Некита А.Г. Институциональные формы отрицания мифического
реклама
Маленко С.А., Некита А.Г. Архетипическая вера и каноны ее социальной эволюции // XVII Ломоносовские международные чтения. Архангельск, 2006, С. 67-73. УДК 130.3 С.А.Маленко, А.Г. Некита Архетипическая вера и каноны ее социальной эволюции1 Аннотация. Маленко С.А. Некита А.Г. Архетипическая вера и каноны ее социальной эволюции. Статья посвящена рассмотрению процедуры сакрализации архетипического образа Отца в форме религиозного отчуждения его авторитета в пользу официальной номенклатуры государственных и религиозных должностей. The summary. Malenko S.A. Nekita A.G. Belief of the archetype and canons of its social evolution. Clause is devoted to consideration of procedure of canonization of an image of the Father in the form of religious alienation of its authority for the benefit of the official nomenclature of the state and religious posts. Ключевые слова: архетипическая вера, институализация веры, религиозная вера, сакрализация социального, религиозный авторитет, политизация отцовского образа. Зарождение и динамическое развитие духовного опыта, который и в индивидуальном, непременной и в общественном составляющей его социального измерениях бытия выступает человечества, определяется совокупностью восходящих принципов, гармонизирующих процессы восхождения друг к другу Человека и Мира. Прежде всего, 1 речь идёт об открытых и исследованных выдающимся швейцарским ученым-гуманистом К.Г.Юнгом архетипах коллективного бессознательного, представляющих любому индивиду Образы Жизни как неразрывного единства бытия, мышления, сознания. Исходя из этого, архетипы как первичные абсолюты человеческого существования, действительно “образуют” предпосылки онтологической Веры в Жизни, свободной от бессознательных отождествлений с неоднократно отчужденной и закостенелой в социальных формализациях сущностью человека. Эта вера формирует первичный круг, подготовленных архетипом к индивидуальному освоению бессознательных содержаний, и направляет человека на непосредственное общение с сокровищами векового сознательно приобретенного и витализированного опыта, которые и образовывают гармоническое естественное единство человечества, олицетворённое в наследственности поколений. Человеческие верования систематизируют ежедневные жизненные события, таким образом, делая реальной возможность беспрерывного приращения опыта, как модуса освоения мира. Итак, исходное архетипическое значение веры состоит в перспективной организации гармонического феноменологического разворачивания мира в образе любого, однако наиболее целесообразного на данном этапе освоения мира объекта, катализации его субъективного имагинационного освоения, создания спектра возможностей самоосуществления индивида в знании – способе бытия очеловеченного мира. Именно это имел в виду русский философ Иван Ильин, отмечая, что «о вере позволительно говорить только там, где истина воспринимается глубиной нашей души; где на неё откликаются могущественные и творческие источники нашего духа; где проговаривает сердце, а на его голос откликается и все остальное естество человека»2 . Наоборот, институциональная, в первую очередь религиозно оформленная, вера, направленная именно на “очаснивание”, локализацию и реализацию 2 фатального самосворачивания мира в бессознательном имаго любого, произвольно избранного объекта веры, с целью его абсолютизации в статусе Бога как неминуемой феноменологической инстанции. Таким образом, религиозная вера активно манифестирует и ритуально воссоздает лишь самоё себя, как самодовлеющее имаго подлинного знания и опыта, официально освященного совокупностью институционально отчужденных на протяжении тысячелетий творчески, индивидуально освоенных, но всегда всеобщих содержаний. Обыденное представление всегда с большой готовностью отождествляет веру с религией, с чем никогда не может согласится её философское понимание. В любом случае, настоящая вера всегда является более творческой и животворной, чем какое бы то ни было разнообразие форм ее социальных отождествлений – то ли с потусторонним, то ли с официально назначенным имаго истины. Подобные реалии «бытия» религиозно оформленной веры становятся возможными лишь при условии игнорирования знания как такового, когда сам факт ввержения человека в водоворот религиозной праведности автоматически выводит ее за границы сознательно освоенного мира, поднимая над мирской бренностью всего приобретенного в поколениях опыта, и именно в этом акте распиная ее на действующей номенклатуре догматов веры, как раз перед собственноручно созданным пепелищем бесконечных возможностей Жизни. Предвечный иррациональный характер веры, с самого начала бывший исключительной прерогативой религии, в лоне «развитой» цивилизации воспринимается как нормальный и даже единственно возможный методологический принцип активистской