Пар

Ася Волошина
Пар
Комедия идей
Ведь так никто не делает!
Х. Ибсен
Действующие лица:
ГЕЛЯ ЛЯХ — актриса; лет 25.
РОМАН ТИМОФЕЕВ — актёр, однокурсник Гели; начинающий режиссёр и балетмейстер; лет 25.
АНДРЕЙ БЕССМЕННЫЙ — актер, давний жених Гели; лет 30.
ИЛЬЯ МИФОДЬЕВИЧ ГРАБОВ — художественный руководитель провинциального театра, в прошлом
педагог Гели, Романа и других молодых актёров труппы; за 65, но всегда говорит, что за 60.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА — правая рука Грабова; около 58.
Сцена 1.
За столиком в кафе сидят Геля и Роман и едят один бизнес-ланч на двоих.
ГЕЛЯ. Так, всё, я поняла: тебе не интересно.
РОМАН. Да интересно. Но должен же я отложить тебе полсалата. Иначе — не по-рыцарски.
ГЕЛЯ. А интересно — не перебивай хоть пять минут.
РОМАН. Всё, замолчал, жую, внимаю.
ГЕЛЯ. Я уже сбилась. Сложность же в том, что нас же учили всё-таки из себя черпать, из своего опыта,
а тут... сильно не зачерпнёшь.
РОМАН. И хвала богам. Вот ещё чего не доставало!
ГЕЛЯ. Слушай, ну я серьёзно. Даже, скажем, этот самый выбор. Вот скажи, когда ты в последний раз
что-то выбирал?
РОМАН. Ты что, душа моя? Вот только что у тебя на глазах: бульон или солянку.
ГЕЛЯ. Я у него всерьёз спрашиваю, а он...
РОМАН. А всерьёз не с нашими зарплатами, Геленька. Что с такими зарплатами выберешь?
ГЕЛЯ. Ром...
РОМАН. Ладно, ну прости. Вот уж и нос повесила. Ну хорошо, если ты так хочешь, я постараюсь
вспомнить. А ты пока скажи: суп точно не будешь? (Выбери!)
ГЕЛЯ. Точно, точно — ешь.
РОМАН. И зря. Прекрасный суп. И даже с курочкой. Тогда клади себе половину второго.
ГЕЛЯ. Как я положу половину второго, если уже седьмой час?.. Да у меня и стрелок нет.
РОМАН. Чего? А, ясно, стрелки у тебя, машер, перевелись.
ГЕЛЯ. Один-один. Ты зря смеёшься: это серьёзно важная тема. То есть я недавно отразила, что она
важная. А сейчас его вообще, по-моему, нет.
РОМАН. Да ну конечно!
ГЕЛЯ. Я имею в виду, когда выбирают не как лучше себе (ну между двумя выгодами), а как...
РОМАН. Ты не ешь лук?
ГЕЛЯ. Сегодня нет.
РОМАН. Можно я тогда?
ГЕЛЯ (глядя, как он ест лук). У вас с Серёжей всё в порядке?
РОМАН. Если что-то разладится, ты узнаешь об этом первой.
ГЕЛЯ. По праву первой ночи? На самом деле, я не хочу потерять никого из вас, так что вы уж какнибудь без острой надобности не расставайтесь.
РОМАН. Чего это? Ты же любишь выбирать. Вот и будет тебе как ты любишь.
ГЕЛЯ. Я не знаю, люблю или нет. Я, кажется, вообще не пробовала.
РОМАН. Знакомьтесь: раскисшая звезда. В собственном соку. Гелька! У меня, знаешь, какое
предложение есть? Давай за это накатим по соточке. Нет возражений?
ГЕЛЯ. За что?
РОМАН. Ну так в целом. За всё за это.
ГЕЛЯ. Ну если ты, как режиссер и балетмейстер, мне позволишь...
РОМАН. Более того: я даже схожу.
(Роман отходит, Геля остаётся одна. Смотрится в зеркало, достаёт телефон, бессмысленно
смотрит не него. Рутиннные действия, скучные ей самой. Роман возвращается).
Вот: всё для вас. За выбор?
(Пьют не до дна).
ГЕЛЯ. Знаешь, а мне давно не было так грустно, как тогда, когда вы с Серёжей пришли. Я поняла, что
за меня никто так обильно не пил, как два весёлых гея, которых я по случаю познакомила.
РОМАН. Один серый — другой белый...
ГЕЛЯ. А ведь, если всерьёз, я ведь немножко достойна того, чтобы...
РОМАН. Если всерьёз, ты достойна бассейна с шампанским. Или объёмистого тазика. Проблема только
в том, что это очень пошло — не согласишься.
ГЕЛЯ. Ну не только в этом.
РОМАН. В чём ещё?
ГЕЛЯ. Не предлагают.
РОМАН. Ого!
ГЕЛЯ. Не дают, понимаешь ли, возможности выбрать. В смысле отказаться.
РОМАН. Бедная Гелечка. Можно я тебя поцелую?
ГЕЛЯ. Тебе – всегда. Это так безопасно.
РОМАН. Вот понимаешь сейчас, да? Вот ты умеешь всё испортить на корню. Безопасно. Ладно, так и
быть, всё равно поцелую. А Андрей тебя, кстати, не ревнует?
ГЕЛЯ. Ревнует, но не подаёт вида. Вернее, он тренируется не ревновать. Ясно же, что взрослый,
адекватный человек ревновать не должен. Тем более, я ему даже не изменяю.
РОМАН. Как скучно.
ГЕЛЯ. Но это умом ясно…
РОМАН. Короче, я ещё и тренажёр. Многофункционально.
ГЕЛЯ. Зато я, как правило, жертвую тебе суп. Мы вообще, я считаю, идеальная пара. Я тебе весь суп
оставляю и лук, ты моего, с позволения сказать, жениха тренируешь. И никому из нас от другого
больше ничего не нужно.
РОМАН. Разве что о выборе потрындеть.
ГЕЛЯ. Разве что о нём.
РОМАН. А знаешь, что такое Пентагон?
ГЕЛЯ. Ну, допустим, нет.
РОМАН. Гон после пинты пива. Не смешно? Ну ладно, промах. Зато второе пополам. По-рыцарски.
ГЕЛЯ (чуть опьянев). Выбор — он же как будто вместо бога...
РОМАН. Дорогая, я готов с тобой вести хоть какие философские диспуты хоть до второго пришествия,
даже несмотря на присущий мне атеизм, но сначала ещё выпью. За тебя. Так, всё пропало, шеф.
ГЕЛЯ. Что пропало? Ты что опять забыл, что опять дал зарок не пить?
РОМАН. Нет, просто Миф на пороге.
ГЕЛЯ (с наигранным ужасом). Срочно лезь под стол.
РОМАН. Не могу: тогда я окажусь у твоих ног и, как честный человек, должен буду жениться.
Здравствуйте, Илья Мифодьевич. Мы тут морально разлагаемся. Присоединитесь? Вы же уже
дорепетировали?
Грабов молча берёт у Романа рюмку, пьёт, выдыхает:
ГРАБОВ. Мы закрываемся.
ГЕЛЯ. Что?
ГРАБОВ. Мы закрываемся. Не понятно? У нас отнимают финансирование. By-by la comedia.
РОМАН. Это ещё в связи с чем?
ГРАБОВ. В связи с чем? Вы мне теперь дурочку будете валять? Ну уж фига вам, прости господи.
Похерили дело моей жизни ради идеалов модненьких — ученички, однокурснички... Так имейте
мужество хоть б признать.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, пожалуйста, придите в себя. И скажите толком, о чём вы говорите?
ГРАБОВ. О чём? Да о гастрольном антрепризном спектакле «Шмель, краб и журавль», которому мы в
понедельник позволили арендовать сцену. Я думал сказка, и в мыслях подозрения не было, а вы...
Промолчали. Все как один промолчали. Обрадовались. Политическая агитка! На сцене театра с
государственным софинансированием. Хаханьки. Агитка, после которой меня вызвали на ковёр,
частили, как мальчишку, и отобрали деньги на следующий год. А это что значит? Что конец пришёл
камерному театру «Пролог».
РОМАН. Эпилог....
ГРАБОВ. Шути, шути, Ромочка, тебе, конечно, всё тренди-брень.
РОМАН. Вам ещё взять?
ГРАБОВ. Возьми, возьми.
(Рома отходит, Грабов говорит ему в след, не заботясь о том, слышит ли).
Ты теперь в Москву, небось, поедешь в рекламе сниматься и в кабаре бёдрами крутить. Освободился.
Молодое дарование... хочешь быть режиссером — пожалуйста: вот тебе две важные сцены в моём
спектакле — репетируй, самовыражайся. Если получится — дам ставить. Всё для учеников — нет же:
всё равно предают. Вы-то разъедитесь, а старые актёры — о них подумали? — у которых в этом городе
семьи. В Театр Горького их не возьмут — там вакансий нет, там за свои места все держатся. Куда им
прикажешь? Я всю жизнь по кирпичику... в 90-е выжили, а теперь... Как это могло случиться?
(Рома возвращается с графином).
Спасибо. Как, вот, Ромка, скажи мне, как?
РОМАН. Илья Мифодьевич, это бывает. Это рок. Нам ли не знать. Вон в Эфесе тоже был случай: сгорел
храм Артемиды. Древние греки все думают: как это могло случиться? Как богиня могла допустить. А
потом оказалось... знаете что оказалось? Оказалось в это время в Македонии рождался царь Александр.
А Артемида — она же ещё богиня родовспоможения. Такие ответственные роды ей, ясное дело, надо
было собственноручно принимать. Вот и отлучилась. Вот всё и выяснилось: её попросту не было на
месте.
ГРАБОВ. Знаешь что, Ром... Я тебя попрошу: пойди-ка ты погуляй.
РОМАН. Извините. Я хотел вас отвлечь просто как-нибудь.
ГРАБОВ. Нет, не в обиду: пойди погуляй. Я с Гелькой посижу. Напьюсь, как скотина, а она потом жене
моей позвонит. Жена приедет... Позвонишь?
ГЕЛЯ. Ну, конечно, позвоню, Илья Мифодьевич. Обижаете. Или сама вас доставлю на маршрутке.
