Поездка в Херостров

Борис Виан
Поездка в Херостров
Борис Виан. Поездка в Херостров
I
Локомотив пронзительно взвыл. Машинист понял, что тормоза его где-то прищемили,
и повернул рукоятку куда следовало; тут же в свою очередь засвистел и дежурный в белой
фуражке — он
хотел оставить последнее слово за собой. Поезд медленно тронулся с места: вокзал был
влажен и темен, я ему совсем не хотелось здесь оставаться.
В купе сидело шестеро пассажиров, четверо мужчин и две женщины. Пятеро из них
обменивались репликами, но не шестой. Считая от окна, на одной скамье слева направо
сидели Жак,
Раймон, Брис и молодая, очень красивая блондинка, Коринна. Напротив нее сидел
человек, имя которого было неизвестно, — Сатурн Ламийский, и, напротив Раймона, другая
женщина, брюнетка, не очень-то красивая, зато всем были видны ее ноги. Звали ее Гарамюш.
— Поезд отправляется, — сказал Жак.
— Прохладно, — сказала Гарамюш.
— Перекинемся в картишки? — сказал Раймон.
— Ну его в задницу! — сказал Брис.
— Вы невежливы, — сказала Коринна.
— Может, вы пересядете между мной и Раймоном? — сказал Жак.
— Ну да, — сказал Раймон.
— Отличная мысль, — сказал невежливый Брис.
— Она окажется напротив меня, — сказала Гарамюш.
— Я сяду рядом с вами, — сказал Брис.
— Не волнуйтесь, — сказал Раймон.
— Ну так что, — сказал Жак.
— Иду, — сказала Коринна.
Они поднялись все разом и так перемешались, что придется начать сначала. Один
только Сатурн Ламийский не сменил места и по-прежнему ничего не говорил. Так что,
начиная от окна, на второй скамье слева направо сидели: Брис, Гарамюш, свободное место и
Сатурн Ламийский. Напротив Сатурна Ламийского — свободное место. А затем Жак,
Коринна и Раймон.
— Так-то лучше, — сказал Раймон.
Он бросил взгляд на Сатурна Ламийского и попал ему не в бровь, а в глаз; тот,
сморгнув, ничего не сказал.
— Не хуже, — сказал Брис, — но и не лучше.
Гарамюш поправила юбку, теперь стали видны никелированные застежки, которые
крепили ее чулки к резинкам. Она постаралась расположиться так, чтобы с каждой стороны
они выглядывали в равной степени.
— Как вам нравятся мои ноги? — сказала она Брису.
— Послушайте, — сказала Коринна, — вы не умеете себя вести. О таких вещах не
спрашивают.
— Вы бесподобны, — сказал Коринне Жак. — Будь у вас такая же физиономия, как у
нее, вы бы тоже выставляли напоказ ноги.
Он посмотрел на Сатурна Ламийского, и тот не отвернулся, а лишь сосредоточился на
чем-то весьма отдаленном.
— Не перекинуться ли нам в картишки? — сказал Раймон.
— К черту! — сказала Коринна. — Разве это развлечение? Мне больше нравится
болтать.
На секунду все почувствовали замешательство — и все знали почему. Брис рубанул с
плеча:
— Нет ничего хуже, коли в купе кто-то не хочет отвечать, когда к нему обращаются, —
сказал он.
— Надо же! — сказала Гарамюш. — Вы же ведь на меня посмотрели, перед тем как это
сказать! Я вам что, не отвечаю, что ли?
— Да не о вас речь, — сказал Жак.
У него были каштановые волосы, голубые глаза и красивый бас. Он был свежевыбрит,
а кожа на его щеках отливала синевой, как спинка сырой стерляди.
— Если Брис подразумевал меня, — сказал Раймон, — надо было об этом так прямо и
сказать.
Он еще раз взглянул на Сатурна Ламийского. Тот, казалось, был погружен в свои
мысли.
— В былые времена, — сказала Коринна, — знавали немало средств, чтобы развязать
людям язык. Инквизиция, к примеру. Я читала кое-что об этом.
Поезд шел уже быстро, но, несмотря на спешку, все равно успевал каждые полсекунды
повторять своими колесами одни и те же замечания. Ночь снаружи выдалась грязной, и в
степном песке лишь изредка отражались одинокие звезды. Время от времени какое-нибудь
дерево протянутыми вперед листьями хлестало по лицу холодное стекло, занимавшее почти
всю стену купе.
