием или отсутствием противников в непосредственной близости к своей территории остается весьма значимым для военных успехов этих государств. Воздушный десант Исключением могут показаться десантные войска. Благодаря сочетанию воздушной транспортировки и сухопутных сил может казаться возможным захват территорий в любой точке земного шара без необходимости постепенного продвижения по промежуточным землям. Однако фактически десантные операции имели еще более ограниченный радиус действия, чем воздушные удары. Войска, заброшенные в тыл противника, были бы в скором времени потеряны, если бы не нашлось способа посылать им подкрепление. Поэтому десантные операции никогда не проводятся на враждебной территории в слишком большом отдалении от сухопутных сил, которые, как предполагается, наладят связь с десантными войсками. Во Второй мировой войне самые отдаленные десантные операции проводились на расстояние всего лишь в 100 миль за линию фронта, а большинство успешных операций представляли собой десантные вылазки всего лишь на 10 миль вглубь вражеской территории или около того [Liddell Hart, 1970, p. 67–69, 135–136, 640–641]. Недавно мы были свидетелями воздушной переброски войск на иностранную территорию. Зимой 1979 г. советские войска двинулись в Афганистан после захвата аэропорта в Кабуле. Еще раньше около 20 000 кубинских и русских солдат были переброшены в Эфиопию, 500 — в Южный Йемен и 15 000 — в Анголу. Однако в каждом случае в этих странах уже имелись опорные пункты. Русских и кубинцев пригласили в Африку их союзники; поэтому использование местных аэродромов не составляло военной проблемы. Вряд ли ситуация была бы такой же в случае высадки на полностью враждебную территорию. Даже в Афганистане, где русские встретили мощное сопротивление, сам способ вторжения был подготовлен дружественно настроенным главой правительства и облегчен тем фактом, что на месте высадки уже присутствовали русские советники. Высадка русских в Кабуле ускорила продвижение 249 СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА их войск, однако уязвимым Афганистан сделало именно наличие сухопутной границы между ним и СССР. Кроме того, воздушная транспортировка является самой дорогостоящей, что особенно значимо для тяжелого военного снаряжения. Воздушные десантные операции могут быть выполнены только в течение коротких периодов и при весьма благоприятных условиях. На месте высадки всегда необходимо иметь союзников, а любое реальное противостояние делает такие операции с воздуха и их обеспечение исключительно трудно осуществимыми. Даже с учетом одних только затрат нет ничего удивительного в том, что до сих пор ни одна война (включая Вьетнамскую) не была выиграна той стороной, чьи силы перемещались главным образом воздушным путем *. В целом, таким образом, ничто не свидетельствует о том, что военно-воздушные силы устраняют значимость географического соседства государств на суше. Тактическая и стратегическая авиация эффективна только в сочетании с обычными сухопутными силами, а продвижение последних находится в сильной зависимости от географических конфигураций. Военно-воздушные силы в значительной мере нейтрализуют военно-морские силы, тем самым делая транспортировку войск по воде, необходимую для удержания заморских территорий, еще более трудной, чем в предыдущие столетия. Стоимость же доставки войск по воздуху настолько велика, что любая серьезная ставка на такую транспортировку резко повышает затраты на военные действия, увеличивает вероятность экономических и политических напряжений на родине, что может повлечь за собой все политические следствия сверхрасширения (принцип 3). Итак, военно-воздушные силы не только не являются вызовом обычным геополитическим паттернам, но, как оказывается, еще больше усиливают их значимость. Заключение Современные технологии военных действий на дальних расстояниях, вместе с современными средствами транспорта и связи, не приводят к какому-либо существенному изменению в основополагающих принципах геополитики. Конечно же, весьма маловероятно, что когда-либо будет установлена глобальная империя. Современная технология, вместо того чтобы сделать возможной такую империю, в действительности затрудняет расширение любого государства за пределы его нынешней территории. Соответственно можно было бы предположить, что геополитика будущего станет отличаться от геополитики прошлого возросшей стабильностью государственных границ. Использование военно-морских и военно-воздушных сил в целях оборо- В качестве опровержения приведенного тезиса можно указать на произошедшие после публикации данной работы (1986 г.) Иракскую войну 1991 г., захват Косово в 1999 г. и Афганскую войну 2001 г. При этом следует учитывать, что во всех трех случаях победившие американские силы (при поддержке со стороны НАТО) вели основные военные действия отнюдь не с отдаленных территорий (например, из США), но со смежных или близких территорий (Саудовская Аравия и Израиль в Иракской войне; Италия, Албания, Франция, Германия, Англия, Болгария — в Косовской войне, Пакистан и Узбекистан в Афганской войне). Во всех случаях следует учитывать также огромное