СКАЧАТЬ полный текст повести
advertisement
© Олег Бондаренко, 2014 КАК ПТИЦЫ (повесть) Моей дочери Маше – умной, сильной и красивой женщине *** Жерминаль Я нажал на кнопку лифта, но вызова не последовало. Я постоял, как дурак, и зачем-то нажал ещё – несколько раз. Безрезультатно. Я стоял и ждал. На лестничную площадку вышла мадам Оливия с собачкой. Маленькая, седая, но ужасно благородная, мадам была одной из немногих моих соседок, которые замечали меня при встрече и всегда любезно здоровались. – Здравствуйте, – поприветствовал первый я её. – Лифт не работает. – В самом деле?! – изумилась она. – Я никогда в жизни с таким не встречалась! Что, все десять?.. Я кивнул, со вздохом. – Придётся, наверное, пойти в другое крыло здания. Там есть ещё одна площадка, там тоже десять лифтов. И есть ещё четыре грузовых… – Вы помоложе меня, – улыбнулась мадам Оливия. – Пойдите сами туда, голубчик, посмотрите. Если спуститесь вниз – хорошо, если и на другой площадке не работают, – постучитесь ко мне, скажите об этом. Так что я буду ждать – загляните вы ко мне или не загляните… *** Я позвонил в дверь мадам Оливии. – Не работают? – поинтересовалась она, впуская меня. Я растерянно помотал головой. – Ну, заходите, голубчик, чего уж… Я вас тогда кофе угощу. Всё равно вы сегодня на работу попасть вовремя уж точно не успеете. И я Шарло выгулять тоже не смогу… Удивительно! Удивительно! Лифты в нашем доме – и не работают! Никогда даже не слышала о таком! Она, усадив меня на диван, удалилась варить кофе. Я, помедлив, набрал телефон шефа. Олег Бондаренко Как птицы (повесть) И объяснил ему, что, вполне возможно, придётся взять сегодня отгул. Шеф не сразу понял причину, по которой я не могу прийти на службу. – Лифты? – он долго и мучительно размышлял. – Ну, и хрен с ними!.. Спустись по лестнице! Тренируй иногда свои ножки! – Я бы с удовольствием, – оправдывался я, – но ведь пятисотый этаж… Даже скоростной лифт идёт вниз полчаса. Ножками я, может быть, и спущусь дня через тричетыре, но зачем я тебе такой работник буду нужен? Весь взмокший, обессиленный, никакой… Лучше уж я сегодня дома посижу. – Так ты живёшь в «Раю»! – почему-то обрадовался шеф. – Ну, там у вас вообще не пятьсот этажей, а хрен знает сколько! Да, пожалуй, без лифта ты долго не протянешь… Ладно, дорогой, давай, отдыхай сегодня, мы как-нибудь без тебя всё порешаем. Но помни – с тебя причитается! Хороший он у меня, мой шеф. Всё понимает. Всё чувствует. И за это я его люблю. – Кофе! – поставила передо мной чашку мадам Оливия. – Такой кофе можно попробовать только в раю. У нас, голубчик, в «Раю». Это был удачный каламбур. И мы оба улыбнулись. *** «Рай» – перечитал я ещё раз информацию в Интернете. – Самое высокое здание в мегаполисе. Построено несколько лет назад, совместно с параллельным проектом – «Ад»; разница между ними в том, что последний не возвышается над землёй, а уходит вглубь неё на несколько километров. «Рай» же является его антиподом. При возведении «Рая» были использованы самые современные, самые продвинутые технологии, которые свидетельствуют о громадном прорыве в области градостроительства. Сейчас по этим же технологиям строятся ещё несколько зданий, хотя скептики и уверяют, что их эксплуатация может быть связана с определённым риском. Впрочем, ни одно из этих новых зданий не сможет сравниться высотой с «Раем». «Рай» – он один такой. И именно это делает его визитной карточкой современного мира. Силуэт «Рая» в любое время дня и ночи не просто украшает городской пейзаж, он является своего рода знаком – символом достижений всего человечества. Сегодня в «Раю» есть всё – и торгово-развлекательные комплексы, и спортивнооздоровительные центры, и офисы, и – на верхних этажах – жильё. Также имеется ряд пентхаусов и вертолётные парковки, не считая великолепной обзорной площадки и сети ресторанов «Небо-Облако-Бог». Постоянно в «Раю» пребывает несколько десятков тысяч счастливчиков. Попасть в «Рай» – является заветной мечтой многих и многих горожан. *** 2 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Я с неудовольствием вышел с сайта «Рая», не нашедши там ничего, что могло бы прояснить нынешнюю ситуацию с лифтами. Пришлось обратиться к сетевым форумам. Они тоже мало что проясняли, но – где-то после обеда – я наконец узнал причину отключения. Лифты остановила обслуживающая их компания за… неуплату. Нет-нет, дело не в том, что мы, жильцы, не платили. Мы-то как раз оплачивали всё. Проблемы были у акционерного общества «Рай», владельцем нескольких акций которого являлся и я сам (это было непременным условием для того, чтобы иметь в «Раю» квартиру). Именно это общество отвечало за жизнедеятельность «Рая» как огромного организма, оно должно было обеспечивать эксплуатацию здания, заниматься его самоокупаемостью и прочая, и прочая, и прочая. Короче, всё хозяйство висело на нём. И именно эта-та акционерная компания подставилась. Ну, ладно, блин, с кем не бывает. Но ударило всё по нам, простым акционерам… Или, правильнее сказать, жильцам дома. У меня зла не хватало, чтобы выразить всё, что я думаю. От отчаяния (хотя чувство на самом деле было смешанное – к нему добавлялось некоторое злорадство и даже кайф от того, что несколько дней не пойду на работу) я решил напиться. Позвонил Эрику – тот жил на 480-м этаже, и одно время мы работали вместе. – К тебе или ко мне? – спросил Эрик. – Спускаться проще, чем подниматься, так что давай ты ко мне. – Ну, здравствуйте, – возразил я. – А потом мне, нагрузившись, подниматься обратно? Давай лучше в холле 490-го встретимся, не обидно будет никому. Эрик, к сожалению, не понял шутки. – Ладно, – пробурчал он. – На этот раз даю тебе фору, раз уж я бывший спортсмен. Захвачу бутылку своего любимого – и к тебе. Но с тебя вдвойне причитается. У нас ещё впереди, по меньшей мере, неделя… Я хмыкнул, положил трубку и пошёл готовить бутерброды. Неделя. М-да. С грустью я смотрел из окна кухни на город, раскинувшийся где-то далеко внизу, под облаками. Флореаль – Слушай, а у тебя больше не осталось выпивки?.. Голос Эрика по телефону был грустен, и мне хотелось приятеля пожалеть. Встречались мы с ним не так уж часто – шутка ли, одолеть двадцать лестничных пролётов, да ещё обратно! Но если уж встречались, то проводили время с чувством, с толком, с расстановкой и, как правило, оставались друг у друга на пару-тройку дней. Чтобы не ходить туда-сюда почём зря. Признаться, я свой бар опустошил довольно быстро. Но не подумайте – не потому что алкоголик, а потому что в баре у меня не так уж и много всего было. Помогла в какой-то степени мадам Оливия. Она сказала: «Мне спиртное ни к чему, это я так, для гостей держу несколько бутылочек, на всякий случай. Но вы-то и есть мой главный гость – в нынешней ситуации. Угощайтесь, пожалуйста, берите, мне не жалко». 3 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Труднее было с продуктами. Ну, не со всеми, конечно, а с некоторыми. Так, яйца я прикончил в первые же дни, и сахару оставалось едва-едва, но зато замороженного мяса, овощей и разных консервов было от души. Хорошо, что в дни работы лифтов мой Интернет-холодильник функционировал без перебоев, и я затарился, сам даже не ведая о том! Теперь же Интернет-холодильник не работал, пардон, он работал, но не мог уже постоянно пополнять запасы продуктов, заказывая их через Сеть. Доставка продуктов в «Рай» по известным причинам не осуществлялась. Правда, некоторое время после остановки лифтов действовала необычная услуга – продукты питания, чай, кофе и другие напитки доставляли на дом рестораны, расположенные здесь же, в «Раю». Ну, их можно было понять – посетителей-то не осталось! Но услуга была довольно коварной, из-за цен. Цены на ресторанные запасы зависели от двух составляющих: во-первых, они были сами по себе высокие, и с каждым днём росли всё больше и больше, во-вторых, делались накрутки и на этаж – в зависимости от того, как далеко от ресторана находится та или иная квартира. Причём, насколько я знал, «Райские» рестораны поделили между собой «сферы влияния» в здании; мой уровень, например, входил в зону обслуживания ресторана «НебоОблако», расположенного на пятьсот семьдесят пятом этаже. Уже в силу одного этого мне, закажи я что-нибудь, пришлось бы платить за обслуживание такую бешеную сумму, что проще было вообще ничего пока не заказывать. Перетерпеть. – Знаешь, Эрик, – сказал я. – У меня-то нет ничего, и у мадам Оливии мы с тобой всё изъяли. Но я слышал, что наладили вертолётную доставку через крышу здания, и дальше всё спускают в специальных люльках сверху вниз, механическим путём. Можно заказать по телефону – могу дать номер. Правда, так обслуживают лишь верхние сотни этажей, это дорого и не очень надёжно – мешает ветер и собственные колебания башни. А в некоторых случаях, бывает, и перехватят люльку по дороге. – А у тебя с деньгами вообще как?.. – полюбопытствовал Эрик. Гм, вот спросил… Впрочем, и ситуация-то ведь, блин, необычная. – Ну, этот вопрос я с шефом пока утряс… На время. Я официально сейчас в оплачиваемом отпуске; тем не менее, кое-какую работу удалённо делаю. Электронные платежи проходят без проблем, через Интернет много чего можно сегодня. И притом жителям «Рая» сейчас вовсю кредит выдают – и разные банки, и организации, и те, что располагаются в нашем же доме. Правда, расплачиваться потом нелегко будет… Но, в любом случае, живём. – Да, – Эрику, как я почувствовал, взгрустнулось. – Помнишь, я тебе про Тамару рассказывал? Ну, которая ещё сказала, что будет ждать меня – пока эта дурацкая ситуация с лифтами не прояснится? Мы ещё с ней вместе тогда посмеялись над всем… Так вот, она сегодня послала меня к чертям. Сказала, что устала ждать, и что если мне в «Раю» и без неё хорошо, то она меня больше не беспокоит. – Ну, а ты? – А что я… Ссылаться на акционерную компанию и её долги? На то, что современный человек без лифта уже не может?.. Эх… Не знаю, не знаю, что делать… Может, мне податься вниз – пешком?.. Ну, это же нелепо, ты сам понимаешь… Мне было чертовски жаль Эрика. И я решил хоть что-то сделать для него. – Погоди, я спущусь к тебе. Глядишь, вместе что-нибудь придумаем… *** 4 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) По дороге, где-то между 490-м и 488-м от меня, на лестничной клетке бросились наутёк какие-то молокососы. На лестнице сидел, скрючившись, пожилой человек. Я нагнулся над ним. – Вам помочь? Он посмотрел на меня с болью в глазах и, кряхтя, поднялся. – Не надо… Спасибо… Они отняли у меня пакет с продуктами. Но это ерунда – там лекарства были… Мне сын передал, через систему доставок. Знаете, это когда посыльные образуют цепь – каждый обслуживает только свои несколько этажей… Но дорого это, дорого… Из-за этих подонков – не знаю теперь, что и делать… Я стоял перед ним, и мне было ужасно неудобно. Очень хотелось сейчас вдохнуть свежего воздуха. *** На 472-м я открыл для себя смотровую площадку. Собственно говоря, о её наличии я мог бы сразу прочитать в Интернете, но оказался невнимательным. Первый раз я вышел на неё – вдохнуть полной грудью чистого неба. Полюбоваться городом – с этой чудовищной высоты. Сетка улиц была почти не видна отсюда. Город, как казалось, жил своей собственной жизнью, и его совсем не касались проблемы одинокого, дурацкого «Рая», чья громада возвышалась над всеми, как пронзившая здравый смысл игла. Поднимался обратно я с трудом… Запыхался. Кое-как переводил дыхание. В квартире у Эрика я застал полный бардак – из-за полупьяной шумной весёлой компании. Парни и девчонки с окрестных этажей чувствовали себя здесь, как дома. – Хочешь затянуться? – спросила меня какая-то накрашенная красотка, протягивая сигарету с марихуаной. Я молча взял, хотя чувствовал себя при этом как последнее говно. – А ты симпатичный, – выдохнула красотка. – Милый. Идём, я тебя представлю всем. Мы прошли по квартире Эрика, знакомясь по пути с разными, по словам моей провожатой, студентами, дизайнерами, художниками, рэперами и просто классными чуваками. Сам Эрик лежал, уткнувшись лицом в диван, и выглядел как бревно. Прериаль – Шарло умер, – с грустью сказала мадам Оливия. – Простите? – Шарло, мой бедный маленький пёсик… Я сочувственно опустил голову и вздохнул. – Почему так случилось? – Вопрос был задан скорее из вежливости, потому что на самом деле я прекрасно понимал причину. 5 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) – У меня не осталось еды для него… Крупу и сыр он не хотел и никогда не брал в рот. А собачий корм закончился – ещё в прошлом месяце… Я сделал приличествующее случаю скорбное выражение лица. – А как Вы, мадам… планируете его похоронить? – Пусть он пока полежит на холоде – до тех пор, пока не восстановят работу лифтов. Вы, голубчик, помогите мне соответствующим образом упаковать его тело в целлофан – я сама не в силах к нему прикоснуться. Мы прошли с мадам Оливией в её спальню. Шарло – маленький и тощий, с остекленевшими глазами, лежал на подстилке у окна. Я аккуратно завернул безжизненное тельце в пакет и отнёс на кухню, к холодильному шкафу. Открыл его – внутри красовались совершенно пустые полки, сверху донизу. Я положил пакет в морозилку. – Мадам Оливия… Простите меня, конечно, Вы сами-то ели?.. Она вздохнула, глядя в пол. – Я не голодна, голубчик… После ухода Шарло ничего не хочется. Я мягко, но настойчиво, взял мадам Оливию под руку и деликатно отвёл её к себе в квартиру. – Посидите, пожалуйста, – предложил. – В своё время Вы меня так выручали… И кофе у Вас был самый вкусный. Сейчас я что-нибудь соображу. У себя в кладовке я разыскал банку консервированного горошка и бутылку оливкового масла. Добавил ещё кое-какую мелочь из своих запасов и накрыл стол. – Давайте помянем Вашу собачку, – сказал я, поднимая фужер с водой. – По крайней мере, Шарло остаётся в «Раю»… Мадам молчала и по-прежнему не поднимала глаз. Она беззвучно плакала. *** В субботу мне позвонил мой любимый шеф. – Знаешь что, – сказал он мне, – ты будешь на меня в обиде, но я больше не могу держать за тобой твоё рабочее место. Хрен знает когда пойдут ваши долбанные лифты. Уже весь город уверен, что «Раю» наступает конец. – Я понимаю тебя, – ответил я с тяжёлым сердцем, ибо ждал этого его звонка уже несколько недель. И ведь позвонил как поздно! Тянул до последнего. Надеялся… Он всё чувствует, мой шеф. – Ты, наверное, в курсе, что в городе поднялась кампания против вашего небоскрёба? И против строительства других таких же, подобных? Типа от них слишком много проблем… – Ну, конечно, – я грустно улыбнулся. – Нафиг мы городу такие нужны. Я видел на форуме даже призывы снести к чёртовой матери нашу башню! – Ну, снести – это ты загнул… Они вообще-то хотят законодательно запретить возведение зданий высотой больше ста этажей. Говорят, можно и тысячу сегодня 6 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) построить – технологии позволяют, – но только зачем? Ваш пример показал весь идиотизм злоупотребления технологиями. – Не знаю, что тебе сказать… – На душе у меня было ужасно тоскливо. – Ты хоть возьмёшь меня обратно на работу – в перспективе? – Придёшь – там посмотрим, – уклончиво ответил шеф. – Главное, не похорони себя там заживо. Я вынужден был пообещать и, положив трубку, долго и бестолково вглядывался в тот пейзаж, который открывался под моими ногами, за окном. День был пасмурный, дождило, и над городом клубилась сизая, сумрачная дымка. Наверное, по улицам сейчас двигались миллионы машин, сновали туда-сюда озабоченные пешеходы. Но здесь, на пятисотом этаже, было всё по-кладбищенски тихо. И ещё очень обидно – от сознания того, что в «Раю» живут одни дураки. *** Эрика я теперь почти не видел. Знал только, что он живёт у какой-то женщины на 479-м. У соседки. Сам же я целыми днями пропадал отныне в Интернете – старался хоть малость заработать, и потом, всё равно надо было как-то убивать время, которое постепенно превратилось в вечность. Несколько недель я ещё встречался по инерции с той компанией, с которой познакомился однажды у Эрика. Без удовольствия, правда, – а потому что надо было. Но