Современный университет и новая прагматика знания
advertisement
Демократия и либерализм как условия формирования современного университета (Россия и Франция). Ни в какой иной области человеческой жизнедеятельности демократия и либерализм не противопоставлены друг другу столь явно как в области образования и воспитания. Демократы видят в этом подконтрольном обществу социальном институте, контролируемом государством и предоставляющем бесплатное и одинаковое для всех образование, гарантию всеобщего равенства. Либералы же, напротив, вместо того, чтобы оценить государственный характер образования как преимущество гражданского общества, видят в нём стремление государства монополизировать данную отрасль и осуществлять таким образом контроль над формированием сознания молодёжи и их ожиданиями в реализации гражданских свобод. Это классическое разведение двух концепций описал ещё В. Гумбольт1. Демократия и либерализм приводят образование в конечном итоге к двум крайностям: республиканскому сознанию гражданского долга или же строптивому индивидуализму. Можно сказать, что в известной степени Франция и Россия встали сегодня на эти два различные пути, хотя и не достигли в своём развитии этих крайностей, предпочитая идти на компромисс. Так Россия предпочла государственное правление при частичной автономии государственных ВУЗов, тогда как Франция – личную свободу при частичном государственном вмешательстве. Характеристики современного состояния университета в России таковы, что 1. Только государство, благодаря системе государственных стандартов, способно предпринимать необходимые усилия для создания доступной и качественной системы образования 2. Организация этой системы зиждется на воле государства как в административном, так и в финансовом плане 3. И именно государство берёт на себя роль структуры, обладающей 1 Humbolt W. The Sphere and Duties of Governement, John Chapman: London, 1854, 203 p. 1 способностью определять, что составляет «всеобщее благо», нужды и ожидания общества по отношению к университетскому образованию, что в конечном итоге определяет государственную политику в этой области. В конечном итоге, огосударствлённая система российского образования в результате уже проведённых частично реформ приобрела дух Левиафана, совмещая в себя бюрократическую рациональность и различные способы демократического контроля. Государство, таким образом, позиционирует себя в качестве арбитра, способного, благодаря своей политической и технической мощи, преодолеть сложности социальной дифференциации, в том числе, с помощью системы образования. Сегодня многие адепты либерализма не разделяют более концепции нейтрального государства как последней инстанции, в которой окончательно разрешаются ценностные конфликты в обществе. Они предпочитают видеть в рыночных отношениях, то есть в механизмах децентрализации, критерий эффективности университетов, тем самым лишая государство судейской функции. Однако они оставляют за государством минимальную степень контроля, рассматривая его, при этом, как покровительствующее государство. Сторонники централизованной системы образования, хулители либеральной теории упрекают его за разрушение общности интересов, которая служит объединению различных социальных слоёв, и за приверженность капиталистическим ценностям и категорическому неприятию генерирующей роли государства. Демократия и либерализм на протяжении всей истории оказывались в постоянном противостоянии друг другу, даже тогда, когда в обиход вошёл термин «либеральная демократия». Также как и демократия, либерализм предлагает политическую программу, в основе которой лежит определённое видение сущности и целей человеческого существования, а также предлагает пути для их достижения. Так, либерализм опирается на антропологическую теорию, постулируя свободу и автономию воли человека, то есть позиционирует человеческую личность как автономную 2 сущность со своими интересами и стремлениями, которая первична по отношению к власти государства и общества. Это также доктрина, касающаяся права и властных технологий, которой мы обязаны преимуществом права и индивидуальных прав, свобод человека и гражданина, а также теорией разделения властей. Наконец, менее широко освещаемая заслуга либерализма – это определённая эпистемология, которая в конечном итоге связана с теории социальной организации. В либеральной теории понятие «общего блага» чрезвычайно размыто и неопределенно, человеческий разум, несовершенный и ограниченный в своих познавательных способностях, не может универсализировать человеческий опыт и постичь всю гамму социальных причинноследственных связей. В либеральном контексте, децентрализованные организации, являющиеся полицентрическими, чья деятельность регулируется целой совокупностью автономных акторов, являются более действенными, нежели централизованные и унифицированные. Эта идея нашла отражение у французского исследователя М. Полани2. Можно сделать вывод, что