Стихи разных лет

***
Прошёлся ливень по газонам
По листьям гладким.
Москва наполнена озоном
Сырым и сладким,
В Москве хозяйничает лето
И тёплый ветер.
Ах, Боже мой, как много света
На этом свете…
***
Апрелем неверным,
Апрелем лазурным
Настроены вербы
Древесные струны,
И бурят пространство
Пролеска и ландыш
И ветра пасьянсы –
В сердца и веранды.
***
В идеальности теплицы,
В мягкости постели,
В тёплом креме сибаритства
От Пантагрюэля –
Есть особая словесность
И стихосплетенье,
Липкость, лёгкость, легковесность,
Духа дуновенье.
Каждый новый день – вчерашний,
Вечно зациклован.
Я – ребёнок, я - домашний,
Ласкан, зацелован.
Но жизня – крутая леди.
Тычет и бабачет.
Месяц светит, светит, светит,
И котёнок плачет.
Утро в метро
Через игольное ушко
Знакомой кафельной кишкой
Иду на полуавтомате,
Танцуя, словно на канате,
Московский утренний брейк-данс.
И сходу – в общий резонанс.
Глаза застыли – жидкий студень.
Но мы не роботы, а люди,
И что поставить нам в укор,
Когда мы сходу – и в раствор,
Когда, за что бы мы ни брались,
Таблицами поверил Брадис.
***
Мой город встал уже на пристань.
Он тьмой как снегом занесён,
И неприятно, маслянисто
Угрюмый светится неон.
И пробивается молчанье
До перепонок занятых,
И протекают покаянья,
Не прерывая суеты.
Ведь город мой немного хочет,
С ним можно даже поиграть,
Но надо знать, где среди ночи
В нём землянику собирать.
1993
Сумерки, грани дробящие,
Рваной реальности год.
Братцы, хромые, пропащие,
Разве никто нас не ждёт?
Или в алеющем воздухе
Мы не видали пока
Нашу дорогу без роздыха
К нашим дверям без замка.
Господи, дай забыться
Луковицей в воде.
Ю. Мориц
Окно совсем заледенело,
Повсюду – мгла и пустота.
Природа стала чёрно-белой,
Чтоб от нуля создать цвета.
И в это время нужно выжить,
Не соскребая льда с окон...
Хочу быть луковицей рыжей,
Как охра сумрачных икон.
***
Когда ноябрьские луны
Как привидения мутны,
И звуки капают чугунно
В глухие гулы глубины,
И лишь холодный влажный морок,
И грузен ход небесных тел…
Ноябрь тем и будет дорог,
Что откровенно не жалел.
***
…Сверху серо, снизу грязно
Посредине – безобразно…
Ю. Визбор
Осень поздняя. Ноябрь
Приливает слёзы в сопли
И полученное блюдо
Предлагает кушать нам.
Я не против, но хотя бы
Снеговой добавить соли,
А иначе я не буду.
Пусть съедает это сам.
Эти слизистые каши,
Эти скользкие прослойки.
Снизу серо, сверху хмуро
И оттенков тех же мозг.
А Москва, уже не наша,
Пьёт по капелькам настойку
Эту горькую микстуру
Из ноябрьских поздних слёз.
***
Иней – таволга.
Солнце – лядвенец.
Мурава волгла.
У лица – венец.
У лица звенят
Капли рос и смол.
Поцелуй меня
Выси колокол.
Перекрёсток
Мы неба не знаем по имени,
И сини – не глядя в глаза,
Её, словно влагу из Ильмени,
Проносим - другим показать.
Но что этой сини сияние
И неба отвесная даль,
Когда так страшны расстояния
И царствует горизонталь.
***
Небесный свет, небесный звон –
Привычное земное чудо.
Оно дано нам испокон
Как гениальность – ниоткуда.
Оно дано нам, но опять
Нам и привычнее и проще
Всё выщелочить, рассчитать
И счастье ощущать на ощупь.
Но состоящим из веществ
Прощается жестокость выи.
И опускается с небес
Неразложимое. На крылья.
***
Нас одарили по-царски
Звуком огромным
Колокол Волоколамска
Лоно Коломны,
Щуплые плечи Плющихи,
Суздали дали,
Шелесты Шелепихи
Налепетали…
… Но вытащит судьба из рукава
Гостиницу в сети речных излучин.
В. Долина
Всё будет очень хорошо.
Ты только посмотри:
Москвы лиловый капюшон
Подсвечен изнутри.
Мы оба спрячемся под ним,
Засветим огонёк.
Я – твой красноречивый мим
И ты – моя Суок.
Забудь, что на дворе зима,
Забудь про всё и пей
Сырой задумчивый туман
С цукатами огней,
Пока над нами до зари
Раскинула покров
Москва – великий лабиринт
Бульваров и ветров.
***
Мой город стал теперь ничей,
Пропал рекою Каракумах.