ребята быстро становились каким-то неуживчивыми, нервными, несколько раз даже дрались друг с другом, а потом и вовсе стали по очереди куда-то пропадать. Дольше других я сохранял отношения с Игнасио и Жозе. Они мне казались более толковыми, и у них даже родился план попробовать подняться на крышу нашего небоскрёба – к вертолётной площадке. Я думал, не присоединиться ли к ним – и, наверное, присоединился бы, но вовремя узнал о стоимости эвакуации с помощью вертолёта. – Миллион. Где-то миллион, – объявил Игнасио с таким видом, как будто он сообщал цену на пиццу в грошовой забегаловке. – Мне отец сделал перевод на счёт, и мы с Жозе будем готовы через пару дней. – Но не всё так просто… – поддержал разговор Жозе. – Не знаю пока наверняка, но слышал, что вроде бы пройти через верхние этажи – это своего рода проблема. Там более дорогие квартиры, есть вообще крутое жильё, и проход соответственно перегорожен. Хозяева берут плату, чтобы пропустить кого-либо. Им вообще там хорошо живётся, доставка продуктов более или менее налажена – потому что к крыше близко, проблемы средних этажей их не касаются. – А чисто физически – выдержите ли подъём? – спросил я. – Ну, не вниз же пятьсот пролётов пиликать… Вверх гораздо меньше получается. Думаю, за день справимся. И потом – можно по дороге занять чью-нибудь квартиру, чтоб передохнуть. – Их сейчас много пустует, – уточнил Игнасио. – Так говорят. – А где же жильцы?.. – Ну, ты же в «Раю», – усмехнулся Жозе. – Так что спроси у Господа Бога… 7 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) *** …Тело пролетело вниз, за окном, прямо перед моими глазами. Я как раз смотрел безучастно на мир вокруг, и успел заметить, как нечто промелькнуло сверху вниз, смешно дрыгая руками и ногами. Всё происходило совершенно беззвучно. Я спросил у Господа Бога почему. Он молча показал мне на мегаполис, раскинувшийся на сотни километров вокруг, и теряющийся где-то за горизонтом. *** Ни Игнасио, ни Жозе я больше не видел. Через неделю Хулио – бывший студент, с которым мы несколько раз пересекались в коридоре, сообщил мне, что наткнулся на труп Жозе сорока уровнями выше. Впрочем, это мог быть и не Жозе. Тело было в таком состоянии, что легко было и ошибиться. Мы с Хулио решили, что да, наверное, – произошла ошибка. Мессидор В понедельник в «Раю» отключили телефон. Впрочем, это не произвело на меня особого впечатления, поскольку всё ещё функционировал мобильник… Пошёл четвёртый месяц нашей, типа, «осады» и, честно сказать, мне начало это порядком надоедать. Мобильник и Интернет в какой-то степени спасали положение – но, с другой стороны, мне всё чаще казалось, что у меня на почве этих суперсовременных систем связи поехала крыша, потому что действительность становилось с каждым днём всё труднее воспринимать. Да, я болтал по мобильнику – с друзьями детства, с товарищами по университету, бывшими коллегами по работе и даже с шефом – моим бывшим любимым шефом. Я рассказывал им о тяжёлых днях «осады», правда, с юмором, и у них создавалось такое впечатление, что это всё просто компьютерная игра; мало того, я со временем и сам начинал в это верить. И ещё я сидел в блоге, в Сети, где отчитывался день за днём о том, как происходит моя «отсидка». Посетителей моей страницы было много, порой даже очень много. И, однако, я поймал себя на мысли, что после какого-то пика посещений интерес к теме постепенно стал затухать. Возможно, это происходило из-за того, что событий у меня на самом деле было не так уж и густо, и посты мои в действительности были не настолько уж и интересны. Какое-то время мы обменивались сообщениями с другим таким же, как я, затворником «Рая» – он сидел где-то на 350-м этаже, но вскоре контакты с ним прекратились, поскольку он пропал из Интернета. Мне было горько и грустно. Но, впрочем, оставались другие пользователи, которые ещё поддерживали меня и вдохновляли, вдыхали в меня жизнь. Смотрел я по телевидению и дискуссию, озаглавленную: «Нужен ли нам «Рай» на земле?» Я даже пытался пробиться в эфир во время передачи, но меня, исходя из 8 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) каких-то высших соображений, в эфир не пустили. Участники дискуссии вели себя, скажем так, не совсем корректно, они как будто располагали информацией, которую нам, простым смертным, знать не полагалось. Общий тон дискуссии был таков – прекратить подобные «Райские» эксперименты, а сам «Рай» – после того, как он окончательно опустеет – снести нафиг с лица земли. И пусть, блин, город не уродует. Меня такие шоу сильно обижали, я пытался хоть как-то – через форумы, через блоги в Сети – доказать, объяснить, что наезды на нашу башню-небоскрёб не всегда уместны, что надо просто разбираться в ситуации и не возводить напраслину на людей, которые здесь живут. Но, казалось, мои аргументы большинство пользователей Сети и слушать не хотело. Вокруг «Рая» со временем стало ходить много слухов и сплетен; популярны были обидные анекдоты, кочевавшие с сайта на сайт. (Вот пример: типа, Ева надкусила яблоко познания и, посчитав его кислым, выбросила вниз из «Рая». Огрызок угодил в голову Ньютону, который открыл закон всемирного тяготения, но так как яблоко было не целым – открыл не до конца. Остались не прояснённые моменты, и «дыры в законе» попробовал заткнуть Эйнштейн. В результате мы живём в недоделанном, относительном мире… Ладно). Особенно меня взбесила уверенность определённой части блоггеров в том, что мы, обитатели башни, занимаемся тут людоедством. Потому что продуктов в здании давно уже не осталось, и не было возможности их подвезти. По крайней мере, на средние этажи – ибо нижние снабжались, как обычно, а верхние обслуживались вертолётными такси. Меня вскоре так и прозвали в Сети – «каннибал», и всякие тролли издевались надо мною, хотя я и пытался рассказать, что на самом деле питаюсь пищевыми остатками, которые тут и там нахожу в заброшенных квартирах. А заброшенных квартир с каждым днём становилось всё больше… Ума не приложу, куда девались их обитатели. Так, в частности, пропала мадам Оливия – последний раз я видел её на общей «сходке» обитателей этажа – нашей его части. Дело было так: пара соседей-корейцев, муж и жена – их звали Пак, – устроила у себя нечто вроде вечеринки по случаю серебряного юбилея свадьбы. Никогда раньше с Паками я не был знаком, точнее, видел их несколько раз издалека – в пору работы лифтов, здоровался, и на том наши отношения заканчивались. Мадам Оливия в последние месяцы – месяцы «осады» – познакомила нас поближе; сама она несколько раз одалживала у супругов рис, которого у них, как я понял, было немеряно. Я и сам однажды прибег к помощи этой супружеской пары, обменяв на рис банку креветок и растительное масло. Так вот, на юбилей Паки пригласили несколько человек с нашего этажа – нашего крыла этого огромного здания, и я попал в число приглашённых благодаря мадам Оливии. Угощение было более чем скромное, и всё же надо отдать должное – каждый принёс хоть немного, но что-то своё. Главным блюдом оказалось кукси из пакетиков, и тогда мне показалось, что это – пища богов. Там же, на вечеринке я познакомился ещё с несколькими парами стариков. Они танцевали вальс, танго – несмотря на возраст, и общая атмосфера была очень тёплая, очень трогательная. Если бы я только знал, что некоторые тот вечер воспринимали как прощальный… Много дней потом в моей памяти всплывала музыка, которую я услышал тогда, в соседской квартире. Мне ужасно понравился ещё бандонеон. Я разыскал бандонеон – его звучание – в Интернете, скачал ролики и слушал их долгими тоскливыми ночами, глядя на безбрежный океан городских огней внизу, у моих ног. 9 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Мне хотелось, чтобы бандонеон услышал и Эрик. Но Эрик уже почти не связывался со мной, а, начиная с какого-то времени, он вроде бы и вообще перестал отвечать на звонки и сигналы связи. Мы с Хулио решили, что опять произошла очередная ошибка. Эрик – вообще одна сплошная ошибка. Не надо было, не надо было мне оставлять его у той непонятной соседки снизу, одного. Бедный Эрик. *** …Как-то раз, в субботу – вроде бы была суббота? – я поднимался по лестнице, неся в руках пакет с нарезанной сухой колбасой. Это мне Хулио так подсобил, а он, в свою очередь, отбил его у банды каких-то сопляков, грабивших заброшенные квартиры. Я мечтал только об одном – о пиве. И в этот момент ощутил страшный, совершенно неожиданный удар в глаз. Из меня, наверное, посыпались искры… Когда я очнулся, то обнаружил себя лежавшим на ступеньках, естественно, без колбасы, и в крови – к счастью, рана, как я потом выяснил, оказалась несерьёзная. Но глаз заплыл. И я некоторое время с трудом мог видеть. Это лишь усилило мою депрессию, и я даже не заходил несколько дней на свою страницу в Интернете. А когда захотел зайти – то было уже поздно. В здании отключили свет. Термидор Отключение электричества для меня оказалось просто катастрофой. Зачем его отключили – я, конечно, не знал, но подозревал, что это связано с той же акционерной компанией «Рай» и её долгами. По всей видимости, после длительной «осады» башни акции компании упали, и это отразилось в ценах на жильё; соответственно компания понесла дополнительные убытки, и в конце концов это закончилось ответным ходом электрических компаний. Ну, что делать… Ну, что делать… Блин. Мне было нехорошо. Очень нехорошо. Я впервые не мог вообще выйти на связь с кем-либо, – не считая, конечно, мобильного телефона. Не было ни телевидения, ни Интернета с его блогами и форумами, а также ежедневными новостями. Не работал, понятное дело, и холодильник – благо в нём уже нечего было хранить, – а также вся прочая электротехническая ерунда, скопившаяся у меня в доме. Я задумчиво бродил по квартире – был полдень очередного четверга – и рассказывал о своей беде знакомым, которые хотели меня выслушать, – по мобильнику. Правда, отчасти мне казалось, что мои звонки и жалобы им порядком надоели, но остановиться я не мог – мне просто нужно было выговориться. 10 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Кое-кто вежливо меня выслушивал. Иные тактично покашливали и говорили, что у них сейчас важная встреча – нельзя ли перезвонить позже. Ну, да, блин, они-то работают целыми днями… Это я тут хожу один, по бесконечному зданию, и занимаюсь ерундой. В чувство меня привёл сигнал, который свидетельствовал о том, что батареи разрядились. Я чертыхнулся и попробовал подключить зарядное устройство к мобильнику. Оно, понятное дело, не работало. Мама, я забыл, что электричества в здании больше нет… С тяжёлым сердцем я сел на диван и уставился в ковёр на полу. Надо было чтото делать. Чесс-слово, надо было что-то делать. Я сидел и смотрел по сторонам, в своей собственной квартире. «Как же так? Как же так?.. – мучительно думал я. – Ведь это «Рай»! Лучший, самый совершенный небоскрёб в мире! Нет, надо что-то делать…» *** Когда опустилась ночь, мне стало страшно. Впервые – по-настоящему страшно. В коридорах вокруг – тёмных, мрачных, унылых – воцарилась зловещая тишина, которой я, наверное, ещё ни разу не слышал. Осторожно, словно на цыпочках, я пробирался по ковру, стараясь не потревожить сам не знаю кого. Что-то жуткое витало в атмосфере. Я сначала смотрел через окно на город – собственно говоря, и города-то с такой высоты не было видно, одно лишь море огней, сливавшихся в сплошной пласт света. Я перевёл взгляд на небо – и увидел звёзды. Там, на земле, их невозможно было рассмотреть из-за явления, называемого в физике «световое загрязнение»; обычная беда обычного современного города. Но в тот момент, когда все огни «Рая» разом погасли, здесь, на почти двухкилометровой высоте ночью я вдруг по-настоящему рассмотрел звёзды, от которых давно отвык. Это было странное ощущение. Я не испытывал его раньше лишь потому, что «Рай» раньше по-настоящему никогда не спал. Сейчас весь небоскрёб потихоньку облекла тьма, укачивая его, и звёзды высыпали на небо, чтобы спеть колыбельную единственному на земле «Раю»… *** Стрельба началась где-то под утро. Не знаю, может, она и раньше случалась, но я не слышал её. Сейчас же я сидел на диване, завернувшись в одеяло – сна ни в одном глазу – и думал, долго и нудно думал. Поэтому отчётливо расслышал стрельбу. Потом я услышал чьи-то крики и громкие тупые звуки, как будто выламывали дверь. Где-то по коридору – не у меня под носом. Я тихонько приблизился к входной двери и прислушался. Сначала я услышал какую-то возню – на этаже, справа от меня, а потом – тишину, прерываемую лишь ударами моего сердца. А ещё через полчаса – снова крик, истошный женский крик. И опять тишина. 11 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) До утра я сидел под дверью с колотящимся сердцем и держа в руках здоровенный кухонный нож… Если бы я знал тогда, что так буду теперь проводить большинство своих, бессонных отныне ночей. Нет, это очень, очень плохо, когда во всём доме отключают свет. Это гораздо хуже – для человеческой психики, – чем можно первоначально предположить… Я страдал и всё время ждал. Ждал солнышка, ждал светлого, ясного утра. Чтобы осмыслить. Чтобы подумать на свежую голову. Чтобы в конце концов понять, кто же я есть такой. *** Позже я узнал, что на самом деле в ряде квартир ещё было электричество – как я понимаю, за счёт движков. Но именно эти квартиры теперь особенно охранялись своими хозяевами. К ним часто нельзя было даже близко подойти – стрелять начинали в коридоре, при подходе. Я старался обходить такие «крутые» квартиры стороной. И однажды мне даже пришлось бежать, то падая на пол, то скрываясь за углами стен – при поворотах, чтобы не получить пулю в спину. Было ужасно, было досадно – от непонимания, от того, что тебя, не раздумывая, кто-то хотел убить, просто потому что ты оказался в неподходящий момент рядом. Я, скрывшись за колонной, тяжело дышал, в глубине души зарёкшись когдалибо, ещё раз заходить на этот этаж. Но голод не тётка. Иногда приходилось и залезать в чьи-то открытые, негостеприимные двери… Приходилось и просить у людей, и обмениваться – если открывали. И вновь, с добычей (правда, не всегда) брести к себе на пятисотый, задыхаясь и с трудом дыша… *** Банды. Именно с того дня, как в «Раю» отключили свет, в доме стали вовсю хозяйничать банды. Я не знаю, по какому принципу они объединялись, – может быть, на основе этажности. И не знаю точно, кто в них входил, – вполне возможно, что молодёжь, те самые бывшие студенты, дизайнеры, художники, рэперы и просто классные чуваки. Но попасться им мне совсем не хотелось. Я знал, я чувствовал, что теперь всей моей жизнью управляет слепой случай; это как лотерея – повезёт, не повезёт. Пока что мою личную квартиру не трогали. И я сидел, закрывшись, забаррикадировавшись в ней, открывая лишь некоторым людям и то – если находил повод впустить гостя к себе достаточно уважительным… Мы ещё иногда пересекались с Хулио, по-прежнему. Никогда не находили с ним по-настоящему общего языка по многим вопросам, но в целом Хулио я принимал, – потому что надо же мне было хоть к кому-то испытывать чувство доверия. Один раз мы с ним состыковались для поисков еды, и я предложил пойти к старикам Пакам, как в прошлые дни, хотя и понимал, что это не очень-то удобно. Мы и так уже не раз злоупотребляли их гостеприимством. Я решил ещё раз попробовать выклянчить у них рис. Ну, совсем немного риса. Хулио согласился и даже пошёл на разведку, пока я хлопотал на кухне, мучительно пытаясь сообразить, что бы такое предложить им сегодня на обмен… 12 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Хулио примчался ко мне, весь взмыленный и взволнованный. – Там несколько мужиков, на лестничной клетке! – с порога прокричал он мне. – Я видел, у них пистолеты и бейсбольные биты! Они меня не заметили, а я тихо подслушал… Они готовятся напасть на несколько квартир, в том числе и на 17602ую… А это квартира Паков – я правильно говорю? Надо предупредить их скорее! Мы бросились чуть ли не бегом по длинным пустым коридорам нашего бесконечного «Рая», образовывавшим запутанный лабиринт лестниц, холлов и переходов. Возле квартиры номер 17602, запыхавшись, остановились. Вопреки ожиданию, входная дверь была не заперта, а чуть-чуть приоткрыта. Я осторожно толкнул тяжеленную дверь, и она бесшумно отворилась. Мы с Хулио вошли в квартиру. Комнат у Паков было много, и потому мы не сразу обнаружили хозяев, затерявшихся где-то в глубине помещения. Когда мы набрели на одну из спален, то заметили – благодаря пронизывающему ветру, – что окно её, широкое, во всю стену окно было настежь раскрыто, из-за чего ветер и гулял по комнате. Паки – он и она – стояли на подоконнике, держась за руки. – Не-е-ет! – только и успел закричать я. Пак, старый мудрый Пак глянул на меня – какую-то долю секунды, – и потом он, вместе с женой, прыгнул вниз, в окно, плавно отделившись от подоконника. Я, будучи под впечатлением его одномоментного взгляда, бросился к оконному проёму и с ужасом посмотрел вниз. Они летели вдвоём, взявшись за руки, тихо, беззвучно, паря на этой безумной высоте совсем, как птицы. Летели они долго, казалось, целую вечность… Я не стал смотреть до самого конца. Отошёл от окна и сел, ссутулившись, на кровать Паков. Хулио тихо подошёл ко мне, положил руку на плечо. – Нам надо сматываться… Может, пока не поздно, поищем запасы риса? Я молча глядел в пол. – Делай, что хочешь… – только и сумел сказать, и чуть погодя услышал, как он чем-то гремит в другой комнате. Я сидел, в оцепенении, и мысленно видел взгляд Пака – последний, прощальный. Что-то в его глазах мне показалось такое, что я не смог бы описать словами. Но очень – даже очень понимал своей израненной душой. *** Той же ночью я впервые увидел девочку на лестничной площадке. Точнее, даже сперва не увидел, а услышал её. Звон колокольчика – нежный и печальный – разносился в темноте по всему этажу, он шёл откуда-то с лестницы, и в нём я почемуто услышал погребальный звон. Я кое-как отодвинул мебель, которой сам же забаррикадировал на ночь двери, и осторожно выглянул в коридор – узнать, что такое я слышу. 