Они как бы и имеют отношение к общегражданской истории, и

Андрей МАЛЬГИН
ИТЛЬ, ДАИР, Terra Fictia. К МИФОЛОГЕМЕ КРЫМА В XX ВЕКЕ
Доклад на 3-м Боспорском форуме*
Открытием Итля я обязан своему дивану. Это сооружение настолько неустойчиво, что для того, чтобы
на нем можно было спать, я вынужден подкладывать под его основание несколько довольно толстых книг.
Для этой цели, не самой, согласен, достойной для человека, производящего впечатление культурного, я
выбрал пару томов, оказавшихся в моей библиотеке чисто случайно и никогда не привлекавших моего
внимания, а потому хранившихся на самой нижней полке одного из книжных шкафов. Из опасения, что
утилитарные функции будет выполнять нечто достойное лучшего применения, я почти машинально раскрыл
наугад обе книги. Первая оказалась каким-то радиотехническим справочником, который я без сожаления
отправил в заранее отведенное место, что же касается другой, то ее судьба сложилась иначе.
Это был томик произведений в прошлом весьма известного, а ныне почти забытого русского писателя
20-х – 50-х годов нашего столетия, усердно служившего своим пером большевистской власти – Бориса
Лавренёва. Среди его книг, посвященных в значительной степени драматической эпохе • гражданской
войны, выделяются два произведения: повесть "Сорок первый" и роман "Ветер", которые отличают от
традиционных образцов' официального эпоса достаточно острая психологичность и натурализм. Имея коекакие сведения о творчестве писателя, случайно задержавшиеся в памяти ещё с университетских времен, я
был несказанно удивлен, раскрыв книгу на первой странице романа, название которого я был готов
обнаружить у кого угодно, только не у классика литературы соцреализма.
Незнакомый мне роман назывался "Крушение республики Итль". В анонсе значилось, что это
произведение — "пародия на современное буржуазное общество". Впоследствии, обратившись к доступной
литературе, я не смог найти никаких вразумительных объяснений тому, что же послужило основой его
событийной канвы, ни более или менее осмысленного толкования вымышленного имени в названии
произведения. В посвященной Лавреневу главе фундаментальной "Истории русской советской литературы"
я прочитал, что "Крушение республики Итль" представляет собой совершенно особое явление в творчестве
писателя. Автор статьи утверждал, что "Крушение" настолько резко выделяется среди того, что вышло изпод пера Лавренева, что производит впечатление совершенно не связанного с остальными его работами.
Роман был написан в 1925 году, ему предпослан эпиграф из Анатоля Франса: «Поочередно он защищал
и сражался со всеми нациями Европы и три раза спас свое отечество... но последний бросок костей не был
для героя удачным». Сюжет романа таков:
Правительство могущественной страны Наутилии отправляет экспедиционный корпус во главе с
лордом Опингтоном для поддержки молодого правительства республики Итль, которая возникла после
распада охваченной революцией обширной империи Ассор, и теперь борется с «анархическими бандами
революционеров, поправшими все божеские и человеческие законы».
Наутилию интересуют природные богатства Итля, и главной целью миссии Опингтона является
установление контроля над ними. Однако алчные руководители разложившегося режима, стремясь
самостоятельно эксплуатировать нефтяные промыслы республики, обнаруживают несговорчивость с
союзниками. В результате лорд Опингтон организует сначала монархический переворот и возводит на
Итлийский престол полоумного отпрыска ассорской династии, и затем, убирая последнего, приводит "народ
Итля" к присяге на верность королю Наутилии. В финале романа истинные патриоты Итля, связанные с
ассорскими революционерами с помощью (конечно же!) женщины из опингтонского окружения, ломают
планы лорда и вынуждают союзническую эскадру покинуть берега Итля, одновременно впуская на его
территорию ассорскую армию.