— Когда прибываем? — сказала Гарамюш.
— Не раньше завтрашнего утра, — сказал Раймон.
— Вполне хватит времени, чтобы все осточертело, — сказал Брис.
— Была бы только охота отвечать, — сказал Жак.
— Вы это что, мне говорите? — сказала Коринна.
— Да нет! — сказал Раймон. — Это все про него.
Они внезапно замолчали. Вытянутый палец Раймона указывал на Сатурна Ламийского.
Тот не пошевелился, но четверо остальных вздрогнули.
— Он прав, — сказал Брис. — Хватит околичностей. Нужно, чтобы он заговорил.
— Вы тоже едете до Херострова? — сказал Жак.
— Как вам нравится поездка? — сказала Гарамюш.
Она втиснулась на свободное место между собой и Сатурном, оставив Бриса в
одиночестве у окна. И тем самым доверху открыв свои чулки, а также и цепляющиеся за
никелированные застежки розовые резинки. И немножко кожи на бедрах, загорелой и
гладкой, лучше некуда.
— Вы играете в карты? — сказал Раймон.
— А что вы слышали об инквизиции? — сказала Коринна.
Сатурн Ламийский не пошевелился и лишь укутал ноги лежавшим у него на коленях
зелено-голубым шотландским пледом. У него было очень юное лицо, а аккуратно
разделенные пополам ниточкой пробора светлые волосы спадали ему на виски двумя
одинаковыми волнами.
— Каков! — сказал Брис. — Он нас провоцирует.
Эти слова не вызвали никакого отзвука во всем семнадцатиметровом диапазоне вагона,
что вполне естественно, если учесть, что стенки железнодорожного купе окулированы
купирующими звук материалами.
Тишина угнетала.
— Не сыграть ли в карты? — сказал тогда Раймон.
— Опять вы со своими картами! — сказала Гарамюш.
Ей явно хотелось чего-то.
— Оставьте нас в покое! — сказал Жак.
— Во времена инквизиции, — сказала Коринна, — им, чтобы развязать язык,
прижигали ноги. Раскаленным докрасна железом или еще чем-нибудь. А еще, им выдирали
ногти или выкалывали глаза. Им…
— Ага, — сказал Брис. — Вот и нашли чем заняться.
Они встали все вместе, кроме Сатурна Ламийского. Громко и сипло завывая, поезд
въезжал в туннель, шумно спотыкаясь на неровном щебне.
Когда он выбрался из туннеля наружу, Коринна и Гарамюш сидели около окна лицом
друг к другу. Рядом с Сатурном Ламийским очутился Раймон. Между ним и Коринной было
свободное место. Напротив Сатурна сидел Жак, потом Брис, свободное место и Гарамюш.
На коленях Бриса виднелся маленький, новехонький чемоданчик из желтой кожи, его
ручка крепилась при помощи блестящих никелированных колец, а инициалы на нем гласили,
что он принадлежит кому-то другому, кого тоже зовут Брис, но в чьем имени П удвоенно.
— Вы до Херострова? — сказал Жак.
Он обращался прямо к Сатурну Ламийскому. Глаза того были закрыты; он дышал
тихонько, чтобы не проснуться.
Раймон вновь надел очки. Это был большой и сильный мужчина, в массивных очках и с
пробором сбоку, волосы его слегка растрепались.
— Что будем делать? — сказал он.
— Начнем с пальцев ног, — сказал Брис.
Он открыл свой желтый чемоданчик.
— Нужно снять с него туфли, — предложила Коринна.
— По-моему, лучше его по-китайски, — сказала Гарамюш.
Она замолчала и покраснела, потому что все с негодованием на нее уставились.
— Хватит! — сказал Жак.
— Черт подери! Во бляха! — сказал Брис.
— Вы выходите за рамки, — сказала Коринна.
— А как это, по-китайски? — сказал Раймон.
На этот раз воцарилась и в самом деле гробовая тишина, тем более что поезд теперь
катил по участку пути, уложенному на каучуковую насыпь, ее недавно возвели между
Комсодерьметровым и Смогогольцом.
Это и разбудило Сатурна Ламийского. Его прекрасные каштановые глаза вдруг
раскрылись, и он натянул на колени сползший с них плед. А потом опять закрыл глаза и,
казалось, вновь погрузился в сон.
