(Москва). Путь историка
advertisement
ПУТЬ ИСТОРИКА И. Б. Томан (Москва) 31 июля 2001 г. ушел из этой жизни историк Латвии и России Бруно Арведович Томан. Однако невозможно сказать, что его больше нет среди нас. Он жив в своих книгах и статьях, в памяти тех, кого он обучал нелегкому мастерству историка, и тех, которые благодаря ему обрели интерес к прошлому своей страны. Бруно Арведович посвятил всю свою жизнь борьбе с забвением. Не счесть людей, которых он воскресил в памяти потомства. А тот, кто спасает других от забвения, сам никогда не будет забыт. Б.А.Томан родился 24 июня 1933 г. в г. Звенигороде Московской обл. Его отец Арвед Янович Томан был уроженцем Латвии. Восемнадцати лет он покинул родительский дом и вступил в Красную Армию. После окончания Гражданской войны перед Арведом встал выбор: вернуться в Латвию или остаться в России. От родных приходили неутешительные вести: разруха, безработица, нищета. В России было не лучше. Однако здесь перед ним, демобилизованным из Красной Армии и к тому же достаточно образованным человеком, открывались более широкие перспективы. Он не хотел, подобно братьям, перебиваться случайными заработками, не хотел в столь драматическую эпоху оставаться на обочине истории. И он не уехал из России: тут, как ему казалось, его способности и знания могли найти лучшее применение. После демобилизации А.Я. Томан стал работать заведующим детским домом в селе Кораллово близ Звенигорода, где познакомился с воспитательницей Софьей Войцеховной Вось, которая стала его женой. В 1938 г. семья Томанов поселилась в деревне Козино. Здесь Бруно окончил семилетнюю школу и решил учиться дальше. В течение трех лет он ходил за 6 км в звенигородскую школу - в метель и в дождь, пробираясь в кромешной тьме по снежной целине зимой и по раскисшей дороге в весеннюю распутицу. При этом надо было помогать дома по хозяйству, работать в колхозе и учить уроки, на которые подчас оставалась только ночь. Вначале вместе с Бруно в город ходили ещё несколько одноклассников, но вскоре все они, не выдержав непосильного напряжения, бросили учебу. И только он - самый худой и слабый в классе - не сдался. В 1950 г. Бруно Томан поступил в Московский государственный историко-архивный институт. Из деревни он попал в институт, расположенный в самом центре столицы. Рядом были библиотеки, театры, музеи. Студенты МГИАИ уже на младших курсах овладевали навыками самостоятельной научной работы, основанной на изучении исторических источников. Им прививали вкус к скрупулезному и кропотливому исследованию прошлого, приучали видеть смысл и значение кажущихся незаметными фактов, короче, закладывали навыки научной работы и научного мышления. Объективно подобное образование не могло не привести к весьма нежелательным для того времени последствиям. Нередко, увлекшись изучением исторических источников по избранной для доклада на семинарском занятии теме, студент приходил к выводам, противоречащим каноническим схемам. Так, на втором курсе в докладе об «Обществе соединенных славян» Бруно Томан высказал предположение о том, что в случае победы декабристов исторический процесс пошел бы иначе и это изменило бы весь ход отечественной и мировой истории. «Крамольным» в этой цепи рассуждений было допущение, что при таком повороте событий Россия могла бы и не оказаться тем самым «слабым звеном в цепи империализма» и «колыбелью Великой Октябрьской социалистической революции». Сама мысль о возможности иного пути исторического развития России казалась в 1952 г. весьма еретической. Б. Томана начали «прорабатывать», обвинив в пропаганде взглядов М.Н. Покровского, но он упорствовал. Этот и ряд других подобных эпизодов стали предметом обсуждения на бюро ВЛКСМ. В результате в характеристике, данной ему на третьем курсе, отмечались «легкомысленные и безответственные высказывания по некоторым вопросам истории и литературы». Однако можно сказать, что в Историко-архивном институте борьба шла, главным образом, с внешними, откровенными проявлениями инакомыслия; источник же, порождавший его, - самостоятельный научный поиск - оставался. В институте Бруно Томан обрел веру в себя и свое призвание. Здесь он начал пятидесятилетний путь в науке, у истоков которого стояли замечательные ученые и педагоги - Евгений Алексеевич Луцкий и Сигурд Оттович Шмидт. Помимо лекций и семинарских занятий, эти преподаватели руководили научными студенческими кружками: С.О. Шмидт - источниковедения, Е. А. Луцкий - истории СССР. Б. Томан постоянно посещал их заседания, на которых царил дух свободной научной дискуссии, студенты учились обоснованно формулировать и отстаивать свою точку зрения, слушать и понимать мнение оппонента. Семинары не только расширяли кругозор молодых людей, но и давали им представление о профессиональной этике историка, в частности, об этике научного общения. Впоследствии Б.А.Томан так вспоминал о С.О.Шмидте: «Привлекала его особая интеллигентность, воспитанность, доброжелательность, готовность всегда, не считаясь со временем, ответить на любые наши вопросы, причем ответить на языке фактов и аргументов, доходчиво и убедительно. Он никогда не «давил авторитетом», не навязывал свое мнение /…/ Сигурд Оттович обладал ценнейшим для педагога даром видеть в студенте личность, личность думающую, творческую, имеющую право на собственное мнение»1. Примep С.