Япония - Образовательный центр `БIЛIM
реклама
Япония Contemporary politics. Interests, Identities, and Institutions in a Changing Global Order. Ed. by J. Kopstein, Mark Lichbach. Cambridge University Press, 2000, pp. 230-265 (перевод С Моисеева) ВВЕДЕНИЕ Япония привлекла значительное внимание как наиболее успешная из прежде "отсталых" наций в приобретении индустриальной мощи. С 1955 до 1973, реальный (с учетом инфляции) темп роста Японии составлял в среднем 9,8 процентов. Даже в десятилетии, следующем после нефтяного шока 1973 года, рост остался 3,7 процентов, самый высокий в индустриализованном мире. Великое множество исследований было посвящено раскрытию "секретов" Японского успеха. Они делали основной акцент, прежде всего, на индустриальной политике и роли мощной государственной бюрократии при ее создании. В 1990-ых, однако, политическая нестабильность и экономический кризис - с ростом, составляющим в среднем всего 1.5 процент ежегодно – побудили снова подумать над "Японским чудом". Исследования метались от одного экстримума к другому поскольку образ вчерашнего экономического супергосударства уступил место обсуждениям бюрократической неуклюжести и политической коррупции. Сегодня, аналитики рискуют недооценить силы страны на настоящий момент, также, как мы переоценили их в прошлом. В этой главе, мы отстранимся от лозунгов, чтобы бросить длинный, исторический взгляд на современную Японию. Определенно, глава уделяет внимание на три темы, которые имеют место в ее истории: бюрократическое господство создания политики даже в контексте увеличивающейся демократии, распространяющееся государственное вмешательство в экономику и общество, и политические основы Японского всестороннего развития. Третья тема возможно наименее очевидна и наиболее фундаментальна. Короче говоря, мой смысл состоит в том, что экономическая деятельность Японии привлекла на столько много внимания, что породила огромное количество политических исследований и затенило политические базы недавнего развития. Это узкое, акцентированное главным образом на экономике предубеждение в литературе остается явным даже в конце 1990-ых. Эта глава пытается помочь исправить это предубеждение, сместив фокус с экономической деятельности Японии к действительно политической экономике. Действительно, сама идея современной Японии была сформирована в условиях сложной международной политики - чтобы противостоять угрозе Западного империализма в середине 19-ого столетия и сохранить национальную независимость. Сегодня, когда Япония - развитая, мощная нация, легко забыть, что всестороннее развитие никогда не означало просто становление богатым. Второй, возможно менее героический, тип политики также формировал современную Японию - политика конкурсных, состязательных, демократических выборов. После своего поражения в Тихоокеанской Войне (1941-45 гг.), Япония стала парламентской демократией со всеобщим избирательным правом и мощными социалистическими и коммунистическими партиями. Государственное управление консерваторами - они стали Либерально-Демократической Партией (ЛДП) в 1955 году - больше не могло считаться само собой разумеющимся. Во-первых, если бы Левые пришли к власти, про-деловая экономическая политика, и бюрократы, стоящие за ее спиной, были бы среди ее первоочередных мишеней. Во-вторых, в то время как консервативная гегемония начала самоутверждаться, вопрос о том, останется ли ЛДП гегемонией, всегда стоял под сомнением. Даже при том, что угроза Левых отступала, страшнейшими врагами консерваторов стали они сами. Это наиболее заметно в усиленных сражений внутри ЛДП за места в избирательных округах Японии. Длительное превосходство ЛДП, таким образом, представляет собой условный результат, а не константу окружающей обстановки послевоенной Японии. И в то время как консервативное превосходство обеспечило политическую стабильность, необходимую для долгосрочного экономического планирования и индустриальной политики, оно зависело от 1 дистрибутивной политики - взятки политическим сторонникам - которые угрожают препятствовать экономическому чуду. Акцент на дистрибутивной политике, наиболее выраженный в награждении представителей политической власти Японии, только усилился в свете настоящего ухудшения в экономической деятельности и политической нестабильности. Данная глава организована в хронологическом порядке: сначала, мы кратко рассматриваем Японию эпохи Току-Гава (1603-1868) и исследуем более подробно Восстановление Мейджи (1868), трактованные большинством историков как начала "современной Японии". Затем мы проследим политическое и экономическое развитие Японии на момент перехода к милитаризму в 1930-ых и Тихоокеанской Войне. После этого, мы обратим наше внимание к послевоенному времени: Американская оккупация Японии (1945-52), важность индустриальной политики и бюрократии, и политические основы быстрого роста. Наконец, мы рассматриваем драматические изменения 1990-ых и пытаемся помещать их в исторический контекст. РОЖДЕНИЕ СОВРЕМЕННОЙ ЯПОНИИ Возможно, сегодня это трудно представить, но немного больше, чем столетие назад, Япония была изолированным, феодальным, в большинстве своем сельскохозяйственное общество. Страна была изолирована от контакта с внешним миром правительственным постановлением (только Голландцы. Корейцы, и Китайцы имели ограниченные торговые привилегии), заключенная в жесткие социальные страты, и управляемая, как в Европейском феодализме, местными кланами (ханами) которые были автономны, не смотря на то, что платили дань и хранили преданность центральному правительству, известному как бакуфу. Изначально Бакуфу было военным правительством, управляемым сегун. Под сегуном находилось приблизительно 280 даймио, или феодальных лордов, которые управляли своими собственными территориями со значительной автономией; самураи (приблизительно 5-6 процентов населения), воинский класс, который выполнял военные и гражданские обязанности; массы крестьян (80 процентов населения), представляли собой рабочую силу, поддерживающую даймио и самурев, и им запрещалось покидать землю; и на нижнем уровне иерархии, отражая презрение Токугава к коммерции и торговле, были ремесленники и торговцы (от 10 до 12 процентов населения). Ниже этой иерархии существовал другой класс: около пол миллиона “изгоев” - японские "неприкасаемые" - которые были связаны со скотобойней, дублением, и другими занятиями, рассматриваемыми как "грязный труд" в Конфуцианских понятиях и которые не имели законного статуса. Токугава Бакуфу пришел к власти в результате почти трех столетий постоянных войн между конкурирующими кланами. Это привело к миру с 1603 до 1868. Со стороны казалось, что крах бакуфу в 1860-ых произошел быстро и с небольшим предупреждением. Иностранные власти добились доступа к Японии, и вскоре бакуфу был свергнут. Как выразился один из очевидцев 19-ого столетия, "Токугава сегунат уступил место непреодолимому импульсу более высокой цивилизации". Хотя на самом деле, внутренние давления направленные на реформы имели место уже довольно длительное время. Торговцы, хотя и находились на дне социальной лестницы, накапливали богатство, тем самым фактически получая власть над даймио и самураями. Кланы на юге и западе Японии - особенно Сатсума, Чошу, и Тоса - процветали во время мира Токугава, опережая остальную часть Японии экономически и строя огромные армии клана. Эти отдаленные области были недовольны централизованным правлением и подозревали о несостоятельности бакуфу перед лицом увеличивающейся Западной угрозы. По всей Японии, сельское хозяйство, основа феодальной экономики, росло медленно, но устойчиво по уровню производства: экономика в целом, диверсифицируясь как мелкосерийная индустрия - в текстиль, в пищевые продукты, в местные изделия кустарного промысла – расширялась как в сельских, так и в городских областях. К началу 19-ого столетия, приблизительно 40 - 50 процентов населения были грамотны, и читали 2 не только Конфуцианские трактаты и хайку, но также и перевели книги с Запада - о политике и философии, также как науке и инжиниринге. Западная угроза, все также, существовала в течение десятилетий. Соединенные Штаты, Великобритания и Россия осуществляли давление на Японию, чтобы та открыла коммерческую торговлю с начала 19-ого столетия. В1853 году произошел раздел водных территорий, с прибытием Американского военного флота под командованием Коммодора Маттхью Перри. Проигнорировав протест Японских сил, Перри приплыл в Залив Едо (Токио), угрожая ружьем потребовал аудиенции, и призвал к открытию торговли между США и Японией. Перри вернулся со своими печально известными «Черными кораблями» на следующий год и добился Американского доступа к двум портам. В 1858 году, Американский дипломат Таунсенд Харрис заключил торговое соглашение между Японией и Соединенными Штатами, тем самым позволив дальнейшее расширение торговых отношений. Европейские власти, быстро последовали за США, также заключив собственные соглашения такого рода. Ранее в том году, как было хорошо известно Японским властям, Англия и Франция выиграли вторую опиумную войну в Китае и готовили свои собственные военно-морские экспедиции в Японию, несомненно, ускоряя соглашения. Западная угроза, оказалось, была не только военной, но также и экономической. Иностранный капитал быстро глубоко пускал корни в портовых городах Японии после заключения торговых соглашений. Коммерческие соглашения склоняли Японию к экстерриториальности до 1899. Тарифная автономия не была полностью достигнута до 1910. Япония таким образом была неспособна использовать защиту границы для своих зарождающихся отраслей промышленности. Чтобы защитить их, она была вынуждена использовать другие средства, которые описаны ниже. Короче говоря, произошло множество изменений, имеющих место внутри сферы целостного режима. В этом смысле, Япония позднего Токугава могла бы быть сравнена с последними годами Советского Союза, крах которого в 1991 так удивил сторонних наблюдателей, также как и Советских специалистов. Там, реформы Горбачева и политические изменения в Восточной Европе, возможно, явились катализатором, но основные причины краха зарождались задолго до этого события. (см. главу Стивена Хансона по России). Таким образом Западная угроза, объединенная с внутренними преобразованиями, явилась причиной краха Токугава. Бакуфу, что и говорить, отреагировало в 1860-ых рядом последних реформ - включая более умеренное лидерство, альянс с имперским судом, новый Западный стиль политического кабинета, и военные реформы - но они оказались слишком незначительными, и слишком запоздалыми. Диссидентские самураи, особенно в Чошу, начали нападения на Западные корабли, вызывая жестокие контратаки и усваивая жесткий урок о превосходстве Западного вооружения. В 1864 году, самураи Чошу (и растущее число простых людей, которым теперь было позволено носить оружие) выступили против имперского суда в Киото. В 1866 году Союз между бакуфу и судом разрушился, и Сатсума, второй по величине клан, объединился с Чошу. В том же году, бакуфу напал на повстанцев Чошу, не смотря на то, что большое количество даймио отказалось поддержать нападение. Лучше обученные и лучше вооруженные Чошу и Сатсума разбили силы бакуфу. В скором времени наступил крах бакуфу. Лидерство Сатсума и Чошу организовывало военный переворот в течение 1867-68 годов. Поскольку бакуфу начало собственную программу военной модернизации, мятежники решили действовать стремительно. Они присоединились к знати, выступающей против бакуфу в суде, чтобы требовать мирной передачи власти молодому Императору Меиджи, который только что вступал на трон. Лидеры бакуфу согласились с этим требованием в конце 1867, опасаясь, что гражданская война повлечет за собой Западное вмешательство и надеясь на получение для себя места в новом правительстве. Однако в течение переговоров, представители бакуфу выявили разногласия между группами мятежников и решило 3 совершить новое нападение. Тем не менее, силы бакуфу были легко подавлены. В апреле 1868 года, они сдали Едо (Токио) без борьбы и передали власть мятежникам. В начале, восстановление Меиджи составляла немного больше чем переворот дворца, с небольшим количеством жертв и участием