Эпоха энеолита и бронзы на территории Северной Осетии
реклама
1 Ростунов В.В. Эпоха энеолита и бронзы на территории Северной Осетии Опубликовано: Археология Северной Осетии, часть 1. Владикавказ, СОИГСИ, 2007. С.11-177. Относительно небольшая по площади территория Кавказского перешейка – горной страны между Черным и Каспийским морями – характеризуется необычайным разнообразием рельефа, геологического строения и природных условий. Географическая среда на ранней стадии деятельности человека оказывала, несомненно, сильное влияние на хозяйственное, духовное и культурное развитие общества. Неослабевающий интерес к изучению древней истории Кавказа объясняется его исключительным географическим положением – на стыке Европы и Азии. Южная область Кавказа – Закавказье – по рельефу и природным условиям тяготеет к Передней Азии, тогда как северная его часть – Предкавказье – исторически и географически входит в область юга Восточной Европы. Кавказ является тем пограничным узлом, где издавна пересекались исторические судьбы местного населения и народов Ближнего Востока, а также степных племен юга Восточной Европы. Следы этих сложных исторических процессов нашли свое отражение в памятниках старины. Указанные два фактора во многом обусловили своеобразие социально-экономического и культурного развития различных областей Кавказа и необычайную этническую пестроту его населения. С точки зрения физико-географического районирования территорию Кавказа делят, как правило, на три части: Предкавказье, Большой Кавказ и Закавказье (Н.А. Гвоздецкий, 1954; 1963). Большой Кавказ нередко делят на Западный, Центральный и Восточный, с границами по меридианам Эльбруса и Казбека (Н.А. Гвоздецкий, 1954.С.38). Термин «Центральный Кавказ» употребляется для определения горной области Большого Кавказа между Эльбрусом и Казбеком, с примыкающими предгорными наклонными равнинами. В северной части региона западной границей Центрального Кавказа является р. Малка – крайний к западу приток р. Терек; с востока область Центрального Кавказа ограничена Ачалукским водораздельным хребтом между реками Сунжа и Камбилеевка; северной границей Археологические раскопки и комплексное изучение археологических памятников эпохи энеолита, бронзы и скифо-сарматского периода в Северной Осетии в период 1993-1999 гг., с применением современной методики исследований: радиоуглеродных, почвенных, палинологических, антропологических и микроструктурных анализов, было проведено лишь благодаря помощи и активной поддержке научнопроизводственного предприятия «Инженер» в лице генерального директора Л.И. Сокурова и директора Н.И. Нижеборцева, а также коллектива предприятия. © НПП «Инженер» © В.Л. Ростунов 2 Центрального Кавказа являются Терский и Кабардино-Сунженский хребты. С севера к области Центрального Кавказа примыкают области Центрального Предкавказья, включающие восток Ставропольской возвышенности и часть Терско-Кумской низменности. Северные области Центрального Кавказа включают в себя территорию Кабардино-Балкарии – в западной части и территорию Северной Осетии – в восточной. По своим природным условиям западная и восточная области региона схожи. Однако в памятниках древнего населения западной и восточной областей Центрального Кавказа наблюдаются существенные отличия. Так, в эпоху энеолита, в предгорьях западной части региона найденные памятники тесно связаны с культурой населения юга Восточной Европы; в восточной части региона – в горной и предгорной зонах Северной Осетии – в период энеолита наблюдается иная ситуация: здесь найдены памятники закавказского происхождения, связанные с позднеэнеолитическими культурами Грузии (в горах – пещерные стоянки Мыштулагты-лагат, Мард Шаджи-лагат и Шау-лагат, в предгорьях – памятники типа поселений Редант). В результате многолетних раскопок на Осетинской наклонной равнине не выявлено памятников энеолита и ранней бронзы – наиболее ранние исследованные здесь памятники относятся к развитому этапу средней бронзы (курган у хладокомбината в г. Владикавказ, курганы у ст. Архонской, сел. Ногир, Кора-Урсдон и г. Чикола). Памятники более раннего периода – майкопской, куро-аракской культур и начала средней бронзы – найдены только в горах и в предгорной зоне. Так, в горах исследованы памятники куроаракской культуры – стоянки Шау-лагат и Мыштулагты-лагат, Нижнекобанский могильник, поселение и могильники Загли Барзонд I и II. Дзуарикаусский курганный могильник эпохи ранней – начала средней бронзы расположен непосредственно у выхода из Куртатинского ущелья; Сунженский курганный могильник периода ранней – начала средней бронзы располагается на западных склонах отрогов Лесистого хребта; Заманкульский курганный могильник эпохи ранней бронзы находится в районе Цалыкской депрессии, на отрогах Сунженского хребта (рис. 1 – карта). Выявленные в результате картографирования памятников эпохи энеолита – средней бронзы закономерности объясняются особенностями природно-климатических условий, оказывавших значительное воздействие на заселение конкретных районов Центрального Кавказа в рамках атлантического и суббореального периодов голоцена. Роль географической среды в расселении древних обществ на территории Северной Осетии Исследований древних природно-климатических условий на Кавказе проведено исключительно мало. Достаточно указать на тот факт, что в специальной географической литературе, посвященной Центральному 3 Кавказу, при описании климата региона в постледниковый период исследователи ограничивались констатацией данных о последовательности изменения климата в Западной Европе; при этом само собой подразумевалось, что подобные процессы происходили и на Центральном Кавказе (В.В. Гурьянов, 1964; А.С. Будун, 1994, А.С. Будун, Х.Х. Макоев, 1996 и др.). Учитывая данные географов и климатологов, археологи имеют возможность с большей обстоятельностью моделировать древние исторические процессы. В этой связи следует отметить обстоятельную работу М.Г. Гаджиева, посвященную изучению древней культуры Дагестана (1991 г.), а также монографическое исследование О.М. Джапаридзе, освещающее древнейшие этапы истории Грузии (1989 г.). Иная картина сложилась в изучении памятников Центрального Кавказа и Предкавказья. Попытка реконструкции происходивших здесь этнокультурных процессов, с учетом природно-климатических факторов, сделана И.М. Чеченовым (И.М. Чеченов, 1984.С.30-33). К сожалению, автор ссылался на все те же общеевропейские данные об эпохальных изменениях климата, без учета местных особенностей. К середине 90-х годов единственным исследованием, посвященным древней истории Центрального Предкавказья, с учетом конкретных палеоклиматических данных. является монография С.Н. Кореневского: на основании серии палинологических анализов, проведенных на Галюгаевском поселении майкопской культуры (степная зона Центрального Предкавказья, на границе с Моздокским районом Северной Осетии), автор реконструирует климатические условия района в древности и их связь с особенностями расселения и экономики древних обществ (С.Н. Кореневский, 1993.С.94-100). В большинстве же случаев археологи либо игнорируют природноклиматический фактор в развитии древних обществ Кавказа, либо относятся к нему чисто формально. Два аспекта такого отношения демонстрируют работы В.А. Сафронова и В.И. Марковина. Так, В.А. Сафронов, исследуя проблемы индоевропейской прародины и вопросы появления первых индоевропейцев на Северном Кавказе, большое внимание уделяет экологии, используя в качестве аргументации присутствие в индоевропейских языках терминов, относящихся к флоре и фауне. Вместе с тем, приводя в качестве доказательства расселения индоевропейцев данные вроде “аргумент осины”, “аргумент дуба”, “аргумент ясеня”, “аргумент грецкого ореха” и др. (В.А. Сафронов, 1983.С.47-55), автор указывает зоны современного распространения этих растений, что существенно сказывается на результатах исследования. Еще более формально относятся к изучению природноклиматического фактора В.И. Марковин и К.Х. Кушнарева. К примеру, во введении к академическому изданию, посвященному эпохе ранней и средней бронзы Кавказа, авторы пишут: “В целом природные условия Кавказа, не претерпевшие кардинальных изменений за длительный период времени, характеризовались теплым и субтропическим климатом…” (К.Х. Кушнарева, В.И. Марковин, 1994С.5). Мотивы подобного утверждения объяснить 4 затруднительно, поскольку современный климат Кавказа описан в учебниках географии, а изучения палеоклимата почти не производилось. Комплекс природных условий, включаемых в понятие “географическая среда”, является необходимым условием существования и жизнедеятельности человеческого общества. К числу таких факторов относятся рельеф, климат, гидрография и др. Любые изменения и колебания природных факторов оказывали значительное влияние на развитие человеческих коллективов в древности. Четвертичный период, на который приходится существование человечества, в целом отличается контрастностью всех природных процессов. Неоднократно происходящие резкие колебания температуры и влажности приводили к чередованию ледниковых и межледниковых эпох в высоких широтах и дождливых и ксеротермических климатов в низких широтах. В период оледенений Кавказ являлся пограничной зоной между сильно охлажденной Русской равниной, в значительной части занятой покровным ледником, и сохранившей более теплый климат Передней Азией. После Вюрмского оледенения последовали потепления, которые сменялись похолоданиями, осложнившимися колебаниями влажности разной амплитуды (Л.С. Берг, 1938). Такая ритмика в природе отражалась также и на ландшафтах Кавказа. Ритмические смены аридных и увлажненных периодов сопровождались перемещениями широтных и вертикальных ландшафтных поясов. Наиболее полно этот процесс изучен на Северо-Восточном Кавказе, где он соответствует ритмам колебаний уровня Каспийского моря (М.Г. Гаджиев, 1991.С.14-16). Однако, в отличие от Дагестана, влияние морей на колебание климата Центрального Кавказа очень незначительно: Черное море отгорожено от региона боковыми хребтами западной части Кавказских гор, а бассейн Каспийского моря слишком узок – над ним не формируются воздушные массы и он не оказывает влияния на прохождение воздушных масс из Средней Азии, которые не доходят до предгорных равнин Центрального Кавказа; северные области Центрального Кавказа находятся под влиянием северо-западных умеренных воздушных масс, а южные области – под влиянием умеренных и тропических. Об изменениях климата в северных районах Центрального Кавказа в историческое время известно мало. Так, имеются данные о потеплении климата в раннем средневековье в IX – XII вв., в так называемый архызский оптимум. В это время резко сократилась площадь оледенения Кавказа, повысилась снеговая линия, открылись перевалы, происходило заселение и освоение высокогорных котловин Большого Кавказа. С XIII в. климат становится прохладнее и влажнее. Это привело к увеличению снежных зим и резкому возрастанию лавин в горах. Наступление горных ледников привело к выселению человека из прежде освоенных горных котловин. Максимальное ухудшение климата прослеживается с XVIII в. В литературе этот период называется «малым ледниковым периодом». Со второй половины XIX в. наступило потепление климата и уменьшение 5 количества осадков. Ледники стали отступать, снеговая линия подниматься (А.С. Будун, Х.Х. Макоев, 1996.С.44-45). Приведенные данные, несмотря на свою малочисленность, свидетельствуют о неоднократном, порой резком изменении климата на Центральном Кавказе в исторический период, Несомненно, что подобные изменения происходили здесь и на более ранних этапах истории человечества. Для успешной реконструкции географической среды проживания древних обществ одним из оптимальных вариантов является проведение палинологических анализов с целью определения характера растительного покрова в различные исторические периоды. Вместе с тем необходимым условием становится изучение особенностей микрорельефа местности, с акцентом на анализ структуры почв. Почва является своего рода летописью, в которой, в виде морфологических признаков, отражаются сведения об изменениях, происходивших с почвой на протяжении тысячелетий. При определенном сочетании климатических факторов формируется соответствующая экосистема организмов, обусловливающих строго определенный биохимический и химический круговорот веществ в корнеобитаемом слое, который оставляет отпечаток в виде морфологических признаков. При изменении климатических факторов меняется вся экосистема и наряду с прежними морфологическими признаками в почве появляются новые, соответствующие новой экосистеме. Следует только определить порядок происшедших в почве изменений. По морфологическим признакам можно установить, под какими зональными видами растительности она формировалась, в какое время обладала тем или иным плодородием и насколько была пригодна для поселения человека в разные периоды. Специалисты-почвоведы (Н.Н. Оболенский, 1936; Е.В. Рубилин, 1956; К.И. Трофименко, 1966 и др.) считают, что на Северном Кавказе наблюдается общая тенденция изменения климатических, растительных и почвенных условий в сторону иссушения и потепления, что постепенно приводит к остепнению территории, где лесные массивы уступают место лугово-степной и степной растительности, в связи с чем меняется тип почвообразования. Подобные изменения в основе своей связаны с деятельностью человека, в результате которой в современных условиях на Северном Кавказе произошла коренная трансформация изначальных ландшафтов на значительных территориях: современные ландшафты в большинстве случаев не имеют ничего общего с природными условиями, имевшими место в недавнем прошлом. Примером антропогенного воздействия может служить сухостепь Моздокского района Северной Осетии, где в настоящее время сохранились лишь фрагменты пойменных лесов. Термин «Моздок» на кабардинском языке означает «дремучий лес», что предполагает большую облесенность территории Моздокского района всего два-три века назад. Земли, которые в прошлом были заняты лесными массивами, с оподзоленными почвами, обычно низкого плодородия, не могли быть 6 привлекательными для заселения: первопоселенцы в лесных районах Центрального Кавказа могли располагаться вблизи рек и на опушках леса. Примеры этому также можно найти в современных топонимах: так, название селения Кадгарон в Северной Осетии в переводе с осетинского языка означает «около леса». И хотя в настоящее время вокруг селения пашня и лесов поблизости нет, исследованиями М.И. Сикорского было установлено, что к северу от селения Кадгарон расположены выщелоченные черноземы, развитые под лугово-степной растительностью и не имеющие признаков лесного прошлого, а южнее селения проходит четкая граница дерновых оподзоленных и часто заболоченных в прошлом почв, являвшихся основными почвами, развивавшимися под широколиственными лесами в условиях весьма влажного климата. Леса в этом месте были уничтожены человеком уже в наше время. Сохранился лишь небольшой останец, известный под названием «Святая роща Хетага». Таким образом, для понимания особенностей заселения древними обществами Кавказа в период голоцена возникает насущная потребность изучения динамики изменения климата и рельефа местности на каждом конкретном этапе. В настоящей работе прослеживаются взаимосвязи рельефа и климата с особенностями расселения человека на территории, занимаемой Северной Осетией, в эпоху энеолита и бронзы, что соответствует в целом атлантическому и суббореальному периодам голоцена. Работа основана на принципе геоморфологического районирования. Основными геоморфологическими зонами в Северной Осетии являются следующие: 1) горная зона; 2) отроги и шлейфы Лесистого хребта; 3) Осетинская и Змейская наклонные предгорные равнины; 4) Силтанукская возвышенность, примыкающая к предгорным отрогам и шлейфам; 5) Цалыкская депрессия (плато); 6) западная часть Терско-Кумской низменности (Моздокский район). Памятники горной зоны Горная часть Северной Осетии представляет собой склоны гор различной степени высоты и крутизны, а также имеет различную экспозицию. Эта зона весьма разнообразна по своим климатическим условиям. Северные склоны хребтов покрыты лиственным буково-грабовым лесом до высоты 1600м. Характеризуются они большим количеством осадков, выпадающих в основном летом. Средняя июльская температура воздуха +22° , январская падает до –4,5 –5° (Г.Г. Джанаев, 1970.