О.Шмидта не только способствовал становлению Б.А. Томана как ученого, но и спустя много лет помог ему в его собственной преподавательской деятельности. Уже на первом курсе Бруно Томан избрал тему будущей научной работы – историю латышских стрелков. Тогда же он стал учить латышский язык. Выбор этот был закономерен и отчасти предопределен ещё в отрочестве. Прежде всего он был продиктован стремлением лучше понять жизненный путь и внутренний мир отца, который, хотя и воевал не в составе латышских частей, имел во многом сходную со стрелками судьбу. Определенную роль в пробуждении интереса к данной теме сыграли четыре книги «Истории латышских стрелков» на латышском языке московского издательства «Прометей», которые стояли в книжном шкафу отца. Эти загадочные книги на непонятном тогда ещё языке действовали на воображение и притягивали к себе. На практике в Центральном государственном архиве Советской Армии Бруно Томан впервые получил возможность воочию увидеть подлинные документы о латышских стрелках. За сравнительно короткий срок ему удалось существенно пополнить свои материалы по избранной теме. Доклад о латышских стрелках на заседании студенческого научного кружка под руководством Е.А. Луцкого был первой вехой на научном пути Б.А. Томана. Замечания и рекомендации, которые высказал Е.А. Луцкий, пригодились ему и при написании дипломной работы и позже – при подготовке диссертации и монографии. Тогда же произошло его знакомство с замечательным человеком - членом Социалдемократии Латвии с 1911 г., латышским стрелком, журналистом Яном Лепиным. Будучи слепым, он всю жизнь работал, помогал людям. К Бруно он относился как к сыну: очень его любил, поддерживал, особенно во время армейской службы, но был требователен и даже суров, когда надо. В 1955 г. Б. Томан защитил дипломную работу на тему «Борьба латышских стрелков за установление и упрочение советской власти в 1918 году». По своему объему (2I3 стр.) и огромному фактическому материалу, основанному преимущественно на неопубликованных документах Центрального государственного архива Советской Армии и на сообщениях латышских газет периода Гражданской войны, впервые введенному в научный оборот, эта работа не уступала солидной кандидатской диссертации. Она была не только оценена на «отлично», но и рекомендована к печати. По окончании института Б. Томан был призван в армию. Но и там, пользуясь любой возможностью, он продолжал читать научную литературу, переводил с латышского, написал две статьи (по 50 стр. каждая), которые, правда, не были опубликованы. Впрочем, усилия эти не пропал даром, ибо материалы статей впоследствии были использованы в других его работах. В сентябре 1957 г. солдат Б. Томан написал для журнала «Дружба народов» статью «Латышские стрелки», увидевшую свет в одиннадцатом номере того же года. Это была его первая публикация. После демобилизации Б. Томан был принят на работу в только что созданный в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Отдел истории Великой отечественной войны, который возглавлял Е.А. Болтин, а его заместителем был Б.С.Тельпуховский - оба известные ученые и отличные организаторы. К работе в Отделе, созданном на волне «хрущёвской оттепели», был привлечен широкий круг военных историков, сотрудников академических институтов, преподавателей вузов, специалистов не только из Москвы, но и из других городов. В большинстве своем это были участники войны и вместе с тем еще молодые люди, полные научные энтузиазма. Сознавая необходимость поиска новых фактов, расширения источниковой базы в процессе переосмысления истории, ученые устремились в архивы. Для сотрудников Отдела истории Великой Отечественной войны были раскрыты двери архива Министерства обороны, Центрального партийного архива и других хранилищ документов. Стали доступны материалы Государственного Комитета Обороны (ГКО), ЦК ВКП/б/, в том числе и Политбюро. Доступней стала и зарубежная литература: примерно 2 тыс. книг были закуплены за границей. Новые научные идеи и замыслы требовали широкого обсуждения. Впервые возникла возможность свободного обмена мнениями. Конечно, в известных пределах: нельзя было затрагивать такие темы, как руководящая роль КПСС, преимущества советского строя и т.д. Но можно было говорить о трагедии войны, о просчетах руководства, об ошибках и недостатках в годы войны, А главное - исчезла атмосфера сковывающего страха. На обсуждениях выступали участники войны, которые своими воспоминаниями дополняли и порой корректировали результаты научных изысканий. Проводились встречи с видными полководцами. По заданиям руководства Б.А. Томан выезжал в поисках материалов в местные архивы, работал в центральных московских хранилищах, участвовал в систематизации богатейшей коллекции материалов Отдела Великой Отечественной войны. Исключительную ценность представляли его переводы трофейных документов из «Особого архива». Между тем не ослабевал его интерес и к истории латышских стрелков. Поступив в заочную аспирантуру, Б.