Под громкий хруст тормозов Раймон покраснел как рак и более не настаивал на своем
вопросе. Гарамюш ворчала что-то в своем углу; посмотрев, достаточно ли накрашены ее
губы, она вынула губную помаду и украдкой несколько раз быстро подвигала ею туда-сюда
внутри облатки, чтобы Раймон сообразил. Тот стал еще пунцовее.
Брис и Жак склонились над чемоданчиком, а Коринна брезгливо разглядывала
Гарамюш.
— Начнем с ног, — сказал Жак. — Снимите-ка с него туфли, — подсказал он Раймону.
Тот, в счастье, что может быть полезен, опустился рядом с Сатурном Ламийским на
колени и попытался развязать его шнурки, но те, завидев его приближение, зашипели и стали
извиваться во все стороны. Не преуспев, он плюнул на них, как разъяренный кот.
— Ну давайте же, — сказал Брис. — Вы нас задерживаете.
— Я стараюсь, как могу, — сказал Раймон. — Но их не развязать.
— Держите, — сказал Брис.
Он протянул Раймону крохотные, ослепительно блестящие кусачки. С их помощью
Раймон взрезал кожу туфель вокруг шнурков, не повредив их; завершив операцию, он
намотал полоненные шнурки себе на пальцы.
— Ну вот, — сказал Брис. — Осталось снять с него обувь.
Это взял на себя Жак. Сатурн Ламийский по-прежнему спал. Жак закинул туфли в
багажную сетку.
— Не оставить ли на нем носки? — предложила Коринна. —
Они помогут сохранить тепло и попадут в рану. Если повезет, это вызовет заражение.
— Прекрасная мысль, — сказал Жак.
— Угу! — сказал Брис.
Раймон уселся рядом с Сатурном и принялся заигрывать со шнурками.
Брис вынул из чемоданчика прелестную миниатюрную паяльную лампу и бутылочку,
из которой налил в лампу бензина. Жак чиркнул спичкой. Красивое желто-голубое с дымком
пламя поднялось и опалило ресницы Бриса, тот в ответ разразился бранью.
В этот миг Сатурн Ламийский открыл глаза, но тут же закрыл их снова. Его ухоженные
руки покоились поверх пледа, а длинные пальцы переплетались столь сложным образом, что
у Раймона, после того как он минут пять пытался в этом разобраться, разболелась голова.
Коринна открыла свою сумочку и вынула оттуда расческу. Она поправила прическу
перед окном, благодаря черному ночному фону в него прекрасно можно было глядеться.
Снаружи ветер свистел по степи, и волки, чтобы согреться, носились как угорелые. Поезд
обогнал одинокого путешественника-веселопедиста, который из последних сил крутил
педали над гладью степных песков. Уже недалеко был Братскипродольск. Точно такая же
степь тянулась до самого Горнопятщика в двух с половиной-другой верстах от
Бранчочарновни. Вообще-то никто не мог выговорить названий этих городишек, и в
привычку вошло называть их просто Урвилль, Макон, Лепюи и Сент-Машин.
Грубо харкая, заработала паяльная лампа, и Брису пришлось повозиться с
регулирующей иглой, чтобы добиться скромного язычка голубого пламени. Он передал
лампу Раймону и положил желтый чемоданчик на пол.
— Ну что, последняя попытка? — предложил Раймон.
— Да, — сказал Жак.
Он нагнулся к Сатурну:
— Вам до самого Херострова?
Сатурн открыл один глаз и тут же его закрыл.
— Сволочь! — сказал разъяренный Брис.
Он, в свою очередь, встал перед Сатурном на колени и приподнял первую попавшуюся
под руку из его ног.
— Больнее будет, если сначала выжечь ногти, — объяснила Коринна, — ну а кроме
того, и рубцеваться все это будет немного дольше.
— Дайте-ка мне лампу, — сказал Раймону Брис.
Раймон протянул ему лампу, и Брис прошелся огнем по двери купе, чтобы проверить,
как она греет. Лак начал оплывать, отвратительно завоняло.
Но еще хуже воняли, сгорая в свою очередь, носки Сатурна, из чего Гарамюш сделала
вывод, что были они из чистой шерсти. Коринна не обращала на это внимания, она
уткнулась в книгу. Раймон и Жак ждали. От ноги Сатурна шел дым, она громко
потрескивала и пахла жженым рогом, а на пол с нее падали черные капли. Ступня Сатурна
корчилась в потной руке Бриса, ему трудно было ее удерживать. Коринна отложила книгу в
сторону и приоткрыла окно, чтобы чуть-чуть проветрить помещение.