С. 14; табл.6,7). Продольные долины, лежащие между Скалистым и Боковым хребтами, а также между Боковым и Главным Водораздельным хребтом (в частности, Зарамагская высокогорная котловина), характеризуются специфическими условиями гидротермического режима. Такие особенности проявляются в том, что, будучи защищенными высокими хребтами от обширных равнинных пространств Северного Кавказа и Закавказья, они в 7 своих нижних высотных зонах имеют очень малое количество выпадающих осадков. Склоны южных экспозиций и тальвеги этих продольных депрессий характеризуются сухим климатом до высот порядка 1400 – 1500м над уровнем моря. Снежный покров в продольной депрессии между Скалистым и Боковым хребтами, на склонах южной экспозиции, весьма неустойчив, маломощен и в течение зимы практически отсутствует. Зима в этом поясе теплее, чем в предгорьях, так как в продольные долины, лежащие между хребтами, затруднен доступ воздушным массам, наступающим с севера. На склонах гор, на высотах выше 1600-1800м, расположена горно-луговая субальпийская зона. Безморозный период здесь продолжается более четырех месяцев; этот пояс избыточно увлажнен, особенно в теплое время года; количество осадков достигает 900 –1000мм. На высотах свыше 2400 и до 3000м расположена альпийская зона; еще выше начинается снеговая линия (Г.Г. Джанаев, 1970.С.15; А.С. Будун, Х.Х. Макоев, 1996.С.25). Вопрос о взаимосвязи экологических условий горных районов Северной Осетии с заселением их древними народами остается в настоящее время одним из наименее изученных. Это объясняется прежде всего малой исследованностью горных районов. Происходившие в постледниковую эпоху голоцена неоднократные изменения климата, с периодическим отступлением и наступлением ледников, приводили к значительно большим, чем на равнине, амплитудным колебаниям температур, а также к существенному изменению рельефа местности: формированию новых русел рек и облика приречных долин, образованию или ликвидации перевальных путей, а также к существенному изменению ландшафтных поясов. На северных склонах Центрального Кавказа наиболее полно изучено два многослойных памятника – пещерная стоянка Мыштулагты-лагат в Гизельдонском ущелье (раскопки Н.И. Гиджрати) и пещерная стоянка Шаулагат в Куртатинском ущелье Северной Осетии (раскопки В.П. Любина; Т.Б. Тургиева). Пещерная стоянка Мыштулагты-лагат Памятник расположен на правом склоне ручья – притока р. Гизельдон; относительная высота стоянки над поймой р. Гизельдон – 200 – 250м; высота над уровнем моря – 1150 – 1200м (Н.И. Гиджрати, 1987. С.142). Раскопки пещерной стоянки производились Н.И. Гиджрати с целью выявления и изучения слоев эпохи палеолита, вследствие чего комплексного исследования голоценовой пачки отложений автором не проводилось. Поэтому о климатических изменениях в постледниковый период функционирования этого памятника можно судить весьма приблизительно, исходя из стратиграфических данных разреза, изученного геологами Н.Е. Поляковой и Б.А. Вовк (Н.И. Гиджрати, 1987. С.147-154). Согласно этим данным, в пещере прослежено 19 слоев (мощность отложений 11м); из них 8 слои 5-19 относятся к плейстоценовой пачке отложений, а слои 1-4 – к эпохе голоцена. Слой 4, нижний в голоценовой пачке отложений, в основе своей гравийно-дресвяный, щебничтый, с крупным обломочным материалом и делювиальными наносами в виде желтого песчаного суглинка. В верхнем горизонте слоя (4а) найдено два каменных изделия, относящихся к эпохе мезолита (Н.И. Гиджрати, 1987. С.147; табл., 1-2). Особенности литологической структуры слоя 4, а также отсутствие в слое следов почвообразовательных процессов, свидетельствуют о близости ледника и о холодном, резко-континентальном климате; очевидно, начало потепления приходится на период 4а; этот период связан с появлением мезолитического населения на стоянке Мыштулагты-лагат. Между слоем 4а и вышележащим слоем 3 прослежена стерильная прослойка, состоящая из щебня и дресвы, с заполнителем в виде желтой супеси (Н.И. Гиджрати, 1987. С.147), что фиксирует значительный суточный перепад температур. Следы почвообразования здесь также отсутствуют. Слой 3 пещерной стоянки, мощностью 20-23см, в отличие от подстилающих отложений, носит следы почвообразования (вертикальные ветвящиеся трещины) (Н.И. Гиджрати, 1987.С.147). В этом слое зафиксированы следы культурной деятельности человека: уголь, зольные вкрапления, керамика позднего энеолита и ранней бронзы (В.Л. Ростунов, 1989. С.33-35; Н.И. Гиджрати, В.Л. Ростунов, 1993. С.75-101; В.Л. Ростунов, 1994. С.17-18; 1998. С.105-107). Весьма интересны данные из слоя 2 стоянки. Здесь, как и в предшествующем слое 3, прослежены следы почвообразования (вертикальные ветвящиеся трещины) (Н.И. Гиджрати, 1987. С.147). Однако культурные остатки, зафиксированные в слое, относятся к эпохе поздней бронзы (кобанская керамика – в нижних трех горизонтах) и раннего средневековья (аланская керамика – в верхних трех горизонтах). Для слоя 2 характерно полное отсутствие материалов эпохи средней бронзы, что позволяет выявить лакуну в функционировании памятника в среднебронзовый период. Для изучения периода энеолита и ранней бронзы в горной зоне Северной Осетии весьма показательны материалы 3 слоя пещерной стоянки Мыштулагты-лагат. К сожалению, из-за склоновых процессов стратиграфические горизонты, относящиеся к этим периодам, не вычленяются. Вместе с тем, на основании формально-типологического и технологического анализа керамики из 3 слоя удается вычленить ряд керамических групп, относящихся к энеолиту и ранней бронзе. Так, к эпохе энеолита относятся фрагменты керамики, обладающие комплексом специфических особенностей группы памятников типа Гинчи, Чинна, Абаносхеви, Чинти и др. Материалы периода ранней бронзы представлены фрагментами керамических изделий майкопской и куроаракской культур. Количественное соотношение керамики энеолита – ранней бронзы из раскопок Мыштулагты-лагат в 1983-87гг. выглядит следующим образом: 9 ___________________________________________________________________ ______________ фрагменты энеолитической керамики фрагменты керамики эпохи ранней бронзы всего в 1983-87гг. куро-аракская к-ра майкопская к-ра 1653 221 46 86% 11% 3% 1910 100% Керамика эпохи энеолита составляет основной, наиболее массовый комплекс находок из 3 слоя Мыштулагты-лагат (86% общего количества керамики). К ее наиболее характерным типам относятся мискообразные сосуды-жаровни, со сквозными отверстиями у края бортика; в ряде случаев отверстия, выдавленные изнутри, не сквозные, а образуют на внешней поверхности шишечки – “внутренний накол” (рис.39:9-14,27,33). Характерны также сосуды с широкой, слабо выраженной горловиной и раздутым туловом (рис.3:15), а также дымокуры-“цедилки” баночной формы, с большим количеством сквозных отверстий на корпусе (рис.3:4,5). Часто в качестве формы для изготовления посуды использовались корзины, сделанные из рогожи и тонких прутьев, вследствие чего на донцах и стенках сосудов оставались отпечатки различных типов плетения (рис.3:3032). Наиболее характерные типы ручек – налепные прихваты, иногда с отверстием для подвешивания (рис.3:6-8,26), а также ручки петлевидной формы; некоторые типы ручек близки к полусферическим ручкам куроаракской культуры. Весьма своеобразен декор энеолитической керамики из Мыштулагты-лагат: пальцевые защипы по краю венчика (рис.3:23-29), насечки по краю венчика (рис.3:20,21,28,29,34,35), венчики в виде “петушиного гребня” (рис.3:22) ряд косых насечек на тулове (рис.3:19) и елочный орнамент (рис.3:16-18). Исходным сырьем для формовочной массы сосудов служила влажная ожелезненная глина; в формовочной массе отмечены значительные примеси песка и дресвы. Нередко внешняя поверхность сосудов ангобировалась с последующим заглаживанием или лощением. В редких случаях встречается “текстильная” керамика с тканевой прокладкой, оставляющей характерные отпечатки при обжиге сосудов (рис.3:10-12); этот технологический признак также сближается с технологическими особенностями куро-аракской керамики, особенно на раннем этапе куроаракской культуры. 10 Из некерамического инвентаря следует отметить орудия из кости и рога, а также многочисленные галечные орудия (рис.4). Наиболее выразительно лощило по коже в форме мотыжки, изготовленное из рога (рис.4:1), каменное тесло (рис.4:18), а также топор с желобчатым перехватом (рис.4:17). Роговые изделия повсеместно распространены в раннеземледельческих памятниках Кавказа и Ближнего Востока; роговых инструментов типа лощила, найденного на Мыштулагты-лагат, мне неизвестно. Каменные топоры с желобчатым перехватом в раннеземледельческих памятниках Южного Кавказа отсутствуют. Они встречены на Северном Кавказе, в частности, на территории Дагестана (Великент, Мекеги и др. – М.Г. Гаджиев, 1991.Рис.27:44; 28:101), Чечни и Ингушетии; наиболее полная сводка этих орудий приведена в работе В.Б. Виноградова и Б.М. Хашегульгова (В.Б. Виноградов, Б.М. Хашегульгов, 1982. С.16-30). Отдельные экземпляры топоров с желобчатым перехватом найдены в горах Северной Осетии (случайные находки – рис.4:14-16). В культурном отношении материалы энеолитического периода стоянки Мыштулагты-лагат отличаются от материалов шулаверошомутепинской культуры, прежде всего, своеобразием керамики (за исключением елочного орнамента на посуде, который прослежен также и на шулаверо-шомутепинской керамике). Заслуживает внимания сходство ряда керамических фрагментов черного или розового цвета с керамикой пещерных стоянок западногрузинского энеолита (Самеле-клде, Самерцхле-клде, Дарквети и др. – Г.И. Джавахишвили,1971.С.70-72; О.М. Джапаридзе, 1989. С.350-360). Вместе с тем более широкие и детальные аналогии керамика Мыштулагты-лагат обнаруживает с материалами поселений Арагвского ущелья – Жинвали, Ахали Жинвали, Хертвиси, Бодорна, Чинти (Г.Ч. Чиковани, 1984; 1989) – по особенностям цветовой палитры, примесей и декора сосудов, а также по ряду форм керамических изделий . В качестве более широких аналогий следует назвать поселение Цопи в Квемо Картли (Г.К. Григолия, Т.И. Татишвили, 1960); Сиони в Кахетии (М.Б. Менадбе, Т.В. Кигурадзе, 1981; Т.В. Кигурадзе, Д.Д. Гогелия, В.Л. Варазашвили, 1989); в Армении – поселение Техута (Р.М. Торосян,1976); в Дагестане – Гинчи и Чинна (М.Г. Гаджиев, 1981; 1987; 1991) и др. Однако на посуде большинства указанных поселений отсутствуют ручки, достаточно часто встречающиеся на керамике из Мыштулагты-лагат. Появление ручек на посуде из поселений Чинти и Гинчи Г.Ч. Чиковани считает признаком более молодого возраста этих поселений по сравнению с другими раннеземледельческими памятниками (Г.Ч. Чиковани, 1989. С.86). Проблема позднего энеолита на Кавказе является одной из наименее изученных. Еще совсем недавно наши познания в области кавказского энеолита ограничивались памятниками нахичеванско-мильскомуганской и шулаверо-шомутепинской культур, радиоуглеродные даты 11 которых уходили в VI - конец V тыс. до н.э. и никак не состыковывались с имеющимися датами памятников эпохи ранней бронзы. За последние два десятилетия положение несколько изменилось: на основании исследований последних лет выделено несколько новых автономных энеолитических культур, таких как гинчинская (М.Г. Гаджиев), техутская (Р.М. Торосян) и западногрузинская энеолитическая (Г.Г. Пхакадзе). Несколько особняком стоит комплекс энеолитических памятников Азербайджана, выделенных в культуру Лейлатепе (Н.Г. Алиев, 1991). Вместе с тем до сих пор дискутируется вопрос, являются ли эти предшествующие куро-аракской и майкопской культурам раннеземледельческие памятники единой позднеэнеолитической культурой Закавказья и Северо-Восточного Кавказа, с отдельными локальными вариантами, либо представляют собой ряд самостоятельных культур (Энеолит СССР. 1982. С.98). Несмотря на некоторое локальное своеобразие, большое общее сходство материалов указанных раннеземледельческих поселений позволяет отнести их к общему позднеэнеолитическому блоку памятников «цопигинчинской группы» (Г.Ч. Чиковани, 1987. С. 86), или иначе, к памятникам типа Сиони, по терминологии Т.В. Кигурадзе (Т.В. Кигурадзе, 1976). Поскольку эти памятники отличаются от предшествующей культуры Шулавери-Шому-тепе, а также содержат некоторые элементы куро-аракской культуры, они помещены исследователями в хронологический диапазон, промежуточный между этими двумя культурами (О.М. Джапаридзе, 1989; М.Г. Гаджиев, 1991; Т.В. Кигурадзе, 1976; В.Л. Варазашвили, 1992 и др.). Материалы куро-аракской культуры представлены фрагментами сосудов (рис.5:3-28), керамических крышек (рис.5:1,2), литейных форм (рис.5:29-35), а также костяной булавкой (рис.4:20) и костяным наконечником стрелы (рис.4:19). Типологический анализ керамики позволяет выделить несколько групп, находящих аналогии в разновременных куро-аракских памятниках Северной Грузии (Шида Картли) (Н.И. Гиджрати, В.Л. Ростунов, 1993. С.77 – 81). К наиболее ранним образцам относится одноручный горшок двучастной формы, с яйцевидным туловом; цвет сосуда соломенно-желтый (рис.5:15). По форме, цвету и технологическим особенностям сосуд соответствует керамике кикетского типа, который исследователи относят к раннему этапу куроаракской культуры (Г.Г. Пхакадзе, 1963; Т.Н. Чубинишвили, 1970 и др.). Еще несколько фрагментов сосудов красного и светло-серого цвета, с петлевидными ручками (рис.5:13,14), двучастной формы (рис.5:4), с ангобом коричневого цвета, соответствуют керамике из слоев E – D Хизанаант-гора, поселения Самшвилде, Абаносхеви и других ранних памятников Грузии. Для куро-аракской керамики из Мыштулагты-лагат, соответствующей периоду развитого куро-аракса и соответствующей слоям C – B поселений Хизанаант-гора и Квацхелеби (Шида Картли), характерен ряд специфических особенностей, таких как резной орнамент в виде расходящихся 12 углов и резная линия, опоясывающая место перехода тулова в горло (рис.5:6,16), а также резные косые линии (рис.5:6,12,17,18); «текстильная» керамика (с тканевой прослойкой – рис.5:19-28); полушарные и ленточные ручки (рис.5:7-11); коричневый ангоб; серо-черный и черный цвет сосудов, при наличии красной и розовой «подкладки» и др. Результаты микроструктурных исследований позволяют выделить комплекс признаков, характеризующих куро-аракскую керамику из Мыштулагты-лагат: - специфика форм и обжига сосудов (обжиг в восстановительной среде); - специфика исходного сырья – высушенная и измельченная глина, смачиваемая перед употреблением; - специфика минеральных примесей – устойчивая традиция примесей шамота в формовочной массе. Костяные черешковые наконечники стрел с конусовидной головкой имеют широкое распространение в памятниках куро-аракской культуры на развитом этапе ее функционирования. Особый интерес представляет костяная булавка с расширенной и просверленной верхней частью стержня (рис.4:20). Бронзовые прототипы такой булавки – булавки типа toggle-pins – с расширенным и просверленным верхним основанием стержня, широко распространены во многих раннебронзовых памятниках Передней и Малой Азии в 24 – 23 вв. до н.э. (Аладжа-Уйюк, XIII – XXX горизонты Библа, Рас-Шамра и др. – В.Л. Ростунов, 1985.С.8; 14-15; рис. II, 1-11). Материалы майкопской культуры представлены в 3 слое Мыштулагты-лагат исключительно керамикой; керамика разделяется на три основные класса, по классификации С.Н. Кореневского. Керамика I класса (рис.6:1-5) представлена фрагментами сосудов желтого и красно-желтого цвета; сосуды сформованы на гончарном круге, из легкоплавкой ожелезненной глины. Специфической особенностью керамики этой группы является отсутствие минеральных примесей в формовочной массе, с органическими примесями навоза. В качестве исходного сырья использовалась предварительно высушенная и измельченная глина. Керамика II класса ( рис.6:6-12) представлена лепными сосудами, желтого и желто-коричневого цвета, с неровным обжигом. Отличие от сходных по форме и цвету энеолитических сосудов состоит в том, что майкопская керамика II класса сформована из предварительно высушенной и измельченной глины, а также в наличии в формовочной массе, помимо навоза, песка или дресвы, примесей шамота, не характерных для энеолитической посуды Мыштулагты-лагат. Керамика III класса представлена 8 фрагментами тулова от четырех сосудов, серо-черного и серого цвета, в двух случаях с «зольной» подкладкой; сосуды сформованы из легкоплавкой ожелезненной глины, на гончарном круге. В качестве исходного сырья использовалась предварительно высушенная и измельченная глина; в формовочной массе сосудов выявлены 13 искусственные примеси навоза и шамота (в двух случаях), а также песка, навоза и шамота. Вся найденная керамика майкопской культуры соответствует посуде ее раннего, галюгаевского варианта. Особенности планиграфии находок в 3 слое Мыштулагты-лагат позднеэнеолитической посуды совместно с майкопской и раннекуро-аракской (Н.И. Гиджрати, В.Л. Ростунов, 1993.