А.Томан начал под руководством Е.А. Луцкого работу над кандидатской диссертацией, которую защитил в июне 1966 г. Таким образом, над избранной темой он работал около 15 лет. На основе диссертации были написаны три книги. Одна из них – «Сыны революции», вышла в Латвии на латышском языке в 1970 г. Другая – «За свободную Россию, за свободную Латвию», была издана в Москве в 1975 г., а третья - «Мы – интернационалисты», - в Таллинне на эстонском языке в 1979 г. Кроме того, он был автором глав и разделов ряда коллективных монографий, изданных в Москве и Риге на русском, латышском и немецком языках, статей в научных журналах и сборниках. Исследования Б.А.Томана о латышских стрелках не утратили своего научного значения и сегодня. Они написаны почти исключительно на основании документальных материалов из архивов Москвы и Риги и сообщений различных газет и других периодических изданий периода Гражданской войны, многие из которых представляют ныне библиографическую редкость. Б.А. Томан постоянно общался с бывшими латышскими стрелками, другими участниками и очевидцами Гражданской войны. Их воспоминания помогали ему не только выяснить или уточнить те или иные факты, но и понять внутренний мир, психологию, систему ценностей, разнообразную мотивацию поведения и поступков людей, о которых он писал. Эти старики, которых история вовлекла в свой водоворот ещё в I0-х гг. XX в., относились к молодому историку второй половины века с уважением и отцовской теплотой. Кроме Яна Лепина, это – Я. Крастынь, Я. Кайминь, Я. Биезайс, В. Павар, К. Ратниек и др. Главная тема работ Б.А.Томана - боевой путь латышских стрелков в годы Гражданской войны. Однако скрупулезное и точное описание военных действий никогда не заслоняет в его книгах живых людей. Он рассказывает об их повседневной жизни между боями, об их судьбах, о том, какие обстоятельства предопределили их жизненный путь. Ему удалось показать, насколько это было возможно в тогдашних условиях, что латышские стрелки, проникнутые идеями социальной справедливости, идеями интернационализма, были патриотами Латвии, боровшимися за национальное освобождение её народа. В годы Первой мировой войны они сражались против немецких оккупантов, а затем помогали Советской России бороться со сторонниками того режима, при котором латышский народ испытывал двойной гнет - как со стороны царской администрации, так и со стороны немецких землевладельцев - политической и экономической элиты прибалтийских губерний. Латышские стрелки были убеждены в том, что свобода Латвии неразрывно связана со свободой России, и этим объясняется их отвага и ожесточение в борьбе с теми, кого они считали поработителями. Латвия и свобода - вот идеалы латышских стрелков, во имя которых они сражались. Б.А.Томан, как и другие историки нашей страны, работал в условиях идеологического диктата и вынужден был считаться с требованиями цензуры. Эпоха наложила отпечаток на его труды, и это, наверное, бросится в глаза современному молодому читателю. Но хотелось бы здесь напомнить о том, что сейчас зачастую не принимается во внимание: о тех длительных, изматывающих усилиях, требующих от историков не только мужества и принципиальности, чтобы отстаивать свою точку зрения, но и умения убеждать и, уступая во второстепенном, чтобы, обойдя установленные догмы и порой доходящие до абсурда претензии бдительных цензоров, сохранять в своих трудах главное. Эта борьба выпала на долю Б.А. Томана, так же, как и очень многих его коллег. Кандидатскую диссертацию он защищал в июне 1966 г. «Оттепель» к тому времени миновала, начался постепенный откат назад. Тем не менее, во вступительном слове на защите счел необходимым сказать: «Со второй половины 30-х годов, когда многие бывшие командиры и политработники латышских стрелков стали жертвами клеветы и необоснованных репрессий, широкая работа по изучению истории латышских стрелков была свернута, а многие моменты этой истории замалчивались и даже искажались». Борьба, которую приходилось вести историкам, на первый взгляд почти незаметна, она шла подчас за одно только слово, за разрешение хотя бы намекнуть на то, о чем запрещалось говорить открыто. Один из примеров: московские и рижские идеологи настаивали на том, чтобы в словосочетание «латышские стрелки» обязательно добавлялось «красные», дабы ярче подчеркнуть их преданность советской власти и принадлежность к Красной Армии, а также противопоставить тем стрелкам, которые сражались за Латвию в годы Первой мировой войны, и тем, которые не ушли в Советскую Россию, а остались на родине. Однако, несмотря на постоянное давление, Б.А.Томан называл их так, как они сами себя называли: «латышскими стрелками». Добросовестному, принципиальному и высококвалифицированному исследователю было очень нелегко заниматься новейшей историей. Возможно, жизнь Б.А.