ГРАБОВ. Так что, Рома, ты иди. Нет, погоди. Давай на дорожку.
Выпивают. Роман уходит.
РОМАН. Вы звоните, если что.
ГРАБОВ. Иди, иди. Не серчай. (Пауза). Ещё по одной, ладно?
ГЕЛЯ. Илья Миф...
ГРАБОВ. Молчи. Просто выпей со стариком, если просят. Он ведь не просит больше ничего.
ГЕЛЯ. За то, чтобы всё обошлось.
ГРАБОВ. Куда там.
Пьют. Пауза.
Знаешь, Гель, что ещё обидно. Это ж за моей спиной всё как-то. Я же тоже, сама понимаешь, не в
восторге ни от правительства, ни от власти. Я ж нормальный мужик — по сути и по факту дедушка. Но
ради вас ради всех как-то пригибался... всё в таком роде. А тут театр закрывают. Всё равно закрывают, а
я на горло наступал. Натоптался. Уж мог сказать двадцать раз, что я о них думаю. А я молчал: за мной
люди, театр. А вы молодые — вам что? Тренди-брень. Просто протумкал. Всё за спиной у старика... Не
стыдно? Поигрались...
ГЕЛЯ. Да кто за спиной-то?
ГРАБОВ. Вы! «Шмель, краб и журавль». Пустили козлов в огород. Я думал сказка... А из вас никто не
сказал.
ГЕЛЯ. Как? Это же все…
ГРАБОВ. Вот! Вот все знали и молчали. Видишь ли, жест!
ГЕЛЯ. Но это ж капитан-очевидность!.. Извините. Ни у кого даже мысли не возникло, что вы не в
курсе. Вы пропустили, значит, ок.
ГРАБОВ. Да? Так значит, вы просто не подумали сказать? Просто не сообразили? Да я ж не знал, что
шмель и краб — это политика. Это ж всё в интернете — есть мне время... Ну тогда... А я думал, хотя бы
позиция... А вы — так, болтаетесь просто, как помёт в проруби. Прости Господи. Утиный помёт.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич!..
ГРАБОВ. Утиный помёт и точка. Я было вспылил сначала, а потом подумал: вы молодые, вы имеете
право на категоричность, не бескомпромиссность, что ещё там? Радикальность. Строго говоря, вся эта
помутень – ваш долг. Иначе же постнота сплошная. Как там у вас поётся? (Поёт, чуть перебарщивая с
кривлянием). «Кто же, кто ещё если не ты»? Такой выбор.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич...
ГРАБОВ. «Кто же, кто ещё, кроме тебя»...
ГЕЛЯ. Но мы не выбирали. Мы просто, как вы говорите, тоже протумкали.
ГРАБОВ. «Если ты хочешь, сделай белой мою тень...». Выпьем. Не откажите. Можно у тебя что-нибудь
такое с тарелки закусить стянуть?
ГЕЛЯ. Ох, конечно. Давайте я пойду закажу вам.
ГРАБОВ. Нет! Не уходи. Просто посиди вот так и ничего больше не надо. Нет, вернее, сначала выпей со
мной, потом посиди и всё. И больше ничего. Помолчим. Выпьем и помолчим.
Пьют — Геля немного, Грабов изрядно. И молчат недолго.
ГРАБОВ. Я старый человек, вот в чём вся беда.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, когда нечего сказать, говорят: я старый человек. Вы ещё ого-го!
ГРАБОВ. Нет, я уже дедушка по сути и по факту. Ты сама знаешь, как я по-отцовски к тебе отношусь
ещё с тех пор, как вы у меня на курсе учились. Но за мной театр. А театр — это люди. Это вы можете
махать белыми ленточками, и я вас за это уважаю. Больше того скажу, я даже мысленно с вами, вы
знаете, но это же всё инфантилизм. Мне теперь этой ленточкой только удавиться, извини. Безрассудство
– удел молодых. Принципиальность вся эта... Дерзость. Это всё хорошо, когда за вами ничего не стоит,
никто от вас не зависит. Тогда вы можете кричать, что взбредётся смело на каждом углу.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, о чём вы говорите? Мы же совершенно ничего не кричим. (Пауза). Не в
Москве же.
ГРАБОВ (не слыша). Вы можете быть бескомпромиссными, и говорить, что личная свобода, свобода
личной воли, свобода голоса – важнее всего. И что там чистота идеалов – самое важное. Я вам слова
поперёк не скажу. И не говорю.
ГЕЛЯ. Ну и мы ничего такого не говорим.
ГРАБОВ (осознав). Не говорите. И правда. Ваша правда. А, собственно, почему? Даже странно. Это мы
кричали. Или не кричали. Или не мы. Не помню уже. 91-й – это ж как другая жизнь уже. Сдаю.
ГЕЛЯ. Ну что вы, вы совсем не изменились даже. Давайте лучше выпьем.
ГРАБОВ. А и давай.
Пьют. Пауза.
ГРАБОВ. По-мёт.
ГЕЛЯ. Что?
ГРАБОВ. Я говорю: «утиный помёт в проруби».
Пауза.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, я возьму пару дней отгулов?
ГРАБОВ. Ты что не въезжаешь что ли? Какие отгулы? Мы закрываемся. Тут бы спектакль
отрепетировать, премьеру сыграть на посошок, и всё. Дуйте, как ветер. Я тебе рекомендации дам. В
Москву — дохлый номер, а в Новосибирск могу. И в Омск, пожалуй. И Андрею туда же. Он-то,
получается вообще — сколько уж? — шесть лет что ли у меня в театре. Ты куда хочешь? В
Новосибирск или Омск?
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, мне надо пару дней отгулов.
ГРАБОВ. С ума все посходивши. Ну катись, катись. На кастинг какой что ли? С Андреем поедете
небось? Завтра в театр приду, а он тоже проститься?
ГЕЛЯ. Не надо, я его пока вам оставлю.
ГРАБОВ. Чего это ты удумала? Ну ладно. Катись. Текст финальной сцены только выучи, а там...
ГЕЛЯ. Я выучу. Илья Мифодич, вы пойдемте...
Геля уводит размякшего Илью Мифодьевича за кулисы. Входят Роман и Андрей с громоздкой
бутафорской колонной и Алла Евгеньевна. Театр.
Сцена 2.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Вот сюда давайте, ребятушки.
РОМАН. Пыльная, собака.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Илья Мифодьевич сказал повесим её потом, как бревно, посреди сцены и будете
качаться. Я ему говорю: подновить надо — не волнуйтесь, я всё подновлю. А он мне: не надо — пусть
будут руины. (В слёзы). Все мы теперь, как на руинах.
АНДРЕЙ. Куда ставить-то, Алла Евгеньевна? Не слышит. Ох уж мне эта студийность...
Входит Грабов.
ГРАБОВ. Потерпи-потерпи — уж недолго осталось.
АНДРЕЙ. Я не то хотел, Илья Мифодьевич, извините.
ГРАБОВ. Да я знаю, знаю, Андрюш. Геля-то сегодня возвращается?
АНДРЕЙ. Вы уже спрашивали. У неё поезд с полчаса как прибыл, скоро должна быть.
ГРАБОВ. Эх мало времени, мало теперь, говорю, времени совсем осталось, а вы разбазариваете. Ну да
ничего. Ну да ничего. До конца сезона протянем, а там...
Входит Геля.
ГЕЛЯ. А там ещё семь лет. Фонд «Мидас» и лично Михаил Березняк гарантируют нам генеральное
спонсорство на семь сезонов. Всего десять миллионов, с половиной.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Батюшки.
Роман присвистывает
ГРАБОВ. Ты не шутишь сейчас? Да ты ж золото! Дай я тебя расцелую. Андрюшенька, уж ты позволь.
Как это ты так, милая, чудо, избавительница! Как у тебя получилось-то?
ГЕЛЯ. Я с ним переспала.
ГРАБОВ (не уразумев). Виноват(?)
ГЕЛЯ. Я с ним переспала, Илья Мифодьевич.
ГРАБОВ. Как?
ГЕЛЯ. Этот вопрос можно без ответа?
РОМАН. То есть за десять миллионов?
ГЕЛЯ. Ну вы мне льстите. Думаете ночь со мной столько стоит? За десять миллионов и размещение
логотипов его фонда и его фирмы на всех рекламных носителях и бумажной продукции театра. Как-то
так.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА (тихо и внятно). Шалава!
ГРАБОВ. Геля, ты с ума сошла? Нет, вы слышите? Ты что говоришь? Ты что такое сейчас говоришь?
ГЕЛЯ. Вас смущают логотипы?
ГРАБОВ. Меня бесстыдство твоё смущает.
ГЕЛЯ. Я просто из проруби попыталась вылезти. Вот и всё.
ГРАБОВ. Замолчи!
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Илья Мифодьевич, не волнуйтесь. Вы присядьте. А ты совсем с катушек
слетела: в таком тоне говорить с Ильёй Мифодьевичем?
ГЕЛЯ. Я имела в виду…
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Молчи уже! Молчи – и так дел натворила. Думала тебе спасибо скажут за то, что
ты театр позоришь? Не надо нам таких подачек.
ГРАБОВ. Не кричите так, Алла Евгеньевна.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Извините. Нервов просто же никаких не хватает. Конечно, что может быть
проще себя продать. У меня когда мужа парализовало, я как-то не начала почему-то телом торговать…
Прости-господи.
РОМАН. Вы подождите. А ты договор привезла? Его кто подписывать-то должен? Директор? А там
прописано, какой величины должны быть логотипы и в каких местах?
ГЕЛЯ. Вот, можете все полюбопытствовать. (Кладёт на стол договор).
ГРАБОВ. Да при чем же здесь логотипы эти чёртовы. О них что ли речь?
РОМАН. Как я понимаю, и о них в том числе. Андрей, ты как думаешь?
АНДРЕЙ. Я? А меня тут – ты не заметил – как-то ни особо спрашивали. Как-то вот в расчёт не очень
взяли. Просто съездили и переспали. Совета не спросили. (Пауза). Извините, я отойду ненадолго. Както... как-то тошновато.
ГЕЛЯ. Андрюш...
Андрей на ходу только машет рукой. Уходит.
РОМАН. Геля! Геля, ау, дорогая, пойдём покурим.
