Как только в июле машина вернулась с Парижского авиасалона

Как только в июле машина вернулась с Парижского
авиасалона, ее закатили в ангар для смены двигателей. Через
несколько дней совершили контрольный полет, затем дватри маршрутных — и она перелетела во Внуково.
26 июля, имея на борту члена Политбюро Ф. Р. Козлова,
направлявшегося в Нью-Йорк открывать советскую выставку,
и Туполева с Архангельским и Егером, летевшими
ознакомиться с авиацией США, самолет улетел в Америку.
По сути дела, это была генеральная проверка самолета
перед визитом Н. С. Хрущева. Все прошло безупречно, все
инстанции убедились в надежности Ту-114. Решение
Политбюро ЦК о полете Никиты Сергеевича было принято.
Два слова о составе экипажей. Оба самолета
принадлежали еще нам и облетывались туполевскими
летчиками. Когда стали комплектовать экипажи для полета,
КГБ проявлял к этому живейший интерес, но решил оставить их
без изменений, добавив несколько человек из Аэрофлота,
подготавливаемых на нашей базе для последующей
эксплуатации Ту-114. Утвердили экипажи:
Командир корабля
2-й летчик
3-й летчик
4-й летчик
1-й штурман
2-й штурман
Бортинженер
Бортрадист
Пом. бортинженера
Вед. инженер от ОКБ
Вед. инженер по оборуд.
ОКБ
Вед. инженер от летной
базы
Основной самолет №
Л-5611
А. П. Якимов
М. А. Нюхтиков
К. П. Сапелкин
Н. М. Шапкин
К. И. Малхасян
Н. Д. Солянов
Л. А. Забалуев
Н. Ф. Майоров
М. К. Щербаков
В. И. Богданов
О. С. Архангельский
Запасной самолет №
Л-5612
И. М. Сухомлин
В. М. Козлов
А. Д. Калина
Я. И. Берников
М. А. Жила
Н. Ф. Носов
Г. Ф. Татаринов
Б. И. Кутаков
Ю. Ф. Селиверстов
М. В. Сатаров
В. М. Козлов
А. М. Тер-Акопян
В. М. Королев
Кроме экипажа с Н. С. Хрущевым должны были лететь
заместители Генерального конструктора Н. И. Базенков и Л.
Л. Кербер. «Заложники», — как посмеивались мы над
собой.
О наших пассажирах. Состав правительственной делегации
носил, я бы сказал, семейный характер. Ее руководитель
пригласил с собой жену Нину Петровну, ее сестру Анну
Петровну с мужем М. А. Шолоховым, дочь Раду с мужем А.
Аджубеем, дочь Юлию и ее мужа Н. Тихонова, в то время
председателя Днепропетровского совнархоза, и сына Сергея с
женой. Кроме них в делегацию входили А. А. Громыко, В. П.
Елютин, В. С. Емельянов и лечащий врач проф. А. М. Марков.
«Большую прессу» представляли: Ю- Жуков, Л. Ильичев, П.
Сатюков, О. Трояновский и А. Аджубей. Человек 10 личной
охраны во главе с полковником Д ... (фамилию забыл), несколько
стенографисток и машинисток, горничные и камердинер, повара
и официанты. Общее число пассажиров составляло около 56.
Если сюда добавить 16 человек экипажа, трех иностранных
лоцманов и нас двоих, то на борту было 78-80 человек.
Занятыми оказались чуть больше половины мест, и в салонах
было достаточно свободно. Семья Хрущева заняла четыре
спальных купе, остальные (по условиям центровки
самолета) задний салон. В переднем разместились мы с
Николаем Ильичом, иностранные лоцманы и свободные
члены экипажа. Средний салон-ресторан использовался по
прямому назначению: в нем обедали, ужинали и завтракали.
Забегая несколько вперед, хотелось бы сказать, что всю
дорогу
на
борту
господствовала
спокойно-домашняя
обстановка. Хрущев по-настоящему демократичен и доступен.