Томана была бы спокойнее и проще, если бы он предпочел более отдаленный период. Однако он никогда не стремился уйти от трудностей исследователя новейшей истории страны. Он мужественно принимал жизнь такой, какой она была, и выполнял свой долг - как историк и человек. Бегство в далекое прошлое было заманчиво, но его волновали прежде всего живые люди - порой забытые и непонятые, которых он хотел, пока не поздно, спасти от окончательного забвения. Он понимал, что события новейшей истории надо изучать, покуда живы их участники и очевидцы, ибо только тогда прошлое может быть воссоздано именно как поток бытия, а не в виде систематизированных фактов, сохраненных архивными документами. Глубокие знания, критичный ум, исключительная научная добросовестность и логика соединялись у Б.А.Томана с редкой способностью интуитивного постижения взаимосвязи исторических событий, умением понять внутренний мир людей, мотивы их поступков. Именно поэтому он пользовался уважением и авторитетом и среди самих бывших латышских стрелков, и среди рижских и московских коллег. С конца 60-х гг., перейдя на работу в Отдел филиалов и координации ИМЛ при ЦК КПСС и повседневно занимаясь научно-организационной работой, Б.А. Томан укрепил свои научные и дружеские связи с учеными республик Прибалтики, прежде всего, конечно, с учеными Латвии, с которыми его соединяли общие творческие искания. Это уже упоминавшийся академик Ян Крастынь, академики И. Апине, А.Дризул, главный редактор Латышской энциклопедии С. Зиемелис, профессора А. Бирон, Л. Зиле, В. Каралюн, В. Раевский, А. Спреслис, И. Штейман, энциклопедически образованный философ В.Заринь и др. Повседневное знакомство со всем спектром исторических исследований в республиках Прибалтики привело Б.А.Томана к мысли заняться систематическим изучением развития исторической мысли, в том числе и прежде всего в области истории Латышской социал-демократии, затем Коммунистической партии Латвии. Особый интерес к историографической проблематике Б.А.Томан проявил, уже занимаясь историей латышских стрелков. Историческую литературу он рассматривал как зеркало эпохи, показывая, каким образом и почему на протяжении многих лет история латышских стрелков освещалась весьма скудно или просто замалчивалась, а в отдельные периоды вдруг выходила на первый план. В своей кандидатской диссертации Б.А.Томан подробно рассказал о деятельности Комиссии по изучению истории латышских стрелков, успевшей выпустить два тома фундаментальной «Истории латышских стрелков», о других исследованиях в данной области, проводившихся в 20-х - первой половине 30-х гг. прошлого века., о планах дальнейшей работы, которым не суждено было осуществиться из-за закрытия в конце 30-х гг. Комиссии, латышского издательства «Прометей» и латышских клубов, вслед за чем последовали репрессии, жертвами которых стали многие латышские стрелки и латышские историки. Б.А.Томан указывает, что с конца 30-х по конец 50-х гг. вышло около 50 работ, в которых упоминались латышские стрелки, - в 10 раз меньше, чем в предыдущий период, - и только одна книга (Р.Кисиса) непосредственно была посвящена этой теме. В большинстве же работ по истории революции и Гражданской войны роль латышских стрелков, как пишет Б.А.Томан, «принижалась или просто игнорировалась». В качестве примера манипуляции историческими фактами он рассказывает о том, как историки Гражданской войны «цитировали» телеграмму В.В.Куйбышева в Совнарком о ликвидации мятежа командующего Восточным фронтом Муравьева, в одном случае заменив отточием, а в другом – просто выбросив слово «латыши». Приступив к изучению темы своей докторской диссертации фактически еще в ходе работы над кандидатской, Б.А. Томан завершил работу со свойственной ему скрупулезностью и требовательностью к себе лишь к началу 80-х гг. Защита докторской диссертации («Историография истории Коммунистической партии Латвии. Конец XIX в. – начало 60-x гг. XX в.») состоялась в конце 1982 г., а монография, написанная на ее основе, была издана в Риге в 1983 г. Особенность подхода Б.А.Томана к историографии истории состояла в выявлении связей исследований по истории Латвии с общим состоянием исторической науки в СССР, в освещении конкретно-исторических условий создания трудов историков, организации исторической науки, влияния политики партии и внутрипартийной борьбы на судьбы исторической науки и ее деятелей. Формулируя задачи своей работы, он поставил на первое место «освещение конкретно-исторических условий» и «отражение политики партии в отношении историко- партийной науки». И вот это-то и насторожило партийных идеологов в Риге. Начало 80-х гг. было время, крайне неблагоприятное для изучения новейшей истории. Ужесточились порядки в архивах. Записи исследователей, даже выполнявших служебные задания, тщательно просматривались, из них изымалось (зачеркивалось, вырезалось) все, что содержало какую-либо «излишнюю» или «нежелательную» информацию, что-либо не по теме, указанной в разрешении на работу данного лица в архиве. После такой цензуры тетрадь с выписками часто превращалась в «лапшу». Непозволительно было высказывать свежие мысли, ссылаться на документы, ранее не публиковавшиеся. То было время «прецедентов» в новейшей отечественной историографии: для того, чтобы высказать какую-либо мысль, следовало найти ей аналогию в сочинениях В.