— Постойте, — сказал Жак. — Попробуем еще раз.
— Вы не играете в карты? — приветливо сказал Раймон, поворачиваясь к Сатурну.
Сатурн забился в угол купе. Рот его слегка перекосился, лоб чуть морщился. Ему
удалось улыбнуться, и он еще крепче зажмурился.
— Все впустую, — сказал Жак. — Он не желает разговаривать.
— Какая сволочь! — сказал Брис.
— Невоспитанный тип, — сказал Раймон. — Когда оказываешься вшестером в
железнодорожном купе, нужно разговаривать.
— Или забавляться, — сказала Гарамюш.
— Заткнитесь, — сказал Брис. — Известно, чего вы хотите.
— Вы могли бы испробовать ваши пинцеты, — отпустила в этот момент замечание
Коринна.
Она подняла свое прекрасное лицо, и веки затрепетали на нем, как крылышки бабочки.
— Знаете, на ладонях есть такие места, за которые стоит взяться.
— А лампу что, выключить? — сказал Брис.
— Да нет, продолжайте оба, — сказала Коринна, — куда вам торопиться? До
Херострова еще далеко.
— В конце концов, он все же разговорится, — сказал Жак.
— Черт! — сказала Гарамюш. — Каков, все же, хам.
На овальном лике Сатурна Ламийского промелькнула мимолетная улыбка. Брис вновь
взялся за паяльную лампу и приступил к другой ноге — как раз посреди подошвы, ну а
Раймон копался в чемоданчике.
Голубому пламени лампы удалось пройти насквозь ногу Сатурна как раз в тот момент,
когда Раймон нащупал наконец нерв. Жак их подбадривал.
— Попробуйте под коленом, — подсказала Коринна.
Чтобы удобнее было работать, они уложили тело Сатурна на одну из скамей.
Лицо Сатурна совсем побледнело, а глаза больше не двигались под веками. Вкупе
стоял жуткий сквозняк, ибо запах горелой плоти стал уже просто непереносимым, и Коринне
это не нравилось.
Брис потушил паяльную лампу. Из ног Сатурна на запятнанную скамью сочилась
черная жидкость.
— Передохнем минутку? — сказал Жак.
Он вытер лоб тыльной стороной ладони. Раймон поднес руку ко рту. Ему хотелось
петь.
Правая рука Сатурна походила на взорвавшийся фиговый плод. С нее свисали лохмы
плоти и сухожилий.
— Крепкий орешек, — сказал Раймон.
И подскочил на месте, увидев, как рука Сатурна сама собою повалилась на скамью.
Впятером они не помещались на противоположной скамье, но Раймон вышел в
коридор, захватив с собой из желтого чемоданчика лист наждачной бумаги и напильник,
чтобы размяться. Так что, считая от окна к двери, там сидели Коринна, Гарамюш, Жак и
Брис.
— Ну и хам! — сказал Жак.
— Не желает разговаривать, — сказала Гарамюш.
— Это мы еще посмотрим! — сказал Брис.
— Я могу предложить еще кое-что, — сказала Коpинна.
II
Поезд продолжал катить по заснеженной степи, то и дело сталкиваясь с вереницами
нищих, возвращающихся с подземной барахолки в Гольцине.
Уже совсем рассвело, и Коринна разглядывала пейзаж, который открывался и скромно
скрывался в кроличьей норе.
У Сатурна Ламийского осталась только одна нога и полторы руки, но, поскольку он
спал, естественно, трудно было ожидать, что он заговорит.
Проехали Гольцин. Скоро уже и Херостров, всего в шести верстах.
Брис, Жак и Раймон совсем обессилели, а их боевой дух висел на волоске, на своем,
зелененьком, для каждого.
В коридоре заблаговестил колокольчик, и Сатурн подскочил на месте. Брис уронил
свою иглу, а Жак чуть не обжегся электроутюгом, которым как раз пользовался. Раймон
продолжал прилежно прощупывать точное нахождение печени, но рогатке Бриса не
доставало точности.
Сатурн открыл глаза. Он уселся с большим трудом, поскольку отсутствие левой
ягодицы, похоже, выводило его из равновесия, и натянул сползший плед на свою ногу в
лохмотьях. Обувь всех остальных хлюпала по полу, по углам набралось полно крови.
Тогда Сатурн встряхнул своими светлыми волосами и от души улыбнулся.
— Я не из болтунов, а? — сказал он.
Как раз в этот момент поезд въехал на вокзал Херострова. И все вышли.