С.86 – 88) свидетельствуют в пользу их синхронности. Совместная находка на Мыштулагты-лагат куро-аракской «текстильной» керамики с фрагментом «текстильной» энеолитической миски могут свидетельствовать не только об их синхронности, но и о начале заимствования куро-аракским населением местных энеолитических традиций. Влиянием местного энеолитического населения на куро-аракские технологические традиции следует, вероятно, считать также и находки на Мыштулагты-лагат керамических фрагментов куро-аракской культуры, внешняя поверхность которых имеет светло-коричневый ангоб, а внутренняя – черную «подкладку» (единичные экземпляры) – энеолитическая посуда с черной «подкладкой» составляет одну из самых многочисленных керамических групп на Мыштулагты-лагат. Данные о последовательности культурных отложений Мыштулагты-лагат дополняются материалами пещерной стоянки Шау-лагат. Пещерная стоянка Шау-лагат Памятник расположен в Куртатинском ущелье Северной Осетии, в 1,5км к северо-западу от сел. Дзивгис, на левобережье р. Фиагдон (южная экспозиция массива Кариу-хох – Скалистый хребет) (В.П. Любин, 1966. С.49). Высота пещеры над поймой р. Фиагдон – ок. 50м; абсолютная высота над уровнем моря – ок. 1200м. Данные раскопок В.П. Любина (1959; 1961 гг.), а также Т.Б. Тургиева (1975 г.), позволяют выявить последовательность культурных отложений: - нижние горизонты пещеры представлены материалами конца верхнего палеолита – мезолита (слои 3,5,7 – по В.П. Любину); - средний горизонт памятника содержит культурные остатки эпохи позднего энеолита (раскоп Т.Б. Тургиева), а также раннего этапа куроаракской культуры (слой 2, по В.П. Любину; нижний горизонт раскопок Т.Б. Тургиева); в верхней части указанного горизонта Т.Б. Тургиевым выявлена керамика финальной стадии развития куроаракской культуры; - в верхнем горизонте пещеры найдена керамика кобанской культуры, аланского времени, а также изделия позднего средневековья (слой 1, по В.П. Любину; верхний уровень раскопа Т.Б. Тургиева). Последовательность культурных отложений пещерной стоянки Шаулагат соответствует последовательности слоев 4а, 3-1 пещеры Мыштулагты- 14 лагат: здесь также отсутствуют следы пребывания человека в эпоху неолита – раннего энеолита, а также в период средней бронзы. Горизонты 1-4 грота Шау-лагат содержали культурные остатки, отнесенные В.П. Любиным к энеолитической эпохе (В.П. Любин, 1960. С.4951). При этом автором имелся в виду «куро-аракский энеолит», выделенный впоследствии в куро-аракскую раннебронзовую культуру (Т.Н. Чубинишвили, 1970); подчеркивалось отличие посуды Шау-лагат от «энеолитической закавказской» - «отсутствие четкой моделировки форм, чернения поверхности, орнамента» (В.П. Любин, 1960. С.53). Исходя из приведенных В.П. Любиным данных, исследователи в дальнейшем, при упоминании Шау-лагат, признавали наличие на стоянке куро-аракского компонента, однако избегали определенно датировать памятник, считая его местным, периферийным явлением куро-аракской культуры (О.М. Джапаридзе, К.Х. Кушнарева, Т.Н. Чубинишвили, Р.М. Мунчаев и др.). Между тем описания керамики из Шау-лагат, приведенные В.П. Любиным, наряду с наличием в материалах пещеры роговидных очажных подставок, полностью соответствуют признакам посуды начального этапа куро-аракской культуры (типа Хизанаант-гора Е, куро-аракского слоя Бериклдееби, верхнего слоя Самшвилде, куро-аракского слоя Абаносхеви и др.). Признаки же, которые отсутствовали в материалах В.П. Любина (зеркальное лощение, орнамент и др.), появляются только на развитом этапе куро-аракской культуры (типа посуды из слоев С – В Хизанаант-гора Квацхелеби и др.). В 1975 году Т.Б. Тургиевым были продолжены раскопки пещеры Шау-лагат. Раскопки проводились на малой площади (12 кв. м). Материалы, полученные в результате раскопок, позволили существенно дополнить и уточнить культурную атрибуцию памятника. На глубине ок. 40см от современной дневной поверхности найдено 68 фрагментов керамики; из них 16 фрагментов – с черной либо серо-черной поверхностью и красной подкладкой, остальные – серо-черные внутри и снаружи. Внешняя поверхность тщательно заглажена, в шести случаях залощена (рис.7:1-4). На одном из фрагментов зафиксирован резной орнамент в виде трех горизонтальных линий, от которых отходит угол со сторонами из трех линий (рис.7:2). Исходя из особенностей технологии и орнаментации, найденная керамика относится к финальному периоду куро-аракской культуры, соответствующему слоям В Хизанаант-гора и Квацхелеби. На глубине от 50 до 60 см, в нижней части III штыка, найдено 53 фрагмента керамики. Из них 14 фрагментов сосудов и фрагмент цилиндрической подставки отнесены мною к куро-аракской культуре; 39 фрагментов – к позднеэнеолитической посуде цопи-гинчинской группы. Мощность нижнего культурного слоя – ок. 10см. На глубине IV и V штыков никаких находок не обнаружено – слой стерилен. 15 Керамика куро-аракской культуры из нижнего слоя Шау-лагат (рис.7:5-10) соответствует описаниям В.П. Любина. Это фрагменты сосудов оранжевого, коричневого и серо-коричневого цвета с примесями в формовочной массе песка и шамота; в одном случае в формовочной массе примеси дресвы и шамота. Наиболее информативными для определения культурной атрибуции являются следующие фрагменты: 1) фрагмент цилиндрической подставки светло-серо-цвета с примесями шамота в формовочной массе (рис.7:10); 2) фрагмент высокой цилиндрической горловины пифоса, красно-коричневого цвета снаружи и коричневого внутри; в формовочной массе обильная примесь дресвы и шамота (рис.7:9); 3) полушарная ручка от сосуда красно-коричневого цвета; в формовочной массе – примеси песка и шамота (рис.7:6); 4) Ленточная ручка от сосуда, в сечении уплощенно-сегментовидной формы, с расширяющимися основаниями; цвет серо-коричневый внутри и снаружи; в формовочной массе примеси песка и шамота (рис.7:7); 5) фрагмент ленточной ручки сосуда; ручка в сечении уплощенно-сегментовидной формы, кирпичного цвета (рис.7:8); 6) фрагмент тулова и горла сосуда; цвет серый с черными пятнами внутри и снаружи, внешняя поверхность тщательно заглажена. Сосуд двучастной формы: на месте перехода тулова в горло имеется уступ (рис.7:5). Приведенная выше керамика по формам и технологическим особенностям имеет параллели в посуде ранних куро-аракских памятников Грузии. Керамика энеолитического типа (рис.7:11-17) из нижнего слоя Шау-лагат имеет ряд характерных особенностей, позволяющих отнести ее к посуде цопи-гинчинской группы. Ниже приводятся наиболее информативные ее фрагменты, обладающие специфическими формами и элементами декора: 1) фрагменты мисковидного сосуда-жаровни; цвет серо-черный снаружи, внутри красно-оранжевый. Внешняя поверхность с отпечатками формыкорзины из тонких прутьев и со следами «вторичного огня». На бортике сосуда – горизонтальный ряд выдавленных изнутри отверстий, одно из отверстий – не сквозное, образует «шишечку» на внешней поверхности (рис.7:11); 2) фрагмент бортика миски-жаровни со сквозным отверстием; Цвет серо-коричневый, в формовочной массе примеси дресвы (рис.7:16); 3) фрагмент венчика сосуда с косыми насечками по краю, серо-коричневого цвета внутри и снаружи (рис.7:15); 4) фрагмент высокого прямого горла сосуда с волнистым венчиком; цвет темно-коричневый снаружи, внутри коричневый, в формовочной массе примеси песка (рис.7:14); 5) фрагмент мелкой миски-жаровни, светло-коричневого цвета, в формовочной массе следы от выгоревших растительных примесей (рубленая солома) (рис.7:12); 6) фрагмент петлевидной ручки светло-коричневого цвета, с примесями песка в формовочной массе (рис.7:17); 7) фрагмент стенки и венчика сосуда; внешняя поверхность серого цвета, покрыта тонким ангобом коричневого цвета (рис.7:13). Совстречаемость раннекуро-аракской керамики с цопи-гинчинской позднеэнеолитической посудой в нижнем слое Шау-лагат, который перекрыт 16 стерильной прослойкой, подтверждает данные из 3 слоя Мыштулагты-лагат и свидетельствует об участии двух компонентов в формировании культурного слоя памятника: пережитков позднеэнеолитического и нового, куро-аракского. Наличие тонкой прослойки, содержащей указанные материалы, фиксирует, вероятно, сезонный характер стоянки, связываемый, возможно, с отгонным скотоводством. Находки в горах Северной Осетии позднеэнеолитических памятников цопи-гинчинской группы позволяет включить восточную часть Центрального Кавказа в ареал распространения раннеземледельческих племен, фиксируемых ранее только в Закавказье и на Северо-Восточном Кавказе (Дагестан). Наличие в культурных отложениях стоянок Мыштулагты-лагат и Шау-лагат материалов раннего этапа куро-аракской культуры позволяет расширить ареал этой культуры и констатировать факт пребывания в горах Северной Осетии куро-аракских племен еще на самой ранней стадии их функционирования. Материалы горных пещерных стоянок Северной Осетии свидетельствуют о продолжении проживания местного позднеэнеолитического компонента в конце IV - начале III тыс. до н.э. и о сложных процессах взаимодействия здесь трех этнокультурных типов населения – цопи-гинчинского, куро-аракского и майкопского. Существуют две точки зрения о связях населения Северного Кавказа и Закавказья в период энеолита – бронзы.Так, А.А. Формозов, В.И. Марковин, К.Х. Кушнарева полагают, что такие связи осуществлялись в основном либо через Абхазию, либо через Дагестан (Дербентский проход), не учитывая при этом роли горных перевалов. Более многочисленные сторонники другой точки зрения (Р.Ж. Бетрозов, О.М. Джапаридзе, Р.М. Мунчаев, С.Н. Кореневский, И.М. Чеченов и др.) считают, что горы никогда не являлись препятствием для взаимосвязей древних групп населения; О.М. Джапаридзе и Р.М. Мунчаев полагают непрерывность функционирования перевальных путей, начиная с эпохи палеолита (О.М. Джапаридзе, 1989; Р.М. Мунчаев, 1975;1994). Только по данным Е.Г. Пчелиной и Ш.Г. Чартолани (Е.Г. Пчелина, 1934.С.87-110; Ш. Г. Чартолани, 1989.С.14-33), на Центральном Кавказе в настоящее время насчитывается 23 удобных транзитных перевальных пути из Закавказья в Предкавказье, 6 из которых находятся в Кабардино-Балкарии и 17 – в Северной Осетии. В целом же перечень транзитных путей из Грузии на северные склоны Центрального Кавказа значительно шире. Помимо вьючных и пешеходных перевальных трасс, существует еще немало транзитных перевальных дорог, однако в настоящее время их преодоление связано со специальными альпинистскими навыками (Э.С. Левин, 1938). Очевидно, для того, чтобы преодолеть большинство перевалов, либо прогнать через них скот, не требовалось ни шоссейных трасс, ни альпинистского снаряжения. Название одного из перевалов в Южную Осетию – Бах-фандаг (Конный путь) – прямое тому свидетельство. 17 В период климатического оптимума атлантического периода снеговая линия в горах находилась значительно выше, чем в настоящее время, что предполагает наличие большего количества перевальных дорог. В этой связи находит логическое объяснение появление в горах Северной Осетии энеолитического и раннебронзового населения с территории южных областей Центрального Кавказа. Так, местоположение пещерной стоянки Мыштулагтылагат в среднегорье, в 4км от горы Куарджин-хох, где начинается один из перевальных путей в Грузию, а также имеется временная пещерная стоянка Куарджин-лагат с раннекуро-аракским культурным слоем (высокогорье, разведочные раскопки Н.И. Гиджрати), определяет один из путей появления древнего населения на северных склонах Центрального Кавказа. Приведенные данные культурных отложений пещерных стоянок Мыштулагты-лагат и Шау-лагат позволяют наметить предварительную и весьма общую схему заселения среднегорья Северной Осетии в постледниковую эпоху голоцена. 1. Весьма вероятно, что в целом образование слоя 4 Мыштулагтылагат и нижних горизонтов Шау-лагат совпадают с концом ледникового – началом постледникового периодов. Близость ледников в среднегорье в начале голоцена способствовала сохранению резко-континентального климата и препятствовала появлению здесь растительности, необходимой и достаточной для начала почвообразования. Потепление предбореального периода, ко времени которого можно предварительно отнести слой 4а Мыштулагты-лагат и слой 3 Шау-лагат, привело к появлению мезолитического населения в среднегорной зоне Северной Осетии (до середины VIII тыс. до н. э.). 2. Похолодания бореального периода (середина VIII – начало VI тыс. до н.э.) привели к образованию стерильной прослойки между слоями 4а и 3 Мыштулагты-лагат. На этом этапе, соответствующем по времени эпохе неолита в Закавказье и на Северо-Восточном Кавказе (Дагестан), зафиксирован хиатус в культурных отложениях пещерных стоянок Шау-лагат и Мыштулагты-лагат. Возможно, общее похолодание привело к оставлению населением районов среднегорья. 3. Наиболее теплый, атлантический период голоцена (VI – середина III тыс. до н.э.) совпадает со временем образования 3 слоя Мыштулагты-лагат и среднего горизонта (слоя 2) Шау-лагат. На этом этапе зафиксировано наличие почвенного слоя и культурных остатков деятельности человека на стоянках. К сожалению, имеющиеся сведения не позволяют с достаточной точностью установить время начала потепления и почвообразования. Согласно имеющимся данным, в начале IV тыс. до н.э., в рамках атлантического периода голоцена, происходит малоамплитудная регрессия мирового океана, сопровождающаяся регрессией бассейна Черного моря (Ч.П. Джанелидзе, 1980.С.42) и началом Избербашской регрессии Каспия (П.В. Федоров, 1980.С.19). Понижение уровня моря в начале IV тыс. до н.э. было обусловлено, по всей вероятности, изменением климата в сторону 18 похолодания. В этот период на северных склонах Большого Кавказа происходит начало Беккямской ледниковой подвижки. В Центральном Закавказье этот период отражен данными VIII палинологической зоны, по Л.К. Гогичайшвили (Л.К. Гогичайшвили, 1984.С.11-15): здесь в в первой половине IV тыс. до н.э. происходит резкая аридизация климата, объясняемая уменьшением годового уровня осадков, прекращением таяния и началом наступления ледников, что вызвало понижение уровня рек. Палинологические данные Моздокского и Курского районов Центрального Предкавказья фиксируют факт резкого похолодания в период между 4000 и 3600 гг. до н. э.: здесь появляются сосна, ель, широколиственные породы с разнотравьем и злаковыми (С.Н. Кореневский, 1993.С.96-97; рис.51). Со второй половины IV тыс. до н.э. и до середины III тыс. до н.э. палинологические данные Центрального Предкавказья фиксируют ряд локальных изменений климата, в частности, потепление и повышение влажности в середине периода (С.Н. Кореневский. Там же). Приведенные данные свидетельствуют о похолодании в первой половине IV тыс. до н.э., что приводит к понижению снеговой линии в горах и закрытию перевальных путей; однако в результате потепления второй половины IV тыс до н.э. горные перевалы вновь открываются. Таким образом, появление древнего населения в горах Северной Осетии могло произойти не ранее второй половины IV тыс. до н. э.; проживание населения в горах продолжалось вплоть до конца III тыс. до н.э., о чем свидетельствуют материалы финального этапа куро-аракской культуры, найденные в отложениях пещерных стоянок. 4. Наблюдаемый во 2 слое Мыштулагты-лагат и верхнем горизонте (в 1 слое) Шау-лагат хиатус между материалами конца ранней и поздней бронзы предположительно следует отнести к пику похолодания суббореального периода голоцена, длившегося с 2500 до 1000 гг до н.э.; с пиком похолодания связано, вероятно, отсутствие следов среднебронзового населения в среднегорье. Несомненно, могут найтись и другие объяснения особенностям культурных отложений пещерных стоянок. В частности, можно объяснить наблюдаемые лакуны малочисленностью изученных в горах памятников; можно предположить, что отсутствие населения в среднегорье в эпоху неолита – раннего энеолита и средней бронзы указывает на специфику хозяйственной деятельности человека на этих этапах, при которой отсутствовала необходимость в использовании пещер: так, в среднебронзовом периоде такая особенность может свидетельствовать об отсутствии у населения отгонного скотоводства и т.д. Однако подобные предположения не согласуются с имеющимися данными археологических памятников в других горных районах Центрального Кавказа и сопредельных территорий. Такими памятниками в Северной Осетии являются одиночное погребение у сел. Галиат, могильник Фаскау, а также могильники и поселение из Кобанского ущелья. 19 Памятники Кобанского ущелья Поселение и могильники в местности Загли Барзонд. Памятники расположены на вершине отрога между Скалистым и Пастбищным хребтами, на границе между зоной широколиственных лесов и субальпийской зоной, высота местности над уровнем моря – 1550м. Могильник Загли I был обнаружен и частично исследован в 1935 г. Е.И. Крупновым, которым было раскопано 3 погребения (Е.И. Крупнов, 1938.С. 40-47). Погребения могильника были отнесены исследователем к «северокавказской культуре II стадии» (Е.И. Крупнов, 1938.