Психологизм романа Т

1
Психологизм романа Т.Ахтанова «Свет очага»/«Қазақстантану3»/Халықаралық ғылыми конференцияның материалдары. 3 томдык. 2
том. – Астана, «Тұран Астана» университеті, 2008.-330-334 бб.
Д.ф.н,Тахан С.Ш.
ПСИХОЛОГИЗМ РОМАНА Т.АХТАНОВА «СВЕТ ОЧАГА»
Печать
традиционной
национальной
поэтики,
самобытного
художественного видения жизни мы видим в романе Т.Ахтанова на тему
Великой Отечественной войны – «Свет очага». Творческая задача
укрупненного
исследования
обстоятельств
соприкосновения
национальной стихии с проявлениями жизни советского общества в
экстремальной ситуации предопределила особенности психологизма.
Психологизм романа выходит за рамки внутренних монологов, обретая
свойство вездесущности через усиление национального начала в
структуре художественного характера. Повествование ориентировано на
преломление
военно-исторических
событий
сквозь
призму
нравственности как базовой субстанции субъективно-национального
сознания.
Светом высокой нравственности озарена героиня романа Назира,
которая ставится автором в такие положения, когда от ее зоркости на
хорошее в других людях и способности будить совесть окружающих
зависит жизнь ее и ребенка, родившегося в огненную зиму 1942 года в
Западной
Белоруссии,
где
она
оказалась
как
жена
офицера,
направленного служить в Брест, который первый принял жестокий удар
фашизма по советской стране.
Автор сосредоточен на раскрытии характера женщины, положением
своим вынужденной больше переживать, чем действовать. Героиня
предстает как натура тонко чувствующая, отзывчивая на чужую
душевную
боль,
внутренне
стойкая.
Эти
личностные
качества
неотрывны от ее национального самосознания, не случайно они
постоянно
подкрепляются
нравоучительными
воспоминаниями
из
2
прошлой аульной жизни, причащением к исторической памяти родного
народа.
Героиня не может не жить войной, которая огрубляет, ожесточает
людей. Как и миллионы советских людей, она переполняется гневом,
видя жестокости оккупантов, слыша о них. Она понимает как должное
сожаление
командира
партизан
Носовца
о
том,
что
призыв
к
беспощадной истребительной войне с оккупантами не находит еще
нужного отклика. Вместе с тем, героиня способна подниматься выше
всеобщего озлобления, найти в себе силы сожалеть о гитлеровцах и их
приспешниках-предателях,
в
зверином
ослеплении
потерявших
человеческий облик.
Этот нравственный критерий интерпретируется автором не как
достижение
индивидуального
сознания,
а
норма
оценки
деяний
человека, выработанная или, точнее, нажитая народами на их пути
движения от варварства к цивилизованности, пути, отмеченного
многообразием национальных форм поисков возможностей достойного
со-бытия людей, но оттого и незыблемая.
Великая
Отечественная
война
показала,
что
советское
жизнеспособно потому, что в нем не заглушено национальное как залог
извечного, облагораживающего естественные чувства человека. В
романе есть эпизод, когда группа женщин, жен офицеров Красной
Армии, идущая по тылам врага в надежде выйти к линии фронта,
встречается с отрядом вражеских воинов-мотоциклистов.
Происходит
безобразная
сцена
насилия
над
беззащитными
женщинами, кончающаяся убийством одной из них. Как и все
происходящее в книге, мы видим глазами героини, оцениваем с ее
позиции. И как раз выясняется, что вся глубина трагизма сцены будет
понятна лишь при неодномерном взгляде на подобные ситуации, к
которому способна Назира.
3
Героиня не спешит обвинить насильников в злом умысле. Они не
хотели убить кого-либо из женщин. Но и не могли остановиться при виде
такой возможности «побаловаться». Не ускользнуло от внимания
Назиры то, как смутил фашистов страх женщин, прижимающих к груди
малых детей, боясь потерять их. Притупляет опасение женщин
поведение одного из немцев, мирно наигрывающего на губной
гармошке.
В
его
поведении
Назира
отмечает
игривость,
так
напоминающую аульного джигита, оказавшегося в женском обществе. И
вдруг этот незлой парень грубо пинает женщину, защищающуюся от
домоганий его товарища. Когда же на него бежит с проклятиями подруга
насилуемой, желая попугать ее, стреляет с одной руки вверх, но, не
удержав тяжелого оружия, попадает в несчастную. Назира видит
замешательство убийцы при виде кричащей дочери жертвы. Однако оно
мимолетно,
ибо,
как
догадывается
героиня,
сострадание
будет
высмеяно товарищами. Вечером он будет смешно рассказывать о
позоре товарища, после его пинка оказавшегося под женщиной, но даже
не заикнется о последовавшей смерти другого человека. Пока над
фашистами не будет занесена карающая рука, пока они так легко
побеждают,
чувства
безнаказанности
и
вседозволенности
будут
разнуздываться, вытесняя естественную человечность. И, кажется,
единственное средство вернуть им прежний людской облик – это дать
им почувствовать неумолимое силовое противодействие.