только нескольких тысяч отрядов. Цели мятежников, однако, были революционными - не в смысле внедрения некоторой новой политической идеологии, подобно демократии или социализму, а скорее, в осуществлении глубоких реформ с целью сохранения национальной автономии Японии. Известной фразой, которая лучше всего охватила цели Меиджи, была фукоку кьёхей, или "богатая нация, сильная защита" Лозунг не славил свободу, равенство, или пролетариат. Вместо этого, он славил саму нацию. Руководители мятежников, были в значительной степени выходцами из класса младших самураев, части наследственного класса воинов. Другими словами, восстание произошло под руководством разочаровавшейся части старой элиты - особенность, которая является довольно схожей с социальной революцией 20-го столетия. Хотя, конечно, были различия во мнениях, они растворялись на фоне того, что у мятежников было общим: неудовлетворенность правлением бакуфу, анти-Западное настроение, и необходимость проведения реформ. В основном, эти люди прибыли из областей Сатсума: Чошу, Тоса, и Мито, которые лежат за пределами политического ведомства бакуфу. Эти внешние области приобрели самое большое развитие торговли и основных отраслей промышленности под системой клановой монополии. Кроме того, это были области с наиболее глубоким внедрением Западного капитала. Именно эти младшие самураи стали лидерами нового режима. К 1869 году, очень малое количество даймио оставались на правительственных постах, а все ключевые позиции были заняты бывшими самураями. Но так как новыми лидерами стали бывшие самураи, класс самураев, был в скором времени ликвидирован. Прежние воины были уволены на пенсию, заменены профессиональной армией призывников, а затем их пенсии, были устранены, поскольку государство сконцентрировало свои ресурсы на индустриальном развитии и защите. К середине 1870-ых, самураи были лишены своих прошлых привилегий. Лишение их прав вызвало множество кровавых местных восстаний, но они представляли несущественную угрозу новому режиму. Хотя торговцы, возможно, имели наибольшую выгоду от окончания Токугава, они фактически не играли активной роли в восстании. Это не было буржуазной революцией. Торговые интересы слишком сильно переплетались с аристократией даймио - через торговлю и растущую задолженность даймио - чтобы непосредственно осуществлять нападение. Кроме того, в последних десятилетиях эпохи Токугава, множество торговцев путем взяток или женитьбы проникали в семьи самураев, поскольку их финансовое влияние росло. Но хотя торговцы не желали проводить прямое нападение, многие из них увеличили финансовую поддержку движения против бакуфу. За исключением этой помощи, в восстановлении Мейджи было немного активного участия и это было, опять же, всего лишь дворцовым переворотом, учиненным сегментом разочаровавшейся элиты. Почему же движение называлось "восстановлением" ? Проще говоря, намерение состояло в том, чтобы подчеркнуть связи с прошлым, как путь узаконивания современных изменений другими словами, путем "восстановления" правящего императора, который был заменен сёгуном несколько столетий назад. Но фактически, император остался чем-то вроде подставного лица, в то время как имперские советники, обладали реальной властью. Император Меиджи был в возрасте всего шестнадцати лет в 1868, что еще больше ограничивало его полномочия. Хотя реформы поначалу шли медленно, новому режиму, вскоре было вверено достижение двух далеко идущих целей: сначала, проведения реформ с введением ряда западных норм, которые были предназначены не столько для того, чтобы сделать Японию похожей на Запад, чем отразить Запад. Эти реформы близко связанны со второй, и первичной, целью: сохранение национальной целостности и независимости. Две цели Мейджи были хорошо охвачены в лозунге того времени: вакон йосай, что в переводе означает "Японский дух, Западные методы". Растущее присутствие 4 Запада в Восточной Азии, как военное, так и экономическое, наделило эти меры увеличивающейся неотложностью. Более конкретно, новое руководство преследовало три набора реформ: 1. Строительство государства: создание централизованного этнического государства, включая современную военную и профессиональную государственную службу. 2. Быстрое развитие: преследование экономической самостоятельности, включая инвестиции в тяжелую военную промышленность. 3. Социальное преобразование: формирование, через образование и национальную идеологию, из тех, кто жили на отдельных Японских островах, единых Японских людей, каждый из которых поддерживает и отождествляет себя с новым Японским этническим государством (вместо, например, семейства или отдельной деревни). Представители элиты Мейджи надеялись на то, что смогут достичь этих результатов, избегнув "врагов" индустриализации, от которых страдал Запад, включая материализм, индивидуализм, восстания неимущих, и призывы к демократии. Хотя, такого рода угрозы государству Меиджи так и не были полностью устранены, они были весьма успешно направлены в нужное русло и сдержаны. Восстания крестьян, достигли пика в 1873, но к 1877-78 годам уже были немногочисленны и несущественны. Сопротивление Самураев стало более существенным (и более кровавым) вызовом, но было подавлено к 1877 году. Политические вызовы режиму, более или менее успешно сдерживались (по крайней мере до 1930-ых). Смещение даймио, значительно более мощной группы, требовало более осторожных мер. Эти феодальные лорды не были подавлены через конфискацию их имущества, как в постреволюционной Франции. Вместо этого, им предоставлялись щедрые пенсии и разрешение жить в Токио, новой столице. Обе меры были предназначены, чтобы снизить вероятность сопротивления. Пенсии дамио были перенаправлены в государственные ценные бумаги в 1876 году, позволяя наиболее видным из них очень быстро войти в маленькую финансовую олигархию. Среди других достижений Мейджи: - Новый режим отменил старые районы клана (Хан), чтобы уничтожать территориальные базы даймио. Полномочия даймио, перешли вверх, в Токио. Все земли клана были переданы Императору к 1870. Местные лидеры (с 1884) назначались центральной бюрократией. - профессиональная государственная служба была создана, на основе того, что поступление зависело от сдачи серьезных экзаменов, а не от наследственности или личных связей. Государственная служба была открыта для каждого, за исключением самых высоких постов. Чтобы обучить новый класс бюрократической элиты, был основан первый имперский Университет Японии в Токио в 1888 году. - новые власти внедрили университетское первичное образование. Поначалу, всего шестнадцать месяцев, за четыре года были обязательны, но со временем это было расширено во времени, достигнув шести лет в 1907 году. Целью было не столько создание свободных, независимо-мыслящих личностей, сколько создание исключительных, уникальных Японских людей и распространять такие "древние достоинства" Японии, как повиновение, сыновнее благочестие, преданность императору, и дисциплина - короче говоря, создание идеологии приверженности новому Японскому этническому государству. - Власти создали национальную армию призывников в место прежних клановых армий, управляемых наследственными самураями. Закон воинской повинности был введен в 1873 году, и привилегии самураев были постепенно устранены. - Государство передало фермерам право собственности на землю, которую они возделывали, но в то же время ввело земельный налог, который лег тяжким бременем на сельское население. Налог, ставка которого составляла 3 процента от оценочной стоимости земли, был создан, чтобы ужать крестьянство, с целью субсидирования промышленности. Возможно самое большое достижение Мейджи состояло во внедрении управляемого государством капитализма и индустриальной политики. При Мейджи, Япония вступила в 5 безудержное течение экономической гонки за промышленным Западом. В основном спасение страны зависело от быстрого приобретения иностранной технологии и индустриального развития. Для властей Мейджи, фундаментальная цель экономической деятельности состояла в том, чтобы сохранить национальную автономию и целостность - чтобы избежать судьбы Китая, который был раздроблен Западными властями на глазах Японии. Китай, одно время, служил моделью для эмуляции для Японии, к середине 19-ого столетия, стал предупреждением о том, что может произойти если оставаться слабым и разделенным (см. главу Ю-Шана Ву по Китаю). Государственные власти само по себе обладало желанием и способностью, чтобы развить тяжелую промышленность. Частный капитал, такой каким он был, предпочитал оставаться в торговле, банковском деле и кредитных отношениях, особенно в безопасной и прибыльной области правительственных ссуд. Мелкий капитал оставался в основном в сельской местности, привлеченный высокими арендными платами с сельхозугодий (составляющий в среднем почти 60 процентов урожая арендатора), а также в ростовщичестве и местной торговле. И хотя новые власти активно привлекали иностранные технологии и советников, они ограничили роль иностранного капитала только двумя ссудами. Вместо этого, государство само взяло на себя финансирование тяжелой промышленности, предоставляя более трети всего капитала в руки частной промышленности в первые три десятилетия Мейджи. Оно оставалось единственным и крупнейшим индустриальным инвестором до Первой мировой войны. Львиная доля этого капитала была от налоговых доходов, особенно от земельного налога. Власти раннего Мейджи испытывали сильному недостаток средств, унаследовав огромные долги от бакуфу, а также с приобретением новых обязательств (включая пенсии даймио и самураев). Земельный налог составлял около 80 процентов от налоговых доходов Мейджи в конце 1870-ых и почти 70 процентов в конце 1880-ых. Оказалось, что чистая доля выпуска продукции земледелия фактически уменьшилась при Мейджи, несмотря на устойчивый прирост в сельскохозяйственной производительности. Один старый Японец сказал: "Крестьяне - подобно семенам сезама; чем больше жмешь, тем больше выходит". Эта фраза сказана во времена Токугава, но болше подходит для Мейджи. Государство основало экспериментальные фабрики, для производства хлопка, цемента, плитки, сахара, стекла, химикатов, и т.д. С 1880-ых годов, однако, наиболее нестратегические отрасли промышленности были проданы частным лицам по ценам значительно ниже рыночных. Эта дешевая распродажа позволила крупным банковским учреждениям тех дней очень быстро войти в современную, капиталоемкую промышленность. Эти учреждения вскоре стали известны как заибатсу (финансовые клики), которые преобладали в Японской экономике до конца Второй Мировой Войны. Однако, государственная политика в отношении субсидий и дотаций осталась, если не усилилась, даже после отмены государственной собственности. Зарождающиеся отрасли промышленности Японии нуждались в этих дотациях, чтобы выжить, поскольку "неравные соглашения" страны с Западом запретили использование защитных тарифов. Политическое Развитие Однако, большинство элиты Мейджи надеялось ограничить социально-политические изменения, они были не в состоянии их полностью предотвратить. Первые политические партии (все выступающие против руководства Мейджи) появились в 1870-ых, и олигархи подготовили конституцию в 1889, которая строго ограничивала действия этих партий. Парламент, известный как Совет, был неохотно создан в 1890, чтобы объединить деятельность партий в организованный форум, обладающий только консультативными полномочиями. Император – а значит, в действительности, его советники - продолжал удерживать национальный суверенитет и 6 безраздельную власть. Только он мог дать санкцию законам, и это было в его власти распустить Совет и организовать новые выборы. Правительственные кабинеты и военные силы были подотчетны ему, а не Совету. Первые выборы в Японии были проведены в 1890 согласно этим ограничениям. С самого начала, члены, назначенные правительством, превосходились по численности их противниками. Несмотря на ряд ограничений на полномочия Совета, партии, как оказалось, имели некоторые собственные ресурсы. Одно из мощных орудий было предоставлено Статьей 71 конституции Мейджи, требующей, чтобы Палата представителей утверждала ежегодный