13 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Во тьме ничего не было видно, и поэтому я, рискнув, тихонько вышел наружу, пройдя вперёд и налево сотню шагов. Колокольчик доносился оттуда – с лестничного пролёта, из-за дверей, которые располагались сразу же за площадкой с лифтами. Я прошёл туда, крадучись, как тень, и заглянул вглубь пространства, связывавшего наш этаж с лестницей. Это была девочка, маленькая девочка – не знаю, сколько лет, потому что во мраке мало что рассмотреть можно было. Она вроде бы была в коротком платьице и медленно спускалась по лестнице, позванивая колокольчиком, зажатым в руке. Она шла, без страха переступая через трупы, лежавшие на ступеньках тут и там. Шла – и звонила, и казалось, весь мир сосредоточился сейчас на этих мелодичных, неземных ночных звуках. Я попытался окликнуть ребёнка, но слова мои улетели в пустоту… И замолк колокольчик… Ничего во мраке больше не происходило… Я так и не понял до конца, было ли то дитя призраком или, может быть, просто сумасшедшей. Но в дальнейшем ещё много-много ночей – не каждый раз, а лишь иногда, в полнолуние – я слышал ласковый, таинственный зов непонятного колокола, шедший как будто бы прямо из глубины моего сердца. Фрюктидор Отсутствие света само по себе ещё не лишало меня возможности принимать ванну. Я купался каждый день – в темноте, по одному или по два раза, погружался с головой – только бы не чувствовать себя постоянно грязным. Но грязь была внутри, а не снаружи. И когда я лежал, вытянувшись в горячей воде, облегчение – если и наступало, то иллюзорное, на некоторое время, и когда я всё-таки вылезал и вытирал тело большим синим махровым полотенцем, то моё самочувствие вновь, почему-то, стремительно ухудшалось. Ещё больше и ещё сильнее – наверное, от безысходности. В один из дней я открыл кран, как всегда, и некоторое время лежал без движения в ванне, во мраке, слушая песнь струи, бившейся о металлическую поверхность. Внезапно вода перестала течь. Я помедлил, подумал и, чертыхаясь, вылез. Вытерся насухо. Пошёл посмотреть – сам не зная на что. Конечно, в тот момент я себе не отдавал отчёт, что воду – и горячую и холодную – выключили совсем. Навсегда. За неуплату. Или – что реальнее – как месть с земли нашему «Раю», за то, что мы вообще существуем на этом свете, смущая своим присутствием добропорядочную и живущую где-то в параллельном мире публику. Было очень, очень тяжело привыкнуть к постоянному отсутствию воды. Наверное, мне следовало к этому заранее подготовиться… Но, как ни парадоксально, подготовиться к этому ни морально, ни духовно я так и не смог. Видимо, есть вещи, выходящие за пределы моего миропонимания. И воображения. Увы. Мне стало так плохо, так плохо… 14 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Ужасно плохо… Я думал и думал, где же, чёрт возьми, достать в «Раю» воду. *** По моим прикидкам, вода могла бы ещё оставаться – теоретически – в холодильниках, которые разморозились после прекращения подачи электричества, в бутылках, наготовленных для полива растений и заполнения аквариумов. Лично у меня не было ни растений, ни аквариумов, да и воду из потёкшего холодильника я вылил почти сразу же – на следующий день. Не подумал. Блин. Но на моём этаже – как минимум – оставалась ещё почти сотня квартир, многие брошены, и большинство из них, вполне возможно, могли соответствовать моим ожиданиям. На третий день «сухого» существования, подстёгиваемый жаждой, я вышел наконец на охоту. С собой я взял пластиковую канистру, хранившуюся у меня в кладовке непонятно зачем и невесть с каких времён. Начал я с квартиры мадам Оливии… В этой квартире я не был бог знает сколько. Сама мадам давно исчезла. Без следа. Я аккуратно взломал дверь – в последние месяцы проделывал это столько раз, что уже появился некоторый опыт. Внутри на меня пахнуло сыростью; воздух был затхлый. Я чётко помнил, что у мадам росли цветы – много цветов, и даже знал, в какой именно комнате. Осторожно, стараясь не шуметь – из-за памяти к мадам? – я проследовал куда надо, через анфиладу помещений. Да, действительно, на одном из широких, специально оборудованных подоконников стояло десятка два-три цветочных горшков с растениями. Все они выглядели давно засохшими. Я пошарил под окном, потом в другом месте и – о, чудо! – нащупал несколько пластиковых бутылей с заранее заготовленной водой. Баклажки покрылись порядочным слоем пыли. Довольный, я перелил их содержимое в канистру. Пошёл на кухню. Открыл холодильник – в надежде на лучшее; в нос мне ударил жуткий, смердящий запах разложения. Конечно, шёл он от пакета с останками Шарло, до сих пор лежавшими в морозилке. Странно. Очень странно. Если бы мадам вздумала эвакуироваться понастоящему из своей квартиры, она бы непременно взяла с собой собачку. Чтобы похоронить. Этого, однако, не произошло. Выходит, мадам Оливия не смогла вернуться домой, за трупиком, по независящим от неё обстоятельствам. Я вздохнул. Осмотрел поддон холодильника – действительно, в нём ещё сохранилось немного талой воды, хотя она и впитала в себя все ароматы разложения, что делало её потребление в дальнейшем невозможным. Но если в технических целях… Я задумался. 15 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) И в этот момент услышал, как кто-то – там далеко, у входа, – осторожно вошёл в прихожую. Мне помог обострённый слух – звуки хорошо разносились в абсолютной тишине пустой квартиры. Если, конечно, постоянно вслушиваться и ждать ежеминутного, ежесекундного нападения извне. Первая моя реакция была – скрыться, залечь. Но возобладало чувство собственника; в конце концов я ведь раньше набрёл на эту добычу. Я как мог тихо прокрался через анфиладу комнат, захватив по пути здоровенный подсвечник в стиле ампир, стоявший подле декоративного камина. Выждал немного. Вслушался – враг, несомненно, был где-то там. Я прошёл через зал и гостиную. Поднял подсвечник повыше – на всякий случай. Затаился. Около дверного проёма. Чья-то тень мелькнула там, в глубине комнаты, и послышались негромкие шаги. Я замахнулся изо всех сил… …Это был маленький человек, наверное, миниатюрная женщина… Но не мадам Оливия. Я чуть не огрел её подсвечником, и лишь какая-то зверская интуиция заставила меня в самый последний момент изменить направление удара. Она – эта женщина – упала от неожиданности, не потому, что я попал по ней, а потому что она сама была на взводе, и моё нападение, видимо, морально убило её. Она распласталась передо мной на полу. Втянула голову в плечи. Вся сжалась. Глянула затравленно на меня снизу вверх. И – разрыдалась… …Я стоял над ней, а она всё плакала и плакала. Маленькая, беззащитная, она рыдала навзрыд, а я совершенно не знал, что делать. Не выношу, когда женщины плачут. Тем более в таких обстоятельствах, когда налицо – явное недоразумение, и виновником его, как обычно, являлся я сам. С глупым видом я попытался успокоить её. Сказал: «Ну-ну…» Наклонился, потрепал её по вздрагивающей головке. Но девушка не успокаивалась – наверное, у неё просто не получалось; столько боли, столько горя было в её плаче, что у меня буквально разрывалось сердце. И от отчаяния я сам был не свой. Я говорил ей: «Простите меня, я не хотел вас ударить… Я даже сам испугался – от того, что кто-то зашёл в квартиру… Вы, случайно, не родственница мадам Оливии?.. Нет?.. Поверьте, я действительно не думал вас обидеть…» А она всё плакала и плакала. Тогда я сел на пол, рядом с ней, и – прижал её к себе. Как дитя. Чтобы утешить, прочувствовать, понять. Она уткнулась в мою грудь и продолжала реветь. Наверное, ей очень нужно выплакаться за все эти страшные месяцы, проведенные в этом сумасшедшем доме… В конце концов я стал гладить её по волосам и нашептывать ласковые слова. «Милая, голубушка… Поплачь, поплачь, если тебе станет от этого легче». Она лишь крепче вцепилась в меня и рыдала, рыдала, рыдала. Так мы и сидели с ней на полу до вечера… 16 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Потом солнце – яркое, раскалённое (здесь, на двухкилометровой высоте) солнце начало медленно закатываться за горизонт. Моя незнакомка уже не плакала навзрыд. Она по-прежнему прижималась ко мне, обняв, и тихонько всхлипывала; лишь плечики её, тоненькие девичьи плечики вздрагивали в полумраке сумерек, быстро опускавшихся на город. Потом она и вовсе замолчала, сидя рядом, почти в темноте, и слушая биение моего сердца. Я также молчал. Наконец девушка встала. Разминая затёкшие, видимо, ноги, прошлась по комнате, посмотрела в окно – на город, распластавшийся где-то внизу. И виновато сказала мне, не оборачиваясь: «Пожалуйста, простите…» Голос её был низкий, с хрипотцой. А сама она была миниатюрная, со светлыми, почти золотыми кудрявыми волосами. Я тоже кое-как поднялся с пола, прихрамывая, – пока вновь не восстановился приток крови, – и спросил её: – А вы где живёте?.. Она не сразу нарушила тишину. – Вообще-то в 20404-й… Но я давно не была в своей квартире. Там стало небезопасно. Я сейчас постоянно меняю жильё, ищу места, где можно переждать, спрятаться. Переночевать. Кругом так много плохих людей… И, помедлив, добавила: – Они делали мне плохо… Мы вместе помолчали. – Вы не подумайте, – сказала вдруг девушка, как бы оправдываясь, – я вовсе не такая плакса на самом деле, как вам показалось. Наверное, я не плакала уже многомного месяцев. Просто меня прорвало почему-то… А это… Это ваша квартира?.. – Нет, – со вздохом ответил я. – Но моя рядом. Она обжита и довольно неплохо оборудована на случай защиты. Пойдёмте туда. – Я подошёл и взял её за руку. – Здесь нам не обязательно оставаться. Прихватив баклажки с водой, я потянул девушку за собой. Она шла послушно следом, совсем как маленький потерянный ребёнок. Её заплаканные глазки блестели в полутьме, и последние отблески уже зашедшего солнца отражались с них таинственным, мечтательным светом. *** – Слушай, там, в тех апартаментах есть целый бассейн! – Хулио был предельно взволнован. – И хозяев нет. Всё бросили – наверное, умотали на вертолёте. Представляешь? – целый бассейн, наполненный водой! Я представлял себе. Представлял, какое это сегодня богатство. Но… Как же туда добраться, на 550-й этаж? И, потом, какие опасности нас с Хулио будут подстерегать? Разве можно предположить, чтобы вода из бассейна нынче оставалась бесхозной?.. – Я точно знаю… Мне тот парень, который из бара на 535-м, говорил… – Хулио выпаливал скороговоркой. – Не попробуешь – не узнаешь. Короче, ты со мной? 17 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) – Вы его отпускаете? – это Хулио обратился уже к девушке, испуганно схватившейся за меня, за мой рукав, как только она услышала об авантюрных планах моего отчаянного соседа. – Да… – тихим голосом пробормотала девушка. – Только пусть он пообещает, что вернётся… – Я вернусь, – сказал я, целуя её милый вьющийся локон. – Не переживай. Мы быстро. – Он вернётся, – с невесёлой улыбкой заверил её и Хулио. – В конце концов, нам нужна вода. Моя подруга молчала. Видно было, что ей ужасно – до боли не хотелось со мною расставаться. Вандемьер С тех пор «Рай» превратился в пустыню. Я, конечно, имею в виду пустыню в переносном смысле слова – в нашей устремлённой в небо башне просто не было воды, пить хотелось постоянно, и потому мы воспринимали себя самих как кочевников где-то в самом сердце Сахары. Любопытно, что это наше образное восприятие порой очень странным образом воплощалось в реальность. Так, на лестничных площадках, в холлах на разных этажах, а порой и в чьих-то заброшенных квартирах то тут, то там со временем начали встречаться люди, закутанные в бурнусы; эти люди были суровы и стреляли из карабинов без предупреждения; говорили они на непонятном нам языке или языках, и такое было впечатление, что им не хватало лишь одногорбых верблюдов. Эти люди жгли на полу костры, жарили невесть что (мне не хотелось бы узнать, что именно), и тогда по всему этажу тянуло дымком, от которого на душе становилось как-то особенно некомфортно. Попадались, помимо странствующих кочевников, и подозрительные представители племён – в набедренных повязках, с самодельными копьями, и их тёмная кожа отливала бликами в свете заходящего за окнами солнца, и их наречие было ещё более гортанным и ещё более непонятным. Мы с моей подругой, когда встречали таких, сразу прятались – и далее ползли по коридору или скрывались за углами в хитросплетении стен, выжидая время, пока можно было безбоязненно двигаться дальше. Один раз мы даже украли бурдюк с водой у какого-то аборигена – строго говоря, это нас нужно было называть аборигенами, но всё равно пришельцев надо было как-то называть, пусть будут «аборигены»; впрочем, были ли они пришельцами – по крайне мере оттуда, с земли? Может, домом их был «Рай», или они вообще появились откудато с неба?.. Как бы там ни было, у одного из них – когда он отвернулся – мы стащили бурдюк с водой, и потом выяснилось, что бурдюк сделан кустарным способом из чьейто кожи. Полезная, надо сказать, была вещь. В дальнейшем она оказалась незаменимой – на следующий месяц или два, до тех пор, пока нам не пришлось ретироваться из какой-то квартиры после очередного обстрела, и бурдюк был нами оставлен в качестве трофея неприятелю… 18 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Но, честно говоря, пили мы отныне всё чаще дождевую воду. И бурдюк очень способствовал её хранению. Ведь наступила осень. И ливни шли теперь если не каждый день, то, во всяком случае, раз в одну-две недели, и мы с девушкой собирали капли в брезент, распахнув пошире все окна и двери, и купались сами в водяных брызгах, выбежав голышом на очередную лоджию, и ещё мы дурачились в такие моменты, если были одни – а чаще всего мы, конечно, были одни – и смотрели на городские кварталы и сетку улиц снизу вверх, как победители. *** А началось всё так… Пришёл сезон дождей. Точнее сказать, даже гроз – здесь, на высоте пяти сотен этажей воздух был прямо-таки насыщен электричеством, и молнии сверкали то и дело, а гром грохотал так, что уши закладывало. Мы