ресурсное (население и богатство) и военное преимущество победившей стороны, причем и для нее груз затрат был весьма ощутим. — Примеч. ред. * 250 РЭНДАЛЛ КОЛЛИНЗ ны, а прежде всего распространение ядерного оружия, как может показаться, останавливают вообще всяческое расширение. Данный вывод не представляется оправданным. Империи не могут быть быстро созданы с помощью современных военно-морских или военно-воздушных сил, но остается возможность ведения боя на суше. С начала атомной эпохи в 1945 г. происходило множество обычных войн, и в будущем вполне вероятно продолжение изменения границ территориального контроля во многом таким же образом, как и в прошлом. Например, расширение воссоединенного Вьетнама в Индокитае, а также Индии за счет Пакистана и гималайских государств вполне соответствует обычным принципам геополитики [Collins, 1978]. Политическое будущее Африки, если назвать лишь один мировой регион, определенно будет связано с некоторым геополитическим изменением, и несомненно, в соответствии с обычными геополитическими принципами. Даже космическое пространство, недавно открытое в качестве возможной арены военных действий, вероятно, не приведет к нарушению геополитических принципов, защищаемых в данной работе. Колонизация Луны или любого иного спутника или планеты будет зависеть от типа космических сил и соответствующего их снабжения. По этой причине подобные космические империи оказались бы весьма уязвимыми для разрушения и необычайно дорогими в плане их сохранения. Государства, пытающиеся удержать их перед лицом существенного военного противостояния, почти определенно проиграли бы, причем вследствие динамики чрезмерного расширения — с риском потери своих исходных земных территорий. Подводя итог, можно утверждать, что геополитика будущего ни в коем случае не является абсолютной тайной. Исторические свидетельства дают хорошую основу для утверждения принципов, посредством которых может быть предсказано будущее могущество государств. В следующей главе я представлю, как можно применить эти принципы к долговременным изменениям будущего могущества СССР *. Перевод Н. С. Розова ЛИТЕРАТУРА Andreski, Stanislav. Military Organization and Society. Boston: Routledge and Kegan Paul, 1968. Collins, John M., and Anthony H. Cordesman. Imbalance of Power: An Analysis of Shifting U.S. — Soviet Military Strengths. L.: Presidio Press, 1978. Collins, Randall. Conflict Sociology. Towards Explanatory Science. N. Y.: Academic Press, 1975. Речь идет о главе 8 «Будущий упадок Российской империи» в книге Р. Коллинза «Веберианская социологическая теория» [Collins, 1986]. В данном исследовании, проведенном в 1980 г. и тогда же представленном в основных университетских центрах США, распад «Российской империи» предсказывается на основе представленных принципов общей геополитической теории и начальных значений по соответствующим факторам. Сделанный Коллинзом уже после событий 1989 и 1991 гг. анализ методологических основ и ограничений данного исследования, сравнение с другими предсказаниями см. в первом выпуске альманаха «Время мира». — Ред. * 251 СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ И ГЕОПОЛИТИКА Idem. Some Principles of Long-Term Social Change: the Territorial Power of States // Research in Social Movements, Conflicts, and Change / Ed. by Louis Kriesberg. Vol. 1. Greenwich, Conn.: JAI Press, 1978. Idem. Weberian Sociological Theory. Cambridge Univ. Press, 1986. Keegan, John. The Face of Battle. A Study of Agincourt, Waterloo, and the Somme. N. Y.: Random House, 1976. Lenski, Gerhard E. Power and Privilege. A Theory of Stratification. N. Y.: McGraw-Hill, 1966. Liddell Hart B. H. History of the Second World War. N. Y.: Putnam, 1970. Mahan, Alfred Thayer. The Influence of Sea Power upon History. Boston: Ginn., 1918. Русский перевод: Мэхэн А. Т. Влияние морской силы на историю, 1660–1783. М.; Л., 1941. Mason, Philip. A Matter of Honor: An Account of the Indian Army, its Officers and Men. N. Y.: Penguin Books, 1976. McEvedy, Colin. The Penguin Atlas of Modern History. N. Y.: Penguin Books, 1971. McNeill, William H. The Rise of the West. A History of Human Community. Chicago: Univ. of Chicago Press. 1963. Idem. Europe's Steppe Frontier. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1964. Modelski, George. The Long Cycle of Global Politics and the Nation State // Comparative Studies in Society and History. 1978. Vol. 20. P. 214–235. Research Working Group on Cyclical Rhythms and Secular Trends. Cyclical Rhythms and Secular Trends of the Capitalist World-Economy: Some Premises, Hypotheses, and Questions // Review. 1979. №2 (Spring). P. 483–500. Skocpol, Theda. States and Social Revolutions. Cambridge Univ. Press, 1979. Taagapera, Rein. Size and Duration of Empires: Growth-decline curves, 600 B. C. to 600 A. D. // Social Science History. 1979. №3. P. 115–138. Van Creveld, Martin. Supplying War: Logistics from Wallenstein to Patton. Cambridge Univ. Press, 1977. Zolberg, Aristide R. “World” and “System”: A Misalliance. // Contending Approaches to World System Analysis / Ed. by William R. Thompson. Beverly Hills: Sage, 1983. 252