государственный бюджет. Если это не делалось, то должен был использоваться бюджет предыдущего года. Эта статья была разработана, чтобы ограничить влияние партий, но вскоре привела к противоположному эффекту. Так как бюджетный рост был чрезвычайно высок в связи с инфляцией и наращиванием вооруженных сил Японии. Статья 71 стала мощным оружием для партий - особенно во время Китайско-Японской войны (1894-95) и Русско-Японской войны (1904-5). Политические партии приобрели больше влияния, поскольку Совет стал институциализированным, и главные имперские советники, генро, начали умирать один за другим в начале 20-го столетия. В десятых годах, партийные кабинеты (в противоположность "исключительным кабинетам" назначаемым императором) стали нормой, и Япония увидела своего первого выборного (а не назначаемого) премьер-министра с 1918 по 1921 год. Крупный бизнес, растущий быстро в следствие военных контрактов и бумом в экспорте, начал рассматривать партии, как новое средство, для продвижения его интересов и покупал свой путь в политику. Два самых больших заибатсу, Мицуи и Мицубиши, стали тесно связаны с двумя основными партиями, Сейюкай и Кенсейкай. Для чиновников, партии также стали альтернативным инструментом, для продвижения своей карьеры и сопротивления манипуляции генро. Короче говоря, хотя политические партии Японии начали с минимального движения "права человека" в 1880-ых, они были в центре влияния к началу 20-го столетия. Мы должны подчеркнуть, что крупный бизнес не преследовал антигосударственную программу, в Совете или где-либо еще. Японские капиталисты не строили оппозиции государству. Напротив, заибатсу были фактически созданы государственной и индустриальной политикой. Определяющим политическим качеством Японской буржуазии было не столько революционный настрой, сколько зависимость. Фактически, либеральное движение - в движениях за права человека, упомянутых выше - было в основном сельским по происхождению. На массовом уровне также происходили политические изменения. Сначала, в 1890 году, избирательное право было чрезвычайно лимитировано, и распространялось только на 1 процент населения. Но с продолжением экономического роста, все большее и большее количество мужского населения получало право голосовать. В 1925 году, избирательное право стало всеобщим - всеобщим, для всех мужчин, старше двадцати пяти. Стали появляться социалистические и коммунистические партии, на ряду с профсоюзами и союзами владельцев. Результатом стало то, что это десятилетие для Японии было намного более социально и политически либеральным, чем когда-либо ранее. К концу 1920-ых, однако, появились некоторые признаки нестабильности. К началу 1930-ых, военные лидеры Японии устранили Совет, чтобы захватить центральную позицию в национальной политике. Безусловно, военные так и не стали доминирующими в Японии. Они так и не смогли внедрить что-то подобное проникающему тоталитаризму Нацистской Германии (хотя большое количество ультранационалистов конечно же пытались). Даже Премьер-министр Тоджо был вынужден пойти на компромисс с бюрократией, экономическими интересами, и Советом. Тем не менее, по словам одного ученого, военные в то время наслаждались "степенью вмешательства, которой вооруженные силы большинства стран могли достичь только посредством переворота". 7 МИЛИТАРИЗМ И ВОЙНА (1931-1945) Как можно объяснить провал демократии и подъем милитаризма? Так называемая "демократия Таишо" 1920-ых годов распалась из-за недоработок. Всеобщее развитие, внесло в его поезд ряд социальных дислокаций - быстрая урбанизация, растущие споры владельцев и рабочей силы, социалистические и коммунистические партии, и т.д. Все оппозиционные движения такого рода, и "опасные мысли" в общем, с энтузиазмом преследовались полицией, но подавление было только частичным и иногда несло обратный эффект. Эта эпоха также явилась свидетелем непостоянства кабинета и частых правительственных переворотов, высокого уровня политической коррупции, и почти постоянных скандалов. Две основных партии, Сейюкай и Кенсейкай, в общем расценивались как незначительно отличающиеся в идеологии или преследуемом политическом направлении, так как находились в карманах крупных экономических групп, заибатсу, и как сильно зависели от интересов землевладельцев, которые работали над мобилизацией сельского большинства голосов. У заибатсу, в свою очередь, имелись собственные схожие проблемы. К концу 1920-ых, дозен заибатсу контролировал около 80 процентов всех предприятий в Японии. "Монополистический капитализм" и экстремальный уровень концентрации богатства в его руках представлял собой легкую мишень для критики как со стороны правых, так и левых. Великая Депрессия с 1929 года значительно ухудшала эти напряженные отношения и нестабильность. Но прежде всего, мы должны обратить внимание на институциональную проблему: ломанные линии политической власти, двусмысленность конституции Мейджи даже в распределении полномочий. Кабинет нес ответственность не перед Советом, а перед императором, но так как император, священный и неприкосновенный, не касался повседневной политики, именно его неизбранные советники, в особенности генро, обладали реальной властью. И поскольку эти советники начали умирать один за другим, они оставили вакуум власти, который был заполнен бюрократией, партиями (какое-то время), и, все более и более, военными. В то же время, как армия, так и флот были подотчетны императору, не Совету, и любая ветвь государственной службы могла сломить кабинет, отказавшись назначить военного министра. Оба, таким образом, были подчинены ограниченному контролю сверху и имели свои собственные проблемы в поддержании дисциплины внутри подразделений. Короче говоря, было слишком много политических конкурентов на верхнем уровне без, поскольку генро исчез, отдельной доминирующей власти, которая могла бы быть гегемоном. С первостепенным преследованием пост-Мейджийской Японией фукоку кйёхей, с быстрым ростом вооруженных сил, и с драматическими и решающими военными победами над Китаем в 1895 году и Россией в 1905 году, власть и престиж военных значительно возросли. Среди частых скандалов и коррупции в Совете, военные заявили, что только они обладают видением, властью, и компетенцией, чтобы управлять Японией эффективно. По всей вероятоности общественность была склонна с этим согласиться. Все же, не смотря на то, что общественное положение военных росло, появлялись проблемы внутреннего порядка. Все больше и больше, военное руководство не могло управлять самим собой. Младшие офицеры-предатели - зачастую из сельских районов, серьезно подавленных депрессией и активной ультранационалистической идеологией - брали решение основных вопросов в свои руки, устанавливая государственную политику на основе свершившихся фактов и создавая атмосферу неуверенности и террора. Хотя мы не можем "обвинять" только их в переходе Японии к милитаризму - очевидность гражданского соучастия слишком велика - такие офицеры все же помогли ускорить этот переход. Некоторые из более печально известных обстоятельств: - В 1928 году, младшие офицеры в основанной в Маньчжурии Армии Куантунг (обвиненной в патрулировании находящейся в собственности Японии Юго-Маньчжурской железной дороги) 8 убили военачальника Маньчжурии Чанга Тсу-линь. Они делали это надеясь (но напрасно) расширить Японский контроль над Маньчжурией в целом. - В сентябре 1931, Офицеры Армии Куатунг предприняли новую попытку, на сей раз взорвав часть железной дороги и обвиняя Китайских военных, чтобы вызвать конфликт. Армия двигалась, занимая один Маньчжурский город за другим и контролировала большую часть восточной Маньчжурии к концу 1931 года. Это действие прошло безнаказанным гражданским правительством Японии, которое продолжало устанавливать марионеточный режим Манчукуо. - В мае 1932, молодые морские офицеры убили Премьер-министра Инукаи Цуйоши, отмечая конец партийного правительства в Японии. - В июле 1935, Генерал Майор Нагата Тецузан, глава военного бюро по делам армии, был зарублена до смерти армейским полковником. - В феврале 1936, маленькая группа молодых армейских офицеров и 1400 солдат убили три высоких должностных лица, пытаясь (но напрасно), убить премьер министра, и захватить центр Токио, чтобы потребовать (снова напрасно) прямого управления императором и того, что они назвали "Восстановление Шова", плохо определенным видом военно-управляемого государственного социализма. Тихоокеанская Война Переход Японии к милитаризму и экспансионизму привел к войне с Китаем, вторжении и занятии Востока и Юго-востока Азии, весь путь по Бирме на запад и почти до Австралии на юге, и с 1941, война с Соединенными Штатами. Не смотря на то, что затраты для Японии, и ее соседей были ужасны - около 15 миллионов было убито только в Китае - мы должны подчеркнуть, что интересы Японии были прежде всего стратегическими. Война не была обусловлена прежде всего прибылью, и конечно же не агрессией для своей собственной пользы. Само собой разумеется, это объяснение не может быть принято как оправдание Японской агрессии, а также не может использоваться, чтобы замаскировать или узаконить шовинизм и "военную лихорадку" как граждан, так и элиты. Определенно, армия оспорила то, что расширение в Маньчжурию и другие части Китая поможет решить экономические проблемы, а также проблемы безопасности Японии. Эти территории обеспечили бы острова Японии изобилием минеральных и сельскохозяйственных ресурсов, в то время как контроль над Маньчжурией поможет защититься от любого Советского наступления. Флот, являясь критическим для армейской политики, поддержал проход на юг, в тоже время защищая север. Япония, в основном была поставлена под угрозу выбрав одновременно оба направления. Поворотным моментом войны - то есть началом конца для Японии - было решение 1940 года переместиться на юг, несмотря на понимание того, что это вызовет войну с Соединенными Штатами и Великобританией. Основным, что привлекло Японию была Голландская Ост-Индия, богатая нефтью и другими природными ресурсами. С ней, Япония надеялась прорваться через "окружение ABCD" – усиливающее экономическую блокаду Америкой, Англией, Китаем, и Голландией - и восстанавливать экономическую автономию. Короче говоря, военные выбрали расширение войны вместо подчинения. Хотя доступ к ресурсам являлся наиболее важным для японского расширения, он также оказался самым важным в поражении Японии. В начале войны против Соединенных Штатов, Япония обладала запасами, достаточными только для ограниченной военной схватки. Чтобы продолжать войну в течение больше чем двух лет, планировщики знали, что они должны были завоевать контроль над Юго-Восточной Азией, чтобы транспортировать ее ресурсы назад в 9 Японию. К 1943, успехи Американских подводных лодок означали, что было потоплено Японских кораблей, в десять раз больше, чем Япония смогла возместить новым строительством. Запасы ресурсов Японии резко упали, и военная экономика пошла на спад. В конце концов, Японская экономика была (по словам Японского ученого) "дважды разрушена - сначала блокированием импорта, а затем воздушными налетами". Хотя нападение на Перл Харбор, подобно другим ранним победам Японии, возможно, было великолепным открытым ударом, Японские власти недооценили как, намерение США вступить в войну, так и их производственную мощность, позволяющую им подкрепить это намерение. Какими бы серьезными они не представляли преимущества Японского духа, и сколько бы ни было жизней, которыми они готовы были пожертвовать, именно американская индустриальная мощь оказалась решающей в конце. Тихоокеанская Война забрала жизни примерно 2 миллионов Японских людей, включая 400000 мирных жителей - целые 3 процента населения. Соединенные Штаты потеряли 100000 людей в Tихом океане. Для обеих стран, большое количество потерь было понесено в последний год войны, когда поражение Японии было уже неизбежно. АМЕРИКАНСКАЯ ОККУПАЦИЯ (1945-1952) С поражением в войне, Япония была оккупирована иностранными войсками впервые в своей истории. Хотя по мнению четырех союзнических властей, оккупация по существу была Американским шоу. Только Соединенные Штаты имели существенные силы в Tихом океане предназначенные (наряду с Британскими