с моей ласточкой одно время укрывались в квартире, где когда-то, до нас, по-видимому, жил турист или молодой человек, испытывавший склонность к приключениям на природе. У него мы нашли рюкзаки и палатки, горные ботинки и альпенштоки; но самым ценным приобретением оказались крепкие верёвки и брезент. Верёвки я использовал в тех случаях, когда надо было пробраться в какое-либо окно этажом ниже – в запертое помещение; я сделал так дважды и, честное слово, не очень-то и боялся – во-первых, потому, что наша башня в тот момент стояла, укрытая облаками, как покрывалом, и я толком ничего не видел, кроме «молока» (потому и не страшно было), а во-вторых, потому, что даже в этом случае я закрывал глаза и, для храбрости, насвистывал про себя танго. Если кто-то и трясся, то это была она, моя милая, – она переживала за меня, наблюдая за всеми моими действиями из окна. И в конце концов именно она настояла на прекращении этих опасных экспериментов. Дождь начался внезапно. Он забарабанил по стеклу и мы, обомлевшие, с пересохшими губами, взглянули с облегчением друг на друга, а потом кинулись разворачивать брезент и пристраивать его на лоджии в таком положении, чтобы капли могли стекать в подставленную посуду. Всяких банок и вёдер набралось в тот раз достаточно. Мы торопились, и потом радовались, как дети, своей расторопности и своей догадке. В другой раз, во время сильнейшей грозы в комнату, где мы находились, влетела шаровая молния. Мы, собственно, не сразу-то и поняли, что происходит. До сих пор я читал про такие молнии только в книгах; изумлённо мы наблюдали, как пришелица неторопливо вплыла в форточку и, светясь и сверкая, как солнце, с лёгким треском медленно пересекла комнату. Мы с ласточкой замерли. Сердце моё было обуяно ужасом – я боялся только за неё, как бы шарик не рванул в самый неподходящий момент (о таком тоже знал из книг). «Не двигайся!» – только и сумел прошептать я. Но моя голубка и без того не могла сойти с места. Мы просто стояли в ужасе на том месте, где молния нас застала, и ждали – своей участи, своей судьбы. Молния очень медленно, не торопясь, проплыла через помещение и скрылась в анфиладе комнат. Не знаю, куда она делась – может, вылетела в другое окно, благо стёкла в той части квартиры были разбиты. Не знаю. Но факт остаётся фактом – она покинула нас, она ушла. И мы стояли, потрясённые, онемевшие от ужаса, и не верили тому, что опасность позади. А потом мы кинулись друг другу в объятия и стояли так, прижавшись друг к дружке, чувствуя наше обоюдное тепло. А за окном надрывался гром, и сверкали 19 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) другие молнии – не шаровые, и от их разряда становилось особо волнительно, и жутко, и необыкновенно, и это возбуждало нас; и мы упали на ковёр, срывая с себя одежду, и боролись, и целовались, и ласкали друг друга, а за окном хлестал проливной дождь, и свет от чудовищных вспышек освещал нас, провалившихся в момент в какое-то иное, высшее пространство. *** И ещё был случай, когда мы пытались добраться до огромного резервуара с водой, размещённого, как оказалось, на пятьсот шестидесятом. Эти сведения нам сообщил Хулио; выяснилось, что через каждую сотню с чем-то этажей в башне установлены колоссальных размеров хранилища водных запасов – их роль в «мирное» время заключалась вовсе не в том, чтобы утолять жажду жильцов «Рая», а в том, чтобы обеспечивать противопожарную безопасность – в момент «Х» вся вода должна была изливаться на многочисленные ярусы внизу, охваченные огнём, в случае, если бы такая ситуация реально возникла. Плюс эти резервуары служили своеобразными балансирами, уравновешивая конструкцию, по замыслу инженеров, и гася определённым образом излишние колебания здания. Трудно объяснить, как мы обрадовались, получив от Хулио такие известия. Вообще в характере Хулио в последнее время проявлялись явные авантюристские черты; он то и дело пропадал на несколько дней – было дело, и на две недели, потом каким-то образом отыскивал нас (ну, ладно, признаюсь, у меня были с ним обговорены места «стрелок»), и делился новостями и очередными планами. Хороший он был парень, этот Хулио. Но чрезмерно рисковый. И когда он сообщил о проекте нападения на охрану этого резервуара на пятьсот шестидесятом – нечего было сомневаться в том, что там есть охрана, скорее всего из местных бандитов или частных отрядов самообороны жильцов элитных квартир, – мы с моей голубкой сперва предлагали каким-то образом сторговаться и воду купить (выменять на что-либо). Хулио нас высмеивал с грустью в глазах, и оказался прав. За пару дней мы-таки достигли пятьсот шестидесятого – но нас встретили прямо на лестнице ураганным огнём. Повезло ещё, что стреляли в сумерках и не очень прицельно – это спасло нам жизни, наши бедные глупые жизни. Я сразу отказался действовать дальше – просто потому, что нас было слишком мало, чтобы справиться с вооружёнными охранниками, и к тому же я боялся, что в бою могу потерять мою любимую, без которой теперь просто не мог существовать. Тогда Хулио бросил мне в лицо что-то резкое и пошёл на тот этаж сам. Пополз. Прокрался. Не знаю зачем, и какие планы были у него в голове в этот момент. Я всё думал о крепких альпинистских верёвках, с которыми могло по идее что-либо получиться, и потом вдруг услышал автоматную очередь – и громкую молитву на непонятном мне языке. Мы с моей голубушкой поспешно ретировались, спустились на несколько этажей вниз. Я вскрыл одну из дверей, и мы, затаившись, принялись ждать Хулио – и ждали его чуть ли не бесконечно, много-много дней. Ждали и ждали, скрываясь порой от непрошенных гостей. …Я всегда считал, что Хулио был хорошим парнем… *** 20 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Что-то там рвануло. Наверху. Может быть, был бой. С пришлыми охотниками за влагой. Но скорее всего кто-то просто подорвал взрывчатку – здание сотряслось, и спустя несколько минут на нас – на все квартиры, коридоры, на лестничные пролёты и шахты лифтов – обрушились сотни, а может быть, и тысячи тонн воды. Она текла бурными потоками, яростно и жестоко, и мы захлёбывались, одуревшие, обезумевшие, пытаясь спастись от нежданного наводнения, и я лишь успел прокричать своей любимой, чтобы она как-то попробовала раздобыть ёмкости для жидкости. Знать-то мы знали, где они – в этой квартире, но под водой сразу их отыскать было не так-то просто, тем более, когда тебя сбивало с ног водопадом. Потом мы вновь целовались – мокрые и оглушённые рёвом волн, но сила их буквально за несколько минут ослабела, и мы просто стояли по пояс в этом океане и занимались своими делами – теми делами, которыми занимаются влюблённые последние миллионы лет. А вода утекала через окна, через двери, и город внизу, наверное, завороженно смотрел, как плачет навзрыд забытый всеми «Рай»… *** Потом много дней подряд мы жили в таких условиях, как будто попали в затонувший мир. Всё в помещениях было мокро и влажно, всё гнило, всё воняло, краска на стенах облупилась, штукатурка осыпалась, и мебель – пропитанная сыростью мебель буквально разваливалась на глазах. Мы ушли, наконец, вниз. На некоторое число ярусов. Мы шли долго и осторожно, проверяя впереди путь и неся с собой драгоценные бидоны с драгоценной жидкостью – тяжеленные, блин. Передвигались мелкими шажками… Это был наш груз, наша добыча. Никому не будет позволено её отнять!.. *** – Разрешите пригласить вас на танец, – сказал я и галантно предложил моей голубушке руку. – Танго. Вы любите танго? Она мило улыбнулась, моя несравненная. Мы вышли на середину большой комнаты – на фоне широкого окна, – стали в позицию и я стал имитировать божественные звуки аргентинской музыки: Пам-пам-пам-пам, парарарам-пам-пам-пам-пам-пам, парарарам-пам-пам-пам-пам-пам, парарам-пам-пам! Парам-пам-парарам! 21 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Пам-пам! И мы кружились в такт по пустому залу, и всё летело вокруг, и жизнь казалась прекрасной. – Бандонеон! – говорил я. – Вы любите бандонеон, сударыня? И вновь: Парарам-парарара-а-а-рам, Парам-парам-парам-пара-а-а-рам… Беззвучное танго. Наедине. Обалдеть. В полумраке просторного неосвещённого помещения. И в безмолвии жуткого и бездушного, колоссального по размеру, враждебного нам здания, которое и можно было одолеть, лишь танцуя – шаг, поворот, страсть, бедро на колене. Раз! – и я веду партнёршу. Раз! – и она по сумасшедшему прильнула ко мне. Тишина. Закат за окном. Мы танцуем. Страсть. Шаг – ещё шаг – ещё шаг – поворот. Глаза в глаза. Руки на талии. Поворот. Наклон. Солнце село… …Мы танцуем… *** – Расскажи мне о танце, – просит она. – Легко! – отвечаю я. – Представь, что есть пирамида движений. Все движения, которые мы проделываем в течение жизни, можно объединить в группы по родству и расположить по своеобразным уровням – получится что-то типа пирамиды Маслоу. Только, в отличие от Маслоу, наша пирамида будет отражать то, как (и зачем) двигается человек. В самом низу нашей пирамиды, у её основания находится комплекс бессознательных движений. Их мы проделываем чаще всего. Это может быть прыжок в сторону от разъярённой собаки или почёсывание, потягивание по утрам или растирание затёкших запястий, отмахивание от мухи или поворот головы от слепящего глаза солнца. Такие движения делаются нами на автомате, и все они нужны для обеспечения безопасности, элементарных физиологических потребностей организма. Это, по природе своей, очень простые, часто рефлекторные движения. Но выше их стоит следующая группа движений, которые мы делаем осознанно. Пацан строгает рогатку, домохозяйка чистит картошку на кухне, бармен взбивает коктейль, портной шьёт, строитель кладёт кирпичи, садовник вскапывает землю на клумбе, чертёжник выполняет чертёж, а пилот поворачивает штурвал самолёта. Эти движения, как правило, прагматичны, их мы производим в повседневной, 22 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) «физической» жизни, они позволяют осмысленно выживать. И потому имеют вполне конкретный «материальный» смысл. Этих движений, в общем, меньше, чем бессознательных. Ещё выше идут движения пограничные, которые как бы отделяют «материальную» сферу от «нематериальной». Например, это выполнение упражнений во время занятий гимнастикой или спортивная тренировка. Дело в том, что эта группа движений на самом деле не обязательно нужна в каждодневной жизни, биологически и социально человек мог бы вполне прожить и без них (другое дело – как). Смысл этих движений более глубокий, не всегда очевидный, на первый взгляд. В самом деле, попробуйте объяснить дикарю, зачем какой-то другой человек размахивает руками «просто так», если при этом он не бросает копьё, не зовёт кого-то, не бьёт в барабан и не передаёт соплеменникам знаки? Зачем же он это делает, зачем?.. Можно жить без тренировок? Можно. Делая разминку, мы тем самым производим движения как бы «более высокого порядка», причём по собственному выбору, «материальная» сторона жизни при этом вроде бы не затрагивается. И этим самым мы начинаем возвышаться над голым «движенческим» прагматизмом. Занятия сексом, кстати, тоже относятся к этой группе… Это движения, без которых теоретически можно жить в повседневной действительности, но они – когда мы их произвели – уносят нас так далеко от земли… И, наконец, четвёртая и последняя группа движений – это те, которые однозначно относятся к «нематериальной», по-своему духовной сфере, и объяснить их смысл с точки зрения повседневного выживания невозможно. Я говорю, например, о каких-либо ритуальных движениях. Или о движениях танца. Зачем человек танцует? Точнее, зачем он проделывает в танце разные па, переступает на месте и припрыгивает, что означают его необычные, не нужные в примитивном быту телодвижения? Мягкое или, наоборот, резкое поднятие и опускание рук, плавный поворот головы, ритмическое покачивание корпусом… Это не имеет ни малейшего отношения к «материальному миру». Прагматизмом здесь не пахнет. Поэтому лишь танцующий человек понимает смысл того, что он делает, и зачем это всё нужно. Его движения – на самом деле высшие, высочайшие, они возвышаются над всеми прочими. Они так высоки, что с вершины пирамиды движений можно увидеть самое сокровенное. Сакральное. Человек танцующий ближе к Богу!.. – Но ведь есть танцы хорошие и плохие, – широко открыв глаза, возражает моя ненаглядная. – Есть вальс и есть тряска обкуренных в ритме хард-рока. – Нет танцев хороших и плохих! Бывают хорошие и плохие люди, «обкуренное» и «необкуренное» состояние, но сами движения – рук, ног, головы, тела – не могут считаться хорошими или плохими, к ним просто не применима моральная оценка. Главное – это то, насколько «материально-прагматичен» набор движений, которые мы выполняем, их суть, наполнение – прямо ли оно видно или нужно нечто особенное, необыкновенное, чтобы его понять… Моя милая улыбается. Она довольна. Лежит, смотрит на звёздное небо за окном. 23 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Потом встаёт, подходит ко входу на широкий, защищённый стёклами балкон. Потягивается. Распахивает дверь. На балконе холодно – но она не обращает внимания, хотя обнажена. Начинает свой неземной танец, медленно и беззвучно вальсирует в окружении луны и мириадов ночных небесных светил. Над городом – который лежит где-то там, неизмеримо далеко, внизу. Я выхожу следом. Она танцует для меня. Я любуюсь, и её грация, её пластика действительно делают её богиней… …Я обнимаю её, мою голубку, мою богиню. – Что тебе ещё рассказать? – мягко спрашиваю я. – Расскажи, – она смеётся, – расскажи мне о звёздах!.. Брюмер – Любимый, обними меня крепче. Положи мне руку на грудь. – Да, родная, это так приятно… Хочешь, раскрою тебе секрет? – ничего нет лучше на Земле!.. Когда мы ложимся спать, я прижимаюсь к тебе и, обнимая, обхватываю ладошкой твою горячую грудь, в этот миг в мире прекращаются войны, насилие, беды, несчастья, все горести и трагедии… И я сплю так сладко, как никто ещё не спал с начала времён… – Спасибо, любимый. Мне так хорошо с тобой… Расскажешь что-нибудь? – Что? – Что пожелаешь… Мне так сладко от твоего голоса… – Гм… Я расскажу тебе про женскую грудь. – Ты?! Ты же мужчина! – Вот именно… О груди у мужчин получается рассуждать лучше… Вот ты – ты знаешь, что грудь у женщин была не всегда? – Что ты такое говоришь?! – Представь себе… Миллионы лет назад у женщин – самок того вида, который позднее превратится в homo sapiens – бюста в том смысле, как мы сейчас это понимаем, не было. Он был неразвит. Как у приматов, у обезьян. И появился он лишь тогда, когда человек, во-первых, встал на две ноги и, во-вторых, когда слез с деревьев. – Почему?.. – Понимаешь, с грудью неудобно ходить на четвереньках – отвисает, и уж тем более неудобно скакать с ветки на ветку. Нет, грудь пришла в наш мир только тогда, когда человек разумный стал прямоходящим, и притом пришла именно к человеку, его женской половинке. Больше ни к кому на Земле. – Выходит, это уникальное явление?.. 