В нем нет и следов надменности, заносчивости, барства или
цезаризма. Прогуливаясь по самолету, остановится поговорить,
острит, смеется, одним словом, ведет себя абсолютно
непринужденно. Проста, мила и по-женственному тепла с
окружающими и Нина Петровна.
Почти
не
ощущается
граница,
разделяющая
нас,
сопровождающих, от главы государства и его близких. И все
же обаяние его индивидуальности столь велико, что невольно,
без всякого нажима с его стороны, вырабатывается
определенный этикет. Стоит ему подойти, как сразу встаешь,
подтягиваешься, следишь за собой, и не от страха или
смущения, это возникает само по себе. И это у всех, несмотря
на то что в нем нет никакого позерства или напускного
величия.
Выходец из самых низов народа, малограмотных русских
крестьян, он был наделен незаурядным умом. И это было
прекрасно. Но беда состояла в том, что наряду с этим ему были
свойственны не всегда глубоко продуманные эскапады, порой
приводившие к диаметрально противоположным результатам.
Придя к власти, он понял: нельзя сохранять сталинские
традиции, нужны реформы. Вводить их было нелегко. Много
мужества надо было иметь, чтобы освободить из лагерей
миллионы невинных людей, запрятанных туда его
предшественником. Особенно трудно было сделать такую
операцию ютому, что оказались они там, вероятно, не без его
молчаливого
согласия.
Много
трудностей
пришлось
преодолеть, чтобы начать строить для народа килье. При
старом правителе этим не занимались, строили, главным
образом,
всякого
рода
общественные
эклектические
сооружения, отнюдь не задумываясь по поводу того, что
каждая советская семья имеет право на отдельную квартиру.
Огромного упорства потребовала и колонизация юго востока
страны с тем, чтобы, распахав 41,8 миллионов гектаров,
добиться что 40 % всего хлеба в стране стали получать
оттуда.
Наконец, тяжелую борьбу ему пришлось вынести с самим
собой, когда зарвавшись и расставив на Кубе кучу своих ракет,
он не побоялся за авторитет в государстве и, встретив в Вене
решительное сопротивление Кеннеди, посчитал возможным
эвакуировать их обратно.
Ну а «головокружение от успехов» или «волюнтаризм» —
кто из великих мира"сего не заболевал ими и, кстати говоря, не
продолжает болеть? Нет не следует выбрасывать из истории
своей страны столь яркие фигуры не так богаты мы ими.
Можно было бы и ограничиться этими фактами. Но одно его
личное заблуждение, приведшее ко многим печальным
результатам, забыть трудно. Мы имеем в виду перестройку
всей экономики страны, а именно: упразднив многие
министерства, передать их функции совнархозам, организованным по территориальному признаку. Губительная идея
потребовала расплачиваться за нее много лет. Это было как раз
во время проектирования в нашем ОКБ самолета Ту-95
(межконтинентального бомбардировщика), а в ОКБ В. М.
Мясищева — такой же машины М-4. Встревоженный министр
П. В. Дементьев предложил обоим ОКБ составить на фоне
карты Советского Союза графики, показывающие, со сколькими
предприятиями и каких министерств связан выпуск обоих
самолетов. Мы нарисовали. Линии от Москвы расходились
буквально во все стороны и охватывали тысячи заводовпоставщиков. Несвоевременная поставка любым из них любой
детали ставила под угрозу выпуск самолетов. Оба графика
отвезли в министерство, где ознакомили с ними руководство.
Все были настроены траурно и полагали, что при новой
организации выпуск машин окажется под угрозой.
Наутро министр с глазу на глаз сказал нашим главным
конструкторам: «Идея эта — самого Никиты Сергеевича, он ею
одержим и не хочет слушать никаких возражений. Полагаю,
что ваши графики следует запрятать до лучших времен!».
Жили мы с Н. И. Базенковым в одном доме, и с вечера
договорились, что часа в три ночи за нами заедет машина.
