«ПОСПОРИМ, ПЕРЕЧТЁМ, ПОСУДИМ, ПОБРАНИМ...»

СКАНДАЛ
«ПОСПОРИМ,
ПОБРАНИМ...»
Над
Алексей
страницами
ПЕРЕЧТЁМ,
«Новой
Российской
ПОСУДИМ,
энциклопедии»
ПЬЯНОВ
Эта строчка из пушкинского послания «Чаадаеву» показалась мне весьма
подходящей для заметок, с которыми я хотел принять участие в дискуссии «Век – новый. А поэзия?», начатой
одноимёнными
полемическими
заметками
Сергея
Мнацаканяна.
Однако…
Однако
«ищешь
Индию,
откроешь
Америку».
Не скрою, прочитав стартовую эту публикацию, я грешным делом подумал: а не слишком ли резок и категоричен её
автор в оценке очерка современной русской поэзии в «Новой Российской энциклопедии», принадлежащего перу
некоего А.М. Ранчина? В конце концов каждый пишущий имеет право на собственные предпочтения в именах,
школах, течениях, направлениях и стилях. Правда, в данном случае смущало то обстоятельство, что «однополые»
литпристрастия энциклопедиста были слишком уж экзотичными. И скорее из любопытства, хотя, впрочем, и не без
желания разрешить свои сомнения относительно правоты Сергея Мнацаканяна в его претензиях к Ранчину, я
отыскал первый том помянутой выше энциклопедии, посвящённый России, и добросовестно, хотя и не без труда,
одолел множество просторных страниц, повествующих о литературе нашего Отечества на огромном временном
пространстве: от конца XIX до начала XXI века. А одолев, по достоинству оценил деликатность и доказательную
правоту полемиста по отношению к создателю уникальной, никогда прежде по крайней мере мною не встречаемой в
аналогичных изданиях панорамы российской словесности, хотя изданиями этими занимаюсь уже более полувека –
ещё
с
курсовых
работ
на
филфаке
университета.
Чтение очерка Ранчина «одарило» множеством открытий. Самое значительное состоит в том, что откровенно
«напёрсточные» (С. Мнацаканян) экзерсисы автора относительно современной русской поэзии – всего лишь
цветочки на энциклопедической поляне. Ягодками, да такими диковинными, что не снились и самому Мичурину,
усыпаны страницы ранчинских штудий, посвящённые современной русской прозе. С поэтами он деликатничал. Ну
подумаешь,
«потерял»
Окуджаву,
Мориц,
Жигулина…
С
прозаиками
не
церемонится.
Приготовься, читатель! Сядь, коли стоишь. Выпей стаканчик валерьянки, ибо картина, лихо набросанная критиком,
не для слабонервных. Его прозекторский ножичек отсёк от родной нашей литературы – видимо, за ненадобностью,
недостойностью, негодностью – имена, без которых для нормального человека она непредставима и невозможна.
Разве можно поверить, что в Российской энциклопедии нет Вячеслава Шишкова, Валентина Катаева, Константина
Паустовского, Льва Кассиля, Владимира Солоухина, Юрия Нагибина, Бориса Васильева, Юрия Казакова?!
Тот, кто не видел эту энциклопедию собственными глазами, мне не поверит. Я и сам себе не поверил после первого
прочтения. Но и второе, и третье результата не улучшили. Я даже проглаживал соответствующие страницы
монументальной книги горячим утюгом: а вдруг по традиции старых конспираторов и подпольщиков наиболее
сокровенные
места
напечатаны
симпатической
краской!
Увы…
И тут вспомнилось мне, что подобные вещи уже случались, а некоторые даже описаны в нашей литературе. Одну из
них, думаю, помнят читатели, ибо о ней поведали Ильф и Петров в «Золотом телёнке». Это когда учитель
географии сошёл с ума, не найдя на географической карте Берингова пролива, ибо его забыли напечатать. Вот
послушайте:
«Весь день старый учитель шарил по карте. Всё было на месте: и Нью-Фаундленд, и Суэцкий канал, и Мадагаскар, и
Сандвичевы острова с главным городом Гонолулу, и даже вулкан Попокатепетль, а Берингов пролив отсутствовал.
И
тут
же,
у
карты,
старик
тронулся».