И. Ленина, речах очередного руководителя КПСС, на худой конец - в трудах научных авторитетов. Б. Томан следовал этому «рецепту», но всё же не удовлетворил охранителей из идеологического ведомства. Сравнение текстов диссертации (тем более первоначального авторского варианта) и монографии показывает весьма существенные расхождения. Они касаются, например, оценки письма И.В. Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» в 6-м номере журнала «Пролетарская революция» за 1931 г. Если в тексте диссертации говорилось об отрицательном влиянии статьи на развитие исторической науки, то в книге этот сюжет фактически исчез. Урезан материал о дискуссии 20-х - начала 30-х гг. в Компартии Латвии по вопросам её истории. Подверглись искажению или были вовсе изъяты сюжеты о влиянии обстановки «культа личности», сталинского «Краткого курса истории ВКП/б/» на работы историков, о политических репрессиях, о манипуляции фактами. В диссертации Б.А.Томан подробно рассматривал механизм искажения исторической правды в трудах историков, показывал, сколь краток и незаметен путь от умолчания к фальсификации и сознательной лжи. Всё это было изъято из монографии. Почти не отразились в книге многочисленные факты, свидетельствующие о том, что латышские коммунисты, анализируя в начале 30-х гг. события 1919 г., в полном соответствии с духом того времени бросали друг другу политические обвинения, провоцируя тем самым будущие репрессии и фактически роя могилы себе и своим товарищам. Как же это произошло? Текст книги, ранее одобренный в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и в Институте истории Коммунистической партии Латвии, уже на стадии верстки был задержан. Автор был вынужден срочно выехать в Ригу. В личной беседе в ЦК КПЛ ему было указано, что излишне писать об общих вопросах политики партии, общем состоянии исторической науки, что в книге слишком много «негативного» и потому может создаться впечатление, будто латвийские коммунисты в Москве в начале 30-х гг. только и делали, что «грызлись и ругались». Иначе говоря, та подлинная история, которая представала в труде Б.А.Томана, не годилась для коммунистического воспитания молодежи: ей следовало дать «твердые ориентиры». Они же в работе как раз отсутствовали, ибо автор показал историю компартии Латвии и её историографию во всех их трагических противоречиях, что в то время не могло быть допущено. Перед автором встал страшный вопрос о судьбе книги: быть ей или не быть. Емy пришлось собственными руками изымать из текста, корежить, пожалуй, самые интересные места, именно те, которые составляли отличительную особенность его работы. В результате книга вышла в сильно искаженном и урезанном виде. Оставалось слабое утешение, что специалисты смогут прочесть рукопись диссертации в Ленинской библиотеке. По-видимому, всё происшедшее обусловило определенный, хотя и кратковременный, творческий «застой». «Второе дыхание» Б.А.Томан обрел с середины 80-х гг. с наступлением перестройки и гласности. В это время в обществе произошел всплеск интереса к истории Великой Отечественной войны. Ослабел идеологический пресс, на страницах периодической печати обсуждались острые, прежде замалчиваемые проблемы. В августе 1987 г. было принято решение ЦК КПСС о создании десятитомного труда «Великая Отечественная война советского народа», подготовка которого была возложена на Институт военной истории Министерства обороны СССР, Институт марксизма ленинизма при ЦК КПСС, Институты истории СССР и всеобщей истории Академии Наук СССР и другие научные учреждения. Уже само название показывало, что перед авторским коллективом стояла сложная задача: на расширенной источниковой базе представить народ как объект и субъект истории, как творца победы, показать жизнь страны и её армии от солдата до маршала, от рабочего до наркома, рассказать о войне как о всенародной трагедии и величайшем всенародном подвиге. Перед ИМЛ как соисполнителем этой труднейшей задачи встал вопрос о создании коллектива, свободного от старых догм, при этом достаточно квалифицированного и работоспособного. Тут-то и пригодились знания, навыки и опыт научно-организационной работы Б.А.Томана. Организация работы над десятитомником отражала черты нового этапа отечественной историографии. Отсутствовала первоначальная заданность схемы. Концепция труда дорабатывалась и уточнялась в процессе научного поиска. В качестве заведующего сектором Института марксизма-ленинизма, члена редколлегии томов и автора Б.А. Томан участвовал во всех фазах подготовки труда. В течение 1988-1990 гг. в обстановке свободной дискуссии шло широкое, демократичное обсуждение концепции и проблематики издания, а также подготовленных для него авторских текстов. К весне 1991 г. были подготовлены макет первого тома, охватывающего предвоенный период, рукописный вариант второго тома, в котором освещались события до Московской битвы; обсуждались главы третьего тома. Сложностей было много: шло осмысление нового фактического материала, вырабатывалась новая концепция истории войны. Видимо, сама атмосфера творческого научного поиска, в котором проходила работа над десятитомником, встревожила консервативные круги партийного и военного руководства. На расширенном заседании Главной редакционной комиссии 7 марта 1991 г. Институт военной истории и, главным образом, его начальник Д.