Пришла пора чужих ночей,
Захлопнутых, как брюхо трюмов.
Они не выпустят назад
Из тьмы дворов сквозь бездны арок
Где загораются глаза
У плотоядных иномарок
Где зябнет взор и перезвон
От злых и безобразных линий.
Где заливаются в бетон
Живые лица, листья, ливни.
***
Мегаполис бело-золотой,
Мимо грязи, мимо слёз и слякоти
Ты пройдёшь, минуешь, полно плакати.
Ты неисказимый и святой…
… Достать чернил и плакать.
Споткнулся август. В ночь на осень
Доить волнушек млечный сок,
Пока Земля меняет оси,
И наступает новый срок.
И вёрсты ветра вместо света,
И взор твой ласков и устал,
И эта ночь – тепла как летом,
Но не по августу густа.
***
Под Рождество снега мели
На тротуары и фасады,
А им навстречу, от земли
Легко толкнувшись, город падал.
И так отчётливо родство
Земли и неба проступило,
Как будто это Рождество
Последним было…
***
Вербным ветром, нервным и сквозным
Как валторна мир продут насквозь.
Вход Господень в Иерусалим.
Значит всё готово. Началось…
***
Бег погибельный, бешеный
Утихает на Троицу.
Мир нестройный устроится.
Улыбнётся утешенный.
От туманов и паволок
Навсегда расколдуется,
И польётся на улицу
Духов день, Духов паводок…
***
Сосны – свечи восковые
Перед ясным ликом неба.
В этом храме литургия,
Хватит всем вина и хлеба.
Струны Солнца в синем ветре
Треплют хвою, смолы плавя.
Всё по Воле, всё по вере.
Всё из снов и всё из яви.
***
Жар золота на церкви православной –
Костры с крестами, врезанными в синь.
Хруст хвороста, но холод в белом камне
И клирика распевное: «Аминь»…
***
И сам себя не отпускаешь в храм.
Бредёшь как неприкаянный, бормочешь.
Не то, что быт, а то, что слаб, что хочешь,
Да сам себя не отпускаешь в храм.
Бредёшь и околесицу несёшь.
Как белка в колесе и колесован.
Не то, что смерть, а только снова, снова
Бредёшь и околесицу несёшь…
Там камень бел, там золотой костёр,
Там небо молчаливо и престольно.
Не то, что грех, а только с нас довольно,
Что камень бел, что золотой костёр…
***
Храм Её Успения –
Храм Его блаженного –
Свято тяготение,
Молено, лелеяно.
Только наша братия
Канула да сгинула
Иерархи Матери,
Да юроды Сыновы…
***
Над Угрешкой небо выцвело.
Под ногами пыль седая.
Здесь ещё не слышно выстрелов.
Только матери рыдают.
Это слёзы бесполезные,
Это слёзы настоящие,
И железом о железное
Трут трамваи проходящие.
И глядит на землю солнышко
Словно ворон перед битвою,
Да, взлетая в небо столбушком,
Пыль сливается с молитвою.
По поводу Данте
Небесные выси Манящая пища.
Да тихие рыси
По просекам рыщут,
Да жуткие совы
Бездонных безбожий.
Оковы не новы,
Да туже и строже,
Но кротким и бодрым
Намолена воля
Мы – горние воры,
Мы – дольние соли.
Мы знаем, что бросили,
Знаем, что ищем:
Небесные просини
Вечную пищу.
По поводу Гумилёва
Зелени земной языки,
Голубая глубь в сизарях –
Это нам дано вопреки,
А я думал благодаря.
А я думал, счастлив трубач,
Коль умеет ветры ловить.
Солнечный восход – зряч.
Оттого закаты в крови.
По поводу Моцарта
Вензелями, свитыми что войлок
Золотой камзол зело блестит,
Щебетанье флейт и перепёлок
Переплетены – не расплести,
Переплетены и в чашки льются
Щебет флейт и шпарящий щербет,
И паяц глядится в глянце блюдца
Вензелями в кружево одет.
По поводу Блока
Мутный ветер из колющей пыли.
Мутный воздух, застуженный весь.
Эти сумерки нас ослепили,
Эти сумерки – морось и взвесь.
Свист – и бесится серая вьюга,
Пропадает проторенный след,
Мы почти и не видим друг друга,
Мы почти и не верим в рассвет.
Мы не поняли, мы позабыли
Ясный смысл самых ласковых слов.
Только ветер из колющей пыли,
Да тускнеющий свет куполов.
По поводу Бодлера
Доли дохлой, доли трупьей
Как живому не боятся.
Всем одни и те же струпья,
Все болят и все гноятся.
У костлявой млечны груди,
Да коса летает быстро,
Подходите, добры люди,
Где тут ваша Божья искра?
Ведь рождённые в капусте –
Та же глина по природе.
