Евангельский мотив вечной любви в рассказе В.М.Гаршина
advertisement
Л.Л. Легошина Доцент кафедры русской литературы НГПУ Евангельский мотив вечной любви в рассказе В. М. Гаршина «Надежда Николаевна» Вся русская литературная классика, от древности до современности, связана с Книгой книг, Библией. Идея бессмертия души, евангельский завет любви, тема падения и возрождения человека являются ключевыми в художественных произведениях русских писателей. В этом плане жизнь и творчество В. М. Гаршина представляют особый интерес. Прежде всего поражает читателя его внешний и внутренний облик, биография писателя, трагически ушедшего из жизни в тридцать три года. С ранних детских лет Гаршин формировался как человек удивительной доброты и сердечности. Современники писателя отмечали его взгляд, в котором отражалось глубокое благородство его души. И. Л. Толстой в своих воспоминаниях писал: «Во взгляде этого человека было столько прямоты и одухотворенности, вместе с тем столько чистой, детской доброты…» [1]. И. Е. Репин вспоминал: «Гаршинские глаза, особенной красоты, полные серьезной стыдливости, часто заволакивались таинственною слезою» (С.431). Еще ребенком, в возрасте 5-8 лет, Гаршин перечитал массу книг, из которых особенно ему был памятен « Мир Божий» Разина. Он перечитал все, что мог едва понимать из «Современника», «Времени» и других журналов за несколько лет. Сильно на него подействовала Бичер - Стоу («Хижина дяди Тома» и «Жизнь негров»), В. Гюго («Собор Парижской богоматери») и др. В.М.Гаршин, брат писателя, отмечал: « В раннем детстве Всеволод был необыкновенно красив, добр, кроток и пользовался общей любовью всех окружающих. Ему было года четыре, когда однажды, при выходе из церкви в праздничный день, один старый, почтенный генерал, совершенно незнакомый моей матери, подошел к ней представиться и стал восхищаться прекрасным мальчиком. - Ваш сын удивительно хорош, - сказал он, - но эта красота не ангельская: более всего он напомнил мне Иоанна Крестителя, как его изображают с агнцем. Я именно такого видел за границей, в Дрезденской галерее. Такова, действительно, была своеобразная красота Всеволода. Она невольно влекла к нему. В особенности прекрасны были его глаза – большие, светло-карие, с длинными ресницами. Уже с детства светились в них и доброта, и кротость, и какая-то грусть. Такими они остались и в юности, и в зрелом возрасте. И поэт над могилою его в двух строках совершенно верно изобразил эти чудесные глаза: Я ничего не знал прекрасней и печальней Лучистых глаз твоих… Еще тогда, четырех лет от роду, этот мальчик, похожий на Иоанна Крестителя, уже выказывал наклонность к подвигам самоотвержения» (С.417-418). Как известно, Иоанн Креститель, или Предтеча (1в.), ближайший предшественник и предвестник Иисуса Христа, готовил народ к Его приходу. Он был недоволен состоянием общественной жизни, удалился в пустыню, где вел жизнь пророка. Иоанн Креститель строго обличал господствовавшие пороки и недостатки и призывал к покаянию, предупреждая о близости пришествия мессии. Иисус Христос назвал его человеком, « выше которого не было среди рожденных женами» (Мф. Х1, 11; Лук. У11) [2]. Как Иоанн Креститель, Гаршин протестовал против насилия. Общественная жизнь того времени была тревожной, а всем известный кроткий, мягкий, отзывчивый характер Всеволода Михайловича откликался на всякую злобу дня. В этом плане особенно ярко характеризует Гаршина участие в деле Млодецкого, административно-ссыльного, близкого к кругам революционного народничества. 20 февраля 1880 г. Млодецким было совершено покушение на жизнь М.Т.Лорис-Меликова. В письме Лорис- Меликову от 21 февраля 1880 г.(г.