Мы углублялись в заброшенное здание военной лаборатории

Александр Евгеньевич Орлик. www.Orlik.ru Москва, 25.10.2009.
Мы углублялись в заброшенное здание военной лаборатории, разделившись на
группы по пять человек – четыре бойца секретного отряда НАМАД и один учёный
в красивом скафандре. Почему мы идем в обычном снаряжении, а учёные – в
скафандрах, нам никто не докладывал, да и не дело бойца суперсекретного
подразделения, в котором я служил уже третий год, задавать ненужные вопросы.
Мне приходилось участвовать как в открытых бестолкновениях с террористами в
Анголе, с наркоторговцами в Колумбии, так и в тайных ликвидациях ренегатов и
иных неугодивших правительству лиц – на то мы и были предназначены.
Зарплата позволяла забыть о материальных проблемах на всю оставшуюся жизнь
уже спустя пять лет службы, и я не сомневался что, как и мои предшественники,
заживу спокойно, где нибудь у моря, в собственном домике, заведу семью…
Куплю машину… Если конечно останусь в живых. Смертность у нас в отряде была
не приведи кому…
Впереди в глубь давно заброшенного, разграбленного мародёрами здания
продвигались еще две группы. Мы должны были пройти первый этаж, после чего
идущие впереди группы должны были подняться выше, а мы с нашей
«научницей» в ярком в свете фонарей скафандре должны были изучить все
помещения первого этажа, на что нам отводился день.
Было необходимо собрать всё подозрительное – документы, хим.препараты,
колбы, упаковки – всё что только можно, и то что отберет учёный – в нашем
случае это была молодая женщина средних лет, вынести из здания и доставить
на базу в специально заготовленных контейнерах.
Вкратце, нам довели, что база когда-то, в конце восьмидесятых годов прошлого
века, использовалась советской милитаристской машиной для выведения каких-то
особоы видов биологического оружия, но все детали того давно забытого с
крушением СССР эксперимента были так засекречены и последствия столь
хорошо уничтожены, что непонятно было что мы сможем найти тут, в огромном
заброшенном здании без окон и почти без дверей, в котором явно давным-давно
уже не живут даже крысы.
В неверном свете фонарей был виден бесконечно, наверное, длинный,
извилистый коридор со множеством металлических, ржаво скрипящих при
попытке подвинуть их дверей, с облупившейся краской стен, осыпавшимися
местами потолками.
Пол был завален всевозможным хамом, то тут то там коридор перегораживали
вываленные какой-то непонятной злой волей и чудовищной силой железные
стеллажи и шкафы.
Дверки, а иногда и задние стенки этих металлических шкафов иногда были
взломаны какими-то очень прочными и мощными инструментами. На одном, косо
стоявшем на куче мусора в углу большого, покрытого внутри обвалившейся
местами плиткой помещения, листы задней стенки были как будто вырваны
клещами, разорваны и торчали вверх острыми ржавыми краями.
Идущий впереди номер 418 подал знак остановиться и замереть. В свете его луча
мы разглядели человеческий скелет, странно изломанный, как дуто кто-то
специально сломал его позвоночник об колено. Кости скелета были ещё желтыми,
обрывки полуистлевшей одежды были похожи на подобие военный формы, но
никаких элементов оружия или снаряжения рядом не было.
На белом когда-то, пожелтевшем кафеле стены, над скелетом, в свете фонаря мы
могли различить какой то жуткий рисунок на основе пентаграммы, сделанный чемто уже почерневшим, и частично обвалившийся. Меня не покидало ощущение
нереальности происходящего – всё окружающее было больше похоже не на
заброшенный военный объект, на которых мне правда ранее не доводилось
бывать, а на какую-то жуткую декорацию голливудского фильма ужасов.
Ведущий нас четыреста восемнадцатый хотел было связаться по рации с другими
группами, но вовремя вспомнил про режим радиомолчания, предписанный нам, и
неспешно оглядев еще раз помещение, которое мы и так уже обшарили
фонарями, двинулся вперед в боковой коридор за приоткрытой железной дверью
справа.
Осторожно переставляя ботинки в толстом слое пыли и мусора, стараясь не
нашуметь и не подвернуть ноги, мы, прикрываемые с тыла четыреста двадцать
пятым. Он всегда хорошим парнем, судьба которого была очень похожа на мою –
через полгода после окончания военного училища его пригласили на
собеседование в спец.часть, и сделали предложение от которого он не захотел
отказаться – такой же одинокий. Бессемейный солдат «над законом», с кучей
документов и легенд, старающийся даже во сне не вспоминать своё настоящее
имя. Живой карающий меч Родины…
Выстрелы разорвали почти полную, если бы не звуки шагов тишину неожиданно,
свет в фонарях мгновенно погас. Рефлекторно прикрыв телом научницу, я, держа
автомат, нацеленный в сторону коридора правой рукой, левой придерживал её за
талию, и пятился назад и влево, чтобы укрыться в пустующем помещении. Из
глубины коридора раздалась очередь, за ней другая, пули с гулкими щелчками и
воем, метались в узком пространстве коридора, рикошетя от стен.