Так пускай она отпустит,
Что должно быть на свободе.
Выпускникам 2000-го
Мы не знаем, когда потеплеет.
Мы не знаем, чей лик просветлеет,
И настанут ли май и июнь.
Мы искали следа и подсказки,
Наши полуистёртые маски
Заливает заката латунь.
Заливают дождей амальгамы
Наши души и прошлые шрамы.
Мы из глинистых, голых годов.
Мы бесплотнее собственной тени,
Нереальней своих сновидений,
Наши стопы не ставят следов.
Потной пагубой проклято семя.
Плотной патиной путана темень.
Неподвижен стрижиный полёт.
Лишь маячит единый, желанный,
Той далёкой реки, Иордана,
Не открытый, не найденный брод.
***
Видно это по вере, по вере
Мы нашли на своём берегу
Синий плат, Голубиные перья
И дорогу сквозь судорогу.
Оттого ль, что мы были как дети
В череде наших самоубийств
К нам опять возвращается ветер,
Нас опять вызывают на бис
И не ведают, что за награда
Для хромых и обобранных нас
Этот гром, это Он, Виноградарь.
Перезреть своим гроздьям не даст.
Новомученики
Веры горячей вех1,
Холод хлебнув и хлев,
Мы на ногах у всех
Ворохом трав сгорев.
Пеплом на всех стопах,
Пылью на всех ветрах –
Трав прогоревших прах…
Снова охапки трав.
***
Да кто я, что я? Крепостной художник.
Да чем я там дышу, да что пишу?
Должник и данник, данник и наложник
Всё расплатиться с Кесарем спешу.
И не слабеет спазм свирепой хватки,
И ясно, что проигран этот блиц.
Но знаю, там, у дочкиной кроватки,
Следят за удлинённостью ресниц.
1
Вех болотный – русское название цикуты ядовитой
***
Давиду-Амиру, алмазной кромке Господней. И его твёрдым небесам.
Каждому небо своё дано
Твердое – для сверла
Лёгкое – для крыла
Густое – словно вино.
Сколько свёрл алмазных в небе поломано,
Сколько перьев маховых в небе оставлено,
А душа рождается, небо словно бы
Перелатано, переплавлено.
Вот и моё понемногу
Затягивает обновление.
Видимо, Показавший дорогу,
Показал и способ передвижения.
***
Ты не слушай, я опять не о том.
Что там души – пластилин да картон.
То ли с неба неразборчива речь,
То ли мне бы всё прилечь, да прилечь.
Спотыкаешься, бредёшь, инвалид.
А покаешься – как снег убелит,
Над погостом прокажённым взойдёт
И короста опадёт, опадёт…
Наморочил я на месте пустом.
Нет бы строчек о простом, о простом.
Всякой чуши навыплёвывал ртом.
А ты не слушай, видишь, я не о том.
***
Стержень твой – церковная свеча
Светится податливо и ярко.
Кто тебе такое завещал?
Чем ты удостоилась подарка? –
Ты того не ведай, но твори
На окладах брызги золотые.
Блики, блёстки, отблески твои
Оплавляют лики Византии.
И не ведай, кто тебя принёс,
Кто венчает фитили и пламя,
Заряжает свой медовый воск
Новыми тугими фитилями.
Ты свеча. Гори, да не соври
Аналоя малое светило
И тысяческратно повторись
В сотах – ячеях паникадила.
***
Невероятно по весне
Висеть на солнечной блесне
Весёлым окуньком.
Тащи, весна, меня, тащи
За лески – узкие лучи,
Такого… с плавником.
Я задохнуться не боюсь,
Ведь я весною задохнусь
И пересотворюсь…
А ей, за тихое добро Моё речное серебро,
В котором и приснюсь
***
Эту книгу ты сегодня дочитала.
Эту книгу ты поставила на полку.
А в душе – не ощущуение финала,
А скорее – шевеление осколка.
Этой книге сладко-горькой, горько-сладкой
Всё стоять себе на полке словно в клетке.
И закладки в глубине её, закладки.
И пометки на полях её, пометки.
***
Декабрь – огромная пещера:
Блестит кристалл и сталактит,
А нависающая сфера
Глядишь – и в гномов превратит.
Держись, братишка спелеолог,
За нашу боль и нашу цель.
Ведь как ни долог этот полог
Мы путешествуем в апрель.
По поводу Бродского
Как самурай любуется алым клёном
Так я любуюсь свежим летящим снегом,
Падающим творительным падежом по бульварам сонным,
Шепчущимся с полинялым под зиму небом.
Самый короткий день, перевёртыш чисел
(двадцать один двенадцатью отражает)
Доит и доит снегом седые выси,
В белые сакуры клёны преображает.
В городе черно-белыми стали скалы,
Снег убелил кварталы как перевалы.
Пусть убелит и то, что ему пристало,
Там, в падеже именительном, где так ало.