Моя война

Моя война
(Из воспоминаний первого директора Шахунского УПП
ВОС И.А.Троегубова. Продолжение. Начало в№№ 102-103,
118-119, 129, 136, 156, 182, 197-198).
На душе было спокойно. Линия противника прорвана без
больших потерь. Теперь враг не страшен. Я вместе с бойцами иду
в наступление, точнее не иду, а бегу. Достал на ходу часы, чтобы
посмотреть время и вдруг ощутил страшный удар в голову. Часы
из рук выпали. Из глаз выскочил огонек, как будто от спички.
Вначале подумал, что взорвались часы, и осколками ранило
глаза. Я нащупал их руками и обнаружил висящими на ремешке.
Мигом пробежала другая мысль, что вражеская разрывная пуля
задела глаза. Последними остатками сознания почувствовал, что ко
мне подбежали друзья - гвардии капитан Тупицын, гвардии лейтенант
Млокит, доктор Иосиф Кох. Я еще сумел передать Млокиту списки и
попросил проследить за награждением тех, на кого составили
наградные листы за отличие в бою 2 августа 1944 года, после чего
потерял сознание. Как меня доставили в санроту, не помню. На какойто миг придя в сознание, почувствовал, что лежу на столе, а мои
волосы на голове стригут, видимо, готовят к операции.
Позже выяснилось, что пуля ударила меня в левую бровь. Эту
пулю вынули в госпитале из головы с правой стороны, над ухом. Я
получил сквозное ранение.
Через некоторое время у меня в гимнастерке нашли записку
доктора Иосифа Коха, оказавшего мне первую помощь. Там было
написано следующее: «3.8.44г. Т. Троегубов! Я сделал все для
спасения твоей жизни, что мог сделать в 5 км. от немцев, но не знаю,
будешь ты жить или нет, если будешь, то пиши по адресу п.почта
53691-ю или отцу г. Иркутск, ул. Бограда, №12, кв.1 Кох Карлу
Карловичу. Доктор Кох».
Только через 25 лет после этих событий, благодаря красным
следопытам, мне удалось узнать адрес Иосифа Коха, а затем и
встретиться в Риге с гвардии подполковником медицинской службы И.
Кохом.
На встрече его спросили: «Почему вы написали такую записку «если будешь жить»? Он ответил, что у Троегубова не было никаких
признаков жизни. Не случайно, командующий 130 Латышским
стрелковым корпусом 18 августа 1944 г. наградил меня Орденом
Отечественной войны 2 степени «посмертно».
Но вернемся к военному времени. В течение полутора месяцев
после ранения в голову меня перевозили из госпиталя в госпиталь, и
на протяжении этого времени я не приходил в сознание. В какой-то
момент, лежа на операционном столе, чувствую, что врачи что-то
делают с головой, но ничего не вижу. Спросил: «Что делаете? Почему
ничего не вижу?». Слышу в ответ: «Свет выключен. Немцы бомбят».
Снова потеря сознания. Только много времени спустя понял, что это
была неуклюжая отговорка.
В середине сентября оказался в госпитале в Ижевске и начал
немного приходить в сознание. Обнаруживаю, что левый глаз
отсутствует полностью. О правом врачи ничего не говорят. Делают по
несколько уколов в день в вены, но результата нет никакого. На
четвертом месяце лечения профессор объявил мне тяжелый
приговор: «Зрение восстановить не можем». До глубины души обидно,
ведь мне еще только 30 лет. Настоящей жизни еще не видел, нет
семьи, детей. Но в Шахунье меня ждут родители, брат воюет. Там же,
в Шахунье, девушка. В конце концов, я большевик, а большевики без
боя не сдаются. Надо биться за жизнь.
В ноябре 1944 года в госпиталь поступил приказ о моем
увольнении в запас. Из Ижевска в Шахунью меня сопровождала
медсестра по имени Женя. Я очень хотел побыстрее попасть домой. В
госпитале не оказалось положенного обмундирования, и я согласился
на то, что есть. Мне принесли суконные брюки-галифе с гимнастеркой
из шинельного сукна черного цвета, очень толстые, бушлат, шапкукубанку и подшитые валенки. То есть возвращался я домой как с
лесозаготовки.
Тяжело было ехать в то время в поездах. В Арзамасе
закомпостировали билеты, вошли в тамбур вагона, а в сам вагон
проводница не пустила. Какой-то отчаянный милиционер хотел даже
вышвырнуть из тамбура. Однако медсестра резко потребовала
обеспечить местом инвалида Отечественной войны 1 группы, который
в боях за Родину потерял зрение.
Наконец доехали до Шахуньи. Идем вдоль полотна железной
дороги к своему дому, а у меня на сердце тяжело, и в голове мысли:
«Не буду ли я обузой для отца и матери? Для них, наверное, тяжело
будет мое присутствие? Что я буду делать?» Дома была одна мама.
Очень теплая душевная, встреча, слезы. Она успокоила: «Пока есть у
меня и у отца силы, мы тебе поможем».
Узнав о моем приезде, отец отпросился с работы и пришел
домой. В семейном кругу погоревали, потужили, но надо было что-то
предпринимать. На следующий день заходили друзья и товарищи,
соседи и знакомые, давая различные советы. Одни советовали
научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, другие ехать в Москву к Филатову, «который вставит другие глаза»,
некоторые вздыхали: «Какой убогий стал».
Обидно было, что стал никому не нужен, что отвернулась даже
любимая девушка, которая мне сказала: «Надо было руку или ногу
подставить». Больше мы с ней не встречались.
Родители переживали за меня. Один раз вышел я в туалет,
находившийся на улице, а обратно не мог прийти, заблудился.
Родители забили тревогу, подняли соседей думали, что я бросился по
поезд, так как рядом была железная дорога. Но я таких мыслей и не
допускал.
И.А. Троегубов