С.40-47; 1951.С.32, 54-55). В 1983, 1991 и 1998 гг. могильник был мною доисследован; во время раскопок 1983 г. был обнаружен еще один могильник (Загли II), а также поселение (В.Л. Ростунов, 1988.С.2164). Площадь могильника Загли I – около 4 га; на могильнике исследовано 48 погребений (включая 3 погребения, раскопанные Е.И. Крупновым). На могильнике Загли II исследовано 2 погребения. На поселении в местности Загли Барзонд заложен разведочный шурф; найденные на поселении материалы позволили установить идентичность поселения и могильников. Нижнекобанский могильник расположен неподалеку от выхода из Кобанского ущелья, на пологой террасе, спускающейся к левому берегу р. Гизельдон, у перекрестка дорог, ведущих в сел. Кобан и хутор Багиевский. Могильник обнаружен Н.И. Гиджрати в 1978 г., во время прокладки дороги на хут. Багиевский; исследован мною в 1982 г. Всего на могильнике исследовано 8 погребений (В.Л. Ростунов, 1988.С.21-64). Поселение и могильники относятся к финальному этапу куроаракской культуры. Подавляющее большинство захоронений в могильниках совершено в каменных ящиках, состоящих из 4-х плит, поставленных на ребро, а также в гробницах, боковые стенки которых сооружены из нескольких ярусов отесанных каменных блоков, а торцевые стенки – из плит, поставленных на ребро. В куро-аракский период погребальные соружения в склепах, каменных ящиках и гробницах известны в Южной Грузии (Квемо Картли, Месхети – Кикети, Самшвилде, Кода, Грмахевистави, Амиранис-гора) и в Армении (Элар). В Северной Грузии (Шида Картли, Имеретия), то есть в пограничных с северокавказскими областях, погребения совершались в грунтовых ямах (Хизанаант-гора, Ахали Жинвали, Дзагина, Кулбакеби, Начеркезеви, Царцисгора, Корети и др.). Выявленные в горах Северной Осетии каменные ящики и гробницы по всем деталям конструкции – по ориентировке (меридиональная, с сезонными отклонениями), позе и ориентации погребенных (на боку, скорченно, головой на север и на юг), а также по микродеталям обряда (мощение дна галькой и каменными плитами; крепление кладки глинистым раствором; наличие камня-подушки под головой погребенного; кости жертвенных животных) – соответствуют только погребальным комплексам родового могильника I горизонта Амиранис-гора (Месхети, юго-западная Грузия), что позволило назвать их гробницами месхетского типа (Д.П. 20 Моисеев, В.Л. Ростунов, 1987; В.Л. Ростунов, 1985;1988).(рис.8). На финальном этапе функционирования могильников, наряду с традиционными типами погребальных сооружений, появляются гробницы с тремя стенками из вертикальных плит и одной стенкой из нескольких ярусов каменных блоков , а также гробницы, все четыре стенки которых сооружены из кладки каменными отесанными блоками; последние характерны для раннего (беденского) этапа среднебронзового Гинчинского могильника в горном Дагестане (М.Г.Гаджиев,1969). На позднем этапе на могильниках появляются также захоронения «чужаков», совершенные в грунтовых ямах (рис.14:VI,VII). Некерамический инвентарь погребений содержал 27 типов изделий. Украшения представлены бронзовыми браслетами в 1,5 – 3 оборота (рис.9:1719); бронзовыми двуволютными булавками квацхельского типа (рис.9:14); бронзовыми булавками с двумя разделенными волютами (рис.9:11); бронзовыми Т-образными булавками с гладким стержнем (рис.9:15,16); бронзовыми булавками кипрского типа – с петлевидной головкой и проволочной обмоткой (рис.9:9,10); найдена также бронзовая булавка с месяцевидным навершием, сближающаяся по типу с беденскими образцами (рис.9:12). Из мелких украшений встречаются бронзовые и серебряные височные подвески в 1,5-3 оборота (рис.9:24,25); бронзовые спиральные и трубчатые пронизи (рис.9:25,44), а также разнообразные типы бус: пастовые цилиндрические (рис.9:40,45), плоские круглые и чечевицеобразные сердоликовые (рис.9:41-43,46,49), бронзовые цилиндрические (рис.9:48), а также овальные и биконические бусы из горного хрусталя (рис.9:36,39,42). Из культовых предметов найдены обереги-амулеты из собачьих зубов и медвежьего клыка (рис.9:13,34,35), а также каменная моделька фаллоса (рис.9:33). Оружие и бытовой инвентарь представлены кремневыми наконечниками стрел и наконечником копья с выемчатыми основаниями (рис.9:26-32), бронзовыми черенковыми ножами с вытянутым подтреугольным клинком (рис.9:3,5-8), бронзовым втульчатым топором новосвободненского типа (рис.9:2), а также вислообушными топорами и теслом типа «Начеркереви» (рис.9:1). Керамическая коллекция куро-аракских могильников Кобанского ущелья составляет 116 сосудов: из Нижнекобанского могильника – 24 сосуда и из могильников в местности Загли Барзонд – 92 сосуда. Типологически выделяются 17 типов посуды: 14 основных и 2 два редких, дополнительных типа (рис.10). Из них 12 типов (11 массовых и 1 редкий) находят прямые аналогии в куро-аракских памятниках Закавказья ; 5 типов посуды (4 массовых и 1 редкий) относятся к посткуро-аракскому периоду. Указанные типы куроаракской посуды происходят от куро-аракских прототипов, либо находят прямые аналогии в закавказских памятниках марткопско-беденского периода; Сачхере, Греми и Бедени (рис.10:1-4,8,17,43,44). Сосуды коричневого, серо-черного и черного цвета, в ряде случаев двучастной формы (с уступом на месте перехода тулова в горло); около 30% посуды имеет красную подкладку на внутренней поверхности. Посуда изготовлена из легкоплавкой ожелезненной глины, предварительно 21 высушенной и измельченной, смачиваемой перед употреблением; в формовочной массе – примеси песка и шамота. Орнаментация сосудов состоит из расходящихся (рис.10:4,11,21,24,31,33,37) либо сходящихся углов, со сторонами из трех линий (орнамент резной и рельефный); из групп резных линий, по 3; встречаются сосуды с резными линиями, опоясывающими место перехода тулова в горло (рис.10:4,11,31,37), а также с полусферическими налепами на основании горловины рис.10:36). На финальном этапе весьма характерен декор верхнего основания ручек округлым вдавлением (рис.10:31); рельефные «усики» на нижнем основании ручек (рис.10:11,28,36,39), «каннелированные» ручки (рис.10:28), а также псевдополушарные ручки (рис.10:21); совстречаемость этих декоративных элементов на одних сосудах позволяет определить точную дату их производства (вторая половина 21 – начало 20 вв. до н.э.). Изучение материалов куро-аракских памятников Кобанского ущелья позволяет выделить два этапа развития куро-аракского населения в горах Северной Осетии во второй половине III тыс. до н.э. На первом этапе зафиксировано появление в горных районах куроаракского населения, несущего в погребальном обряде и материальной культуре признаки месхетского и шидакартлийского локальных куро-аракских вариантов южных склонов Центрального Кавказа и Центрального Закавказья. Очевидно, приход этого населения на северные склоны Центрального Кавказа свидетельствует о том факте, что горные районы Северной Осетии были издавна освоены куро-аракскими племенами; данное положение подтверждается рядом корреспонденций (материалы пещерных стоянок Шаулагат, Мыштулагты-лагат). Начальная дата этапа документируется материалами погребения 3 могильника Загли I, погребения 2 могильника Загли II, а также погребения 7 Нижнекобанского могильника (рис.11 – вторая половина 23 в. до н.э.); в этот период прослеживаются определенные контакты горного куроаракского населения с майкопскими племенами предгорий (топор новосвободненского типа из погребения 2 Загли II), которые носили, возможно, характер обмена. На первом этапе археологически фиксируется также установление взаимосвязей горного населения Северной Осетии с племенами периода «B» Шида Картли, имевшими, по-видимому, торгово-обменный характер (сосуд из погребения 6 Загли I, булавка кипрского типа из погребения 18 Загли I). Конец этапа знаменуется установлением связей горного куро-аракского населения Северной Осетии с раннесачхерским населением Имеретии; первоначально эти связи носили, возможно, характер межплеменных браков, что находит археологическое отражение в материалах погребений 7 и 9 Загли I(рис.12); в этот период фиксируется знакомство местных мастеров с сачхерскими бронзовыми украшениями (погребения 9 и 18 Загли I – рис.13). Конечная дата этапа определяется временем ок. середины – второй половины 22 в. до н.э. На втором этапе развития куро-аракских племен в горах Северной Осетии наблюдается усиление связей куро-аракских и сачхерских племен: в 22 этот период археологически фиксируется появление в горах Северной Осетии мужского сачхерского населения, хоронящего своих умерших сородичей на местных куро-аракских могильниках, по собственным традициям (погребения 24 Загли I и погребение 6 Нижнекобанского могильника (рис.14:VI,VII). Весьма вероятно, что сачхерское население Имеретии приносит с собой собственные традиции изготовления керамики, нашедшие отражение в появлении сачхерских типов посуды среди керамического инвентаря погребений Нижнекобанского могильника (погребения 4 и 8 – рис.10:22,23). О связях с населением Шида Картли на втором этапе может свидетельствовать находка в погребении 4 Нижнекобанского могильника импортного сосуда марткопского типа, с трехчастной моделировкой формы (рис.10:3 ). Конец второго этапа знаменуется, вероятно, началом контактов куро-аракского населения горной зоны Северной Осетии с населением СевероВосточного Кавказа (территория Восточной Чечни и Дагестана), наличие таких связей демонстрируется находкой в финальных погребениях могильника Загли I (погребения 12, 15, 23 –рис.15:III,IV,V) высококачественных сосудов красного цвета, изготовленных на гончарном круге, с шаровидным туловом и плоским дном, с насечками и гребенчато-елочным орнаментом на тулове (рис.10:5-7). На поселении Великент II (Дагестан) такие сосуды составляют 20-25% всей керамики; отдельные образцы таких сосудов встречаются на СерженьЮртовских поселениях в Чечне ( М.Г. Гаджиев, Р.Г. Магомедов, Ф.Л. Кол, 1997.С.64). В этот же период устанавливаются контакты и с племенами беденской культуры южных склонов Центрального Кавказа, о чем свидетельствуют находки беденского сосуда в погребении 4 Нижнекобанского могильника (рис.10:43) и бронзовой булавки, сходной с беденскими экземплярами, из погребения 30 Загли I. Дата второго этапа устанавливается в целом концом 22 – началом 20 вв. до н.э. Одиночное захоронение у селения Галиат (Дигория) найдено в высокогорье, на высоте ок. 2000м над уровнем моря; погребение совершено по древнеямному обряду – погребенный лежал на спине, с подогнутыми коленями вверх ногами, головой на юг юго-запад; Е. И. Крупнов атрибутировал указанное погребение как энеолитическое (Е.И. Крупнов, 1938.С.50-54). В конце III тыс. до н. э. наблюдается активизация древнеямного населения степной зоны Центрального Предкавказья; часть древнеямного населения перемещается в предгорную зону (погребения древнеямной культуры 7, 17, 26, 35,45 кургана № 1 у сел. Ачхой-Мартан - раскопки С.Б. Буркова); в древнеямных погребениях степной зоны зафиксированы изделия закавказского происхождения (могильник Ильинский 1, курган 1, погребение 5 – кремневые наконечники стрел с выемчатым основанием и бронзовый наконечник стрелы с пирамидальной головкой, марткопского типа – раскопки Я.Б. Березина). На южных склонах Центрального Кавказа, в предгорьях Грузии, появляются в это время древнеямные захоронения: на северной окраине Тбилиси, в 1, 5км к западу от Военно-грузинской дороги – Зурговани, курган № 2; Коринто, погребение 1; погребение 32/4 III горизонта Амиранис-гора 23 (рис.13:VI) и др. (Т.Н. Чубинишвили, 1963.С.73-74; О.М. Джапаридзе, 1994.С. 166-180; Р.М. Абрамишвили, М.Р. Абрамишвили, Т.Р. Вашакидзе и др.,1995.С.58-59). Особенностями погребения в Коринто, в Ксанском ущелье Грузии, является наличие смешанной атрибуции парного захоронения, совершенного по куро-аракскому и древнеямному обряду, с куро-аракским и древнеямным погребальным инвентарем (рис.13:VIII). Находка захоронения древнеямной культуры у сел. Галиат, в высокогорной зоне, выявляет один из путей продвижения древнеямных племен через перевальные пути Северной Осетии на южные склоны Центрального Кавказа; время миграции устанавливается в рамках 21 в. до н.э., что соответствует позднему этапу развития куро-аракских племен в горах Северной Осетии. Одиночное захоронение в местности Суардон (Кобанское ущелье, раскопки В.Б. Ковалевской в 1989 г.), в каменном ящике, установленном в глубокой яме, и содержащее вытянутое на спине захоронение, по особенностям керамического инвентаря и обряда захоронения не имеет ничего общего с керамикой куро-аракского и посткуро-аракского периодов; согласно К.Н. Пицхелаури, погребение датируется в рамках 16-14 вв. до н.э. Могильник Фаскау в Стырдигорском ущелье выделен Е.И. Крупновым в своеобразную «дигорскую культуру», непосредственно предшествующую кобанской, и датирован 15-14 вв. до н.э. (Е.И. Крупнов, 1951.С.17-74). Таким образом, в горной зоне Северной Осетии хронологически вычленяется две группы памятников, одна из которых относится к концу ранней – началу средней бронзы и датируется концом III – рубежом III-II тыс. до н.э. (могильники Загли Барзонд I,II, Нижнекобанский, погребение у сел. Галиат); другая группа относится к финалу среднебронзового периода и датируется серединой – началом второй половины II тыс. до н.э. (могильник Фаскау, захоронение в местности Суардон). Памятники, относящиеся к первой половине II тыс. до н.э., в горах Северной Осетии отсутствуют. Аналогичная ситуация наблюдается и в горных районах сопредельных с Северной Осетией областей – в Кабардино-Балкарии, в Ингушетии, Чечне и в Северной Хевсуретии: так, ранние культурнохронологические группы памятников Центрального и соседних с ним районов Северо-Восточного Кавказа непосредственно с воздействием закавказского культурного компонента (куро-аракская культура, сачхерские и беденские элементы); финал активного закавказского влияния приходится на рубеж III – II тыс. до н.э. (В.Л. Ростунов, 1998.С.105-107: 1999): радиоуглеродные даты, полученные из финальных захоронений могильника Загли Барзонд I, показывают верхнюю дату функционирования могильника(погребение 28 – 1990+/-50гг.- ГИН –9614; погребение 30 – 1990+/-40 гг. до н.э. – ГИН-9613). В горных памятниках поздней группы, функционировавших в середине – начале второй половины II тыс. до н.э., влияние закавказского культурного компонента почти полностью исчезает: взаимосвязь 24 прослеживается лишь по редко встречающимся, единичным типам оружия и украшений. Исследованиями установлено, что с конца III по середину II тыс. до н.э., во время, соответствующее первому этапу суббореального периода голоцена (Sb1), в горах начинается пик похолодания. Характер пыльцевых спектров из пещеры в Алагирском ущелье, расположенной на высоте 1600м над уровнем моря, возраст которых, согласно радиоуглеродным датировкам, 2040+/-101 лет до н.э., а также из поселения Загли Барзонд в Кобанском ущелье (1550м над уровнем моря), указывает на существование в этот период довольно холодных климатических условий: на месте предшествующих сосновоберезовых лесов в Алагирском и буково-грабовых лесов в Кобанском ущельях находился пояс субальпийских и альпийских лугов. В период пика суббореального периода происходит резкое падение температур и изменение режима влажности, вызвавшее быстрое смещение всех растительных поясов вниз: так, в период, соответствующий почвенному горизонту B1, верхняя граница лесов здесь сместилась не менее чем на 700м. Не исключено, что по долинам рек Ардон и Гизельдон спускалась языками и субнивальная растительность, подобно тому, как в настоящее время на возвышенности Загли Барзонд проникают элементы субальпийских лугов в пояс широколиственных лесов (Э.В. Квавадзе, 1990.С.33-34; В.Л. Ростунов, 1998.С.105-107). С похолоданиями периода Sb1 связан отток населения из горных районов и закрытие, либо значительное сокращение периода функционирования перевальных путей. В этой связи большой интерес представляет бытующая у жителей Кобанского ущелья легенда, объясняющая название местности Загли Барзонд. В легенде говорится о том, что когда-то, давным-давно, в указанной местности проживали выходцы из Закавказья, с территории, занимаемой современной Грузией. Однако наступил период, когда из-за продолжительных дождей и туманов последовали многолетние неурожаи, а за ними голод и болезни, в результате чего жителям пришлось оставить свои дома и покинуть обжитые места. Перед уходом, согласно легенде, они повесили собак на дверях своих жилищ и сказали: «Это собачье место, здесь только собаки жить и могут». Именно на основании этой легенды и получила название местность: Загли (груз. «дзагли») – собака и Барзонд (осет.) – высота, возвышенность, то есть дословно «Собачья высота». Очевидно, с середины II тыс. до н. э. (период Sb2) произошло общее потепление климата, что позволило заселить оставленные ранее районы. В этот период на западе региона, в горной зоне Кабардино-Балкарии, появляются предгорные и степные компоненты предкавказского происхождения; на востоке, в горной зоне пограничных с Центральным Кавказом районов (Чечня), появляются компоненты дагестанской среднебронзовой культуры, а также практически весь комплекс изделий материальной культуры из памятников предгорной зоны, то есть наблюдается культурная переориентация: приток в горы предкавказского населения из 25 предгорных и степных районов и почти полное отсутствие связей с населением Закавказья. Дальнейшее потепление и начало активного функционирования перевальных путей произошло, вероятно, в конце II тыс. до н.