Основы исторических знаний - Единое научно
advertisement
ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «ТЮМЕНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ НЕФТЕГАЗОВЫЙ УНИВЕРСИТЕТ» В.Я. МАУЛЬ ОСНОВЫ ИСТОРИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ ДЛЯ СТУДЕНТОВ Тюмень 2007 Утверждено редакционно-издательским советом государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Тюменский государственный нефтегазовый университет» Мауль В.Я. Основы исторических знаний: учебное пособие для студентов. Тюмень: Изд-во «Нефтегазовый университет», 2007. 133 с. В учебном пособии рассматриваются теоретические и методологические аспекты исторического познания, тот «инструментарий», без которого невозможно адекватное восприятие исторического процесса. Пособие призвано облегчить студентам сложный путь познания отечественной исторической действительности. Предназначено для студентов всех специальностей университета, а также интересующихся или изучающих историю Рецензенты: Жукоцкий В.Д., доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии Нижневартовского экономикоправового института (ТГУ) Ерохин В.Н., кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Нижневартовского государственного гуманитарного университета © Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Тюменский государственный нефтегазовый университет», 2007 2 ПРЕДИСЛОВИЕ Не без доли сомнения и неуверенности приступает автор к написанию данного пособия. Беспокоит, по большому счету, одно – возможная реакция читателей, которыми по задумке должны в первую очередь стать студенты Тюменского государственного нефтегазового университета. Опыт работы в техническом вузе однозначно показывает, что традиционные пути и способы изучения отечественной истории необходимо принципиально менять. Дело в том, что, нивелируя требовательность к объему знаний студентов-«технарей» по истории, «убеждая» себя, что история для них все равно окажется профессионально невостребованной, преподаватель-историк фактически оказывается в плену иллюзий и самообмана. Такому заблуждению есть резонное объяснение. Идя проторенным путем, изучая основные события отечественной истории, преподаватель, по сути дела, повторяет то, что уже изучалось студентами еще в среднем образовательном учреждении. К тому же количество часов школьного курса истории неизмеримо превосходит вузовский объем учебной нагрузки. Очевидно, что студент, оказавшись в стенах вуза, должен почувствовать принципиальную разницу между уровнем среднего и высшего образования. Только привнесение новой, «свежей» струи в процесс познания истории, позволит рассчитывать на благодарное внимание учащихся. В соответствии с этими задачами определилась и структура предлагаемого учебного пособия. Научные и учебно-методические проблемы, представленные на страницах данного издания, разработаны на базе современных историографических оценок и историософской литературы. При этом для сохранения цельности и связности изложения 3 материала мнения и трактовки различных авторов не всегда сопровождаются указанием на источник их происхождения. Отсутствует в пособии и научный справочный аппарат, который только утяжелил бы учебное издание, предназначенное для студентов технического вуза. В этом смысле он выглядел бы нецелесообразным. Однако, все источники и литература, оказавшие помощь при подготовке учебного пособия, приведены в конце текста в общем списке. Не претендуя на глубокий вклад в гносеологические и методологические проблемы исторической науки, автор все же надеется, что его труд не окажется потраченным напрасно, но, напротив, окажется существенным подспорьем для студентов в трудном и многосложном процессе познания истории вообще и отечественной истории в частности. I. ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ НАУКИ 4 §1. Историко-педагогическая парадигма в поисках идентичности В общей системе гуманитарного знания история занимает особое положение. Ее высокая роль и предназначение в современном мире бесспорны и не вызывают никаких сомнений. Яркие страницы прошлого, встающие из-под пера хронистов и мастеров исторического жанра, позволяют глубже осознать и понять потребности дня сегодняшнего, его задачи и сущность. Английский историк-просветитель лорд Болингброк подчеркивал, что «любовь к истории кажется неотделимой от человеческой природы, потому что она неотделима от любви к самому себе». История «учит нас с помощью примеров», «школой» которых «является весь мир». Historia est magistra vitae, Historia est lux veritatis - утверждали древние, и были, безусловно, правы. В каком разительном противоречии находятся эти слова с расхожим ныне представлением, будто история учит лишь тому, что она ничему не учит. Нередко можно услышать упреки в том, что история не знает прошлого, дескать, в книгах и учебниках одни и те же события описываются и оцениваются по-разному, сегодня пишут об истории иначе, чем вчера и т.д. Такая критика, как ни странно это на рубеже XX-XXI веков, аутентична средневековой мудрости, гласившей: «Quae locis et temporibus variantur, vere non esse (то, что меняется сообразно месту и времени, не является истинным)». Глубокий пессимизм и неверие обывателя в познавательные возможности исторической науки представляются отражением кризиса общественного сознания, переживаемого человечеством на рубеже XXXXI столетий. Вышесказанное особенно характерно для нашей страны, где, начиная с середины 80-х годов, над людьми проводится один эксперимент за другим. В целом это способствует тому, что человек 5 вообще начинает терять веру в разумный характер и возможности общественного развития. Истории, следовательно, отказывают в научности, способности получать объективное знание, падает кредит доверия к ней в глазах общества в целом и студентов, как его части, в частности. Развиваются историческая апатия и индифферентизм, а это опасные симптомы. Общество, кажется, уже готово впасть в историческую амнезию. Подобный нигилизм необходимо решительным образом преодолевать, ибо история «наказывает за незнание уроков». Между тем предназначение истории весьма велико и неординарно. Она выполняет в обществе самые различные функции - воспитательную, патриотическую, даже прогностическую, выступает в качестве критерия истины. Однако ни одна из них не была бы возможна без ее эвристической функции. «Изучая дедов, узнаем внуков, т.е., изучая предков, узнаем самих себя, - утверждал В.О. Ключевский. - Без знания истории мы должны признать себя случайностями, не знающими, как и зачем мы пришли в мир, как и для чего в нем живем, как и к чему должны стремиться, механическими куклами, которые не родятся, а делаются, не умирают по законам природы, жизни, а ломаются по чьему-то детскому капризу». Так зачем же нужно знать и изучать историю? Без собственной истории человечество напоминало бы собой дерево, лишенное корней, которое, не имея питательных соков, не выдерживает подобной вивисекции, и неминуемо погибает. К тому же, согласитесь, что не оченьто приятно выступать в роли Ивана, не помнящего своего родства. И в то время как представители других наций и народностей заслуженно гордятся своим славным прошлым, стыдливо помалкивать и завистливо поглядывать на них снизу вверх. Названные выше обстоятельства с неизбежностью детерминируют постановку вопроса о необходимости истории в системе высшего 6 образования, в том числе и в стенах технических вузов. О том, насколько актуально-злободневна данная проблема свидетельствует зачастую равнодушно-пренебрежительное отношение к преподаванию истории не только со стороны студентов-«технарей», но и высших руководителей подобных учебных заведений. Совершенно очевидно, что историческое образование в техническом вузе – это совсем не дань моде. Рассуждая о месте истории в системе высшего технического образования, невольно задумываешься о том, почему учебные планы вузов технического профиля с неизменным постоянством включают в себя преподавание исторических дисциплин, хотя и в различных модификациях – история КПСС, социально- политическая история XX века, всеобщая история, история мировых цивилизаций, история России? И если преподавание истории партии в какой-то мере можно объяснить идеологическими установками советского времени, то явно выраженный в последние годы акцент на изучение отечественной истории таким примитивным образом не объяснишь. Как думается, многие недоразумения, возникающие между «физиками» и «лириками», вызываются неверным представлением о сущности исторической науки. Историческое образование в техническом вузе ни в коем случае не должно сводиться к стремлению заставить студентов механически заучивать сухие колонки дат тех или иных событий, имен «героев» исторического процесса и т.д. Даты и имена – всего лишь в данном случае иллюстративный, а значит, вспомогательный, материал. Его, как известно, можно найти в любом справочнике. Зачем же спрашивается, «технарям» упражнять свою память заучиванием информации, которая, оставаясь таковой, никогда не станет для них «руководством к действию»? История – это не «мертвые» цифры, термины и имена. История – это живой, развивающийся процесс созидания человеком своей социальности. Следовательно, история – это 7 перманентный пытливый поиск ответа на вопрос о смысле исторического, о природе самого человека, о сущности и смысле его существования. Поиск, в котором субъект исторического познания с неизбежностью занимает активную позицию, формирует свой исследовательский дискурс. В.О. Ключевский, критикуя педагогическую ортодоксальность, резюмировал ее результат: «В истории мы узнаем больше фактов и меньше понимаем смысл явлений». И это неудивительно, т.к. «науку часто смешивают с знанием. Это грубое недоразумение, - полагал ученый. Наука есть не только знание, но и сознание, т.е. умение пользоваться знанием как следует». Но если восприятие истории в значительной степени зависит от познавательного дискурса, совершенно естественно, что в ней нет, и не может быть по определению раз и навсегда данных положений, «истины в конечной инстанции». Английский методолог Э. Карр верно заметил, что факты «говорят только тогда, когда историк обращается к ним: именно он решает, каким фактам предоставить место, в каком порядке и в каком контексте». Поэтому история, в хорошем смысле слова, это игра ума, способность воспроизводить в своем сознании опыт прошлого. Следовательно, обращение к историческому материалу (так называемому, «фактажу») важно лишь постольку, поскольку оказывается основой научной интерпретации, источником глубоких размышлений о потаенных проблемах исторического прошлого, и созвучных им проблемах настоящего. В этих интерпретациях с неизбежностью должны сопрягаться все три временные модальности: прошлое, настоящее и будущее. Таким образом, будучи наукой о человеке, вызывающей уже одним этим познавательный интерес, история окажется актуально востребованной, когда прошлое будет сообщать нам о том опыте, который способствует и нашему самоопределению в настоящем, позволит избегать 8 очередных «изобретений велосипеда». В такой своей ипостаси она оказывается необходимо ангажированной учебным процессом и в технических вузах, ибо будет нацеливать студентов не на «зазубривание» ненужной им по роду будущей деятельности информации, а развивать умение логически мыслить, формулировать каузальные связи, взвешенно оценивать происходящее вокруг нас. Разумеется, при моделировании новой историко-педагогической парадигмы, необходимо, чтобы педагог и студент говорили на одном языке – языке изучаемой науки. Поэтому требуется уделять повышенное внимание словарной работе, учить студентов грамотно использовать современную научную терминологию. Именно в понятийном аппарате любая методология обнаруживает себя. Поиск историко-педагогической идентичности во многом зависит от опытных педагогов, которые должны передавать свои навыки и умения молодой преподавательской поросли, приходящей сегодня в вузы. Но и ветераны «педагогического достигнутым уровнем. В фронта» не должны удовлетворяться современных условиях соответствовать потребностям высшей школы означает непрерывно профессионально совершенствоваться. В конце XIX столетия В.О. Ключевский писал: «Чтобы быть хорошим преподавателем, нужно любить то, что преподаешь, и любить тех, кому преподаешь». Сегодня одной любви уже недостаточно. Профессионализм педагога начала XXI века означает не только обладание неким набором «знаний» и педагогическим опытом, но, кроме того, активную научно-исследовательскую позицию. Мало знать «факты, общие для всех историков, которые составляют, так сказать, хребет истории», - отмечал Э. Карр, - «точность – обязанность, а не достоинство» историка. В процессе учебных занятий по отечественной истории студенты овладевают конкретными знаниями о российском историческом процессе. 9 Но голое знание, факт - это ничто. Любой исторический факт только тогда чего-нибудь стоит, когда он поставлен в контекст его значения, только тогда он обретает смысловую нагрузку. А в этом случае никак не обойтись без исследовательской лаборатории историка, без знания основных теоретико-методологических приемов исторического познания и основных закономерностей исторического процесса. Рассматривая факты в контексте их значения, мы с неизбежностью выходим на такую теоретическую проблему, как причинно-следственная связь. Здесь важно избежать весьма распространенного заблуждения людей, полагающих, что если какое-либо событие происходило после предыдущего, значит, оно было вследствие его. Подобное заблуждение известный французский историк Марк Блок назвал «демоном истоков». Имеется в виду, что в обиходном смысле «истоки» означают начало, являющееся объяснением. Отсюда, например, для выяснения каких-либо обстоятельств часто призывают вернуться к истокам. Скажем, для того, чтобы понять суть, не искаженного сталинскими извращениями, марксизма, необходимо вернуться к истокам – модная идеологическая формула первых перестроечных лет. По мысли французского ученого, таких искателей истоков подстерегает опасность перепутать преемственную связь с объяснением. Исходя из сказанного, можно определить, что объектом исследования в учебном пособии является теория истории - тот «инструментарий» историка, который исторического позволяет познания. ему Успешное решать важнейшие овладение задачи «инструментарием» предполагает знакомство с понятийным аппаратом науки, основными методологическими конструкциями, категориями и принципами исторического познания и мн.др. Не следует, разумеется, забывать и о патриотической функции истории. Она должна формировать не только активную гражданскую позицию 10 студентов, но и вырабатывать в них чувство истинной любви к своему Отечеству. Космополитизм, конечно, важная либеральная ценность, но только до тех пор, пока гражданин своей страны не становится в худшем значении «гражданином Вселенной», не начинает испытывать чувство уничижения, осознавая, что он – русский. Такого рода фобии однозначно вредны и совершенно неуместны, ибо прошлое России заслуживает того, чтобы им гордились. Ярких и героических страниц в нем не меньше, чем в истории любого другого народа. Однако это обстоятельство почему-то совершенно забывается современными «западниками», стремящимися утвердиться в политической и общественной жизни за счет унижения того Отечества, которое их взрастило. Легко понять, что патриотизм не воспитаешь, заставляя студента затверживать «голые факты». Только осмысливая их, через вдумчивую рефлексию отечественного исторического опыта своим сознанием, студент придет к осознанию ценности и значимости нашей истории в общеисторическом процессе, сможет избавиться от навязываемой ему русофобии. Тогда, наверное, и исчезнут недоуменные вопросы «технарей» - зачем нам нужна история? Происходящая в науке «смена парадигм», вооружает преподавателягуманитария новым «инструментарием», который обеспечивает возможность построения привлекательного для студента образа истории. Например, преподаватель может актуализировать тематику изучаемых проблем, выделив в качестве сквозных, скажем, генезис и эволюцию культа вождя в истории Руси/России. Или, предположим, проблему человека в отечественной истории. Помня при этом не только о царях и министрах, но и о простецах. Очень актуальным представляется рассмотрение насилия в истории: здесь и государственное насилие в 11 различных его формах, но также и со стороны народа с его бунтами, революциями и т.д. и т.п. Необходимо стремиться найти новое в уже известном, а для этого искать оптимальный, нетрадиционный ракурс. Вспомним, как раньше вся история «прочитывалась» в контексте борьбы классов-антагонистов, детерминированной их экономическим положением в обществе. Такой подход принес свои позитивные результаты, но необходимо идти дальше. Например, рассмотреть русскую историю в категориях смеховой культуры, основой которой является антиномизм мышления и антиповедение. В этом случае мы также обнаружим наличие оппозиций, но это будут уже культурно-символические оппозиции. Курс истории Руси/России, выстроенный на основе смехового дискурса, позволит, скажем, увидеть «нетривиального» Ивана Грозного или Петра I, мифо-ритуальный символизм русского бунта и т.д. В результате способной история станет конкурировать интересной, с привлекательной исторической внешне, беллетристикой и квазиисторической публицистикой, владеющими ныне умами россиян. Таким образом, современная историко-педагогическая парадигма будет в состоянии обрести свою идентичность, а значит, ее сегодняшний кризис - не более чем болезнь роста. Поэтому вскоре можно ожидать реанимации высокого статуса и образовательного потенциала истории в техническом вузе. §2. Ведущие тенденции развития исторической науки в XX веке XX век - весьма знаменателен для исторической науки. Начало его ознаменовалось признанием ученых в том, что история вступила в полосу кризиса. Кризис, прежде всего, проявился в расщеплении некогда целостного исторического взгляда на прошлое. Например, историк А.Е. 12 Пресняков указывал, что в данный период «характерной чертой русской истории была ее эклектичность, сущностная разорванность». Наиболее выразительные формы эти черты приобрели в трудах В.О. Ключевского. По мнению П.Н. Милюкова, «основной недостаток Ключевского заключается в отсутствии того коренного нерва ученой работы, который дается цельным философским или общественным мировоззрением и которого не может заменить величайшее мастерство схематизации». Наряду с разрушением целостности представления о прошлом, кризис сопровождался нарастанием индивидуализации исторического мышления. Историк С.Ф. Платонов подчеркивал, что «у нас теперь нет «истории», что «у нас теперь пора исследований, не более». Сказанное, исторической однако, науке не означает, обнаружились что на кризисные рубеже тенденции XIX-XX в столетий исключительно в России. По признанию крупнейшего немецкого ученого начала XX века Эрнста Трёльча, «сегодня мы постоянно слышим о кризисе исторической науки». Речь, - считал он, - идет не столько «об историческом исследовании ученых-специалистов, сколько о кризисе исторического мышления людей вообще». Совершенно естественно, что выросла опасность специализации. Она неизбежна в каждой расширяющейся и углубляющейся науке. Однако этой опасности может противостоять воля к концентрации и планомерная организация работы, объединение исследовательских усилий ученых. В этом случае наука становится несколько безличной, но такова уж ее сущность. Кризис заключается, по мнению Э. Трёльча, не в этом, а в том, что наступил «кризис в общих философских основах и элементах исторического мышления, в понимании исторических ценностей». 13 Особенно тяжело этот кризис проявился в Германии и России, которые в наибольшей степени оказались подвержены тяготам мировой войны и революции. В целом, анализируя ситуацию в исторической науке в начале века, отметим, что кризис был вызван падением авторитета господствовавшей прежде позитивистской методологии. XX век вынес позитивизму окончательный приговор. Заимствованные его сторонниками из биологии идеи об эволюционном, органичном, прямолинейном и поступательном развитии человечества рухнули под напором изменившейся действительности. Бесконечная череда войн и революций, неотступный призрак скорой вселенской катастрофы концепцию непрерывного окончательно прогресса дискредитировали мировой старую цивилизации. В сложившихся обстоятельствах человек не просто терял веру в разумный характер общественного развития, он переставал видеть развитие как таковое. Суть кризиса, таким образом, заключалась в том, что в реальной истории отдельная личность начинала играть все более возрастающую роль, но выявить и описать ее деятельность предельно обезличенная наука не могла. Гегельянство и позитивизм, нацеленные на изучение массовидных явлений, были не в состоянии уловить такие уникальные движения исторического процесса. Итак, кризис! Но, что это означает? Можно ли считать кризис тупиком, в котором оказалась историческая наука, тем самым фатально обреченная на агонию и умирание? Решение задачи выхода из кризиса взяли на себя представители неокантианского направления. Постижение новой, заметно усложнившейся действительности велось историками-неокантианцами путем сознательной индивидуализации изучения прошлого. 14 По свидетельству американского историка Л. Стоуна, из идейнотеоретического кризиса первой четверти XX в. историческая наука вышла изрядно помолодевшей: «Новая историческая наука - направление, возникшее в промежутке между мировыми войнами - омолодила историческое знание и привела к тому, что этот период, вместе ... с предшествующим первой мировой войне, стал наиболее продуктивным и творческим периодом во всей истории нашей профессии». «Новая» история значительно отличалась от «старой». Исследования, выполненные в новом русле, характеризовались аналитическим, а не нарративным подходом. Теперь историки задают вопросы: «почему» произошло то или иное событие?, «каковы» его последствия? вместо того, чтобы спрашивать как прежде: «что» и «как» произошло? Этот переворот в науке связан, прежде всего, с именами М. Блока и Л. Февра, которые резко противопоставили традиционную «историю-повествование» «истории - проблеме». Историки-позитивисты, приверженные к «истории-повествованию», были склонны пересказывать содержание исторических памятников, демонстрируя тем самым полнейшую зависимость от них. Их девиз «тексты, все тексты, ничего кроме текстов!» (Н. Фюстель де Куланж). Там, где источники молчат, должен быть нем, по их убеждению, и историк. В противовес этому Февр, Блок и их единомышленники выдвинули иную концепцию деятельности историка. По их мнению, историк не должен быть рабом источника, он должен действовать максимально активно и суверенно. Как возникают научные проблемы? Блок и Февр всегда подчеркивали, что вопросы, с которыми историк обращается к источникам, продиктованы современной ему жизнью. Речь, разумеется, не идет о служении конъюнктуре и о «подгонке» истории под современность, а о глубинных проблемах культуры, о том, 15 что общество в своем стремлении дать себе отчет о самом же себе неизбежно обращается к прошлому и историк служит посредником в этой культурной коммуникации. Сказанное выше показывает, что кризис, как научное понятие, далеко не обязательно обозначает стагнацию, застой исторической мысли. Напротив, по мнению некоторых ученых, кризис - это естественное и перманентное состояние науки, свидетельствующее об ее творческих силах и потенциях. Кризис, иначе говоря, это болезнь роста. К концу XX столетия проблема кризиса исторической науки и поиска путей его преодоления особенно актуальной стала в нашей стране. Прежде всего, она была обусловлена падением авторитета теории формаций, марксистской парадигмы в целом, не способностью марксизма объяснить все многообразие исторического процесса. Чтобы понять природу этого кризиса необходимо иметь в виду тенденции, которые наметились в исторической науке в последние десятилетия. По выражению Л. Стоуна, историческая мысль за 40 лет, последовавших за Второй мировой войной, пережила свой золотой век, добившись огромных успехов. Но многое ли из достижений мировой гуманитарной мысли стало доступно нашему, отечественному историку (может быть лишь в самые последние годы)? Образовался огромный, трудно восполнимый вакуум. Речь идет не о пятнах, белых или черных, а о методологии и гносеологии исторического исследования, которые отвечали бы современным научным потребностям и картине мира. Выход из этой ситуации - научный синтез, новая исследовательская азбука ученого. 16 II. ПОНЯТИЕ О ПРЕДМЕТЕ И ЗАДАЧАХ ИСТОРИИ §1. История как действительность и история как наука Приступая к рассмотрению этого вопроса, хочется начать со слов французского историка Люсьена Февра. Однажды в учебной аудитории, понукаемый студентами, он произнес: «в конце концов, что же это такое история? Сейчас я вам скажу. Вы собираете факты. С этой целью вы отправляетесь в архивы. В кладовые фактов. Туда, где стоит лишь нагнуться, чтобы набрать их полную охапку. Затем вы хорошенько стряхиваете с них пыль. Кладете к себе на стол. И начинаете заниматься тем, чем занимаются дети, складывающие из рассыпанных кубиков 17 забавную картинку... Вот и все. История написана. Чего вам еще надо? Ничего. Разве что одного: понять, какова цель всей этой игры. Понять, зачем нужно заниматься историей. И, стало быть, понять, что такое история. Вы не хотите ответить на этот вопрос? - вопрошал Февр студентов. - Что ж, тогда я раскланиваюсь». Сам термин «история» достаточно древний. Он фигурирует уже в произведениях первых греческих философов VII-VI вв. до н.э. - Фалеса, Анаксимандра и других. Они применяли его к происхождению и сущности явлений, или к явлениям загадочным, таинственным. Поэтому первоначальное значение термина - разведывание, разузнавание. В VI веке до н.э. этим термином для обозначения своей деятельности пользовались логографы - регистраторы, записывавшие современные им сказания. Они пытались также рационализировать древние мифы и называли эту деятельность историей. Понятие “Histor” встречается и в поэмах Гомера. Но это - не исследование, а легенда, к тому же в значительной степени теократическая. Они, по сути дела, примеры мифотворчества. Однако, уже в V в. до н.э. греки четко осознали, что история есть и может быть наукой. В трудах отца истории Геродота и Фукидида явственно выступает мысль, что история должна обладать рядом особенностей: - она научна, т.