Легли рано, но не спалось. Не рядовое событие —
сопровождать главу Советского Союза в США. Мы
отчетливо понимали, что такая его поездка может стать
переломным моментом в наших взаимоотношениях с
Америкой, что эта первая встреча может вызвать далеко
идущие последствия. Ведь никто в то время и думать не мог,
что вскоре возле Свердловска собьют самолет-разведчик Пауэрса и что эта необыкновенно глупая авантюра правительства
Эйзенхауэра сведет на нет многолетние и трудные шаги по
такой важной и многообещающей проблеме. А пока мы были
горды тем, что Хрущев летит на самолете Туполева, и мы
участвуем в историческом полете.
Ночью на 15-е мы тронулись во Внуково, где у здания
аэропорта два полностью загруженных самолета Ту-114
Якимова и Сухомлина замерли друг возле друга. Около обоих
— стража. Тишина почти абсолютная, только щебет
просыпающихся птиц. И летное поле, и самолеты покрыты густо
выпавшей росой. На востоке медленно разгорается утренняя
заря. С Базенковым все прошло гладко: тщательно проверив его
документы и список, два стража, стоявших по бокам трапа,
откозыряли и пропустили его внутрь. Меня в списке нет, и я
сиротливо остаюсь на земле. Неужели не полечу и так и не
увижу Америку, которую, как инженер, глубоко уважаю?
Около пяти утра начали съезжаться провожающие, вот и
Туполев. Огорченно рассказываю ему о случившемся. Он явно
раздражается. Проходит с полчаса, когда он возвращается с
зампредом КГБ (фамилия не запомнилась, нечто вроде
Ивановский). Генерал подходит к трапу, и все мигом улаживает.
АНТ улыбается.
Позднее он расскажет: «Я ему шепнул, мол, пожалуюсь
Никите Сергеевичу, что моих специалистов, обеспечивающих
безопасность полета, отстраняют от участия». Этого было
достаточно!
Без четверти семь Хрущев, перецеловав членов
Политбюро, поднялся по трапу, помахал шляпой и прошел в
свою каюту. Дверь захлопнута, можно начинать запуск
двигателей. Забалуев включает двигатель № 2, но что это:
винты крутятся, а двигатель не заводится. Вторая попытка —
результат тот же. Напряжение в кабине и на аэродроме
нарастает. В иллюминаторе видно, как постепенно мрачнеют
лица Туполева и его заместителя по двигателям К. В.
Минкнера.
В передний салон, где расположились мы с Базенковым,
входит Хрущев.
— Что происходит, почему не запускаются двигатели?
Чтобы разрядить обстановку, я отвечаю:
- Это делают так называемую «холодную» прокрутку ротора
двигателя, она необходима перед запуском,— отчетливо сознавая,
что эта информация, при неудаче, может обернуться для нас и
экипажа весьма «горячей»!
Напротив нас стоит полностью снаряженный резервный Ту114 летчика И. М. Сухомлина. Неужели на глазах всего
дипломатического корпуса, собравшегося проводить Главу
государства, ему и всей делегации придется пересаживаться
туда? Это позор!
Дверь в кабину экипажа открыта и нам видно, какое там
напряжение. Но вот Забалуев включает двигатель № 3, он
легко запускается с первой попытки, машину потряхивает и
вслед за ним заработал и двигатель № 2.
Самолет выруливает на взлетную полосу, по дороге
запускают двигатели № 1 и 4. Опробовав их все, Якимов
начинает взлет: минута, две, три — и огромный воздушный
корабль ровно в семь часов в воздухе.
Эпизод с запуском двигателя оказался весьма любопытным.
В Вашингтоне, на аэродроме, нас уже ожидал некий
отечественный
субъект
с
московской
радиограммой:
«Незамедлительно сообщите, почему не запускался двигатель».
То, что мы перелетели через океан из одного полушария в другое и доставили Главу государства в Вашингтон в должное
время и в добром здравии, Москву не интересовало. Почему не
запускался двигатель — вот где была зарыта собака.