Представляете, какая опасность подстерегает преподавателей литературы, учеников, студентов, да и просто
любопытных граждан, имеющих ещё не утраченную привычку заглядывать в энциклопедии и познакомившихся в
той, о которой идёт речь, со «списком Ранчина»?! Тут не исключены случаи массового психоза, одним из симптомов
которого является знаменитый клич безумного географа: «На волю! На волю! В пампасы!»
Признаться, я не сразу понял, чем же явлен на свет этот «список»: диковинной формой амнезии или
злокачественным склерозом. Однако при последующих прочтениях очерка Ранчина обнаружились убедительные
доказательства того, что с памятью у него всё в полном порядке. Просто она избирательна в соответствии с его
концепцией истории современной русской литературы. А фундаментальный или, научно выражаясь (как-никак, а
перед нами энциклопедия!), базисный принцип Ранчина прост, как мычание: он активно и принципиально не любит
русскую советскую литературу. И свою нелюбовь демонстрирует с обезоруживающим, почти детским
простодушием, обнаруживая при этом, что странно, явное пристрастие к чисто советским «критическим приёмам»,
навешивая на нелюбезных его сердцу творцов затасканные ярлыки, которыми очерк его пестрит, словно лоскутное
бабушкино
одеяло.
Примеры?
Извольте,
дорогой
читатель!
«Забыв», скажем, Солоухина, Нагибина и Казакова, Ранчин хорошо помнит и обстоятельно перечисляет тех, кого он
считает достойным упоминания: Виктора Ерофеева, Э. Лимонова, В. Нарбикову, В. Сорокина, В. Пелевина, Б.
Акунина,
Б.
Вахтина
(?)…
Автору энциклопедического очерка не нравится Шолохов. Но не упомянуть его нельзя – боязно. Упоминает – в
общем ряду, автором «получивших официальное признание» классических романов. Не всеобщее, простите за
банальность, не всенародное, а всего лишь «официальное» признание. «Тихий Дон» (по Ранчину) – книжка так
себе, но ЦК велело любить и кое-кто полюбил. А в общем итоге, не считая этого убогого ярлыка, классику мировой
литературы, нобелевскому лауреату Ранчин среди написанных им нескольких десятков тысяч слов, отвалил… две
строчки.
Саша Соколов, судя по тексту очерка, автору нравится. Он пишет о Саше на двух страницах вполне внятно и
рационально, из чего становится ясно, что ни Горький, ни Шолохов, ни Каверин, написавшие классические романы
чуть ли не по заданию ЦК, классиками русской литературы не являются. На освобождённое энциклопедистом место
вполне подходит Саша Соколов, тем более что в его прозе («Школа для дураков») «черты набоковской поэтики
прослеживаются» (с. 705). К нему одному, к Саше Соколову, обращены и следующие строки энциклопедического
очерка:
«В 1960 – 1970-х гг. конкуренцию реалистической прозе составляет модернистская словесность, не воссоздающая
внешний мир, а делающая художественный приём и слово своими главными героями. К этому направлению
относится проза Саши Соколова, в 1975 эмигрировавшего в США, а затем в Канаду. В 1976 в США издана его
повесть «Школа для дураков» (в СССР распространялась в «самиздате»). В повести размыты границы между
реальностью и болезненными фантазиями душевно больного, слабоумного мальчика, от лица которого ведётся
повествование»
(с.
707).
Объёма и основательности анализа этого сочинения, согласитесь, вполне хватило бы на то, чтобы, урезав его, хоть
назвать поистине гениального рассказчика Юрия Казакова или одного из последних романтиков-реалистов нашей
литературы Виктора Конецкого. Ранчин не назвал. Видать, боялся, что не хватит места для Саши Соколова. Да и
потом, ни Казаков, ни Конецкий, ни Нагибин, во-первых, никуда не эмигрировали, а во-вторых, не делали
«художественный приём и слово своими главными героями». Они писали о реальной жизни, о людях, которые были
рядом и для которых слово этих мастеров было глотком чистого воздуха, надеждой, опорой.