е. начинается с постановки вопроса, в то время как создатель легенд начинает со знания чего-то и рассказывает о том, что знает; - она гуманистична, т.е. задает вопросы о сделанном людьми в определенные моменты прошлого; - она рациональна, т.е. обосновывает ответы, для чего обращается к источнику; - она служит самопознанию человека, т.е. существует для того, чтобы, говоря человеку о его прошлых деяниях, рассказать ему, что он такое. 18 Само слово «история» свидетельствует о том, что история как наука была открыта греками. Превращение простой регистрации преданий в науку истории было изобретением V века, и принадлежит оно Геродоту (между 490 и 480 - около 425 гг. до н.э.). Хотя термин «история» сохранил многозначность и много веков спустя после появления труда Геродота «История греко-персидских войн», именно он утвердил связь понятия «история» с понятием «исследование», «узнавание» с целью составления повествования о течении человеческих дел. Насколько можно судить, предметом истории в глазах Геродота являлись «великие и удивления достойные деяния», а цель своего творчества он видел в том, чтобы «прошедшие события с течением времени не пришли в забвение». Несколько позднее Аристотель (384-322 гг. до н.э.) даст термину «история» новое значение - это дисциплина, занимающаяся изучением человеческого прошлого. Но и после него еще долго термину пытались придавать различные значения. Только в Новое время он утвердился окончательно. Суммируя сказанное, отметим, что термин «история» имел и имеет несколько значений, но наиболее важными представляются два из них: - история как прошлое, как прошедшая действительность; - история как рассказ об этой действительности. Из соотношения этих двух значений вытекает и основная методологическая проблема исторической науки - проблема соотношения между этими двумя понятиями, т.е. проблема того, насколько наши знания об исторической действительности соответствуют этой действительности, т.е. проблема объективности исторического познания. Одно из наиболее распространенных в наше время определений истории гласит, что история это - наука, изучающая прошлое человеческого общества во всей его конкретности и многообразии, 19 которое познается с целью его понимания и определения перспектив будущего. Однако это определение при внимательном рассмотрении обнаруживает собственную несостоятельность, в смысле невозможности изучить прошлое во всей его конкретности и многообразии. Само решение столь грандиозной задачи невозможно. Да и попытка такого решения явно оказалась бы бессмысленной и неудачной. Нет необходимости стремиться воссоздавать прошлое во всем его многообразии, нужно изучать его существенные черты. Следовательно, история - наука избирательная, которая изучает не все прошлое, а отдельные фрагменты этого прошлого. Прошлое есть некая данность, которую уже ничто не властно изменить. Но с развитием исторического знания изучение прошлого непрерывно совершенствуется: все более увеличивается мера «доступности» прошлого историческому наблюдению. При этом историк все более широко пользуется достижениями современного социо-гуманитарного знания. Известный немецкий исследователь Герхард Фрей пишет, что при объяснении любого исторического прошлого остается какой-то, не поддающийся рациональному истолкованию остаток. Поэтому «историческая наука не в состоянии реконструировать происходящее полностью». В этой связи очень важно определить насколько наши знания о прошлом, основанные на отдельных фрагментах, отражают все прошлое. Ответ на этот и другие подобные вопросы зависит от нашего понимания «предмета истории». Надо заметить, что диапазон подходов к решению вопроса о «предмете истории» чрезвычайно велик. Исходным пунктом нашего понимания истории должен быть подход к ней, как к дисциплине, которая имеет дело с человеком в прошлом и настоящем. Эта мысль получила яркое 20 воплощение у Марка Блока. Он определял историю как науку о людях во времени, науку, в которой необходимо связывать изучение мертвых с изучением живых. Сильной стороной такого подхода является интерес к людям историческим (во времени). Это, без сомнения, общезначимое положение. Блок писал, что «настоящий историк похож на сказочного людоеда. Где пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча». Легко заметить, что при таком подходе история получает расширительное толкование. Под него можно подвести любую деятельность людей. Солидарен с французским ученым и английский историк Р. Дж. Коллингвуд, который отмечал, что «действия центрального нападающего популярной футбольной команды - это такое же исторической действие, как битва при Каннах». «Наука - это поиск, - отмечал Коллингвуд,- и в этом смысле история - наука... Какие вещи ищет история? ...действия людей, совершенные в прошлом... История - это наука о событиях, попытка ответить на вопрос о человеческих усилиях, совершенных в прошлом». В целом такое расширительное толкование истории, когда в задачу исторического познания включается буквально все, характерно для многих направлений современной западной историографии. Рупором подобного подхода к истории выступил известный представитель школы «Анналов» французский историк Э. Ле Руа Ладюри со своим двухтомником статей «Территория историка», вышедшим в 70-е годы. В нем оказались собраны результаты многих его изысканий, охватывающих самый широкий спектр исследований: от истории климата и процессов распространения единой биосферы на разные континенты мира, от вопроса о соотношении статики и динамики в историческом процессе до изучения социально-психологических применения к истории методов клиометрии. 21 элементов и Ле Руа Ладюри наглядно продемонстрировал, сколь широк может быть диапазон исторических изысканий, и как такой междисциплинарный подход расширяет кругозор историка, создает новое видение исторического контекста и тем самым открывает возможность углубить и природу исторического объяснения, понимания сущности тех феноменов, на которые ныне историки все чаще обращают внимание. В отличие от западной историографии историки-марксисты пришли к иным выводам о предмете исторической науки. Основываясь на учение К. Маркса и Ф. Энгельса, они утверждали, что предметом истории является конкретно-историческая закономерность. История, с их точки зрения, исследует конкретные закономерности общественного развития, связанные с деятельностью людей, а также объективные предпосылки и результаты этой деятельности. Легко заметить, что в сравнении со своими западными коллегами историки-марксисты существенно обедняли возможности исторического познания, обращаясь лишь к объективному и закономерному в истории. Субъективный фактор и роль случайного в истории интересовали их лишь как отражение закономерных процессов общественного развития. Однако стоит отдать им и должное. В обозначенной области они сделали очень многое. Следует назвать имена таких ведущих советских ученых, как М.А. Барг, И.Д. Ковальченко, Б.Г. Могильницкий и др., без чьих исследований теоретическая копилка исторической науки была бы значительно менее полной. Таким образом, как мы видим, вопрос о предмете исторической науки стоит очень остро и обнаруживает возможности нахождения различных ответов на него. А, следовательно, от решения этого вопроса зависит и наше понимание исторической действительности, и отношение к возможностям и содержанию исторического познания. 22 Несомненным представляется только то, что история нужна для человеческого самопознания, ибо познание самого себя означает, вопервых, познание сущности человека вообще, во-вторых, познание типа человека, к которому вы принадлежите, и, в-третьих, познание того, чем являетесь именно вы и никто другой. Ценность истории поэтому заключается в том, что благодаря ей мы узнаем, что человек сделал, и тем самым - что он собой представляет. §2. Становление и развитие исторических субдисциплин Расширение проблематики исторических исследований привело к значительному расширению источниковой основы исторической науки, вовлечению в научный оборот новых видов и типов исторических источников. Все это заставляло исследователей обращать внимание на «ненамеренные свидетельства» исторических источников, искать новые методы повышения информационной отдачи уже введенного в оборот исторического материала. Результатом этого стало развитие различных методов синтезного анализа исторического материала. Позитивным моментом расширительного подхода к истории, безусловно, является расширение горизонта исторического познания. Наше время, вследствие этого, стало временем бурного развития исторических субдисциплин, которые обращают внимание на новые стороны человеческой жизнедеятельности - история семьи, история женщин, экологическая история и т.д. «Подумать только - у нас нет истории Любви! Нет истории Смерти. Нет ни истории Жалости, ни истории Жестокости. Нет истории Радости», - писал чуть более 50-ти лет тому назад Люсьен Февр. Прошли годы, и появилась и история любви, и история сексуальности, и история милосердия, и история смерти, и мн. др. Наиболее 23 плодотворным и перспективным подходом в этом направлении стала психоистория. 2.1. Психоистория Исторической субдисциплиной, оказавшей значительное влияние на развитие исторической науки в XX столетии, стала психоистория. Она появилась в 50-е годы в США благодаря исследованиям Э. Эриксона, создавшего биографии М. Лютера, З. Фрейда, А. Гитлера, М. Ганди, а также книге Ф. Арьеса о ребенке в феодальной Европе. С этих пор стали выходить журналы по психоистории. Героями психоистории стали многие исторические личности. Особенно исторической большую роль субдисциплины в складывании сыграл психоистории разработанный как Фрейдом психоанализ, примененный к изучению истории. Это есть интеграционное направление, в котором психоанализ сочетается с другими методами исторических исследований. Заслуга Фрейда заключается в том, что он доказал трехчастное деление человеческой психики, открыв в ней, наряду с сознанием, предсознательное (латентное) и бессознательное. Таким образом, появилась возможность истолкования истории не только рациональными факторами. Фрейд первым начал изучение сферы бессознательного. Суть психоанализа заключается в утверждении, что поведение человека, а значит, исторической личности, предопределяется всякого рода социальными травмами, которые не исчезают бесследно, а жестко определяют всю дальнейшую жизнь человека. Фрейд полагал, что бессознательное сохраняет опыт детских травм и переживаний, которые определяют эмоциональную реакцию индивидов на окружающий мир во взрослом возрасте. Как практикующий психолог, Фрейд в каждом случае 24 имел дело с конкретной личностью, к тому же - с человеком XX в., и потому автоматически переносить его выводы на анализ прошлых столетий нельзя. Однако, уже последователи Фрейда существенно модернизировали психоанализ, дав в руки ученых-историков более действенные инструменты. Речь идет, прежде всего, о таких исследователях, как К.-Г. Юнг и Э. Фромм и другие. Первый из них разработал учение о «коллективном бессознательном», выделив в нем определенные архетипы. Под ними он подразумевал систему психических установок и реакций, которые незаметно определяют жизнь человека. В них запечатлевается опыт жизни всего человеческого рода. Хотя, как подчеркивал Юнг, архетипы коллективного бессознательного - это уровень общего, а не частного, проявляются они всегда через индивидуальную психику. Что касается Фромма, то его заслуги выглядят не менее внушительно. В отличие от Фрейда, он сумел доказать, что человеческая психика, помимо врожденных инстинктов, формируется и конкретно-исторически, под влиянием тех обстоятельств и условий окружающей среды, которые сопровождают всю человеческую жизнь. Это дало возможность строить познавательные модели складывания специфических социально- психологических типов различных человеческих сообществ, этносов и т.п. Существенным вкладом Фромма в развитие психоанализа стало его учение о человеческой деструктивности. Он обратил внимание на истоки и процесс формирования данного феномена социальной психологии, отметив две основные разновидности человеческой деструктивности злокачественную и доброкачественную агрессию. Последняя из них связана с необходимостью защиты человеком своих витальных интересов, в то время как при злокачественной агрессии такая потребность отсутствует. 25 Взятые вместе наработки Фромма и Юнга и других психоаналитиков значительно расширили познавательные возможности историка, особенно когда он обращается к отдаленным векам, изучает действия больших людских сообществ в прошлом. Еще одной психоаналитической вариацией стала психогенетическая теория Л. Де Моза. Ученый полагал, что в истории существовало несколько типов отношений между родителями и детьми: инфантицидный (детоубийственный) - античность до IV в. н.э.; оставляющий - IV-XIII вв.; амбивалентный - XIV-XVII вв.; навязчивый - XVIII в.; социализующий XIX-XX вв.; помогающий - конец XX в. С течением времени отношение к ребенку улучшается, а потому совершенствуется и общество. Изменение отношений между взрослыми и детьми - главные двигатели прогресса цивилизации. Поэтому эволюция этих отношений определяла эволюцию всех общественных отношений вообще. Разговор о психоистории, однако, будет неполным, если не упомянуть имена двух выдающихся французских социальных психологов - Г. Лебона и Г. Тарда. Они известны как основоположники «психологии толпы», что также представляется важным для историка-исследователя. Лебон разработал так называемую «теорию заражения». Изучая феномен толпы, ученый пришел к выводу, что с людьми, когда они становятся частью толпы, происходят драматические перемены. Они превращаются в жестоких, обезумевших зверей, способных на поступки, не мыслимые для них вне толпы. Лебон называл три главных причины данной метаморфозы: 1) чувство анонимности, которое возникает в толпе; в результате человек ощущает безнаказанность, отсутствие ответственности за свои поступки; 2) феномен заражения, когда каждое чувство и действие, возникающие в толпе, словно вирус заражают окружающих; 26 3) в толпе люди становятся легко внушаемыми (суггестивными). Они принимают на веру и послушно исполняют указания фанатичных лидеров (суггесторов). К тому же, как показал Лебон, толпа является самой стойкой хранительницей традиций. Идеи Лебона были развиты австрийским исследователем Р. Вельдером, который, вслед за своими предшественниками (Лебон, Фромм), обратился к изучению проблемы человеческой агрессии как подсознательного феномена. Согласно тардовской «теории подражания», повторяемость явлений это мировой закон, существующий и в космическом, и в биологическом, и в социальном мире. Следовательно, подражание играет огромную роль в общественной жизни, к нему сводится всякое социальное явление. Более того, само общество дано только там, где существует подражание. В целом заметим, что развитие идей и методов психоистории оказало существенное влияние на мировую историческую науку XX столетия. Явные следы психоистории можно обнаружить и в современных исторических исследованиях. Сегодня для историков очевидны и значимость, и ограниченность возможностей психоанализа для их дисциплины. В целом же расцвет психоистории оказался непродолжительным. Задача синтеза истории и психологии хотя и имеет несомненный смысл, но все еще остается делом будущего. Одна из причин этого - разнообразие конкурирующих подходов: фрейдистский, неофрейдистский, юнгианский и т.д. С конца 60-х годов в историографии начинается мощное движение за изучение истории масс, простецов. На этом фоне историка интересует уже не личность, например, Гитлера, а подверженность немецкого народа его политическому стилю руководства страной. Поэтому в последние десятилетия психологизм более ощутимо присутствовал в исторической 27 науке не в качестве психоистории, а в виде такого направления, как история ментальности. 2.2. История ментальности История ментальности в последнее время стала одним из наиболее плодотворных и перспективных научных направлений. Жизнь этому понятию дала книга Л. Леви-Брюля «Первобытное мышление», в которой ученый утверждал, что «ментальность - это понятие, альтернативное понятию психики как обобщению лабораторно-эмпирических действий с человеком». Изучение истории ментальности в науке обычно связывают с так называемой «школой «Анналов» - историографическим направлением, сложившимся еще в 20-30-е годы XX столетия, вокруг одноименного журнала, благодаря стараниям М. Блока и Л. Февра - историков первого поколения анналистов. По мнению одного из представителей этой школы французского историка Р. Мандру, ментальность - это мировидение. Однако это есть наиболее упрощенное понимание названной научной дефиниции. Определение Ж. Ле Гоффа выглядит уже посложнее. Он писал, что «ментальность - это безличное содержание мысли». Ж. Дюби выразился еще более образно: «ментальность - это механизмы духа, действующие на разных уровнях определенного культурного ансамбля». История ментальности, как отмечалось, особенно активно изучается во Франции, главным образом применительно к средневековью (М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель, Э. Ле Руа Ладюри и др.). Изучают ее и у нас, и особенно интенсивно также медиевисты - А.Я. Гуревич, Л.М. Баткин, И.Ю. Николаева, В.М. Мучник, А.В. Гордон и др. Например, по классическому определению А.Я. Гуревича, ментальность - это духовная оснастка людей средневековья. 28 Представляется более точным, отрешаясь художественных формулировок, определить от образных и ментальность не как сам процесс мышления, а скорее как стиль мышления людей какой-либо эпохи, группы и т.д., выраженный в интуитивных бессознательных образах, архаичных по происхождению. В основе ментальности лежит культурный архетип. Однако, приверженцы этого метода, как правило, стараются избегать жестких формулировок в отношении понятия «ментальность». Некоторые историки, например, Ле Гофф или Жак Ревель, усматривают в такой размытости понятия не только его уязвимость, но и определенное преимущество в силу его методологической пластичности, открывающей для историка новые возможности познания. В таком контексте, по справедливому выражению М. Вовеля, история ментальности - это изучение опосредований и диалектического отношения между объективными условиями жизни людей и способом, которым они их понимают. История ментальности связана с эмоциональным, инстинктивным и имплицитным областями мышления, которые обычно не находят непосредственного выражения. Однако не стоит ставить знак равенства между понятиями «ментальность» и «менталитет». Хотя они близки, но все же не тождественны. Суммируя имеющиеся в науке определения, можно сказать, что менталитет - это умонастроения людей, широкий круг их представлений, связанный с традициями, нравами, обычаями, которые находятся ниже уровня идеологии. Менталитет включает в себя представления о человеке, его месте в природе и обществе, его понимание природы. При этом все эти представления не подвергнуты логической систематизации. Они связаны не столько с сознанием, сколько с подсознанием. Менталитет регулирует не мышление, а поведение человека. 29 В настоящее время существует два направления в изучении истории ментальности, отличия между которыми заключаются в разности исходных принципов. Для первого направления, которое продолжает традицию Блока и Февра, обращение к проблеме ментальности представляет собой метод изучения общественных и цивилизационных структур, исторического процесса в целом. В данном случае изучение ментальностей выступает как метод исторического синтеза. Другое направление сосредоточилось на изучении собственно ментальностей конкретной эпохи, конкретного времени. В русле этого направления исследуются представления людей о жизни и смерти, отношение к браку и т.п. Здесь подход историка во многом смыкается с методами, распространенными в этнологии и социальной психологии. Таким образом, благодаря истории ментальности, в историческую науку входит новый, ранее неизведанный пласт, связанный с умонастроениями людей. Это очень важно для понимания историчности человека, ибо человек каждой эпохи жил и чувствовал соответственно своей эпохе. Однако, излишняя «ментальная эйфория» в исторической науке все же неуместна. Гораздо разумнее было бы прислушаться к мнению тех ученых, которые, наряду с достоинствами и преимуществами метода ментального изучения истории, отмечают и его ограниченность. Неслучайно, что новые перспективные направления исследований в настоящее время разрабатываются уже не столько в русле истории ментальности, сколько в русле исторической антропологии, которая, сохранив главный фокус исследования - человека, все-таки позволяет историку более свободно обращаться с историческим материалом, провоцируя новые вопросы и ответы на них. 2.3. Историческая антропология. 30 Сфера интересов исторической антропологии - новая территория, сравнительно недавно аннексированная Историческая антропология как исторической самостоятельное наукой. направление складывалась в борьбе с концепцией структурной истории, которая ставила своей целью разъяснение социальной действительности методом реконструкции объективных процессов и структур. По мере того, как структурная история приближалась к своему идеалу, она становилась историей без человека. В противоположность ей, в центр интересов исторической исторический человек обусловленными с антропологии его культурой. помещен опытом По и конкретный образом поведения, ряда историков, мнению антропологический анализ как раз и может объяснить связь между объективной структурой и субъективной практикой. Реконструкция истории как истории человеческой деятельности с неизбежностью требует ориентации на изучение не отдельного человека, а его связей с социальными, политическими и культурными процессами в обществе. На передний план исследования выдвигается человек в его единстве с окружающим миром, что потребовало не только новых теоретических подходов к изучению человеческого фактора в истории, но и, соответственно, новых методов исследования. Историческая антропология уже не может довольствоваться классическим разделением истории на политическую, экономическую или культурную. Она намерена превратиться, по замыслу ее создателей, в точку синтеза различных аспектов истории и в силу этого не просто описать отдельные события человеческой истории, но и объяснить их логику. Отсюда интерес к жизни «маленьких людей» и к истории повседневности, изучающей микроисторические процессы, а также 31 внимание к тем документам, которые раньше казались малозначительными. Оформление многообразных исторической антропологии междисциплинарных происходит контактов, на фоне характеризующих современную систему наук в целом. Здесь можно выделить три взаимосвязанные между собой тенденции. В первую очередь, это сближение теоретико-методологических арсеналов истории и социологии как «систематической» науки, т.е. теории общества в целом. Характерная для 60-70-х годов ориентация на сближение этих дисциплин направлялась на поиски «номотетически ориентированной исторической науки» и «идиографически исполненной социологии». В этих условиях исторической антропологии отводилась посредническая роль между «понимающими» и «объясняющими» науками, между описанием и обобщением, между индивидуализацией и генерализацией. Во-вторых, историческая антропология отразила в себе тенденцию к интеграции частных наук, изучающих человека, культуру и общество (биология, науки о жизни и поведении, экономика, политология и т.д.). Таким образом, речь идет об историзации и социологизации антропологии и об антропологизации истории и других общественных наук. И, наконец, историческая антропология отразила в себе тенденции, характерные для наук о человеке. Это - уже упомянутая тенденция ее социологизации, а, кроме того, стремление к использованию методов квантификации, как пути приближения наук о человеке к «строгим» наукам о природе и обществе. В то же время историческая антропология не должна быть результатом простого смешения различных дисциплин. Ее исследовательская перспектива - это изучение центрального вопроса человековедения и обществоведения - вопроса о взаимозависимости человека и обстоятельств, в которых он действует. 32 На протяжении 60-70-х годов в полемике об исторической антропологии преобладали общетеоретические постановки вопросов. В ходе нее были представлены различные позиции по вопросу об определении исторической антропологии, ее содержания и методов. Основные положения наиболее гибкой и открытой ее характеристики можно свести к следующему: главное отличие исторической антропологии от других исторических дисциплин, изучающих человека (таких, как историческая демография и т.п.), видится в ее более общем по сравнению с ними характере. Если они понимаются, как описательные, то историческая антропология должна брать на себя задачи объяснения антропологических аспектов истории. По словам немецкого ученого О. Кёлера, она трактует «маленького» человека, как «фактор, формирующий историю», поскольку именно многообразие форм овладения людьми окружающим их миром определяет многообразие форм общества. Следовательно, историческая антропология ставится ее представителями не в один ряд с другими науками о человеке, культуре и обществе, а над ними. Они не приравнивают историческую антропологию ни к этнологии, ни к истории поведения или к истории духа. Именно эти науки в своей совокупности пролагают путь к исторической антропологии, создают тот багаж знаний о человеке и обществе, который она намерена перерабатывать. Поэтому историческая антропология мыслится, как попытка подняться на новую ступень исторического познания, где изучение различных процессов и событий в истории неотделимо от анализа их движущих сил, где политические, социальные и культурные структуры рассматриваются как объективации человеческих мыслей и поступков. Целью познания исторической антропологии, таким образом, провозглашается изучение исторически обусловленного и изменяющегося человеческого поведения в его индивидуальных и коллективных формах, 33 которое должно анализироваться сквозь призму взаимоотношений индивида и общества. В результате, историческая антропология, выдвигающая на первый план проблемы механизма развития культуры, пытается ответить на вопрос о том, каким образом культура передается во времени (от поколения к поколению), как осуществляется процесс взаимодействия культур, каково содержание этого взаимодействия и куда направлен его вектор. 