э.; на Центральном Кавказе этот процесс хорошо иллюстрируется появлением памятников кобанской культуры по обе стороны Водораздельного хребта. Памятники предгорной зоны Отроги и шлейфы склонов передовых Черных гор (предгорья, низкогорье, высота от 700 до 1100м над уровнем моря) составляют предгорную зону северных склонов Центрального Кавказа. Это обширная полоса, протянувшаясяболее чем на 540км вдоль хребта, от долины Ила на западе до долины Терека и Военно-Грузинской дороги на востоке. Отроги и шлейфы в этом районе сложены в основании брекчиями, конгломератами и песчаниками акчагыла, а примыкающие к шлейфам ледниковые террасы выстланы флювиогляциальными валунно-галечными отложениями. И те и другие покрыты чехлом элювио-делювиальных глин и суглинков, на которых сформировались почвы. Характерными для этой области являются речные террасы, образовавшиеся в результате чередования периодов водной аккумуляции и последующей эрозии в горных долинах. Террасы тянутся вдоль склонов долин по две-три, иногда по четыре, располагаясь ступенями одна над другой. Террасы эти являются по большей части наследием ледниковой эпохи (И.С. Щукин, 1926; Е.В. Рубилин, 1956.С.6-7). Шлейфы горных склонов переходят в прилегающую равнину без уступов, постепенно, и также расчленены глубокими балками. Район отрогов и шлейфов входит в лесолуговую зону, преимущественно на дерновых и в различной степени оподзоленных и оглеенных почвах с избыточным увлажнением. Эта территория характеризуется наименьшей среднегодовой температурой (около +8,4°), высокой влажностью воздуха и большим количеством атмосферных осадков, сравнительно мягкой зимой и прохладным летом. В летний период район обильно увлажнен (Г.Г. Джанаев,1970.С.14). В постледниковый период в пределах передовых Черных гор и их шлейфов установился влажный прохладный климат не только по причине близости высоких хребтов, несущих на себе ледники. Здесь такой климат сохраняется постоянно вплоть до настоящего времени, в полном соответствии с законом вертикальной зональности. Подобное явление связано с тем фактом, что воздушные массы, приносящие влагу с северо-запада, надвигаясь на передовую цепь гор, охлаждаются и сбрасывают осадки. На склонах лесистых гор и шлейфов в настоящее время выпадает осадков около 700-1100мм в год. В этих условиях поселились широколиственные буково-грабовые леса, которые неизменно развиваются вплоть до настоящего времени, образуя тип бурых лесных оподзоленных почв. О том, что тип почвообразования в пределах 26 лесистых гор и их шлейфов не менялся, свидетельствуют раскопки почв, проведенные М.И. Сикорским, на платообразной вершине Лесистого хребта, к востоку от сел. Майрамадаг (ок. 950м над уровнем моря). Почва была вскрыта на глубину до 520см, но до неизмененной почвообразованием материнской породы разрез не дошел. По всему профилю почвы-гиганта М.И. Сикорский не обнаружил никаких признаков другого почвообразования. Это означает, что в пределах Лесистого хребта и на прилегающих шлейфах климат не выходил за пределы влажного прохладного либо умеренно-теплого. При похолоданиях происходило замедление развития растительного покрова, однако этот процесс сам по себе не приводил к смене растительности в предгорьях Северной Осетии. Данные М.И. Сикорского подтверждаются результатами изучения почвенных разрезов на древних поселениях, расположенных как в верхней части зоны (поселения Редант I,II), так и в нижней ее части (поселение Сухая Балка) (В.Л. Ростунов, 1999;2000). Предгорная зона отрогов и шлейфов заканчивается в крайней южной части Северо-Осетинской наклонной равнины, где на узкой полосе, примыкающей с севера к шоссе Владикавказ – Алагир – Дур-Дур и Владикавказ – Карца и далее, также найдено широкое распространение бурых лесных оподзоленных и в различной степени оглеенных почв. В почвах, обнаруженных под ними, также выявлены морфологические признаки, характерные для влажных мест. Переходная зона от предгорий прослеживается в Северной Осетии в южной части Осетинской наклонной равнины и заканчивается примерно на линии Кадгарон – Архонская – севернее сел. Дачное, где почвы с признаками лесного типа почвообразования заканчиваются и сменяются к северу выщелоченными черноземами, лугово-черноземными и луговыми почвами различного возраста, местами с признаками заболачивания. В пределах указанной геоморфологической зоны в Северной Осетии прослеживается концентрация памятников эпохи энеолита, ранней и средней бронзы. Поселения Редант I, II Поселение Редант I открыто во время разведочных работ С.Н. Кореневского в 1995 году, при участии археологической экспедиции НПП «Инженер», под руководством В.Л. Ростунова (S. Korenevskiy, 1996. P. 72-74). В 1996 г., в 1км к западу от поселения Редант I, объединенной экспедицией НПП «Инженер» и Археологического центра Грузии, было открыто поселение Редант II (G. Gogochuri, V. Rostunov, G. Chikovani, 1996.P.56-59). Оба поселения содержали однотипные археологические материалы. Поселения расположены в верхней части предгорной зоны, на шлейфе южной экспозиции г. Лысая, в 2км к северу от выхода из Дарьяльского ущелья; высота памятников над уровнем моря – 820м. Судя про профилям почвенных разрезов, изученных на обоих поселениях, в эпоху энеолита – ранней бронзы здесь развивались буково- 27 грабовые леса и образовалась бурая лесная оподзоленная почва, на которой возникли поселения. Очевидно, что к этому времени относится вырубка лесных массивов в окрестностях поселений. Затем лесная почва была погребена слоем делювия мощностью 22см. на котором поселилась луговая растительность; эта растительность развивается до настоящего времени. К моменту начала делювиального процесса следы поселения уже отсутствуют. В результате дернового процесса почвообразования сформировался высокоплодородный, хорошо гумусированный, комковано-зернистый рыхлый дерновый слой. Лесная растительность после ее сведения не восстанавливалась. Мощность культурного слоя на поселениях – 10 – 15см; на поселении Редант I культурный слой делится на два горизонта (S. Korenevskiy, 1996.P.73); на поселении Редант II культурный слой однороден. Несмотря на незначительную площадь раскопов, удалось выявить характер жилищ: строения наземные, прямоугольной формы, размерами 3х4 – 3,5х4,5м , имели столбовую и жердевую конструкцию; жерди вкапывались в землю, образуя каркас стороений, и крепились в основании мелкими камнями и фрагментами сосудов. Внутри жилых строений прослежены следы кострищ. В южной части одного из строений зафиксированы остатки очага из обожженной глины, очаг овальной формы, с выделенным бортиком. Вне жилищ выявлены хозяйственные ямы круглой в плане формы, диаметром 1-1,3м и глубиной до 1,5м. Культурный слой не потревожен, содержит фрагменты керамики и кремневые отщепы (рис.16:12,13). Посуда из поселения весьма своеобразна: сосуды лепные, плоскодонные (рис.16:26,14), с вертикальным либо отогнутым наружу четко профилированным венчиком (рис.17:1-5,11); некоторые сосуды – двучастной формы – имеют уступ, отделяющий тулово от горла (рис.17:1,5). Цвет сосудов варьирует от черного до оранжевого; преобладают светлые тона; в формовочной массе обильные примеси песка либо крупной дресвы. В качестве формы для изготовления посуды иногда использовались корзины, сделанные из рогожи, вследствие чего на днищах и стенках сосудов оставались отпечатки крупноячеистой ткани (рис.16:2). Ручки на сосудах редки: найдена только одна ручка ленточной формы (рис.16:7) Характерная особенность посуды – наличие на тулове выступов-прихватов, что сближает ее с энеолитической керамикой Грузии (рис.17:8,9). В целом декор посуды состоит из сосцевидных налепов, одиночных и парных; вертикальных налепов-«долек», одиночных и групповых (рис.17:10); полусферических налепов (рис.16:10); косых насечек (рис.16:11), а также штампованного треугольного орнамента у края венчика (рис.16:9). На Северном Кавказе аналогов такой керамике нет. Близкие аналогии прослеживаются в посуде из поселений Арагвского ущелья (Жинвали, Хада), которую до недавнего времени исследователи относили к переходному от ранней к средней бронзе этапу (М.Г. Глонти,1986). Впервые на энеолитический облик указанной керамики обратил внимание Г.К. Гогочури, указав на сходство элементов ее декора с керамикой из памятников шулаверо-шому-тепинского круга (G. Gogochuri, V. Rоstunov, G. Chikovani, 1996.P.56-59). 28 Сближаясь с керамикой из Арагвского ущелья, посуда из редантских поселений не имеет орнаментации, характерной для керамики из Шулавери и Шому-тепе. Весьма показательны находки на поселениях Редант I и II фрагментов мисок-жаровен с рядом отверстий по краю бортика (рис.16:8). На Северном Кавказе такая особенность декора зафиксирована в трех собственно цопи-гинчинских энеолитических памятниках (горное поселение Гинчи в Дагестане и горные пещерные стоянки Шау-лагат и Мыштулагты-лагат в Северной Осетии), а также на двух поселениях раннего, галюгаевского варианта майкопской культуры (поселение Галюгаевское на Тереке и Серегинское в Прикубанье) (С.Н. Кореневский, 1995.Рис.52:1,4,6,8; К.А. Днепровский, С.Н. Кореневский, 1996.Рис.9:26), выступая там как закавказское позднеэнеолитическое наследие. Некоторые черты декора керамики поселений Редант I и II имеют параллели в посуде долинского варианта майкопской культуры: ручки-налепы на тулове (рис.17:7,11), а также орнамент с белым гипсовым заполнением; последний найден пока только на поселении Редант I (S. Korenevskiy, 1996.P.74). Наряду с единичными экземплярами цопи-гинчинской керамики, на обоих поселениях зафиксированы единичные находки фрагментов посуды, типичной для ранних периодов куро-аракской культуры (период E – D Шида Картли) (рис.16:1); имеются также находки отдельных фрагментов чернолощеной куро-аракской посуды на красной подкладке. Однако наибольшее сходство керамика поселений «Редант» обнаруживает в памятниках эпохи ранней бронзы Рион-Квирильского бассейна. В Рион-Квирильском бассейне к III тыс. до н.э. относятся верхние горизонты пещерных стоянок Самеле-клде (I), Сагварджиле, Самерхле-клде, Цуцхвата, Дарквети, верхний слой Дзудзуана, а также открытые поселения Дабла-Гоми и Аргвети. Пещерные памятники отражают начальный этап ранней бронзы и тесно связаны с предшествующей энеолитической культурой; керамика их содержит сосцевидные и полусферические налепы, косые насечки на тулове у венчика, разделенные горизонтальными линиями, миски, горшки и сковородообразные сосуды со сквозными отверстиями, налепы-«дольки», выступы-прихваты и другие элементы декора, характерные для поселений «Редант» (Г.Г. Пхакадзе, 1993, табл.II;III:12,15,21), Такие признаки отчетливо фиксируются также в нижних слоях открытых поселений Дабла-Гоми и Аргвети и продолжают существовать в верхних слоях этих поселений, наряду с куро-аракской керамикой (Г.Г. Пхакадзе, 1993, табл. XIII,XIV,XV). Наличие комплекса общих черт в керамике ранней бронзы предгорий и горной зоны Западной Грузии с керамикой поселений «Редант» позволяет поставить вопрос о единстве керамических традиций и, как следствие, о взаимосвязях населения этих двух регионов в период ранней бронзы. Поселения Редант I и II являются пока единственными бытовыми памятниками эпохи энеолита – ранней бронзы, обнаруженными в предгорной 29 зоне Северной Осетии. Изучение материалов этих памятников уже сейчас позволяет сделать ряд важных заключений. Наблюдаемое сходство посуды из памятников Арагвского ущелья (Жинвали, Хада), Рион-Квирильского бассейна и из редантских поселений в Северной Осетии, а также близость памятников по обе стороны Главного Кавказского хребта, позволяет объединить эти памятники в единый культурный блок. Поскольку выявленные в предгорных поселениях Северной Осетии культурные компоненты (конструкция жилищ и очагов, керамика) сильно отличаются от всех известных энеолитических и раннебронзовых памятников на Северном Кавказе, правомерно объединение их в автономную культурную группу памятников населения, проживавшего на северных склонах восточной части Центрального Кавказа, и обозначить указанные памятники как группу “Редант”. Ранние памятники культурного блока “Редант”, выявленные в Арагвском ущелье, очевидно, следует датировать финалом эпохи энеолита (вторая половина IV - рубеж IV – III тыс. до н.э.). Основной промежуток функционирования указанной группы памятников в Северной Осетии приходится на первую четверть III тыс. до н.э. и корректируется находками на поселениях керамики, типичной для раннего этапа куро-аракской культуры (периоды E – D Хизанаант-гора, верхний слой поселения Самшвилде, куроаракский слой Бериклдееби и др.). Однако находки чернолощеной куроаракской керамики на красной «подкладке» и близость основного керамического фонда западногрузинским памятникам Рион-Квирильского бассейна позволяет расширить хронологические рамки памятников группы «Редант» до третьей четверти III тыс. до н.э. Полученная на поселении Редант I радиоуглеродная дата – 2740+/-120 гг. до н.э. (S. Korenevskiy, 1996.P.73) подтверждает время функционирования поселений группы «Редант» первой четвертью III тыс. до н.э.; известные радиоуглеродные даты из верхнего слоя пещерной стоянки Дзудзуана 2529+/-185 гг. до н.э.) и верхнего горизонта открытого поселения Аргвети (2390+/-90 гг. до н.э.) указывают и на более позднее время функционирования этих поселений. Вполне вероятно, что дальнейшее изучение памятников типа «Редант» поможет пролить свет на истоки формирования другой культуры эпохи ранней бронзы в предгорьях Центрального Кавказа – памятников долинского варианта майкопской культуры, некоторые элементы декора керамики которой обнаруживают сходство с керамикой редантского типа. Памятники другой раннебронзовой культуры из предгорной зоны Северной Осетии – майкопской – представлены курганными захоронениями Сунженского и Дзуарикаусского могильников. 30 Майкопские комплексы из Сунженского могильника Курганы могильника расположены на шлейфе западной экспозиции отрога Лесистого хребта, в 2км к северо-востоку от сел. Сунжа; высота местности над уровнем моря – от 720 до 780м. Начало исследования могильника связано с работами П.К. Козаева, раскопавшего здесь в 1989 г. три кургана; в 1990 г. на могильнике исследовано еще 8 курганов: 6 курганов – П.К. Козаевым и 2 – В.Л. Ростуновым. В 1992 и в 1993 гг. П.К. Козаевым изучено еще 12 курганов могильника. Материалы майкопских погребений из раскопок 1989 – 90 гг. опубликованы С.Н. Кореневским (С.Н. Кореневский, 1993.С.59-64; рис.27; 29-33). Все изученные курганы имели одну насыпь и были возведены над захоронениями майкопской культуры; курганные насыпи земляные. Диаметр курганов составлял 20-30м. Полы курганной насыпи окаймлялись каменным кромлехом-крепидой для предотвращения оплывания курганов (рис.18:I); в одном из курганов зафиксирована каменная конструкция полумесячной формы (рис18:II). В полах курганов совершались тризны с использованием гончарных и лепных сосудов, а также больших чанов; встречаются кости жертвенных животных. Во всех курганах зафиксированы одиночные могилы с одиночными и коллективными захоронениями. Могильные ямы были впущены в материк с древней дневной поверхности, имели вытянутую прямоугольную форму: длина могильных ям, как правило, в 2 раза превышала их ширину. Большинство могил было ориентировано по длинной оси северо-запад – юго-восток, в отдельных случаях – по оси восток – запад (рис.19:1-7). На дне могил сооружалась галечная вымостка; стенки погребений крепились камнем. Позиция погребенных и их ориентация в майкопских захоронениях Сунженского могильника не установлены, поскольку практически все погребения оказались разграбленными в древности. Локальными отличиями майкопских погребений Сунженского некрополя от аналогичных захоронений Центрального Предкавказья, в частности, от Усть-Джегутинского могильника, является вытянутая форма погребальных сооружений, отсутствие «эталонной» ориентировки по оси северо-восток – юго-запад, отсутствие деревянного перекрытия и наличие галечной вымостки на дне погребения (С.