Из статьи Ларисы НАМЕСТНИКОВОЙ «Франц Розенцвейг и его

Из статьи Ларисы НАМЕСТНИКОВОЙ
«Франц Розенцвейг и его философия образования»
[Далее следует цитата из Ф. Розенцвейга].
Во влиятельнейших кругах дело даже дошло до того, что чуть ли не
единственный источник еврейского знания будущих юристов, врачей,
коммерсантов составляют два школьных урока религии в неделю1 (посещаемые
лишь на протяжении немногих лет) наряду с несколькими проповедями по
большим праздникам. Задача изменения такой ситуации осознана давно, и с
некоторого времени за нее взялись всерьез.
Однако, как мне кажется, взялись, не ощущая в полной мере ее
своеобразия и вследствие этого без принципиальной ясности и понимания.
Постановления собрания раввинов, которое летом 1916 г. разбирало данный
предмет2, основаны, осознанно или неосознанно, на представлении, будто бы
здесь помимо внешних организационных проблем заключена определенная
трудность, а именно трудность достижения развития души посредством
общепринятых обучающих средств, т. е. под влиянием рассудка, как бы мы к
этому не относились.
На самом деле проблема еврейского религиозного обучения совершенно в
ином. Речь идет не о создании некого эмоционального центра в кругу "мира
вещей", с которым знакомят ученика другие учебные предметы, а о введении
ребенка в особую "еврейскую сферу", по сути, не зависящую от остальной
области образования.
Для той принимаемой здесь в расчет части немецкого еврейства, которая
уже в трех последних поколениях в большинстве своем поступилась еврейским
характером домашнего очага, эта сфера единственно пока еще усматривается в
синагоге. Задача религиозного обучения может, таким образом, заключаться
только в том, чтобы установить связь между общественными богослужебными
учреждениями и индивидом - связь, которая сама по себе, т. е. "по природе",
вообще больше не существует.
Задача по сравнению с возвышенным понятием религиозного воспитания,
на первый взгляд, кажется незначительной. Но в ее якобы узких границах
содержится все, что можно пожелать, - это поймет любой, кто имеет
представление о том, сколь много богослужебные организации значат в качестве
фильтра и одновременно резервуара для всего, что оказалось плодотворным и
сильным в нашей трехтысячелетней духовной истории в ее сокровеннейшем
еврейском смысле. Пожалуй, если говорить о литературных свидетельствах,
библейская письменность древности действительно источник и основание всего
живого иудаизма.
Талмудическая и раввинистическая литература более позднего времени
является его энциклопедией, а литература философская - его утонченнейшим
выражением. Но экстрактом и компендиумом3, руководством и символом всего
исторического иудаизма, тем не менее, остаются Сидур и Махзорим. Кто не
считает их книгами за семью печатями, тот более чем понял "сущность иудаизма",
он обладает ею как частью жизни своей души, он обладает "еврейским миром".
Эти слова поведут нас дальше.
Человек может обладать еврейским миром, но при любых обстоятельствах
его окружает мир иной, нееврейский. Этот второй мир - факт, который нельзя
Это на все то, что у нас теперь называется «предметы национального цикла» (прим. – Г.Л).
Проблему еврейского школьного образования (Прим. - Г. Л.)
3
Компендиум (здесь) – сжатое, суммарное выражение некоторого учения.
1
2
изменить, во всяком случае, по воле большинства ничего не должно меняться.
Первый же мир представляет собой возможность, которая должна осуществиться
по воле того самого большинства. Но "обладать" миром не означает, что этот мир
оказывается включенным в другой мир, охватывающий самого обладателя.
Такое возможно для немца: он может располагать чужой - древней или
современной - культурой именно потому, что она равным образом принадлежит
тому общему миру, который охватывает его самого. По этой причине он сможет
завладеть ею без выхода из своего собственного мира, например, даже без
понимания языка этой культуры, ибо он воспримет ее, в духовном смысле, всегда
лишь в переводе, т. е. переводит ее на язык своего мира.
Опыт прошлого, как и настоящего, показывает, что в этом смысле чужой
культурой "владеют" как раз вовсе не знатоки языка, в лингвистическом его
понимании. Наша проблема заключается в совершенно ином. Мир, который мы
стремимся освоить, в некотором, очень важном смысле принадлежит также
основным силам остального мира, именно поэтому он должен остаться
неосвоенным. Мы не можем познавать наш исконный еврейский мир как первую
ступень, как элемент другого, окружающего его мира.
Это может и должен делать любой другой, но не мы. Иудаизм для нас
больше, чем сила прошлого, чем достопримечательность настоящего, для нас он
- цель будущего.
Потому что будущее делает его особенным миром, несмотря на тот мир,
что нас окружает, невзирая на него, и потому что особенный мир в душе индивида
кровно связан с особенным языком. Немец, а также и "немец в еврее", может
читать и прочтет Библию по-немецки - в редакции Лютера, Гердера, Мендельсона;
еврей может понять ее только на древнееврейском языке. И если в этом случае
еще может иметь смысл параллельное существование оригинала и перевода,
поскольку здесь находится общее достояние обоих языков, то относительно языка
еврейской молитвы дело обстоит несомненно и недвусмысленно: она
непереводима.
Невозможна "передача" литературного материала; классная комната всегда
будет лишь коридором, путь из которого ведет к участию в общинном культе.
Живое и активное понимание богослужения есть та нить (это принципиальная
позиция Розенцвейга, видевшего выражение сути еврейского духа именно в
молитве, понимаемой как диалог человека с Богом – Л.Н.), на которой, подобно
кристаллам, может быть нанизано то, что требуется иудаизму для продолжения
существования во все времена: еврейский мир.