2.4. Клиометрия Направление исследований, связанное с применением количественных и формальных методов, или, как его иногда называют, клиометрия, зарождается на Западе и в СССР в 50-е - начале 60-х годов XX века. Причины этого были связаны, в частности, с огромной ролью, которую играла математизация смежных общественных и гуманитарных дисциплин - социологии, лингвистики, психологии, а также с использованием компьютера. Крупнейшими представителями данного направления в историографии являются историки Дж. Холл, Т. Парсонс, И.Д. Ковальченко и др. Можно считать, что клиометрия к настоящему времени прошла три этапа в своем развитии. 1) конец 50-х - середина 60-х гг.; 2) 2-я половина 60-х - середина 70-х гг.; 3) 2-я половина 70-х - до нашего времени. Сам факт распространения количественных методов свидетельствовал о внимании не только к событийной истории, прежде всего к политической, что было характерно для исторической науки конца XIXначала XX вв., но и о внимании к историческим ситуациям, явлениям, отношениям и процессам. Иначе говоря, обществоведческий аспект исторической науки. 34 акцентировался Первый этап характеризовался односторонней разработкой проблем количественной истории, вне ее связи с изучением индивидуальных факторов и личностных проявлений. Характерно, что применению количественных методов в истории не предшествовал детальный и глубокий методологический анализ, т.е. анализ их возможностей, границ и познавательного значения. Считалось, что более адекватная репрезентация может быть достигнута в результате приведения таблиц, баз и банков данных и т.д. Клиометрия противопоставлялась традиционной истории, связанной с использованием качественных методов и нарратива. Второй период развития количественной истории был отмечен всплеском интереса к теоретическим проблемам. Особое место заняли сравнительные исследования. Большое значение придавалось анализу степени репрезентативности изучаемых совокупностей. Исторические теории, по мнению американского историка У. Эйделота, служили объяснению «сходных признаков и отношений, ранее не объясненных». Историки, широко использующие количественные методы, зачастую подчеркивают недостаточность исторического нарратива. Третий период характеризуется дальнейшей разработкой теоретических, гносеологических и методологических предпосылок, составляющих основу развития клиометрии. В этот период в центре внимания находятся такие проблемы, как соотношение исторического и физического времени, взаимосвязь сознательной деятельности людей и социальных процессов и отношений, т.е. исторических ситуаций. Иначе говоря, возникают и реализуются идеи цельного комплексного подхода к историческому знанию. Безусловно, клиометрия, означавшая стремление создать новую науку, основанную на применении математических методов и электронновычислительной техники, принесла ряд позитивных результатов. Это та сфера, в которой нет идеологических и национальных различий. Благодаря 35 клиометрии в научный оборот были введены новые исторические источники, уточнены некоторые понятия, стало возможным решение некоторых задач (установление авторства тех, или иных сочинений и т.д.) Вместе с тем, американский опыт показывает, что попытки опираться только на количественные методы не могут привести к существенно новым позитивным результатам. Например, так случилось с американскими историками Р. Фогелем и С. Энгерманом, которые в своей монографии «Время на кресте» доказывали, что плантационное рабство в США не препятствовало развитию экономики страны, что едва ли можно считать взвешенным и обоснованным выводом. Опасность математизированной истории заключается и в том, что таким образом теряется человек, для него в истории не остается места. Нет места и нормальному литературному языку. К тому же клиометрия привела к превращению исторической науки в удел избранных, которая становится непонятной не только для непосвященных, но и для тех историков, которые не владеют математическими знаниями. Подводя итоги, следует заметить, что исторические субдисциплины, безусловно, имеют право на существование. Но когда они понимаются, как основа основ исторического исследования, то начинают сказываться их отрицательные стороны. История становится слишком математизированной или психологизированной, что отражается на качестве научных изысканий. Динамизм, который характеризует развитие современной исторической мысли, ведет к тому, что ни одна из существующих попыток объяснения истории с позиций клиометрии или, например, психоистории не утверждается в качестве господствующей. Неслучайно, американский историк Стоун, анализируя искания западной теоретической мысли в области истории, подвергает их решительной критике и выдвигает лозунг «возвращения к нарративу». 36 III. СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ §1. Понятие методологии истории и ее терминологический аппарат Слово «метод», как известно, по-гречески означает «путь». Анализ путей постижения исторической истины занимает важное место в нашей науке. И чем более зрелой она является, тем более значительное место в ней занимает методологическая проблематика. Говоря о методологии истории, мы имеем в виду не оторванную от конкретной, живой истории историософию, а глубокие размышления о специальных средствах и приемах познания исторического прошлого. Отказ в отечественной историографии от догматической и консервативной марксистско-ленинской ориентации исторической науки, начавшийся с середины 80-х годов, показал необходимость поиска особой исторической теории, которая была бы опосредующим, связующим звеном между общей социологической теорией и реальной исторической действительностью. Задача методологии истории - обосновать такую теорию и ее понятийный аппарат. Весьма распространенным представлением в научной литературе является отождествление методологии истории с методами изучения истории. Но это будет не полное определение, т.к. изучаются не только методы. Не может быть неких нейтральных методов по отношению к предмету, который они изучают. Более верным и полным будет определить ее следующим образом: Методология истории - это наука о природе, т.е. принципах, категориях и методах исторического познания. Необходимо также учитывать, что методология истории - это дисциплина мировоззренческая, т.к. она имеет дело с понятиями, которые носят по 37 сути своей мировоззренческий характер, т.е. с основными понятиями исторической науки. Принципы исторического познания - это исходные положения науки, определяющие, принятые в ней, коренные подходы к явлениям (например, принцип партийности, принцип историзма). Категории исторического познания - это понятия, отражающие наиболее общие связи реального мира (например, историческая закономерность, причинность, необходимость). Методы исторического познания - пути и способы достижения научного результата (например, компаративный, структурный). Все эти понятия не являются чем-то раз и навсегда данным. Они развиваются и совершенствуются с развитием науки и общества. Методология истории - это та сфера, в которой лежит связь истории с другими науками, особенно с философией, т.к. основные понятия истории в силу своего всеобщего характера носят философский смысл. Однако очень часто историкам свойственно недостаточно внимательное и уважительное отношение к методологическим проблемам исторического познания. Работая над научной проблемой, ученый зачастую приходит к выводу не известным ему самому путем, а потом уже задним числом придумывает метод, которым он, якобы, пользовался. Пренебрежение сквозит, например, в словах видного советского историка Б.А. Романова: «Заниматься методологией, - говорил он, - то же, что доить козла». Сказано, безусловно, остро и ядовито, но несправедливо, ибо все крупные недостатки исторической науки лежат на совести именно методологии истории. Историк - дитя своего времени, и его труд не может не нести на себе отпечатка эпохи. Понимание прошлого, в конечном счете, определяется исторической ситуацией, в которой историк творит. Меняется перспектива, смещается точка отсчета, и история приобретает иной облик, 38 получает новую оценку. Это переосмысление в той или иной степени затрагивает весь исторический процесс, но особенно важно то, что изменяется методология исторического познания, а, следовательно, обновляется идейно-теоретический арсенал исторической науки. Новые методологические ориентиры смещают самые интересы историков, ставят ученых перед новыми проблемами, меняют ракурс рассмотрения старых проблем. Поэтому при изучении методологии истории важно понять, что исследования без методологии не бывает. Методология определенным образом проявляется на всех этапах исследования - от постановки проблемы до верификации результата исследования. Один из наиболее простых и очевидных способов реализации неявного теоретического знания в конкретном историческом исследовании - это использование того или иного понятийного аппарата. Поэтому ведущая задача методологии истории заключается в изучении основных понятий исторической науки, ибо степень зрелости науки заключается в степени зрелости ее понятийного аппарата. §2. Историческое объяснение как метод научного познания В обыденной жизни мы, как известно, очень часто употребляем слово «объяснение». Так, мы объясняем другим, а порой и самим себе, почему мы поступили именно так, а не иначе в той или другой ситуации. Такого рода объяснения, как правило, заключаются в выяснении причины, мотива наших поступков. Бывает и так, что за объяснение выдается простое описание. Например, в ответ на вопрос «как пройти к тому или иному месту» - в качестве объяснения мы получаем простое описание маршрута. Историк часто пользуется обыденным языком, прибегает к описанию исторической 39 реальности - источников, событий, исторических персонажей. В ходе этого описания он нередко прибегает и к такого рода объяснениям, которыми мы пользуемся в повседневной жизни. В этом случае видно, как историческое описание тесно переплетается с собственно объяснением, как в нем уже просматриваются причинноследственные связи и зависимости, закономерности происходивших событий, процессов. Несмотря на ряд трудностей, связанных со спецификой познания истории, в исторических исследованиях вычленяется научное историческое объяснение. Объективной основой объяснения вообще и в исторической науке в частности является реальная связь и обусловленность явлений материального мира, их подчиненность определенным закономерностям. Обращаясь к историческим фактам, исследователь описывает, оценивает и объясняет их в ходе исторической реконструкции, опираясь на результаты наук, изучающих общественно-исторические закономерности. Выявление причинной зависимости событий ведет к раскрытию их сущности. Следовательно, объяснение - это раскрытие сущности изучаемого объекта, осуществляющееся посредством постижения закона, которому подчиняется данный объект, либо путем установления связей и отношений, определяющих его существенный черты. Из такого широкого определения понятия «научное объяснение» явствует, что объяснение в качестве своей непременной составляющей предполагает описание объекта одновременно с анализом его в контексте его связей, отношений и зависимостей. Наиболее развитая форма научного объяснения - объяснение на основе теоретических законов, связанное с осмыслением объясняемого объекта в системе теоретического знания. Современные историческое западные объяснение ученые стремятся естественнонаучному. 40 противопоставить В рамках этого противопоставления сторонники так называемой концепции «сочувствующего понимания» утверждают, что для объяснения поступков людей, с чем в первую очередь и имеют дело науки об обществе, требуется некоторый другой вид объяснения, нежели в естественных науках. Выразителем этой концепции является, в частности, канадский философ У. Дрей. Согласно Дрею собственно историческими являются так называемые рациональные объяснения, когда тот или иной поступок обосновывается указанием его мотивов, а единственно возможным методом в историческом исследовании объявляется метод «сопереживания», «сочувствующего понимания». К мотивам Дрей относит цели, жизненный опыт, систему убеждений личности. Дрей усматривает причинную связь явлений лишь в неорганической природе, в сфере же человеческих отношений действия людей обусловлены, по его мнению, разумом и свободным решением личности. Любое независимое или свободное решение личности обусловлено, тем не менее, объективной логикой развития всей предшествующей жизни общества, его традициями, обычаями, юридическими, нравственными и культурными нормами. Во всем этом закреплены основные формы деятельности человеческого общества. Мы, однако, не можем утверждать, что из этого следует полная тождественность объяснений в истории и естествознании. Прежде всего, попытаемся выяснить ту роль, которую играют в исторических объяснениях субъективные факторы, поскольку они неявно присутствуют в предпосылках любого объяснения исторического события, процесса, что вытекает из самого понимания предмета истории: «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История - не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека». 41 Начнем с того, что историк, какую бы эпоху, период, страну он ни исследовал, все равно обращается к тем мотивам и целям, которые определяли поступки людей. Объяснение, в предпосылках которого имеется указание на мотивы и цели, определяющие действия людей, называется мотивировочно-целевым, или телеологическим, т.е. целенаправленным, отвечающим на вопрос, для чего, ради какой цели совершен тот или иной поступок, предпринято то или иное действие. Выделим основные виды телеологического объяснения в исторических исследованиях: мотивационное, интерпретационное и ситуационное, различающиеся по характеру основания, базиса объяснения. Основание мотивационного объяснения указывает на социальнопсихологические условия рассматриваемой эпохи, индивидуальные особенности действующей исторической личности. Основание интерпретационного объяснения включает свидетельство письменного источника, зафиксировавшего определенное объяснение мотивов и целей, данное его участником или свидетелем. Основание ситуационного объяснения указывает на намерения, побуждения и действия тех социальных классов, групп или слоев, которые предопределили мотивы и цели действий конкретного исторического персонажа. Добавим, что в практике исторического исследования все основные виды телеологического объяснения - мотивационное, интерпретационное и ситуационное - тесно взаимосвязаны, и можно говорить лишь об условном их выделении. Отметим также, разновидностью что телеологическое объяснение структурно-функционального. является Структурно- функциональное объяснение состоит в выявлении структуры и функции того или иного исторического события, явления, Понятия структуры и функции неразрывно связаны. Говоря о функции, стремятся выделить те 42 основные элементы, которые ее осуществляют; говоря же об элементах системы, стремятся выявить их функциональные характеристики. К такого рода объяснениям историк прибегает, стремясь выявить сущность, скажем, системы государственного управления той или иной страны или, например, «опричнины», введенной Иваном Грозным, как системы с ее элементами - опричной боярской думой, приказами, опричным войском и т.д. Однако в зависимости от задач исследования основное внимание сосредоточивается на том или ином аспекте. Иногда в исторических исследованиях различают два самостоятельных способа объяснения: структурный и функциональный. Раскрытие внутренних, генетических причин, обусловивших возникновение исторических событий, особенно важно для исторического исследования. Причинное объяснение принимает в этом случае форму генетического. Задача генетических объяснений состоит в том, чтобы установить последовательность главных событий, посредством которых некая ранняя система трансформировалась в более позднюю. Генетические объяснения даются историком в основном при анализе естественноисторических явлений и процессов, вопросов о происхождении, строении (или структуре) и функциях (или основном значении, основной роли), этих явлений и процессов в ходе общественного развития. Генетический тип объяснения в исторических исследованиях носит в основном теоретический характер, в его основе лежат общие теоретические принципы, однако и эмпирически-индуктивные приемы анализа сохраняют здесь свое значение. Исследователь мысленно строит теоретическую схему объяснения, затем наполняет ее конкретным эмпирическим содержанием, и первое не должно противоречить второму. 43 Кроме перечисленных, в исторических исследованиях встречаются также модельное объяснение (объяснение по аналогии) и объяснение посредством системы законов. Модельное историческое объяснение заключается в выявлении причинно-следственных связей исторического события, явления и т.п. путем построения аналогии. Объяснение через систему законов состоит в «подведении» того или иного исторического события, процесса под систему законов, изучаемых различными науками, которые влияют на ход общественного развития и в своей совокупности объясняют их возникновение. Научные объяснения являются теоретическими построениями, необходимыми для выявления основных элементов этого познавательного приема. В исторических же исследованиях мы чаще всего сталкиваемся с таким объяснением, в котором теоретические предпосылки, исторические тенденции в явном, а чаще в неявном виде используются в процессе рассуждения. При написании истории они нередко опускаются как достаточно очевидные. Направленность изложения как бы «теряется» во множестве частных деталей, конкретных случаев, событий, явлений, которые в своей совокупности характеризуют тот или иной период исторического развития общества. Основания, на которых строится историческое объяснение, не формулируются в виде строгих положений (как, например, в математике или физике), а излагаются обыденным или, скорее, литературным языком. И получается так, что порой историческое исследование воспринимается как роман. Объяснение в исторических исследованиях таких событий, как народные движения, гражданские войны, т.е. в предпосылках которых имеются факторы недовольства народных масс существующим положением и их стремление изменить его, строится обычно следующим 44 образом: объяснение начинается с указания стремлений, чаяний, желаний различных классов или социальных групп. Субъективный же фактор в этом случае проявляется как совокупность индивидуальных стремлений, целей, мотивов, является выражением воли большинства, обусловленной влиянием идеологии или умонастроений того времени. В случае же когда дается «чисто» телеологическое объяснение, т.е. объясняется поступок отдельного исторического персонажа, такое объяснение, безусловно, будет менее полным. Однако историки часто прибегают и к таким объяснениям. Особенно часто такого рода объяснения встречаются при написании биографии исторических личностей. Биография такой личности раскрывает связь, взаимодействие человека и эпохи. Историк анализирует и внутренний мир такого индивида, его мотивы и цели, воссоздает логику (или алогичность) мыслей и чувств своего героя, поступки которого были социально значимы, оставили след в истории. Такой, по-своему яркой личностью в русской истории был, например, Иван Грозный, воплотивший в своей жестокости и нравственное состояние общества своего времени. «Биографии - всегда сгусток истории, конкретизация общественных процессов времени в судьбе человека», - отмечал историк Г.С. Кнабе. Объясняя поступок исторической личности, исследователь обязан включить в основание объяснения предпосылки, характеризующие эпоху, нормативные предписания и другие необходимые условия, поддающиеся эмпирической проверке. Однако именно такие объяснения носят наиболее вероятностный, неполный характер, поскольку человек как бы «соткан» из противоречий и далеко не всегда понимает даже собственные чувства и побуждения к действию. Духовный мир индивида, обусловленный в конечном счете окружающей действительностью, нередко так изменяется под влиянием обстоятельств, что подчас даже способен со временем превратиться в свою 45 противоположность. Окружающая действительность, формируя личность, во-первых, способствует возникновению тех или иных чувств и побуждений к действию, поступку, во-вторых, способствует или препятствует их реализации, иначе говоря, предопределяет их результаты. Таким образом, телеологическое объяснение имеет самостоятельное значение в исторических исследованиях, однако оно является и важным аспектом, составной частью сложного причинного или генетического объяснения, а также присутствует в качестве неявной предпосылки в структурных, функциональных и других тинах исторического объяснения. Говоря об отдельных типах объяснения в истории, необходимо подчеркнуть их взаимосвязь, тесное единство. Например, генетическое объяснение тесно связано с причинным, однако и они могут дать лишь одностороннее знание об историческом феномене, которое может быть дополнено знанием его структурных и функциональных характеристик. Объяснение посредством системы законов является наиболее адекватным для исторического исследования и предполагает все другие типы объяснения. Наконец, хочется особо подчеркнуть роль субъективного фактора, который, безусловно, имеет хотя и не абсолютное, но весьма существенное значение при объяснении исторических явлений, событий. Вряд ли возможно отождествить историческое объяснение с каким-либо конкретным типом научного объяснения: это сложное сочетание различных типов объяснения и различных приемов его построения. Объективные закономерности развития человеческого общества, складывающиеся в результате сложного взаимодействия различных сторон исторической действительности - экономики, социальных структур и отношений, психологии, идеологии и т.д., не могут быть непосредственно сведены к действию законов, изучаемых обществоведческими науками, в том числе и историей. И одновременно 46 эти последние всегда имеют также особое содержание, свою «специфическую логику». Необходимо учитывать также и то, что естественные природные условия (географическое положение, природные ресурсы, климат и т.д.) также оказывают довольно сильное влияние на развитие производства и другие стороны общественной жизни. Но и весьма далекие от производства факторы в определенной, иногда даже очень немалой степени могут оказывать влияние на общественноисторическое развитие. Однако необходимо подчеркнуть, что различные факторы действуют на процесс общественно-исторического развития не равноценно (иначе мы пришли бы к утверждению банальной истины, что все со всем связано, и все на все влияет). Действие всей совокупности факторов, оказывающих влияние на общественно-историческое развитие, обусловлено предшествующим развитием данного общества. Исторические феномены весьма многоплановы как по своему генезису, так и по разнообразию влияющих на них факторов, поэтому невозможно полностью не только объяснить, но и описать любое событие, явление, процесс даже современной действительности, а тем более прошлого. §3. Становление и развитие немарксистской методологии истории Методология истории как самостоятельная научная дисциплина, пограничная между философией и историей, складывается на рубеже XIXXX вв. Особенно интенсивно в то время методологические проблемы изучались в Германии, где сложились две научные школы. Ведущими представителями Баденской школы были немецкий философ и историк философии В. Виндельбанд (1848-1915) и немецкий философ Г. Риккерт (1863-1936). Баденская школа основывалась на общих философских принципах неокантианства, согласно которым понять 47 различие между природой и историей можно только с субъективной стороны. Именно в этом смысле Виндельбанд утверждал, что естествознание и история - две разные области знания, располагающие своими собственными методами. Задача естествознания - формулировка общих законов; задача истории - описание индивидуальных фактов. Говоря о двух типах научного знания, Виндельбанд дал им несколько напыщенные названия: - номотетические науки - это науки о природе, науки генерализующие, обобщающие; - идиографические науки - это науки о духе (история), они являются индивидуализирующими, задача их заключается в описании тех, или иных явлений истории, которые представляют собой исключение в своем роде, которые нельзя подвести под рамки типовых. Иначе говоря, речь идет об индивидуально-неповторимых явлениях истории. Анализируя взаимоотношения между естествознанием и историей, Виндельбанд, по сути дела, выдвинул требование: пусть историки делают свою работу собственными методами, без вмешательства со стороны. Это был своего рода сепаратизм, движение историков от цивилизации, порабощенной естественными науками. Теория Риккерта была тесно связана с идеями Виндельбанда, но носила более последовательный характер. Он предложил заменить «науки о духе» термином «науки о культуре». Риккерт отмечал, что между номотетическими и идиографическими науками существует не одно, а два отличия: - различие между обобщающей и индивидуализирующей мыслью; - различие между оценочной и не оценочной мыслью. Объединяя эти два различия, ученый получал четыре типа наук: 1) не оценочная обобщающая, или чистая естественная наука; 48 2) не оценочные не обобщающие, или квазиисторические науки о природе (геология, эволюционная биология и т.д.); 3) оценочные обобщающие, или квазинаучные исторические дисциплины (социология, экономика, теоретическая юриспруденция и др.); 4) оценочная индивидуализирующая, или история в собственном смысле слова. Определенным недостатком неокантианства Баденской школы было то обстоятельство, что их идеи не могли быть последовательно проведены в жизнь, т.к. историк в любом случае, как отмечал в свое время и Р. Дж. Коллингвуд, должен обращаться к общим понятиям. Другой научной школой в Германии, занимавшейся проблемами методологии истории, была «Философия жизни». Ее крупнейший представитель - В. Дильтей (1833-1911), немецкий философ и историк культуры, натура, как отмечают, очень сложная и противоречивая. Он стал основоположником так называемого историцизма - течения, которое противостояло распространенному тогда позитивизму. В немецкоязычной литературе классификация по принципу деления на «науки о природе» и «науки о духе» приобрела особую популярность благодаря работам Дильтея. Находясь в целом на неокантианских позициях, Дильтей главным критерием различий между естественными и историческими науками считал способ рассмотрения и изучения материала. Главный способ естественных наук - это объяснение, в то время как история постигает свой материал с помощью понимания. Метод «объяснения», применимый в науках о природе, имеет дело с внешним опытом и связан с конструирующей деятельностью рассудка. Метод «понимания» как непосредственного постижения некоторой духовной целостности родственен интуитивному проникновению в жизнь. 