и Французскими), для сохранения Советского присутствия минимальным. Практически, командование исходило не столько из Вашингтона, сколько от Верховного Главнокомандующего Союзнических Властей, Генерала Дугласа МакАртура, чье ужасно дерзкое поведение и миссионерское рвение превосходили над эпохой. На самом деле, акроним его должности, ВГСВ, стал представлять как самого МакАртура, так и оккупационные силы. Оккупация представляла собой крайне новый опыт также и в других отношениях. Сначала, несмотря на жестокость Тихоокеанской Войны, она была задумана, как прежде всего мирное, а не карательное мероприятие - как попытка, может быть высокомерная и идеалистическая, переделать Японию в мирного, демократического союзника посредством того, что МакАртур назвал "управляемая революция". Планировщики оккупации хорошо усвоили уроки Версаля и были настроены не накладывать незаконно жестких условий на послевоенную Японию. В то же время, нельзя просто решить, что изменения, произведенные под ВГСВ, произошли благодаря только Американским усилиям. В действительности, оккупация ввела новые изменения, которые притворили в жизнь существовавшие идеи Японцев, которым препятствовали в прошлом. Эпоха оккупации обычно разделяется на два периода. Сначала была либеральная стадия "Новое Дело", при которой первичной целью было, переделать Японию по американскому шаблону. Второй период стал известен как "обратный курс", в котором был уклон не столько уклон на демократизацию, сколько на реабилитацию Японии как экономически и политически устойчивого младшего партнера Соединенных Штатов в новой холодной войне. Я кратко опишу каждый период ниже. Первоначальными целями оккупации были демилитаризация и демократизация. Первая цель оказалась легче, чем предполагалось. Как отметил японский журналист Казуо Каваи, реальная демилитаризация уже была достигнута с подавляющим поражением Японии. Все, что оставалось оккупационным властям, добавил он, "распорядиться развалинами". По множеству причин – истощение того, что осталось от военной иерархии управления, обнаружение того, что 10 иностранные солдаты не были демонами, какими они представлялись в пропаганде военного времени - местное сопротивление Американским силам почти не существовало. Около 200,000 должностных лиц военного времени - от военных, полицейских, политических партий, и Министерства Внутренних Дел - были смещены с должностей. Статья 9, известная как "мирный пункт" явно запрещающая Японии иметь вооруженные силы, была записана в новую Японскую конституцию (спроектированную горсткой Американцев за семь дней). Демократизация, однако, потребовала значительно больших усилий, и реформы ВГСВ сконцентрировались на двух целях: сначала, четкое установление народного суверенитета в Японских людях, через народно избираемый национальный Совет, которому были напрямую подотчетны кабинет и премьер-министр. После длительных споров, Соединенные Штаты решили не провозглашать императора военным преступником, но вынудили его отказываться от своей божественности в обращении по радио в 1946 году. Надежда этого направления состояла в том, что, как было сказано в статье из New York Times, " дискредитированный бог будет более полезен [для усилий оккупантов], чем измученный бог". Затем, ВГСВ внедрил ряд реформ, расширяющих политическое участие: Женщины наконец получили избирательное право (помогающее выбрать тридцать девять женщин - членов Парламента в первый послевоенный Совет), возраст для голосования был понижен от двадцати пяти до двадцати, и ряд гражданских свобод по американским и европейским линиям был включен в новую конституцию. Партии Левых и профсоюзы не только были легализованы, но также поощрялись, как сила уравновешивающая правых. Сотни политических заключенных были освобождены, многие из которых становились ядром новых оппозиционных движений. К 1949 году, 7 миллионов рабочих (а в общем 15 миллионов) присоединились к профсоюзам. Теперь Япония имела одно из самых больших рабочих движений в мире, со степенью объединения выше, чем даже в Соединенных Штатах или Англии. В избирательной политике, также, левые быстро приобрели силу. В февральских выборах 1947 года, общее число голосов партии левых достиг 49 процентов, с 36 процентами голосов, принадлежащих одной Социалистической Партии (ОСП). С апреля 1947 по февраль 1948, Социалистическая Партия создала многопартийную управленческую коалицию – как оказалось, единственный раз, когда партия принимала участие в правительстве до 1994 года. ВГСВ также преследовал экономическую демократизацию, начавшуюся с программы роспуска заибатсу. Хотя, под прессом американских деловых групп (жалоба "Скапитализма"), сам Вашингтон начал подвергать сомнению рациональ прекращения того, что служило стержнем экономического успеха Японии. В конце концов, реформы были значительно уменьшены, но прежде, 83 холдинговых компании заибатсу были разбиты и около 5,000 компаний были вынуждены пройти некоторую финансовую реорганизацию. Два самых больших заибатсу, Мицуи и Мицубиши, были разделены примерно на 240 компаний. Тем не менее, большинство прежних заибатсу смогли воссоздаться в течение 1950-ых и стали известны в своем новом облике как кейретсу (дословно, экономические группировки). Наиболее внушительные успехи в экономической демократии имели место в земельных реформах. В 1945 году 70 процентов фермеров Японии были полными или частичными арендаторами, и сельская бедность считалась ключевой причиной милитаризма. Согласно реформам, был объявлен потолок в 2.5 – акров для частного землевладения (7.5 акров в Хоккайдо). При наличии избытка земли, она должна быть продана арендаторам. От 80 до 90 процентов арендованной земли сменили хозяина, принося пользу приблизительно 4 миллионам фермерских семейств. Реформы служили одновременно, для устранения землевладельцев, как политическую и экономическую силу и преобразования политически неустойчивых арендаторов земли в маленьких держателей имущества со долей в (капиталистическом) статус-кво. Земельные реформы часто рассматриваются как самый большой успех оккупации. Они - также хороший пример реформ, 11 которые были уже на полпути и произошли бы в некоторой мере даже без Американского присутствия. В нападении на базы милитаризма, однако, ВГСВ не попал в некоторые крупные мишени, самой большой из которых являлась бюрократия. За исключением разбиения Министерства Внутренних Дел (дома печально известной "Полиции Мысли"), бюрократия вышла из оккупации фактически невредимой. Из 1,800 членов бюрократического аппарата, уволенных при чистках, 70 процентов были полицейскими или другими должностные лица Внутренних Дел. Большинство бюрократов все еще были выходцами из того же социального окружения и обучения, имеющих место до 1945. Разделение административных полномочий осталось широким, и прямое управление избранными должностными лицами над администраторами уменьшилось. На самом деле, полномочия бюрократии были значительно увеличены при Американском управлении. Военные были расформированы, Министерство Внутренних Дел раздроблено, а политическое руководство просеяно, создавая вакуум власти, который быстро заполнялся остающимися министерствами. Их полномочия продолжали расти, поскольку ВГСВ внедрил большое количество экономических методов управления, значительно больше, чем применялось во время войны. Экономические министерства получили фактические направляющие полномочия в сфере экономики. Почему бюрократический аппарат был сокращен? Вероятно наиболее важной причиной является то, что Соединенные Штаты испытывали недостаток людей и знания языка, чтобы сомим осуществлять государственное управление. Вместо этого, США сильно положились на поддержку существующей государственной службы Японии, несмотря на ее соучастие в режиме военного времени. Второй причиной, подчеркнутой Т.Дж. Пемпелом, было влияние теории государственного управления 1940-ых годов, которая подходила к государственной службе, по существу, как к "нейтральной власти" и вместо этого делала акцент на бюрократической "эффективности" и путях ее увеличения. Обратный Курс То, что многие назвали, Новым Делом Японии, уступило место более консервативной фазе с 1947 или 1948, которую Японские критики назвали "обратным курсом". Основные причины перехода таились за пределами Японии: зарождение холодной войны между Соединенными Штатами и Советским Союзом, победа Китайских Коммунистов над Куоминтангом в 1949 году (ставшая очевидной к 1948), и победам Республиканцев на выборах американского Сената в 1948 году. В Японии, также, возрастало волнение по поводу вялого темпу экономической реконструкции и страх перед тем, что партия Левых вырастала из своей роли как полезный противовес, и становилась угрозой сома по себе. Наконец, Соединенные Штаты начинали ощещать на себе высокую стоимость поддержки Японии и не имели никакого намерения внедрения Маршальского Плана Азии. Только в 1947 году, стоимость Американской помощи Японии превысила 400 миллионов долларов. Мы должны обратить внимание, что некоторые аналитики, и сам Генерал МакАртур, возражали против разделения оккупации на либеральную и консервативную половины. МакАртур утверждал, что это изменение было одной из повесток дня, а не направлением. Действительно, в марте 1947, он провозгласил оккупацию звучным успехом и призвал к раннему выводу американских войск. Тем не менее, нельзя отрицать, что произошло изменение в приоритетах оккупации от реконструкции к восстановлению, и, возможно, от Японии, как конца для самой себя, к Японии, 12 как средства в войне против коммунизма. Три критических изменения сигнализировали этот переход: 1. Сначала, ВГСВ положил начало применению жестких мер к рабочей силе с запрещением на всей территории Японией всеобщей забастовки (запланированной на 1 февраля 1947 года). Теперь директива чистки, сначала используемая, чтобы уволить официальные лица, стоявшие на постах во время войны, была перенаправлена на активистов партии Левых. В "Красной чистке" 1950, более 10,000 активистов объединения были распущены и эффективно занесены в черный список от трудоустройства в промышленности. ВГСВ сместил этих активистов с постов, под влиянием условия для получения существенной помощи из США. В дальнейшем будет достигнуто размещение рабочей силы, которое предоставило меньшинству полнодневных производственных рабочих постоянную занятость и стабильные увеличения заработной платы, но для большинства рабочих - женщин, работников, занятых неполный рабочий день, и работников малых предприятий – были предоставлены менее благоприятные условия. Эта стратегия разделения и завоевания нанесла ущерб движению независимого союза частного сектора. Немногие радикальные союзы, которые смогли уцелеть, были сконцентрированы в общественном секторе (например, образовании, транспорте, и правительственных учреждениях), а не в секторах, которые стимулировали послевоенный рост. 2. В начале 1949, ВГСВ представил программу жесткой экономии для стабилизации Японской экономики. Она вскоре стала известна как "Линия Доджа”, получив свое название от своего главного разработчика, Джозефа Доджа, детройтского банкира, наблюдавшего за банковскими реформами в оккупированной Германии. Специфические цели состояли в том, чтобы сократить дефицит государственного бюджета, остановить инфляцию, и дать обратный ход программе распада заибатсу. Как экономическая программа, Линия Доджа добилась быстрых успехов, но резкое увеличение необходимости промышленных поставок во время Корейской Войны (1950-52 гг.), которое означало контракты с Японскими фирмами больше чем на 2 миллиарда долларов, имело более ощутимый эффект на стимулирование экономического выздоровления. 