А действительно, почему? Я попросил летевшего с нами О. С.
Архангельского, инженера нашего отдела, быстро разобраться.
Как установили, один единственный штепсель, всего с одним
проводом, по которому подавался сигнал на впрыск керосина в
двигатель стартера при запуске, оказался плохо пропаянным.
При запуске двигателя № 2 этот провод от тряски,
возникающей, когда огромные винты начинают вращаться,
отошел от контакта. А когда Забалуев запустил двигатель № 3
и машина затряслась уже с какой-то иной частотой,
злосчастный провод вновь сконтактировал.
Напрашиваются два вывода. Во-первых, от одногоединственного провода может быть подорван авторитет такой
великой страны, как наша. И во-вторых, каким же мудрым был
наш Старик, не позволив расстыковать тысячи штепселей: в
скольких из них после этого могли быть нарушены контакты?
Итак, мы в воздухе и легли на курс. Время идет своим
чередом. Прошли Великие Луки, затем Ригу, в 8.48 —
Стокгольм, в 9.58 Берген, теперь подинами океан. В 10.18
миновали эсминец «Смелый», ожидавший нас в 200 милях от
Бергена, в 10.58 — траулер «Добролюбов», в 11.18 — такой же
«Заволжск», в 12.35 — эсминец «Стремительный». Несладко
было им дрейфовать в океане. Сквозь иллюминатор в
сильный бинокль было видно, как океанская волна клала
небольшие суденышки с борта на борт. Потом пошли траулеры,
названные фамилиями писателей: в 13.45 — «Лев Толстой», в
14.02 — «Белинский», за ним «Новиков-Прибой». В 13.43
мы прошли над Гандером, откуда справа почти все время виден
американский континент.
Минут через 15 после трапезы к нам подошел метрдотель
и, нагнувшись, шепотом попросил: «Пожалуйста, воздержитесь
от посещения ресторана, мы Вас снабдим „сухим пайком"!» Так
или иначе, но мы больше туда не ходили, от сухого пайка
отказались, а на обратном пути питались тем, что купили в
Вашингтоне. Неловко было то, что «сухим пайком» кормили
иностранных лоцманов — канадца Расс-Бегнела и
американцев Г. Рене-гарда и штурмана (забыл фамилию). У
них могло сложиться превратное представление о нашей
демократии.
Но время бежит, в 18.13 мы проходим траверс Бостона, в
18.40 — Нью-Йорк и в 19.22 заходим на посадку на аэродром
Эндрюс-Филд, в 30 км от Вашингтона.
Скрипнули тормоза и воздушный гигант с бортовым
номером Л-5611 замер возле красной ковровой дорожки,
ведущей к месту церемониала встречи. Внизу у трапа мы
увидели президента Эйзенхауэра с тремя адьютанта-ми от
армии, флота и военно-воздушных сил, ожидающего Главу
нашего правительства. Кругом была земля Колумба — Америка.
Мы свое задание выполнили, перелет закончен.
Американскую деловитость мы постигли сразу по прибытии.
Члены делегации отправились к трибуне, сооруженной для
встречи Хрущева. И тут обнаружилось, что для каждого из них, в
нужном месте, на бетоне нарисованы следы ступней, возле
которых написано: «Н. Хрущева», «Р. Аджубей», «Н. Тихонов»,
«В. Елютин» и т. д. Без толкотни, секретарей и разводящих — все
молниеносно оказались на своих местах. И удобно, и дешево!
Закончилась
официально-помпезная
часть,
члены
делегации расселись по автомобилям. Пора в путь! 30
полицейских на мотоциклах, сопровождавших кортеж, разом
надавили на стартеры своих «харлеев», раздался адский
грохот, вроде стрельбы из пулеметов, заметались перепуганные
охранники нашего руководителя. Но все «о'кей», и кавалькада
роскошных кадиллаков унесла Никиту Сергеевича Хрущева и
его сопровождающих в Вашингтон. Теперь мы встретимся с
ними через две недели, а пока у нас свои заботы.