В написанном живо и иронично романе оставлено несколько вех, чтобы безошибочно указать на
прообраз вымышленной страны. Если отвлечься от двух моментов – нефти, которая в сущности является
всего лишь неизбежным атрибутом в повествовании из эпохи империализма, точно так же как золото в
сочинениях о конкистадорах, и монархического переворота (плюс прямая интервенция), угроза которого
была просто Fix Idea всех большевистских писателей, то перед нами один к одному события,
развернувшиеся в Крыму в короткий промежуток времени между ноябрем 1918 и апрелем 1919 года.
Именно тогда у фортов Севастополя (Порто-Бланко романа) ошвартовалась эскадра Антанты, ведомая
французским адмиралом Аметом и призванная помочь белому Крыму в его борьбе с красной Россией.
Лавренев несколько преувеличил сепаратистские тенденции у руководителей Итля, однако в образе
президента Аткина нетрудно узнать фигуру Владимира Дмитриевича Набокова (отца писателя), тогда
министра юстиции Крымского краевого правительства; впрочем, с таким же успехом Аткин – это и премьерминистр этого правительства Соломон Крым, и его министр внутренних дел Максим Винавер.
В целом в романе довольно удачно схвачен и спародирован дух крымского режима 1918–19 годов, дух,
в конце концов убивший этот режим — противоестественное стремление осуществлять либеральное
правление в атмосфере гражданской войны.
Впрочем, в ткань повествования вплетены некоторые реалии более позднего — врангелевского периода
истории полуострова. Это всё, связанное с описанием обороны "перешейка", соединяющего Итль и Ассор, и
с фигурой Богдана Адлера — начальника обороны, последний приказ которого просто заимствован (с
некоторыми изменениями) у генерала Я.А. Слащева-Крымского: «Красные разбиты. Тыловая сволочь может
слезать с чемоданов», и т.д. и т.п.С событиями войны Ассора и Итля Лавренев был знаком не понаслышке, он лично участвовал в походе
красной Заднепровской дивизии в Крым в апреле 1919 года.
Для себя я довольно легко разрешил проблему атрибуции мифологического Итля, гораздо труднее было
ответить на вопрос — почему реальные события, происшедшие в Крыму между двумя захватами его
большевиками, превратились в факты истории некоей республики Итль? При этом меня интересовал не
столько субъективный замысел писателя, сколько абстрактная возможность "Итля".
Всякий, даже поверхностно знакомый с историей гражданской войны, согласится, что "Итль"
невозможен ни на основе Сибирской эпопеи Колчака, ни на основе Кронштадтского восстания или
Тамбовского мятежа. И то, и другое, и третье — факты самодостаточные и самозамкнутые: Сибирская
эпопея — это только сибирская эпопея. И описана она может быть только так, "близко к тексту". Крым же
становится чем-то другим, он становится "Итлем".
По-видимому, в событиях, которые происходят здесь, заложена возможность их мифологического
перетолкования.
Они как бы и имеют отношение к общегражданской истории, и вполне свободны от нее, они не связаны
тесными рамками географического контекста. Это можно понять, вспомнив о Крыме как о популярнейшей
киносъемочной площадке. Здесь происходит то же самое. Отснятые на крымских ландшафтах кадры по
прихоти режиссера могут представлять совершенно иную географическую, в том числе и сказочную,
реальность. Совершающееся здесь, таким образом, ничего не стоит выдать за происходящее в любой другой
точке земного шара, поскольку Крым содержит богатейшие ландшафтные возможности, соответствующие,
по крайней мере, трем из четырех стран света. Точно так же он как бы таит внутри себя Итль, или лучше
сказать, множество Итлей.
Строго говоря, Итль не может быть один, это убеждение толкало меня на поиски его вариантов. Если
отбросить соблазнительные гриновские ассоциации, как то, что носит внешний, а не смысловой характер, то
ближайшим аналогом Итля будет Даир.
Его создал (или открыл) собрат автора Итля по перу и судьбе, писатель, чье имя не обязательно здесь
произносить, ибо важно не это**. Даир — это тоже вымышленная страна, отделенная от материка
перешейком, — страна, которую видят сквозь прорези прицелов рвущиеся туда войска.