3. В августе 1950, МакАртур уполномочил формирование 75 тысячного Национального Полицейского Резерва, чтобы заполнить пробел, созданный перенаправлением оккупационных отрядов в Корею. Несмотря на свое название, Резерв был только замаскированной военной силой. Статья 9 попросту означала, что он должен будет быть переименован. Этот поворот преполагал возможность перевооружения для Японии - несмотря на то, что МакАртур, уже в марте 1949 года говорил о Японии, как "Швейцарии Tихого океана”. Более того, это вызвало долгий и специфический образец обмена, в котором Соединенные Штаты будут заставлять своего прежнего врага, снова милитаризироваться в то время как Япония, цитируя конституцию, написанную Американскими должностными лицами, будет сопротивляться. Ёшида Шигеру, премьер-министр во время большей части периода оккупации, был главным зачинщиком этого сопротивления. Его видение послевоенной Японии составляло то, что ученые позже назовут Доктриной Ёшиды. Доктрина Ёшиды - вероятно единственный наилучший способ, чтобы охарактеризовать послевоенную политическую экономику Японии. Мы можем вкратце представить ее в виде трех пунктов: 1. Главная цель Японии - экономическое выздоровление и развитие; политическое и экономическое сотрудничество с Соединенными Штатами является необходимым условием для достижения этого результата. Когда-то озабоченная с поиском автономии, Япония должна теперь удовлетворяться "подчиненной независимостью" по отношению к США. 2. Япония должна преследовать только ограниченное перевооружение и избегать вовлечения в международные политические/стратегические дела. Она должна избежать сеющей распри внутренней борьбы по поводу внешней политики – опять же, сосредотачивая свои усилия на экономическом выздоровлении и развитии. 13 3. Чтобы обеспечивать внутреннюю безопасность, Япония должна положиться на американские базы в Японии - которые Соединенные Штаты расценивали, и как преграду от распространения Азиатского коммунизма и как "пробка в бутылке" чтобы блокировать любой всплеск Японского милитаризма. В следующих двух секциях главы, мы сфокусируемся на ядре Доктрины Ёшиды: послевоенной индустриальной политике и экономической бюрократии которая стояла за ее спиной. ИНДУСТРИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА И ПОСЛЕВОЕННЫЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ УСПЕХ Для многих современных обозревателей, экономическое "чудо" послевоенной Японии составляет "один из наиболее сверхопределенных результатов в истории". Высоко квалифицированная рабочая сила страны, ее мощные экономические конгломераты, ее целеустремленные государственные чиновники, и, вероятно, что имеет наиболее решающее значение, ее достижения, как успешной страны позднего развития, вместе сделали послевоенное выздоровление фактически определенным. Но если эта оценка кажется очевидной сегодня, она была бы расценена как очень оптимистичная в ранние послевоенные годы. В течение десятилетия или даже более после поражения Японии, проблемой (как было обозначено одним из должностных лиц оккупации) было "не столько то, как подавить Японию, сколько как поддержать ее". Традиционные рынки Японии в Азии исчезли, и специалисты по торговле в американском Государственном департаменте оценивали экономические перспективы страны, как "очень слабые и уязвимые". Даже в 1957 году, знаменитый японский ученый Эдвина Реишауера сказал: "экономическая ситуация в Японии возможно на столько плоха, что никакая политика, независимо от ее мудрости, не сможет спасти ее от медленного экономического голодания и всех сопутствующих политических и социальных бедствий, вызванных данной ситуацией" В тот момент, все внимание было сосредоточено не на Японии, а на Китае, который представлял основную кампанию экономической модернизации. Даже сегодня, любой посетитель Японии услышит знакомый унылый перечень: Япония –это перенаселенная "нация маленького острова", она небогата природными ресурсами, и ее выживание зависит от международной торговли. Хотя эти слабости слегка преувеличены, существует реальный повод для беспокойства. Хотя Соединенные Штаты были достаточно сбалансированы, чтобы справиться с военными волнениями Японии в послевоенную эпоху, ее экономические проблемы были отдельным вопросом. "Национализм ВНП" послевоенной Японии был обусловлен тем, что многие воспринимали как долгую, всепроникающую "психологию незащищенности". Так как послевоенные Японские власти были мотивированы идеологическими беспокойствами, это возможно стало их внимания. В связи с этим, мы можем рассматривать послевоенную стратегию лишь как новое выражение стремления к безопасности и национальной автономии, которое было отличительной чертой Японской политики со времен Мейджи. Отличием послевоенного времени стало, конечно, то, что эта стратегия больше не содержала существенного военного компонента. Милитаризм был полностью дискредитирован с поражением 1945 года. Уже не оставалось вопроса о его существовании в контексте послевоенной Американской гегемонии. Столкнувшись с экономической неуверенностью нового порядка, Япония не собиралась оставлять реконструкцию на выходки невидимой руки (не смотря на прихоти Американских советников). Вместо этого, послевоенные экономические планировщики вспомнили о тех политических направлениях, которые они составляли в 1930-ых. В частности, они вновь вернулись к довоенному направлению "Ёшино-Киши", которое подчеркивало развитие через сталь, 14 автомобили, химическую, и другие отрасли тяжелой промышленности, а не (как иногда рекомендовалось американскими должностными лицами) велосипеды, детские игрушки, и салфетки для коктейля. Эти отрасли промышленности рассматривались как "стратегические сектора" современной экономики, развитие которых создаст вспомогательные эффекты, приносящие пользу экономике в целом. В итоге, направления экономической политики как довоенного, так и военного времени были не отклонены, а наоборот усилены. В своем руководстве ММТП и Японское Чудо, Чальмерс Джонсон прослеживает продолжающиеся закономерности - в людях, политических направлениях, и учреждениях - "разделенные" войной. Довоенный период оказался намного большим, чем просто "наследием" для послевоенного Министерства Международной Торговли и Промышленности (ММТП); те, кто управляли Министерством в 1950-ых и 1960-ых, уже были на этих постах в 1920ых и 1930-ых. Существует множество неправильных представлений об индустриальной политике. Позвольте мне сначала разъяснять, каких конкретно: Во-первых, это - не вопрос о том, должно ли государство вмешиваться в экономику. Государство вмешивается фактически в любой стране. Ученые от Рональда Коас и Дугласа Норфа до Карла Полании и Питера Еванса спорили, основным фактором, заставляющим экономику страны работать, является государственное вмешательство. Настоящий вопрос, тогда, состоит не в том, нужно ли вмешательство, а в том, какой вид и с какими последствиями? Во-вторых, индустриальная политика не подразумевает государственную собственность в промышленности и не является сама по себе антирынком. Принадлежащие государству предприятия пробовались во время раннего периода Мейджи, но были переданы в частную собственность, поскольку стало ясно, что на них сказывались худшие ловушки государственной собственности (такие как, коррупция, бюрократизм, неэффективность). Власти Мейджи приняли новую политику сотрудничества с отдельными частными интересами, которые были способны к применению новых технологий и были переданы общей цели фукоку кьохей. Разумеется, государственная служба и личная выгода совершенно несовместимы. Как сказал сторонник Соре Кара Нацуме Сосеки: "если бы я зарабатывал также, как священник, служащий нации, я бы сам не возражал служить ей." В-третьих, индустриальная политика в Японии диктует стратегию "национальных чемпионов" (как ,скажем, во Франции), где государство поддерживает отдельные фирмы. В Японии, промышленная конкуренция ограничена, но не устранена. Государство могло бы позволить существовать десяти фирмам в определенной отрасли, но не сотне. Государство использовало стимулы и ограничения, чтобы заставить частные экономические интересы двигаться в направлении определенных государством конечных целей. В-четвертых, государство не (или не обязательно) захвачено промышленностью. Мы видели готовность Японского государства дисциплинировать не только рабочую силу, но также и бизнес. Программы промышленной поддержки и содействия могут быть чрезвычайно щедры, но в ответ, ожидается международная конкурентоспособность. Плохая работа - наказывается, а хорошая работа – вознаграждается, посредством комбинации кнута и пряника. В-пятых, индустриальная политика не является продуктом всезнающего "супергосударства”, она также не имеет какого-то определенного успешного шаблона для роста. Индустриальная политика - перемещающаяся мишень; она представляет собой то, что выучено путем проб и ошибок, прогресса и регресса, взлетов и падений. Любые теории или формулы для Японского экономического успеха (и неудачи) были изобретены только ретроспективно. Удерживая эти объяснения и условия в памяти, мы можем определить индустриальную политику как правительственное развитие, обучение, и руководство промышленностью в преследовании национальных целей, и что наиболее очевидно и важно, в преследовании национальной безопасности. Индустриальная политика означает развитие стратегических 15 секторов, которые служат национальным интересам - как в узком военном смысле, так и в более широком экономическом смысле, или, предпочтительно, в обоих. Индустриальная политика в основном мотивируется в соответствии с политическими интересами. Экономическая деятельность не опускается до скопления миллионов индивидуумов, своекорыстных производителей и потребителей, действующих на свободных, безличных рынках. Это также является вопросом национальной безопасности. И чиновники ММТП не испытывали доверия, что рыночные силы сами по себе достигнут желаемого результата в свое время. Чальмерс Джонсон описывает Японскую индустриальную политику как "приспосабливающуюся к рынку". Он имеет в виду - то, что индустриальная политика не подавляет рыночные стимулы (как, например, в Советском стиле экономического планирования), а скорее управляет ими для достижения желаемых результатов. Фирме, занимающейся металлами, например, может быть предоставлены беспроцентные ссуды, принимая во внимание то, что другому бизнесу придется занимать средства по рыночным процентным ставкам (или еще хуже, у частных ростовщиков, устанавливающих еще большие ставки). Рынки используются как инструменты, для удовлетворения государственных интересов; они не поддерживаются сами по себе (как в неоклассической экономической теории). Джонсон объясняет: "Индустриальная политика - не альтернатива рынку, а то что государство делает, когда преднамеренно сменяет стимулы в пределах рынков, чтобы влиять на поведение производителей, потребителей, и инвесторов". Поэтому, вместо отклонения рыночного механизма, экономическая бюрократия использует его. По другому индустриальную политику можно определить, как позитивные действия от имени определенных целевых отраслей промышленности. В этом случае, цель состоит не в том, чтобы произвести перераспределение как компенсацию за прежние ошибки, как в основанных на гонке позитивных действиях в Соединенных Штатах, а в том, чтобы способствовать будущему росту - развитию отраслей промышленности, отмеченных бюрократией как необходимые для национального долгосрочного экономического процветания. От куда же государственные чиновники знают, какие отрасли промышленности являются стратегическими? В 1860-ых годах, ответ смотрел Японии в лицо - в форме больших, бронированных боевых вертолетов, бесславных "черных кораблей" Коммодора Перри. Ответом на этот вопрос, тогда, были сталь, судостроение, тяжелое вооружение, железные дороги, и т.