49 Сущность понимания как метода вообще заключается в том, что оно направлено на личность, является результатом взаимодействия историка с этой личностью. Человек, по Дильтею, не имеет истории, но сам есть история, которая только и раскрывает, что он такое. В соответствии с этим подходом «науки о духе» являются историческими, поскольку дух постоянно развивается и изменяется. Понимание духа невозможно вне истории его развития. Особенность дильтеевского понимания - в тесном взаимодействии личности, как субъекта понимания, с широким общественно-историческим контекстом и его макро- и микроструктурами. Поэтому в сферу интересов Дильтея как исторической историка входит реальности, исследование соотношение различных единичного и проблем общего, рассмотрение интегрирующей роли исторической личности и т.д. Интерес к пониманию как методу исторического познания был присущ и другим немецким ученым, таким как Иоганн Густав Дройзен (18081884) и Вильгельм Гумбольдт (1767-1835). Но они рассматривали понимание и объяснение как взаимодействие взаимодополняющих друг друга методов, в то время как Дильтей их противопоставлял. Таким образом, основной вывод Дильтея можно свести к положению о том, что важнейшим средством исторического познания является вживание в изучаемый мир. Недостатки неокантианской методологии в значительной степени были преодолены благодаря трудам Макса Вебера, в которых неокантианство нашло продолжение. Вебер (1864-1920) был выдающимся западным (немецким) ученым, оставившим глубокий след в различных областях научных знаний. Его часто называют буржуазным Карлом Марксом. Вебер дополнил и углубил ряд положений в неокантианстве. В частности, он серьезно скорректировал методологические принципы Риккерта, который рассматривал ценности и их иерархию как нечто надисторическое. Вебер 50 был склонен трактовать ценность как установку той или иной исторической эпохи. Кроме того, Вебер полагал, что идиографические науки должны быть также свободны от оценочных суждений, как и науки естественные. Важнейшим методологическим инструментом Вебера является его учение об «идеальном типе», который сам ученый называл утопией. Суть этого понятия заключается в следующем: историк действительно изучает неповторимое, но чтобы это изучение было более эффективно и научно, он должен работать с какими-то общими понятиями, используя их в качестве инструмента для изучения уникально-неповторимого. Такими понятиями и оказываются «идеальные типы». Хотя, как отмечал ученый, «идеальный тип» - это мыслительная теоретическая конструкция, фактически он состоит из реальных черт действительности. Видно, что веберовский «идеальный тип» близок к идеальной модели, которой пользуется естествознание. Это подчеркивал и сам Вебер. «Идеальный тип» Вебера, таким образом, есть лишь средство, а не цель исторического познания. В результате, ученый существенно модернизировал неокантианское разделение наук на естественные и исторические, значительно усовершенствовал неокантианскую методологию. Становление методологии истории совпало по времени с началом кризиса исторической науки. Эта атмосфера не могла не отразиться на ряде методологических положений: отрицании теории прогресса, закономерного характера общественного развития. Происходит отказ от наиболее крупных достижений предшествующей исторической мысли. Если прежде историки не сомневались в научности истории, то теперь такие сомнения стали появляться. Все это послужило основой для развития исторического релятивизма, крупнейшими представителями которого стали К. Беккер и Ч. Бирд. Они 51 полагали, что все факты истории есть не что иное, как факты-символы, значение фактов им придают сами историки. Никакого объективного значения факты не имеют, следовательно, никакого объективного знания нет и быть не может вообще. Исторический релятивизм получил распространение, начиная с 20-х годов XX столетия, но подобные представления все же не восторжествовали окончательно. С 60-х гг. в методологии истории на Западе начинается новый этап, который характеризуется интенсивными поисками, связанными с отказом от крайностей исторического релятивизма. Историки разрабатывают принципы, позволяющие расширить наши представления о прошлом. Методология истории в этот период обращается к проблемам смысла истории, смысла существования самого человека. Ощущается напряженность поиска ответов на эти вопросы. Например, английский историк и методолог Э. Карр (1892-1982) подчеркивал: «История дает человеку надежду. В этом ее значение»; «Историк - часть истории», «продукт истории»; «Историк отражает общество, в котором он работает». В результате научных исканий в развитии западной методологии истории наметились определенные позитивные перемены. Течение в историографии, которое было связано с ревизией установившихся взглядов на историю, получило название постмодернизм. Оно провозгласило коренную «смену парадигм» и даже «новую революцию в исторической науке». Это направление возникло под влиянием лингвистики и литературоведения, а в области исторического знания оно явилось реакцией части интеллектуалов на марксизм и структурализм. Постмодернизм ставит перед собой цель освободить творческую индивидуальность от пут и ограничений всякого рода глобальных детерминизмов. Представители этого 52 направления поставили под сомнение привычное понимание исторической истины, а некоторые вообще отрицают саму возможность обсуждения подобного вопроса. Согласно их взглядам, историк столь же суверенно творит исторический текст, как создают его поэт или писатель. Текст историка, утверждают они, - это повествование, нарратив. Если сопоставить исторический процесс с деревом, то можно было бы сказать, что прежняя сциентистская историография всегда изучала его ствол, в то время как постмодернисты копаются в листьях, забыв не только о стволе, но и о ветвях. Иначе говоря, развитие постмодернизма ведет к утрате макроистории и к развитию огромного интереса к микроистории. В результате происходит дробление исторического знания, оно распадается на отдельные фрагменты, становится «казусным». Однако, исследования лучших представителей постмодернистской историографии (Д. Фишер, Р. Дарнтон, М. Постер, Н. Дэвис) позволяют преодолевать названную проблему, обеспечивая движение к постижению исторической истины от частного к общему. Не случайно, что решение подобной задачи становится невозможным без обращения к широкому спектру обществоведческих дисциплин, их моделям и наработкам. Главным направлением в методологии истории сегодня становится стремление антропологизировать историю, в связи с чем намечается процесс преодоления крайностей, сближения наук, индивидуализации и генерализации, понимания и объяснения и т.д. §4. Развитие методологии истории в отечественной историографии На рубеже XIX-XX вв. в области изучения проблем методологии истории интенсивно работали и русские историки Н.И. Кареев, Д.М. Петрушевский, Р.Ю. Виппер, А.С. Лаппо-Данилевский. Они принадлежали к различным направлениям исторической мысли, но 53 объединяло их стремление к разработке вопросов теории исторической науки. Ранее всех этот вопрос начал разрабатывать Кареев (1850-1931). Он сыграл большую роль в развитии исторических знаний в России, положил начало изучению Великой французской революции. Еще с 80-х гг. XIX в. труды Кареева были посвящены вопросам специфики исторического познания. Он также проводил различие между естественными и историческими науками в духе Баденской школы, но раньше их. Тем самым ученый предвосхитил их идеи. Лет за десять до Виндельбанда Кареев делил науки на номологические, изучающие природу, и феноменологические, изучающие явления общественной жизни. Между ними ученый проводил более решительную грань, чем неокантианцы. Во многом благодаря Карееву еще в начале XX в. возникло понимание того факта, что историческая наука должна заниматься не только описанием, но и теоретическим анализом. Кареев предлагал для обозначения «описательной» истории термин «историография», а для «теоретической» - термин «историология». Обращаясь к вопросам о сущности исторического прогресса, Кареев признавал относительную самостоятельность и оригинальность личности, не отрицая действия на нее общих причин и влияний. По мнению исследователя, «герои» действуют на толпу, а толпа на «героев». Таким образом, сущность исторического процесса Кареев определял как взаимодействие личностей и среды. Лаппо-Данилевский (1863-1919), в отличие от Кареева, был не всеобщим историком, а специалистом по отечественной истории (аграрные отношения в средневековой Руси). С этих позиций он подходил к идейно-теоретической проблематике научного познания. С середины 1890-х годов Лаппо-Данилевский стал читать в университете курсы по 54 теории социальных и исторических наук и в связи с этим стал заниматься проблемами социологического и исторического метода, в особенности учениями о причинно-следственности, о случайности, об эволюции. В 1910 г. им была выпущена двухтомная книга «Методология истории», написанная на основе лекций, прочитанных в Санкт-Петербургском университете. Это была первая в мировой истории книга, в которой обосновывалось появление новой самостоятельной дисциплины - методологии истории, очерчивался круг проблем, который она должна разрабатывать (природа исторического знания, критерии исторических знаний и т.д.). Ученый сумел оценить характер исторических источников как выражения объективной деятельности людей. Первый том был посвящен изложению теории исторического познания, в двух его главнейших направлениях - номотетическом и идиографическом, а также учению об объекте исторического познания. Второй том содержал рассмотрения главных проблем исторического изучения источников и положил начало науке дипломатика частных актов. По мнению историка, научный вывод может быть получен благодаря тому, что «в составе нашего знания есть неэмпирические (априорные) элементы». Методология истории обосновывает именно эти априорные принципы. Независимо от того, осознает ли историк данные принципы, он формулирует задачу исследования, осуществляет его и интерпретирует результат в рамках той или иной системы знаний. В результате деятельности отечественных исследователей в конце XIXначале XX вв. была обоснована идея специфики исторического познания, отмечено, что историческая наука обладает своими особенностями. Было раскрыто положение о том, что основа своеобразия истории заключается в особом характере взаимоотношений между предметом изучения и самим исследователем. 55 На дальнейшее развитие отечественной методологии истории значительное влияние оказал исторический разлом Октября 1917 г. Уже с первых же лет существования молодой Советской власти начинается становление марксистской методологии истории. За более чем 70-летнюю историю она прошла в своем развитии три этапа. Первый период (20-30-е годы): это был период освоения марксистского и ленинского теоретического наследия, проходившего в процессе научных дискуссий. Его следует оценивать позитивно, т.к. закладывались основы «марксистско-ленинской» концепции методологии истории. Сложность заключалась в том, что это делали историки новой формации, которые довольно жестко относились к дореволюционным ученым. Кареев, Петрушевский и другие, пытаясь внести свой вклад в науку, часто не находили понимания. Кроме того, дискуссии проходили на недостаточном материале. Главным оружием являлись цитаты из классиков. Историки наделяли друг друга различными нелестными эпитетами (троцкистуклонист и т.п.). Однако эти ученые стали и ранними жертвами сталинских репрессий (историки Н.Н. Ванаг, Н.М. Лукин, философ В.Ф. Асмус и др.). Второй период (30-е-начало 50-х гг.): это был период культа личности И.В. Сталина, методология истории как самостоятельная дисциплина практически не развивалась. В 1938 г. появился «Краткий курс истории ВКП (б)», которым все многообразие марксизма было перечеркнуто. Задача исторической науки сводилась теперь к простой иллюстрации положений «Краткого курса». Однако в этот период появился ряд классических трудов советских историков, таких как Б.Д. Греков, И.И. Смирнов, Б.Ф. Поршнев, М.Н. Тихомиров и другие. А также была проделана работа, которой очень не хватало в 20-е годы, - изучение и публикация источников. Эта работа толкала исследователей к разработке методологических проблем исторической науки. 56 Третий период (середина 50-х-середина 80-х гг.): это период окончательного становления советской методологии истории, время интенсивного исследования методологических проблем историками и философами. Утверждается представление о своеобразии исторического познания. Был научно разработан принцип партийности, специфика его отражения в историческом процессе, принцип классового познания в исторических исследованиях. В результате, происходит постепенное превращение методологии истории в научную дисциплину. Историк А.И. Данилов (1916-1980) впервые в стране стал читать этот курс в университете, вышли первые учебные пособия по методологии истории. Однако успехи не могли затушевать того факта, что марксистская методология истории не в состоянии удовлетворить растущие потребности общества в осмыслении прошлого. Застой в методологии истории выразился в том, что советские ученые изначально были убеждены в превосходстве марксистской исторической мысли. Были потеряны контакты даже с историками-марксистами из капиталистических стран (Франция, ФРГ, Италия), где марксистская историческая наука развивалась очень интенсивно. Вследствие этого разразился кризис догматического марксизма. Для развития творческого марксизма стали было создаваться благоприятные условия, но внезапно был выявлен крах и несостоятельность марксистской парадигмы, которая оказалась не в состоянии объяснить значительное своеобразие исторических процессов, возникла лакуна, начался поиск новых методологических ориентиров. §5. Классификация исторического знания по методу познания 57 В XIX-XX вв. в научной гуманитаристике развернулись жаркие дискуссии о классификационных схемах, идущих от «метода». Существенным импульсом к этому послужила работа Огюста Конта «Курс позитивной философии», хотя в его схеме различия по методу специально не анализировались. В частности, Конт делил науки на теоретические и практические, а теоретические, в свою очередь, на общие (абстрактные) и конкретные. Отнеся историю к разряду «конкретных наук», Конт подчеркивал ее второстепенную, вспомогательную роль в научном познании. Позитивизм в сфере исторической науки принципиально отличался от предшествующего рационализма (Болингброк, Мабли, Декарт и др.) по пониманию предмета истории и формулировке целей исторического познания. Если рационалисты рассматривали историю как собрание нравоучительных примеров, то позитивисты искали в ней закономерности. В позитивизме исследование четко делится на две части, следующие друг за другом: реконструкция фактов и установление закономерностей. Причем факты, как и в методологии рационализма, извлекаются путем критического анализа сообщений исторических источников. А законы устанавливаются путем обобщения этих фактов, каждый из которых рассматривается как изолированный от других и независимый от позиции исследователя. Позитивизм и рационализм роднит еще и утверждение единства методов естественных наук и истории. В позитивистской парадигме историческое знание рассматривается как полностью выводное, получаемое путем обобщения эмпирических данных. Причем в качестве основного критерия установления, как истинности отдельного факта, так и объединения фактов в систему выступает «здравый смысл» исследователя. Схемы такого типа стали достаточно популярны в XIX в. Они знаменовали собой апофеоз натурфилософского подхода, в рамках которого главной целью познания в целом и научного познания в 58 частности было познание Природы. В соответствии с этим общество и человек рассматривались как части природы, подчиняющиеся общим естественным законам. Под влиянием позитивистских установок утверждалась специфика истории как области познания конкретных фактов в противоположность «настоящей» науке, занимающейся познанием общих законов. «Историю, в которой нет имен индивидов и даже имен народов» Конт первым назвал социологией, считая, что эта новая наука должна начинаться с открытия фактов о жизни человека (решение этой задачи он отводил историкам), а затем переходить к поиску причинных связей между этими фактами. Социолог тем самым как бы поднимал историю до ранга науки, осмысливая научно те факты, о которых историк мыслит только эмпирически. Позитивистские установки Конта и его последователей, требовавших, чтобы исторические факты использовались в качестве сырья для чего-то более важного и интересного, чем сами факты, разделялись не только философами, но и многими историками. На основе позитивизма создавались многотомные описательные истории государств, в которых основное внимание уделялось политической истории, поскольку социально-экономическая и духовная история плохо улавливается на уровне описательных фактов-событий. Такой подход вполне удовлетворял существовавшему в то время пониманию истории как истории государства. Впрочем, господство позитивизма и соответствующих схем классификации наук оказались весьма непродолжительными. Задачи позитивистской реконструкции к концу XIX века в основных чертах были решены. Экстенсивный путь развития исторического знания за счет введения в научный оборот новых источников оказался практически исчерпанным. Да и историческая реальность ставила новые задачи перед исторической 59 наукой. Становилось очевидным, что описательная история не справляется с задачами объяснения исторической реальности и вытекающими из них прогностическими функциями исторического знания. В последней трети XIX в. начинается период антипозитивистской «контрреформации». Особую роль в этом процессе сыграл так называемый историцизм. Его основоположником был известный немецкий историк культуры и философ Вильгельм Дильтей. Он оказал большое влияние на многих немецких мыслителей, в том числе на Макса Вебера. В дальнейшем историцизм разделился на два основных течения - неокантианское (Виндельбанд, Риккерт и их последователи), которое в XX в. проявилось как феноменология, и неогегельянское, наиболее известными представителями которого были Бенедетто Кроче и Робин Джордж Коллингвуд - в XX в. оно проявилось наиболее ярко как экзистенциализм. Полемизируя с Виндельбандом, Кроче начинает с уточнения понятия искусства. Он подчеркивает, что искусство - это не средство представления или получения чувственных удовольствий, не изображение природного факта, но интуитивное созерцание индивидуальности. Художник видит и изображает эту индивидуальность, а его аудитория воспринимает ее такой, какой он ее представил. Искусство, таким образом, не эмотивная, а когнитивная деятельность, оно - познание индивидуального. Наука же, напротив, - познание общего, ее задача выработка общих понятий и определение их взаимоотношений. Цель ученого - понять факты в смысле распознавания в них частных случаев общих законов. Но история так не осмысливает свой объект, она созерцает его и все. А это как раз то, что делает художник, поэтому сравнение между историей и искусством совершенно справедливо. Но это не простое сходство - они тождественны. Искусство и история - это одно и то же - интуиция и воспроизведение индивидуального. 60 Такой подход значительно отличал Кроче от Баденской школы. Каждый из них согласен, что ключ к различию между историей и наукой заключается в различии между индивидуальным и всеобщим. Но разница в том, что немецкие ученые и впредь согласны были называть историю наукой, не отвечая на вопрос, как возможна наука об индивидуальном. В результате они понимают историческую науку и естественные науки как два вида науки. Кроче, отрицая, что история - наука вообще, одним ударом освобождается от натурализма и обращается к идее истории как чего-то принципиально отличного от природы. Как известно, в конце XIX в. основной проблемой, с которой столкнулась гуманитаристика, была проблема ее освобождения от тирании естествознания. Сложившаяся ситуация поэтому и требовала той смелости, которую можно обнаружить во взглядах Кроче. Таким образом, он отстаивал автономию истории, ее право заниматься своими делами, пользуясь собственными методами, от покушений на нее как со стороны философии, так и со стороны естественных наук. Переходя к рассмотрению взглядов Коллингвуда, необходимо сразу же выдвинуть версию о его «крочеанстве». Оно лежит на поверхности и подтверждается рядом веских аргументов. Сам факт дружеского общения прославленного на всю Европу мыслителя, кумира итальянской либеральной интеллигенции с молодым англичанином, переводчиком двух его работ, означал, по-видимому, возникновение отношения учитель ученик. Однако, при сравнительном анализе их представлений, можно обнаружить и существенные отличия. Будучи приверженцем гегельянской традиции, Коллингвуд постоянно стремился укоренить ее на почве английской классической философии (Локк, Юм и др.) с ее непременным эмпиризмом и рефлексивным методом анализа содержания опыта. Поэтому его гегельянство менее всего ортодоксально. 61 Не в пример Гегелю, Коллингвуд в иерархии форм знания специально выделяет историческое сознание как промежуточное звено между естествознанием и философией, которая согласно основному гегелевскому тезису воплощает абсолютную истину. Естествознание постулирует существование внешнего мира - внешнего по отношению к познающему субъекту. История и философия открывают в этом внешнем собственное содержание духовной деятельности субъекта. Хотя философия все-таки выше истории в том отношении, что только она полностью устраняет иллюзию внешнего мира, тогда как историческое сознание еще признает независимое существование своего объекта. Такой взгляд фактически отнимал у исторической науки ее самоценность, и этот вывод выглядит несколько странным для человека, убежденного в высоком предназначении «ремесла историка». Оппозиция двух наиболее мощных в XX в. методологических течений может быть выявлена по целому ряду вопросов, однако нас более всего интересуют различия в методологии. Если в неогегельянском направлении в целом преобладает номотетический подход, то в феноменологическом направлении - идиографический. Это ведет к выстраиванию систем знания, различия между которыми были глубоко исследованы известным русским ученым Н.Д. Кондратьевым. По его мнению, номотетический подход основывается на принципах а) причинно-следственности; б) единообразия психофизической природы человека; в) консенсуса, т.е. взаимозависимости элементов изучаемого исторического целого; г) эволюции. Принципами идиографии являются: а) понятие индивидуального; б) ценность исторического факта; в) действенность исторического факта; г) понятие исторической связи и исторического целого. Рассмотрев системы этих принципов, Кондратьев приходит к выводу, что «ни номотетическая теория, ни теория идиографическая в отдельности не в состоянии вполне упорядочить и 62 систематизировать данные нашего опыта». Кроме того, и в той, и в другой парадигме в центре внимания находится человек, который действует в истории. Но человек не может быть предметом исторического познания, поскольку историк не занимается анатомией или физиологией человека. Следовательно, человек интересует историка с определенной точки зрения. Он выступает как существо, наделенное сознанием и именно этим выделяющееся из мира природы. Это объединяет оба анализируемых направления. Но в номотетическом восприятии истории человек выступает преимущественно как личность, а в идиографическом - как индивидуальность. Отсюда вытекают и разные задачи двух указанных подходов. Если в неогегельянской парадигме основная задача «объяснить» историческую действительность, то в феноменологической «понять» человека прошлого и через него окружающий его мир IV. ОСНОВНЫЕ КАТЕГОРИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ §1. Социологический закон и историческая закономерность Долгое время в марксистских научных представлениях XX в., преобладавших в отечественной исторической науке существовало отождествление природных и социальных закономерностей. Таким образом, догматический марксизм возвращался к уровню механистического материализма XVIII в. и позитивизма XIX столетия, которые хотели истолковать развитие общества по законам природы. Такое представление - что в истории действуют некие железные законы, которые определяют общественное развитие именно так, а не иначе прочно утвердилось в нашей литературе и нашем сознании. Типичным примером может служить известная в свое время статья И. Клямкина «Какая дорога ведет к храму?», опубликованная в журнале 63 «Новый мир» (1987. №11). Основная идея ее заключается в утверждении, что исторический путь России был предопределен, и нужно пытаться понять русскую историю, не отрекаясь от нее. Автор говорит, что наша улица - не лучшая, но она была предопределена судьбой, и попытки столкнуть ее на западную улицу были и будут обречены на провал. Таким образом, Клямкин отождествляет судьбу, предопределенность и историческую закономерность. Мы видим, что основная идея статьи - или вычеркнуть из памяти, или признать, что это закономерность. Но такая дилемма не верна. История - это арена деятельности самого человека. Именно в такой деятельности осуществляется реальный исторический процесс, который является определенной цепью конкретных исторических закономерностей. Сравним такие понятия как «закон» и «закономерность». Они не тождественны, между ними есть существенные различия. Закон - это определенная существенная связь явлений, указывающая на определенное соотношение между явлениями по принципу если А, то Б. Закономерность - это воплощение закона в реальной исторической действительности. Закон указывает на возможность определенного события, а закономерность говорит о возможности воплощения его в жизнь. В последние десятилетия в исторической литературе утверждается представление о том, что следует различать исторический и социологический законы, хотя они и имеют некоторые общие свойства. Но эта точка зрения не единственная. Существует и другой подход, сторонники которого отрицают существование отдельных исторических законов, отличающихся от законов социологических (В.