Обеспечивать нас поручено майору американских ВВС
Миллеру, он владеет немецким языком, я немного тоже и это
сильно облегчает взаимосвязь. Миллер сразу же пожелал
узнать, сколько народу прилетело и по американской
традиции, «кто есть кто?». После информации нам выделили
два автобуса, а для «менеджеров», т. е. нас с Базенковым,
легковой стейшен-ваген, все с надписями: «Юнайтед стейтс
эйр форс». Шофер у нас негр, входить в «контакт» с белыми
не пожелал, видимо, для него все белые одним миром
мазаны. О том, что в России расовой дискриминации нет, он и
не представляет. Впрочем, как же представишь, не будучи
крымским татарином, евреем или немцем Поволжья?
Ту-114 отбуксировали на стоянку, окружили легким
забором с надписями «полицейская зона», обставили красными
мигающими огнями. Теперь самолет под двумя охранами:
внутри — своя, снаружи — американские солдаты с
карабинами. У входа за загородку — дежурный за столиком, на
котором — список членов экипажа на английском языке.
Воображаю, как они мучились, переводя наши фамилии вроде:
Щербаков, Нюхтиков, Малха-сян и пр. При входе в зону —
телефон и УКВ-радиостанция. Мы получаем жетоны с
надписями: «Вагrenkov», «Kerbег», «Sherbakov». Без них через
цепь охраны не пройти.
Миллер ведет в кафетерий, где мы будем питаться, он
обслуживает персонал базы ВВС США Эндрюс-Филд. Заходим.
Все делается быстро, еда вкусная и дешевая. Помимо всего и
демократично. У себя мы привыкли: столовые разделены по
чинам. Здесь все вместе, в очереди у прилавка спокойно
соседствуют солдаты, офицеры, генералы, белые, негры - в военной столовой все равны. Поражаешься, когда сержант-негр
спокойно подходит к столу, занятому генералами, берет
сахарницу и бутылку с кетчупом. У нас это не принято. Мы,
конечно, понимаем, что все это чисто внешне, дескать,
смотрите, какая у нас демократия. Но между прочим, неплохо
бы организовать такую «внешнюю демократию» и на наших
военных аэродромах.
Невдалеке от двух Ту-114 стоянка еще нескольких наших
самолетов. На двух разведчиках погоды Ту-104, летевших в
100 км перед нашей машиной, находились начальник
Аэрофлота Е. Ф. Логинов, на другом шеф-пилот Председателя
Президиума Верховного Совета Б. П. Бугаев, неожиданно
вскоре сменивший Логинова. Еще один Ту-104 — летчика
Орловца. Он загодя привез сюда референтов, секретарей,
журналистов, фото- и кинокорреспондентов, репортеров и иже
с ними. Наконец, грузовой Ил-18 летчика Цыбина, пожилого
шеф-пилота Никиты Сергеевича Хрущева, не допущенного к
пилотированию реактивных самолетов по возрастному цензу.
Цыбин привез в Вашингтон всякую снедь для приемов,
банкетов и встреч. В общем, в Вашингтоне скопилось шесть
советских самолетов, и, склонная к зубоскальству
аэродромная братия тут же переименовала его в
«Нашингтон».
Перед отлетом из Вашингтона домой нам захотелось
отблагодарить Миллера и его помощников, сильно
облегчивших нам «обслугу» всех советских машин. Что может
быть лучше русской водки и икры? К сожалению, на борту
Ту-114 ни того, ни другого не осталось: «экскурсанты» съели
все подчистую. Решил сходить к Цыбину — ребята говорили,
что у него на борту целый «Гастроном». Встретил он меня
неприветливо, сказал, Что ничем помочь не может. И не дал,
повез обратно в Россию — через океан — водку, коньяк,
цинандали, икру, осетров, крабов и прочую снедь, ^пасибо
ребятам из экипажа — поделились из своих запасов.
Миллер был растроган...