организации и функционирования всех без исключения социальных институтов современного, воинственнооппозиционного сознанию социума. «Овладев» религиозной формой веры, они присвоили себе статус потустороннего Отцовского авторитета, открыв возможности тотального принудительного 3 исповедования социальных индивидов на лояльность государству актов их социальной рефлексии, социальных настроений и социального действия. По мнению автора, обыденный, официально пропагандируемый как ожидаемая и активно внедряемая норма социального пребывания, пресловутый «здравый смысл», с блеском выполняющий социальную роль последней инстанции «истины» бытово-бессознательного сорта, следует квалифицировать не иначе, как лишь в определенной мере «цивилизованную» реминисценцию извечного естественного инстинкта самосохранения. Ведь, если масса едва сознательных, но исключительно «социализованных» индивидов начнет «отрабатывать» свою «творческую» реализацию в аккурат лишь на основании требований, в границах и по рецептуре «здравого смысла», социальность очень быстро «состоится» именно как ад мнимо-демократического хаоса. А самая этика будет эволюционировать в направлении самодостаточности, иррациональности, внелогичности, формальной религиоподобности, авторитетности и авторизованности. В строгом соответствии с отчужденным характером процессов усложнения социальных связей, этические конструкты становятся более абстрактными, универсальноотдаленными от требований бытового прагматизма «по обе стороны добра и зла», а презентующий их богоподобный суперавторитет наглядно олицетворяет в себе все возможные человеческие содержания, вплоть до их полного обесценивания, реально становится «не от мира сего», а сфера социальной – не говоря уже об индивидуальной, сознательной – ответственности институциональной этики, просто обязана находиться «по ту сторону» здравого смысла. Таким образом, «верую, ибо абсурдно!» Для родоплеменной стадии развития человечества характерная этика непосредственного, еще 4 в значительной мере внеинституционального табуирования, сдерживающего буйство инстинкта, укрощающего его, при этом базируясь исключительно на неписаных запретах и некодифицированных карах за отступничество от них. В представлении Бога тех времен – еще не Спасителя, но уже Карателя – отдельные люди и социальность в целом, еще не успели испытать и проникнуться глубиной «необходимого и достаточного» экзистенциального кризиса, набрать критическую массу отчуждения от самих себя, чтобы уже крайне нуждаться в Спасении. Но, с другой стороны, они уже достаточно отошли от исходных архетипических нравственных канонов, чтобы заслужить кару. Этот Бог еще не зовет паству вверх, в «царствие своё», до которого она еще явно не доросла, именно из-за отсутствия традиции индивидуального освоения мира, которое одно лишь способно открыть узкие, недосягаемые для толпы, врата рая. Итак, Бог-табуист, отрабатывая на первичном социальном бульоне систему этических регулятивов, содержащихся в мифе, лишь формирует толпу, вытягивая её в линию, выводя, таким образом, народ-массу из хаоса дискретных лет, судеб, племен и вождей на просторы линейной, христианской истории. Как ни странно, именно этические принципы, пусть пока лишь и в форме табу, порождают стремление («возвышение», «движение», «развитие») направляя – возносить человека к индивидуальному выделению из строя, когда один может видеть всех, а все они – его, и, таким образом, как человек, так и его окружение, могут наглядно воспринимать результаты хотя и не всегда глубинно своей, но всё же уже индивидуализированной, «личностной» эволюции. Кстати, другой пласт этимологических значений слова «стремление» связан именно с «стремлением» бессознательных инстинктивных порывов, со стараниями стреножить эгоизм еще преимущественно бессознательного 5 человека институализированной религиозной этикой, принудительно «культивировать» человека в границах культа. Дальнейшее усложнение социальности, углубление её формализации, связанной с необходимостью адекватного реагирования власти на все более активные и регулярные связи между племенами, приводит к роковой аксиологической инфляции и пагубного выхода в тираж персональных богов-погонщиков, которые, отныне, вместо того, чтобы поднимать и объединять людей, тщательно распределяют их на абстрактно, институционально «своих» и еще более формально «чужих». Такое воплощение принципа «разделяй – и властвуй!», безусловно, является незаурядным шагом назад как в процессах более или менее гармоничной этизации социальной жизни и реального быта племен под отеческим патронатом мифа, так и, прежде всего, в едва начатом конституировании индивидуальности, угрожающем полным взаимным уничтожением участников реформирования социальности на основании взрыва неосвоенных инстинктов, выведенных нею самою на новый, уже институциональный, уровень