Ж. Келле, М.И. Ковальзон). 64 Они утверждают, что историческая наука отличается не степенью общности тех законов, которые она исследует, а самим подходом к изучению общества. Историка, по их мнению, интересует специфика проявления общего закона в истории данного конкретного общества, исторические причины, модифицирующие его проявление. Таким образом, они утверждают, что существуют лишь общие законы исторического развития, а история - только сфера проявления действия общих социологических законов. Однако с этими взглядами нельзя согласиться, т.к. за историей отвергается право иметь свои законы, и в этом случае она уже перестает быть наукой. Кроме того, общие социологические законы недостаточны для понимания конкретно-исторической действительности. Ученые, в этом случае, будут огрублять реальную действительность, что приведет к дискредитации, как самих социологических законов, так и науки, которая занимается этими законами. В рамках марксистской эпистемы в качестве общего выступает закон перехода от одной общественно-экономической формации к другой. Возьмем, например, проблему перехода от античности к средневековью. Согласно закону это происходит так: нарушается соответствие между производительными силами и производственными отношениями. Первые развиваются и опережают в своем развитии производственные отношения, между ними возникает конфликт, который разрешается с помощью социальной революции. В результате Базис и Надстройка вновь приходят в соответствие друг другу. Однако теперь уже речь идет о новом более прогрессивном способе производства. В конкретной же исторической действительности нередко наблюдается не развитие производительных сил, а наоборот. Первые века нашей эры переход от античности к средневековью, который произошел в результате падения Западной Римской империи под ударами варваров. Поэтому 65 происходит упадок производительных сил. Следовательно, феодальные отношения ложились на более низкий их уровень. Трудно отыскать и социальную революцию. Правда Сталин в свое время высказал мысль о революции рабов, которая сокрушила Рим. Руководствуясь его указаниями, ученые эту революцию стали искать, но найти так и не смогли. Этот пример показывает, что мы часто стараемся не видеть имеющихся отклонений в истории, ее видимую нелогичность. Дело в том, что в истории всегда существует выбор и другие возможности развития, помимо предсказанных «законами». Таким образом, можно говорить, что есть какое-то звено между общей социологической теорией и реальной исторической действительностью. Это звено - суть историческая теория, которая имеет дело с конкретными историческими законами. Социологические законы - это законы абстрактно-всеобщие, не знающие исключений. Исторический закон всегда конкретен, связан с конкретными обстоятельствами и объясняет их. Это закон индивидуализирующий, вероятностный, он объясняет данную конкретную историческую действительность, указывает, при наличии каких условий данное явление может иметь место. Следовательно, исторический закон тесно связан с исторической закономерностью, а та в свою очередь с субъективным фактором. Закономерность не является судьбой или предопределением. Это конкретное соотношение сил, определяющееся деятельностью субъективного фактора, который, в свою очередь, не просто накладывает свой отпечаток на историческую закономерность, но во многом определяет быть или не быть этой закономерности. Ни от каких иных сил решение этого вопроса не зависит. Поэтому можно сказать, что историческая закономерность является продуктом деятельности человека, субъективного фактора. 66 §2. Историческая случайность как категория исторической науки Историческая случайность - это уникальные, индивидуальные причины исторических событий, в отличие от рациональных их причин, которые часто встречаются в истории и не подводимы под понятие исторические законы. Это то, что нарушает нормальный ход истории. Если историческая закономерность является следствием, определенным образом сложившихся обстоятельств, то историческая случайность - это то, что вторгается в данную цепь, накладывая отпечаток на саму закономерность. Поэтому одним из наиболее дискуссионных в науке является вопрос о соотношении случайного и закономерного в истории. В западной историографии получил распространение взгляд на историческую случайность как силу, которая правит миром. В такой постановке вопроса, история оказывается суммой различных глупостей, случайностей, безрассудств и т.д. В 1909 г. английский историк Дж. Б. Бьюри утверждал, что исторические события объясняются «случайными совпадениями». С этой точки зрения рассматриваются крупнейшие события истории. Например, историк Тэйлор подчеркивал, что весь облик, который приняло европейское человечество в XX в., зависел от того, по какой улице шофер повез эрцгерцога Франца-Фердинанда. Подобный подход к истории был продолжен Бьюри в очерке «Нос Клеопатры», где он повторяет схожую идею. История определяется не причинными рядами, но случайным «столкновением двух или большего числа причинных рядов». В результате сложилась так называемая теория «носа Клеопатры», выражающая квинтэссенцию западной исторической науки. Эта теория предполагает, что если бы у Клеопатры нос был чуточку длиннее или короче, то она не была бы так красива, и не влюбила 67 бы в себя стольких полководцев. Следовательно, история стала бы развиваться по-иному, чем это произошло. Весьма интересную оценку таких взглядов дал испанский философ Х. Ортега-и-Гассет. Он писал: «если вы хотите понять всю эпоху, посмотрите на нее с расстояния. С какого? А именно с такого, чтобы увидеть Клеопатру, но не разглядеть ее носа». В отличие от расхожих представлений, марксистское понимание случайности в истории избавлено как от полного отрицания роли и значения исторической случайности, так и от гипертрофирования роли случайного в истории. Вспомним слова К. Маркса о том, что история имела бы мистический характер, если бы «случайности» не играли никакой роли. Ускорение или замедление общего хода развития, - подчеркивал он, - в сильной степени зависят от этих «случайностей», среди которых фигурирует и такой случай, как характер людей, стоящих в начале во главе движения. Но это означает, что историческая случайность накладывает свою печать на закономерность, входит органическим элементом в ее структуру. Нельзя, однако, согласиться с мнением, будто из того, что мы именуем случайностями, и складывается конкретная закономерность, вытекающая из всей суммы тенденций развития бесчисленных, а потому никогда не устанавливаемых полностью случайных воль, поступков, событий и т.д. Такая постановка принципиального закономерностью, вопроса различия ибо объективно между последняя ведет случайностью оказывается к и отрицанию исторической лишь продуктом «случайных воль, поступков» и т.п. Тем самым исчезает объективная основа исторического процесса, складывающегося из совокупности этих закономерностей. Другой крайностью является полное отрицание исторической случайности. В этом случае историки все время пытаются все объяснить, 68 доказать, что это было необходимо и закономерно. Подобное отрицание случайности в истории ведет к ее фатализации. Коль скоро все объясняется, значит, все так и должно было быть. На самом же деле нельзя рассматривать историю, как нечто фатально предопределенное. Поиск рациональных причин во всем превращает сам исторический процесс в нечто фатально-неизбежное. В действительности проблема исторической случайности имеет большое практическое значение. Наличие случайности в истории расцвечивает историческую картину различными красками. Здесь важно показать ее взаимосвязь с исторической закономерностью. Можно выделить несколько типов исторической случайности: 1) случайность - это то, что непонятно. Такой тип наименее интересен для историка; 2) случайность, которая возникает на линии пересечения двух причинноследственных рядов, когда явления, закономерные в одном ряду, становятся случайными - в другом. Например, Великие географические открытия были закономерны с точки зрения развития всего европейского средневекового общества, но с точки зрения туземного населения - они случайны; 3) случайности, связанные с деятельностью исторической личности. Это самый важный для историка тип. Каждая историческая личность накладывает свой отпечаток на исторический процесс. Чем значительнее личность, тем более существенное влияние оказывает на исторический процесс случайность. Историки-марксисты вплоть до последнего времени исходили из концепции, изложенной в работе Г.В. Плеханова «К вопросу о роли личности в истории». В ней обосновывается положение о том, что главная роль в истории принадлежит массам, а личность - это всего лишь орудие исторической необходимости. 69 Такая постановка вопроса шла еще от Г. Гегеля, у которого личность выступала в качестве орудия мирового духа. Плеханов лишь поставил эти представления на материалистическую основу. Он утверждал, что личность может изменить только «индивидуальную физиономию» эпохи, но не общий ход исторического развития. Отсюда и сформировалось представление, что история все равно продолжала бы свой ход, даже не будь той или иной личности. Марксистский подход был подвергнут критике еще на рубеже XIX-XX вв. известным идеологом либерального народничества Н.К. Михайловским. Во многом справедливо он замечал, что «в ней (марксистской доктрине) нет героев и толпы, а есть только равно необходимые люди, в известном порядке выскакивающие из таинственных недр истории. В действительной жизни, однако, герои и толпа существуют; герои ведут, толпа бредет за ними, и прекрасный пример тому представляют собой Маркс и марксисты». В контексте позитивистской парадигмы весьма похожа на марксистскую точка зрения историка С.М. Соловьева. Характеризуя значение личности Петра I, и оценивая ее очень высоко, ученый, тем не менее, подчеркивал, что «великий человек является сыном своего времени, своего народа», он приобретает свое непреходящее значение как «представитель своего народа», «носитель и выразитель народной мысли». Соловьев наглядно показал взаимосвязь потребностей эпохи и значения исторической личности: «Необходимость движения на новый путь была создана; обязанности при этом определились: народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился». Таким образом, можно сказать, что личность - это действительно выразитель исторической необходимости. Но необходимо признать, что она выражает эту необходимость по-своему, накладывает весьма существенный отпечаток на саму необходимость. 70 Иначе говоря, при наличии объективных условий, которые помогают или мешают развитию личных качеств, роль исторической случайности остается чрезвычайно значительной. Данное обстоятельство учитывалось в учении известного немецкого исследователя М. Вебера о харизматическом лидере. Харизма - это высшая благодать. Харизматическая личность - это такая личность, которая умеет сливаться с массами, может выразить интересы масс и повести их за собой. Следовательно, социальной харизматический психологии, иногда вождь - великолепный появляющийся на знаток горизонте исторического поля. В качестве таковых вождей нередко называют, например, М. Робеспьера и Наполеона Бонапарта, В.И. Ленина и И.В. Сталина, А. Гитлера и других. В этом случае отмечается куда более существенное воздействие харизматической личности на исторический процесс, чем обычно принято считать. §3. Проблема инвариантности и альтернативности в истории В обычном смысле, инвариантность - это способность величин не меняться при определенных преобразованиях. Применительно же к истории этот термин означает необратимость исторического процесса, его однолинейность. Совершенно противоположное значение имеет понятие альтернативности, означающее наличие различных альтернатив, т.е. путей и возможностей развития истории. Например, средневековое христианское понимание истории было сугубо инвариантным, основанным на провиденциализме. С этой точки зрения, Провидение именно так, а не иначе определяло весь ход 71 исторического развития, все происходящее в мире есть реализация Божественного замысла, предначертания. В современной немарксистской историографии существует представление о существовании абсолютной альтернативности в истории. Согласно этому взгляду, в истории существует огромное количество различных альтернатив и то, какая из них победит, дело исторической случайности. Наиболее характерным для раскрытия названного подхода можно считать небольшое эссе А. Дж. Тойнби об Александре Македонском «Если бы Александр не умер». Строя гипотетическую картину, ученый рассуждает так: предположим, что Александр Македонский преодолел свою болезнь и прожил еще 36 лет. В результате он создал великую державу, которая объединяла весь мир. Пока полководец воевал, реальная власть находилась в руках его советников. Это привело к тому, что исчезла противоположность между Востоком и Западом, возникла единая мировая религия, и весь мир стал успешно развиваться и процветать. В свое время историк С.М. Каштанов, говоря о подобном понимании альтернативности, остроумно заметил: «Конечно, я мог бы встать в шесть часов утра, и тогда что-то случилось бы, но я ведь никогда не встану в шесть часов утра!» Что касается марксистской науки, то она отвергает идею абсолютной альтернативности. С точки зрения советских историков, альтернатива - это тенденция общественного развития, которая имеет объективные основания для своего существования в материальных условиях жизни общества. В реальной исторической действительности, - отмечают они, не бывает бесчисленного множества альтернатив, а лишь такие, которые вытекают из материальных условий жизни общества. В борьбе этих альтернатив осуществляется историческое развитие общества. 72 Но, раскрывая свой подход, советские ученые синтезируют инвариантное и альтернативное видение истории, рассматривают их во взаимодействии. Они утверждают, что исторический процесс альтернативен в том смысле, что в определенных инвариантных рамках идет борьба альтернатив. Примером могут служить два пути развития капитализма в пореформенной России. Инвариантным здесь оказывается само развитие капитализма, но пути, формы этого развития («прусский» или «американский») альтернативны. Таким образом, различные пути общественного развития не предопределены, они являются итогом борьбы людей. В каждый момент исторического развития существуют различные альтернативы, и победа той или иной из них определяется действием субъективного фактора. 73 V. ПРИНЦИПЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ §1. Проблема объективности исторического познания Центральная проблема исторического познания заключается в том, насколько наши знания о прошлом действительно соответствуют тем событиям, которые происходили. Это есть проблема смысла самой истории как науки, то есть проблема научности истории. Но здесь есть и определенные сложности. Дело в том, что история, в отличие от других наук, лишена возможности непосредственно наблюдать за предметом своего изучения. История изучает то, чего уже нет. Как известно, объект исследования истории - прошлое, которое уже ушло и не может быть объектом прямого наблюдения. Это обстоятельство, без всяких сомнений, затрудняет процесс познания. Правда, прошлое оставляет после себя следы. Эти следы исторические источники, которые содержат разнообразные свидетельства о прошлом и сами являются многообразными. Следовательно, проблема заключается в том, насколько историческая наука способна овладеть этими источниками и на их основе восстановить прошлое в его существенных чертах и проявлениях. С особой остротой эта проблема встала в XX в. В прошлом же она решалась исходя из того, что источники содержат исторические факты, и задача историка - в том, чтобы овладеть правилами критики и беспристрастно и бесстрастно эти сведения изложить так, чтобы 74 политическая позиция автора не была бы явной. Как утверждал Фюстель де Куланж, «голос историка - это голос Бога». Наиболее рельефно эта позиция была выражена другим крупным историком XIX в. - Леопольдом фон Ранке. Он полагал, что дело историка не судить прошлое, а рассказывать, как это собственно было. Такое направление в науке получило название «буржуазный объективизм». Эта позиция выглядит привлекательно, в ней есть рациональное зерно. Действительно, историк не должен быть судьей. Его задача состоит в том, чтобы воссоздавать объективную картину происходившего в прошлом. Другое дело, насколько ему это удается. Например, главный труд Ранке - «История Реформации» в 6-ти томах. Но крестьянской войне в Германии посвящена всего одна небольшая глава. Уже такая структура книги наводит на размышления, ибо реальное соотношение событий было иным. Негативную оценку в работе получает и Томас Мюнцер. Что касается Фюстеля де Куланжа, то в его произведениях 70-х годов XIX в. явственно чувствуется ненависть к немцам, то есть на исторические взгляды ученого сильное влияние оказала франко-прусская война и ее итоги. Данные примеры показывают, что нельзя писать историю, изгоняя из нее личность историка. С другой стороны, формула (писать объективно. - В.М.) представляется очень простой, но в тоже время выглядит весьма претенциозной, так как невозможно описать все, что было. История - это наука избирательная. К тому же, как отмечалось ранее, у историков-позитивистов существовал какой-то культ источника. Но нельзя подходить к историческому источнику как к чему-то, содержащему готовые ответы. Как известно, источники крайне неравномерно освещают события прошлого. Причины этого могут быть очень разными - от случайных до преднамеренных. Дело в том, что источники - это отнюдь не зеркальное 75 отражение прошлого, особенно когда речь идет о письменных источниках. Следовательно, источники не надо обожествлять. Поэтому весьма важным представляется вопрос об отношении между познающим субъектом и познаваемым объектом, то есть между историком и предметом познания. Здесь на первый план выдвигается проблема личности историка и проблема интерпретации источника, так как спецификой исторического познания является особый характер отношений между историком и предметом его исследования. Они, без сомнения, носят личностный характер. И невозможно из этого процесса изгнать личность ученого. Историческая наука служит самопознанию общества, а самопознание не только предполагает, но и с необходимостью требует личностного момента. Поэтому главная задача заключается в том, чтобы создать необходимые условия для выражения личности историка. Очень важной представляется проблема так называемого большого «Я» историка. В этом случае ученый выступает в качестве представителя определенного класса, определенной нации, религии, партии и так далее. Таким образом, в истории через личность историка преломляются их сущностные интересы. В тоже время нельзя не учитывать проблему малого «Я» историка - его личности, ибо историческое познание всегда затрагивает чьи-либо интересы. И здесь свою роль должны сыграть такие качества ученого, как высокое гражданское мужество, честность, смелость и т.д. Поэтому можно утверждать, что история - это наука, в которой личность историка является социально активной. По мнению Теодора Моммзена («История Рима»), «для морального оправдания существования историка необходимо наличие неэгоистических стремлений. И если теперь я вынужден работать для себя, то сам себе кажусь человеком падшим». Необходимыми же и достаточными условиями исторического познания является симбиоз малого и большого «Я». И тогда на первый план 76 выступает проблема интерпретации источников. Историк не может просто использовать источниковый материал, он должен его истолковывать. Таким образом, историческая интерпретация является промежуточным звеном между источником и полученным результатом. В свою очередь, сам процесс интерпретации предполагает наличие определенных принципов научного познания прошлого. Основными из них традиционно принято считать принцип партийности и принцип историзма. Кроме того, немаловажную роль играет проблема объективного и относительного знания в историческом познании. Здесь следует обратить внимание на относительный характер исторических знаний, как и всяких научных знаний вообще. Но нередко встречается ситуация, когда положение о способности науки давать объективные знания догматизируется. И тогда ученые смотрят на научные знания как на окончательные, являющиеся истиной в последней инстанции. Однако такого знания быть не может, ибо процесс исторического познания сам никогда не является законченным. Это бесконечно развивающийся процесс, и каждое данное знание есть лишь момент этого общего процесса. Относительность научных знаний в истории усугубляется еще и тем, что незавершенным оказывается не только процесс познания, но и сам предмет познания. Следовательно, наши знания о прошлом не могут носить законченный характер, так прошлое само не завершено (оно живет в нас). События прошлого не исчезают с их окончанием, а продолжают жить в настоящем. Следовательно, всякая оценка прошедшего несет на себе печать незавершенности и относительности. Сказанное, однако, не означает невозможность получения вообще объективного знания о прошлом. Просто мы всегда должны помнить о существовании некоторой степени относительности. Также необходимо понимать, что относительная истина - это не вынужденное зло, а 77 необходимый момент исторического познания. Через целую цепь относительных знаний мы приходим к знанию настоящему. Важное место в этом процессе занимает такое понятие, как «исторический факт». В своей совокупности факты - это материальная основа исторического познания. Первоначальное значение слова «факт» в обыденном языке – «сделанное», затем – «дело», «действие», «поступок». Другое основное значение слова «факт»: достоверное, проверенное, истинное знание о реально совершившемся действии, событии. В XIX в. господствовало позитивистское представление о фактах, которые в готовом виде содержатся в исторических источниках. Такое понимание во многом объяснялось доминированием в научных изысканиях политической истории. С другой стороны, известно, что исторический релятивизм отрицал объективную природу исторического факта. Однако, как стало очевидно уже на рубеже XIX-XX вв. фактов, например, в социально-экономической истории в готовом виде не существует. В этом случае на первый план выдвигается интерпретационная работа историка. Сложность проблемы определялась тем, что само это понятие («исторический факт») двузначно. Во-первых, факт как фрагмент исторической действительности, а, во-вторых, факт как научное понятие, которое раскрывает содержание и значение какого-либо явления, имевшего место в прошлом. Иногда факт как действительное событие, поскольку он установлен, может сам по себе иметь важное значение. Но чаще всего на первый план выходит не сама действительность, а ее интерпретация, вокруг которой и разгораются научные споры. Историк имеет дело, прежде всего со вторым значением понятия «факт», так как он не только фиксирует то, что было, но и объясняет его. 78 Степень истинности научного факта определяется степенью адекватности отражения объективно существующих предметов, явлений действительности в сознании познающего субъекта, что зависит от уровня развития науки, познавательных средств, применяемых исследователем, личности самого ученого и т.д. Отсюда становится понятным, почему в науке в качестве фактов нередко рассматривались ложные утверждения. Таким образом, историческая природа факта не снижает момента относительности, который связан с познавательной деятельностью историка. Однако, эти два значения понятия «исторический факт» не стоит противопоставлять, так как интерпретационная деятельность исследователя не является произвольной, а основывается на реальной базе, которую составляют факты истории. Историк как бы открывает значение факта, используя весь методологический арсенал, который дает ему в руки историческая наука с тем, чтобы получить максимально адекватное знание о прошлом. §2. Принцип партийности в историческом познании Иногда существует взгляд, который сводит принцип партийности к принципу марксистского истолкования истории. Однако, этот взгляд неверен, так как принцип партийности такой же древний, как и сама историческая наука. Естественно, что в то время он не был еще теоретически разработан, обоснован и сформулирован, но он уже существовал как определенный подход к прошлому с позиций определенного класса. Например, «История» Геродота насквозь пронизана партийным подходом, события в ней излагаются с позиций гражданина Афин и демократа. Уже Тацит пытался противопоставить принципу партийности иной подход. Он призывал к изучению истории «без гнева и пристрастия». Но в 79 своих собственных работах Тацит поступал совершенно наоборот. Его «История» наполнена и гневом, и пристрастиями. В XIX в. подобные подходы были характерны, например, для Ранке, но уже его ученики считали иначе. Здесь необходимо назвать, прежде всего, Г. Зибеля (18171895), который считал, что задача историка - изучать историю с гневом и пристрастием. Да и сам Зибель, как отмечают, лишь на 3/7 был профессором, а на 4/7 - политиком. Он являлся представителем «младогерманской школы», которая много сделала для воссоединения Германии и была одним из идейных факторов, способствовавших этому процессу. В этом случае принцип партийности реализовывался на практике. Таким образом, видно, что принцип партийности возник задолго до марксистской науки и не связан с ней генетически. Партийность - это подход ученого к исследованию исторической действительности с позиций определенного класса, проявляющийся в проведении в научных исследованиях интересов, взглядов, настроений этого класса. Поэтому можно сказать, что принцип партийности имманентно присущ историческому познанию. Без этого история теряет свое социальное положение. Значение принципа партийности в том, что он, выступая в качестве принципа исторического познания, открывает возможность глубже понять существующие между историческими фактами взаимосвязи и позволяет их объективно исследовать. Через принцип партийности осуществляется связь настоящего с прошлым. Партийность аккумулирует крупнейшие достижения в осмыслении настоящего и использует их для познания прошлого, обнаруживая тем самым новые подходы в исследовательской практике ученого. В западной немарксистской науке существуют различные подходы к этой проблеме: от полного отрицания до признания. Например, известные французские историки О. Тьерри (1795-1856) и Ф. Гизо (1787-1874) 80 писали в то время, когда французская буржуазия, достигнув значительных высот в экономической и социальной жизни, утратила политическую власть после поражения Наполеона Бонапарта. Необходимо было исторически обосновать претензии буржуазии на власть. С этой целью ученые обращаются к изучению проблемы перехода от античности к средневековью. Они отмечают, что в результате завоевания германскими племенами Галлии сложились классы дворян и 3-го сословия. Тьерри и Гизо описывают историю борьбы между ними, показывают все значение этой борьбы. В их понимании классовая борьба в этом случае выступает не только как важнейшая сила исторического развития, но и как сила творческая. Следовательно, классовая борьба первой четверти XIX в. позволила ученым глубже осветить прошлое. Это был без сомнения научный подход, так как была восстановлена история борьбы между дворянством и третьим сословием. Эти результаты вошли в науку независимо от классовой принадлежности авторов. Таким образом, принцип партийности является принципом научного подхода к изучению прошлого. Каждый новый класс открывает что-то новое в изучении прошлого. Например, с появлением на исторической арене пролетариата в историческую науку вошло изучение социальноэкономических отношений. Однако следует иметь в виду, что принцип партийности сам по себе не способен к реализации, то есть он не действует автоматически. В этом смысле стоит подчеркнуть, что партийность не отделима от высокого профессионализма историка. Поэтому она не имеет ничего общего с конъюнктурным подходом к истории, что, к сожалению, также нередко можно встретить. В таком случае историческая наука превращается в служанку, обслуживающую сиюминутные политические и идеологические лозунги, как это было, например, в советское время. 