ГЕЛЯ. Я не курю, если ты не в курсе.
РОМАН. Пойдём-пойдём. Верь мне: надо перекурить это дело. Извините нас.
ГРАБОВ. Да идите вы к чертям ко всем. Алла Евгеньевна, я в кабинет свой.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Я вас провожу, Илья Мифодьевич.
Сцена 3.
ГЕЛЯ (чтобы отсрочить важное). Ты же вроде бросить решал?
РОМАН. Я и бросил. У меня же новая жизнь.
ГЕЛЯ. Ну, ладно, давай так посидим.
Пауза.
РОМАН. Сидим. Не курить стрёмно. Я когда маленький был, мы так играли: на морозе веточки в рот
засовываем или карандаши, пар выходит — как будто дым. Как будто взрослые, мужчины настоящие.
Смешно. А здесь даже пара нет. На тебе — хочешь — конфетку лакричную.
ГЕЛЯ (не расслышав). Конфетку от Кришны??
РОМАН. Так, плохо дело. Ты мне скажи, что ты творишь такое?
ГЕЛЯ. Не знаю. Я правда не знаю, Ром. Так всё как-то оно закрутилось…
РОМАН. Андрей-то тебя простит?
ГЕЛЯ. Вопрос на миллион. Должен, я думаю. Он же понимает, что я ради театра.
РОМАН. Ну, знаешь…
ГЕЛЯ. Да знаю. Ты бы простил?
РОМАН. Я бы? Да я б из тебя сначала жилы вытянул, потом бы душу на котлеты вынул и с горчицей бы
ел. Раздельное питание. Или ты не знаешь, какой я злодей?
ГЕЛЯ. Подбодрил, спасибо.
РОМАН. А чего тебя подбадривать? Я тебе, может, завидую. Кто бы мне за ночь десять миллионов
отвалил. Самооценка, наверно, повышается…
ГЕЛЯ. Тебе таких экспериментов не надо: у тебя же любовь.
РОМАН. А у тебя что? Детективы?
ГЕЛЯ. Шикарная тема для иронии. Ты как будто сам не видишь.
РОМАН. Ну Кирилла на первом курсе ты, конечно, любила сильней…
ГЕЛЯ. Ключевые слова здесь «на первом курсе». Тогда умела хорошо, теперь похуже…
РОМАН. Ну начинается: я стар, я супер star… У Мифа понабралась? Что я не видел, с каким страхом ты
на Андрюху сейчас... не смотрела. (Небольшая пауза). Да не волнуйся ты: должен он отразить и
простить. Или я ничего в мужчинах не понимаю. Только зря ты это при всех выпалила.
ГЕЛЯ. Зря, конечно, зря: я и сама от себя не ожидала. Просто не предвидела почему-то, что меня же
Миф на пьедестал сразу станет взгромождать. Как-то не подготовилась; и сразу в лоб.
РОМАН. Скромная! Скромная, красивая, деятельная, всё в семью. Эх, женился бы – жаль богородица не
велит.
ГЕЛЯ. Приплёл тоже ещё.
РОМАН. Чё б не приплести – нынче модно. Вот что, дорогая, иди-ка домой. Андрея успокаивай, роль
учи. А я схожу в баталиях поучаствую. Потом тебе расскажу чё как, или напишу.
ГЕЛЯ. А репетиция?
РОМАН. Слушай, ну какая репетиция – все на ушах. Миф, небось, только и думает, как от Аллочки
отделаться и вместо её валерьянки водочки накатить. Аллочка в своём амплуа великой спасительницы.
Чип-Чип-Чип-Чип и Дейл… Не до пьесы сейчас всем. Иди, я, если что, тебя отмажу.
ГЕЛЯ. Спасибо. Что бы я без тебя…
РОМАН. Ну, ты теперь влиятельный человек, приходится подмазываться.
ГЕЛЯ. Шёл бы ты к чёрту, дружище.
РОМАН. Слушаю и повинуюсь, мой свет. Только завтра не опаздывайте с Андреем к десяти. Через пять
дней показ нашей работы Мифу — не забывай.
ГЕЛЯ. Обижаешь! Правда, спасибо.
РОМАН. Да хранит тебя бог в сухом и прохладном месте! Я пшёл. (Уходя). Забыл спросить: логотип-то
у него хоть красивый?
ГЕЛЯ. Я полагаю, залюбуешься.
РОМАН. Ну тогда какие проблемы? Всё будет на мази.
Сцена 4.
Звучит Heavy metal в комнате Гели и Андрея. Андрей оттягивается и пьёт.
АНДРЕЙ. Здравствуй, любимая. Не заметил тебя. Потанцуем?
ГЕЛЯ. Андрюш, я верю, что ты всё должен понять.
АНДРЕЙ. Ничего не слышу. Говори погромче.
ГЕЛЯ. Сделай, пожалуйста, потише.
АНДРЕЙ. Не слышу.
ГЕЛЯ. Это прошло, и — поверь — доставило мне мало удовольствия.
АНДРЕЙ. Да? Значит сколько-то всё-таки доставило?
ГЕЛЯ. Не цепляйся, пожалуйста, к словам.
АНДРЕЙ. Как скажешь, детка, как скажешь. Потанцуем? Может, порепетируем.
ГЕЛЯ. Пожалуйста, давай поговорим. Я прежде всего, себя виноватой чувствую, что вот так сказала.
Неправильно, конечно...
АНДРЕЙ. Ничё, нормальненько. Зато какой эффект!
ГЕЛЯ. Выключи, пожалуйста. У меня голова после поезда...
Андрей выключает музыку.
АНДРЕЙ. Го-ло-ва. И как только в голове в этой столько свежих идей вызревает?
ГЕЛЯ. Андрюш, ну что мне сделать?
АНДРЕЙ. Да сделала же уже всё! (Несколько времени продолжает петь выключенную песню). Я
посмотрел в интернете: он, конечно, очень уродливый. Просто до смешного. Из мелодрамы злодей. И
жирный… Фу, фу!
ГЕЛЯ. Это тебя огорчает или утешает?
АНДРЕЙ. А ты как думаешь?
ГЕЛЯ. А я могу представить оба варианта.
АНДРЕЙ. А так и есть. Ты чертовски умна.
ГЕЛЯ. Для актрисы.
АНДРЕЙ. Для актрисы.
ГЕЛЯ. Это не новость.
АНДРЕЙ. Это не новость.
ГЕЛЯ. Прекрати, пожалуйста.
АНДРЕЙ. Слушаю и повинуюсь. Когда я представляю тебя в его руках – фу, пошлое выражение – когда
я представляю, как он тебя трахает...
ГЕЛЯ. Так лучше, конечно.
АНДРЕЙ. Конечно. Когда представляю, как он тебя трахает, то из-за уродства противнее. Вроде как не
знаю, как к тебе теперь буду прикасаться. Как будто кожа твоя вся в каком-то…
ГЕЛЯ. Твоё здоровье.
АНДРЕЙ. Спасибо, не надо.
ГЕЛЯ. Ну отчего же?
АНДРЕЙ. Ты, кстати, ванну принимала? Ок, не отвечай. А, с другой стороны, был бы не урод, наверно,
ревновал бы сильней.
ГЕЛЯ. Очень умно.
АНДРЕЙ. А как ты до него добралась-то? Вот что я хотел спросить. Всё-таки такой человек — по
телеку показывают — охраны, небось, полный батальон.
ГЕЛЯ. Случай.
АНДРЕЙ. Случай?
ГЕЛЯ. Понимаешь, в чем прикол, да, случай был на моей стороне.
АНДРЕЙ. Ну, ну.
ГЕЛЯ. Я пришла к нему в офис, ну там к секретарше на приём. — Вам по какому делу? По личному?
Назначено? Нет? Михаил Михайлович в срочной командировке. Бессрочной. Я записываюсь, на через
неделю, ясно видя, что всё враньё, выхожу, перед глазами темно так довольно, стыдно так как-то, на
улицу выхожу и тут машина паркуется, а из неё он выходит.
АНДРЕЙ. Судьба?
ГЕЛЯ. Случай. И тут я думаю: всё, нужен театр. Раз в кой-то веки театр должен спасти себя сам.
АНДРЕЙ. Искусство ради искусства?
ГЕЛЯ. Представь себе.
АНДРЕЙ. Я прямо весь ушел в представление.
ГЕЛЯ. И, в общем, я подворачиваю ногу, вскрикиваю в тональности соль минор примерно и падаю.
АНДРЕЙ. Как всё просто. А на тебе небось… что? Дай угадаю. Платье в рубчик, которое вот по сю
пору, да?
ГЕЛЯ. Нет, бежевая юбка длинная.
АНДРЕЙ. О, ставка на скромность – рискованно.
ГЕЛЯ. На ней разрез.
АНДРЕЙ. Точно. Я и забыл. И что, удачно лёг?
ГЕЛЯ. Обижаешь.
АНДРЕЙ. Ну, конечно. И как? Ты лежишь? (толкает её на кровать). Здесь разрез. охуительно, супер.
Он подходит...
ГЕЛЯ. Сначала охранник. Он отстраняет охранника, приближается сам.
АНДРЕЙ. Вам помочь? Какая-нибудь такая банальная фраза, но звучит так бархатно из его уст, так…
милосердно. Он сам наслаждается. Вам помочь? (Говорит медоточиво, а действует резко). А ты что?
ГЕЛЯ. А я пытаюсь встать (мягко пытается высвободиться).
АНДРЕЙ (с притворным сочувствием, сам держа её). Но встать не получается.
ГЕЛЯ. Встать, само собой, не получается. Зачем мне вставать? Я прикрываю глаза рукой так что не
понятно: от солнца или от его сиятельности, и спрашиваю: Михаил Михайлович?
АНДРЕЙ. Блестяще. Он явно тает, как желе. Хотя внешне сохраняет форму. Что он говорит? Ну,
конечно: для вас просто Миша. Мишаня, Мишутка.
ГЕЛЯ. Прекрати.
АНДРЕЙ. Что не так? Ну прости, не угадал. Что-нибудь более строгое для начала. Мы знакомы?
ГЕЛЯ. К сожалению, нет, но – не поверите – я только что пыталась добиться встречи с вами.
АНДРЕЙ. Браво! И что же?