Но Назира знает, что оно не единственное. Она верит, что в той
ситуации они были не совсем беззащитны – у них еще оставался голос,
пронзительный, человеческий. Именно пробуждением человеческого во
враге объясняет она свое спасение потом, когда с двумя детьми, сыном
и взятой ею на воспитание дочерью погибшей подруги Светы, оказалась
в полной его власти. Уже на нее наведен автомат, и она в последней
надежде ищет глаза хозяина положения. Взгляды сошлись, и она молча,
расширенными глазами поведала о многом, что она пережила, умолила
4
пощадить. И фашиста пронзило. «Как человек может стрелять, глядя
жертве в глаза?»(1;127).
Торжеством высшей человеческой правды является ее история
похождений в тылу врага. Да, она видит насилие, кровь, теряет близких
людей, но и оправдываются надежды на жалость к ее положению
беременной, на то, что дети всегда будут взывать к милосердию и
покровительству, что стремление женщины оставаться женщиной,
верность зову материнства не будет осуждаемо никогда. Так она
понимает причину своей выживаемости на войне, как казашка, но такое
понимание женской доли разделяет и другая героиня романа – Света.
Эта
русская
женщина
иного
темперамента,
чем
Назира,
предрасположена к активным действиям в утверждении своего права на
жизнь, человеческое и женское достоинство. Сплав нравственности с
советской идейностью в ее образе проявляется четче, чем у Назиры.
Даже потрясение от репрессии безвинного отца не отвратило ее от веры
в советские идеалы, за которые она борется и погибает. При всем этом
она, не одобряя решения беременной Назиры остаться с мужем на
границе в преддверии войны, потом в отступлении самоотверженно
поддерживает подругу, вопреки сложившемуся мнению не раскаивается
в интимной близости с немецким офицером, которого полюбила и от
которого родила. Но она же по праву любви мужа к ней, по праву своей
искренней борьбы с вражеской нечистью, олицетворяющей прежде
всего ненависть, ждет от него прощения. В создании образа Светы Т.
Ахтанов во всей полноте утверждает свои принципы раскрытия
художественного характера человека в момент испытания и выбора.
При осмыслении природы психологизма в романе мы не можем
обойти вниманием роль мифа в прояснении истоков человеческой
личности. Несомненно стремления и мироощущение всех героев романа
так или иначе восходят к сформировавшемуся мнению о моральнополитическом единстве советского общества. Но это миф, ибо в
5
феномене
морально-политического
единства
преобладает
момент
должного, а не сущего. Сущее в объяснении истинных причин гуманных
порывов персонажей находится в сфере другого мифа – религиозного. И
в этом аспекте интересны размышления Назиры при виде иконы в доме
старухи Дуни, приютившей ее в лихой час. Ощущение странности
иконописных образов Иисуса, богоматери, близкой к догматам иной
веры
Назирой,
сменяется
благодарностью
к
ним,
в
которой
экстраполируется ее отношение к тете Дуне, носительнице этой веры.
Умиротворенность и кротость, навеваемые иконописной композицией,
при вглядывании сменяются другим настроением. В глазах Иисуса,
богоматери Назира зрит глубокую скорбь от
того, что
не смогли
удержать христиан, русских и немцев, от злобы, слишком многое
прощалось ими мирянам. Героиня находит, что мусульманский бог
взыскивает строже. Ясно ей: потому иконописный Христос выглядит
беспомощным, что люди возомнили себя выше бога. Но бог печется о
спасении их, и потому героиня должна думать, как спасти зародившуюся
в ней жизнь. В помыслах и поступках реальных людей в этой кровавой
войне современный и древний мифы взаимопроникаются, и это
поддерживает спасительное равновесие добра и зла в человеке и в
жизни в целом.
В
романе
«Свет
очага»
индивидуально-неповторимые
Т.
Ахтанов
интенции
мастерски
совмещает
внутренних
борений
персонажей с объективными проявлениями социальных настроений в
определенные исторические периоды.
Литература
1.Ахтанов Т. Бес томдық шығармалар жинағы: Екінші том. Роман
және повестер.- Алматы: Жазушы,1983
2.Ахтанов Т. Национальное своеобразие и зрелость литературы //
Простор, 1969,№12.- С.101-102.