А. Волкогонов подверглись огульным, в том числе и политическим обвинениям. Немногие благожелательные и конструктивные выступления, прежде всего, директора Института всеобщей истории АН СССР, чл.-корр. АН СССР А.О. Чубарьяна, директора Института истории СССР АН СССР, чл.-корр. АН СССР A.П. Новосельцева, представителя ИМЛ при ЦК КПСС доктора исторических наук Б.А. Томана потонули среди шума и враждебных выкриков высоких военных и партийных чинов. Недаром, выражая мнение ученых, А.П. Новосельцев сказал: «У меня возникает страх перед тем, что у нас тут происходит/.../шабаш, а не научное совещание»2 . Вновь в ещё более открытой и наглой форме перед Б.А.Томаном предстало лицо тоталитаризма, диктующего науке, какой ей надлежит быть. Приближался август 1991 г. … Тяжело воспринял Б.А.Томан ликвидацию ИМЛ при ЦК КПСС (переименованного летом 1991 года в Институт теории и истории социализма), в котором он проработал 34 года, прошел путь от научно-вспомогательного сотрудника до заведующего сектором, сложился как ученый. Вопреки расхожему мнению, ИМЛ был настоящим научным учреждением с высокой международной репутацией. В нем работали крупные специалисты в области новейшей отечественной и зарубежной истории, других общественных наук. Разумеется, на их трудах лежал отпечаток идеологического диктата. И хотя они имели более широкий, чем их коллеги из других институтов, доступ к «секретным» документам, к литературе из «спецхрана», публиковать результаты своих изысканий им чаще всего было непозволительно. Разумеется, многие «имэловцы» находились под влиянием идеологических догм того времени, в котором они сформировались (впрочем, как и их коллеги из других научных центров). И тем не менее именно более высокая степень научной информированности предопределяла их стремление к возможно более объективному отражению действительности. В разные времена это встречало разную реакцию в «верхах». Здесь не место для подробностей; скажем только, что ломались и научные карьеры, и судьбы. И все же подобно всем старым «имэловцам» Б.А.Томан любил ИМЛ. Уважал старших коллег. Помогал младшим. Любил его архив, его библиотеку. Самую атмосферу сосредоточенной работы. Требовательность к точной проверке каждого факта, филигранной отделке каждой фразы. Болезненно переживая распад своего сектора, Б.А.Томан не опустил рук. С небольшой группой сотрудников он перешел на работу во Всероссийский институт документоведения и архивного дела, предложив инициативный проект «Государство и общество в период Великой отечественной войны (по материалам высших органов власти CCCР)». Предусматривалось создание автоматизированной архивной системы, включающей базы данных по документам этих властных структур. В результате были созданы базы данных по постановлениям Государственного комитета обороны, Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК ВКП/б/, ряда управлений и отделов Центрального комитета. Дважды - в 1994 и 1995 гг., коллектив получал гранты РФФИРГНФ. Об опыте этой работы Б.А.Томан рассказал в ряде статей в журнале «Отечественные архивы», в докладах и выступлениях на конференциях. Продолжалась и большая авторская работа. В составе коллективов ученых Б,А.Томан участвовал в написании таких книг, как «Россия в XX веке. Ученые мира спорят». (I994), «Политическая история: Россия-СССР-Российская Федерация»(1996), «Политическая история России» (1998), «Великая отечественная война 1941-1945. Военно-исторические очерки» (1999), «Политические партии России: история и современность» (2000). Последней его научной публикацией была большая статья «Новое фундаментальное издание по истории Великой отечественной войны» в журнале «Новая и новейшая история» (№6, 2000). В ней он не только рассказал о четырехтомнике, подготовленном в Институте военной истории, но и подвел итоги почти 60-летнего изучения, начиная с периода войны. Наряду со всем этим - выступления в печати, на радио, по телевидению. Б.А.Томан не мог замкнуться в мире «чистой науки», так как 1941-1945 гг. для него не были только историей. На всю жизнь ему врезалось в память, как он, восьмилетний, шел в толпе беженцев зимой 1941 г., а над ними летел фашистский самолет и расстреливал из пулемета детей, женщин и стариков. Впоследствии, занимаясь историей Второй мировой войны, он по первоисточникам изучал идеологию и политические планы националсоциалистов и в своих работах о Второй мировой войне, особенно в статьях и выступлениях, рассчитанных на массового читателя, старался донести до сознания молодого поколения, чем нам грозил фашизм, каково его истинное лицо. На основании программных документов национал-социалистов, сочинений фашистских идеологов, а также распоряжений и инструкций командования вермахта и администрации на оккупированных территориях Б.Томан показывал, что фашизм вел борьбу отнюдь не только с большевизмом; главная цель германских национал-социалистов состояла в уничтожении или порабощении всего ненемецкого населения. Используя подлинные документы, Б.А.