д. После войны, это стало автомобилями, электроникой, компьютерами. Пока Япония играла в догонялки, определение стратегических отраслей промышленности была относительно простым вопросом. Однако, на более поздних этапах это перестало быть так легко. Но наличие модели, для копирования, образца цели для достижения, очевидно, не является гарантией успеха. Многие пробуют, немногие побеждают. Александр Гершенкрон говорил, что копирование средств преуспевающего мира - то есть попытка вести себя подобно Англии в 18-ом столетии - не подойдет для позднего развития. Гершенкрон доказывает, что желание соответствовать ведущим мировым результатам требует от потенциального государства с поздним развитием, качественно иной стратегии для достижения тех же результатов. Короче говоря, то что было достигнуто путем медленного, децентрализованного накопления капитала частными экономическими актерами в Англии потребовало мощных промышленных банков от Германии в 19-м веке, и действий самого государства в 20-ом столетии от России. В схеме Герсченкрона, Япония вероятно находилась поначалу где-то около России, а через какое-то время успех вытолкнул ее по направлению к Германии. Для Японии, что касается Гершенкрона, управление экономическим излишком – капиталом, находится в самом центре экономического развития. Японская индустриальная политика была нацелена на увеличение капитала, размещение его в целевые отрасли промышленности, и установление "норм выработки" на его использование. Поскольку развитие является продолжительным процессом, а не сиюминутным делом, фирмы с меньшей вероятностью "возьмут 16 деньги и убегут", чем постараются играть хорошо, пребывать в игре, и получить за это награду в долгосрочной перспективе. Управление капиталом оставалось ключевым инструментом индустриальной политики в послевоенный период. Во время 1950-ых, только один созданный государством Банк Развития Японии (БРЯ) предоставил 22 процента нового капитала промышленности. И хотя эта доля быстро уменьшалась со временем, размер выданной ссуды имел меньшее значение, чем ее "показательный" эффект. То есть, "государственная ссуда любого размера равнялась одной одобряющей печати ММТП для данной фирмы и/или сектора. В контрасте, фондовый рынок сохранял ограниченную значимость, так как большинство акций никогда не участвовали в торгах, а скорее удерживались, как "взаимные заложники" тесно сотрудничающими фирмами. В 1950-ых, около 80 процентов всего нового капитала пришло от банков, а не с фондового рынка. В дополнение к управлению капиталом, налоговая политика и защита границы также были основными инструментами индустриальной политики. Целевые фирмы облагались налогом по уменьшенным ставкам и освобождались от ускоренной амортизации на новые инвестиции. Опять же, ММТП использовало такие льготы, чтобы привлечь быстрые инвестиции в целевые фирмы и отрасли промышленности. Естественно, в таких "тепличных" условиях, любой бизнес пожелает инвестировать весь капитал, какой у него есть. Но в то время как государство создавало условия искусственно низких цен на инвестиции (через субсидии, защиту, и низкие процентные ставки), оно предоставляло эти льготы отдельным фирмам или секторам на дискреционном основании. Другие фирмы не обязательно были блокированы от того, чтобы делать свои собственные инвестиций; они просто сталкивались при этом со значительно более высокими затратами или препятствиями. Многие аналитики утверждают то, что через какое-то время, с послевоенным успехом развития Японии, индустриальная политика стала значительно менее важной. Своими основными достижениями, по их мнению, ММТП успешно лишило себя работы. Японские компании стали богатыми и все более и более способными положиться на внутреннее финансирование; они вышли на международный рынок, скрывшись из вида ММТП; а международное давление, особенно со стороны Соединенных Штатов, вынудило Японию уменьшить торговые ограничения. Все эти изменения реальны и важны. Они уменьшили принудительный аспект индустриальной политики, а также, несомненно, ее важность. Однако они не устранили ее. Ряд недавних научных работ на темы, связанные с вымирающими отраслями промышленности, компьютерами, телефонной связью и финансовыми услугами, Японской иностранной помощи, и коллективному действию организованному ММТП, подтверждают что экономическая бюрократия сохраняет множество инструментов индустриальной политики, для формирования экономического развития. Естественно, государственные чиновники не всегда правы и конечно же не всегда побеждают, но индустриальная политика все же не исчезла. Изменился только набор инструментов, который теперь содержит немного больше “пряников” и намного меньше “кнутов”. Но в то время как принудительные полномочия государства снизились, критика индустриальной политики, как устарелой и плохо сказывающейся на производительности только увеличилась, особенно в течение 1990-ых годов слабого роста. Наиболее суровые обвинения исходят от экономистов, особенно от школы "общественный выбор", которые утверждают, что индустриальная политика несет в себе неотъемлемые риски. Во-первых, ни один отдельный участник экономики, даже не говоря о государственной бюрократии, не может предсказать или управлять рыночным поведением. Любое такое вмешательство обречено, на провал, тем более, что экономика растет в размере и степени сложности. Во-вторых, индустриальная политика функционирует, чтобы социализировать риск инвестиций (где затраты падают на плечи общества, а не отдельного инвестора), таким образом поощряя чрезмерное капиталовложение и чрезмерно опасные инвестиции ("моральная опасность"). В-третьих, индустриальная политика, с большой вероятность, предоставляет в субсидии, которые попросту «используются» получателями, вместо 17 инвестирования в целях развития. Эта критика сводится к одной вещи: деньги, которые, должны служить общественным интересам, с большой вероятностью, используются в чьих-то личных интересах. Предоставление экономических решений свободному рынку менее опасно и более эффективно. Во всяком случае, успешное применение индустриальной политики зависит бюрократической безупречности. Это зависит от преданности бюрократии интересам нации (в место, к примеру, набивания собственных карманов); бюрократической изоляции политических деятелей, нацеленных на победу в выборах (тех кто мог бы предпочесть использование индустриальной политики, чтобы вознаградить своих сторонников вместо стимулирования роста); и готовности сохранения получателей индустриальной политики, ответственными в соответствии с нормами выработки. Мы рассмотрим эти вопросы в следующей секции, в обзоре Японской бюрократии. ЯПОНСКАЯ БЮРОКРАТИЯ Важность индустриальной политики в современной Японии выдвигает на передний план централизованность бюрократии. Бюрократы Японии предоставили руководство для всей экономики, составили большинство законов (печально известных свей неясностью, максимизирующих свободу действий бюрократии), создавали фактически всю информацию, используемую в политических дебатах, и имели существенную неофициальную власть (известную как "административное руководство") даже над частным сектором. Сегодня, однако, некоторые утверждают, что бюрократия стала проблемой, а не решением, в силу все новых и новых обвинений в некомпетентности, неуместности, и коррупции. Также как с индустриальной политикой, мы должны сначала избавиться от некоторых неправильных представлений о Японской бюрократии, и в особенности экономических министерствах: Во-первых, бюрократическая власть не является грубой, принудительной властью. Во все времена, Японская бюрократия состояла из примерно 18,000 элитных государственных служащих, намного меньше, чем в других продвинутых странах. Картина остается той же самой, если мы посмотрим на общие количество государственных служащих (включая не элиту). В 1990 году, Японские бюрократия составляла 8.8 сотрудников на 100 граждан, составляя одну третью от этого отношения в Объединенном Королевстве и Франции и половину этого отношения в Соединенных Штатах и (Западной) Германии. Япония - также единственная продвинутая индустриальная страна, в котором это отношение заметно уменьшилось с течением времени. Во-вторых, бюрократическая власть не требует большого бюджета. Бюджет ММТП, например, представляет собой крошечную долю экономики и является показателем того, что некоторые назвали Японским "государством минималистов". Эта доля крохотна, по сравнению с министерствами на Западе, а также по сравнению с "дистрибутивными" министерствами Японии, такими к Министерство Строительства и Министерство сельского хозяйства, которые обладают огромными полномочиями в своей собственной юрисдикции, но слабыми по сравнению с ММТП или Министерством финансов. Вместо грубой, принудительной силы, Чальмерс Джонсон и другие подчеркивают выборочный характер государственного вмешательства. Хорошим примером является функция "показательного планирования", отмеченная выше, где даже маленькая ссуда устроенная ММТП служит как печать одобрения для дополнительных частных инвестиций. Действительно, ученые последних лет подчеркивают функцию координации индустриальной политики (например, 18 организация ММТП промышленных картелей и объединенных научно-исследовательских проектов), которая является фактически бесплатной. Почему, тогда, бюрократия так сильна? Во-первых, мы должны подчеркнуть раннюю институционализацию бюрократии, задолго до создания Совета в 1890 (который, как мы увидели, был преднамеренно создан слабым, чтобы ограничить власть партий). С ее помощью, олигархия надеялась создать дополнительную базу власти, через которую она могла сохранить контроль над правительством. Однако олигархи получили больше чем, рассчитывали, поскольку бюрократические элиты начали брать власть и выгоды в свои руки. Полномочия бюрократии расширились еще больше с Тихоокеанской Войной и вводом национальных экономических средств управления. Они также расширились с оккупацией и фокусированием на экономической реконструкции. Даже сегодня, бюрократы остаются "лучшими и самыми яркими" представителями Японии, сдавшими чрезвычайно сложные вступительные экзамены (это удается только от 1 до 3 процентов претендентов) и получившими образование, в основном, в на отделении права Токийского Университета, наиболее престижном факультете одного из лучших университетов Японии. Министерство организовано по-Веберски, с наймом основанным на квалификации и продвижением по службе, высоким социальным престижем и внутренний кастовый дух (работа бюрократов в одном и том же министерстве всю жизнь), и изоляции от политического вмешательства во внутренние дела министерств. Эти характеристики "внутренней организации" составляют второй источник бюрократической автономии и силы. Третий источник бюрократической власти исходит из связей между государством и обществом: плотная сеть связей, соединяющая министерства с ключевыми социальными интересами, позволяя информационный обмен, обратную связь политики, и приход к консенсусу. Примеры этих связей включают в себя политические группы, промышленные ассоциации, и размещение бюрократов в частные компании после отставки с государственной службы (амакудари). Переносы Амакудари являются, и доходными для бывших бюрократов и полезными как средства связи с министерствами для фирм, которые их нанимают. Важность сотрудничества государства и общества очевидна. Если частный сектор игнорирует или сопротивляется бюрократическому планированию и координации, любой план развития, как бы блестяще он не был задуман, будет обречен с самого начала. Особенность этих связей в Японии вызвала оживленные дебаты по вопросу об относительной важности частных участников и государственных бюрократов в стимулировании роста и, аналогично, относительной важности политических деятелей и бюрократов в установлении политики. В то же время, именно важность связей между государством и обществом, делает их настолько проблематичными. Короче говоря, как мы можем быть уверенными, что связи, которые, должны быть направлены на развитие, фактически не являются грабежом или погоней за выгодой. Академический прогресс на этом фронте был чрезвычайно ограничен. Один недавний обзор признает, что существует "все еще небольшое представление о том, что различает связанные с развитием от несвязанных с развитием сетей". При этом замешательстве, неудивительно, что 1990ые годы, в течение которых связи между государством и обществом казалось коррелировали с экономическим кризисом, а не ростом - посеяли такие сомнения. Новые истории о бюрократической коррупции только усилили эти сомнения, как мы увидим позже. ПОЛИТИКА КОНСЕРВАТИВНОГО ГОСПОДСТВА Если мы перейдем к избирательной политике, огромное количество литературы по индустриальной политике, бюрократии, и структуре развития, к сожалению, не заведет нас очень 19 далеко. Некоторые политические ученые утверждают, что в Японии, избирательная политика практически неуместна. Как Чальмерс Джонсон выразился в своем знаменитом изречении: "политические деятели