24 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) – Выходит так… Как только homo sapiens встал на две ноги, у него исчезло одно сексуальное свойство – самки больше не могли приманивать самцов запахом, скажем так, меж задних лапок, невозможно стало самцу подойти сзади и принюхаться в «ответственный момент» – как это происходит у большинства четвероногих. Природе нужно было чем-то это упущение заменить… – И?.. – Тогда в ходе эволюции появилась грудь. Понимаешь, милая моя, у человека есть вообще одна особенность, о которой не худо бы знать и помнить. Человек разумный отличается от всех биологических видов на планете не только своей способностью мыслить. Он выделяется также своим стилем разграничения мужских и женских особей. Дело в том, что практически у всех животных мужские особи красивее женских, так устроила природа. У птиц самка любуется красотой самца – его супероперением, великолепным хвостом, его удивительной раскраской. У оленей самка млеет (по замыслу) от необыкновенных рогов самца. У львов львица оценивает самца не только по его звериной силе и ловкости, но и по роскошной гриве. Причём сами самки более невзрачны, по сравнению с их мужской половиной… – А у людей? – У людей, представь себе, наоборот. Не самка любуется самцом – пардон, не женская особь мужской, – а всё шиворот-навыворот. Мужчина восхищается красотой женщины. Биологический нонсенс! – Мы, люди, вообще какие-то не такие… – Вот именно! Вот именно, моя родная! Ты – особая!.. И женщины вообще – властительницы наших мужских сердец… Так вот, природа должна была создать какой-то сексуальный признак, грубо говоря, для приманивая партнёра – подобный оленьим рогам, львиной гриве или павлиньему хвосту. Но только не у мужчин, а у женщин – раз уж человек по какой-то причине выбрал себе преимущественную красоту женского пола, а не мужского. Пока человек – или его предшественник – ходил на четырёх ногах или прыгал по деревьям, эту функцию выполнял запах, локальный запах из интимного места. Но четыре превратились в две, и кончились деревья, – и природе пришлось изобрести нечто новое, неповторимое, доселе невиданное. В биологическую эволюцию пришла женская грудь. – Креатив?.. – Супер-креатив. Это был отчаянный эксперимент, завершившийся полным успехом!.. – Но считается, что грудь нужна прежде всего для того, чтобы кормить ребёнка… – Считается. На самом деле для того, чтобы вскормить детёныша, вовсе не обязательны пышные формы. Ты видела молочные железы у животных? Они могут быть весьма скромными – и выполнять при этом свою функцию. Да, у коров они непропорционально огромные, но здесь виноват человек, который специально вывел молочные породы – ведь он забирает у этих бедных домашних животных намного больше молока, чем требуется на вскармливание; это, строго говоря, извращение – с точки зрения животного мира. Но ведь у диких животных ничего подобного мы не наблюдаем!.. Для человеческого младенца вполне хватит молока даже в том случае, если формы не развиты; если у какой-то женщины нулевой или первый размер груди, то это само по себе никак не ущемляет её материнских возможностей. Нет, грудь на самом деле выполняет сразу две функции – и «молочного заводика», и инструмента для «приманивания» полового партнёра. Красивая грудь выделяет носительницу из числа 25 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) соперниц, и в этом её чуть ли не первоочередное значение. Ведь ты сама обращала внимание, как груди у всех женщин разнятся… В мире нет двух одинаковых пар грудей… Ну, а что касается совмещения двух функций в одном органе – это вообще характерно для природы; она экономна. В человеческом организме есть ряд органов, выполняющих одновременно и то, и другое, часто не очень-то логически связанное между собой. Например, наши гениталии… – Любимый. Любимый. Остановись. То, что ты говоришь, – мне и интересно, и стыдно при этом. – Дорогая моя, зачем стыдиться того, что естественно? Хочешь, я тебе раскрою ещё одну тайну, от которой у многих кружится голова, и кое-кто из феминисток даже готов подать в суд за это «разглашение»?.. Впрочем, эта информация тоже может залить краской твои милые щёчки… Но ведь и она – правды природы… – Хи-хи!.. Говори :) – И ты не станешь стыдиться? – Я перетерплю. Обещаю. Я у тебя умная девочка. – Ну, ладно, моя прекрасная… Ты сама решилась на откровенность. Вот как ты думаешь, почему груди имеют именно такую форму – полусферы, или чашечки? Почему именно так? Чем это обусловлено? – Ну, не знаю… Ты говоришь – красиво… – Да, красиво. Это так. Но ведь теоретически женская грудь в ходе эволюции могла бы принять какую угодно форму – хоть оленьих рогов, и для мужиков это было бы всё равно красиво, потому что привычно. Но – чашечки??? – М-м… Потому что… Потому что… Ну, не знаю. Сдаюсь! – Потому что в этом случае форма груди идеально подходит под мужскую кисть. Мужчина может обхватить полностью одну женскую грудь своей ладонью с растопыренными пальцами. Заметь – усреднённый размер груди примерно соответствует усреднённому размеру кисти руки. Создаётся впечатление, что они как бы созданы друг для друга, можно сказать, подогнаны друг под друга. Одно дополняет другое. Это так же верно, как и то, что чашечки цветов с их пестиками и тычинками «подстроены» природой под насекомых с их устройством лапок и рта, одни живые виды вступают в симбиоз с другими – ровно настолько, что мы понимаем: одно не может существовать без другого, они дополняют друг друга – и всё! Они, конечно, являются продолжением одно другого. Или, если угодно, общим целым. В системе. И при этом не забывай, моя милая: женская грудь – единственная в природе такая. Но и рука человека, в том числе мужчины, – тоже уникальна. Ничего подобного нет на Земле ни у одного вида, кроме homo sapiens’а. Груди и руки созданы друг для друга. – …Ну… Зачем ты это сказал… Мне стыдно… Я не очень верю в это… А, впрочем, верю… Но это так… пошло, что ли… С твоих слов выходит, что смысл существования груди у женщины – чтобы её лапали… – Фу! Ну, почему так грубо!.. Разве это я имел в виду, когда делился с тобой сокровенным? Вот сама подумай: что есть мужская рука? Можно, конечно, сказать, что она служит для разврата, что ею творят насилие или ещё чего хуже. Но ведь, по 26 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) законам природы, численность людей на планете постоянно растёт, а не уменьшается, это значит, что число родившихся превышает число ушедших из жизни. То есть всётаки созидание преобладает! Человек рождён, чтобы созидать! Не разрушать! Подавляющее большинство здоровых мужчин (при всех своих недостатках) – это те, кто что-то делает, строит, производит, даёт. И чем? Своими руками! Посмотри, сколько прекрасных городов построено на Земле! Сколько создано цивилизаций! Я думаю, ты не станешь отрицать, что роль мужчин во всём этом достаточно велика. Мужские руки возводят храмы. Пишут картины. Добывают еду. Охраняют семью – от невзгод разных. Мужские руки водят корабли и самолёты. Рвут цветы – для своих милых и единственных дам. Мужские руки принимают на свет родившегося ребёночка. И – самое главное – за папину ручку держится (очень часто) малыш, когда делает первые шаги. Мужская рука способна быть и мужественной, и тёплой и нежной. И есть у неё лишь одна слабость – она не может без своей половинки, без горячей женской сисечки, которая одна вдохновляет её на самое лучшее, что есть на свете. Энергетика женщины передаётся мужчине через эту цепь. Поэтому для меня так важно обнять тебя, прильнуть к тебе, когда мы вместе и когда спим… Так важно обхватить твою чашечку – чтобы в мире вмиг прекратились все войны, все беды и насилие… Твоя грудь – это колоссальный стимул для меня, чтобы жить… Женская грудь существует для своего единственного, желанного мужчины… Поэтому грудь по традиции не оголяется на публике, по крайней мере, в большинстве цивилизаций… Женщина, выставившая свою грудь напоказ, очень быстро теряет энергию – растрачивает её попусту, рассчитывая сразу на многих… Но ведь энергия предназначена изначально лишь для одного… Один цветочек – для своего мотылька… Одна звёздочка – для своего астронома… –… – Ты молчишь? – …Я думаю… Ты мой любимый… Мотылёчек ты мой… Возьми меня, потрогай… Моя энергия – твоя… … – Ты спишь? – Нет. А ты?.. – Нет. Я люблю тебя. – И я тебя. Любимый. – Спасибо тебе… – Ты… Ты мне всё сказал? – О чём? – Про мои сисечки… – Разве можно сказать про них всё? Эта тема безгранична… – Тогда расскажи ещё. Продолжи тему… – М-м-м… – Любимый… 27 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) – А вот ты знаешь, милая моя… Знаешь, что у женщин груди будут не всегда?.. Они как пришли однажды в наш мир, так когда-нибудь и уйдут… – Ты что, шутишь?! – Отнюдь… Ты слышала про такое: жизненный цикл вещи, жизненный цикл продукта? Всё в нашем мире имеет начало и всё имеет конец. Кроме самого мира… – И почему же все женщины, по твоему мнению, станут в будущем безгрудыми амазонками? – Ну, не так буквально… Уход груди со сцены не будет театральным и, кроме того, не завтра состоится он. Само развитие человечества подтолкнёт эти перемены. Увы. – Ну, ладно. Очень ты умный у меня. Давай, колись, как всё будет. – Эх-х… Расскажу всё, что знаю… Я, представь себе, сторонник теории, по которой любой биологический вид меняется не постепенно, как у Дарвина (так нас учили в школе), а разом – в какой-то момент. На протяжении одного-двух поколений. По меркам биологии – мигом. Это происходит – ну, поверь на слово, – тогда, когда виду просто необходимо меняться из-за кардинального изменения среды обитания: или вид умрёт, или выживет – но применительно к новым обстоятельствам. Своего рода естественная мутация (не будем её путать с искусственной!). Человек здесь не исключение. Правда, в отличие от других живых форм, он теперь сам создаёт новую среду и новые обстоятельства. И потому меняться будет не стихийно, а целенаправленно – как сам того пожелает… Новый homo sapiens – его более высокая ступень, назовём её homo supersapiens, – родится в обозримом будущем, и не в результате какого-то «естественного отбора», который в этом случае уже почти не действует, а в ходе экспериментов человечества с самим собой. По своему выбору и своему желанию. Такую возможность нам, увы (или к счастью?), предоставят биотехнологии… Слышала ли ты, моя ласточка, жалобы некоторых феминисток на то, что человеческое – имеется в виду женское – тело сегодня эволюционно устарело? И это – не бред сивой кобылы. Это – вполне обоснованный, прагматичный взгляд… Я видел статистику: пятая часть всех жительниц развитых стран считает, что грудь не всегда удобна, с физической точки зрения, по крайней мере, в некоторых случаях – во время занятий спортом или на пляже… Про современную «эпидемию» рака груди я уже не говорю… А теперь представь, что человеку – неважно, женщина это или мужчина, человеку как таковому, – выдалась возможность самому «сконструировать» своё тело в обстоятельствах, когда биотехнологии это позволяют… Человечество развивается – и к его развитию, понятное дело, не применимы моральные оценки. Просто потому, что они даются предыдущим, более старшим поколением, со своими привычками, установками, критериями, комплексами. Помнишь, как у Лермонтова? – «Да, были люди в наше время…» Новые формы, которые появляются на свет, однозначно будут хороши – по крайней мере, так они представляются самим себе, и лишь история со временем рассудит. Но не те, кто отживает свой век. Так вот, новые формы могут иметь свои вкусы и предпочтения… Мы их оценить бессильны… Я хочу вспомнить про три вещи, которые есть в нашем сегодняшнем мире, которые, на первый взгляд, не очень-то связаны между собой, а на поверку они все предтеча единого целого. Первое. Это – биотехнологии, о которых я только что тебе, 28 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) родная, говорил. Второе. Это характерное для развитых обществ стирание явных различий между мужчинами и женщинами, например, утрата женственности женщинами и – вместе с тем – «женоподобность» мужчин. Ну, здесь также можно добавить и гей-революцию. Третье. Это социализация детей. Три стороны общего процесса… – …Любимый! Почему ты замолчал?.. – Извини, дорогая… Я говорю с тобой – и одновременно думаю… Биотехнологии становятся всё более изощрёнными. Сейчас мир переживает лишь их первые шаги. Генная инженерия, клонирование, эксперименты со стволовыми клетками, суррогатное материнство – что-то будет дальше?.. Параллельно происходит изменение «классического» образа человека и, в частности, традиционного восприятия пола. Мало того, что сегодня можно пол поменять. В развитых странах – странах с высоким уровнем здоровья – женщины, по данным исследований, теперь предпочитают более «женские», мягкие лица у мужчин. Интерес к «мачо» остаётся всё больше там, где женщинам угрожают множественные заболевания и низкий уровень жизни. Да, именно там женщины в массе своей предпочитают видеть в партнёре более «мужественную» внешность… Где люди хуже живут – там генетически передаваемые качества имеют решающее значение для выживания человеческого вида… Ты представляешь?! Высокий уровень жизни «разрешает» мужчинам сделаться женственными! Но и наоборот, женщины настолько активно входят в социальную жизнь, что меняются представления и об их естестве. Грань между мужчинами и женщинами постепенно стирается… И это всё характерно для мира, в котором попутно происходит гей-революция. Гей-революция, я думаю, – не просто чья-то прихоть. Она – показатель глобальных изменений в самой организации человеческой сущности, она вытекает из перераспределения роли полов на определённом этапе развития homo sapiens’a. При переходе его к homo supersapiens’у – новой качественной формации, при которой станет возможным размножение и воспроизведение нетрадиционными способами. По крайней мере, уже не привычным нам (или не только привычным нам) сексуальным путём… С помощью, например, – как дополнение к естественному – биотехнологий… Это, поверь, не хорошо и не плохо – ведь мы с тобой уже говорили: моральные оценки не применимы к поколениям продвинутого уровня; мы можем судить обо всём по себе – но жизнь лишь смеётся над нами, когда мы замахиваемся на грядущее: да, мол, были люди в наше время!.. Новый homo supersapiens будет выглядеть так, как ему самому удобно (чрезвычайно разнообразно, с нашей сегодняшней точки зрения, и вовсе не похоже на нынешнего человека). Он будет сам управлять своими генетическими возможностями и генетическими изменениями. Пол, как и раса, станет условностью, обеспеченной вкусами того или иного индивида. Причём пол можно будет отнести к эстетическим ценностям, а не социальным и уж тем более биологическим. Нравится быть мужчиной – пожалуйста, нравится женщиной – ради бога, и вообще всё это можно будет при желании поменять, переиграть («переодеться»)! Потомство от этого не прибудет и не убудет – дети начнут появляться на свет не только и не столько в результате соития, сколько в результате генно-биоинженерных достижений нового сверхобщества! Да и принадлежать-то дети будут не конкретной семье – но человечеству в целом; уже сейчас процесс социализации детей в развитых странах мира как бы, в определённой 29 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) степени, отторгает ребятишек от семей, и «папа с мамой» лишь воспитывают своих чад «по доверенности»! Не родители являются «собственниками» сыновей-дочерей, а социальные институты, выражающие волю государства! Демократического государства будущего – одновременно справедливого и бездушного, если, конечно, под «душевностью» мы понимаем что-то, что по старинке приятно и знакомо нам… – Ты хотел сказать про «судьбу» женских грудей… – Да, конечно, родная… Увлёкся… Но ведь надо понять… В этом новом мире нового «сверхчеловека» женская грудь по существу выполнит свою роль. Вполне возможно, в ней отпадёт надобность… Во-первых, она не особо будет нужна для вскармливания младенцев – ну, так, как один из источников питания, но уже не главный. И, во-вторых, исчезнет или снизится её значимость в деле привлечения полового партнёра. Другие времена – другие критерии. Можно будет жить с грудью или обходиться без неё… Её «ношение», так сказать, станет факультативным. Ну, а раз уж этот процесс пустишь в дом… То… Со временем… Ты слушаешь меня? – Да, любимый… – Ты такая задумчивая… Я тебя что, расстроил своим рассказом? – Пожалуй, нет… Немножко… Я вот думаю… – О чём, родная? – О том, что ты недавно сказал. Не о женских проблемах… – А о… – О нас с тобой… О нашем мире. И о том, что всё на свете имеет конец… … – Ты спишь? – Нет. А ты?.. – Нет. Я люблю тебя. – И я тебя. Любимый. – Спасибо тебе… Родная… Ты смотришь в окно? – Да. Там, в небе, парит птица. Но ведь птицы обычно не залетают так высоко? – Всякое бывает. Зависит от птицы. И потом, может, наша башня создаёт какуюто турбулентность потоков воздуха, птицам помогает… – Любимый! –? – Ты ведь захотел жить в этом доме из-за птиц? Из-за звёзд и птиц? – Да, ты угадала… – Ах, если бы мы были птицами… Расскажи мне, любимый! – О чём, родная? – Расскажи мне о птицах… 30 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Фример Дожди теперь лили каждый день – густые, беспробудные, грустные. Какие-то грязные. По крайней мере, создавалось такое впечатление – здесь, когда смотришь с этой безумной высоты вниз… Мы с моей подругой сидели целыми днями рядышком у окна, на N-ном этаже, и глядели на «тот мир», с его сеткой улиц. Настроение было, с одной стороны, умиротворённое – раз уж мы вместе, а с другой – по-своему унылое. Из-за погоды. Из-за ливней. Из-за глубокой осени. В нашей башне-здании стало холодно. И по-особенному пусто. Хотелось греться, прижавшись друг к дружке, и общения – пусть с самими собой. С водой у нас теперь проблем не было… Вода текла с небес. Достаточно было подставить любую посудину на балконе или в галерее – а мы теперь часто меняли места обитания, и насмотрелись на устройство всяких квартир и офисов, – как ёмкость вскоре заполнялась дождевыми слезами «по самое не хочу». Другое дело – еда. Еды по существу не было. То есть не то, чтобы совсем; «Рай» оказался настолько громадным и обжитым сооружением, что в принципе, послонявшись по бесчисленным покинутым, заброшенным помещениям, всегда можно было найти какую-то мелочь, выискать то остатки сухого печенья (в былые времена с ним пили кофе в какой-нибудь фирме), то – чуточку сухих сливок. Были и более солидные находки. Пару раз я находил маленькие склады с консервами – не замеченные предыдущими охотниками за продовольствием. А однажды моя голубушка обнаружила бумажный мешок с мукой и пакеты с засушенными овощами и фруктами, типа всяких баклажанов, урюка и т.