Четыреста восемнадцатый, нарушая радиомолчание, подал в эфир условную
команду опасности огневого контакта, обозначив примерно наши координаты.
Огонь с той стороны коридора не прекращался, и в свете отстреленного
четыреста восемнадцатым в сторону неожиданного, но от этого не менее
опасного врага световым патроном было видно как по коридору, меняя позиции и
выходя из освещенной зоны, ловко и быстро перемещаются тени в черной,
неизвестной мне форме.
Дело принимало нешуточный оборот, и ловко вставив в подствольные
гранатомёты осколочно – фугасные выстрелы, мы, подчиняясь едва видимым в
почти полной темноте знакам четыреста восемнадцатого – это было несложно,
отработанная много сотен раз тактика зачистки зданий уже сидела в рефлексах приготовились накрыть противника гранатами.
Частые, истерические очереди в том конце коридора, крики ужаса и какие-то
жуткие, истошные крики, грохот металла и глухие звуки ударов, заставили нас на
секунду замешкаться. Но отклоняться от плана оснований не было...
Первым, слегка приподнявшись из-за укрывавшего его железного шкафа,
выстрелил в сторону дотлевающего осветительного патрона сам четыреста
восемнадцатый. Грохот разрыва почти заглушил гулкий хлопок подствольника, и
на долю секунды высветил в том конце коридора зрелище, изменившее моё
представление о мире раз и навсегда.
По коридору, удаляясь от нас вглубь, шла какая-то неясная фигура, волоча в
каждой руке по судорожно дергающемуся и стонущему бойцу в черной униформе.
Разрядившийся четыреста восемнадцатый, видя цель, рефлекторно включил
подствольный фонарь и дал длинную прицельную очередь по уходящему силуэту.
Четыреста двадцать пятый, давая товарищу отработать, замешкался с выстрелом
гранаты, а я в свою очередь, будучи почти сторонним наблюдателем, держал
сектор слева – внутри помещения, страхуя вверенную нам научницу.
Гильзы били в стену рядом, пули, высекая искры, с гулкими щелчками рикошетили
от стен, попавшие выбивали хлопья мякоти из спины и затылка существа, оно
сильно вздрагивало – но не отлетало и не падало.
Как в замедленной съемке, в свете фонаря четыреста восемнадцатого, я видел
как существо, неспешно отпустив дергающиеся тела, медленно повернулось к
нам…
Оно было одето в рваные лохмотья какой-то странного вида униформы, сильно
выцветшей и в пятнах. Голова твари была полностью чёрной, как будто сильно
обугленной, черт лица – или того, что должно было быть на месте лица видно не
было, лишь тускло блестели как будто впаянные в глазницы окуляры каких то
неведомых приборов.
Зубы, торчащие там, где у человека должны быть губы, были длинными и
жёлтыми, вниз из черной ротовой полости текла кровавая мутная жижа.
Четыреста двадцать пятый, истошно закричав, разрядил в тварь свой
подствольник. Граната рванула прямо в ногах твари, и на секунды облако дыма и
пыли закрыли от нас происходящее в дальнем конце, но когда дым рассеялся, мы
увидели что тварь, как ни в чем не бывало, уходит от нас, заворачивая за угол
коридора, волоча своих несчастных стонущих пленников.
В неверном свете подствольных фонарей можно было разглядеть сквозь
подвешенную в воздухе пыль, что на облезлой стене там, где стояла тварь,
отпечатался лишь жирный, кровавый след руки, уже начинающий стекать.
Сквозняк тянул в нашу сторону дым гранаты, принося с собой вонь свежей крови,
гари, битой штукатурки, и чего-то очень мерзкого и необычного, что объяснить я
до сих пор не в силах. Если честно, наверное, это был запах страха…
Я пришёл в себя от сильного толчка – научница, видимо выйдя из шока, толкала
меня в плечо и что-то истерически визжала, но шлем её скафандра глушил звуки
и понять я ничего не мог – да и не хотел. Четыреста восемнадцатый тряс рацию,
пытаясь докричаться до двух других групп, однако кроме громкого треска ни в
моих наушниках ни у ребят ничего слышно не было.
Подсветив вверх, четыреста восемнадцатый жестом дал команду к отступлению.
Однако научница, истерически дергаясь, пыталась прорваться в коридор, в
котором только что шёл бой, истошно визжа. Четыреста двадцадцать восьмой,
хладнокровно стоявший чуть поодаль, неожиданно сильно дернул её за рука
скафандра, и включив дававший мягкий зеленоватый свет фонарь локальной
подсветки, взяв за шлем и повернув к себе, зриплым голосом спросил:
- говори что это было или кто это был! Мы за этим сюда пришли?