Петербург) Гаршин, умоляя о прощении преступника, восклицает: «Простите человека, убивавшего Вас! <…> Умоляю Вас (для) ради преступника, ради меня, ради Вас, ради Государя, ради Родины и всего мира, ради Бога» (С.378). Творчество Гаршина, христианская суть которого скрыта в глубине его художественных образов, все пронизано евангельскими представлениями о добре и зле, бунте и смирении, грехе и покаянии. Так, например, перу Гаршина принадлежит «Сказание о гордом Аггее». Литературным источником «Сказания» является старинная «Повесть душеполезна о царе Аггее, како пострада гордости ради». Писатель переработал старинную легенду, изменив ее конец. В подлиннике царь, пострадав за гордыню, получает прощение, возвращается на царство и начинает править кротко и милосердно. А у Гаршина он отказывается от власти и становится слугою нищих слепых. Когда Репин спросил Гаршина , отчего он не напишет большого романа, чтобы составить себе славу крупного писателя, Всеволод Михайлович ответил: « Видите ли, Илья Ефимович, есть в Библии «Книга пророка Аггея». Эта книга занимает всего вот этакую страничку! И это есть книга! А есть многочисленные тома, написанные опытными писателями, которые не могут носить почетного названия «книги» и имена их быстро забываются, даже несмотря на успех при появлении на свет. Мой идеал – Аггей» (С.432). В маленькой «Сказке о жабе и розе» роза жертвует жизнью только для того, чтобы скрасить последние мгновения умирающего ребенка. Нравственная красота самоотречения привлекает теперь Гаршина, христианское самопожертвование для него идеал. Герой «Красного цветка» физические и нравственные муки переносит с той же стойкостью, что евангельские апостолы или герои житийной литературы. В рассказе «Надежда Николаевна», впервые опубликованном в 1885 г. в журнале «Русская мысль», Гаршин, раскрывая проблему существования в мире зла, страдания и смерти, рассматривая тему «падшей» женщины, тему преступления и наказания, обращается к Евангелию, которое позволяет ввести в произведение нравственную меру, меру добра и зла, падения и возвышения человека. По сюжету «Надежда Николаевна» является как бы продолжением рассказа «Происшествие». История Никитина (из «Происшествия») упоминается здесь как эпизод из прошлого героини повести. Отношение к произведению оказалось противоречивым, но читатели не остались равнодушными к напряженным раздумьям автора о необходимости бороться со злом и верить в добро. В основе сюжета «Надежды Николаевны» лежит история взаимоотношений художника Лопатина и «падшей женщины» Надежды Николаевны. Главный герой рассказа мечтает написать картину, посвященную французской героине Шарлотте Корде. Шарлотта Корде (д, Армон ) (1768-1793 ) принадлежала к старинному дворянскому роду. 13 июля 1793 г. проникла в дом Ж. П. Марата и заколола его кинжалом. Убийство Марата называла благодеянием для Франции. Судом была приговорена к смертной казни. Лопатин задумал написать Шарлотту Корде «во весь рост, одну, стоящую прямо перед зрителями, с глазами, устремленными перед собой; она уже решилась на свой подвиг«преступление…» (С.244). В поисках натурщицы художник знакомится с Надеждой Николаевной. Его друг, художник Гельфрейх считает, что только он, Лопатин, может «вытащить» ее, спасти от полного падения в бездну. Гельфрейх говорит о том, что был еще один человек, который мог бы ее спасти, но не захотел. Это Бессонов. Основной конфликт произведения разворачивается между двумя полюсами нравственности: между черствым, эгоистическим и завистливым сердцем Бессонова и кроткой, нежной и доброй душой Лопатина. Главный герой рассказа писал в своем дневнике: «И вот пришло это странное и несчастное создание с разбитой жизнью и страданьем в глазах; жалость сперва овладела мною; негодование против человека, выражавшего к ней презрение, сильнее заставило меня взять ее сторону, а потом… Потом я не знаю, как это случилось… Но Соня была права: я любил ее мучительною и страстною первою любовью человека, до двадцати