п. – ну, и плюс, к тому же, запасы соевого мяса. Уж не знаю, как это всё уцелело во время периодических набегов кочевников в бурнусах, но – признаюсь, я подумал в тот момент: есть, есть Бог на свете! И возблагодарил – и Бога, и – уж поймите – мою любимую. Которая совершила подвиг, обнаружив всё это, припрятанное кем-то на чёрный день, богатство. Был и сыр у нас, французский… Им поделился с нами однажды некий смуглый человек, спавший на подстилке в холле галереи современного изобразительного искусства – её (вместе с ним) мы нашли случайно на пятьсот тридцать четвёртом этаже. И было от этого как-то удивительно. Человек этот не говорил на нашем языке… Он был вооружён ножом – кривым ножом, и поначалу хотел нас убить. Но потом мы разговорились – насколько это было вообще возможно в такой ситуации; он пригласил нас к своему костру, устроенному из картин художников-абстракционистов, и мы присели – и грелись, грелись, грелись. Незнакомый человек угостил нас сыром рокфор. И дал глотнуть из бурдюка нечто божественное – скорее всего, это была крепчайшая самогонка. Видно было, что незнакомцу понравилась моя подруга. Мы не стали с ним обсуждать это, спорить, торговаться; слишком устали от странствий и перебежек по этажам. Все вместе легли спать. Он – на своей подстилке, мы – в уголочке, на какой-то инсталляции из старых одеял. Ночью он пришёл к нам – точнее, к моей ласточке… С ножом… Наверное, он был невменяем. Ему хотелось женщину. Моя милая пронзительно закричала. Я оттолкнул его, незваного гостя-хозяина, лягнул ногой, отбросил куда-то во тьму. И мы, подскочив, как ужаленные, побежали в ночи. Спотыкаясь в темноте, шумно дыша. По комнатам, по залам галереи, по коридорам. Лишь огонь сверкал нам в спину, и искры сыпались тут и там – наверное, из глаз дикаря, гнавшегося за нами. Мы ушли – в конце 31 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) концов, и разволновавшиеся, обессиленные, – целовались потом на лестничной клетке. И смеялись. Сыр-таки остался с нами… *** Но иногда мы страдали от того, что нечего было есть. И от того, что приходилось всё чаще менять помещения – из-за непрошеных гостей; случалось, что и еду свою, скромные свои продуктовые запасы приходилось оставлять на «поле боя». Мы порой сидели где-нибудь на балконе, на лоджии – они все были, по идее, застеклены на такой высоте, но всё чаще встречались разбитые стёкла, – смотрели «туда», где внизу текла другая жизнь, и делились воспоминаниями. – Готовить! – говорила моя ненаглядная. – Знаешь, как я умею хорошо готовить? Я тебя угощу когда-нибудь совершенно потрясающими вещами!!! – М-м-м… – представлял я в душе. – Ты меня обкормишь… Я буду есть из твоих рук – как преданный лев… – О-о-о!!! – не успокаивалась моя ласточка. – Лучше всего у меня получаются салаты. И всякие закуски – холодные и горячие. Вот хочешь попробовать фруктовые бутербродики – канапушки? Берёшь ломтик дыни, лучше всего «краснопёрки», то есть красного цвета и душистой, кладёшь на него кусочек сыра и сверху – клубничку, разрезанную пополам, обе половинки! Канапушка готова!.. – Или, – продолжала она, а я подыгрывал, – шашлычок по-бразильски. На шампур нанизываешь попеременно ломтик бекона и кусочек банана, нарезанного поперёк, как колбаска, бекон – и банан, бекон – и банан. А потом всё это на гриле поджариваешь. Вкус – непередаваемый!.. – О-о-о!!!.. – мычал я и делал вид, что принимаю «готовый шашлык» из рук моей любимой. Сам же я, однозначно, предпочитал мясо… – Садись, – говорил я. – Повяжи салфеточку. Сейчас я подам к столу вкусную, аппетитную мясную бобóту… *** Они напали неожиданно. Начали выбивать чем-то входную дверь – может, прикладами, не знаю; это было ночью, в кромешной темноте и потому очень страшно. Моя ласточка сразу прильнула ко мне, вся сжалась. Мы услышали грубые мужские крики там, в коридоре, чей-то бег туда-сюда, потом пару выстрелов. И – глухой взрыв. Ждать мы не стали. Стремглав мы промчались через анфиладу комнат – я вёл мою хорошую в какую-то дальнюю спальню, где видел сваленную на пол кучу грязного белья. – Скорей, скорей! – только и успел бросить я подруге на ходу. 32 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Чувствовалось, что они там, где в глубине квартиры рыскают; ворвались уже. Ищут нас? Или кого-то другого? Как бы они узнали о нашей здесь ночёвке? Но спорить с этими ребятами сейчас совсем не хотелось… Мы подбежали к разбитому окну – в комнате было холодно и сыро. Я выглянул вниз. – Надо спускаться на этаж под нами! Иначе мы пропали – мы в западне!.. – Как жалко, что сейчас у нас нет верёвки… – прошептала моя милая. Я не стал её разубеждать и кинулся к вороху отсыревшего белья на полу. – Выискивай простыни, давай их свяжем вместе! Она всё моментально поняла. Простыней в этом помещении было хоть завались, наверное, они все были мерзкие и грязные – от длительного неиспользования, но для нашего дела вполне могли подойти. Где-то в соседних комнатах ходили люди в подкованных сапогах. Что-то или кого-то искали. Щёлкали затворами. Они изъяснялись между собой на странном и неприятном для уха языке, и от их интонации кровь стыла в жилах. Я заметил краем глаза мечущийся луч фонарика. – Давай! – я подтолкнул ласточку к разбитому окну. – Я вот здесь узел на перилах завязал и ещё держу, подстраховываю. Спускайся! Если под нами стёкла в квартире сохранились – бей их! Она кивнула, но видно было, что ей страшно. Я мягко, но настойчиво заставил её перелезть через окно и с замиранием сердца следил за каждым её движением. – Только вниз не смотри! – предостерёг я, хотя, может быть, это было и лишнее. Низа по сути не существовало. Земли не было, «дно» не виднелось абсолютно; за окном просто стояла сплошная стена дождя, и прямые струи его (хоть ветер-то стих) превращались в какие-то неземные стрелы, тонкие, живые и длинные, и они кололись, чёрт возьми, и кусались, как собаки, но, если этого не считать, других суперпрепятствий не было. Разве что бандиты с оружием в двух шагах и ещё – пара километров пустоты под ногами… Послышался звон разбитого стекла – этажом ниже. Я толком, из-за дождя, даже не мог разглядеть свою любимую. Главное, что она была там – в безопасности. Я ринулся по простыням вслед за ней. В комнате, которую я только что покинул, мелькнул свет фонарика… Спускаться было не так уж и трудно. Хотя нет, вру. Трудно до умопомрачения – скорее от самого ощущения безысходности и отчаяния. Руки скользили по мокрым, связанным узлами простыням, в лицо мне били литры – многие литры дождевой воды, и потом «за бортом» стоял пронизывающий холод. Единственное, чего не было, – так это боязни высоты… Нельзя бояться того, чего не видишь. Мне было ужасно тревожно только от сознания самой ситуации. Но пугаться кромешной темноты вокруг, испещрённой множественными точками и линиями дождевых струй, – просто было некогда. Я очень, очень спешил. 33 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Луч фонарика вдруг пронзил темноту над моей головою… Я впрыгнул в оконный проём с разбитым стеклом. Там, взволнованная, стояла и ждала меня моя родненькая – с горящими, встревоженными глазами. Она была насквозь мокрая. – Бежим! – крикнул я на ходу, увлекая её за руку. – Они наверняка заметили простыни и сразу сообразят, где нас искать – если, конечно, им нужны мы! Мы пересекли незнакомую, заброшенную квартиру – ведь расположение её комнат было нам известно по верхнему ярусу. В зале, где гуляли сквозняки, из темноты на нас уставилось несколько светящихся точек. Глаза. Глаза каких-то животных. Жуть. Мы кинулись наискосок в другое, соседнее помещение, и за спиной послышалось недовольное – впрочем, негромкое – рычание… Выскочили из квартиры в коридор. В тот же миг услышали топот многих ног на лестничной клетке – потом в дальнем конце коридора. Выкрики. Грубые ругательства. Мы увидели свет – те, кто рыскал по обоим этажам, подсвечивали себе дорогу фонариками. – Сюда!.. – я завлёк мою милую в какую-то выемку в стене – бог знает, зачем создатели башни сделали этот архитектурный изыск. Но таких много было по всему зданию. – Тише! Тише!.. Тише… Мы притаились. Эти, которые с оружием и фонариками, пробежали совсем недалеко от нас, и тени их плясали на стенах и потолке в игре сумрачных сполохов. Где-то подальше послышалась грубая брань нападавших. И их удалявшиеся шаги… – На каком языке они говорят? – едва слышно прошептала моя милая. – На японском? – Нет, звучание японской речи я знаю. Но это что-то азиатское… – также тихонько ответил я. Мы сидели, почти не двигаясь и не дыша, ещё долго, достаточно долго. Слышно было, как эти – ну, с автоматами – ходили и ходили по коридорам тут и там. Взламывали двери. Стреляли. Отстреливали замки… Мы обнялись. И прижались друг к другу мокрыми головами. И вся одежда у нас была мокрая донельзя. И, казалось, пар шёл изо рта. Хотя в темноте пар не увидишь… Мы сидели, тряслись. Мы, в конце концов, безумно замёрзли. Я пытался, как мог, согреть мою любимую, мою единственную… *** Наутро она вся пылала от жара. *** 34 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Я отнёс её на руках в одну из разбитых квартир. Нетронутого жилья поблизости не наблюдалось; да я, впрочем, и не искал его – специально выбрал апартаменты разгромленные, да и ещё как. Расчёт мой был прост – в таких нас скорее всего искать уже не станут. Квартира была достаточно большая, поэтому я прошёл с моей голубушкой глубоко внутрь. Устроил ей прямо на полу (из-за сожжённой мебели) гнёздышко, обложил его одеялами, уложил её. Заткнул, чем придётся дыры в окнах. Сам сел возле больной. Положил ей руку на лоб. И принялся, с болью в сердце, ждать – потому что ничего другого мне больше делать не оставалось. Первый день она лежала, не открывая глаз, и лишь видно было по её пересохшим губам и бледному лицу, как она страдала. Её то била дрожь – и тогда я закутывал её посильнее, то снедал внутренний огонь – и тогда я вытирал с её лба крупные капли пота. Я поил её, мою ласточку, дождевой водой, приподняв головку, и гладил, и гладил, и гладил. И молился. Сидя на полу рядом с ней, моей милой, я молился. А за окном был пасмурный дождливый день, и хмурилось небо, и потоки воды всё лили и лили; и не хотелось жить. Я сидел и охранял мою ласточку. *** Все последующие дни она не приходила в себя. Бредила. Звала какого-то Сашеньку – я так понял, что он её родственник, – и ещё почему-то представляла себя птицей. – Я лечу… Я лечу… – шептала моя радость, но всё это было у неё в беспамятстве, глаз она при этом не открывала. И не откликалась, когда я её звал. Я совсем не знал, что делать, и лишь иногда порывался уйти на поиски лекарств. Хотя, с другой стороны, не знал и что за болезнь, и какие лекарства нужны. Во всяком случае, я несколько раз рискнул покинуть наше убежище, оставить мою ласточку – предварительно написав углём на стене, крупными буквами ей послание – что я, мол, где-то здесь, скоро вернусь, – на тот случай, если она очнётся. Я слонялся по разбитым квартирам и офисам и шарил там в поисках хоть чегонибудь полезного. Я находил хрусталь, электротехнику, компьютеры и принтеры, установки для охлаждения воды, кучу нижнего белья, бриллианты, перегоревшие лампочки, остатки столов и стульев, километры проводов, кастрюли и скороварки, стиральные порошки, шампуни, духи, несметные запасы обуви, спортивные пистолеты, плюшевые игрушки, кипы старых журналов и горы макулатуры, отсыревшие книги, автомобильные покрышки, зелёнку, просроченный аспирин и много-много чего ещё. Только не то, что нам сейчас действительно было надо. Хотя нет, в одном из помещений я таки отыскал сплющенную – но вполне пригодную – банку маслин. И открывашку к ней… 35 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Когда я возвращался, моя ласточка всё так же лежала с закрытыми глазами и металась в бреду. Я садился рядом с ней, укладывал её кудрявую белокурую головку к себе на колени и молился. Молился. Молился. Без неё, без моей родненькой, мне совсем не хотелось жить. *** Бледная. Осунувшаяся. Со впавшими щёками. Я кормил её с ложечки – хотя она и не понимала, что, собственно, происходит. В одном офисе я добыл немного сахара – он оказался рассыпан по полу в углу; и я, аккуратно собрав его по кристаллику, приготовил моей миленькой сироп, чтобы она могла хоть так восстановить силы. *** Ночью в здании, на этом этаже завывали ветры, и ещё слышалось что-то непонятное – чей-то вой, леденящий душу. Я прижимался тогда сильнее к моей ненаглядной и укутывал её парой одеял, и пел ей песенки – грустные детские песенки, вспоминая их из своего детства. Только бы она не услышала чего-нибудь другого… Я успокаивал её, как мог. И себя. В ту же ночь, выбравшись по нужде на миг из квартиры, я вновь увидел её – маленькую девочку с колокольчиком, спускавшуюся по лестнице. Тихое мелодичное позвякивание, разносившееся далеко в пустынных помещениях, очень было похоже на погребальный звон. Нивоз А потом наступила зима. Стало по-настоящему холодно, и мы с голубушкой грелись, разведя костёр из остатков мебели. Правда, встречались в здании и более тёплые помещения, и когда нам удавалось такие найти, мы радовались как дети и отогревались, растирая друг другу руки. Но не всегда была возможность долго в таких оставаться. И потом, даже самая тёплая комната могла, в конце концов, остыть. Мне повезло. Я нашёл в какой-то бывшей студии (по-видимому) женскую шубку. Норку. Она, правда, оказалась изрядно попорченной временем и непогодой – в студии напрочь отсутствовали стёкла в окнах, но, главное, её можно было носить, и она вполне выполняла свои функции, хорошо держала тепло. Моя ненаглядная красовалась в шубке и важно прохаживалась передо мной, как модель на подиуме, и нам вместе было по-прежнему хорошо. 