81 Принцип партийности тогда может эффективно действовать, когда его применение сочетается, как отмечалось, с высоким профессионализмом историка, который способен широко использовать основные достижения исторической науки. Но наиболее эффективно действовать принцип партийности может лишь в сочетании с принципом историзма. §3. Принцип историзма в научном познании По мнению историка М.А. Барга, суть категории «историзм» «составляет идея развития во всех областях человеческого знания вообще и в науках о человеке в частности. Кажущаяся нам столь очевидной истина, - подчеркивал ученый, - согласно которой ни сам человек и его мышление, ни общественные институты не могут быть поняты вне связи, во-первых, с обстоятельствами места и времени их функционирования и, во-вторых, с историей их возникновения и развития, была полностью осознана только к середине XIX века». Можно выделить два значения понятия «историзм»: 1) широкое значение - историзм как мировоззренческий принцип. Это существенная часть мировоззрения человека. В этом случае историзм выступает как осознание неразрывного единства всех временных состояний, это некое чувство истории; 2) узкое значение - историзм как принцип исторического познания, предполагающий рассмотрение всякого общественного явления в его становлении и развитии, в его конкретно-исторической обусловленности. Это изучение исторической действительности как действительности изменяющейся во времени и развивающейся в силу своих внутренних закономерностей. Понятие «историзм» связано с понятием «органическое развитие». Рассмотрение каждого исторического 82 явления как исторической индивидуальности, признаками и обладающей именно ей присущими чертами, особенностями. Эти два значения являются взаимосвязанными, но для историка наиболее важным представляется второе значение. Историзм формируется и утверждается в общественном сознании в XIX веке. При этом он становится фундаментальным принципом всякого исторического знания. Поэтому его можно обнаружить среди различных научных направлений и идеологических систем. Отсюда возникает необходимость классификации историзма. Ранее его часто подразделяли на марксистский и немарксистский. Двумя главными формами немарксистского историзма в XIX в. были немецкий идеалистический историзм и позитивистский историзм. Немецкий идеалистический историзм - это ярко выраженный идеалистический историзм, то есть построенный на признании ведущей роли идей в истории. Среди них можно выделить две основные: идея развития и идея индивидуальности. Характерная черта первой из них трактовка исторического развития как органического, то есть происходящего на основе внутренних потенций. Причем развитие в этом случае не равнозначно прогрессу. Это бесконечное развертывание потенций в пространстве и времени, но не прогресс. «Каждая эпоха непосредственно относится к Богу», - утверждал Ранке. Следовательно, нельзя говорить, что одна эпоха более прогрессивна, чем другая. Каждая эпоха обладает внутренней самобытной ценностью. Согласно второй основополагающей идее, каждая эпоха является исторической индивидуальностью и обладает только ей присущими чертами. Ее нельзя определять чертами другой индивидуальности. Эти идеи немецкого идеалистического историзма были направлены против идеи прогресса и революции как наивысшего воплощения прогресса, которую обосновал французский революционный деятель Ж.83 А. Кондорсе. Немецкий идеалистический историзм вырос в борьбе с идеями Великой французской революции, которые находили отклик в других европейских странах. В том числе значительное влияние они оказали и на Германию, где, с одной стороны, немецкие либералы пытались поднять знамя революции, но, с другой - развивается мощное идейное течение - немецкий романтизм, который показывает не только несостоятельность французских идей, но и их непригодность для немецкой почвы. В рамках немецкого идеалистического историзма получила обоснование идея специфики исторического познания. Для этого научного направления характерно убеждение в том, что историю делают личности. Следовательно, основная форма истории - это политическая история, ибо в сфере политики вершится вся история. Особое внимание при этом оказывалось внешнеполитической истории. Позитивистский историзм. Его еще называют англо-французским историзмом, так как он возник в Англии и Франции (Г. Спенсер, О. Конт и др.). Однако позитивистские идеи получили развитие и в других странах (США, Италия, Россия). Особенностью позитивистского историзма было признание принципиального единства природы и общества (это главное отличие от немецкого идеалистического историзма). Следовательно, ученые-позитивисты были убеждены в закономерном прогрессивном характере исторического развития. А значит, познание человеческой истории должно сводиться к открытию тех законов, которым подчиняется жизнь человеческого общества. Кроме того, они считали, что в историческом движении участвует много факторов. Политика - лишь одна из многих сфер. Это был, несомненно, значительный шаг вперед. По этой причине представители англо-французского историзма в конкретно-исторической действительности обращали внимание и на социально-экономические 84 отношения, и на культуру, науку и т.д. Для ученых-позитивистов характерным было эволюционное понимание исторического развития. В трактовке природы исторического познания они слишком радикально проводили связь между природой и обществом, не замечая существенных различий. Процесс исторического познания отождествлялся с процессом познания в природе. Неслучайно, уже в начале XX в. позитивистская парадигма оказалась в состоянии кризиса, потребовавшего создания нового эпистемологического пространства. Примерно в это же время в научном познании складывается марксистский историзм. В России - СССР его перспективы и возможности были определены В.И. Лениным. В своих работах «О государстве», «Письмо И. Арманд» он дал определение историзма как принципа научного познания. Весь дух марксизма требует, - писал Ленин, чтобы каждое положение рассматривалось: а) исторически; б) в связи с другими; в) в связи с конкретным опытом истории. В лекции «О государстве» Ленин отмечал, что не нужно забывать исторической связи, нужно смотреть, как это явление возникло, какие этапы в своем развитии прошло, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь. Исторический подход - это подход классовый, - утверждал Ленин, то есть выявление исторических связей – это, прежде всего, выявление классовых связей. Таким образом, для марксистского историзма характерно единство исторического и классового анализа. Однако марксистский анализ не следует сводить к вульгарному социологизаторству. В истории действуют не только классы, нации, государства, религии и т.д. Поэтому попытка свести все многообразие исторического процесса лишь к классовым отношениям противоречит строгому проведению принципа историзма в практику конкретных исторических исследований. Были 85 в истории ситуации, когда общественные ценности приобретали приоритет над классовыми ценностями. Отсюда вытекает и такая черта марксистского историзма как открытость его по отношению к тем социальным изменениям, поворотам, которые совершает история. Открытость его позволяет учитывать эти новшества, но при этом марксистский историзм изменяется и сам. Материализм каждый раз меняет свою форму, - отмечал Ф. Энгельс, - с каждым новым открытием науки. Следовательно, сила марксистского историзма в том, что он приспосабливается к новым поворотам, изменяется вместе с ними и, таким образом, позволяет осмысливать их. VI. МЕСТО И РОЛЬ ИСТОРИИ В ОБЩЕСТВЕ §1. Исторический опыт и современность Исторический опыт и современность взаимосвязаны. Опыт прошлого является, и всегда будет являться необходимой предпосылкой понимания современности. Поэтому историческая наука – это хранительница и 86 собирательница опыта прошлого, его толковательница. Она выводит уроки из опыта прошлого, которые понимались в разное время поразному. Таким образом, исторический опыт и уроки истории - это понятия совершенно не тождественные. Исторический опыт - это объективная категория. Это прошлое в его наиболее существенных проявлениях. Уроки истории - это субъективная категория. Это интерпретация опыта прошлого в интересах и с позиций кого-либо или чего-либо. Для человека вообще характерно извлечение из прошлого уроков, необходимых для настоящего. Долгое время существовало представление (иногда бытующее и ныне), что прошлое может повторяться в том же самом или похожем виде. Поэтому, брать уроки у истории это, значит, приходить к тем результатам, которые были, или наоборот стремиться не повторять прежних ошибок. Так полагал, например, римский историк Тит Ливий (59 г. до н.э. - 17 г. н.э.), писавший: «В том и состоит главная польза и лучший плод знакомства с событиями минувшего, что видишь всякого рода поучительные примеры в обрамленьи величественного целого: здесь и для себя, и для государства ты найдешь чему подражать, здесь же - чего избегать». Таких же взглядов придерживался и Н. Макиавелли (1469-1527), обращавшийся к истории потому, что надеялся найти в прошлом опыт, который помог бы ему решить задачи настоящего («Государь», «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия»). Однако на самом деле буквального повторения не бывает, и быть не может, ибо хотя прошлое и связано с настоящим, оно все же отличается от современности. Поэтому проблема использования уроков истории не может быть сведена к простому заимствованию. 87 Опыт прошлого может выступать как критерий истинности; может выполнять воспитательную функцию. Он может выступать как эвристическая ценность, для получения нового знания, ибо изучение прошлого с целью получения нового знания также необходимо для понимания настоящего. Следовательно, нельзя слепо, автоматически переносить прошлое в настоящее. Современность - всегда более сложное явление, несущее новые черты, и истины прошлого должны уточняться знанием современности. Однако для успешного использования опыта прошлого необходимо наличие двух условий: во-первых, должна быть зрелой историческая наука; во-вторых, должно быть зрелым общество, способное усвоить и использовать эти уроки. В таком контексте справедливыми представляются слова Т.Н. Грановского (1813-1855) о том, что история - это нежный цветок, который может расти не на всякой почве. §2. Идеология и ее связь с исторической наукой. История и политика Вопрос об объеме и содержании понятия «идеология» в настоящий момент представляется весьма дискуссионным. В рамках ортодоксальной советской историографии ученые были убеждены, что идеология - это теоретически обоснованная система идей и взглядов, выражающих интересы того или иного класса и направляющих его на борьбу (Е.И. Индова, А.А. Преображенский, Л.В. Черепнин, В.В. Мавродин, В.И. Буганов и др.). Иногда эта формулировка дополнялось указанием на то, что идеология - это не просто система взглядов, но и программа политической борьбы определенного класса (Е.В. Гутнова, Л.В. Милов, М.А. Рахматуллин и др.). 88 Они считают, что идеология отличается рациональным и научным характером, что ей соответствует особая терминология (Буганов). Однако при решении данной проблемы необходимо как никогда исходить из принципа историзма. Необходимо учитывать исторически преходящий характер форм идеологии, ее изменчивость по мере общественного развития. Это значит, что определение идеологии, верное для нашего времени, может, например, не годиться для средневековья. При этом, как подчеркивал О.Г. Усенко, следует учитывать и субъективный фактор, то есть возможность выбора между готовыми идеологическими формами и заготовками, с одной стороны, и созданием собственной идеологической конструкции, с другой. Главное, чтобы люди считали данную систему взглядов своей идеологией, чтобы она удовлетворяла их потребности в наглядном выражении их интересов. Если данная система взглядов помогает какойлибо части общества осознать свои потребности в виде интересов и бороться за них, то она есть не что иное, как идеология этой части общества, - заключает ученый. Не стоит забывать и восходящее к Ленину представление о двух уровнях идеологии (врожденной и привнесенной). Так лидер большевиков полагал, что рабочий класс не в состоянии выработать своей идеологии, она с неизбежностью привносится в него авангардом пролетариата (социалистической партией). Подобных взглядов придерживается и известный английский историк-марксист Дж. Рюде. Однако более верным представляется подход немецкого мыслителя К. Манхейма (1893-1947), уверявшего, что «можно говорить об идеологии эпохи или конкретной исторической или социальной группы (например, класса), имея в виду своеобразие и характер всей структуры сознания эпохи или этих групп». Таким образом, замечал исследователь, «понятие идеологии превращает 89 «идеи» в функции их носителя и его конкретного положения в социальной сфере». Идеология - это весьма сложное и многозначное понятие, которое употребляется в научной литературе для определения смысла самых различных явлений и процессов. Поэтому для историка большую сложность представляет свидетельствующего об изучение уровне терминологического теоретического аппарата, осмысления этой проблемы и используемого методологического инструментария. Нет ничего удивительного в том, что историю многие считают наукой идеологической и политической. Хотя нередко можно встретить призывы к деидеологизации истории, но фактически они являются не более чем утопией, так как история - важнейшее средство самопознания общества. Поэтому она связана с идеологией этого общества, питается идеологией и питает ее сама. Одной из задач истории также считается необходимость формулировать и обосновывать идеологию своего класса, общества, нации и т.д. Вне этого не понять тех перемен, что происходят с исторической наукой по мере социальной трансформации. В нашей стране после распада СССР нередко раздаются призывы к деидеологизации и деполитизации сознания и науки, к освобождению от старых идеологических стереотипов. Они сочетаются с призывами к существованию без идеологии и вне идеологии. Нередко по причине невежества в пример приводится «свободный Запад», якобы существующий в режиме свободного выбора, где ученые, дескать, могут работать независимо от господствующей в обществе идеологии. Данные призывы свидетельствуют об одном - непонимании того факта, что провозглашение конца идеологии, деидеологизации культуры и науки также являются по существу «чистой идеологией». 90 Для ученых на Западе в XX в. эта проблема, несмотря на неоднократные попытки, так и осталась нерешенной. И это неслучайно, т.к. в той ситуации, которую идеология играет в современном обществе, в тех идеологических системах, которые существуют в различных странах мира, имеется своя историческая предопределенность и закономерность, которую никто не способен отменить или игнорировать. И здесь нет иной альтернативы, кроме необходимости познать это сложное явление, научиться его регулировать, сознательно на него влиять средствами науки и политики. Но очень важно видеть и разницу между историей и идеологией. Главное различие заключается в том, что история - это наука, и полученные ею результаты не могут быть сведены исключительно к идеологии, так как содержат существенные элементы объективного знания. С другой стороны, история - это наиболее политическая из всех наук. По мнению немецкого историка на русской службе А.-Л. Шлёцера (17351809), «история без политики - это просто монашеские хроники». Впервые это положение теоретически обосновал английский историк XIX века Э. Фримен (1823-1892): «История - это политика прошлого, писал он, - а политика - это история настоящего». Как ни покажется странным, но его идеи были подхвачены и продолжены советской историографией, и, прежде всего, пионером марксистской исторической науки в России М.Н. Покровским (1868-1932). «История - это политика, опрокинутая в прошлое», - утверждал он, требуя подчинения советской исторической науки задачам социалистического строительства, генеральной соответствия линии представления, связь научных выводов исследователей партии. Несмотря на подобные извращенные между историей и политикой, безусловно, существует. В любом историческом сочинении политические взгляды 91 автора прослеживаются достаточно отчетливо. В этом между советскими и западными историками никогда не было больших разногласий. Только зарубежные ученые считают эту связь злом, что в идеале история должна стремиться к освобождению от всяких политических установок, а историки-марксисты полагают, что эта связь необходимо вытекает из самой природы исторического познания. Тем не менее, связь истории и политики нельзя доводить до их полного отождествления, так как они нацело не определяют друг друга. Например, советские историки долгое время априорно полагали, что поскольку в СССР самая передовая идеология и политика, следовательно, у нас и самая передовая историческая наука. Как известно, это оказалось совсем не соответствующим действительности. VII. ФОРМАЦИОННЫЙ И ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ ИСТОРИИ §1. Формационный подход к типологии обществ Формационный подход к истории был сформулирован в рамках марксистской науки. С этой точки зрения общественно-экономическая формация (ОЭФ) представляет собой общество, находящееся на определенной ступени исторического развития, взятое в единстве всех его сторон, с присущим ему способом производства, экономическим строем и 92 возвышающейся над ним надстройкой, включающей в себя все проявления духовной культуры. ОЭФ олицетворяет собой конкретное единство общественного бытия и общественного сознания, материальной и духовной жизни. Это определенный тип общественного строя, особой социальной организации, имеющей специфические законы возникновения и перехода в другую, более высокую общественную форму. Теория ОЭФ ставит вопрос о единстве всемирно-исторического процесса и о смысле истории. Что ведет человеческое общество в его истории от формации к формации, от одной ступени развития к другой, более развитой? Ответ: рост степеней свободы человека как личности и общества как целого. В основе этого процесса лежит производственная деятельность человека и сам человек как главная производительная сила общества. Причем, культура в ее духовной ипостаси не вычеркивается из этого процесса, а занимает в нем центральное место, поскольку она как раз и занята производством человека. Учение об ОЭФ опирается на особый философский метод, вошедший в историю под названием материалистического понимания истории. Последний следует отличать от многочисленных вульгаризаций, попыток свести все многообразие общественной жизни к «материальному фактору» и экономическим интересам человека. Отсюда и его вульгаризированное определение как «экономического материализма». На самом деле здесь речь идет лишь о выстраивании объективной детерминации общественной и исторической жизни, которая имеет своей непосредственной предпосылкой природу, естество человека и окружающей его среды. При этом важно различать внешнюю природу человека, так называемый географический фактор, и внутреннюю природу человека, его биологическую основу, изучаемую в исторической антропологии. Эти предпосылки оказываются решающими не только в начале истории, но и 93 на протяжении всего исторического пути, они имеют свойство тотального воспроизводства и даже обострения, например, в форме так называемого экологического кризиса. Однако Маркс вовсе не занимался редукцией общественного к природному. Напротив, он сделал принципиальное открытие нового вида реальности, обладающей всеми атрибутами объективности. Это реальность социального, как особой материи, имеющей автономные законы функционирования и развития, автономные как от природы (естества), так и сознания и воли людей. Только будучи осознанными эти законы могут стать предметом коррекции со стороны организованных общественных сил. Нужно учитывать, что до Маркса в исторической науке доминировал подчеркнуто идеалистический подход, согласно которого все, что происходит в истории и обществе, выступает непосредственным продуктом либо сознания и воли конкретных людей, либо анонимных «духов» или объективных (нечеловеческих) духовных сил. В этом смысле Маркс совершил настоящую революцию в исторической науке, как и в целом в науке об обществе, заложив основы современного социологического знания. Однако теория ОЭФ, носившая у Маркса более частный характер, не выглядела столь безупречной в своих деталях, на что указывал неоднократно и сам ее автор, призывавший к осторожному использованию некоторых ее положений, особенно в той части, которая предполагала выход за рамки европейского континента. Основные положения марксистской теории ОЭФ сохраняют свое эвристическое значение. Материальную основу каждой формации составляет исторически определенный способ производства, включающий в себя соответствующие производственные отношения. 94 Следовательно, формации различаются, прежде всего, в зависимости от того, каков способ производства материальных благ, как люди производят средства к жизни и обменивают между собой продукты, какова форма собственности, каков характер и способ соединения средств производства с непосредственными производителями, по какому принципу выстраиваются отношения господства и подчинения. Та или иная ОЭФ - это совокупность господствующих производственных отношений, но эти отношения не функционируют в чистом виде. В любой общественно-экономической формации наряду с господствующей экономической формой сохраняются пережитки старых формаций, а также нарождаются элементы новых экономических форм. Совокупность различных экономических укладов и соотношение между ними характеризуют социально-экономическую структуру общества. Каждая формация создает и свой тип идеологических отношений. Взаимосвязь и взаимодействие материальных и идеологических отношений находят свое отражение в таких категориях исторического материализма, как базис и надстройка. Базис - это совокупность производственных отношений, т.е. отношений в сфере производства или, иными словами, отношений собственности, обмена и распределения, образующих экономическую структуру данной общественной формации. Переворот в экономическом строе общества, смена базисов происходит в результате социальной революции. Революционное преобразование экономической структуры общества, ликвидация старого базиса и замена его новым, не означает разрушения производительных сил, созданных в условиях предшествующего общественного строя. К. Маркс указывал, что каждое последующее поколение находит производительные силы, добытые прежними поколениями, которые служат им исходным материалом для нового производства. Люди не отказываются оттого, что ими приобретено, но это 95 не означает, что они не отказываются от социальных форм, внутри которых производительные силы развивались. Экономическая структура общества, его базис служит основанием, на котором возвышается надстройка. К сфере надстройки общества относятся возникающие на данном базисе и обусловленные им все общественные идеи, а также идеологические отношения. Таким образом, надстройка представляет собой производную от базиса совокупность различных общественных идей, теорий идеологических и взглядов, соответствующих отношений данной им учреждений и общественно-экономической формации. Экономический базис и надстройка существуют и развиваются в неразрывной органической связи друг с другом. Исторический процесс, с точки зрения марксистской теории, представляет собой последовательную смену общественно-экономических формаций, образующих восходящую линию общественного развития. Первобытнообщинный строй является исторически первой формацией. Она отличалась низким уровнем развития производительных сил и полной зависимостью человека от природных условий. На более поздних ступенях развития формации возникает первое крупное общественное разделение труда - отделение скотоводства от земледелия. Первобытнообщинный строй не знал еще деления общества на классы, там не было и государства. Рабовладельческая ОЭФ представляет собой первое в истории классовое общество. Отношения сотрудничества заменились отношениями господства и подчинения; при рабовладельческом строе частная собственность распространяется не только на средства производства, но и на самих работников производства - рабов. Раб целиком и полностью принадлежал своему господину. Целью производства являлся прибавочный продукт, создаваемый трудом рабов и присваиваемый рабовладельцами. Произошло разделение общественного 96 труда между земледелием и городским ремеслом, а также между различными отраслями ремесла. Общественное разделение труда породило противоречия между умственным и физическим трудом. Вследствие эксплуатации рабов часть членов общества освободилась от непосредственного участия в производстве, создались благоприятные условия для развития науки и культуры. Производительные силы, достигнув определенного уровня, не могли дальше развиваться рабовладельческого в рамках производственных строя. В процессе длительного отношений исторического развития рабовладельческая формация уступила место феодальному строю. Основу производственных отношений феодальной общественной формации составляют собственность помещиков на главные средства производства и неполная собственность на работника, находящегося в личной зависимости от них. Крепостной крестьянин не был рабом, так как феодал не мог его убить, но мог продать. Наряду с феодальной собственностью существовала единоличная собственность крестьян и ремесленников на орудия производства и частное хозяйство, основанное на личном труде. Феодальная формация исторически предшествовала капитализму последней формации, основанной на эксплуатации человека человеком. В недрах феодализма постепенно выросли и созрели более или менее готовые формы капиталистического способа производства. Капиталистическая формация основана на собственности буржуазии на средства производства, на эксплуатации наемного труда рабочих, лишенных средств производства и средств существования, и вынужденных вследствие этого продавать свою рабочую силу буржуазии. 