Н. Кореневский, 1993.C. 59). Согласно наблюдениям С.Н. Кореневского, интересной деталью, подчеркивающей особую сакральную роль для майкопских захоронений могильника, является скопление тризн по гипотетическим направляющим длинной оси захоронения – северо-запад – юго-восток, с наибольшей их концентрацией в юго-восточном секторе (С.Н. Кореневский, 1993. С.57). Керамическая посуда из погребений Сунженского некрополя находит точные аналогии в материалах базового, Галюгаевского поселения; Искренне признателен П.К. Козаеву за любезное разрешение опубликовать материалы его раскопок 19921993 гг. 31 материалы поселения изучены С.Н. Кореневским (С.Н. Кореневский, 1993; 1995), поэтому обозначение типов сосудов из сунженских захоронений приводится согласно его классификации; посуда делится на гончарную (I класс) и лепную (II класс). Гончарная керамика представлена несколькими типами: 1. Пифосы с эллипсовидным туловом, круглым дном и рельсовидным венчиком; на внутренней стороне, при переходе тулова в горло, имеется ребро (группа 1/1 - рис.20:6-8;21:2,3). Сосуды изготовлены на гончарном круге типа РФК-3, по определению А.А. Бобринского; формовочная масса без минеральных примесей; большинство сосудов имеет искусственные добавки рубленой соломы, остальные – добавки навоза. Органические примеси соломы не характерны для керамики майкопской культуры и встречаются только на майкопской керамике группы 1,1 Галюгаевского паоселения. Между тем эта группа сосудов по всем параметрам имеет точные аналогии в энеолитической керамике поселения Бериклдееби (Шидакартлийская равнина), а также посуде энеолитических поселений Восточной Анатолии, где она выделена в тип Heksel-ware. В частности, на поселении Норшун-тепе, в провинции Алтин Ова (Турция), начиная с 11 слоя (убейдский период), керамика типа 5 (хексель-варе), вместе с чашами типа джеба (тип 4) вытесняют анатолийские типы керамики; в период фазы «2c» поселения керамика типа 5 доминирует в посуде и бытует вплоть до фазы «3b», после которой энеолитические слои Норшун-тепе перекрываются слоями ранней бронзы (S.Gulgur, 1988). 2. Пифосы с шаровидным туловом, круглым дном и слегка отогнутым наружу венчиком (группа 3/1 – рис.19:10,12-14;20:4;21:4), изготовлены на гончарном круге, с примесями навоза в формовочной массе. Такие сосуды, помимо памятников галюгаевского типа в Предкавказье, находят аналогии в слоях урукского периода восточноанатолийских поселений (Норшун-тепе, «3b», Арслан-тепе, VIA, Тепечик). 3. Весьма интересна находка гончарного сосуда с сегментовидными ручками-ушками, расположенными на сгибе горла; отверстия в ушках протыкались после их крепления к сосуду (группа 9/1 – рис.19:8;21:7). Такой тип керамики находит точные аналогии в слоях урукского периода восточноанатолийского поселения Тепечик (G. Egeli, 1996)(рис.21:12). Показательна и другая деталь сосуда – наличие ребра на корпусе. Сосуды группы 4/1 Галюгаевского поселения, изготовленные на гончарном круге, с ребром на корпусе, находят аналогии как в восточноанатолийских поселениях, так и в погребениях энеолитического некрополя Библа (рис.21:8 – погр. 99, каталожный № 5743;5892 – M. Dunand, 1937-39.P.434,441,fig.320, pl. CXIII, CXCV) (рис.21:14,15). Глубоко признателен турецким коллегам г-же Уфук Эсин и г-же Севиль Гюльчур за детальное ознакомление меня с материалами поселений. Консультация Генуль Эгели (Турция), которой автор глубоко признателен за разрешение использовать материалы ее доклада на Сигнахском симпозиуме в 1996 г. 32 Помимо указанных выше типов керамики, майкопская посуда представлена гончарным кубком с шаровидным туловом и высоким горлом (группа 5/1 – рис.19:9), сосудом оригинальной формы, с грушевидным туловом, круглым дном и прямым, отогнутым наружу венчиком (рис.19:11), а также двумя типами гончарных мисок: с S-образным венчиком (группа 15/1 – рис.20:5) и открытыми уплощенными мисками с прямым бортиком (группа 16/1 – рис.20:2). Керамика II класса (сосуды, изготовленные без применения гончарного круга, с минеральными примесями в формовочной массе) представлена небольшими сосудами с S-видным, отогнутым наружу венчиком и округлыми туловом и дном (группа 1/2 - рис.20:1,3). Замечательной находкой является сосуд II класса из погребения 2/2: с раструбным горлом, круглым туловом и слегка уплощенным дном; верхняя часть тулова, у места перехода в горло, украшена композицией из полусферических выпуклостей, выдавленных изнутри, а также рельефными изображениями фигурок человека, собаки, безоаровых козлов и кошачьего хищника (рис.20:9). Анализу изображений на сосуде посвящено несколько работ (В.Л. Ростунов,1991; В.Л. Ростунов, П.К. Козаев, 1991; П.К. Козаев,1991; П.К. Козаев, 1992; С.Н. Кореневский, 1993). Данный сосуд, наряду с серебряными и золотыми сосудами из Большого Майкопского Кургана «Ошад» и Старомышастовского клада, является экстраординарной находкой периода ранней бронзы Кавказа; стиль и техника изображений на сосуде указывают на ранние, энеолитические традиции декора посуды. Остальная керамика из майкопских комплексов Сунженского некрополя, как правило, лишена орнаментации; лишь на горле одного из сосудов погребения 6/2 прослежены две прочерченные горизонтальные полоски. Особо следует отметить наличие на сосуде из погребения 4/7 трех знаковых вдавлений сегментовидной формы (С.Н. Кореневский, 1993, рис.30:4,5): такие гончарные знаки, являющиеся, возможно, клеймами мастеров, зафиксированы на керамике из Галюгаевского поселения и посуде заманкульских «царских» курганов майкопской культуры. Гончарные знаки на сосудах имеют несомненное ближневосточное происхождение; параллели им прослеживаются на посуде из Арслантепе VIA в Восточной Анатолии, а также на керамике из энеолитического некрополя Библа (M. Dunand, 1937-39.Pl. CXIII, инв. № 5523) и других ближневосточных позднеэнеолитических памятниках. Дата майкопских курганов Сунженского некрополя определяется в рамках конца IV – начала III тыс. до н.э., исходя из аналогий Галюгаевского поселения. Подавляющее большинство сосудов I класса из погребений могильника имеют архаичные черты, присущие позднеэнеолитической керамике ближневосточных, в особенности восточноанатолийских, памятников. Исходя из наблюдений С.Н. Кореневского, присутствие в сунженских курганах керамики II класса, восходящей по формам к позднему энеолиту южных склонов Центрального Кавказа, позволяет думать, что сунженские захоронения 33 майкопской культуры, как и Галюгаевское поселение, отражают начальную стадию появления на северных склонах Центрального Кавказа племен – носителей раннего, или «галюгаевского Майкопа», связанного частично с предшествующей эпохой Южного Кавказа (С.Н. Кореневский, 1993). Майкопские комплексы Дзуарикаусского могильника Курганы могильника расположены цепочкой на второй террасе левобережья р. Фиагдон, в 2км к северу от выхода из Куртатинского ущелья; высота местности над уровнем р. Фигдон – 8-10м; высота над уровнем моря – 720м. В 1976 г. 12 курганов могильника были раскопаны Н.А. Николаевой и В.А. Сафроновым; 5 майкопских захоронений обнаружены в двух курганах: три погребения – в кургане № 1 (погребения 1/7, 1/8 и 1/20) и два погребения – в кургане № 2 (2/5 и 2/8) (Н.А. Николаева, В.А. Сафронов, 1980.С. 21-31). Курган № 1 состоял из двух земляных насыпей; диаметр кургана – 24х30м, высота – около 3м. Согласно наблюдениям авторов раскопок, древнейшим в кургане было майкопское захоронение 1/20, которое перекрывалось майкопскими погребениями 1/7 (основное для II курганной насыпи) и 1/8 (впускное во II насыпь). Курган № 2, высотой около 1м и диаметром 20м, также состоял из двух насыпей, возведенных над майкопскими захоронениями 2/5 (основное для I насыпи) и 2/8 (основное для II насыпи); с майкопскими погребениями связано сооружение каменного кромлеха. Майкопские погребения были сооружены в ямах прямоугольной формы, с меридиональной ориентировкой (север –юг; север северо-восток –юг юго-запад; северо-восток – юго-запад). Дно погребений имеет галечную вымостку, в одном случае (погребение 1/20) дно земляное. Погребенные лежали скорченно, на правом боку, головой на юго-запад и юг юго-запад. Все изученные погребения носят следы древнего ограбления. Керамическая коллекция из майкопских захоронений Дзуарикаусского могильника небогата. Керамика представлена двумя гончарными сосудами с уплощенно-шаровидным туловом и S-образным венчиком (рис.22:1,3); одним сосудом – с уплощенно-шаровидным туловом и низким вертикальным горлом (рис.22:4); одним сосудом с туловом грушевидной формы и сужающимся горлом (рис.22:2), а также четырьмя мисками с прямым (рис.22:5-7) и загнутым внутрь венчиком (рис.22:8,9). Все сосуды плоскодонные. Еще один плоскодонный орнаментированный сосуд, подобный дзуарикаусским, найден из разрушенного кургана под Алагиром (С.Н. Кореневский, 1993, рис.30,8). Майкопские захоронения Дзуарикаусского могильника существенно отличаются от майкопских захоронений сунженских курганов. Прежде всего следует указать, что в обряде захоронения дзуарикаусских комплексов прослеживается традиция курганного кладбища (по 2 и 3 захоронения в кургане), тогда как сунженские майкопские курганы представлены исключительно одиночными захоронениями. Форма 34 дзуарикаусских майкопских погребений приближается к квадрату, в отличие от удлиненно-прямоугольных сунженских погребальных ям. Иная и ориентация погребений – север-юг и ССВ-ЮЮЗ. Сильно отличаются формы дзуарикаусской майкопской керамики – плоскодонные сосуды с грушевидным и уплощенно-шаровидным туловом. В формовочной массе сосудов отсутствуют примеси соломы. Декор сосудов более разнообразен. Погребальные комплексы майкопской культуры из Дзуарикаусского могильника относятся к долинскому варианту Майкопа, по С.Н. Кореневскому. В 1993 г. С.Н. Кореневским на основании анализа материалов Долинского и Галюгаевского майкопских поселений выявлены существенные отличия в их материальной культуре. На Долинском поселении С.Н. Кореневским установлена трехкомпонентность материальной культуры: 1) наличие собственно майкопского компонента, превалирующего на поселении и по ряду специфических особенностей названного автором «долинским»; 2) наличие куро-аракского компонента; 3) наличие ближневосточного, «восточноанатолийского» компонента, представленного «рогатыми кирпичами». Анализ материалов Галюгаевского поселения позволил С.Н. Кореневскому также выявить несколько культурных составляющих памятника: 1) куро-аракскую культурную традицию, которая прослеживалась на поселении гораздо слабее, чем на Долинском; 2) культурную традицию позднеэнеолитического блока цопи-гинчи (южные районы Центрального Кавказа) и 3) ближневосточную традицию, с которой автор связывает гончарные знаки-метки на сосудах I класса, а также глиняные конусы с отверстием. Позднеэнеолитический, цопи-гинчинский компонент, представлен на Галюгае практически всеми видами декора посуды, а также несколькими характерными формами, такими как миски-жаровни с отверстиями на бортике. Погребальные памятники, тяготеющие к материальной культуре Галюгаевского либо Долинского поселений, С.Н. Кореневский предложил разделить на «памятники галюгаевского» и «памятники долинского» локальных вариантов майкопской культуры. Согласно С.Н. Кореневскому, погребальные обычаи галюгаевского и долинского майкопа на Тереке объединяет подкурганный обряд, сооружение вокруг насыпи кромлехов-крепид, каменные заброски могил, галечная подстилка, обычай установки в могилах в основном гончарной посуды, скорченная на боку поза погребенного и некоторые другие признаки. Различия в чертах галюгаевского и долинского майкопа также весьма существенны, прежде всего в морфологии керамики: в галюгаевском майкопе керамика круглодонная, в долинском – плоскодонная. Нет сходства в морфологии лепной керамики, традиционно круглодонной для галюгаевских памятников и плоскодонной – для долинских Для долинского майкопа характерны некоторые типы орнамента, неизвестные на посуде галюгаевского 35 майкопа: налепы, шишечки, косые валики; нет совпадения в знаковых системах гончарной посуды (С.Н. Кореневский, 1993.С.92). Помимо указанных отличий, весьма важным является присутствие на посуде галюгаевского майкопа архаических черт архитектоники и технологии, присущих позднеэнеолитическим памятникам Восточной Анатолии и Закавказья, а также почти полное отсутствие куро-аракских традиций; напротив, в посуде долинского майкопа позднеэнеолитические традиции Ближнего Востока практически не прослеживаются; слабо выражены закавказские позднеэнеолитические черты, и весьма рельефно – раннекуроаракская керамическая традиция (V. Rostunov, 1996.P.97-102). Исходя из анализа материалов бытовых памятников, расположенных на южных и северных склонах Центрального Кавказа (V. Rostunov,1996.P.97-102), представляется возможным определить в общих чертах характер этнокультурных процессов, происходивших здесь в эпоху энеолита и ранней бронзы. В конце V – первой половине IV тыс. до н.э. в южных районах Центрального Кавказа появляется и развивается раннеземледельческое население, материальная культура которого отличается от культуры населения раннего энеолита; это население названо условно племенами цопи-гинчинской группы (Сиони, Цопи, Цители-гореби, Абаносхеви. Чинти и др.); несколько позднее, во второй половине IV тыс. до н.э., цопи-гинчинское население появляется в горных районах Центрального (Мыштулагты-лагат, Шау-лагат) и Северо-Восточного Кавказа (Гинчи, Чинна). В середине – начале второй половины IV тыс. до н.э. в южных районах Центрального Кавказа зафиксировано появление населения, керамика которого обладает комплексом признаков, характерных для посуды Восточной Анатолии периодов Убейда – Урука; прослеживается сосуществование местного цопи-гинчинского и пришлого восточноанатолийского населения (поселение Бериклдееби в Северной Грузии – период Урук IV, по месопотамской хронологии). Оформление восточноанатолийского «протомайкопского» компонента в южных районах Центрального Кавказа продолжается вплоть до раннекуро-аракского периода, включая начало последнего; начало этапа представлено материалами I (нижнего) слоя поселения Самшвилде и Гомарети (Квемо Картли); конец этапа – комплексами поселения Грмахевистави (Шида Картли). В этот период в Грузии прослеживается сосуществование трех культурных компонентов: цопигинчинского (сионского), «протомайкопского» и раннекуро-аракского (в рамках блока Дидубе-Кикети). Подобный процесс зафиксирован и по данным пещерных стоянок Западной Грузии (Тетри-Мгвиме, Дарквети – Г.Г. Пхакадзе, 1988. С.54-57; Ю.А. Трифонов, 1987.С.20). Указанный этап соответствует по месопотамской хронологии периоду Урук III (фаза Джемдет-Наср). Очевидно, в конце указанного периода происходит миграция «протомайкопского» населения на северные склоны Центрального Кавказа. Археологически этот процесс находит отражение в резком уменьшении «протомайкопского» компонента в памятниках Грузии, представленных средним слоем Самшвилде и 36 рядом комплексов Грмахевистави, а также в появлении майкопской керамики, наряду с раннекуро-аракской (дидубе-кикетской) в материалах пещерной стоянки Мыштулагты-лагат. Поселение Мыштулагты-лагат рассматривается в этой связи как один из промежуточных пунктов миграции протомайкопских племен в Центральное Предкавказье; местоположение памятника, в горах Северной Осетии, указывает направление миграции. Отсутствие всяких следов майкопского (или протомайкопского) компонентов на куро-аракских поселениях конца раннего этапа функционирования культуры (второй, верхний слой Самшвилде, слой E Хизанаант-гора, куро-аракский слой поселения Бериклдееби и Абаносхеви и др.), может служить дополнительным хронологическим репером для определения времени появления собственно майкопской культуры на северных склонах Центрального Кавказа. Между тем, на северных склонах, в предгорьях Северной Осетии и в степной зоне, появляются погребальные и бытовые памятники майкопской культуры, керамика которых отмечена следами цопи-гинчинского и восточноанатолийского культурного воздействия (Сунжа, Заманкул, Брут, Галюгай), а также раннекуро-аракского культурного влияния (Долинское и Луговое поселения). Имеющиеся радиоуглеродные датировки из памятников галюгаевского варианта майкопа в Северной Осетии, а также в степной зоне юго-восточного Ставрополья (Галюгай), позволяют полагать первичность появления майкопского населения на северных склонах Центрального Кавказа – в предгорной зоне Северной Осетии; сунженские курганы фиксируют начальный этап бытования майкопцев на северных склонах, после миграции их из Закавказья и до начала расселения по всей территории региона. Весьма характерно, что Сунженский могильник является единственным памятником галюгаевского майкопа, расположенным в предгорной зоне, на отрогах Лесистого хребта: остальные известные памятники галюгаевского типа расположены в степной зоне. Отсутствие в куро-аракских памятниках Грузии периода E всяких следов протомайкопских и цопи-гинчинских позднеэнеолитических традиций позволяет полагать появление в горах Северной Осетии волны раннекуроаракского населения в период, соответствующий этапу E Шида Картли. В горных районах пришлое куро-аракское население вступает в контакты с населением цопи-гинчинской группы, а в предгорьях – с носителями майкопской культуры. По времени этот период следует за фазой Джемдет-Наср и относится к первой четверти III тыс. до н.