пяти лет не знавшего любви. Я хотел бы вырвать ее из ужаса, в котором она терзалась, унести на своих руках куда-нибудь далеко, убаюкать ее на своей груди, чтобы она могла забыться, оживить это убитое лицо улыбкой счастья…» (С.283-284) Тема библейской грешницы волновала Гаршина. В этом плане интересны его «Заметки о художественных выставках». Автор статьи описывал свое впечатление о картине художника Поленова «Христос и грешница», тему которой Гаршин охарактеризовал цитатой из Евангелия от Иоанна, гл. 8: «И вси люди идиху к Нему; и сед учаще их. Приведоша же книжницы и фарисеи к Нему жену … поставивше ю по среде… Учителю, сия жена ята есть ныне в прелюбодеянии. В законе же нам Моисей повеле таковые камением побивати: Ты же что глаголеши Сия же реша искушающе Его». Автор «Заметок…» отмечал, что в центре картины изображена равнодушная толпа, которая готова побить камнями преступницу, а главные лица евангельского рассказа не поставлены на первый план. Гаршин писал: «Не видим ли мы каждый день на наших улицах таких же грешниц, только что выступивших на путь греха, за который в библейские времена побивали камнями? Взляните на грешницу у Поленова: не то же ли это, беспрестанно проходящее перед нами, наивное лицо ребенка, не сознающего своего падения? Она не может связать его с горькою участью, ее ожидающею, быть растерзанной толпой, побитой камнями: она, как попавшийся дикий зверек, только жмется и пятится; и ее застывшее лицо не выражает даже ужаса. Мне кажется, оно так и быть должно. Христос Поленова очень красив, очень умен и очень спокоен. Его роль еще не началась. Он ожидает; Он знает, что ничего доброго у него не спросят, что предводители столько же, и еще более, хотят Его крови, как и крови преступившей закон Моисеев. Что бы ни спросили у Него, Он знает, что Он сумеет ответить, ибо у Него есть в душе живое начало, могущее остановить всякое зло» (С.356). Отношение Гаршина к грешнице Поленова соотносится с его описанием героини рассказа «Надежда Николаевна». Когда Лопатин впервые видит Надежду Николаевну, он противопоставляет ее той толпе, которая ее окружает: «Вокруг нас толпа праздношатающихся гуляк, купцов, отчаявшихся в возможности жить не напиваясь, несчастных приказчиков, проводящих жизнь за прилавками и отводящих свою убогую душу только в таких притонах, падших женщин и девушек, только-только прикоснувшихся губами к гнусной чаше, разных модисток, магазинных девочек… Я видел, что она уже падает в ту бездну, о которой говорил мне Бессонов, если уже совсем не упала туда» (С.257). Гаршинская «грешница» была красива: стройная фигура, тонкие руки и шея, черные волосы. После знакомства с Лопатиным ее бледное лицо приобрело «отпечаток достоинства». Главный герой произведения записал в своем дневнике: «Я видел ее милое лицо, озаренное счастьем, на моей груди, это было совсем новое, немного чужое лицо, не то лицо с тайным мученьем в чертах, которое я привык видеть» (С.301). Следует отметить, что в облике и переживаниях Лопатина очень много автобиографических черт, прежде всего гаршинское отношение к падшей женщине [3]. В сюжетно-композиционном плане центральное место в рассказе занимает один из разговоров, которые вели втроем после обеда Лопатин, Надежда Николаевна и Гельфрейх. Друг Лопатина задумал картину, дело всей жизни. Содержание будущей картины он описал следующим образом: «Как-то раз Владимир Красное Солнышко рассердился за смелые слова на Илью Муромца; приказал он взять его, отвести в глубокие погреба и там запереть и землей засыпать. Отвели старого казака на смерть. Но, как это всегда бывает, княгиня Евпраксеюшка «в те поры догадлива была»: она нашла к Илье какой-то ход и посылала ему по просфоре в день, да воды, да свечей восковых, чтобы читать Евангелие. И Евангелие прислала» (С.291). Потом добавил: «Конечно, скоро