36 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) А ещё мы танцевали, чтобы согреться. *** Отсюда, с такой высоты, облака казались белым океаном, простиравшимся до самого горизонта вокруг нашей башни. Мы разглядывали эту безбрежную гладь и загадывали: чур, я кораблик! А я, – говорил я, – «Титаник», и я тону: у-у-у! у-у-у! Это так я гудел. И потом разыгрывал целое действие перед моей любимой, выдавая себя то за капитана, то за пассажиров, то за само судно. В конце концов я-«лайнер» шёл ко дну… Она хлопала в ладоши и смеялась, хотя, конечно, не следовало бы радоваться гибели корабля – просто ей нравилось, как я, в общем, с юмором играл… А иногда никаких облаков не было. И тогда город, огромный равнодушный город расстилался перед нами, со своими крошечными – отсюда они казались крошечными – квадратиками кварталов, ленточками улиц и кипящей жизнью – наверное, она кипела там, внизу. Однажды мне случайно попался бинокль, хороший полевой бинокль – в какойто квартире. И мы вместе с моей ласточкой принялись разглядывать город с высоты – улицу за улицей. И своими глазами убедились, что там – далеко от нас – всё хорошо. И сыто. И, наверное, тепло. Теплее, чем у нас. Забавно порой было глядеть с небес вниз, на землю – из «Рая»… *** Шёл снег. Иногда шёл снег. Вообще-то снеговые тучи чаще всего располагались гораздо ниже нашего уровня наблюдения, и потому снегопадов мы просто не могли видеть – только их результат: заснеженный город там, на дне, в разрывах облаков; он лежал, укрытый белым покрывалом, и это было незабываемое зрелище. Но нет-нет, да встречалось нам снежное представление на наших пятисотых. Снежинки кружились в сказочном танце вокруг «Рая», они падали не спеша, как бы вальсируя, белыми пушистыми хлопьями, и так хотелось их съесть. Гоняться с весёлым, детским визгом по мохнатым облакам за той или иной снежиночкой и ловить её ртом, а потом мычать от холода на языке, за щеками, и воздевать руки к небу, словно благодаря его за всё. Снег был чистый и красивый. И мы были чистые и красивые. Это было лучшее время нашей жизни. *** 37 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Но меня смущало подглядывание. Да-да, со временем я начал догадываться, что за нами подглядывает некий – м-м, не знаю, как и сказать, – я начал называть его про себя: человек-зверь. Не знаю, был ли он зверем на самом деле, но выглядел жутковато. У него была огромная копна белых волос, походившая на львиную гриву, и ниже густые, торчащие бакенбарды переходили в косматую бороду, также белую, – в результате вокруг лица образовывалось волосяное белоснежное кольцо, отчего сходство со львом усиливалось. Глаза горели, огромный хищный нос не вызывал симпатий, и вообще весь его облик был далёк от образа доброго гнома. Первый раз я заметил его в коридоре – мельком, он осторожно крался за нами, но вроде бы не причинял вреда, поэтому я, хоть и был несколько встревожен, но моей милой о том ничего не сказал. Второй случай произошёл на застеклённой галерее с видом на город, несколько дней спустя, когда мы любовались закатом. Человек-зверь показался в поле моего зрения, я заметил его боковым взглядом, обернулся – но того только след простыл. С тех пор я встречал его тут и там в коридорах, переходах, на лестничных клетках – он неотступно следовал за нами, как тень, но делал это так осторожно, что лишь моя настороженность позволяла его «вычислять». Да и увидеть его можно было обычно долю секунды – очень уж быстрая у него оказывалась реакция. Своей любимой я ничего не говорил о странном соглядатае, чтоб не волновать её попусту лишний раз. Но сам старался, по возможности незаметнее, принимать соответствующие меры предосторожности. Моя ласточка сама заметила его на Рождество. Дело было так. В городе начался праздничный салют – и его удивительно было наблюдать отсюда, сверху. Пиротехнические снаряды взрывались где-то далеко под нашими ногами, над жилыми кварталами, фейерверк сыпал звёздами – красными, жёлтыми, зелёными, фиолетовыми, золотыми и серебряными, и это всё было непередаваемо красиво. Милая моя аж вскрикивала от удовольствия, показывая мне на тот или иной огненный зонтик, раскрывавшийся где-то у земли, на тысячи светившихся шаров и сверкавших лучейстрел, возникавших над сеткой улиц, на невероятные в своём изяществе цветы и вихри, которые рождались из волшебного пламени над морем крошечных крыш. Она радовалась, как ребёнок, и с детской непосредственностью носилась вдоль застеклённой галереи, откуда нам открывался весь этот чудесный обзор. Наконец салют кончился – и моя несравненная, полуобернувшись, лукаво взглянула на меня. Я сказал: – Сударыня, как вам нравятся божественные звуки бандонеона? В честь рождественских праздников – специально для вас! Пр-р-рошу вас: танго! И воспроизвёл музыку: – Там-парам, Парарам-парам-парам… Моя ласточка кивнула с достоинством, и мы закружились в танце. Шаг, ещё шаг, ещё – поворот, страсть, бедро на колене. Раз! – и я веду её. Раз! – и она обнимает меня, прильнув всем телом, а потом – изогнулась… …Пара-парарам, Парарам-парарарам… 38 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) В этот момент я заметил, что смотрит моя любимая уже не на меня, а куда-то за мою спину. …Парарам-парарарарам, Парам-пам-парарам-пам-пам… Моя ласточка остановилась. Замерла. Я тоже замер – и осторожно обернулся. Он глядел на нас. Наши взгляды встретились. Глаза в глаза. Его роскошная и страшная львиная грива белела в полумраке помещения, и от всего облика его излучалось нечто электрическое. – Извини… – бросил я подруге уже на лету. Резким прыжком попытался допрыгнуть до подглядывающего. Тот исчез – скрылся в коридоре. Я погнался за ним, с шумом, опрокидывая по дороге какие-то, ещё уцелевшие вазы, горшки с засохшими карликовыми пальмами. Мы мчались сломя голову – он спереди и я за ним. Видимо, он хорошо знал хитросплетения коридоров… Через несколько поворотов и переходов – мимо открытых гостевых залов с колоннами – я наконец почувствовал, что несусь вперёд сам; однозначно я его потерял. Я остановился, тяжело дыша… Попробовал успокоиться… Потом прислушался – но всё было на этот раз тихо. Тихо в коридорах. Тихо на лестничных клетках. Тихо… Не солоно хлебавши, я вернулся назад, в галерею… К моей милой… Она меня с нетерпением ждала. – Кто это был? – спросила вполголоса. – Человек-зверь, – нехотя объяснил я. – Я его уже не первый день здесь встречаю… *** Потом мы нашли совершенно идеальное место для жизни. Это была маленькая (по здешним меркам) и уютная квартирка, мило обставленная и, казалось, вовсе не такая заброшенная, как все остальные. В ней было тепло – по-своему тепло. Ковры на полу – и ещё какие-то меховые подстилки. Картины на стенах. Мягкая мебель – старинная и от того создающая настроение. Тяжёлые шторы. Будто прошлый век… Главное, что квартира, бог знает почему, оказалась нетронутой мародёрами. Хотя, с другой стороны, её обшарпанная входная дверь словно говорила: ничего здесь ценного нет! проходите, проходите мимо!.. Нам это убежище сразу понравилось. И мы решили здесь жить. 39 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Моя милая, моя ласточка сразу уселась по-хозяйски на ковре, на толстых шкурах – по-восточному, ножками под себя, и скомандовала: «А теперь – мужчину в комнату!» И я, танцуя и сохраняя при этом нарочито серьёзный вид, появился, как истинный эстет и почитатель женской красоты… А потом мы, утомлённые, спали. Обнявшись, прижавшись друг к дружке. Нам было хорошо… … А потом меня стали душить… Я закряхтел, и мир разрушился вокруг; дыхание моё перехватило, и глаза вылезли из орбит. Чьи-то цепкие пальцы сжимали моё горло – цепко, до боли, до отчаяния; и звёзды, разноцветные звёзды плясали вокруг меня… Я умирал… Он душил меня, этот человек-зверь и, наверное, убил бы. Положение спасла ласточка. Она огрела душителя тяжеленным стулом. По черепушке. Изо всех сил. Ведь ей как-то удалось вывернуться, пока он напал на меня, спящего. Но обо всём этом я узнал только через несколько минут. Придя в себя… *** …Я сидел на ковре, всё ещё откашливаясь и растирая шею. Человек-зверь лежал неподалёку, со связанными руками и ногами – мы оплели его, чем придётся, зато крепко. Моя ласточка, стоя на четвереньках, с опаской рассматривала рану на голове у нападавшего; рана была глубокая, из неё обильно сочилась кровь. Моя миленькая, видимо, очень переживала из-за того, что при ударе перестаралась. – Может быть, я обработаю ему?.. – она вопросительно посмотрела на меня. – Только ты последи, чтобы он не кинулся на меня, не укусил… Сам-то ты как – в порядке?.. Я кивнул. Подруга взяла нашу пластиковую бутыль с драгоценной водой (всегда носили её с собой) и, смочив платок, осторожно, чтобы не оказаться в зоне возможного поражения, принялась вытирать затылок пострадавшего. Он застонал… Я встал и, пошатываясь, прошёлся по комнате… Через некоторое время человек-зверь пришёл в себя. Мы смотрели друг на друга, и во взгляде его я не видел ненависти – только отчаяние, бесконечное отчаяние… – Почему вы хотели нас убить? – спросил я его, как только убедился, что он способен объясниться. 40 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) – Вы… Вы залезли в мою квартиру… – хрипло выговорил он. – Ну, уж извините, – ответил я, как мне казалось самому, резонно: – Сейчас все квартиры общие, кто какую занял – тот и хозяин. Если была ваша – сожалею, но нам тоже надо было где-то переночевать… Мы сюда вошли по праву… – Нет… – человек-зверь с трудом дышал. – Я не то имею в виду… Это моя квартира – и была ею всегда… Здесь мы жили с женой и детьми… Защищая её, погибли мои дети… А жену я похоронил сам – она умерла от безысходности… Я молчал и пристально смотрел на его лицо. – Чем докажите?.. – наконец задал вопрос я. Скорее для порядка. Мне надо было как-то перед самим собой оправдаться. – Там… – прохрипел он. – В шкафу… На второй полке… Альбом… Я встал и подошёл к шкафу. Достал целую кучу фотографий. Просмотрел их. Перелистал. Ласточка моя без слов пристроилась сзади… На фото мы увидели всю их семью: молодого человека-зверя – ещё не зверя, не заросшего, ухоженного и аккуратного, красивую молодую женщину и их деток: двух мальчиков и девочку. У девочки были смеющиеся, задорные глазки. Вот – человек-зверь в университетской мантии, с дипломом. Вот – его жена с кисточкой и у мольберта; я, увидев на снимке полотна, машинально перевёл взгляд на стену на стену квартиры – и их узнал. Вот – дети, вся семья на пляже где-то на юге; они счастливы, лучатся от восторга и загорают на песке… Я захлопнул фотоальбом. Моя ласточка потупила взор. Нам стало ужасно неловко. – Поверьте, – уже мягче сказал я, – мы не хотели сделать вам зло. И не знали, что это убежище – эта квартира – ваша… Вам просто не надо было на нас нападать… Сказали бы – мы ведь все люди, даже здесь, в этом «Раю» остаёмся людьми… Немного остаёмся людьми… Извините за этот удар. Будем считать, что мы квиты… – Надо развязать его, – сказала ласточка. – Вы… Не будете нападать на нас? Дайте слово! Мы скоро уйдём, мы не будем вас мучить… Давайте решим всё по-человечески… *** Человек-зверь вскоре всё нам рассказал. Он говорил – и плакал, по крайней мере, я видел слёзы в уголках его глаз. Он, оказывается, был врачом. Когда-то – до всех этих событий практиковал. Принимал пациентов… Жили всей семьёй, и им было хорошо… Беда пришла неожиданно… 41 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Первыми погибли сыновья… Потом было нападение на квартиру какой-то банды, и бандиты мучили его дочь и жену. Жена умерла много позже… От того, что больше не хотела жить… Когда он увидел нас, то – испугался и даже возревновал. Он никак не предполагал, что мы попадём в его святая святых – в его тайное убежище… Мы, в свою очередь, рассказали ему, человеку-зверю, свои истории – равно столько, чтобы не показаться невежливыми. Говорили до вечера… И он ещё угостил нас маленькой чашечкой настоящего кофе… – А знаете, – сказал, наконец, человек-зверь, – мне иногда удаётся получать новости с «большой земли», оттуда… Из города… С воли… Месяц назад помогал одному раненому боевику – я ведь всё-таки доктор… Так вот, он мне сообщил, что городской совет вроде бы рассматривает вопрос о сносе «Рая» – как не оправдавшего себя. Ставшего, мол, позором для всего города… Мы с моей любимой с удивлением переглянулись. – Они, – продолжал человек-зверь, – кажется, обсуждали, как взорвать здание, не причиняя горожанам вреда. – Не может быть! – вырвалось у меня. – «Рай» настолько огромен, что его и взорвать-то невозможно – в центре города, так, чтобы никто из людей не пострадал! Человек-зверь вздохнул и пожал плечами. – Говорю вам, что слышал… Это было тогда, когда ещё по зданию шныряли всякие авантюристы и мародёры. Сейчас, по-видимому, мы с вами одни тут и остались… На нашей группе этажей… Я, честно говоря, не верил сказанному. Ни капельки не верил. Не могло быть такого, чтобы город решился на ликвидацию самой знаменитой башни на свете, обошедшейся при строительстве во многие миллиарды. Нет! Нет! Так не бывает! И я с горячностью изложил свои доказательства. – …Многое может говориться в Интернете, многое!.. – убеждал я. – Но верить всему этому «мусору»… Нет уж, увольте… «Рай» – непоколебим, незыблем. «Рай» – один такой. Дайте просто время, чтобы решить проблему… Ласточка моя кивала головой, и мы, понимая друг друга, беседовали ещё долгодолго. Затемно. Потом легли спать в этой тёплой, нагретой нашими спорами комнате. Человекзверь, успокоившись, обещал не нападать. Но всю ночь стонал от боли, и моя ненаглядная периодически успокаивала его, и пыталась снять ему головные боли. И меняла повязки. *** …Утром он признался… Он сказал, что знает, что умрёт… Он врач – и сам себе поставил диагноз: опухоль мозга… 42 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Дикие боли мучили его время от времени, приступами… Он страдал – но считал, что именно так искупает свою вину – оттого, что остался сам, без семьи, «отпустив» своих родных из этого мира… Удар ласточки что-то там порвал, у него в голове. Однозначно был повреждён череп. Моя родная, узнав о том, сидела в одиночестве, в отчаянии, и просила, чтобы её не трогали. Она переживала. А человек-зверь, после очередного приступа, едва ворочая языком, говорил: – Не убивайтесь так, голубушка… Вы здесь не при чём… Я сам виноват… Получил по заслугам… В любом случае мне вскоре предстоит умереть, и я не хочу, чтобы вы принимали тот проклятый удар так близко к сердцу… В ответ моя любимая тихонько плакала, закрыв личико руками. Она считала, что это из-за неё течение болезни усугубилось. Я не знал, как её отвлечь от горестных дум. И часто мы просто сидели рядышком и думали каждый о своём. В то время как человек-зверь постанывал на меховом ложе, на ковре во время очередного приступа… *** Он ушёл через два дня. Ушёл совсем. Тихо, во сне – как я надеюсь. Незадолго до смерти – тем же вечером – он сказал нам: – Оставайтесь здесь жить, после меня… Будьте моими наследниками… Там, за половицей, я припрятал немного продуктов… Вы найдёте их… Расскажите на «большой земле» обо всём, что здесь видели… Помните, вы теперь здесь… остаётесь… совсем одни… Мы слушали и молчали. Говорить было не о чём. …Наутро, после всего, ласточка встала и начала собираться. – Ты куда? – неуверенно спросил я. – Мы уходим с тобой, – ответила она. – Не должны здесь оставаться. – Но ведь… Он попросил, чтобы мы жили теперь здесь… – Это его квартира. Квартира его семьи. Здесь погибли его дети. И пусть они будут всегда все вместе. – Ладно… – Я был искренне огорчён. И обескуражен. – Но… Продукты-то хоть можно забрать?.. – Продукты возьми, – согласилась ласточка. – Продукты нам пригодятся. …Мы вышли из квартиры и захлопнули за собою дверь – замок ещё действовал. – Не хочешь сказать что-нибудь? – хмуро спросил я. Вместо ответа моя милая вытерла мокрые глаза. Мы, тяжело, как потерянные, побрели прочь с этажа. – Будем спускаться вниз, на несколько ярусов… *** 43 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) После всего она долго ещё сидела грустная, иногда в одиночестве, предоставляя мне самому слоняться по новым квартирам, галереям, переходам и этажам. По крайней мере, я знал, где её найти, мою ласковую, когда приходилось возвращаться. Она всё сидела и думала… Подозреваю, что корила себя за тот злосчастный удар – стулом… Я понимал, что она тогда спасла меня. И она, конечно, всё понимала. Просто ей сейчас было тяжело, и надо было время, чтобы отойти. Забыться. Восстановиться… Под Новый год я решил её развеселить – насколько мог. Уж не знаю, насколько удачно. Я приготовил целое представление и для того, чтобы показать его, мне понадобился костюм Деда Мороза. Я нашёл и его – в какой-то подсобке, точнее, его фрагменты; остальное сделал сам – из ваты и раздобытых где-то бутафорских париков. Очень старался. Да. Милой моей я ничего до поры до времени не говорил. И вот настал Новый год. Мы узнали про то опять-таки благодаря салюту – праздничному фейерверку, который запылал далеко под нами, в городе. Вновь мы прильнули к окнам… Вновь моя любимая немного оживилась – и следила глазами за той феерией, что открывалась с высоты пятисотого с чем-то там этажа… Она была как девочка, глазки у неё блестели, и я любовался ею – больше, наверное, чем зрелищем там, внизу. Очень хорошо всё было! Наконец я сказал ей: – Погоди, я сейчас!.. И сам тут же метнулся в соседнюю комнату, чтобы облачиться в карнавальный костюм. Надел на себя шубу, шарф, бороду, роскошный самодельный парик. Взял посох. И выглянул в зал – к моей любимой. Она, при виде меня, нахмурилась. Я, довольный собой, показался целиком и принялся произносить стихотворную речь, заранее заготовленную. Она смотрела на меня – в крайнем изумлении – и молчала… – Красавица! – гремел я во всю мочь. – В этот праздничный вечер я прибыл издалека – с самого Северного Полюса, чтобы вручить вам подарки, достойные вас… Она по-прежнему молчала. – Цветочек снегов… – Я начал заикаться. – Я дол… должен вам… Ну, это, рассказать… показать… В ответ – никакой позитивной реакции. Тишина. Я стушевался. 