ГЕЛЯ. Мне отказали.
АНДРЕЙ. Кто? Как посмели? Уволю всех без разбора и выходного пособия. Да?
ГЕЛЯ. Нет.
АНДРЕЙ. Нет? Я не в форме сегодня. Ладно, попробуем так: поднимемся в мой кабинет? Эротичней?
Игривей? Поднимемся в мой кабинет? Гх-м. Или нет. Галантней. Павел, позвони Лене (Тане-МашеГале), отмени встречу – я еду обедать… куда там в Москве обычно ездят обедать?
ГЕЛЯ. Мы ездили в «Славянский базар».
АНДРЕЙ. В «Славянский базар». Ты шутишь?
ГЕЛЯ. Нет, это был мой экспромт. Он спросил, где бы я хотела пообедать, и тут на счастье пригодилась
история театра.
АНДРЕЙ. Ну, слава богу, хоть где-то. Прекрасно. Очумительно. Извозчик, в Славянский базар. Ямщик,
не гони лошадей… когда рядом такая девушка, зачем гнать-то? Какая у него машина?
ГЕЛЯ. Чёрная.
АНДРЕЙ. А сидения, умоляю, скажи, какого цвета сидения? Молчит. Смущается, наверно. Ты
нервничала? Скажи, было страшно?
ГЕЛЯ. Да, у меня в висках стучало – хуже, чем перед премьерой.
АНДРЕЙ. И что он? Не трогал тебя по дороге?
ГЕЛЯ. А ты как думаешь?
АНДРЕЙ. А я могу думать и так, и так.
ГЕЛЯ. Конечно, нет.
АНДРЕЙ. Ну конечно. Так по какому вопросу вы хотели меня видеть?
ГЕЛЯ. Видите ли, это не совсем краткий разговор…
АНДРЕЙ. О, тогда станемте вести его за омарами. Yes?
ГЕЛЯ. Of course.
АНДРЕЙ. Держите меню. Советую устриц в лангустах, креветок в виноградных листьях, увенчанных,
так сказать, виноградом (они такие глазастенькие). И, непременно, с соусом «Про-ван-саль»: вы ведь и
сами не из столицы?
ГЕЛЯ. Не паясничай.
АНДРЕЙ. Что? Отчего вы хамите мне, детка. Ведь могу и обидеться. Ну ладно, не стану. Станемте пить
текилу. Знаете, как это делается? Мексиканский способ. Выдавливаете лимон, высыпаете соль заезжей
актрисе, скажем так из скромности, на ручку... И закусываете, если подобным образом можно
выразиться. Во-от. (Вместо текилы — водка, остальное на ПФД). Охуительно, супер. Так значит, вам
нужны деньги на театр. Прекрасно, что вы интересуетесь искусством. Уверен, что вы не откажетесь
посмотреть мою сугубо частную коллекцию живописи / унитазов / банок из-под супа / дерьма
художников / молочных зубов мангустов — сегодня вечером. И сколько же ваш театр съедает в год?
ГЕЛЯ. Полтора миллиона.
АНДРЕЙ. Херакс. Отчего так много?
ГЕЛЯ. Это не много. На полтора миллиона рублей…
АНДРЕЙ. Ах рублей? Душечка моя, вы меня разыгрываете. (Надо было просить миллиона три – не
меньше – ты продешевила). Ещё текилы?
ГЕЛЯ. Нет, спасибо.
АНДРЕЙ. А вот я, пожалуй, закушу. (Повторяет мексиканский способ).
ГЕЛЯ. Перестань.
АНДРЕЙ. Не расслышал. Значит, полтора миллиона. Так и не понял: вы любите живопись?
ГЕЛЯ. Я театр люблю.
АНДРЕЙ. Ну, за театр! (Та же игра).
ГЕЛЯ. Перестань.
АНДРЕЙ. Мотивируй.
ГЕЛЯ. Противно.
АНДРЕЙ. Противно? Ей противно. Только подумайте! А ты представь, что так надо по роли: собачья
покорность, ангельская кротость, аттракцион невиданной жертвенности…
ГЕЛЯ. Я просто захотела и смогла помочь.
АНДРЕЙ. Браво. За желания. И возможности.
ГЕЛЯ. Хватит. Если ты не сможешь меня простить – что делать? — давай разъезжаться. Если сможешь,
прощай сейчас – какой смысл издеваться друг над другом? Ты думаешь, мне это всё удовольствие?
АНДРЕЙ. За удовольствие.
ГЕЛЯ. Перестань! Совсем взбесился?
АНДРЕЙ. Нет, куда же? За удовольствие. Стоя. Эх, хорошо. Ещё корнишончиков? Икорочки? Ну как
хотите. Итак, вы мне доставите удовольствие, насладившись моей коллекцией, а я, так и быть, буду
спонсировать ваш театр три года.
ГЕЛЯ. Десять!
АНДРЕЙ. Сбрендила?
ГЕЛЯ. Десять лет, и я изучу коллекцию вдоль и поперёк.
АНДРЕЙ. Пять. И я подарю вам что-нибудь из эскизов.
ГЕЛЯ. Семь, и если ты ещё раз «пошутишь» про текилу…
АНДРЕЙ. Такими вещами не шутят. Десять с половиной миллионов. Сделаешь татуировку с моим
логотипом.
ГЕЛЯ. На лбу.
АНДРЕЙ. Минимум на ключице. Иди сюда, я покажу где.
ГЕЛЯ. Перестань.
АНДРЕЙ. Как же я перестану? Десять миллионов.
ГЕЛЯ. Перестань, хватит, я устала.
АНДРЕЙ. Я заказчик, я должен показать место, где хочу видеть логотип.
ГЕЛЯ. Ты вообще уже просто!
АНДРЕЙ. Вот здесь вот хочу видеть, вот здесь.
Она даёт ему пощёчину. Пауза. Он даёт ей пощёчниу. Пауза.
Постепенное затемнение. В другой части сцены репетирует экстатический танец Роман.
Сцена 5.
(В пустое пространство входит Алла Евгеньевна с табуреткой).
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА (ворчливо). Вот тебе, деточка, табуреточка. Всё для вас. (Кричит в кулисы). Вы
там, Ангелина Петровна, побыстрей, пожалуйста, облачиться потрудитесь.
ГОЛОС ГЕЛИ. А почему так коротко?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА (ворчит). «А почему так коротко?» Нет, вы послушайте. (Кричит). Так Илья
Мифодьевич сказал. Он сказал, что хочет теперь делать образ более современно.
Входит Геля в короткой тунике.
ГЕЛЯ. Ну как?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Залезайте на табурет.
Геля становится на табуретку, Алла Евгеньевна что-то колдует с длиной, нарочито игнорируя Гелю.
ГЕЛЯ. Ещё короче будет? (Пауза). Алла Евгеньевна, простите, я хотела спросить: вы со мной теперь
семь лет общаться не будете?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА (будто только этого и ждала). У меня мужа двадцать лет назад парализовало, я
не пошла на панель.
ГЕЛЯ. Алла Евгеньевна... Ну зачем вы. Вы же знаете прекрасно: я вам сочувствую, все вам
сочувствуют. Но при чём же здесь?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Стой посмирней.
ГЕЛЯ. Ну хотя бы на ты — уже сдвиг. Я же знаю: вы добрая, вы не будете сердиться. Мне сейчас и так
немножко нелегко.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Немножко нелегко? Да как же это, детка? Как же можно было? У тебя ж Андрей,
вы ж жениться собирались. Стой, не дёргайся.
ГЕЛЯ. Извините. Вы просто поймите... ну как же объяснить? Вы-то ведь не ради мужа не пошли.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Да у меня и мысли такой не было!
ГЕЛЯ. Вот, и я о том. Вам проще. Ну, я имею в виду в некотором отношении. Нет мысли — нет
проблем. А если есть? У меня тоже вот не было не было, а потом взяла да появилась. И что с этим
делать? Надо же это как-то принимать в расчёт. Надо ж выбирать.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Ну выбирай, выбирай.
ГЕЛЯ. Нет, вру я. Знаете, мысль сразу в таком виде появилась: выбирать-то не надо. Не-ради-чего не
идти. Как это объяснить? Ну вот героиня моя — она себя сохраняет — своё нутро, свои идеалы там —
без которых она саму себя потеряет. Вы тоже сохраняли что-то. А у меня ну не нашлось во мне ничего
такого, не отыскалось. В вас, может, это есть, конечно, есть, наверняка, я ж не сомневаюсь. А во мне
нет. То есть чтоб вот на одной чаше весов целый театр, а на другой это что-то. А если нет, так и зачем
притворяться? Чтоб просто чистенькой остаться? Болтаться, как помёт в проруби.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Знаешь, что я тебе скажу, Гелечка?... Слезай с табуретки.
ГЕЛЯ. И это всё?:)
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Нет. Я тебе вот что скажу: дура ты.
ГЕЛЯ. Ну вот, теперь я вижу, что вы не обижаетесь!
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Я серьёзно. Дура ты, что сказала. Приехала бы и всё: за логотип договорилась.
За логотип. Илья Мифодич бы поворчал-поворчал, да заликовал бы. И никто бы слова не сказал. Может
и пошептались бы, не без этого, но вслух бы ничего. Была бы героиня. А ты при всех, при Андрее
своём. Да ладно, Андрей… Илья Мифодич запил. А ты подумала, как он тебе роли теперь будет давать?
Даст – все скажут: отрабатывает, не даст – переживать будет. Весь театр знает, что семь лет на блядские
деньги будем жить, прости-господи.
Пауза
ГЕЛЯ. Давно было интересно, да всё забывала спросить: «прости-господи» — это вы у Мифа говорить
научились, или он у вас?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Ты обижайся сколько хочешь.
ГЕЛЯ. Да я не обижаюсь
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Можешь раздеваться. Давай расколю. Обижайся – не обижайся, но ведь правда
дура. Была бы для всех героиня, а так блядь.
ГЕЛЯ. Я, можно, пойду в зеркало посмотрюсь?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Посмотрись, посмотрись.
ГЕЛЯ. Я, Алла Евгеньевна, вот как раз героиней быть и не хотела. Потому и сказала. Я для театра, не
для себя.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Вот как раз для театра могла бы и помолчать. Иди, иди, смотрись и раздевайся.