Хотите ещё несколько примеров «амнезии Ранчина»? Вот они, перед нами. Всю русскую советскую драматургию он
ограничил лишь тремя именами, анемично помянув Тренёва и Вишневского, и несколько более сочувственно
единственную пьесу Виктора Розова «Вечно живые». Не ищите в энциклопедии Арбузова, Зорина, Шатрова,
Рощина, Салынского… Современная русская драматургия отсутствует как род литературы, ибо она не интересует
Ранчина.
А
стало
быть,
и
энциклопедию.
В прозе, где героями являются «молодые люди, вступившие в жизнь в послесталинскую эпоху и свободные от
идеологических догм», названы Гладилин и Аксёнов, что справедливо, но забыт Владимир Амлинский, что совсем
несправедливо, ибо его произведения вышли далеко за пределы ранчинских догм и востребованы читателем
сегодня.
Это
хорошая,
свежая,
именно
новая
русская
проза.
Не пожалел места автор для детективной литературы, ибо в его концепции она – в профессиональном и духовноэстетическом отношении – важнее той же драматургии, которую и читать-то трудно. Здесь он называет то, что на
слуху у всех и на всех развалах в режущих и удручающих глаз однообразными сюжетами обложках: Маринину,
Дашкову, Донцову, Корецкого, Доценко, Воронина… Но при этом «забывает» (фирменный приём Ранчина) один
«пустячок»: возрождение этого популярнейшего жанра, долгие годы ограничивавшегося у нас «Медными
пуговицами», началось с легендарного «Дела пёстрых», опубликованного в легендарной же «Юности», и
принадлежавшего перу прекрасного писателя Аркадия Адамова. А по Ранчину получается, что нет у этого жанра
нашей прозы никакой истории, словно зачат он в пробирке и выношен суррогатными матерями. И что один из
лучших современных детективщиков (увы, уже ушедший от нас) Николай Леонов, продолживший и обогативший
традиции А. Адамова, не достоин стоять рядом или хоть в сторонке от прекрасных дам, владеющих сегодня умами
читателей,
черпающих свою
«духовную
пищу»
с
развалов
в
переходах московского
метро.
Из сказанного вовсе не следует, что я пренебрежительно отношусь к русскому детективу и к «криминальному чтиву»
вообще. Я его яростный поклонник, но и яростный противник заушательских «списков», в которых по желанию левой
ноги
или
невежеству
автора
отсутствуют
достойные,
славные
имена.
Только
и
всего.
Вот так, вкратце, обстоят дела с «памятью» и собственными предпочтениями автора очерка в современной русской
литературе «Новой Российской энциклопедии». Но было бы несправедливо, говоря о том, что удалил он на своём
«прозекторском столе», не сказать о том, что он сделал несколько «принципиальных» открытий, которые, того и
гляди, скорых на руку «критиков-ниспровергателей» заставят пересмотреть основополагающие, так сказать,
краеугольные, фундаментальные принципы нашей науки о литературе, если и не о русской культуре вообще, на что,
кстати
говоря,
наиболее
ретивые
из
них
уже
давно
замахиваются.
Чтобы не быть голословным, назову лишь одно, но зато какое масштабное «открытие» Ранчина, вполне
вписывающееся
в
концепцию
его
нелюбви.
Как известно даже первокурснику гуманитарного вуза (надеюсь), так называемая русская современная
«деревенская проза» представлена поистине блистательными именами выдающихся мастеров: Астафьевым,
Беловым,
Залыгиным,
Распутиным,
Абрамовым…
И
они
названы
А.М.
Ранчиным.
Но поглядите как! Оказывается, писатели эти совсем не самостоятельны в своём творчестве и в выборе в качестве
ведущей, главной темы именно «деревенскости» своих романов, повестей, рассказов и пьес. Слабоваты мужики
для сего! Ранчин открыл, что «прообразами и образцами для этого направления послужили рассказы А.И.
Солженицына
«Один
день
Ивана
Денисовича»
и
«Матрёнин
двор».
Так что вышли все наши «деревенщики» (вопреки хронологии), не из шинели Гоголя и не из – чего там? – кафтана,
армяка, зипуна Успенского (нет, не Эдуарда, он, кстати, Ранчиным в «детских писателях» не помянут), а из
зековской робы Солженицына. Кстати, интересно бы спросить у самого Александра Исаевича, как он относится к
подобным
«открытиям».