97 Основным противоречием капиталистической общественной формации является противоречие между общественным характером производства и частнокапиталистической выступает как воспроизводится формой антагонизм как присвоения. между Это пролетариатом противоположность противоречие и между буржуазией, организацией производства на отдельных предприятиях и анархией производства во всем обществе. Капиталистической общественной формацией завершается предыстория человеческого общества, утверждали классики марксизма. Подлинная история человечества начинается с коммунистической формации, первой фазой которой является социализм. Коммунизм является важной ступенью развития человеческого общества. В своем становлении и развитии он проходит следующие исторически закономерные этапы: переходный период от капитализма к социализму, первую или низшую фазу - социализм, и вторую, или высшую фазу собственно коммунизм, бесклассовое общество. Коммунизм, согласно формационной теории, является такой формой общественного устройства, которая обеспечивает беспредельное развитие всех сторон общественной жизни, как материальной, так и духовной. Общественному характеру производительных сил соответствует здесь общественная собственность на средства производства. Поэтому, полагали марксисты, коммунистические производственные отношения создают безграничный простор для развития производительных сил, способствуют их беспредельному развитию. В рамках коммунизма будет происходить все ускоряющееся развитие в области материального производства, духовной культуры и всех других сторон общественной жизни. История развития общества через смену общественных формаций, представляет собой закономерный, естественноисторический процесс, обусловленный развитием производительных сил. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные 98 силы, для которых она дает достаточно простора; новые более высокие производственные отношения не проявляются раньше, чем в недрах старого общества созреют материальные предпосылки их существования. Таким образом, в марксистском учении история человеческого общества представляет собой восходящую линию развития, последовательную смену поколений, каждое из которых, используя созданные всеми предшествующими поколениями производительные силы, материальные и духовные ценности, с одной стороны, продолжает деятельность при изменившихся условиях, а с другой - видоизменяет старые условия посредством измененной деятельности. Основным направлением исторического развития, коренным выражением общественного прогресса является закономерная последовательность смены общественно-экономических формаций. Если антропогенез завершается становлением особого вида живого существа – homo sapiens, то начавшийся на его основе социогенез также должен иметь точку своего становления. В этом качестве и выступает, по Марксу, коммунистическая общественно-экономическая формация, которая характеризует собой состояние ставшего или состоявшегося общества, способного развиваться не на чисто природных и случайных для «конкретного живого индивида» предпосылках, а на своих собственных гуманистических предпосылках. Эти предпосылки были со всей очевидностью сформулированы еще И. Кантом: человек должен выступать не средством, но целью человека и всего общественного развития. К. Маркс своей теорией ОЭФ перевел эту кантовскую формулу из долженствования в разряд реального исторического движения. Теорию ОЭФ можно рассматривать как разновидность (частный случай) цивилизационного подхода в широком смысле этого слова. Ее отличает особый акцент на материальном факторе общественной жизни, выстраивание соответствующей цепочки 99 детерминаций, а также подчинение общей логики истории гуманистическим программам прогрессивного развития. Однако цивилизационный подход имеет и множество других, менее строгих, а в чем-то и более гибких вариантов интерпретации общего движения истории общества от дикости к варварству и далее к цивилизации. Критерии цивилизации во многом разнятся, хотя сам термин «цивилизация» восходит к типологии городской культуры. §2. Понятие «цивилизация» и его смысловая нагрузка В последние годы в отечественной историографии получил распространение взгляд, согласно которому современная отечественная историческая наука находится в состоянии кризиса. Принято считать, что он связан с падением авторитета прежней методологии истории, основанной на учении К. Маркса. В частности, критика раздается в адрес марксистской формационной исторической теории, которая оказалась не в состоянии объяснить все многообразие исторического процесса. За пределами ее внимания остается множество исторических явлений, институтов и процессов. Однако отбрасывать или исключать формационный подход к истории из методологического инструментария историка преждевременно. Он, например, обеспечивает адекватное понимание объективного аспекта истории. В то же время современная историографическая аналитической ситуация диктует междисциплинарной необходимость истории, движения к обогащенной теоретическими моделями и исследовательскими методами общественных наук. В результате значительно расширяются предмет, проблематика и методы исторического исследования, разрабатываются новые, более эффективные приемы анализа исторических источников, не входившие в классическую версию ОЭФ. 100 Сегодняшнее общество однозначно декларирует интерес к новому измерению истории, суть которого заключается в переносе центра тяжести исторического исследования на феномен человеческой жизни во всех ее проявлениях. Таким образом, все более четко очерчиваются будущие контуры нового образа истории как исторической антропологии, как психологически и культурологически ориентированной науки о человеке. В этом случае в структуру исторического объяснения включается весь спектр человеческих настроений, верований, убеждений, моральных суждений и эмоций. В поисках парадигмы, способной обеспечить подлинно глобальное видение исторического процесса, то есть включающее в себя как объективный, так и субъективный аспект человеческой истории, следует обратиться к понятию «цивилизация». Поэтому на первый план выдвигается познавательная функция этой категории, которую, например, М.А. Барг определяет как уровень развития человеческой субъективности, проявляющийся в образе жизни индивидов и способе их общения с природой и друг с другом. Причем уровень человеческой субъективности детерминируется природными основами жизни и ее объективно-историческими предпосылками. В свете жарких дискуссий о новых теоретико-методологических основах исторического познания актуализируется переосмысление философских и методологических проблем социогуманитарного исследования, ставится вопрос о новых формах и способах изучения истории. Выдвигается приоритетная задача такого изучения прошлого, когда в центре научного внимания будет находиться человек. Было отмечено, что познание психики исторического субъекта должно осуществляться на основе диалога двух культур (изучаемой и изучающей), путем создания гипотетической «модели мира», присущей изучаемой эпохе, а затем проверки ее в процессе интерпретации источников. О.В. 101 Фокина полагает, например, что такой метод представляется достаточно объективным и верифицируемым. Изменение методологического инструментария историка ведет и к обновлению категориального аппарата теории познания. Перспективным направлением стало изучение истории ментальности тех или иных эпох, плодотворное изучение которых было начато еще в зарубежной историографии. В повестку дня встал вопрос об изучении «коллективного разума» с помощью категорий социальной психологии, достаточно активное развитие получают историческая антропология, этнология и другие науки о человеке. Потребности объективации научного познания предполагают использование достижений всех этих наук, развитие компаративной историографии, помогающей обнаружить общие и особенные тенденции в развитии человечества. В то время как теория формаций была ориентирована на выявление закономерностей общественного развития через смену способов производства в качестве главного критерия, цивилизационный подход решает совершенно иные познавательные задачи, понять которые возможно, лишь обратившись к значению самой категории «цивилизация». Она принадлежит к числу тех понятий научного и обыденного языка, которые не поддаются сколько-нибудь строгому и однозначному определению. Если попытаться объединить различные его значения, то получим скорее некий интуитивный образ, чем логически выверенную категорию. В самом широком смысле можно сказать, что цивилизация - это целостная развивающаяся общественная система, включающая в себя все социальные и несоциальные компоненты исторического процесса, всю совокупность созданных человеком материальных и духовных объектов. 102 В данное определение, таким образом, вошли все более узкие формулировки, фигурирующие в научной литературе, что позволяет избежать недоразумений и споров. Из сказанного видно, что понятие цивилизации тесно связано с понятием культуры. Цивилизация есть социокультурное образование, и этим она отличается от общественно-экономической формации, отражающей систему связей безотносительно к культуре. Поэтому, включая понятие цивилизации в контекст методологического анализа, мы обретаем иной угол зрения на историю по сравнению с формационным подходом. Однако, категория «цивилизация» в подобном значении возникла не сразу, а прошла долгий путь своего становления. §3. Становление и развитие цивилизационных теорий В научной литературе термин «цивилизация» утвердился только в эпоху Просвещения - первоначально в значении противоположном понятию «варварство». «В момент своего начального распространения термин «цивилизация», - подчеркивал историк М.А. Барг,- приобрел такое значение в результате «знакомства европейцев с обиходом народов, населявших вновь открытые земли». В этом смысле цивилизация рассматривалась как перспективный идеал человеческого будущего. Становление ее, с легкой руки шотландского просветителя А. Фергюсона, рассматривалось как закономерный процесс развития промышленности и торговли, накопления богатств, что высвобождало время и возможность для занятий науками и искусствами, для полноценного раскрытия человеческой личности. В годы Великой Французской революции теория цивилизаций получила дальнейшее развитие в трудах Ж.-А. Кондорсе. Он связал понятие «цивилизация» с «прогрессом», который выступал как одно из ее свойств. Высшим 103 проявлением прогресса цивилизации Кондорсе считал революцию. Другой известный французский просветитель А.-Р. Тюрго обнаружил три этапа в ходе развития цивилизации. При этом главное внимание он уделил понятию «темп прогресса», который, по мнению мыслителя, нарастал от этапа к этапу. Таким образом, цивилизационные представления облекались в форму неуклонного, поступательного движения человечества от низших ступеней своего развития к высшим в неизменном линейном порядке. По удачному выражению И.Н. Ионова, «основанием теории цивилизаций на этом этапе был не научный историзм, а идеология исторического оптимизма». В первой половине XIX в., стараниями французского историка Ф. Гизо, понятия «цивилизация» и «прогресс» полностью слились, причем последнее фактически поглотило собой «цивилизацию», которая к тому же стала рассматриваться как измерение человеческого общества. Подобное представление получило особое распространение в рамках позитивистской социологии. Однако в условиях постепенного снижения влияния идей Великой французской революции идея «прогресса» стала себя изживать, уступая место представлению о цивилизации как эволюции. В дальнейшем главной тенденцией развития теории цивилизаций было продолжение ее социологизаторства. Видный английский позитивист Г. Спенсер сделал еще один шаг в сторону от идеи прогресса. Он пришел к выводу, что эволюция общества ограничена во времени. Достигнув равновесия со средой, общество, по мнению ученого, вступает в стадию упадка и разложения. Таким образом, усилиями Г. Спенсера, Т. Бокля и других историков-позитивистов была поставлена под сомнение идея о бесконечном прогрессе человечества, а, следовательно, и о едином, линейном всемирно-историческом процессе. (При этом важно не забывать, что вопрос о единстве всемирно-исторического процесса – это, в конечном 104 счете, вопрос о единстве человеческого рода, а идея линейности и прогресса не исключает и не отрицает идеи цикличности, понимаемой в диалектическом духе.) Под влиянием взглядов немецких ученых И.Г. Гердера и Г. Рюккерта постепенно начало пробивать себе дорогу представление о множественности локальных цивилизаций - «культурно-исторических организмов». В России данные мотивы нашли яркое воплощение в книге Н.Я. Данилевского «Россия и Европа». Серьезный удар представлению о единой мировой цивилизации нанес французский социолог-позитивист Э. Дюркгейм на рубеже XIX-XX вв. Он считал, что цивилизация - не более чем отражение процесса разделения труда в обществе. Не отвергая до конца идею «прогресса цивилизации», Дюркгейм дополнил ее концепцией «социальных видов», представлявших, по сути дела, локальные цивилизации. Мировые и локальные войны, революционный процесс и другие разрушительные явления, сопровождавшие события XX столетия привели к существенному переосмыслению учеными своих концептуальных представлений. «Доминирующим в теории цивилизаций XX в. стало представление о цивилизациях как о локальных социокультурных системах, порожденных конкретными условиями деятельности и мировоззрением людей, населяющих данный регион и определенным образом взаимодействующих между собой в масштабах мировой истории», - справедливо отмечал И.Н. Ионов. Несмотря на верховенство идеи «локальных цивилизаций» в гуманитарном знании нашего времени, многозначность и расплывчатость самого понятия «цивилизация» продолжают сохраняться. Так, например, ученые говорят об античной и средневековой, о христианской и мусульманской, о скотоводческой и земледельческой, о европейской, арабской, китайской, о традиционной и индустриальной цивилизациях. 105 При сопоставлении различных цивилизаций оказывается крайне трудным, может быть, вообще невозможным сформулировать единый принцип их детерминации. Поэтому представляется более вероятным, что каждой цивилизации присущ особый, свой собственный механизм детерминации, свои особенные черты, формирующие специфический национальный характер и менталитет. VIII. ЦИКЛИЧЕСКИЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ КОНЦЕПЦИИ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ В XIX-XX ВЕКАХ §1. Н.Я. Данилевский: концепция культурно-исторических типов Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885) - известный русский естествоиспытатель, публицист, социолог, общественный деятель и сановник. Окончил Александрийский лицей, затем естественный факультет Петербургского университета. Специализировался в ботанике, был кандидатом, магистром наук. Данилевский являлся последователем органической теории. Однако он даже не воспроизводит своих теоретических начал, а сразу берет выводы органицизма и по аналогии с ним строит свою социологическую концепцию. Причем в истолковании органической теории Данилевский смещает акценты. Определяющими в организме-мире он считает не общие законы дискретного целого, а индивидуальные законы отдельных типоворганизмов. Поэтому всеобщему закону развития, положенного Дарвином в механизм естественного отбора и видообразования, Данилевский противопоставляет «морфологический принцип», согласно которому виды (типы) органического мира не развиваются посредством превращений и 106 восхождения по ступеням единого процесса совершенствования. Они изменяются только в плоскости своего собственного существования по собственным имманентным законам. Взаимодействие типов между собой и с внешней средой не меняет в них ничего по существу. По аналогии с этой биологической схемой Данилевский обосновал социологическую теорию, получившую название теории культурноисторических типов. Данилевский пришел к выводу, что как не существует всеобщего биологического закона, так не может быть и единого исторического плана развития общества. Главным историческим аргументом в пользу своего утверждения он считал несовпадение однопорядковых фаз развития различных народов во времени. С другой стороны, очевидно, что не существует ни одного биологического объекта, который бы не подчинялся общим биологическим законам. То же самое должно быть и в обществе. Деление истории на древнюю, среднюю и новую не может удовлетворить, потому что в каждом их этих временных периодов народы находятся на разных ступенях развития. Считается, что падение Западной Римской империи (476 г.) кладет начало средневековью, тогда как, например, Китай и Индия в это время остаются на прежнем уровне. Распространение христианства тоже разновременно у разных народов. Грань между средней и новой историей тем более по времени не совпадает не только в частях света, но даже в социальных организмах одного континента. Но если народы развиваются так неравномерно, то значит, что реально существует не человечество как целое, а культурно-исторические типы, как отдельные формы существования, которые и являются предметом истории и социологии. Свои древность, средневековье и новое время существуют только внутри каждого культурно-исторического типа. 107 Данилевский находит особый критерий отбора культурно-исторических типов. Оказывается, что не все народы в одинаковой степени обладают потенциями (жизненной силой) к самостоятельному развитию. Некоторые из них, возникая, не дают, так сказать, потомства, остаются неоформившимися в полнокровный культурно-исторический тип. Они становятся почвой, удобряющей прогресс других народов. Кроме того, Данилевский выделял народы - «бичи Божии, которые сметают отжившие или разлагающиеся цивилизации, а затем сами возвращаются в прежнее ничтожество (монголы, гунны). Культурно-исторические преемственные, типы, обладают различаясь и на неодинаковой уединенные и способностью традиционализма, т.е. передачи своего опыта и восприятия опыта других. Культурно-исторических типов всего десять: китайский, ассиро- вавилонский, индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, новосемитический (аравийский), германо-романский (европейский). К ним добавляются два - американский и перуанский, которые проблематичны, т.к. были уничтожены насильственно, в отличие от других цивилизаций прошлого, умерших своей смертью. Еще один проблематичный тип - новоамериканский, который пока еще не оформился и не дает оснований для определенных суждений. Россия и все славянство выносятся за общий реестр, потому что в своей культуре обозначили новый возникающий культурно-исторический тип, не совпадающий с уже известными, и совершенно отличный от германороманского (европейского). Критерием оценки и отбора культурно-исторических типов является участие и вклад народов в творчество культуры, которая складывается из четырех разрядов: религия, собственно культура (наука, искусство, промышленность), политика и социально-экономический разряд. 108 Хотя все культурно-исторические типы одинаково самобытны и являются саморазвивающимися, но не все они равноценны по полноте и многогранности. Есть одно-, двух-, трехосновные культурно-исторические типы. Например, евреи отличаются преимущественно по признаку религиозного творчества, греки - собственно культурного, т.е. эти культурно-исторические типы одноосновны, другие народы творят свою культуру в сочетании двух-трех разрядов. Россия здесь также поставлена особняком, как обладающая склонностью к развитию всех четырех разрядов культуры. Ее культура четырехосновна. Данилевский сформулировал пять законов развития культурно-исторических типов: 1) родство языков или группы языков, как условие самобытности культурно-исторического типа, совпадает с одним из главных признаков нации. Языковая общность дополняется этнографическими особенностями; 2) политическая независимость. Этот закон близок по смыслу к территориальному признаку нации; 3) непередаваемости основ одного культурно-исторического типа другому. Допускается лишь передача рациональных результатов культурного развития - науки, техники, внешних форм искусства. Исключается усвоение глубинных, сущностных начал культуры, ибо их каждый культурно-исторический тип вырабатывает только для себя. Механизм преемственности культур Данилевский представляет в виде трех возможностей: а) пересадка (перенос в пространстве) на другую девственную почву, подобно тому, как, например, греки создали очаги своей культуры в разных регионах мира; 109 б) прививка, если подвоем является дичок (например, культура Александрии в Египте); в) почвенное удобрение, каким может быть погибающая или погибшая цивилизация для нации молодой, только что возникающей. 4) разнообразия и силы составных элементов культурно-исторического типа, или, иначе говоря, зависимости полноты культурно-исторического типа от богатства и разнообразия этнографических различий народа. 