Томан вскрывал полную беспочвенность рассуждений о том, что якобы фашизм не так страшен, его преступления преувеличены, что простым людям жилось при немцах не так плохо. Нежелание видеть истинное лицо фашизма и равнодушие к урокам прошлого может, по мнению Б.А. Томана, привести мир к новой катастрофе. Так, в 1999 г. в своем выступлении на телеканале «Культура», комментируя американский документальный фильм 1943 г. о фашизме, он сказал: «Не только призраки прошлого оживают перед нами, когда мы слышим слова нацистских пропагандистов о геополитических интересах, о национальном и расовом единстве народа вне государственных рамок, о мнимом заговоре всего мира против одной нации, когда видим разгул реваншизма и расизма под знаком свастики. Ведь и сегодня в разных частях мира эти идеи вновь звучат и воплощаются в жизнь». Опасность состоит не только в возрождении внешних форм нацизма. «Молодежи, - отметил в том же выступлении Б.А. Томан, - прививается представление о насилии как норме поведения, о праве силы; представление о войнах как естественном состоянии человечества в непрерывной цепи приключений лихих вояк». Высказываясь по проблемам предвоенной внешней политики СССР, Б.А.Томан подчеркивал, что в начале Второй мировой войны СССР выступал как союзник Германии и проводил агрессивную внешнюю политику. По его мнению, преступного пакта с Германией, обнаружившего перед всем миром морально-политическую беспринципность советского руководства, можно было избежать. Он доказывал, что это соглашение принесло больше пользы Германии, чем Советскому Союзу. «За продление мирного состояния только для себя Советский Союз заплатил непомерно высокую цену, а безопасность нашей страны советско-германский договор так и не обеспечил»3, - считал Б.А.Томан. Говоря о последствиях Великой отечественной войны для нашей страны, Б.А.Томан обращал внимание не только на неисчислимые человеческие жертвы, разрушенные города, истощение материальных ресурсов. «Война, - отмечал Б.А.Томан, - оставила глубокий след в жизни общества, породила серьезные проблемы. Ведь война не только выявляет лучшее в человеке, проверяя на готовность к самопожертвованию и подвигу. Война расшатывает морально-этические устои, пробуждает вседозволенность, жестокость, своекорыстие. /…/ Война способствовала консервации политической и экономической системы. Культ личности Сталина достиг апогея. «Победителей не судят» - и ошибки и просчеты руководства оказались как бы списанными Победой. В сознании на десятилетия укоренялись военные представления, а в языке - военная терминология: «фронт работ», «армия тружеников», «бойцы стройотрядов», «борьба против.,.», «борьба за…». А главное - укоренялись стиль и чрезвычайные методы военного времени: привычка действовать приказами, командовать, а не руководить, нетерпимость к инакомыслию, уверенность в неисчерпаемости сил и ресурсов, в возможности решать новые задачи старыми, рожденными и проверенными в других условиях методами»4 . Искажение правды о войне, попытки показать её в оптимистически- упрощенном виде или же преуменьшить значение победы над нацизмом, грозившим гибелью не одному большевизму, а всему человечеству, наконец, стремление представить изменников родины, обагривших руки кровью соотечественников, идейными борцами против сталинизма - всё это не могло оставить равнодушным Б.А. Томана. Выступая и против старых мифов о войне, и против новомодных теорий, имеющих целью потрясти несведущего обывателя или же обработать молодежь в нужном некоторым политическим силам духе, Б.A.Томан взял на себя непростую задачу, требующую мужества, принципиальности и бескомпромиссности, ибо сознавал ответственность историка перед нынешним и будущим поколением. Он считал, что освещение военного периода истории СССР наиболее глубоко и прочно «поражено» сталинизмом, и показал, что практически все традиционные мифы о войне идут от сборника речей, приказов и ответов Сталина «О Великой отечественной войне Советского союза». В то же время Б.А.Томан, подобно ряду других историков Великой отечественной войны, неоднократно выступал против всевозможных скоропалительных спекуляций, основывающихся не на анализе исторических источников, а на конъюнктурных соображениях. В частности, в упомянутом выше выступлении на телеканале «Культура» он показал, какие «источники» лежат в основе книг столь популярного у нас в стране В.Резуна (Суворова), который, кстати, на Западе, в том числе и в Германии, такой известностью отнюдь не пользуется. Потрясшая любознательного обывателя «крамольная» идея В. Резуна о превентивном характере нападения Германии на Советский Союз есть не что иное, как повторение главного постулата гитлеровской пропаганды, которому на Западе не верили ни тогда, ни тем более сейчас. Что касается утверждения В. Резуна, что репрессии конца 30-х гг. прошлого века, в результате которых была в буквальном смысле слова обезглавлена Красная Армия, только «очистили» её, то оно опять же является лишь повторением измышлений, но на этот раз уже не гитлеровцев, а сталинских палачей. «Конечно, - сказал в своем выступлении Б.А.