Даир более конкретен, чем Итль, он — часть разорённой революцией России, но зато он и вполне
сказочен: «... есть там железная стена, поперёк в море упёрлась... Сторона за ней ярь-пески, туманны горы.
Разведчики наши там были, так сказывают, лето круглый год, по два раза яровое сеют! И живут за ней эти
самые елементы в енотовых шубах, которые бородки конусами: со всей России туда набежались. А
богачества! Что было при старом режиме, там теперь всё в одну кучу сволокли!* Это некая земля
обетованная, соча-щаяся молоком и медом. Я благодарен одному своему коллеге по поискам, обратившему
мое внимание на то, что тетраграмматон "Даир" в исламской традиции — одно из названий рая.
В Даире в известной мере явственнее, чем в Итле, слышится отголосок архетипического мифа о некоем
особом мире, находящемся за каким-то труднопереходимым пре-делом (перешеек, даирская стена,
Турецкий вал).
Обе мифологемы связаны с близкими тогда событиями •гражданской войны. Мы оставим этот пункт без
комментария, однако следует высказать предположение, что итлийская традиция (да позволено будет мне
так именовать этот литературный феномен; в том, что традиция существует и представлена многими
работами, не может быть сомнения) вообще коренится в войне. Нам пришлось остановиться на двух
произведениях, имеющих отношение к этой традиции, созданных по эту сторону "железного занавеса", но с
уверенностью можно сказать, что ее адепты существуют и по ту сторону.
Недостаточная изученность вопроса не позволяет нам, к сожалению, выстроить полную историю этой
литературной Terra Fictia, придуманной земли, историю, которая, мы уверены, интересна не менее, чем
реальная хроника территории, породившей такой разгул воображения. Зато мы вполне можем обрисовать
кратко ее (этой истории) финал.
Он связан с настоящей революцией в итлистике, ре-ультаты которой сопоставимы лишь с результатами
пост-модернистского переворота в европейской культуре. Многие обстоятельства этой революции ещё не
известны, а последствия не осмыслены. Она рисуется нам следующим образом.
Один или группа продвинугых итлистов обратили внинимание на то обстоятельство, что между самим
мифогенезом и его субствратом существует некая непереходимая грань. Миф же, заключили они, только
тогда в полной мере является мифом, когда порожден собственно мифической реальностью, а не является
лишь зашифровкой чего-то существующего в реальном мире. Что делали первоначальные создатели Итля и
Даира и их последователи? Они брали реальные или близкие реальным факты и помещали их в
вымышленный, фантастический контекст. Они преобразовывали не содержание происходящего, а его
атрибутику: так Крым превращается в Итль и Даир, Севастополь в Порто-Бланко и Лисс, Феодосия — в
Зурбаган, — реальная или почти реальная история сопрягается с ирреальной, фантастической географией;
так рождается мифологема очередного итля... Реальность покрывается глазурью фантастического, но мы
можем быть уверенными в том, что, раскусив оболочку, мы непременно почувствуем на языке твердость
реального факта...
Почему бы не сделать, наконец, наоборот? Почему бы не наполнить мифом реальный географический
контекст? Не конструировать, как это было раньше, из реального Крыма Итль, а сам реальный Крым
поставить на место выдуманного Итля, раскрыть его как Итль.
Если раньше действительные события происходили в ирреальном антураже, то теперь фантастические
коллизии будут совершаться на вполне реальном, географически достоверном полуострове, точнее —
острове...
Так родился текст, который и по сей день остается вершиной и, может быть, завершением (по крайней
мере, в её литературной части) итлийской традиции. Он начинается так:
«Всякий знает в центре Симферополя, среди его сумасшедших архитектурных экспрессий, дерзкий в
своей простоте, похожий на очиненный карандаш небоскреб газеты "Русский курьер"...»
"Тыловая сволочь может слезать с чемоданов". Утомленный организатор международной конференции
А.Мальгин возвращается из Ялты в Симфи.