Женщина тряслась мелкой дрожью, всхлипы рыданий делали её речь невнятной,
но понять одно удалось – да. Мы шли сюда проверить, что стало с людьми, над
которыми тут ставились бесчеловечные опыты. Мы должны были всего лишь
собрать документы, если найдем, или засвидетельствовать в правительственной
комиссии, что от лаборатории советской военщины не осталось ничего. Но то что
мы видели – это как раз самое страшное, что предполагать могли только в теории
– выживший супер солдат, генетически измененное существо с колоссальными
внутренними резервами, с без морали, способное регенерировать ткани с
огромной скоростью и практически не убиваемое.
Едва дослушав её сбивчивый монолог, мы, не сговариваясь, взяли под контроль
свои сектора, и, слушая отчаянные попытки четыреста восемнадцатого вызвать
другие группы, двинулись в обратном направлении, стараясь идти тем же путем,
что пришли сюда.
Мы закончили проход через жуткое помещение с кафельными стенами и
скелетом, когда через треск помех послышался хриплый, через муку, крик пятьсот
восьмого, старшего второй группы, вошедшей перед нашей и ушедшей дальше в
здание. Он передавал команду «все на помощь», которая могла быть подана
только в крайнем случае – в данной операции только в том случае если жизни их
охраняемого учёного грозила опасность, с которой они самостоятельно
справиться не могли.
Четыреста восемнадцатый подал знак мне и четыреста двадцать пятому, и мы,
включив подствольные фонари на всю мощность, и зарядив подстовольники,
двинулись по коридору в сторону, куда перед нами ушли передовые группы.
Пятьсот восьмого уже почти не было слышно за грохотом выстрелов, какими-то
жуткими завываниями и хрипами.
Мы старались двигаться максимально быстро, шаря фонарями по стренам и
закоулкам, кучам мусора и углам. Коридор, пройти который в обычной обстановке
за пару минут не составляли никаких проблем, теперь казался жутким лабиринтом
Минотавра, где и ориентироваться то было сложно из-за многочисленных боковых
ответвлений, помеченных нечитабельными уже табличками. Заваленный
мусором, обломками, какими-то ящиками и наспех перевернутой мебелью, и
костями, он производил гнетущее впечатление.
Неожиданно в левой стене коридора, сразу за углом, мы увидели неровный
пролом, оставшийся как будто от вырванных «с мясом» широких металлических
дверей – изогнутых и изорванных и валявших тут же у входа. Внутри, в свете
фонарей, нас ждала жуткая картина, забыть которую мне не помогли никакие
усилия психиатров военного госпиталя…
Посреди большого помещения, явно использовавшегося в своё время для
собраний – видны были даже следы от некогда белого, а теперь мутно серого и
изорванного вклочья экрана на стене – стоял большой металлический стеллаж.
Стоял на крыше, ножками кверху. И на этих ножках , как на колу, полусидели полувисели, подергиваясь в судорогах, четыре тела наших товарищей.
Бронежилеты с разгрузками не давали телам согнуться, руки, очевидно жестоко
изломанные, висели безвольными плетьми.
В состоянии шока я видел как в замедленной съемке, как пятьсот восьмой, видимо
еще сохранивший остатки сознания, приподнял голову в съехавшем набок шлеме,
и открыв беззубый, окровавленный рот, попытался что-то сказать. Кровь хлынула
густой, вязкой струёй ему на подбородок, и он, задыхаясь ей, захлебнулся в
кашле.
Мерзкий булькающий звук, отдалённо похожий на смешок, вырвал меня из транса.
Мгновенно наведя по звуку автомат, я высветил у задней стены помещения
сидящее на груде мусора существо, в которое мы безуспешно стреляли недавно.
Свет фонаря давал легкие блики от его странных окуляров. Тварь сидела на
каком то перевернутом железном стеллаже, и окровавленными черными лапами,
отдаленно напоминавшими человеческие – но с большими и явно очень
прочными когтями, неспешно разрывала скафандр дергавшейся научницы.
Пленная, красивая рыжеволосая женщина лет двадцати пяти, с белым от ужаса,
перекошенным лицом и рассыпавшимися волосами, с ужасом наблюдала, как
окровавленная рука легко разрывает прочную ткань е скафандра снизу вверх. Её
тело начало судорожно извиваться, и тварь, спокойно глядя на нас,
молниеносными и необъяснимо мощными движениями сломала ей обе руки в
плечах. Глаза женщины вылезли из орбит, рот, открытый в безмолвном крике,
заполнился кровью. Только сейчас я понял, что тварь не просто рвёт комбинезон
жертвы – она вспарывала длинными когтями все её внутренности. Кишки,
поблескивая в темноте, упругими змеями вывалились из живота несчастной, тело
которой продолжало биться в предсмертных судорогах.
Тварь, казалось, наслаждаясь произведенным на нас эффектом, ощерилась
чёрной пустотой провала рта за жёлтыми зубами, и, выхватив из груди жертвы
резким движением что-то бурое, трепещущееся, обливающее густой алой кровью,
откусила большой кусок.
Кровь, залившая низ морды существа, алыми струями текла на затихшее уже тело
в разорванном – голубом, когда то - а теперь залитом кровью и заваленном
шевелящимися, отдающими пар внутренностями комбинезоне.