5) краткости периодов цивилизации. «Ход развития культурноисторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения - относительно краток и истощает раз и навсегда их жизненную силу». Данилевский выступает против идеи европоцентризма и прогрессивнолинейного, поступательного развития истории. Прогресс - это не движение от низших форм человеческого общежития к высшим, от менее совершенных к более совершенным. Прогресс заключается в том, чтобы «исходить огромное историческое поле во всех направлениях». Концепция культурно-исторических типов, продолжая славянофильскую традицию идеализации исторического развития РусиРоссии, была направлена против утверждавшегося в тот период следования идеалам западной цивилизации, против представления о Европе как критерии цивилизации и очаге культурного развития. Теория Данилевского послужила началом для целого направления в социологии, последователи которого весьма многочисленны, а самыми известными из них являются О. Шпенглер и А. Дж. Тойнби. §2. Историко-культурная концепция О. Шпенглера 110 Освальд Шпенглер (1880-1936) - видный немецкий мыслительиррационалист, автор двухтомного исследования «Закат Европы», в которой он предсказывал падение западноевропейской цивилизации. Историко-культурная концепция Шпенглера строится на сопоставлениях, соотнесении и, большей частью, антиномичном противопоставлении «культуры» и «цивилизации». Как известно, Шпенглер выделяет в мировой истории восемь культур, достигших исключительной высоты развития, пришедших к наиболее полному развертыванию своих возможностей: это античность и Западная Европа, арабская культура, Египет, Вавилон, Индия, Китай и культура майя. Это культуры завершенные, полностью осуществившие свои возможности. Их существование в разные времена на самых отдаленных территориях планеты для Шпенглера свидетельство не единого мирового исторического процесса. Напротив, оно неоспоримо свидетельствует о бессмысленности самого этого понятия, об отсутствии истории в этом смысле, истории как процесса. Оно свидетельствует о единстве проявлений жизни во вселенной во всем ее многообразии. Итак, в большем объеме, в наиболее обобщенном употреблении, «культура» у Шпенглера - это сложившийся в веках исторический индивидуум, историко-культурная целостность. В последующей научной традиции Запада за подобными историко-культурными единицами закрепляется название «цивилизация». В другом употреблении понятие «культура» у Шпенглера отличается от данного определения, прежде всего объемом: это - единая (и единственная) культура того же исторического целого, но до той границы, которая, в пределах этого целого, отделяет ее от цивилизации. Термином «цивилизация» Шпенглер обозначает исключительно поздний этап развития единой культуры, который он расценивает как «логическую стадию, завершение и исход культуры». Цивилизация 111 последняя, неизбежная стадия всякой культуры. Она выражается во внезапном (органически обусловленном, возрастном) перерождении культуры, резком надломе всех творческих сил, переходе к переработке уже использованного историей материала, отживших форм. В этом втором значении «культура» - становление творческих возможностей, расцвет, линия подъема. Культура (и затем «цивилизация» как нисходящая линия развития) совпадает у Шпенглера с «историей» и «обществом». Цивилизация, обладая одними и теми же признаками во всех культурах, есть симптом и выражение отмирания целого как организма, затухания одушевлявшей его культуры, возврат в «небытие» культуры, в не образующий более культурной индивидуальности этнический хаос. Шпенглер выступает против концепции единого «всемирного» исторического процесса, единой линии эволюции человечества, как проходящего (при всемирно-исторической последовательные этапы развития. линейнообразной всемирной Вместо истории точке монотонной Шпенглер видит зрения) картины феномен множества мощных культур. Теории единства и преемственности процесса мировой истории как общей картины развития человечества Шпенглер противопоставляет свое учение о множестве завершенных, разобщенных в пространстве и во времени цивилизаций («культур»), равноценных по предельной полноте осуществленных в них возможностей и достигнутому совершенству выражения, языка форм. Диалектика развития каждой культуры, полагает Шпенглер, сводится к прохождению культурно-историческим единством тех стадий, которые в своем развитии проходит живой организм: детство, юность, зрелость, увядание (весна-лето-осень-зима). Неминуемость, закономерное наступление и чередование этих стадий делает периоды развития всех 112 культур абсолютно тождественными, длительность фаз и срок существования самой культуры - отмеренными и нерушимыми. Исходя из этого, Шпенглер создает своеобразную концепцию «одновременности» явлений, отделенных промежутками в тысячелетия; для обозначения этой «одновременности» Шпенглер, придерживавшийся органицистских теорий и применяющий к развитию общества понятия, заимствованные из биологии, использует термин «гомология». Выделяя следующие фазы развития: мифо-символическую раннюю культуру, метафизико-религиозную высокую культуру и позднюю, цивилизационную культуру, Шпенглер стремится на историческом материале показать «параллельно-одновременный» характер прохождения культурами этих стадий, их «параллельно-одновременный» становящийся характер, надежность гомологий как метода исторического познания. В этом представлении выражается шпенглеровская идея развития. Итак, развитие культуры Шпенглер представил в своей философскоисторической концепции согласно циклической теории. Концепция Шпенглера отразила крутой исторический перелом нашего времени, вобрав в себя черты острого кризиса исторического сознания на Западе. «Цикличность» в философии истории Шпенглера - прежде всего продукт глубокого исторического скепсиса, отрицание идеи преемственности развития, прогресса. Другое употребление Шпенглером понятия «культура» также должно служить опровержению теорий единого поступательного движения в истории, социального прогресса, однако уже в другой взаимосвязи: в соотнесении с понятием «цивилизация» (антиномия «культура - цивилизация»). Шпенглер выступил против принятой в европейской историографии трехчленной периодизации истории, против той самой концепции всемирно-исторического процесса. Утверждая наличие восьми равно 113 совершенных по полноте осуществления историко-культурных единств, Шпенглер замечает, что ни одно из них не занимает преимущественного положения, все они имеют одинаковое значение в общей картине истории. И все же предпочтения самого Шпенглера отданы в первую очередь не морфологии культур как таковых, но той «логике» истории, согласно которой возникают и исчезают эти миры культур, характеру исторического времени. Концепция замкнутых циклов у Шпенглера в силу этого весьма специфична: замкнутость «размыкается» на определенной - последней стадии, поскольку, хотя облики культур у Шпенглера как нельзя более индивидуализированы и группируются вокруг совершенно различных (возникающих лишь однажды в истории) «прасимволов», фазы завершения культур при этом тождественны: черты цивилизации во всех культурах совпадают. Сам метод исторических сопоставлений различных культур (аналогий и гомологий) говорит о невозможности последовательно придерживаться идеи обособленности культуры: без исторических сравнений невозможно углубленное понимание собственной эпохи. Аналогия - основной метод, используемый Шпенглером. Всю историческую картину он строит «контрапунктически» (по его собственному выражению): ассоциативных связях, на параллелях, «одновременности» сопоставлениях, событий, периодов в различных культурах, их одинакового положения относительно известных общих фаз. Метод Шпенглера неповторимой ориентирован, специфики прежде исторических всего, на индивидуумов. выявление При этом Шпенглер конкретно ориентируется на действительно уникальное в мире культуры. 114 Прообразом исторического синтеза для Шпенглера послужила, как известно, идея прафеномена, вокруг которого в морфологии истории Шпенглера организуется и развивается культурный организм. Движение, по Шпенглеру, повторяя в гиперболических формах фазы биологического развития, выступает как общий метафизический принцип, а не как понятие историко-эволюционной теории. Шпенглер ясно формулирует свой метод как объемлющий культуру в качестве «органического структурой» и «строго единства, обладающего симметрическим строением». определенной Структурно- системный подход к сфере феноменов культуры Шпенглер зовет морфологией. С одной стороны, путем своего «органического» метода Шпенглер стремится почувствовать и выразить полноту единичных проявлений человеческой истории, изменчивость форм, неповторимость самого движения. Однако столь же важно было Шпенглеру доказать повторяемость всего в истории. Чтобы утвердить подобную повторяемость отнюдь не диалектического характера, ему приходится становиться на путь предельной формализации культурных эпох, заниматься однотипной периодизацией, структурные «срезы» целиком переносить из тысячелетия в тысячелетие, равно применять одну и ту же хронологическую «таблицу» к разным культурам. В своей специфике концепции культуры Шпенглер как отводит исключительное место порождающей универсальную систему символики. Культура выражает себя в определенных образных или идейных структурах, символах. Облик культуры настолько един в своей символичности, что прасимвол определяет собой все: через его правильное вычленение мы найдем подход к сущности данной культуры и проследим эту сущность до конца, до наиболее индивидуальных проявлений. 115 Задача «морфологии мировой истории», по Шпенглеру, - дать универсальное, глобальное объяснение всего (путем указания на один, основной символ), накинуть на всю картину жизни и деятельности эпохи сеть символики, обозначить все узлы смысловых «сцеплений», чтобы сомкнулись все символические ряды. Выявление символического строя - это для Шпенглера, прежде всего, способ смысловой организации эпохи. «Символ» Шпенглера рельефен, ярок, объемен, впечатляющ. Это - статуарность «тела» (символ античного мира), щемящее чувство от беспредельного субъективно переживаемого «пространства» (Западная Европа), то неведомое, что всегда таит в себе «дорога» (Египет). Единая линия развития культуры – это осуществление прасимвола. Что значит, например, «пространство» как символ тысячелетия западноевропейской культуры? Шпенглер в своих символических «рядах» постоянно проясняет устремленность в это понятие бесконечное, как это направленность пространство, в даль, тяготеющее к бесплотности. Концепция Шпенглера, отражавшая глубокий пессимизм немецкой нации после поражения в Первой мировой войне, встретила бурный положительный отклик на родине. Ученые же крупнейших научных центров тогдашней Европы – Англии и Франции – первоначально отнеслись к ней крайне неприязненно. Господствующие в этих странахпобедительницах умонастроения были совсем иными, что и не позволило должным образом оценить теоретические построения Шпенглера. Потребовались многие годы научного осмысления, изменения социальнополитической реальности мира, чтобы взгляды крупнейшего немецкого мыслителя были по достоинству оценены. §3. А. Дж. Тойнби: концепция локальных цивилизаций 116 Одну из наиболее известных в XX столетии концепций локальных цивилизаций создал выдающийся либеральный английский историк Арнольд Джозеф Тойнби (1889-1975) в своем 12-томном труде «Study of History» («Постижение истории», «Исследование истории»). Основной принцип концепции Тойнби сводится к тому, что предметом исторической науки оказывается жизнь определенных единиц или разновидностей человеческого рода, которые он именует обществами. Одна из этих единиц называется Западным христианством, вторая Восточное или Византийское христианство, третья - Исламское общество, четвертая - Индуистское общество, пятая - Дальневосточное общество. Все они существуют как цивилизации и поныне, но мы можем также открыть своего рода окаменевшие остатки обществ, ныне исчезнувших: в одну такую группу входят монофиситы и христиане-несторианцы на Востоке вместе с евреями и персами, в другую - различные ветви буддизма и джайнизма в Индии. Различия и отношения между этими обществами Тойнби называет ойкуменическими; различия же и отношения в пределах одного общества, как, например, различия между Спартой и Афинами или Францией и Германией, Тойнби относит к совершенно иному типу и называет их провинциальными или периферийными. Наиболее важной задачей исторического исследования он считает распознавание и разграничение этих основных структурных элементов исторического процесса, называемых обществами и исследование отношений между ними. Эти исследования осуществляются с помощью некоторых общих понятий, или категорий. Одна из них - аффилиация (принятие в члены) и ее коррелат усыновление, проявляющиеся, например, в отношениях европейского общества и эллинистического, из которого оно исторически возникло. Некоторые общества оказываются не принимаемыми никакими другими 117 обществами; у других нет никаких обществ, примкнувших к ним; третьи связаны между собой через аффилиацию с одним и тем же прародительским обществом. Другая категория Тойнби - понятие цивилизации и примитивного общества. Каждое общество или примитивно, или цивилизованно; подавляющее большинство из них примитивны. Как правило, они сравнительно невелики в смысле географического ареала их обитания и популяции, относительно насильственную гибель, недолговечны которую им и обычно несет либо находят свою цивилизованное общество, либо вторжение другого нецивилизованного общества. Цивилизаций меньше, и каждая из них крупнее по своему масштабу, но здесь постоянно нужно иметь в виду, что единство, образуемое ими, выступает как единство класса, а не индивидуума. Нет одного объекта цивилизации, а есть, скорее, общее качество «цивилизованность». Определенной категорией у Тойнби является междуцарствие, или тревожное время - хаотический период между гибелью одного общества и возвышением другого, аффилиированного с ним, например, таковыми были темные века в Европе между гибелью Эллинизма и возникновением Западного христианства. К категории философии истории Тойнби относится и внутренний пролетариат, совокупность людей в обществе, ничем не обязанных этому обществу, кроме своего физического существования, хотя они вполне могут стать доминирующим элементом в обществе, аффилиированным с предыдущим, например, христиане на закате Эллинистического общества. Еще одна категория - внешний пролетариат, или мир варваров, окружающих данное общество и объединяющих свои усилия с внутренним пролетариатом для разрушения этого общества, когда его творческий потенциал оказывается исчерпанным. 118 К основным категориям Тойнби относит также всеобщее государство и всеобщую церковь, организации, концентрирующие в себе соответственно всю политическую и религиозную жизнь общества, внутри которого они возникли. Исследуя исторические документы в свете этих категорий, Тойнби описывает много уже исчезнувших обществ, переживших в свое время процесс развития цивилизации (всего 21): сирийскую, минойскую, шумерскую, хеттскую, вавилонскую, андскую, юкатанскую, мексиканскую культуры, культуру майя и культуру Египта, самую длительную из всех - с четвертого тысячелетия до нашей эры до первого столетия нашей эры. Основываясь на этих предпосылках, Тойнби приступает к решению главной задачи - к сравнительному изучению цивилизаций. Как и почему возникают цивилизации - вот его первый основной вопрос; как и почему они развиваются - второй; как и почему они гибнут - третий. Для объяснения концепцию Вызова данных - обстоятельств Ответа Тойнби разрабатывает (Призыв-Отклик, Раздражение- Приспособление). По Тойнби, в основе истории лежит взаимодействие мирового закона - божественного Логоса и человечества, которое каждый раз дает Ответ на божественное Вопрошание, выраженное в форме природного или какого-либо иного Вызова. Постижение истории есть постижение человечеством самого себя и в себе самом божественного Закона и высшего предназначения. Тойнби полагал, что Вызов и Ответ могут быть явлены в различных формах, но все Ответы, по существу, сливаются в один: «Доверяясь зову Господа «чувствовать и находить вслед за ним». Движение истории определяется полнотой и интенсивностью Ответа на Вызов, мощью Порыва, направленного на встречу божественному Призыву. Рывок вперед способно совершить творческое меньшинство, увлекающее за собой инертную массу, способное перенести «божественный закон из одной 119 души в другую». Однако Тойнби предупреждает, что ответственность за надломы цивилизаций лежит на совести их лидеров. Вызов, остающийся без Ответа, повторяется вновь и вновь. Неспособность того или иного общества в силу утраты творческих сил, энергии ответить на Вызов лишает его жизнеспособности и, в конце концов, предопределяет его исчезновение с исторической арены. Распад общества сопровождается нарастающим чувством неконтролируемости потока жизни, движения истории. В такие моменты с отрезвляющей ясностью выступает действие исторического детерминизма. Историческая самобытность Ответов на Вызовы с наибольшей полнотой раскрывается в феномене цивилизаций - замкнутых обществ, характеризующихся набором определяющих признаков, позволяющих их классифицировать. Шкала критериев у Тойнби очень подвижна, хотя два из них остаются неизменно стабильными - это религия и форма ее организации, а также «степень удаленности от того места, где данное общество первоначально возникло». Цивилизации, по Тойнби, порождаются трудностями, а не благоприятными условиями. Чем сильнее раздражение, тем лучше приспособление. Наиболее развитые цивилизации возникают в суровых условиях. Но это верно лишь до известной степени. Скандинавская цивилизация проявила себя с наибольшей силой не в Гренландии с ее чрезмерно жестоким климатом и не в Норвегии, наименее суровой из стран этого региона, а в Исландии. Таким образом, Тойнби пытается объяснить нам, как зарождаются цивилизации. Но родиться - это еще полдела. Нужно выжить и жить дальше. Каждое общество в своем развитии проходит стадии генезиса, роста, надлома и разложения: возникновения и падения универсальных государств, вселенских церквей, героических эпох: контактов между цивилизациями во времени и пространстве. 120 Жизнеспособность цивилизации определяется возможностью последовательного освоения жизненной среды и развитием духовного начала во всех видах человеческой деятельности, переносом Вызовов и Ответов из внешней среды внутрь общества. И поскольку Вызовы и Ответы на них носят различных характер, постольку цивилизации оказываются непохожими одна на другую, но главный Ответ на Вызов Логоса определяет сущность единой человеческой цивилизации. Сегодня совершенно очевидно, что концепция Тойнби не является ни пророческой, ни безупречной, но без нее невозможно представить ментальность XX века. Тойнби постарался показать доступными ему средствами, что история открыта для постижения, и что человечество способно дать достойный Ответ на вселенский Вызов. ЛИТЕРАТУРА 121 1. Барг М.А. Эпохи и идеи: становление историзма. М.: Мысль, 1987. 348 с. 2. Барг М.А. О двух уровнях марксистской теории исторического познания // Вопр. философ. 1983. №8. С.107-114. 3. Барг М.А. Цивилизационный подход к истории: дань конъюнктуре или требование науки? // Коммунист. 1991. №3. С.27-35. 4. Блок М. Апология истории или Ремесло историка. М.:Наука, 1986. 256 с. 5. Болингброк Г. Письма об изучении и пользе истории. М.: Наука, 1978. 360с. 6. Галактионов А.А., Никандров П.Ф. Русская философия IX-XIX вв. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1989. 744 с. 7. Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М.: Наука, 1977. 704с. 8. Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопр. философ. 1988. №1. С.56-70. 9. Гуревич А.Я. Теория формаций и реальность истории // Вопр. философ. 1990. №11. С.31-43. 10. Гуревич А.Я. «Территория историка» // Одиссей. Человек в истории. М.: Coda, 1996. С. 81-109. 11. Гурьева И.Ю. Проблемы исторической реальности в творчестве Вильгельма Дильтея // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1994. Вып.21. С.113-128. 12. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М.: Книга, 1991. 574 с.; СПб., 1995. 13. Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 г. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1991. С.48-59. 14. Егорова В.С. О природе исторического познания. М.: Знание, 1986. 64с. 15. Иванов В.В. К вопросу о традициях марксистской критики неокантианской методологии исторического познания (о значении 122 критики Г.В. Плехановым концепции идиографизма) // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск: Изд-во Том. ун-та,1986. Вып.18.С.32-40. 16. Ионов И.Н. Теория цивилизаций: этапы становления и развития // Новая и новейшая ист. 1994. №4-5. С.33-50. 17. История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М.: Изд-во РГГУ, 1996. 255 с. 18. Келле В.Ж. Соотношение формационного и цивилизационного подхода к анализу исторического процесса//Цивилизации. М., 1993. Вып.2. С.26-33. 19. К новому пониманию человека в истории: очерки развития современной западной исторической мысли. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1994. 226 с. 20. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории // Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М.: Наука, 1980. С.5-320. 21. Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. Методология истории. М.: ИАИ РГГУ, 1997. 72 с. 22. Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. М.: Наука, 1989. 176 с. 23. Могильницкий Б.Г. Некоторые итоги и перспективы методологических исследований в отечественной историографии // Новая и новейшая история. 1993. №3. С.9-19. 24. Могильницкий Б.Г. О природе исторического познания. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1978. 226 с. 25. Могильницкий Б.Г. О специфических исторических законах // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1986. Вып. 18. С. 6-30. 26. Нечухрин А.Н. Основные элементы позитивистской парадигмы истории (на материалах отечественной 123 историографии) // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1994. Вып. 21. С.159-184. 27. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время: в поисках утраченного. М.: Языки русской культуры, 1997. 800 с. 28. Соколов В.Ю. История в отсутствии человека. Томск: Изд-во Том. унта, 1994. 256 с. 29. Соколов В.Ю. История и политика. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1990. 204с. 30. Тойнби А. Дж. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991. 31. Трёльч Э. Историзм и его проблемы. М.: Юрист, 1994. 719 с. 32. Уколова В.И. Арнольд Тойнби и постижение истории // Тойнби А. Дж. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991. С.5-12. 33. Февр Л. Бои за историю. М.: Наука, 1991. 629 с. 34. Хвостова К.В., Финн В.К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М.: Изд-во РГГУ, 1997. 256 с. 35. Ходонов А.С. История ментальности в современной французской историографии // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1994. Вып. 21. С.129-148. 36. Шкуратов В.А. Историческая психология. М.: Смысл, 1997. 505 с. 37. Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск, 1993.; М., 1993. ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ 124 Александр Македонский - 74 Анаксимандр - 18 Аристотель - 19 Арманд И. - 87 Арьес Ф. - 24 Асмус В.Ф. - 57 Барг М.А. - 23, 84, 104, 106 Баткин Л.М. - 29 Беккер К. - 53 Блок М. - 15, 16, 21, 29, 30 Бокль Т. - 107 Болингброк - 5, 59 Бродель Ф. - 29 Буганов В.И. - 91 Бьюри Дж. Б. - 69 Ванаг Н.Н. - 57 Вебер М. - 51, 52, 61, 72 Вельдер Р. - 27 Виндельбанд В. - 49, 55, 61 Виппер Р.Ю. - 55 Вовель М. - 30 Ганди М. - 24 Гегель Г. - 63, 71 Гердер И.Г. - 107 Геродот - 19, 81 Гизо Ф. - 83, 107 Гитлер А. - 24, 28, 73 Гомер - 18 Гордон А.В. - 29 Грановский Т.Н. - 90 Греков Б.Д. - 58 Гумбольдт В. - 51 Гуревич А.Я. - 29 Гутнова Е.В. - 91 Данилевский Н.Я. - 107, 109, 110, 111, 112, 113 Данилов А.И. - 58 Дарнтон Р. - 54 Декарт Р. - 59 Де Моз Л. - 26 Дильтей В. - 50, 51, 61 Дрей У. - 42 Дройзен И.-Г. - 51 Дэвис Н. - 54 Дюби Ж. - 29 Дюркгейм Э. - 108 Зибель Г. - 82 Иван Грозный - 12, 44, 46 Индова Е.И. - 91 Ионов И.Н. - 106, 108 Кант И. - 102 125 Кареев Н.И. - 55, 56 Карр Э. - 8, 10, 53 Каштанов С.М. - 74 Келле В.Ж. - 66 Кёлер О. - 34 Клеопатра - 69 Ключевский В.О. - 6, 8, 9, 13 Клямкин И. - 65 Кнабе Г.С. - 46 Ковальзон М.И. - 66 Ковальченко И.Д. - 23, 35 Коллингвуд Р. Дж. - 21, 50, 61, 63 Кондорсе Ж.-А. - 86, 106 Кондратьев Н.Д. - 64 Конт О. - 59, 60, 86 Кроче Б. - 61, 62 Лаппо-Данилевский А.С. - 55, 56 Лебон Г. - 27 Леви-Брюль Л. - 28 Ле Гофф Ж. - 29 Ленин В.И. - 73, 87, 91 Ле Руа Ладюри Э. - 22, 29 Лукин Н.М. - 57 Лютер М. - 24 Мабли - 59 Мавродин В.В. - 91 Макиавелли Н. - 90 Мандру Р. - 29 Манхейм К. - 92 Маркс К. - 22, 52, 70, 72, 96, 97, 98, 102, 103 Милов Л.В. - 91 Милюков П.Н. - 13 Михайловский Н.К. - 72 Могильницкий Б.Г. - 23 Моммзен Т. - 78 Мучник В.М. - 29 Мюнцер Т. - 77 Наполеон Бонапарт - 73, 83 Николаева И.Ю. - 29 Ортега-и-Гассет Х. - 69 Парсонс Т. - 35 Петр I - 12, 72 Петрушевский Д.М. - 55 Платонов С.Ф. - 13 Плеханов Г.В. - 71 Покровский М.Н. - 94 Постер М. - 54 Поршнев Б.Ф. - 58 Преображенский А.А. - 91 Пресняков А.Е. - 13 126 Ранке Л. фон - 77, 82, 85 Рахматуллин М.А. - 91 Ревель Ж. - 29 Риккерт Г. - 49, 52, 61 Робеспьер М. - 73 Романов Б.А. - 39 Рюде Дж. - 92 Рюккерт Г. - 107 Смирнов И.И. - 58 Соловьев С.М. - 72 Спенсер Г. - 86, 107 Сталин И.В. - 57, 67, 73 Стоун Л. - 15, 16 Тард Г. - 27 Тацит - 82 Тит Ливий - 89, 90 Тихомиров М.Н. - 58 Тойнби А. Дж. - 74, 113, 119, 120, 121, 122, 123, 124 Трёльч Э. - 13, 14 Тьерри О. - 83 Тэйлор - 69 Тюрго А.-Р. - 106 Усенко О.Г. - 91 Фалес - 18 Февр Л. - 15, 16, 18, 24, 29, 30 Фергюсон А. - 106 Фишер Д. - 54 Фогель Р. - 37 Фокина О.В. - 104 Франц-Фердинанд - 69 Фрей Г. - 21 Фрейд З. - 24, 25 Фримен Э. - 93 Фромм Э. - 25, 26, 27 Фукидид - 19 Фюстель де Куланж Н.Д. - 15, 76, 77 Холл Дж. - 35 Черепнин Л.В. - 91 Шлёцер А.-Л. - 93 Шпенглер О. - 113, 114, 115, 116, 117, 118, 119 Эйделот У. - 36 Энгельс Ф. - 22, 88 Энгерман С. - 37 Эриксон Э. - 24 Юнг К.-Г. - 25, 26 СОДЕРЖАНИЕ стр. 127 Предисловие ....................................................................................................................... 3 I. Основные проблемы современной науки ……………………………..………………... 5 §1. Историко-педагогическая парадигма в поисках идентичности …………............... 5 §2. Ведущие тенденции развития исторической науки в XX веке .............................. 13 II. Понятие о предмете и задачах истории ……………………………………………… 18 §1. История как действительность и история как наука .............................................. 18 §2. Становление и развитие исторических субдисциплин .......................................... 23 2.1. Психоистория ……………………………………………………………………... 24 2.2. История ментальности …………………………………………………………… 28 2.3. Историческая антропология ……………………………………………………... 31 2.4. Клиометрия ……………………………………………………………………….. 35 III. Становление и развитие методологии истории …………………………………….. 38 §1. Понятие методологии истории и ее терминологический аппарат………………. 38 §2. Историческое объяснение как метод научного познания ………………………... 40 §3. Становление и развитие немарксистской методологии истории ………………... 48 §4. Развитие методологии истории в отечественной историографии……………….. 55 §5. Классификация исторического знания по методу познания …………………….. 59 IV. Основные категории исторической науки …………………………………………... 65 §1. Социологический закон и историческая закономерность ..................................... 65 §2. Историческая случайность как категория исторической науки ............................ 68 §3. Проблема инвариантности и альтернативности в истории ................................... 73 V. Принципы исторического познания ………………………………………………….. 76 §1. Проблема объективности исторического познания ............................................... 76 §2. Принцип партийности в историческом познании .................................................. 81 §3. Принцип историзма в научном познании ............................................................... 84 VI. Место и роль истории в обществе …………………………………………………… 89 §1. Исторический опыт и современность ..................................................................... 89 §2. Идеология и ее связь с исторической наукой. История и политика ................................................................................................. 90 VII. Формационный и цивилизационный подходы к изучению истории ……………. 95 §1. Формационный подход к типологии обществ …………………………………… 95 §2. Понятие «цивилизация» и его смысловая нагрузка ............................................. 102 §3. Становление и развитие цивилизационных теорий ............................................. 106 VIII. Циклические цивилизационные концепции исторического развития в XIX-XX веках ..................................................................................................... 109 128 §1. Н.Я. Данилевский: концепция культурно-исторических типов .......................... 109 §2. Историко-культурная концепция О. Шпенглера .................................................. 113 §3. А. Дж. Тойнби: концепция локальных цивилизаций ........................................... 119 Литература ...................................................................................................................... 125 Именной указатель ………………………………………………………………………. 128 Содержание ………………………………………………………………………………. 131 Учебное издание 129 Мауль Виктор Яковлевич Основы исторических знаний: учебное пособие для студентов Научный редактор Редактор Подписано к печати Заказ № Формат 60×841/16 Отпечатано на RISO GR 3750 Бум. писч. № 1 Уч.-изд.л. Усл.печ.л. Тираж 500 экз. Издательство «Нефтегазовый университет» Государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Тюменский государственный нефтегазовый университет» 625000, Тюмень, ул. Володарского, 38 Отдел оперативной полиграфии издательства «Нефтегазовый университет» 625000, Тюмень, ул. Володарского, 38 130