старый казак понадобился князю: пришли татары, и некому было выручить Киев из беды. Пожалел тогда Владимир, горько пожалел. А Евпраксеюшка послала тотчас же людей, чтобы шли в подвалы глубокие и выводили Илью за белы руки. Зла Илья не помнил, сел на коня, ну и так далее. Переколотил татар – вот и все» (С.291). Главное место в рассказе Гельфрейха занимает Евангелие, раскрытое на той странице, на которой говорится о Нагорной проповеди. И читает Илья о том, что, получивши удар, надо поставить себя под другой. Читает и не понимает. «Всю жизнь Илья Муромец трудился не покладая рук; печенегов, татар, разбойников извел великое множество, век прожил в подвигах и на заставах, не пропуская злого в крещеную Русь; и верил он во Христа, и молился ему, и думал, что исполняет Христовы заповеди» (С.292). Гельфрейх восклицает: «Илья – и Евангелие! Что общего между ними? Для этой книги нет большего греха, как убийство, а Илья всю жизнь убивал. И ездит-то он на своем жеребчике, весь обвешанный орудиями казни - не убийства, а казни, ибо он казнит. <…> А ведь он святой. Видел я его в Киеве… Лежит вместе со всеми. И справедливо…» (С.293). Замысел картины Гельфрейха «Илья Муромец и Евангелие» раскрывает глубинный, православно-философский контекст рассказа, который проявляется в его интертекстуальных связях. Мотивы добра и зла, возвышенной любви и безумной страсти и ревности, подвига и преступления, воплотившиеся в образах Лопатина и Бессонова, их столкновение приводит к катастрофической развязке. Не случайно, она в сознании Лопатина перекликается с образами Шарлотты Корде и Ильи Муромца. Преступление и наказание – главная тема рассказа «Надежда Николаевна». Героя не осудили за убийство Бессонова. «Дело прекращено: было признано, что я убил, защищаясь, - писал в своем дневнике Лопатин. - Но для человеческой совести нет писаных законов, нет учения о невменяемости, и я несу за свое преступление казнь. Мне недолго уже нести ее. Скоро Господь простит меня, и мы встретимся все трое там, где наши страсти и страдания покажутся нам ничтожными и потонут в свете вечной любви» (С.305). Шестая заповедь Закона Божия – «Не убий». Жизнь есть величайший дар Божий; поэтому лишать самого себя или другого жизни есть самый ужасный, тяжкий и великий грех. Евангельский закон Христов говорит: «всякий, ненавидящий брата (ближняго) своего, есть человекоубийца» (Иоан,.3,15). Кроме телесного убийства, есть еще более страшное и ответственное убийство: это убийство духовное. Род духовного убийства есть соблазн, то есть когда кто совращает ближнего своего в неверие или на путь порочной жизни и тем самым подвергает его душу духовной смерти. Делом же милости духовной является словом и примером «обратить грешника с ложнаго пути» (Iак.5, 20) [4]. Бессонов совершает духовное и телесное убийство Надежды Николаевны, в его образе воплощены эгоизм и гордыня. Анализируя свое отношение к Надежде Николаевне и Лопатину, Бессонов писал в своем дневнике: «Отчего я, желая спасти его, думаю больше о ней; отчего ее лицо, когда-то буйное и задорное, а теперь поникшее и кроткое, представляется моему воображению каждую минуту; отчего она, а не он наполняет мою душу странным чувством, в котором я никак не могу разобраться и в котором преобладают недобрые чувства» (С.299). И далее: «Я лгал в этом самом дневнике, когда писал, что отказался от нее, потому что увидел невозможность спасти. Если не лгал, то обманывал себя. Ее легко было спасти: нужно было только наклониться и поднять ее. Я не захотел наклониться» (С.299). Лопатин тоже совершает убийство («…какой-то голос, не переставая, нашептывает мне на ухо о том, что я убил человека» (С.305), но защищая Надежду Николаевну. Священник А.Кремлевский в книге «Православный христiанский катихизисъ» (2 изд., С.