Томан, - мертвые не могут его опровергнуть, но те немногие, которых в начале войны выпустили из лагерей, Рокоссовский, Мерецков, Ванников и другие - показали, на что было способно поколение расстрелянных». Б.А.Томан видел, что ситуация, сложившаяся в историографии Великой отечественной войны, когда вместо научного переосмысления событий, основанного на расширенном круге источников, нередко делаются попытки лишь заменить одни мифы другими, является отражением общего положения в исторической науке. Этой проблеме посвящена его статья «Какое прошлое будет у нас завтра?», опубликованная в «Независимой газете» 19 октября 1991 г. В ней он отмечает, что, несмотря на снятие запретов с закрытых прежде тем и рассекречивание многих архивных документов, «подлинной гласности в исторической науке ещё нет». Объясняется это, по мнению Б.А. Томана, тем, что слишком «живучей оказалась привычка к одностороннему восприятию и освещению исторических событий. Поменять местами плюсы и минусы в историческом истолковании, конечно, проще, чем воссоздать правдивую картину прошлого. В результате образы «проклятого прошлого» и «золотого века» с неимоверной быстротой поменялись местами; черное стало белым, белое - черным, а со страниц бесчисленных новых газет, в разговорах как бы звучит: «И я сжег всё, чему поклонялся, поклонился всему, что сжигал». Итак, изменились лишь оценки, однако по-прежнему в отношении прошлого царит односторонность, нет подлинной объективности, терпимости и уважения к инакомыслию. По-прежнему средства массовой информации навязывают людям слепую веру, но только если раньше - в мудрого и справедливого Ленина, то теперь - в царя-батюшку, трагическая судьба которого застилает и Ходынку, и 9 января, и причины трех российских революций, и истоки поражений в русско-японской и Первой мировой войнах, карательные экспедиции в Прибалтике и Сибири, и Ленский расстрел». Опасность новой односторонности усугубляется резким сокращением финансирования фундаментальных исследований, переводом науки на рыночные отношения. В результате ликвидируются складывавшиеся десятилетиями научные центры, падает профессионализм и престиж науки. Уничтожается сама возможность непредвзятого, объективного исследования. К сожалению, и сейчас, десять лет спустя, вопрос о завтрашнем прошлом вызывает тревогу. Стараясь донести свои взгляды на историю Отечества до молодых граждан нашей страны, Б.А.Томан наиболее полно реализовал свои возможности как профессор кафедры истории и культуры Московского государственного университета сервиса. Начав преподавательскую деятельность почти в шестьдесят лет, он нашел в ней свое призвание. Б.А. Томан умел заинтересовать историей даже студентов негуманитарных специальностей, ибо показывал им прошлое во всей его сложности и противоречивости, помогал избавляться от догм и обывательских суждений, учил думать и самостоятельно искать истину, формулировать и аргументировано отстаивать свою точку зрения. Б.А.Томан стремился к тому, чтобы студенты не только знали, но и понимали историю, ибо без этого, как он считал, невозможно сознательно относиться к жизни. Многое сделал Б.А.Томан для повышения профессионального мастерства своих молодых коллег. Он учил и своих аспирантов, и всех, кто обращался к нему за советом и помощью, методам работы с историческими источниками и литературой, умению логично расположить материал, четко формулировать мысли. Но самое главное - он учил их честности. «Историк, - говорил Б.А. Томан, - может быть сыном своего времени, но рабом – никогда». Основные труды Б.А.Томана. Борьба за советскую власть в Прибалтике. М.,1967 (в соавторстве). Revolūcijas dēli. Rīga, 1970. Latviešu strēlnieku vēsture. Rīga,1970 (в соавторстве). История латышских стрелков. Рига, 1972 (в соавторстве). За свободную Россию, за свободную Латвию, Латышские стрелки и красногвардейцы в первый год советской власти. М.,1975. Me oleme internatsionalistid. Tallinn, 1979. Историография истории Коммунистической партии Латвии. Конец XIX в. - нач. 60-х гг. XX в. Рига, 1983. Die roten lettischen Schützen. Berlin, 1985 (в соавторстве). Die innenpolitische Lage der Sowjetunion am Vorabend und zu Beginn des Zweiten Weltkrieges // Der Hitler-Stalin-Pakt. Wien, I990. Истоки сталинизма в историографии Великой Отечественной войны// Россия в XX веке: Историки мира спорят. М.,1994. Война, общество, власть //Политическая история: Роосия-СССР-Российская Федерация. В 2-х тт. Т.2. М.,1996. Власть и народ в Великой Отечественной войне //Политическая история России. М,,1998 В годы Великой отечественной войны //Политические партии России: история и современность.М,.2000. Литература о Б.А.Томане. Pa zinātnes takām. // Cīņa. 1967. 19.03. Чернобаев А.А. Историки России. Кто есть кто в изучении отечественной истории. Биобиблиографический словарь. Саратов, 1997. Томан Б.А. Из впечатлений студента 50-х годов// Мир источниковедения. Сборник в честь С.О.Шмидта. М., 1994. С.436. 2 Стенограмма заседания Главной редакционной комиссии // Независимая газета, 18.06.1991 г 3 Политическая история: Россия-СССР-Российская Федерация. В 2-х томах. Т.2. М., 1996. С.397. 4 Политическая история. С.472. 1