господствуют, но бюрократия управляет". То есть политические деятели могут быть полезны как номинальные главы, но реальное дело правительства остается твердо в руках бюрократической элиты. В большом количестве недавних бюджетов, политические деятели начинают становиться серьезным обязательством для структуры развития. Здесь, "структурная коррупция" избирательной политики угрожает не только встать на пути Японской демократии, а также и подорвать саму структуру развития. Такая оценка, однако, преуменьшает место политики в послевоенной Японии. Она преуменьшает как важность консервативного политического господства для бюрократии, так и экономику, трудности и неуверенности в достижении и поддержании этого господство. Даже при условии, что бюрократия состоит из лучших и наиболее ярких людей и доминирует при создании политики, есть одна вещь, которую она не может сделать: победить на выборах и контролировать Совет. В послевоенное время, победа на выборах стала более необходимой, чем когда-либо. Согласно представленным США реформам оккупации, Япония стала выборной демократией с общественной независимостью, всеобщим избирательным правом, секретным избирательным бюллетенем, и регулярными конкурсными выборами. Какими бы большими ни были различия между господством и управлением, стабильный, про-деловой, консервативный контроль правительства был необходимым условием для развития в направлении, задуманном крупным бизнесом и бюрократией. Правление Левыми, напротив, грозило передистрибутивными политическими программами (например, высокие корпоративные налоги, новые расходы благосостояния, поддержание профсоюзов) и национализацией ключевых отраслей промышленности, что подорвало бы экономические планы бюрократии. И, хотя, сегодня можно легко допустить, что долгосрочное консервативное господство Японии (как и быстрый рост) было "переопределено", немногие могли бы так подумать в ранние послевоенные годы. Как уже было отмечено, поддержка левых партий достигла 49 процентов на выборах в феврале 1947 года. На международном уровне, коммунистическая победа в Китае и вспышка Корейской Войны повлекли за собой холодную войну Азии, прибавляя веры утверждениям Левых, что история была на их стороне. Оба события побудили опасения распространения Азиатского коммунизма до Японии в ближайшее время, а не в отдаленном будущем. Неуверенность и защищенность, а не самодовольство неопровержимого господства, привело к консервативному мышлению того дня. Далее, стремление к быстрому росту, всегда недостаточному для победы консерваторов в выборной кампании (а платформа ЛДП имела кое-что еще, что отличало ее от других). Во-первых, в ранние послевоенные годы, рост с двузначным числом был только фантазией; даже экономическое выздоровление казалось очень долгим путем впереди. Но тем временем, выборы должны бы быть каким-то образом выиграны. Во-вторых, даже когда быстрый рост начал осуществляться с конца 1950-ых, он нес в себе внутреннее политическое противоречие: Развитие поощряло рост средних классов горожан, которые с наименьшей вероятностью из всех социальных групп, могли проголосовать за консерваторов. Фактически, годы самого высокого экономического роста, середина и конец 1960-ых, также оказались, годами наиболее сильных избирательных падений ЛДП. Столкнувшись с этой социально-структурной дилеммой, некоторые партийные стратеги предсказали поражение Левых в ближайшем десятилетии. Действительно, послевоенные консерваторы Японии столкнулись с фундаментальными трудностями с самого начала. Их ядром, как и для любой консервативной партии, было всего лишь незначительное меньшинство - верхние слои общества, не зависимо от класса или статуса. Чтобы выиграть выборы, их первая задача состояла в том, чтоб создать дополнительные базы массовой поддержки. 20 Однако, возможности для того, чтобы это осуществить были ограничены. Сельские землевладельцы, оплот довоенной консервативной избирательной политики, были лишины собственности при земельных реформах. Большая часть рабочего движения были приверженцами Левых, и экономическая реконструкция зависела в любом случае от низкого уровня производственной заработной платы. Городские средние классы еще только зарождались и были политически слабы, и они тоже склонялись голосовать за Левых. В этих условиях, представители сельского хозяйства и городские районы мелкого бизнеса представляли единственную надежду консерваторов. Завоевание голосов фермером представляло собой исключительную важность. После земельных реформ, новые массы мелких фермеров представляли собой колеблющийся голос огромной части избирателей. Почти 40 миллионов людей - почти половина избирательного корпуса и вдвое больше размера индустриальной рабочей силы - жили на фермах. Чтобы завоевать власть посредством выборов и преследовать политические направления реконструкции, консерваторы имели только один реальный шанс: первым делом заручиться поддержкой фермеров. Стратегия консерваторов для этих действий была в точности, как та, которую Сэмюэль Хунтингтон пропагандировал для развивающихся стран десятилетием позже: организуйте фермеров после консервационных земельных реформ, обособьте и изолируйте городские интересы и рабочую силу, и используйте политическое пространство, полученное таким образом, чтобы укрепить новый режим и фокусируйтесь на развитии. К середине 1950-ых, удочка была заброшена; с этого времени, сельскохозяйственная поддержка консерваторов была значительно и последовательно выше, чем в среднем по нации. Земельные реформы, существенные увеличения фермерских субсидий и цен на рис в начале 1950-ых, и кооперативная консолидация фермерских хозяйств (поддержанная крупными государственными субсидиями) послужили ключевыми средствами объединения. Используя подобные процессы организации, объединения, и вознаграждения, ЛДП сделала почти то же самое для мелкого бизнеса. Вместе, эти два сектора составляли три четверти поддержки ЛДП в конце 1950-ых и остались почти половиной в конце 1980-ых. На протяжении всего времени, они служили "социальной основой" партии - ее основными переданными сторонниками. Почему же эти социальные основы были настолько критичны для Японской политики? Короче говоря, их важность исходит из японской системы избирательного округа с множеством участников; хронологически слабой базовой организации политических партий, особенно ЛДП; и организационных стратегий, разработанных, чтобы мобилизовать голоса избирателей. До избирательных реформ 1994 года, представители Нижней Палаты избирались путем отдельного, голосования без права передачи голоса (ОГБППГ), в округах с множеством участников. (Верхняя Палата Японии владеет значительно меньшим количеством власти и здесь не обсуждается) В 1993 году, последний раз, когда эта система использовалась, 129 избирательных округов участвовали в выборах 511 членов. То есть, каждый избиратель голосовал только за одного кандидата, и каждый округ избирал от 2 до 6 кандидатов на срок до четырех лет. Поскольку каждый округ избирает от 2 до 6 представителей, сильные партии будут стремиться иметь наи большее количество кандидатов от своей партии в каждом отдельном округе. Чтобы добиться большинства в Совете, партия должна завоевать, по крайней мере 256 мест (511 от общего количества) из 129 округов. Это означает, что она не только должна одержать победу над другими партиями, но также и контролировать внутрипартийное соревнование, чтобы максимизировать количество завоеванных мест в каждом округе. Внутрипартийное соревнование, естественно, понижает стимулы для каждого отдельного кандидата, чтобы участвовать в избирательной кампании, преследуя идеологию и проблемы партии. К примеру, проведение кампании на платформе ЛДП, может отличить кандидата от кандидатов других партий, но не отличает его от других представителей ЛДП в том же избирательном округе. Таким образом, кандидаты ЛДП ищут другие способы, чтобы выделить 21 себя: услуги избирателям, связи с местными и токийскими элитами, и предоставление таких узких товаров как общественные работы и субсидии. Этот уклон на материальные блага и связи значительно увеличивает затраты на завоевание и удержание власти. Учитывая данные относительно нелегальных расходов, стоимость Японских избирательных кампаний, скорей всего выше, чем в Соединенных Штатах. В дополнение к максимизированию количества своих голосов, партия должна также работать над обеспечением того, что никакой отдельный кандидат не получит слишком большую их долю. Поскольку голоса не могут быть переданы другому кандидату, доминирующий кандидат может привлечь большее количество голосов, чем необходимо, чтобы выиграть место, таким образом уменьшая шанс других кандидатов партии, балатирующихся в том же округе. Во избежание этой проблемы "потраченных впустую голосов" партия работает над тем, чтобы разделить получаемые партией голоса между несколькими кандидатами. В Японии, это делается через сети поддержки отдельных кандидатов, которые руководители партии поддерживают путем предоставления щедрых "привилегий". Эти сети известны как коенхай, или персональные политические механизмы, организованые отдельными членами ЛДП. Джеральд Куртис определяет коенкай как "массовая членская организация с функцией организации больших количеств общего избирательного корпуса от имени кандидата". Коенкай особенно распространен в округах с давно сложившимися, тесно связанными, склонными к консерватизму обществами, в большей степени фермерскими и рыбацкими деревнями. Они хуже срабатывают в городских округах, в которых избирательный корпус слишком велик, экономическая структура и политические интересы слишком разнообразны, а социальная взаимосвязь слишком фрагментна, чтобы поддержать то, что по существу является социальным клубом на основе общественного объединения. Чтобы организовывать коенкай, политический деятель начинает недалеко от дома организуя друзей, родственников, местных политических деятелей, должностных лиц, и других "местных светил". Типичный член Парламента большую часть своего времени в родном округе, часто возвращаясь из Токио на выходные, чтобы встретиться с представителями избирателей. В ЛДП, в среднем каждый член Парламента контролирует от 50 до 80 местных составных организаций, от спортивных клубов и групп обсуждения текущих событий до женских клубов и организаций пожилых людей. Поддержание этих организаций, очевидно, отнимает много времени. Это также дорого, так как расходы коенкай, в основном оплачиваются из кармана члена Парламента. Дневное расписание типичного члена Совета в включает в себя намного меньше политических дебатов или сессий Совета, чем свадеб, похорон, и юбилеев - которые, в Японии, названы общим словом канконсосай. Опрос газеты Асахи Сбимбун в 1989 году выявил, что политический деятель посещает в среднем 9,6 свадеб и 26,5 похорон ежемесячно. Для члена Парламента не будет удивительно, если ему придется посетить больше 100 похорон за определенный месяц. И никто, а тем более национальный политический деятель, не идет в эти события с пустыми руками. Выполнение этих ежедневных дел, и хранение крайне важных списков местных сторонников, являются, возможно, наиболее важными функциями коенкай. Вероятно наиболее известным коенкай из всех был Ецузанкай, коенкай Танаки Какуей, прославленный в Префектуре Ниигаты. Эта массовая организация согласно ведомости имела 92,000 членов, все взносы которой оплачивались Танакой. И вместо, скажем, распространения взглядов Танаки на определенные проблемы, Ецузанкай посвятил себя достойной работе: он проводил свадьбы, спонсировал похороны, находил рабочие места для своих членов, спонсировал поездки на курорт на время выходных, помогал улаживать местные споры, и служил огромной пайпу ("трубой") за закачивания правительственных субсидий в местную экономику. В ответ на эту политическую щедрость, от членов Ецузанкай ожидалось выражение благодарности 22 соответствующими способами, наиболее подходящим из которых, была поддержка их покровителя во время выборов. Эта организационная стратегия работала блестяще для ЛДП, особенно в сельских районах и маленьких городах. Его важность существенно увеличилась с течением времени. В 1976, уже 14 процентов