э., что по месопотамской хронологии соответствует Раннединастическому I периоду. К указанному периоду следует, по-видимому, отнести формирование памятников долинского варианта майкопской культуры, расположенных исключительно в предгорной зоне Центрального Кавказа и имеющих в материальной культуре следы раннекуро-аракского влияния. 37 В первой половине III тыс. до н.э. прослеживается синхронное функционирование памятников: галюгаевского варианта – в степной зоне и долинского варианта – в предгорьях. Особенности столь четкого регионального разделения памятников различных вариантов майкопской общности могут объясняться особенностями хозяйственного уклада населения в различных природно-климатических зонах. Так, у населения галюгаевского варианта зафиксирована специфическая особенность хозяйственного уклада – подвижно-земледельческое хозяйство, с медленным планомерным передвижением вдоль речных долин (С.Н. Кореневский, 1993.С.104). Зарождение такой экономики относится, повидимому, еще к эпохе энеолита. Не исключено, что в хозяйстве населения долинского варианта майкопа преобладало не земледелие, а скотоводство, чем может объясняться устойчивая тяга к заселению предгорной зоны. Памятники конца ранней – средней бронзы в предгорной зоне . Традиционно памятники эпохи средней бронзы на Северном Кавказе относились исследователями либо к «северокавказской культуре» (общности) (В.И. Марковин), либо к альтернативной ей «кубано-терской культуре» (Н.А. Николаева, В.А. Сафронов). Со времени выхода в свет монографии В.И. Марковина, посвященной изучению «северокавказской культуры» (1960г.), прошло 40 лет. Естественно, что при скудном источниковом уровне конца 50-х годов построения и выводы автора были основаны на отдельных разрозненных комплексах и, в большинстве своем, на случайных находках. Гигантский источниковый фонд, накопленный в результате полевых исследований за последнее время, позволил изменить либо существенно скорректировать многие «незыблемые» теории и положения. Это касается, в частности, вопроса о «генетическом происхождении северокавказской культуры от майкопской», проблем «позднего майкопа, в восточных региона Кавказа, вытесненного туда из Прикубанья племенами дольменной культуры», а также самой «северокавказской культуры» в целом. Замена термина «северокавказская культура» на аморфное понятие «северокавказская культурно-историческая общность», на которую вынужден был пойти В.И.Марковин под давлением аргументации В.А Сафронова (В.И.Марковин. Дольмены Западного Кавказа. М., 1978. С. 281, сноска 200), еще более запутала сложную и многоаспектную проблему изучения среднебронзового века Северного Кавказа. Исследования М.Г.Гаджиева и Р.Г. Магомедова позволили исключить из сферы «северокавказской К.И.О.» практически всю территорию Дагестана и горнопредгорные регионы Чечни; то же самое относится и к горным районам Ингушетии и Северной Осетии (В.Л.Ростунов, 1988-96). Тщательное сравнительное изучение курганной стратиграфии привело к пересмотру 38 хронологии среднебронзовых памятников (А.Н.Гей, Н.А.Николаева, В.А.Сафронов, А.Д.Резепкин, С.Н.Кореневский, В.А.Трифонов, В.Л.Ростунов и др.). В целом никто из исследователей на современном этапе не признает термина «северокавказская культура» (или «культурная общность»), выделяя те или иные группы памятников либо хронологические горизонты. Памятники конца ранней и средней бронзы в предгорной зоне представлены курганами Дзуарикаусского и Сунженского могильников. Сравнительно-стратиграфический анализ погребений Дзуарикаусского могильника (В.Л. Ростунов, 1986.С.33-37; 1991.С.22-24), позволяет реконструировать картину этнокультурных процессов, происходивших в предгорной зоне Северной Осетии в конце III – первой половине II тыс. до н.э. На раннем этапе функционирования могильников (I стратиграфический горизонт Дзуарикаусского и Сунженского могильников), в предгорьях отмечено проживание племен майкопской культуры. Верхняя дата их бытования здесь определяется в рамках 23 в. до н.э.; в этот период в горах Северной Осетии прослежено появление поздней волны куро-аракского населения (могильники Загли Барзонд и Нижнекобанский) и зафиксированы отдельные контакты горного куро-аракского населения с майкопскими племенами предгорий, носящие, вероятно, характер обмена, о чем свидетельствует находка топора новосвободненского типа в погребении 2 Загли II. Второй горизонт Дзуарикаусского могильника представлен погребальными комплексами, специфика погребального обряда и элементов материальной культуры которых характеризуются погребением 1/19 (рис.23:I; погребение было впущено во II курганную насыпь с основным майкопским захоронением 1/7) и погребением 7/4 (рис.23:II – основное в кургане). Характерные особенности погребений этого периода – появление керамики новых форм со «шнуровой» орнаментацией, топора постновосвободненского типа (тип «Московское», по С.Н. Кореневскому). Определяющей особенностью указанных комплексов является наличие в комплексе их керамического инвентаря сосудов на ножках –триподов; комплексы этого типа обозначены как «группа погребений с триподами». Дата погребений 1/19 и 7/4 устанавливается по следующим признакам: - по стратиграфическому перекрыванию погребением 1/19 майкопского захоронения 1/7; - по наличию в погребении 1/19 топора постновосвободненского типа, продолжающего в ряде особенностей непосредственно майкопскую традицию изготовления втульчатых топоров; - по наличию в погребенях триподов, хронологические рамки распространения которых на Ближнем Востоке и в Закавказье определяются временем не ранее 23 –22 вв. до н.э. (В.Л. Ростунов, 1985.С.15-16;1986.С.35) (рис.24:8,9,12,15-24).Верхняя хронологическая граница погребений 1/19 и 7/4 корректируется появлением куро-аракских захоронений в каменных ящиках 39 и гробницах (курган № 7), что определяет их появление в могильнике в рамках конца 23 – 22 вв. до н.э. Вместе с тем, в отличие от хронологического аспекта данной проблемы, вопрос о культурной принадлежности погребений “группы с триподами” начала постмайкопского периода остается открытым и нуждается в серьезном специальном изучении. На третьем этапе функционирования Дзуарикаусского могильника (III горизонт) в предгорьях Северной Осетии зафиксировано появление горного куро-аракского населения; приход его отмечен сооружением на Дзуарикаусском могильнике куро-аракских захоронений 4/5,4/ ,7/1,7/3, 12/1,12/2 и 12/3. Специфика погребальных конструкций, ориентации погребений, а также однотипные наборы погребального инвентаря из куроаракских погребений Дзуарикау и горных куро-аракских могильников Северной Осетии позволяет отнести их к одной группе и полагать общность сооружавшего их населения. Появление горного куро-аракского населения связано, по-видимому, с началом пика похолоданий суббореального периода, что отразилось в резком изменении климата прежде всего в горной зоне. Стратиграфическая позиция указанных захоронений прослежена в кургане № 7, где они перекрывают погребение «группы с триподами» 7/4, сооружение которого отражает второй этап функционирования могильника. Особенности декора куро-аракской керамики из дзуарикаусских погребений (появление на ручках сосудов налепных «усиков», декор верхнего основания ручек округлыми вдавлениями и каннелированные ручки) (рис.23:VII) позволяют синхронизировать куро-аракские погребения Дзуарикау с погребениями второго этапа горных могильников и датировать их в целом 21 в. до н.э. Новой чертой куро-аракских захоронений в предгорьях является возникновение курганного обряда (погребения 4/5, 12/1 и 12/2), что указывает на заимствование этого обычая у местного населения предгорной зоны. К III стратиграфическому горизонту относятся также погребения «группы с триподами» 1/15, 2/2, 1|2,4 и 6/1 (рис.23:III-VI); погребение 1/15 стратиграфически перекрывало погребение 1/19; погребение 2/2 перекрывало майкопское захоронение 2/8 – основное для II курганной насыпи; погребение 6/1 – основное в кургане. Соответствие указанных погребений III горизонту Дзуарикаусского могильника устанавливается путем сравнительно стратиграфического анализа курганных погребений: так, погребение 1/15 перекрывало погребение 1/19 «группы с триподами», которое относится ко II горизонту могильника, а также на основании стратиграфических данных кургана № 7, где куро-аракские погребения 7/1 и 7/3 перекрывали захоронение 7/4 «группы с триподами», относящиеся, как и погребение 1/19, ко второму этапу функционирования могильника (В.Л. Ростунов, 1986.С.33-37), а также на основании сравнительно-типологического сравнения инвентаря погребений (В.Л. Ростунов, 1986.С.33-35). Погребение 1/15 (рис.23:III) по составу керамического инвентаря относится к местным предгорным комплексам «группы с триподами». 40 Погребение 2/2 (рис.23:V), исходя из особенностей конструкции погребального сооружения (грунтовая яма с широтной ориентацией), а также специфики погребального инвентаря, сопоставимо с сачхерскими комплексами II этапа горных куро-аракских могильников Северной Осетии (Загли I, погребения 24; Нижнекобанский могильник, погребение 6 – рис.14:VI,VII). Синхронность погребений 1/15 и 2/2 определяется по наличию в погребении 1/15 изделий сачхерского типа : бронзового ножа и топора типа «Начеркезеви», бронзовой височной подвески с несомкнутыми концами, а также по наличию в обоих погребениях погребениях двуручных пифосов марткопско-сачхерского типа. На Северо-Восточном Кавказе, в предгорьях Чечни, синхронные комплексы представлены сачхерским погребением 1/30 Ачхой-Мартановского курганного могильника (рис. 14:VIII), а также погребениями «группы с триподами» из Бамутского могильника и могильника «Минаретное поле» (рис. 14:X; 24:3-7). Погребение 6/1 (рис.23:VI) - основное и единственное в кургане. Представляет собой сооружение типа каменного ящика, перекрытого песчаниковыми плитами; наряду с местными локальными особенностями погребального обряда и инвентаря, такие его элементы, как конструкция погребального сооружения (типа каменного ящика) и наличие на двуручном горшке псевдополушарных ручек, позволяет фиксировать следы горного куроаракского культурного воздействия; наличие сосудов одного типа в погребении 6/1 и куро-аракском захоронении 7/1 свидетельствует о хронологической близости обоих захоронений. Появление в комплексах III горизонта Дзуарикау керамики и металлических изделий сачхерского типа также свидетельствует об установлении в указанный период прочных контактов горного населения с племенами предгорий, что находит отражение в погребальном обряде и инвентаре захоронений населения предгорной зоны. Подводя итоги изучению материалов III горизонта Дзуарикау, следует отметить, что в погребальных комплексах могильника этого периода археологически прослеживается процесс культурного смешения населения закавказского происхождения с местными предгорными племенами; этот процесс документируется характерными особенностями погребений Дзуарикаусского могильника на третьем этапе его функционирования. Так, в погребениях постмайкопского населения «группы с триподами» 1/15 прослеживаются уже два разнокультурных компонента – местная керамика со «шнуровым» орнаментом, сачхерские металлические изделия и сосуд сачхерского типа; в погребении 6/1 «группы с триподами» прослежена куроаракская традиция погребального сооружения (каменный ящик), а также следы куро-аракской керамической традиции (ручки «энеолитического» типа на сосуде); в погребении 2/2 фиксируются три разнокультурных компонента: сачхерский погребальный обряд и два сосуда сачхерского типа; височная подвеска с несомкнутыми концами и два двуручных куро-аракских сосуда; местные изделия – трипод и каменный топор кабардино-пятигорского типа. 41 Указанные факты свидетельствуют о начальном этапе этнокультурного синтеза предгорного и горного населения в предгорной зоне Северной Осетии – синкретизме, когда начинается обмен между различными культурными группами элементами своей культуры, что находит археологическое отражение в материалах погребальных комплексов Дзуарикаусского могильника. IV стратиграфический горизонт Дзуарикаусского могильника, следующий за погребениями III горизонта 1/15,2/2 и 6/1, представлен захоронениями 2/6-7, 5/2 (верхний и нижний ярусы) и 5/5. Стратиграфическая позиция указанных комплексов определяется в кургане № 2, где погребение 2/6-7 перекрывало погребение 2/2 (прямая стратиграфия), а также в кургане № 5. В кургане № 5 Дзуарикаусского могильника (Н.А. Николаева, В.А. Сафронов, 1980.С.40; 43-44; рис.13-14) основным погребением являлось 5/2 (нижний ярус); погребение атрибутируется авторами как КТК/ККА (то есть смешанная атрибуция – кубано-терская и куро-аракская культуры) и датируется этапом РБ III; над основной могилой находилось погребение 5/2 (верхний ярус – КТК/ККА, РБ III, по Н.А. Николаевой и В.А. Сафронову). Погребение 5/5 являлось основным для II курганной насыпи; атрибуция – ККА-КТК, хронология – РБ III - СБ IА1. Погребение 5/1 – последнее впускное в курган. Таким образом, выстраивается последовательность погребений: 5/2 (нижний ярус) – 5/2 (верхний ярус) – 5/5 – 5/1. Однако выводы Н.А. Николаевой и В.А. Сафронова противоречат вышеприведенным данным их стратиграфии и хронологии. Так, авторы пишут, что древнейшим в кургане было погребение 5/2 (нижний ярус); первым впускным – погребение 5/5; вторым впускным – погребение 5/2 (верхний ярус); последним – погребение 5/1. В результате, вывод: 5/2 (нижний ярус) - 5/5 – 5/2 (верхний ярус) – 5/1 противоречит стратиграфическим наблюдениям авторов. Сравнительный анализ керамики погребений 2/6-7 и 5/2 позволяют синхронизировать эти погребения и отнести их к IV стратиграфическому горизонту Дзуарикаусского могильника; в керамическом инвентаре погребений прослеживается сочетание куро-аракского (форма сосудов, цвет, обжиг, состав формовочной массы, красная «подкладка» на одном из сосудов) и местного (орнаментация сосудов елочкой, «шнуром») культурных компонентов (В.Л. Ростунов, 1986.С.34-37). Погребение 5/5 (рис.25:IV) являлось основным для II курганной насыпи и перекрывало погребение 5/2 и относится стратиграфически к несколько более позднему времени, чем комплексы 5/2 и 2/6-7. Погребение представляло собой кенотаф, совершенный в яме неправильно-овальной формы; из 4-х сосудов, найденных в погребении, реставрировано только 2 (Н.А. Николаева, В.А. Сафронов, 1980.С.43). Подобные расхождения между результатами стратиграфических наблюдений и выводами весьма часто встречаются в работах Н.А. Николаевой (Н.А. Николаева,1981.С.77-100; 1989.С.3-74), что вынуждает обращаться исключительно к данным научных отчетов Н.А. Николаевой и В.А. Сафронова, где излагаются полевые наблюдения авторов, а также к материалам музейных коллекций из их раскопок. 42 Сосуд 1 – одноручный горшочек, соответствует по типу одноручному горшочку из куро-аракского погребения 7/1. Сосуд 2 – глубокая миска с ушком, в котором находятся два вертикальных отверстия для подвешивания не находит аналогий в керамике Дзуарикаусского могильника; по форме и цвету этот сосуд соответствует куроаракским мискам, однако наличие ушка с отверстиями резко отличает ее от куро-аракской посуды, в которой ушки такого типа отсутствуют. На Ближнем Востоке чаши и горшки с ушками для подвешивания эпизодически встречаются в Месопотамии, в частности, на Среднем Евфрате, в керамике погребения H –123, относящегося ко II фазе Халава, а также в слоях J6-J7 Хамы (В. Ортманн, 1985.С.65-67;рис.3,2;4,12); указанные горизонты обоих поселений В. Ортманн относит к Раннединастическому периоду. Между тем фаза I Халава представлена материалами Хирбет-Керака (то есть куроаракской культуры); в керамике фазы II Халава, по В. Ортманну, куро-аракские элементы уже отсутствуют, что может свидетельствовать о посткуро-аракском ее времени. В Закавказье единственным сосудом, имеющим аналогичное миске из погребения 5/5 Дзуарикау ушко с двумя вертикальными отверстиями для подвешивания, является чаша на трех ножках из погребения 5 Беденского кургана (Г.