(Вслед с назиданием). Я когда мужа парализовало ещё молодая была, ещё ничего себе так. А на панель
всё-таки не пошла.
ГЕЛЯ. Алла Евгеньевна, а может зря не пошли?.. Ой.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Что? Да как ты, как ты…
ГЕЛЯ. Извините. Извините, я напрасно это, Аллочка Евгеньевна. Само вырвалось. Вы простите меня?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Уходи отсюда сейчас, пожалуйста. Вот просто иди и уходи.
Алла Евгеньевна собирается долго, как будто ей стало трудно держать вещи в руках; уходит. За
сценой звучит голос Гели.
Сцена 6.
ГОЛОС ГЕЛИ. ...Конечно, каждому свое. Креон должен осудить нас на смерть, а я — похоронить брата.
Так уж все распределено. Иди, Исмена, оставь меня. Я не хочу понимать отчасти! Я не хочу быть
правой. Сейчас я поговорю с Гемоном, и с Гемоном все будет кончено.
ГРАБОВ. Стоп, стоп. Опять получается слишком идейно... Что ж ты будешь делать. Пойдём, мне кости
надо размять. Устал.
Выходят из-за кулис.
ГРАБОВ. Ты должна главное понять: это не конфликт долга и чувства — это другая пьеса. Антигона
хоронит брата и идёт на казнь, потому что чувствует: это её сущность, её личность. Она свободу
выбирает, свободу стать собой. Ох, Геля-Геля... не могу теперь тебя я видеть Антигоной. Вообще тебя
не могу видеть. Прости, господи.
ГЕЛЯ (вспылив). Ну так снимите меня с роли, Илья Мифодьевич, какие же проблемы? Вон Лере
Ветровой отдайте или Сениной.
ГРАБОВ. Не морочь мне голову – разве в том дело? Просто тяжело мне. Придавила ты меня этим
сильно.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, мне вот «легко». Выбрала, сделала. Себя не сохранила — ну да, что ж... но
это уже прошло — всё: прошлоё. Как там в английском? Паст Пёртфект. Не жалею, хочу теперь дальше
жить как жила. Не дают. Ни вы не даете, ни уборщица, ни вахтёрша. Спасибо хоть контролеры в
автобусах не в курсе.
ГРАБОВ. Сама ж виновата, сама сказала.
ГЕЛЯ. И вы о том же.
Пауза.
ГРАБОВ. Нет, не могу я тебя видеть Антигоной. Другое ты что-то оказалась. Вон у Достоевского есть
место, где Иван рассказывает про какую-то проститутку: она так рассуждает, дескать, мне это стоит так
мало труда, а им доставляет столько удовольствия...
ГЕЛЯ. Спасибо.
ГРАБОВ. Не кипишись. Иван говорит, что это высший гуманизм. Не знаю...
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, вы уж меня — хочу вас попросить — за блядь слабоумную всё-таки не
держите, пожалуйста.
ГРАБОВ. Геля!
ГЕЛЯ. Извините, конечно, но это слишком. Если вы меня презираете, не надо выдавливать, скажите
прямо – я просто уйду из театра. Рада была помочь.
ГРАБОВ. Геля, Геленька, ну ты что? Я разве презираю? Что ты. Просто больно мне тебя представлять с
этим…
ГЕЛЯ. А вы не представляйте.
ГРАБОВ. Виноват(?)
ГЕЛЯ. Что-то воображение у всех больно хорошее. Дали волю.
ГРАБОВ. Ну прости меня старика. Я ж тебя учил, я ж к тебе как к дочери. Стар я для всего этого. По
ночам не сплю, пью вот, сама ж замечаешь. Все замечают.
ГЕЛЯ. Вот не пили бы! Я всё понимаю, но нельзя же вам.
ГРАБОВ. Послушай, а ты выпей немного со мной.
ГЕЛЯ. Ну что вы, репетировать ещё. Если не прогоните.
ГРАБОВ. С Ромкой, значит, она пьёт, а со старым больным учителем… Конечно, куда нам – разве
только в утиль.
ГЕЛЯ. Так, ладно-ладно, только ни это! Давайте понемногу.
ГРАБОВ. Вот! Всё-таки знаю я подход. Есть ещё порох. Ничего, что из фляжки прям? Считай, что
делаешь доброе дело: мне меньше достанется. Ну, вздрогни!
ГЕЛЯ. Как скажете.
ГРАБОВ. И я.
Выпивают. Пауза.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, вы зря так мучаетесь. Вы же не виноваты ни в чём, не вы же меня просили – я
сама. Ну считайте, что я проверяла что-то. (Что только – вот вопрос). Да вообще постарались бы забыть.
И мне было бы легче.
ГРАБОВ. Постараюсь, постараюсь.
ГЕЛЯ. И не пили бы.
ГРАБОВ. Геленька, я бы не пил, но это как последний щелчок получилось: ведь разве только это. Теряю
я что-то, нить теряю. Нерв что ли. Работаю вроде добротно, и не стыдно, и фантазия не подводит, не
подводит же? Вот. И всё ничего получается, да только… старо. Ритм не тот, дыхание. Не современно.
И, может, проблемы даже поднимаю не те. Я тут про Антигону, а моя Антигона вон куда подалась, вон
что творит. Ну не буду, не буду. (Пауза). Вижу же, как вы все на меня смотрите.
ГЕЛЯ. Как?
ГРАБОВ. Как-как? Да с жалостью. Ромка вон чуть ли не ухмыляется. А ты?
ГЕЛЯ. А что я?
ГРАБОВ. Ну посмотри на меня.
ГЕЛЯ. По заказу?
ГРАБОВ. До зарезу.
ГЕЛЯ. Виновата(?)
ГРАБОВ. Дразни, дразни. А знаешь, каково это, когда на тебя вот так женщина смотрит.
ГЕЛЯ. Да как?
ГРАБОВ. «Как?». Спрашивает она. Спросите у любого сторожа в мертвецкой! В том то и дело, что
никак. Знаешь, как всё это мгновенно промелькнуло: шестьдесят. Глупости, говорю, банальности, а ведь
не всегда же чувствуешь, что уже изряденько за шестьдесят. Удивлена? Не всегда. Вот посмотришь на
тебя, и нет-нет, да и забудешь. А потом ты скользнёшь взглядом, скользнёшь… и ничего в нём совсем.
Как будто уже даже не шестьдесят, а восемьдесят.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич…
ГРАБОВ. Ну скажи, старик я уже? Сильно сдал?
ГЕЛЯ. Ну зачем вы?..
ГРАБОВ. «Зачем?» Как будто специально старею. Сидишь вот так близко, и это тебе так легко, стоит
так мало труда… Нет-нет, не отодвигайся. Я ещё выпью, тебе не дам.
ГЕЛЯ. За театр?
ГРАБОВ. Да провались он! За жизнь. За молодость, за красоту, которая вон как дорого стоит.
Котируется! За самопожертвование.
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич…
ГРАБОВ. Молчи.
Пьёт.
Дорого, ох дорого, не по карману. Сидит, а глаза влажные, а ресницы длинные. Дыхание мне нужно.
Новое дыхание. Помнишь, как там у Чехова… «И молодые девушки у меня получаются…» не
получаются, короче. Боюсь я, что Антигона не получится.
ГЕЛЯ. У меня?
ГРАБОВ. У меня. Что я тебя направить не смогу правильно. Вот если бы дыхание…
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, давайте вы не будете сегодня больше. Вы отдайте мне, пожалуйста, фляжку.
Тянется за фляжкой, он берёт её руку.
ГРАБОВ. Нет, это вы дайте мне руку. Милая, добрая, спасла нас.
ГЕЛЯ. Ну, пожалуйста, всё, хватит об этом.
ГРАБОВ. Спасла… Не отпирайся. А вот если бы ещё дыхания…
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, давайте я вас домой провожу.
ГРАБОВ. Глоток, немного.
ГЕЛЯ. Дайте фляжку.
ГРАБОВ. Это тебе будет стоить так мало труда...
ГЕЛЯ. Илья Мифодьевич, вам стыдно будет.
ГРАБОВ. Ну будь же великодушна! Начала жертвовать — иди до конца.
ГЕЛЯ (в отчаянии). Да я не жертвовала! Как вам не понять? Я просто взвесила: себя и театр.
ГРАБОВ. Так взвесь себя и роль! Себя и учителя-старика. Я ж не для удовольствия, мне необходимо,
воздух, воздух! Ну что тебе стоит: ещё одна маленькая жертвочка.
ГЕЛЯ. Да очнитесь же вы! (Даёт ему пощёчину. Пауза. Он отпускает её и сникает). Извините. Нет. Не
я должна извиняться! Как это вы так – как это?
ГРАБОВ. Виноват я, видно, виноват. Может, и плакать завтра буду, и в ногах у тебя валяться…
ГЕЛЯ. А может быть, и я... Давайте мы домой поедем. Вас там Александра Алексеевна заждалась.
ГРАБОВ. Никуда я с тобой не поеду. Иди уже. Стыдно будет — ты права — конечно, будет. Но только
не понять тебе, как у меня в сердце болит. В сердце. (Берёт звонок и звенит, заглушая и предвосхищая
любые возражения). Алла Евгеньевна! Алла Евгеньевна. Да где тебе! Иди домой. Поплачь. Подумай о
самопожертвовании – тебе полезно. Всё: молчи сейчас. (Кричит). Алла Евгеньевна!.. (Уходит).
2 акт
Сцена 7.
На сцене элементы декораций в античной или в любой другой стилистике. Геля и Андрей играют
положенный на музыку эпизод (хореография Романа Тимофеева).
АНДРЕЙ. Ну объясни, зачем тебе хоронить брата и отдавать за это жизнь? Ведь понимаешь же, что это
предрассудки.
ГЕЛЯ. Это мой долг.
АНДРЕЙ. Ты знала, какая участь ждет каждого, кто осмелится воздать погребальные почести телу
мятежника Полиника?
ГЕЛЯ. Да, знала.
АНДРЕЙ. Ты, может быть, думала, что раз ты дочь Эдипа, моя племянница и невеста моего сына, то для
тебя закон не писан?