компромисс, к которому могут прийти и демократически и либерально настроенные идеологи университета состоит в том, что, следуя логике идеологического и социального плюрализма, и те и другие должны признать идею институционального плюрализма, которая находит себе всё больше и больше сторонников3, а также тот факт, что настаёт время людей, которые не столько генерируют, сколько управляют смыслами и формируют коды социального бытия. Но тут-то и возникает загвоздка, поскольку демократия, принципы свободы и равенства которой являются путеводной звездной для её адептов при выработке принципов реформаторской деятельности в различных сферах социального бытия, в конечном счёте, оказывается под вопросом. Если на вершине социальной иерархии находится нетократический класс, класс людей, в руках которых 2 3 Polanyi M., La logique de la liberte, Presse universiteire de France, Paris, 1989, 253 p. Nemo Ph. Ecole, vers le pluralisme institutionnel// La Revuedes deux mondes, avril 1993, p. 109. 3 находятся основные властные рычаги, то ни о каком равенстве в условиях информационного общества говорить не приходится, более того, неравенство такого общества реализуется ещё на генетическом уровне. XX век является иллюстрацией смены общественной парадигмы, в основе которой лежит бэконовская формула «знание – сила».И в этих условиях неминуемой трансформации подвергаются и экономическая, и политическая сферы, в частности, сетевая информационная парадигма отвергает национальное государство предшествующей эпохи. Этнический подход к определению нации и государства-нации фактически исчерпал себя. Появляются страновые холдинги (Шенген), страны-системы (США, Китай, мировые регулирующие органы (ООН, Всемирный банк, «восьмёрка»). Внутри демократического государства его роль также весьма ограничена. Так, идея институционального плюрализма состоит в нейтралитете, который должно сохранять государство по отношению к различным учебным заведениям, которым предоставляется автономия в вопросах самоуправления при финансовой поддержке со стороны государства и возможности достижения согласованности действий учебного заведения и общегосударственных задач. Государство должно воздержаться от всяких попыток унифицировать образовательные потоки в различных ВУЗах. То есть государство не должно навязывать им нормы образовательной политики и стратегии развития, коль скоро, если речь идёт о реализации «современного университета» в условиях либеральной демократии. Это позволит избежать сугубо утилитарного подхода к образованию и вместе с тем предотвратит сведение педагогики и содержания образования к частным вопросам образовательных технологий, которые должны находятся в ведении экспертов. Нам представляется, что такая позиция либеральных демократов имеет несколько недостатков, поскольку не рассматривает возможности дискоординации деятельностей различных образовательных практик во 4 всей совокупности учебных заведений на территории той или иной страны. Единство целей и соотнесение задач, которые призваны решать эти учебные заведения, включая университеты, должно так или иначе обеспечиваться неким независимым арбитром, вопрос только в том, кто эту функцию будет выполнять. Без определённой степени централизации образовательной системы в целом всё равно не обойтись. Другое дело, что она должна быть гарантирована от произвола какого-либо заинтересованного лица или группы лиц, действия которых могут быть расценены как противоречащие государственным устремлениям. И в этом смысле образовательная система, в частности университеты, как её структурообразующие элементы, не могут существовать абсолютно автономно по отношению к государственной политике, как и государство не должно оставаться нейтральным в тех случаях, когда избираемая тем или иным ВУЗом стратегия развития прямо противоречит его интересам. Однако это не означает, что мы пропагандируем возврат к централизованной системе управления образованием и университетами, в частности, однако полагаем, что в ведении университетов должен оставаться выбор определённой логики образовательного процесса, который научное сообщество этого университета считает наиболее оптимальным для воспроизводства интеллектуальной элиты общества. Таким образом, миссия современных университетов должна, на наш взгляд, основываться на трансмиссии знания и передаче новых либеральных ценностей новым поколениям, разрабатывая наиболее эффективные методики и учебные программы. И если для этого им нужна финансовая и административная автономия, государство должно её обеспечить, одновременно оставаясь главным арбитром при оценке эффективности деятельности ВУЗов. Таким образом, нам представляется, что акценты в борьбе за демократические преобразования университетов должны быть расставлены иначе, нежели в большинстве статей, посвящённых данной проблематике. Так, чаще всего в центре внимания 5 исследователей «университетского вопроса» оказываются именно финансовые и организационные