44 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Наконец она, моя любимая, заговорила. – Посмотри на себя, – тихо произнесла она. – В зеркало. Я не заставил себя дважды просить. Посерьёзнел. Развернулся – и выскочил за дверь. Нашёл старое, потрескавшееся трюмо – оно стояло в одной из спален. Всмотрелся. В себя. Смотрел долго. И с ужасом… Мне становилось не по себе… Там, в зеркале, я видел кого-то, кого уже знал, хорошо знал. Оттуда, из зазеркалья на меня глядело знакомое мне лицо. Лицо человека-зверя… Плювиоз Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж... Королева играла – в башне замка – Шопена, И, внимая Шопену, полюбил ее паж*. Облака-волны расстилались до самого горизонта. Наша башня возвышалась среди них, как одинокая неприступная скала, как какой-нибудь заколдованный замок посреди Антарктиды. Небо здесь было чистое-пречистое (хотя, впрочем, выпадали разные дни), и солнце – когда оно было в ударе – светило особенно ярко. Сильно слепило глаза. Но зимой и солнце не спасало от холода в заброшенных, необитаемых комнатах. Здесь, на пятисотом этаже, холодрыга была ещё та. По утрам стены покрывались инеем – в тех квартирах, галереях и офисах, в которых были выбиты стёкла, а выбиты они были почти везде. Когда мы шли по анфиладе помещений, нередко осколки хрустели у нас под ногами. Полумрак залов и переходов скрывал отсыревшие потолки, остатки разбитой мебели валялись тут и там, и гулкое эхо отзывалось при каждом шаге. Мы одни были здесь, совсем одни. Иногда нам попадались следы пожарищ… Мы и сами пережили парочку пожаров – некоторое время назад. Ну, сильно мы от них не пострадали. Горели какието подсобные помещения, а один раз – дымом затянуло пол-этажа. Плохо было от самого дыма, и мы, струхнув, просто помчались ниже – ниже, ниже, ниже. На несколько ярусов. И с замиранием сердца ждали, что последует дальше. Но ничего не последовало. И мы потихоньку успокоились. Перестали думать об огне… * Здесь и ниже: Игорь Северянин, 1910. 45 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) И ещё – нам очень хотелось есть. Постоянно. Очень хотелось есть. Причём именно что-то конкретное – например, тортик. Хотя так, перекус по мелочам, почти всегда у нас водился… По-настоящему выручал небольшой запас муки и кофе, оставшийся нам в наследство от человеказверя. И то сказать – мы приучились жевать по утрам сухой кофе, в порошке; гадость редкостная – но действовало на организм неплохо. Да, неплохо. Заряжало энергией и заставляло с новыми силами пускаться в путь – в странствия по этажам. В поисках чего-то, что мы со временем и сами перестали осознавать… Формально мы искали себе гнёздышко. У нас имелось, вообще-то, около десятка – тут и там. Но каждое из них было не идеально; в одном плохо спалось, в другом – слишком уж пахло дымом или мусором, третье постепенно отсыревало, в четвёртом зуб на зуб от холода не попадал. В пятом – изредка появлялись привидения. Они приходили по ночам и стонали; без сомнения, то были призраки усопших прежних обитателей квартиры, домовладельцев или их родных. Хотя, может быть, стонали-то вовсе и не привидения – а ветер гулял по разрушенным, пустым комнатам… Или скрипели разбитые двери, болтавшиеся на раскуроченных петлях… Конечно, дело было не в недостатках того или иного жилища. Дело было в нас самих. И в том, что мы неосознанно стремились к перемене мест обитания – чтобы быть постоянно в дороге. Постоянно в пути. «Рай» мало-помалу становился для нас символом ежедневного кочевья… Однажды я вошёл в очередную квартиру – пока моя любимая, моя единственная ждала меня неподалёку у входа, в коридоре. Я ведь всё чаще теперь шёл вперёд один; мало ли что. Осторожно, как всегда, проник в прихожую, гостиную, спальню – одну, потом вторую… Всё разбито, всё поломано, в комнатах – кавардак. Во второй спальне я обнаружил на облезлой кровати трупы – мужчины и женщины; они лежали в обнимку, и так, несчастные, и умерли. Тела их были мумифицированы – от времени; страшное зрелище, скажу я вам, – но, впрочем, за последние месяцы к подобному уже привык. Я решил долго в этой квартире не задерживаться, и уж совсем было собрался покинуть её. Причину смерти тех двоих я определил сразу – на тумбочке возле кровати лежало несколько пустых упаковок от снотворного, точнее, то, что от этих упаковок осталось после нескольких месяцев разрушения квартиры. Но меня вдруг привлекло тело мужчины – что-то во мне, в моей груди ёкнуло. Шевельнулось. Полуистлевший труп был одет… Ну, не знаю, может быть, именно одежда, в которую он был облачён, привлекла меня… Да-да… А то бы, ей-богу, я так и не узнал никогда… …Эрик… …Мой бедный пропавший друг Эрик… …И женщина его, наверное, та самая соседка… …Чёрт возьми… …Отчаявшиеся, потерявшие надежду и веру, заблудившиеся люди… 46 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) *** Я вернулся в коридор и сказал моей ласточке: «Нет. Эта квартира не пойдёт». И больше я ей ничего не сказал, моей маленькой королеве. Просто тем же вечером, уже в другом обиталище, я читал ей стихи – чтобы забыться, чтобы думать совсем об ином: Было все очень просто, было все очень мило: Королева просила перерезать гранат, И дала половину, и пажа истомила, И пажа полюбила, вся в мотивах сонат. *** И мы любили друг друга. Любили страстно, до беспамятства. И хотели друг друга, и согревали друг друга. И смеялись. И говорили друг дружке милые глупости. И ещё дурачились на нашем матрасике, совсем как королева и паж: А потом отдавалась, отдавалась грозово, До восхода рабыней проспала госпожа... Это было у моря, где волна бирюзова, Где ажурная пена и соната пажа. *** …И наконец, измученные, уставшие от любви, мы смотрели в окно. На закат. Или на восход. Или на яркое солнце полудня. Или на удивительную полнокровную луну. Я обожал тебя, мою ласточку. А ты, подойдя к провалам оконных проёмов, протягивала руки – туда, наружу, к ветрам и свежему воздуху – и мечтала вслух: – Ну, скажи, почему мы не птицы? Почему нам не дано улететь – далеко-далеко, за горизонт?? Почему не парим мы над городом, над землёю, над нашей «райской» башней??? И, с печалью в глазах, немного грустно ты улыбалась. И (я чувствовал, чувствовал!) таки уносилась – туда, откуда нет возврата в мир равнодушия, ненависти и бесконечной, с глухим эхом, пустоты. Вантоз Да. Это всё произошло в день рождения моей ласточки. С утра я был возбуждён, и мне хотелось поскорей вручить ей дивный подарок – банку яблочного компота, которую я обнаружил в каких-то аристократических покоях, 47 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) на кухне – консервы закатились под кухонный стол и потому, видимо, остались незамеченными позднейшими завоевателями данной части «Рая». Всеми. Кроме меня. Это было, поверьте, воистину королевское угощение. Достойное повелительницы моего сердца. Вот так!.. Мне не терпелось вручить презент моей голубушке, и я сдерживал себя как мог. Даже в тот миг, когда мы устроили своего рода соревнование – кто громче и «креативнее» крикнет из окна «на публику» – туда, в открытое пространство, распахнутое для Борея, Нота, Зефира* и облаков. Я предложил: – Крикни от всей души! И моя несравненная со смехом откликнулась: – Слушай – и трепещи!.. И исторгла из себя: – Ва-а-а-у-у-у-у-у-у-у-у!!! Вопль её – свободный и торжественный – разнёсся на километры вокруг, и боги, несомненно, услышали его и зауважали за томление сердца; м-да. Я тоже присоединился: – А-а-у-у-у-ва-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!! Выложился на полную катушку. Оглох сам. Оглушил свою милую. Это прекрасно было; м-да. Мы ошалели от внутренней свободы… – Погоди-ка, – сказал я наконец. – Тут мимо пролетал страус, и он передал тебе нечто удивительное и душевное – я думаю, ты оценишь. Я улыбнулся. Она улыбнулась. И я живо умотал в соседнее помещение – за компотом. …Она, моя удивительная, приняла королевский подарок, и – с достоинством поклонилась. – Это, – сказала она, и величественность слышалась в голосе её, – это есть яблочный компот познания. Благодарю тебя от имени Евы. Я поклонился, и радость переполнила мою скромную адамову сущность… *** Потом мы оделись – в чёрное и белое. * Античные боги ветров. 48 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) Это было также наше приобретение, после похода в королевские покои. Я надел – найденный там – роскошный цвета ночи фрак. Он, надо сказать, неплохо там сохранился, и лишь малый интерес мародёров к мужским парадным костюмам позволил сохранить это волшебное одеяние в девственной чистоте. Фрак полностью подходил мне по размеру… Она же – моя нежная, моя несравненная, моя таинственная – облачилась в платье цвета белой лилии, и это оказалось чем-то столь потрясающим, столь величественным, что перевернуло меня всего. Я любовался, я не мог скрыть своё восхищение – а она, моя лапушка, одаривала меня милым взглядом императрицы. Белокурые, с золотым отливом, локоны на фоне белоснежной ткани … О-о, как иногда может быть прекрасна жизнь!.. *** Мы – мужчина и женщина, чёрное и белое – глядели с пятисотого этажа «Рая» на то, что делалось внизу. На то, что творилось в раскинувшемся под нами необъятном, не имеющем конца и края городе. В бинокль. Мы глядели в полевой, многократно увеличивающий бинокль… Облака в этот день отдыхали, и видимость была превосходная. Солнышко светило – что надо; вообще в последние недели весна явно напрашивалась в нашу жизнь, её предвестие чувствовалось даже здесь, на верхотуре исполинской башни. Мы даже позволяли себе, в моменты счастия, одеваться достаточно легко, и сегодняшнее празднование очень хорошо укладывалось в это правило. Так вот, мы рассматривали город в бинокль. Точнее, ласточка моя занималась этим. Красавица, со светлыми, почти золотыми кудряшечками… Миленькая моя, ненаглядная, в белом праздничном платье… – Интересно, что это они там все делают? – спросила, наконец, ласточка и протянула бинокль мне. – Посмотри, сколько там, внизу собралось народу!.. Я прильнул к окулярам и, слегка наклонившись, бросил взгляд наружу. Где-то далеко-далеко – но через систему линз казалось, что совсем рядом, – на улицах, на некотором расстоянии от нашего небоскрёба, действительно, колыхалось море людских голов; было непонятно, зачем такое число горожан пожаловало сюда в такой день. – Как ты думаешь?.. – полюбопытствовала голубушка. Я улыбнулся. – Так ведь праздник сегодня… Твоё рождение… Они пришли поздравить тебя… Моя прекрасная хмыкнула. – Ну, что же… Спасибо им всем! А вы, мой кавалер, – не хотите ли по такому случаю пригласить меня на танец? Я торжественно встал перед нею, одёрнул фалды фрака и склонился в глубоком поклоне. 49 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) – Бандонеон! – провозгласил во весь голос. – Танго! Божественное танго!.. И мы закружились в вихре страсти, в вихре эмоций и слаженного движения наших тел… *** Мужчина и женщина. Чёрное и белое. Раз! Раз! Раз! Шаг! Ещё шаг! Ещё! Поворот. Наклон. Руки на талии. Нога на бедре. Я играл, губами: Трам-парам, тарарам-пампам-пампам, Парарам-парам, Парарам-парара-а-арам! Тарампам-парара-а-рам, Пам-пам-пам, пара-рам… И она стремительно, как пантера, вглядывалась в мои глаза. Мы кружились. *** Мужчина и женщина танцуют. Человек танцующий ближе к Богу. Чёрное и белое. Блеск! *** Здание внезапно вздрогнуло. Пол под ногами завибрировал, мелко затрясся. По всему строению пронёсся едва слышимый гул. *** – Что это? – моя любимая, остановившись, испуганно прижалась ко мне. И взглянула исподлобья, тревожно, взволнованно. Ёжась, как маленький ребёнок. Я постоял, вслушиваясь… Кажется, понял. 50 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) – Наверное… – мне было очень, очень больно это говорить. – Наверное, они всётаки взорвали нашу башню… Тут же вокруг – после взрыва – внезапно наступило спокойствие. Тишина. Но пол начал как-то медленно, неподатливо уходить из-под наших ног… Мы это чувствовали, очень хорошо чувствовали. – А теперь стало тихо… – произнесла ласточка, всё ещё обнимая меня. – Так ведь взрыв – если он был – прогремел где-то там, глубоко под нами… В паре километров… Пол поехал. Всё быстрее и быстрее. Резко вниз. Мы ощутили себя, будто на русских горках… – Зачем они это сделали?! Как могли?! – ласточка задышала часто и надрывно. – Это был единственный «Рай» на земле!.. Я молчал, потому что мне уже нечего было сказать. Наши ноги плавно оторвались от поверхности. Мы медленно взлетали… *** На миг мне почудилось, что Господь Бог в этот момент посмотрел на то, что происходит на планете. В городе. В большом-большом городе. Он увидел, как плавно оседал наш небоскрёб, наш «Рай», как он, словно в замедленном кино, складывался гармошкой – там, у земли, у самого основания… Окружённый облаком пыли и раскалённых газов, продуктов горения и шлейфом дыма… Но здесь, в вышине, нам ничего такого не было видно. Мы просто оказались в воздухе – вдвоём, прямо в комнате, над полом, и зависли, презрев законы земного притяжения. На самом деле мы летели со страшной скоростью – вниз. Но было впечатление, что мы висим, вместе с моей ласточкой. Точнее, парим. Потому что помещение внезапно провалилось куда-то в совсем иное измерение. – Сколько у нас ещё времени? – тихонько, почти пропев, спросила меня моя единственная. – Думаю, несколько минут… – так же тихо ответил я. – Мы очень высоко забрались… – Танцуем, – внезапно объявила она. – Мы не закончили танго. Я кивнул и отплыл от неё. Недалеко. Потом начал, медленно и нежно. Раз! – и взял партнёршу за руки. Раз! – и повернул её, прямо в воздухе. Шагать так было нельзя – но нам удалось. У нас получилось. Я вёл её, мою ласточку. В тишине и в вышине. С ума сойти. Раз! – руки на талии. Два! – ноги на бедре. Три! – и наши тела движутся в унисон. Страсть. Поворот. Ещё раз! 51 Олег Бондаренко Как птицы (повесть) В невесомости. В космосе. В лучшем из миров. Удивительно! Ещё поворот… *** Мы танцевали, мужчина и женщина. Плавали по комнате – и танцевали, соединяя руки, сплетая тела. Солнце било в окно, и освещало все наши неземные движения, все наши па. Я был весь в чёрном. Моя дама – в белом. С золотыми волосами. Весь свет на земле сошёлся клином на нас. Мы парили, озарённые, подсвеченные, невесомые. Лучезарные. Мы кружились в бесконечном последнем полёте, под невидимый и неслышимый бандонеон… *** Наконец моя несравненная успокоилась. И прижалась губами к моим губам. Прямо в воздухе. Одарила меня теплом… Обняла… А потом сказала, закрыв свои милые очи: – Любимый. Теперь мы как птицы… И я вторил ей, эхом, забыв обо всём: – Как птицы. Как птицы. Как птицы… Бишкек, март – июль 2014 г. © Олег Бондаренко 52