ГЕЛЯ. Наоборот, я была уверена, что ты, Креонт, меня казнишь.
Роман выскакивает на сцену.
РОМАН. Вот! Вот здесь я хотел бы немного поменять рисунок.
ГЕЛЯ. Ромочка, может не стоит менять рисунок за два часа до показа Мифу?
РОМАН. Нет, ничего, мы чуть-чуть. Смотри, Андрюх, после слов «казнили» ты делаешь немного даже
вне танца, ломая хореографию, вот такой захват.
АНДРЕЙ. О, с удовольствием.
РОМАН. Музыка тут резко обрывается... (В рубку). Саш, запиши себе: резко оборвать. И ты шипишь ей
как бы в ухо... Что там за текст?
АНДРЕЙ. Гордыня Эдипа! В тебе говорит гордыня Эдипа! Да, ты наверняка думала, что я тебя казню.
И отцу твоему человеческих горестей было слишком мало, я уж не говорю о радостях. Простые
человеческие чувства тебе жмут.
У Романа звонит телефон.
РОМАН. Сейчас, извините. Забыл отключить. Извините: отвечу раз так? Да, душа моя. Отчего у тебя
такой голос убитый? Что? Ты меня разыгрываешь сейчас? Ты как умудрился? Блин, ну это ж надо! Всё,
не буду, не буду. Нет, слушай, я могу быть только вечером. Нет, сейчас никак, я ж говорил: у меня
сдача худруку сцен, которые я ставил. Ты же знаешь, как это важно для меня, мой свет. Ну-ну, не
раскисай, ну, может, найдётся ещё. Всё, Серёж, не могу больше говорить — прости. Ты только, уж
пожалуйста, не напивайся, ладно? Обещаешь? Я приеду к восьми где-нибудь, и будем думать. Потерпи.
От Гели тебе привет. Целую. Всё, целую. (Вешает трубку). Та-ак. Час от часу не легче. Он потерял
саксофон. Этот оболтус потерял саксофон, который стоит — сколько? — тыщи три с половиной,
наверно, баксов — не меньше.
АНДРЕЙ. Как это он так?
РОМАН. Да говорит в автобусе под сидение положил...
ГЕЛЯ. Где-то я такое слышала.
РОМАН. А на остановке забыл взять. Замечтался. А мечтал-то о чём? — я тебе, Гелечка, забыл
рассказать, да теперь, кажется, не актуально уже. Чёрт! Его в «Кофеин» пригласили на два сольника в
месяц. Представляешь? И первый должен был быть через четыре дня. Да где теперь инструмент взять?
ГЕЛЯ. Арендовать, наверно, можно.
РОМАН. Да это ж у них считается интимнее зубной щётки. Арендовать! Всё, запьёт. Запьёт мой
мальчик, и ничего не сделаешь. Ладно, давайте репетировать. Сейчас я соберусь, а подумаю об этом
вечером.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Рома, можно тебя на минуту.
РОМАН. Аллочка Евгеньевна, ну пощадите, мы же репетируем!
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Я от Ильи Мифодьевича. Он много думал и решил, что образ Антигоны должен
быть (с нажимом) более целомудренным. Мы подобрали вот эту тунику.
РОМАН. Чего? Да в такой одежде бег в мешках репетировать, а не танцы. Аллочка Евгеньевна, милая,
на вас вся надежда: упросите его, чтоб он это надел на неё во втором акте, если так уж надо, но не в
начале никак: работа двух месяцев сыплется. Попросите?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Ну хорошо, я попробую. В любом случае, вы, как закончите, пришлите мне
Ангелину Петровну на примерку.
Алла Евгеньевна уходит.
РОМАН. У него там гормоны играют, а у меня все танцы в трубу. Без ножа режет.
ГЕЛЯ. Я её обидела случайно. Сильно. Не разговаривает теперь совсем.
РОМАН. Слушай, да не бери в голову — дело не в тебе. У неё сейчас и без тебя проблем...
ГЕЛЯ. А что-то случилось?
АНДРЕЙ. Я слышал, мужу её хуже стало.
ГЕЛЯ. Чёрт.
РОМАН. Да и ещё тут вроде новости. Мне говорили, она вроде вчера поздно вечером Ирку Гранатову в
кабинете Мифа застала.
ГЕЛЯ. Что значит «застала»? Они над ролью Исмены работали?
РОМАН. Ну, в общем, типа не совсем.
ГЕЛЯ. То есть как... Нет. Илья Мифодьевич сейчас, конечно, на редкость не в себе, но нет. Не может
быть. Это не в его правилах. Тем более, бывшая студентка. Мог, конечно, один раз сорваться...
АНДРЕЙ. Что это значит «один раз сорваться»?
ГЕЛЯ. Да ничего не значит. Значит просто: я не верю. Всё, хватит, слушайте, давайте репетировать.
РОМАН. Да, уж пожалуйста. Давайте, что там? «Пойдёшь в свою комнату...»
АНДРЕЙ. ...вернешься к себе, сделаешь так, как я тебе велел, и будешь молчать.
РОМАН. Отлично, отпускаешь её, музыка врубается с того же места — Саш, музыка — ага, Гель, ты
раскручиваешься влево. Хватай её за руку. Гель, раскрывайся — как мы делали. Андрей: «Эта дверь
ведёт не в твою комнату».
ГЕЛЯ. И ты прекрасно знаешь, что я иду не в комнату.
АНДРЕЙ. Ведь это же нелепо!
ГЕЛЯ. Нелепо.
АНДРЕЙ (зло). Тогда для чего? Для кого ты это делаешь?
ГЕЛЯ. Ни для кого. Для себя.
АНДРЕЙ. Для себя! Да, слово сказано. Вот в это я готов поверить. Ты просто хотела прослыть
героиней, девочка.
РОМАН. Там был этот текст?
АНДРЕЙ. Ты хотела, чтоб тебя все сделали героиней, чтоб прославляли... Чтоб считали жертвой, да, вот
именно, добровольной жертвой.
ГЕЛЯ. Нет, меньше всего я хотела этого. Маленькой Антигоне нужно просто сохранить свою
внутреннюю свободу.
АНДРЕЙ. Прекрасный способ — лучше не придумаешь.
ГЕЛЯ. Андрей, не будь дураком: это нужно трагической героине Антигоне, со мной другая ситуация.
РОМАН. Так, стоп, стоп, ребята, Саша, стоп. Я что-то перестаю понимать, что происходит.
АНДРЕЙ. Что происходит? А хочешь, я скажу тебе, что происходит? Сегодня утром я просыпаюсь от её
полутрагического-полуистерического смеха. Она говорит: «прости-прости, я не хотела разбудить», я
интересуюсь, что смешного (весёлого, сам понимаешь, мало в последние дни), и она показывает мне
сообщение Вконтакте. Что ты думаешь? Он стучится к ней в друзья. Он стучится к ней в друзья и
пишет что-то в духе: «если вам нужна будет помощь, или просто наскучит ваша милая глушь, вы всегда
можете ко мне приехать на денёк-другой». Главное на «вы». Джентльмен! охуительно, супер. Я,
дескать, вспоминаю о вас.
РОМАН. Даже так?
АНДРЕЙ. Ты понимаешь? Ну хотя бы не показывала бы что ли!
ГЕЛЯ. Да, это бы, конечно, поправило всю ситуацию.
РОМАН. Как интересно всё. И ты не сказала.
ГЕЛЯ. А о чём тут говорить?
РОМАН. А в друзья-то приняла?
ГЕЛЯ. Нет.
РОМАН. Отказала?
ГЕЛЯ (не без вызова). Нет. Оставила висеть.
РОМАН. Мудро. Так, если вы не в курсе, сдача через час. Давайте всё-таки как-то соберёмся, а? Как-то
вот уже перестанем трепаться... О, Алла Евгеньевна, вы ещё чего-то хотели?
Алла Евгеньевна на протяжении разговора о сообщении стояла в кулисах и слушала.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Да ничего, собственно, ничего особенного. Илья Мифодьевич сказал, что
посмотрит ваши сцены и тогда с костюмом всё решит — показывайте ему как репетировали. А на
примерку, Геля, ты мне всё-таки будешь нужна.
ГЕЛЯ (радостно). Как только Рома отпустит, Алла Евгеньевна!
РОМАН. Слушай, иди сейчас — всё равно не клеится. Нужен перерыв. А мы с Андреем пока
перекурим.
АНДРЕЙ. Мы, друг, не курим.
РОМАН. Пойдём-пойдём — конфеток пожуём. От Кришны.
Роман и Андрей уходят.
Сцена 8.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Гель, надевай прямо на своё — она всё равно просторная. Мне посмотреть длину
главное.
ГЕЛЯ (одеваясь). Алла Евгеньевна, вы меня извинили? У меня — честно — прям как камень с души.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Тут, дорогая моя, обижайся — не обижайся — тут всё уже само, без тебя
вертится. Ты завела юлу, а она вж, вж... Это я вчера поняла.
ГЕЛЯ. У вас произошло что-то? Я, может быть, могу помочь?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Может, и можешь. Может, и можешь. Пока давай куда-нибудь повыше залезь.
Вон. Сюда, например.
ГЕЛЯ. Кажется велико.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Может, и великовато, а может и впору придётся как раз.
ГЕЛЯ. Вы сегодня загадками говорите... Вы извините, что я лезу... С Денисом Игоревичем что-нибудь?
Ухудшение?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Денис Игоревич позавчера говорить не смог. Спазм.
ГЕЛЯ. Совсем?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Совсем, девочка, совсем. Такое только тогда после удара сразу было, речевой
аппарат частично активизировался недели через две... Я напугалась, вызываю скорую, они пока
доехали, ему лучше стало. Отпустило немного. Но доктор молодой, синеглазый такой, всё равно его
осмотрел. Он сам местный, а в Москве учился, недавно совсем работает. (Усмехается). Ещё полон
энтузиазма. Из Москвы. В общем, осмотрел и говорит: в Германии, говорит, таких больных вытягивают
и на ноги поднимают. Представляешь? На ноги! Мне-то все двадцать лет твердили, что безнадёжно,
даже не надейтесь, а ему лично однокурсник, который туда на практику ездил, говорил. Сам видел. А
хуже всего знаешь что? Он слышал. Мы в коридоре говорили и не громко вроде, но стены-то, сама
понимаешь, картон.