действия. Итак, возникает крайняя необходимость в новых богах-интеграторах, ибо на пороге время уже не локальных, суеверных и табуирующих, но глобальных, этизированных, милленаристских и эсхатологических религий. Главным критерием «свойскости» отныне провозглашается уже не инстинктивное кровное братство и произвольно-случайная и довольно меркантильная априорная территориальная общность, а мнимо «независимое» от каких-то там «условностей» духовное братство веры на основании утвержденной общности формально сконфигурованных и официально сакрализованных этических принципов. Но, вот он, главный парадокс институционально-формального возрастания духовной демократии – отныне предрассудков становится значительно больше: а 6 их прогрессивно, не исторически, а математически – арифметически, или геометрически – возрастающее количество - откровенно обусловлено увеличением номенклатуры бюрократического производства доступных, на этом этапе «овладения» миром, критериев «своего» и «чужого», «правого» и «неправого». Как гарантированная институциональная компенсация небывалой эскалации отчуждения и формального размежевания мира, в социальных, то есть, государственных, идеологически-номенклатурных недрах вырабатывается и принципиально новый стандарт «стимула» индивидуального самосовершенствования – представленный официально задекларированной перспективой посмертного спасения и потустороннего бессмертия на основании ритуального, желательно демонстративно-публичного, «слияния» с новой этикой. В конце концов, новый Бог превращается из Табуиста и Карателя, в Спасителя и Карателя. Отныне любому, но достаточно лояльному, человеку предлагается с готовностью поддержанная Государством – заместителем которого по вопросам «духовной политики», согласно штатному расписанию, и назначается новый Бог – лотерея развития, вплоть до возможности тотального индивидуального обесценивания, как официально санкционированной формы социального вознесения над самим собой. Необходимость очередной государственной ревизии этических горизонтов христианизированного человечества возникла как вполне закономерное следствие секуляризации и обвальной атеизации европейского общества в 18 и в особенности в 19 веке. Методические формализаторские усилия как собственно властно-церковных, так и прежде всего властно-светских, политических надзирателей, опекунов и ревнителей этической парадигмы христианства, которая героически 7 несла свой Крест, одолевая «вместе» с Народом и Государством тернистые пути отчуждения, таки привели к фатальной формальной дискредитации, изуродованию и тотальному институциональному размыванию морального авторитета Христа. Кропотливое извращение «новой» социальностью Старого Света изначальных архетипических основ существования индивида, культуры и общества, в пользу массы, цивилизации и социальности, фактически умертвило как нравственность, так и мораль, сделав последнюю недееспособной, кодифицированной номенклатурой морализаторских словесных формул, явным образом уступающих напору капиталистического, бессознательно-прагматического активизма. Социум впервые реально заглянул в пропасть сформулированной Достоевским перспективы: если Бога нет – дозволено всё! Именно тогда и началась политическая лихорадка поисков нового, адекватного трагичности времени суперавторитета, который смог бы стать для любого, присягнувшего ему человека сфабрикованной аксиологической иконой, ценность которой была бы значительно большей, нежели у обезображенного бессознательным эгоизмом здравого смысла «Я» - авторитета, способного реформировать мораль, застраховав её от коллективной потравы в угоду штатному расписанию властных должностных эгоизмов. Эти поиски привели, прежде всего, к порождению европейской цивилизацией нового «образа» Истории, представляющего её не как топтание на месте, или же бег по кругу на время, но как постепенный и, в значительной мере, управляемый – уже другое дело: сознательно или бессознательно! – процесс перехода от мира менее совершенного, к миру более совершенному. Именно под эгидой этой концепции был объявлен конкурс на замещение вакантных должностей уже секуляризированных, но, - очевидно, с целью 8 компенсации этого «незначительного» недостатка, - значительно более идеологизированных, политизированных суперавторитетов – корифеев посюстороннего будущего, профессионально способных объединять людей в необъятные братства по новому принципу – принципу черной, «Теневой», согласно Юнгу, магии реальной политики, которая делается на глазах у масс единственно с целью удовлетворения их как неосвоенной естественной, так и приобретенной социальной, похотливости. Примечания. Научная работа над статьей осуществлена при финансовой поддержке РГНФ (проект «Проблема индивидуального и социального измерения феноменологии архетипа», грант № 03-03-00348а). 2 Ильин И.А. Путь к очевидности. - М.1993. - С.136. 1 9