Можно было бы привести ещё несколько примеров «находок» нашего автора, но вряд ли стоит множить эту более
чем сомнительную «учёность» его. Уверен, что уже вполне достаточно сказано для того, чтобы понять: «неладно
что-то в Датском королевстве», то бишь в издательстве, которое поручило столь серьёзное и ответственное дело
человеку, явно и откровенно предвзятому и профессионально (в отношении предмета, им избранного)
несостоятельному. Нет, конечно, не всё в этой работе так пародийно и оголтело. Можно понять и пожалеть
человека, который взвалил на свои плечи такой груз. Он, словно штангист-легковес заказал надеть на гриф блины
Юрия Власова. И снаряд придавил его. Так что, на мой взгляд, полемизировать тут не с чем. И не с кем. Но сказать
об этом «энциклопедическом эксперименте» нужно. Ибо если и остальные книги двенадцатитомного издания будут
написаны в том же ключе, это просто беда, разрушительные последствия которой очевидны. Однако будем
надеяться, что это не так. Что комом вышел только первый блин, извините, – том. Хотя ведь в нём – вся Россия!
Знаю, что мне могут возразить – и издатели, и читатели, и коллеги: «Новая Российская энциклопедия» – не
официальное, можно сказать, мероприятие, а уж тем более, не государственное. Ибо выпущено Обществом с
Ограниченной Ответственностью – ООО «Издательством «Энциклопедия». Да, это так. Не на наши с вами
выпустили. На свои. И тем не менее уверен: принцип ограниченной ответственности не распространяется, по
крайней мере, не должен распространяться на профессиональные параметры энциклопедического издания.
Существуют принципы, традиции, каноны в этом ответственнейшем государственном деле, которые не позволено
(не должно быть позволено) нарушать никому – ни ООО, АОЗТ, ОАО или какие там ещё есть нынче аббревиатуры?
Есть и ещё одно обстоятельство, которое делает «Новую Российскую энциклопедию», так сказать, вполне
легальной. И этот карт-бланш на легальность выдан ей в предисловии-напутствии вице-президента Российской
Академии наук А.Д. Некипелова. В нём чёрным по белому написано, что «Новая Российская Энциклопедия»
впервые за многие десятилетия будет сводом фундаментальных знаний, свободным от политической заданности,
идеологических штампов, характерных для всех энциклопедических изданий советского периода. …Авторы и
редакторы «Новой Российской энциклопедии» стремились бережно сохранить и развить лучшее, что было
накоплено
российскими
энциклопедистами
за
последние
полтора
века».
Высокие и ответственные слова, освещённые высоким и достойным именем учёного. Жаль только, что многое из
того, что следует за ними, в первом томе этим словам не соответствует. Ясно, что автор предисловия не читал, да и
не мог читать всего, что оказалось под обложкой, но он взял на себя ответственность благословения. А это даже не
в религиозном, а в чисто мирском смысле дело весьма серьёзное, я бы сказал – духоподъёмное.
Я не сомневаюсь, что в домашней (а может быть, и в рабочей) библиотеке академика есть и Паустовский, и Катаев,
и Солоухин. Жаль, что благословляя энциклопедический «Титаник» в дальнее плавание, автор предисловия хотя
бы мельком не заглянул в каюты и трюмы. Иначе посоветовал бы – не сомневаюсь! – некоторым авторам (в том
числе
–
и
А.М.
Ранчину)
придерживаться
прокламируемых
в
напутствии
принципов.
Завершая этот явно не вписывающийся в рамки начатой «Литературной газетой» дискуссии, хочу вернуться к
«Золотому телёнку». Там, между прочим, на странице, повествующей о печальной судьбе учителя географии,
сошедшего с ума из-за головотяпства издателей, есть единственная на весь роман сноска. Думаю, что стоит
привести
её
полностью:
«По имеющимся у авторов сведениям, на карте, которая свела с ума бедного географа, Берингова пролива
действительно не было. Отсутствие пролива было вызвано головотяпством издательства «Книга и полюс».
Виновники понесли заслуженное наказание. Глава издательства был снят с должности и брошен на низовку,
остальные
отделались
выговором
с
предупреждением».
Далеко смотрели классики….
http://www.lgz.ru/834]