ГЕЛЯ. Картон...
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Вот-вот. Он ничего не сказал, но я по глазам поняла, что слышал. И, знаешь,
Геля, грустно. Вот так работаешь всю жизнь...
ГЕЛЯ. Не продолжайте, я всё понимаю. Я вам сочувствую очень.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА (тоном выше). Вот так работаешь всю жизнь, в театре целыми днями, всю душу
отдаёшь, в перерыв домой бегаешь судно сменить, потом допоздна, потом опять домой...
ГЕЛЯ. Алла Евгеньевна...
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА (почти кричит). А выясняется, что мужа за две тыщи километров каких-то
отвезти не можешь — ничего не скоплено — какое там, из театра родного теперь бордель делают, а
режиссёр, на которого всю жизнь, дура, молилась, с бывшей своей студенткой развлекается.
ГЕЛЯ. Алла Евгеньевна, может, это для роли было...
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. А, знаешь, знаешь! Все уж знают, а видела-то их я. И, ты уж мне поверь, это не
для роли. У нас такого на сцене, слава богу, ещё не показывают. Я, Геленька, дверь тихо так
прикрываю... потом уже разрыдалась вся, домой бегу, и мысль одна, одна стучит — и паскудная: если б
я лет ещё хотя бы десять назад себе бы разрешила о нём как о мужике подумать, а не как о Художнике...
(Художник-балдёжник!). Согрешила бы. Я десять лет назад ещё ничего была. Согрешила бы, и бог бы
за страдания простил. И муж бы простил, если б об этом догадался. Он и так подозревает и прощает,
только не было никогда ничего. Ни-че-го. А так... теперь... куда уж мне. Постарела. И раньше времени
постарела. А он...
ГЕЛЯ. Алла Евгеньевна, он сорвался. Он раньше так не делал — я уверена.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. А я что разве не понимаю? Ясное дело, раньше ничего такого не было! Сорвался
он, а виноват кто?
ГЕЛЯ. Кто?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. А виновата, детка, ты.
ГЕЛЯ. Ну почему, ну вот скажите? Ну неужели всех собак теперь на меня? Я-то почему?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. А почему? Да потому что сбила ты его. Ты ж любимая ученица — самая чистая,
самая... как там по этому Мейерхольду? «Инодушная»? Тьфу.
ГЕЛЯ. Да нет, куда там.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Во, во, и я думаю, что нет. А он думал, что да. Вот незадачка.
ГЕЛЯ. Алла Евгеньевна, ну я что ли виновата, что он так думал? Я его что ли принуждала?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. А просто ожидания, девочка, надо оправдывать. В лепёшечку разбейся, а
оправдай. Нельзя, деточка, обманывать ожиданий — ты этим у человека всё отнимаешь. С ним, видно,
что-то вроде того, что со мной случилось: столько лет думал нельзя, а оказалось можно. Не тебя, так
другую. Снимай.
Геля снимает тунику.
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Я тебе напоследок вот ещё что скажу: ты меня тогда крепко обидела.
ГЕЛЯ. Алла Евгеньевна, я честно не хотела...
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Ты помолчи, послушай. Ты, может, и права была — я не знаю. За те слова я на
тебя теперь не сержусь, но ты имей в виду, что я тебя не простила. Никогда не прощу. Молчи! Я теперь
боюсь, что ты мне театр навсегда запачкала. И театр, и Илью Мифодьевича. А кроме этого у меня
ничего давно нет. Так что ты уж не обессудь, если я вступаться за тебя не буду.
ГЕЛЯ. Вступаться?
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА. Может, буду, может, не буду. Я не решила ещё. В долгу ты передо мной — так
уж оно по всем статьям выходит. А заплатишь — нет — это дело твоё. Напоминать больше не стану.
ГЕЛЯ. Алла Евг...
АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА (быстро уходя). Всё, хватит разговоров, вам репетировать надо. Рому с Андреем
я тебе пришлю.
Сцена 9.
ГЕЛЯ (тихо, автоматически). «Для чего ты это делаешь? Для кого ты это делаешь ? Ни для кого. Для
себя. Ни для чего. Для себя». Но для себя — это ведь хуже, хуже.
Входят Роман и Андрей.
РОМАН. Ну что, прогоним?
ГЕЛЯ (заметно на взводе). Ром, слушай, я у тебя спросить хотела. Антигона ведь не врёт: она же правда
тело брата для себя песком присыпает.
РОМАН. Гель, слушай, ну давай потом.
ГЕЛЯ. Нет, вот сейчас, один вопрос, мне это важно. Ведь ясно же, что не получится ничего, что никому
от этого лучше не будет, а только будет море смертей... А она всё равно, оказывается, героиня.
АНДРЕЙ. Вот-вот, я ж говорил. Чужие лавры.
РОМАН. Ну, Гелька, ну ты что... ведь это двести раз уже перетирали. В этом и смысл пьесы. Прошу
тебя, ну соберись. Я понимаю, тебе, может, и всё равно, а у меня от этого показа многое зависит.
ГЕЛЯ. А чего это мне всё равно?
РОМАН. Друзья, давайте сейчас схему просто. Саш, готов?
АНДРЕЙ. Со словами или без?
РОМАН. Как хотите, как удобно. Мне сейчас важно, чтоб вы схему чётко сделали.
АНДРЕЙ. О'кей, поехали.
Танцуют сначала тот танец, фрагмент которого был в Сцене 7 и говорят:
АНДРЕЙ. Для чего ты это сделала? Для кого ты это сделала?
ГЕЛЯ. Не для кого. Для себя.
АНДРЕЙ. А ты не думала, что это очень глупо. Что себе было трудно больше навредить, и для себя
нужно было сделать что-то совсем другое?
ГЕЛЯ. Если бы я сделала что-то другое, я бы не была собой.
АНДРЕЙ. Это в тебе пищит малютка Антигона. А если отставить, если поговорить начистоту?
РОМАН. Здесь с левой, Гелька, ну ты что?
АНДРЕЙ. Если начистоту, не думаешь ли ты, что этот театр просто гирями висел на ногах — твоих, и
однокурсников твоих, которые из пошлой благодарности учителю должны торчать здесь, лучшие годы
просиживать, вместо того, чтоб ехать куда-то, пробовать, пробиваться. Деньги, в конце концов,
зарабатывать.
ГЕЛЯ. Андрей, ты что? Ты никогда так раньше...
АНДРЕЙ. Значит, не думала. А у меня, например, контракт ещё на три года. А через три года мне уже
тридцать три...
ГЕЛЯ. А кто-то... А кто-то заставлял тебя его продлевать?
АНДРЕЙ. А я его в кризис продлевал, когда кругом жопа была.
РОМАН. Крути её вот здесь, ещё пол-оборота.
ГЕЛЯ. И если б не театр...
АНДРЕЙ. А «если б» не считается. Мне тридцать лет. А что я сыграл? «Если б» мне сейчас в Москву,
квартиру снять, шмоток нормальных купить, и месяц-другой по кастингам...
РОМАН. Ну чётче, чётче, не смазывайте. Раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре...
АНДРЕЙ. Да и тебе, собственно, тоже. Ты ж у нас кругом тут самая талантливая. Вот и проверила бы
всерьёз, а не в теплице.
ГЕЛЯ. И ты всё это время это думал?
РОМАН. Раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре...
АНДРЕЙ. Как будто я один? Да полтеатра перекрестились, когда пошёл слух о закрытии.
ГЕЛЯ. Ромка, и ты?
РОМАН. Я — нет. Мне Миф обещал дать спектакль поставить... Раз, два, три, четыре. Ну и вообще, я за
то, что театру быть. Гель, ты же знаешь, я твой поступок уважаю. С левой, с левой здесь, пожалуйста.
АНДРЕЙ. Ну да, вы с ним, любимая, друг друга стоите, а вязнуть в этом болоте теперь всем.
Захват. Музыка обрывается.
ГЕЛЯ. Подожди. Подожди, пожалуйста. Ты сильно сжал, мне дышать не чем. Отпусти!
АНДРЕЙ. Извини. Извини, Гелька, я, может, резко, но накипело.
ГОЛОС ИЗ РУБКИ. Музыку уже включать?
РОМАН. Нет, погоди пока. Сань, ты вообще перекури. Давай подходи минут через десять.
ГОЛОС ИЗ РУБКИ. Понял.
РОМАН. Гель, как ты? Ты, Андрюха, перегнул. Вообще-то вовсе и не все так наш театр ненавидят.
Гелечка, ну что ты? Ну он ревнует просто — дурак, не обращай внимания. Андрей, признайся, ведь
дурак. Ну... мы так не договорилась мне перед показом актрису из строя выводить. Гель, слушай, Миф
придёт минут через пятнадцать, давай мы соберёмся, все свои проблемы временно отложим (у меня же
тоже — сама знаешь — проблем ого-го) и всё чётко сделаем. А потом — хочешь? — все вместе к нам
поедем...
ГЕЛЯ. Ром... Ром, ну ты-то понимаешь? Я просто почувствовала: я что-то могу сделать, нет повода не
сделать...
РОМАН. Конечно, конечно. Давай только сейчас — как там в институте говорили, помнишь? — сопли
подберём и всё нормально сыграем. Гель, ну пойми: тебе, может, всё равно, мне очень надо, чтоб всё
хорошо прошло.
ГЕЛЯ. Почему ты всё время говоришь, что мне всё равно?
АНДРЕЙ. Давайте ещё пройдём. Гель, ты извини меня. Я тоже сам не свой, я чё-то перегнул.
ГЕЛЯ. Почему ты говоришь, что мне всё равно?
АНДРЕЙ. Ну всё.
РОМАН. Знаете, я подумал, давайте не будем сейчас больше репетировать, давайте сэкономим силы...
ГЕЛЯ. Ответь, пожалуйста.
РОМАН. Я не хотел говорить, мы не хотели, но... видишь ли... Дело в том, что ходят слухи... В общем,
Аллочка, когда нас звала, сказала, что Миф думает снять тебя с роли.
ГЕЛЯ. Что?