-П.,1907 г.) писал: «Грешно ли убийство ближнего при замозащите, в силу необходимости. Нет. Не грешно. Правда, христианин поступит вполне по Евангелию, если даже для самозащиты не отнимет жизни у ближнего, а предпочтет отдать свою жизнь. Так, преподобный Серафим Саровский не оказал сопротивления напавшим на него в лесу разбойникам, хотя мог бы сделать это. Полный преданности воле Божией, он отбросил топор, которым мог защититься, и обрек себя на смерть; и его избили почти до смерти. Но можно ли всякому христианину ставить в грех отсутствие такого величия духа, каким обладал преподобный Серафим. Конечно, нет, ибо не всем дано быть святыми. Нельзя назвать грехом и убийство, совершенное в силу крайней необходимости, ради защиты ближнего, напротив, было бы грехом, если бы мы не оказали необходимой помощи ближнему, подвергнувшемуся насилию. С этой точки зрения следует судить и о войне. Христианское государство должно всемерно содействовать избежанию войн, но когда суровая необходимость вынуждает прибегать к оружию для защиты жизни, веры, свободы сограждан, тогда войну нельзя назвать грехом. Пока будут вражда, борьба, притеснение слабых сильными среди частных лиц и между народами, до тех пор будут существовать и войны»[5]. В финале главный герой рассказа свои физические и нравственные страдания оценивает как искупление за грехи свои и чужие. Он верит в существование двух миров – мира здешнего и нездешнего, верит в торжество любви Божественной, которая сильнее искушения земной жизнью, сильнее греха гордыни и отступничества. Свет во тьме светит – этот евангельский мотив пронизывает все содержание рассказа, сквозь призму которого раскрывается духовная сущность двух героев-соперников Бессонова и Лопатина. Григорий Синаит, св. в своем труде «Главы о молитве и безмолвии» писал: «… чтобы тьма не затмила свет, «мы» должны «струить» свой свет, и этот свет будет пить тьма и тогда, возможно, наполняясь светом, света не затмит». Григорий Синаит приводит здесь же комментарий из святоотеческого опыта различения духов: «Всегда должен ты испытывать и рассматривать, а потом верить. Ведай, что действа благодати явны, и бес, хотя преобразуется, подавать их не может, именно – ни кротости, ни приветливости, ни смирения, ни ненавидения мира, ни пресечения похоти и страсти, кои суть действия благодати. Бесовские же действа суть – надмение, высокоумие, устрашение и всякое зло. По таким действиям можешь распознать, от Бога ли воссиявший в душе твоей свет или от сатаны. <…> душа, если имеет рассуждение, умным чувством может распознавать дары Духа Святого и призрачные мечтания сатаны»[6]. Таким образом, в рассказе В. М. Гаршина «Надежда Николаевна» взгляд на жизнь, окружающую писателя действительность, на проблему падшей женщины, преступления и наказания дан сквозь призму Евангелия, сквозь призму основного закона человеческой жизни, закона сострадания, закона покаяния, всепрощения и вечной любви. Примечания 1. И.Л.Толстой. Гаршин. <Из «Моих воспоминаний»>.// В.М.Гаршин. Рассказы. Статьи. Письма. М., 2000.С.429. Далее ссылки на это издание даются в тексте, с указанием страницы в скобках. 2. См.об этом: Библейская энциклопедия. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1990. 3. См. об этом: Бекедин П.В. Образ падшей женщины у Н.А.Некрасова и В.М.Гаршина. //Проблема традиций в русской литературе. Н.Н., 1993. 4. Закон Божий. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2005. 5. Свящ. А. Кремлевский. Основы православного вероучения («Православный христiанский катихизисъ»). Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2001. С.168. 6. Цит по: Т.А.Кошемчук. Поэт-пророк и собеседник муз. (О проблеме творчества в русской поэзии и православном миропонимании) //«Христианство и русская литература». С.-П., 2006. С.115. 7. Новый Завет. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999.