вопросы университетской автономии, тогда как их разрешение есть лишь условие, хотя и необходимое, для реализации совершенно иной задачи – формирования сознания молодёжи с учётом современных «вызовов», которые обращает к нам цивилизация. Таким образом, модернизационные процессы, направленные на реформирование университетов как в России, так и во Франции, имеющие своей целью отдельных обеспечение децентрализованного университетов, университетов от изначально отделения им функционирования образовательной осуществляемой также миссии научно- исследовательской функции ведёт к виртуализации университетского образования и углублению кризиса как российской, так и западной ментальности. Общую духовную направленность новой социальной парадигмы хорошо продемонстрировал Зб. Бжезинский в работе «Между двух веков», выпущенной им ещё в 1960-х гг. В ней он предсказал возникновение Нового мира, элита которого будет освобождена от либеральных ценностей, а главным инструментом в достижении её целей станут современные информационные технологии воздействия на сознание людей, позволяющие подчинять его тотальному контролю. Человеческая индивидуальность, столь ценная для аксиологии либералов, растворяется в «толпе» и «массе», в которых разнообразие личностей стирается. Развитие информационных сетей приводит к тому, что было описано ещё М. Фуко и М. Кастельсом, как превращение структуры власти во власть структуры, когда социальное действие оказывается во власти социальной морфологии4. Становление информационного общества, таким образом, оборачивается структурной противоположность несвободой предрекаемому Д. для личности Беллом в общества «информационной свободы». И хотя менталитет русского человека веками Кастельс М. Становление общества сетевых структур. Новая постиндустриальная волна на Западе. В кн.: Антология (под ред. В. Иноземцева). М.: Academia, 1999. C. 495-505. 4 6 формировался в условиях его закропощения и развития рабской сущности, а менталитет французов базировался на развитии человеческой свободы, в итоге тотальная демократизация как российского, так и европейского общества, а также попытки внедрения либеральных ценностей превращаются в очередную социальную утопию и во Франции, и в России, как и во всём остальном мире, основная позитивная функция которой сводится к обеспечению потребности людей в социальной иллюзии, так или иначе способствующей развитию общества, поскольку она является во все времена стимулом для социальной борьбы. Более того, «в общественном сознании из «ничего возникают иллюзии, которые становятся «всем». У большинства людей их внутренние установки полостью вытесняют реальность. Люди с неохотой воспринимают рациональные объяснения»5. Однако, несмотря на схожесть в проблемах, с которыми столкнулись современные французские и российские общества, наиболее болезненными и сложными при переходе от тоталитарного к свободному обществу эти изменения оказались для менталитета русского народа, который совершил нечто вроде «бегства от свободы» (в терминах Э. Фромма). Ещё Р. Декарт выразил сущность человека формулой «мыслю, следовательно, существую», которая может быть понята и как «думаю, следовательно, действую», стремясь подчинить мир своей воле, а это стремление к «власти» является одной из основных естественных особенностей человека. Эта мысль нашла отражение также в работах 1970х гг. Ж. Делёза, согласно которому не ego формирует мысли, а мысли формируют ego. Человек не в состоянии добиться объективной истины, формируемые им представления о ней зависят от его целей и случайным образом совпавших обстоятельств. Тотальная информатизация, породившая новый господствующий класс нетократов, привела частично уже сейчас, а в дальнейшем эта тенденция станет только усиливаться, к 5 Мясникова Л. Российский менталитет и управление//Вопросы экономики, №8,2000. С. 44. 7 тому, что университетское образование, ориентированное на предоставление доступа к информации, а не на образование посредством вовлечения в научно-исследовательские практики, будет противоречить принципам гуманизма и станет одним из проводников виртуального насилия. А вместо изучения окружающей естественной среды станет пропагандировать исследование некой «гипперреальности» (в терминах Ж. Бодрийяра), или виртуальной среды. С учётом всего выше сказанного возникают вопросы, которые пока мы оставим без ответа, однако имеющие принципиальное значение для критики пропагандируемой сегодня новой социальной парадигмы: насколько разветвленная сеть разнородных университетских образований, не объединённых какой-либо универсальной системой ценностей, норм, представлений о миссии и месте университета в современном мире, может выступать в роли агента глобальных информационных процессов? И каковы принципы легитимации этих отдельных независимых друг от друга университетских институций, единственным общим основанием которых является замена критерия «истинности» критерием «эффективности»? 8