избирательного корпуса принадлежали коенкай. К 1991, эта доля составляла 35 процентов избирательного корпуса и 44.6 процентов сторонников ЛДП. В течении всего времени, сельское хозяйство и мелкий бизнес оставались наиболее широко представленными социальноэкономическими группами. Голос коенкай - "твердый голос" - переданная основа поддержки ЛДП. Но хотя коенкай стали успешными для отдельных политических деятелей, они также явились источником затрат для партии в целом, а также для страны. Очевидно, что коенкай и узкая политика “казенного пирога”, на которой они основываются, стоят много денег. Обзор Национальной Библиотекой Совета Японии 1990 года выявил, что на душу населения расходы на выборы в Японии, превосходят расходы на это мероприятие в Соединенных Штатах в четыре раза. На основании этих расчетов, можно сказать, что каждый кандидат ЛДП в 1990 году потратил от 3 до 12 миллионов долларов на свою выборную кампанию. Японская "политика денег" по существу управляется политическими учреждениями: системой избирательных округов и коенкай, которые получили распространение внутри нее. В избирательных системах, которые препятствуют кампаниям, основанным по проблемах или идеологии, и противопоставляют членов одной и той же партии стороны друг другу, деньги и связи переходят в самый центр политической власти. Другими словами, политические деятели ведут себя таким образом не столько потому, что у них нет моральных сомнений или идеологических принципов, сколько потому, что именно то, что поощряется системой. Независимо от целей политического деятеля, он или она не может преследовать их без того, чтобы сначала быть избранным. ЯПОНИЯ В 1990-ых: КОНЕЦ РАЗВИВАЮЩЕГОСЯ ГОСУДАРСТВА? Не плохое экономическое состояние Японии, или не только оно, является предметом сегодняшнего беспокойства. А также то, что является главными основами структуры развития ЛДП и бюрократия - испытали свои собственные беспрецедентные проблемы. Для ЛДП, эти проблемы включают потерю власти в 1993 и новую избирательную систему, которая, увеличила затраты и беспорядок избирательных кампаний. Бюрократия, в свою очередь, теряет устойчивость от беспрецедентных обвинений в коррупции и растущих общественных подозрений в том, что бюрократический личный интерес, возможно, затмевает служение нации. Избирательная Реформа В июле 1993, ЛДП потеряла конроль правления впервые за историю своего существования. Озава Ичиро и Хата Цутому, покинувшие ЛДП с 42 последователями ранее в том году, собрали коалицию из восьми партий (включая Японскую Социалистическую Партию [ЯСП], которая отказалась почти, от всех своих идеологических принципов, чтобы присоединяться к правительству) с Хосокава Морихиро на посту премьер-министра. Это было первое правительство не под управлением ЛДП с 1955 года. Новое правительство выдвинуло реформистскоконсервативную программу и политические направления нацеленные больше на "новые средние классы" городского населения Японии, чем на старые сельские основы ЛДП. В конце концов, однако, большей части того, что было обещано "Революцией Хосокава" в действительности так и не произошло. Отмена государственного контроля, рыночная 23 либерализация, полисы в поддержку потребителя, контроль бюрократической власти - многое было обещано, но немного выполнено новой коалицией. Коалиция разрушилась и в июне 1994, через десять месяцев в оппозиции, ЛДП снова пришла к власти, теперь в коалиции с маленькой партией Сакигаке и старой немезидой консерваторов, ЯСП. Правительство Хосокава, однако, преуспело в одной вещи: Оно пропустило пакет избирательной реформы в январе 1994, первые реформы в избирательной системе начиная с ее становления в 1947 году. Заявленные цели, стоящие за спиной этих реформ состояли в том, чтоб уменьшить роль денег в политике и поощрять проведение кампании на основе реальных проблем и в конечном счете, появление двух главных партий, как в Соединенных Штатах и Великобритании. Основные условия реформ состояли в следующем: 300 униноминальных округов и 200 мест пропорционального представительства в 11 региональных округах. - Существенно уменьшено неправильное распределение (которое было направлено на сельские районы). - Новые лимиты на расходы на кампании политических деятелей, с остальными вкладами идущими на нужды политических партий. - 300 миллионов долларов нового государственного финансирования политических партий. Хотя, вероятно, уже пройдет несколько выборов, пока результаты реформ, станут заметны, но на данный момент у нас есть результат только одних выборов Нижней палаты 18 октября 1996 года. Некоторые предварительные наблюдения могут быть рассмотрены по порядку: Во-первых, и прежде всего, мы должны подчеркнуть возрождение ЛДП. Партия завоевала 239 мест, имея всего 211 на начало выборов. В течении года, она увеличит свою долю до большинства, привлекая независимых политических деятелей и проникая в другие партии. Хотя эпоха абсолютного господства ЛДП может быть закончена, никакая другая партия не подошла достаточно близко к оспариванию этого господства. Во-вторых, старые консервативные выборные стратегии продолжают работать довольно хорошо при новой системе. Кандидаты ЛДП с уверенностью положились на проверенные методы дотаций, коенкай, и голоса фермерских хозяйств. Хотя, стоимость проведения избирательных кампаний, кажется, увеличилась. В-третьих, выборы подтверждают продолжительное падение Левых. Количество членов Парламента от Социалистической партии сократилось в два раза на выборах 1993 года, и в 1996 это количество снова вдвое уменьшилось. Единственная серьезная угроза ЛДП, была, когда количество представителей партии в Нижней палате было уменьшено до всего 15 человек и она стояла на грани исчезновения. Приобретение коммунистической партии частично возмещало эти потери, но в целом, сегодня в Совете значительно больше консерваторов, чем в какой-либо другой момент послевоенной эпохи. В-четвертых, выборы документируют затмение "реформистской консервативной" угрозы. Озава Ичироа и его партия потеряли четыре места в выборах после того, как сделали акцент на необходимости больших доходов, чтобы быть в сделать достойный вызов ЛДП. На самом деле, потерпев неудачу в этом стремлении, Озава и его последователи захотели в конце 1998 возвратиться на путь истинный - вступить в формальную коалицию с ЛДП. В-пятых, мы видим длительное увеличение в городском "изменчивом голосе". Несмотря на обширное освещение в печати новой системы выборов, участие избирателей в голосовании не превышало 60 процентов, худшая цифра за все послевоенное время. Процент участия избирателей был самым низким, около 50 процентов, в больших городах, на восемь пунктов ниже предыдущих понижений. Дезориентированные политической неустойчивостью и чувствующие отвращение к хроническим скандалам, 35 процентов избирателей сегодня говорят, что они не поддерживают ни - 24 одну политическую партию. Столкнувшись с этим кризисом доверия, у ЛДП не оставалось выбора, кроме того, чтобы сконцентрироваться на своих старых избирателей, особенно фермеров, с новым интузиазмом. Бюрократическая Коррупция Хотя Японские люди долго приучались к коррупции в партийной политике, коррупция в министерствах – совсем другое дело. Хотя на бюрократов иногда обижаются за их власть, высокомерие и беспредел, обычно они пользовались уважением, как образованная элита и защитники общественных интересов. Как мы увидели, именно бюрократическая безукоризненность и автономия, служили основой индустриальной политики и структуры развития. Однако, в 1990-ых, появились истории о проблемах бюрократической коррупции и некомпетентности, подрывая общественное доверие правительству и, что самое страшное, к самой форме развития. Некоторыми недавними примерами являются: - Вследствие явной халатности производителей лекарственных препаратов и Министерства Здравоохранения и Социального Обеспечения (МЗСО), почти 400 гемофиликов лечились необработанной кровью и заразились СПИДом. Еще около 2000 оказались ВИЧ инфицированными. Хотя переливания крови происходили в 1980-ых, этот факт прикрывался до 1997 года. - Окамицу Нобухару, прежний заместитель министра МЗСО, был обвинен в принятии взятки в 60 миллионов иен (600 000 долларов США) и других подарков от снабженца частной лечебницы, надеющегося на субсидии министерства. Еще семь должностных лиц МЗСО также попали под подозрение. Окамицу – самый высоко стоящий бюрократ, из всех когда-либо арестованных за время послевоенной эпохи. - В 1995 году, произошла серьезная радиационная утечка в ядерном реакторе Монжу, которая была скрыта официальными представителями агентства Науки и техники. - Расследования средств информации раскрыли прочно укоренившуюся практику Канкан сеттай, или дача взяток национальным бюрократам местными должностными лицами, надеющимися получить больше средств для местных бюджетов. Только в 1997 году, по расчетам, около 30 миллиардов Иен государственных денег было использовано таким способом. Кроме того, всплывали скандалы с вовлечением основных экономических министерств: - В 1995 году, Ёшио Накажима, глава Института Фискальной и Монетарной Политики при Министерстве Финансов (Минфин), был уволен за свою связь с ключевой фигурой скандала кредитного союза. - В 1996 году, к шести высшим должностным лицам в ММТП, включая заместителя министра, были применены санкции от выговоров до снижения оклада за нарушение правил служебной этики в деловых отношениях с теневым нефтяным торговцем. - Весной 1997 года, несколько инспекторов банка в Минфине были арестованы за получение взяток от банков в обмен на предварительное уведомление о намечающихся проверках. Эти обстоятельства, и, сопутствующее им плохое экономическое положение, привели к беспрецедентному вызову бюрократии и положению бюрократического превосходства. Возможно лучшие и наиболее яркие стали жадными. Или возможно, на удивление, они просто начали ловиться. В этом контексте, предложения о всесторонних административных реформах получили новую безотлагательность, и все же политическое приверженность реформам - подозрительна, а бюрократическое сопротивление остается серьезным. В 1999, оказалось, что с важным исключением Минфина, который потерял исключительную юрисдикцию над банковским сектором 25 и рынком ценных бумаг, административная реформа, вероятно, не очень повлияла работу бюрократии. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Эта глава сдала попытку поместить последнее развитие Японии в политический и исторический контекст. Экономический рост не начался с послевоенного времени, и не является "удивительным" в том смысле, что может быть объяснен. Политически, Япония имела долгосрочную тенденцию к демократизации, но эта тенденция была прервана довольно значительно в течение 1930-ых и 1940-ых. Даже сегодня, бюрократическое господство и долгосрочное, однопартийное правление создают серьезные вопросы относительно глубины и значения Японской демократии. Ничего из этого, однако, не содействовало ни какой "Японской модели" с самого начала. Образцы и успехи последнего развития Японии стали очевидны только ретроспективно, появившись после того, что один ученый описал как "один из наиболее болезненных путей к современности, из всех, что приходилось перенести любой из наций". Более обобщенно, по утверждению Гершенкрона, "не существует четырехполосных шоссе, проходящих через парки индустриального прогресса. Дорога может привести от отсталости к диктатуре и от диктатуры к войне". Хотя неприятности Японии в 1990-ых не были столь драматичными, они также напоминают нам о непредвиденных обстоятельствах развития. И все же, хотя успешное развитие не было предопределено и экономическая политика не была намечена заранее, государственные интересы были четкими и ясными: развитие как политическая цель, чтобы догнать и защититься от Западных властей. Эта цель также была проявлением долгосрочной идеологии Японской уникальности и самостоятельности, также как в доминировании бюрократической элиты над государственной политикой. Contemporary politics. Interests, Identities, and Institutions in a Changing Global Order. Ed. by J. Kopstein, Mark Lichbach. Cambridge University Press, 2000, pp. 230-265 (перевод С Моисеева) 26