РОМАН. Извини. Он вроде говорит, что больше не видит тебя Антигогной. Это очень, конечно... Ну не
бледней так. Ведь немного его можно понять. Не в плохом смысле, но ты где-то, как оказалось,
противоположна Антигоне...
ГЕЛЯ. Значит, сейчас он посмотрит рисунок... то есть как ты поставил сцену...
РОМАН. Гель, ну прости, ну слушай: ещё же ничего не решено.
АНДРЕЙ. Аллочка сказала: «Илья Мифодьевич подумывает».
ГЕЛЯ. ...посмотрит рисунок...
РОМАН. Гель, ты сделаешь это для меня?
ГЕЛЯ. Я сделаю, Ромка, сделаю. А кого он назначит на роль?
РОМАН. Ну ничего ещё не известно, но, вроде как, Гранатову.
ГЕЛЯ. Да?
АНДРЕЙ. Да.
Пауза.
ГЕЛЯ. Ира слишком красивая для Антигоны. (Несколько отупело). А туника эта ей и вправду как раз
примерно по размеру. Правильно Алла Евгеньевна не стала ушивать.
АНДРЕЙ. Гель, ничего ещё не определилось.
ГЕЛЯ. А кто же будет играть Исмену? А впрочем, какая мне разница.
РОМАН. Вообще-то у тебя есть шанс бороться. У нас.
ГЕЛЯ. Доборолась уже.
РОМАН. Нет, ещё не поздно. Знаешь, однажды Орсон Уэллс прочитал в рецензии, что в его спектакле
есть всё, кроме слона и швейной машинки,— и на следующий день слон с машинкой были.
ГЕЛЯ. Ромка, ну, скажи, при чём здесь?
РОМАН. Ладно, глупость, согласен, к делу не относится, но, слушай, мы подумали... тебе надо
перетянуть Аллочку на свою сторону.
ГЕЛЯ. Не хочу я никаких перетягиваний. Мне вообще стыдно перед ней.
РОМАН. Нет, ты послушай, Аллочка — единственный человек сейчас, которого Миф послушает.
АНДРЕЙ. Тем более, он знает, что она теперь против тебя (что она их с Иркой застала он не просёк). А
тут...
ГЕЛЯ. Но она и правда против меня. И на всех основаниях.
РОМАН. Вот! Вот это-то и надо поменять.
ГЕЛЯ. Ром, я сейчас не соображаю ничего, мне бы чуть-чуть передохнуть.
РОМАН. Нет, ты послушай. Это точно сработает.
АНДРЕЙ. Правда, все шансы.
РОМАН. Тебе надо помочь её мужу.
ГЕЛЯ. Вы что, ребята... как я... я и сама тут думала после разговора с ней, может, написать Березняку,
может он как-нибудь бескорыстно... или в долг...
РОМАН. Бескорыстно он, я боюсь, ничего не сделает. Слушай, Андрей, ты бы оставил нас ненадолго...
АНДРЕЙ. Ты уверен?
РОМАН. Да, точно.
АНДРЕЙ. Ну я в фойе посижу.
Уходит.
ГЕЛЯ (стараясь посмеяться). У вас как будто заговор.
РОМАН. Совсем немного. Гель, всё это ужасно ужасно, но обстоятельства все так спрессовались... Ты
сейчас не отвечай ничего, ты попробуй вообще никак не реагировать, подумай чуть-чуть, подумай.
Смотри: спектакль губится — Ира девушка красивая и темпераментная, но Антигону ей не сыграть.
Миф и сам скоро поймёт, но будет поздно: ты же гордая, ты не вернёшься. Так? Так. Это раз. Молчи.
Ты помолчи сейчас, я всё скажу, а ты всё взвесь. Андрей мается. Он у тебя при самом благоприятном
раскладе здесь через год запьёт и гулять начнёт. Он взрослый уже слишком для театра «Пролог», просто
взрослый; с его фактурой надо в кино, в боевики там, в крупный план — уж поверь мне, я в мужчинах
всё-тки что-то понимаю. Ему бы заплатить неустойку за себя и за тебя, и в Москву вместе махнуть.
Молчи, не перебивай. На пару-тройку спектаклей в месяц и ездить можно сюда, играть. Для души. Зато
возможности... В общем, это два. Теперь дальше: Аллочка. Нам же её всем жалко всегда было.
Искренне. Ну что у человека за жизнь? И мужа её жалко... А у тебя — у одной — появляется шанс им
помочь реально. Бескорыстно помочь. Это три. А она за тебя бескорыстно перед Мифом вступится.
Четыре. Понимаешь? По всему выходит, надо ехать. Нет, не смотри так, слушай. Ещё один раз всего —
теперь уже по-умному, тихо — к нему съездишь. Несколько часов, и столько всем пользы, и никому
вреда. Ну что ты?... Ну иди сюда. Гелька, ну, ну не плачь. Пожалуйста, разве ты не знаешь, как
мужчины не любят женских слёз? Даже геи. (Утешительно, вроде нежно). У нас с Серёгой тоже,
знаешь, иной раз хоть плачь. Ведь он ребёнок, чистый ребёнок. Саксофон вот этот проепотерял... Ну
штука ли? Он же твой друг, со школы... ему бы вот тоже помогла...
Геля отстраняется и пристально смотрит на Романа.
РОМАН (поспешно). Ну что ты? Я для себя ничего бы не просил, но он... он же как ребёнок.
На сцену входит преувеличенно оживлённый Грабов.
Сцена 10.
ГРАБОВ. Облился шампанским – ананас, вином – истина. Я говорю: вином вчера за ужином облился и
такую формулу вывел, дряхлый я каламбурист. Чего это у вас тут за слёзное царство? На любимый на
мозоль что ли наступили, пока танцевали. Ну-ка подберите сопли. Я, Геля, ещё с института помню, что
танцы не твой конёк, ну ничего, я буду снисходительным. Что мне остаётся, прости-господи. Куда
садиться-то?
РОМАН (заметно суетясь). А на любое место в зале — все ваши. Дайте немного свет, чтоб Илья
Мифодьевич разместился.
В зале зажигается неполный свет. Грабов ищет место.
ГРАБОВ (играя; всматриваясь в зал так, как будто он пустой). Да тут у вас яблоку негде упасть — все
пришли смотреть на надежду российской режиссуры и хореографии Романа Тимофеева! Алла
Евгеньевна, вы из кулис что ли будете любоваться? Андрей, ты тоже? Ну-ну. Ещё хотела Ирка прийти,
но у неё дела обнаружились. Попросила для неё на камеру записать.
РОМАН. Илья Мифодьевич, с какой сцены начинать?
ГРАБОВ. Давайте монолог пока, а потом уже танцы ваши.
РОМАН (с некоторым нажимом). Геля, ты готова?
ГЕЛЯ (бесцветно; выигрывая время). А мне в коротком или в длинном?
ГРАБОВ. Давай в коротком. Только уж, сделай милость, играй так, чтоб я на ноги твои не глядел.
РОМАН. Гель, начинай, я в тебя верю. (Отходит в кулисы).
ГЕЛЯ. И все-таки я должна была это сделать. Тени непогребенных вечно блуждают, нигде не находят
покой. Если бы мой брат был жив и вернулся после долгой охоты, я дала бы ему поесть, приготовила
постель... Последняя охота Полиника окончена. Он возвращается домой, его ждут отец, мать и Этеокл.
Он имеет право отдохнуть... Нет.
Нет. Ну какой же в этом смысл? Это так же бессмысленно, как обряд погребения. Вы слушаете меня из
ритуальной вежливости, вы уже сняли меня с роли, вы смотрите на меня все, и думаете хором: ну,
конечно, она не Антигона. Как мы могли не замечать?Бедняжка. Да, может быть, да, наверно, вы,
наверно, правы. Личность Антигоны настолько ценна, что правильно отдать за неё жизнь Антигоны. Вы
все мне это говорите. Вы понимаете это, допустим. «В ней есть что-то такое...». Но вы можете мне без
«что-то» объяснить? Вы в себе это чувствуете? Вот вы, Илья Мифодьевич, по сути и по факту дедушка,
цитирующий Достоевского? Ты, человек с лицом для крупного плана? Ты, Ромка, друг навеки, бизнесланч пополам? Вы, Алла Евгеньевна? Может в вас это есть? (Зачем же вы меня об этих деньгах
напрямик не попросили?) В вас, может есть, а во мне... смотрите. (Распускает волосы, достав из
причёски длинную деревянную шпильку).
РОМАН (выходя, наконец, на сцену). Геля, да что ж ты, наконец?
ГРАБОВ. Нет, нет не останавливай, ты продолжай, нам очень интересно.
ГЕЛЯ. А нечего продолжать. (На ПФД зажигает шпильку, «закуривает»). Нет ничего. Хоть всё из себя
выдохни — даже пара нет, видишь (выдыхает воздух в лицо Роману). Пустота. Считаешь, я тебя
предала? Нет. Я, Ромочка, сейчас ясно увидела: ты и без меня пробьёшься. Всё у тебя будет лучше, чем
у всех, мы на тебя по телеку ещё насмотримся. Так что маленький обломчик тебе не навредит. А
саксофон я вам вышлю. Даже завтра же, пожалуй. Хотя мне всё больше почему-то кажется, что
историю эту про оставленный под сидением инструмент я где-то читала. В каком-то рассказе, и даже по
программе. Но не суть. Если что, запасной будет. Я ведь, Илья Мифодьевич, от вас уезжаю. Где-нибудь
на Мосфильме счастья искать. Андрея оставляю вам — вы не волнуйтесь, а неустойку за себя на днях
заплачу. И вы мне, Алла Евгеньевна, скажите, сколько надо. Если, конечно, не погнушаетесь на такие
деньги мужа лечить. Нет, я вас не подкалываю — наоборот прошу: не погнушайтесь. Мне, оказывается,
совсем не трудно. Не всем же Антигонами... Какая, в сущности, разница, где хранить пустоту? Правда,
Ромка? (Ещё раз выдыхает). Я — хочешь — тебе оставлю. Как бизнес-ланч: пополам. (Всовывает ему
шпильку в зубы). Может, у тебя получится. (Уходя). Не забудьте про логотипы, мой вам совет. Главное,
чтоб чётко отпечатались.
2012 г.
e-mail: [email protected],
телефон: (+7) 911-038-04-42