Ф. Гобеджишвили,1980.Табл.XXXII,6,8) (рис.24:24). По времени сооружения погребению 5/5 Дзуарикаусского могильника соответствует ряд комплексов Сунженского курганного могильника, исследованных П.К. Козаевым в 1989 г.: погребения 2/1,2/3,3/2, и 3/5 (рис.25:II,III,V,VII) и др. Указанную группу погребений Сунженского могильника объединяют следующие признаки: 1. Все 4 погребения имеют строго широтную ориентацию (по оси востокзапад); 2. В трех погребениях из 4-х (погр.2/1,2/3,3/5) погребенные лежат скорченно, на боку (погребение 3/2 – кенотаф); 3. Два из трех погребенных лежат головой на восток (погр. 2/1 и 2/3); в погребении 3/5 – головой на запад; 4. Двое из троих погребенных лежат на левом боку (погр.2/1 и 3/5); в погребении 2/3 – на правом боку; 5. В трех погребениях из 4-х (погр. 2/1,3/2 и 3/5) найдены миски с налепными ушками, снабженными отверстиями для подвешивания; 6. В двух погребениях из 3-х, имеющих керамический инвентарь, прослежена одинаковая деталь обряда – помещение маленького сосуда в большой (погр. 3/2,3/5); 7. Во всех трех погребениях, имеющих керамический инвентарь, зафиксированы куро-аракские типы посуды, а также позднекуро-аракские элементы декора посуды (псевдополушарные ручки; ручки с «усиками» на основаниях; декор верхнего основания ручки округлыми вдавлениями; «каннелированные» ручки; полусферические налепы группами по 4; 43 8. Единая рецептура примесей в формовочной массе керамики (песок, шамот; в погр.3/2 – дресва, шамот); 9. Общие наборы некерамического инвентаря в трех погребениях из 4-х (за исключением погребения-кенотафа 3/2): бронзовые височные кольца в 1,5оборота - во всех трех погребениях; бронзовые бочковидные и цилиндрические бусы – в двух погребениях из трех (погр. 2/1,3/5); плоские круглые сердоликовые бусы – в двух погребениях из 3-х (погр. 2/1,2/3); бронзовые двуволютные булавки с «бараньей головкой», одна из которых – с витым верхним основанием стержня - в двух погребениях из трех (погр.2/1 и 3/5). В погребении 2/1 найден также бронзовый браслет в 3,5 оборота. Куро-аракский компонент в указанных погребениях составляет наличие такой специфической черты погребального обряда как помещение маленького сосуда в большой; ряд сосудов куро-аракских типов и технологии; бронзовые бочковидные и цилиндрические бусы; плоские круглые бусы из сердолика и горного хрусталя; височные подвески в 1,5 оборота и бронзовый браслет в 3,5 оборота. Позднесачхерский компонент сунженских погребений отражается в их широтной ориентации, а также в появлении в комплексе их некерамического инвентаря бронзовых двуволютных булавок с “бараньей головкой”, одна из которых имеет перевитой стержень. В Сачхере (Западная Грузия) такая булавка найдена в комплексе с беденским сосудом (рис.25:I) в погребении 1 Коретского кургана (1955 г.) (О.М. Джапаридзе, 1961.С.138, рис.29). В горах Северной Осетии экземпляр булавки с “бараньей головкой” происходит из захоронения 1 могильника Загли II (рис.15:IX). Местный, предгорный компонент погребений Сунженского могильника составляют бронзовая бляха-медальон, витые стерженькиподвески, ложковидные подвески, а также бронзовые клыковидные подвески из погребения 2/1: последние известны также из погребения 27 харсенойской группы Гатын-кале, относящегося ко II горизонту могильника и синхронного вышеприведенной группе сунженских погребений (В.Л. Ростунов, Б.М. Хашегульгов, 1990.С.6-7). Характеристика керамики, особенностей погребального обряда, а также наборов украшений из погребений IV горизонта Дзуарикау и сунженской группы захоронений выявляет их тесную связь с материалами предшествующего периода. Так, куро-аракская традиция, более древняя, проявляется в наличии такой специфической детали погребального обряда, как помещение маленького сосуда в большой, а также в существовании традиционных куроаракских форм керамики, в ее декоре и технологии изготовления; в использовании традиционных наборов украшений: бронзовых многовитковых браслетов, височных подвесок в 1,5 оборота, бронзовых цилиндрических и бочковидных бус, плоских круглых бус из сердолика и горного хрусталя и др. Наслоившаяся на куро-аракскую традицию позднесачхерское (посткуро-аракское) влияние отражается в появлении широтной ориентации 44 захоронений; в наличии среди наборов украшений бронзовых двуволютных булавок сачхерского типа. Общим признаком, отражающим особенности погребального обряда куро-аракского и сачхерского населения, является скорченное на боку положение погребенных. Вместе с тем, в результате синтеза различных культурных элементов, ряд изделий получает дальнейшее развитие. Так, наряду с традиционными куро-аракскими типами керамики, появляется два новых типа: миски с налепными ушками, снабженными вертикальными отверстиями для привешивания, являются продуктом эволюции куро-аракских мисок; традиционная ручка на таких мисках сменяется налепным ушком (рис.25:II,III,V;VIII,1,2); двуручные сосуды с псевдополушарными ручками (рис.25:V;26) появляются в результате эволюции сосудов марткопско – сачхерского типа (рис.14:IX,X;23:III,V), зафиксированных в комплексах III горизонта Дзуарикаусского могильника; керамика такого типа появляется в указанный период в погребениях харсенойской группы в Чечне: в погребении 2 СаадиКатар (М.Х. Багаев, 1986.Рис.3,9); в Харсенойском могильнике (В.И. Марковин, 1995. С.28-47. Рис.7:7; 8:12) и в захоронениях харсенойской группы II горизонта Гатын-калинского могильника (погр. 31 – В.И. Марковин, 1963.Рис.27:17; 28:5) (В.Л. Ростунов, Б.М. Хашегульгов, 1990.С.6-7). В меньшей степени творческая переработка коснулась многовитковых браслетов, выразившись на данном этапе в увеличении числа их витков и в появлении на концах некоторых их экземпляров насечек. Такие же инновации отражаются в изменении форм ряда височных подвесок в 1,5 оборота – появляются подвески овальной формы с расплющенными концами (В.Л. Ростунов. Б.М. Хашегульгов, 1985). Безусловно новыми изделиями являются бронзовые ложковидные и клыковидные подвески, стерженьки-подвески и бляха-медальон, которые следует отнести уже к типично местным изделиям. Особый интерес представляет обнаруженное в Сунженском могильнике погребение 3/4 (рис.25:VI). Погребение совершено в яме вытянутой овальной формы, ориентированной по оси ЗСЗ-ВЮВ. Погребенный лежал на спине, вытянуто, головой на ЗСЗ. Стопы ног погребенного посыпаны охрой. В области стоп найдены бронзовые ложковидные подвески; у левой ноги стоял сосуд куро-аракского типа. Характеристика погребений IV горизонта Дзуарикаусского и синхронной им группы захоронений Сунженского могильника свидетельствует о процессах развития и углубления этнокультурного синтеза; на этом этапе в результате взаимодействия потомков куро-аракского, сачхерского и местного предгорного населения возможно появление зачатков нового этнокультурного образования, в котором три изначально автономные традиции начинают сливаться в единую культурную общность. Этот процесс находит свое отражение в материальной культуре и идеологических (культовых) представлениях нового образования. 45 Общие черты погребального обряда, керамики и некерамического инвентаря, прослеживаемые у группы захоронений IV горизонта Дзуарикау и Сунженского могильника с погребениями Харсенойского могильника, погребением 2 Саади-Катар и группой захоронений II горизонта могильника Гатын-кале в Чечне, позволяет отнести указанные захоронения к единой группе, названной мною «харсенойской группой» или «харсенойским горизонтом», в честь первого могильника этого времени в предгорьях Чечни, исследованного В.И. Марковиным. Время возникновения комплексов харсенойской группы определяется как по стратиграфической их позиции в Дзуарикаусском могильнике, так и в результате типологического анализа инвентаря погребений. Глубокие миски с налепным ушком, снабженным вертикальными отверстиями для подвешивания (рис.25:II-V;VIII,1,2), не имеют аналогов в памятниках Северного и Южного Кавказа, за исключением единственного экземпляра – чаши на трех ножках с налепной ручкой; миска происходит из погребения 5 Беденского кургана и относится к беденской культуре (20 в. до н.э.). Уникальность мисок этого типа, встречающихся только в погребениях харсенойской группы Северной Осетии, позволяет полагать ограниченность бытования таких изделий, как локальную, так и хронологическую, и датировать миски в рамках 20 в. до н.э. Бронзовые двуволютные булавки с бараньей головкой также являются датирующими изделиями: наличие на булавке из погребения 2/1 перевитого верхнего основания стержня позволяет сопоставить ее с сачхерскими Т-образными булавками среднего горизонта Сачхерских могильников, погребений 4/1 Кабардинского парка и 9/2 Чегема I, которые датируются 21 в. до н.э. Между тем, находка собственно двуволютной булавки с перевитым стержнем в погребении 1 Корети, вместе с топором коретского типа и беденским сосудом (рис.25:I), прямо указывает на беденское время функционирования такого типа изделий (20 в. до н.э.). На Северном Кавказе наличие двуволютных булавок в погребениях харсенойской группы 0,1,14,16,27 и 31 Гатын-кале, относящихся ко II горизонту, а также из погребения 6 Харсенойского могильника (с перевитым основанием стержня) позволяет провести северокавказскую линию синхронизации комплексов и датировать их 20 в. до н.э. Подобную дату подтверждает наличие в погребении 33 Гатын-кале беденского топора, а также совстречаемость в склепе 7 Гинчинского могильника двуволютной булавки с сосудом беденского типа (М.Г. Гаджиев, 1969.Рис. 27:8,13). В итоге, время функционирования IV, «харсенойского» горизонта Дзуарикаусского и Сунженского могильников определяется в рамках 20 в. до н.э. Верхняя хронологическая граница бытования харсенойской группы комплексов в Дзуарикаусском могильнике стратиграфически фиксируется появлением группы погребений с У-образными булавками и браслетами. 46 V стратиграфический горизонт могильника Дзуарикау представлен погребениями 1/18, 2/3, 3/2, и 11/1,2 (рис.27). Признаками, позволяющими вычленить указанные погребения, является однородность наборов погребального инвентаря в них. Определяющим признаком служит наличие в погребениях многовитковых бронзовых браслетов с насечками или У-образных булавок, нередко совстречающихся в одном погребении. Стратиграфическая позиция указанных комплексов определяется в курганах № 1 и № 2: так, погребение 1/18 перекрывало погребение 1/15, которое относится к III стратиграфическому горизонту; погребение 2/3 перекрывало погребение 2/6-7, которое относится к IV горизонту Дзуарикау; близость погребального инвентаря обоих захоронений (многовитковые браслеты; цвет и обжиг сосудов; единые элементы декора керамики (штампованный треугольный и «шнуровой» орнамент) свидетельствуют об их синхронности (В.Л. Ростунов, 1986.С.34). Погребение 11/2,3 перекрывало погребение 11/4 с сосудами, аналогичными по орнаментации и технологическим данным погребения из погребения 5/2 (IV горизонт); погребение 3/2 – основное в кургане (рис.27:I). Синхронность погребений 1/18, 2/3, 3/2 и 11/2,3 устанавливается Н.А. Николаевой и В.А. Сафроновым (Н.А. Николаева, В.А. Сафронов, 1980.С.58). Дата указанных комплексов устанавливается мною по стратиграфическому перекрыванию погребением 2/3 погребения 2/6,7: поскольку последнее относится к IV стратиграфическому горизонту могильника, комплексы которого датируются в целом 20 в. до н.э., нижняя хронологическая граница рассматриваемой группы погребений устанавливается концом 20 – 19 вв. до н.э. Верхнюю хронологическую границу бытования комплексов с У-образными булавками и браслетами установить в настоящее время затруднительно ввиду их малочисленности и отсутствия стратиграфической ситуации, когда фиксировалось бы перекрывание указанных погребений другими захоронениями в Дзуарикаусском могильнике. Впервые вопрос о выделении вышеуказанных погребений в хронологический горизонт был затронут Н.А. Николаевой, относящей их к III этапу «кубано-терской культуры» (Н.А. Николаева, 1981.С.86-88). Важными являются два наблюдения Н.А. Николаевой: - о слиянии двух керамических традиций: «кубано-терской» и куроаракской культур, причем последняя традиция проявляется в обедненности орнамента на сосудах, в светлой подкладке (ангобирование внутренней поверхности сосудов, по мнению Н.А. Николаевой), в утверждении псевдополушарной ручки (Н.А. Николаева, 1981.С.86); - о становлении металлургии собственно «кубано-терской культуры». Однако Н.А. Николаева не дифференцирует указанные захоронения в рамках III выделяемого ею этапа и рассматривает их в совокупности с погребениями, содержащими обряд вытянутого 47 трупоположения (погребение кургана № 9 и др.), что не подтверждается данными курганной стратиграфии, а также приводит к механическому смешению двух культурных явлений. Более конкретно подходит к решению данного вопроса С.Н. Кореневский, выделяя на основании изучения погребальных наборов украшений в Кабардино-Балкарии две автономные их группы эпохи средней бронзы, которые связаны с различными этнокультурными традициями (предгорные 1 и 2 группы, по С.Н. Кореневскому – С.Н. Кореневский. 1984). Принципиально новым и важным явилось наблюдение С.Н. Кореневского о совстречаемости на территории Кабардино-Балкарии группы украшений ПР-2 (содержащей молоточковидные, полимолоточковидные, посоховидные, дуговидные булавки, выпуклые бляхи с пуансонным орнаментом и пр.) в захоронениях со скорченными на спине и вытянутыми на спине костяками (в одном случае – со скорченным на боку костяком), тогда как украшения группы ПР-1 (с У-образными булавками, многовитковыми браслетами и пр.) связаны только с обрядом скорченного на боку захоронения; на более северных территориях (район Кавминвод и др.) комплекс украшений группы ПР-2 исключительно связан с вытянутым на спине и скорченным на спине обрядом захоронения (С.Н. Кореневский, 1984;1986). Таким образом, С.Н. Кореневский впервые ставит вопрос о выделении «погребений с У-образными булавками и браслетами» в отдельную группу и непосредственно подходит к решению проблемы на основании анализа комплекса металлических украшений из Кабардино-Балкарии. Стратиграфическая последовательность в Дзуарикаусском могильнике погребений с У-образными булавками и браслетами за погребениями харсенойской группы позволяет полагать более позднее время их сооружения. В настоящее время на территории Центрального Кавказа известно 12 комплексов с У-образными булавками и многовитковыми браслетами. Помимо погребений 1/18, 2/3, 3/2 и 11/2,3 Дзуарикаусского могильника, в Северной Осетии, известно еще захоронение 19/6 Сунженского могильника, а также 7 подобных комплексов из Кабардино-Балкарии: погребения 38/1 и 41/1 Чегема II (Р.Ж. Бетрозов, А.Х. Нагоев, 1984.С.31-32); погребения 4/1 и 18/2 Лечинкайского могильника (В.М. Батчаев, 1984.С.117118; 130-131), а также три условных комплекса, опубликованных Б.Е. Дегеном – из разрушенных курганов у «Советской дачи»; «Больничного корпуса» и Кабардинского парка (Б.Е. Деген, 1941. Рис.25;38;39), а также три случайные находки У-образных булавок из кургана в Кабардинском парке, из кургана у шоссе Нальчик – Долинское (Б.Е. Деген, 1941.Рис. 34,3;37,3) и из кургана у сел. Средний Урух (С.Н. Кореневский, 1986. Рис.4,2); все находки происходят из предгорной зоны (рис.27:II-VII). В настоящей работе приводится обобщенная характеристика материалов из комплексов Северной Осетии и Кабардино-Балкарии. 48 У – образные булавки. Анализу этого типа украшений посвящена работа С.Н. Кореневского (С.Н, Кореневский, 1986). В отличие от Н.А. Николаевой и В.А. Сафронова, полагающих происхождение костяных и бронзовых молоточковидных булавок от бронзовых сачхерских Т-образных булавок (В.А. Сафронов, 1973;1974; Н.А. Николаева, В.А. Сафронов, 1975), С.Н. Кореневский показывает ошибочность подобного утверждения. Согласно С.Н. Кореневскому, употребление Т-образных и молоточковидных булавок связано с различной этнокультурной средой. Различие в позах погребенных (вытянуто и скорченно на спине, содной стороны, и скорченно на боку – с другой), в позиции булавок на костяке (Т-образные – поперек груди, навершием в области черепа; молоточковидные – у пояса или у локтя), наконец, различия формы и размеров Т-образных и молоточковидных булавок - все это свидетельствует о различных традициях в их производстве и употреблении. У-образные булавки встречаются только при скорченном на боку костяке; позиция их на погребенном (поперек груди, наискось, навершием у черепа) соответствует позиции Т-образных булавок; соответствуют друг другу и размеры Т- и У-образных булавок (достигающие в отдельных случаях полуметра). Все эти наблюдения позволяют полагать, что У-образные булавки являются творческой преработкой их Т-образных сачхерских прототипов (С.Н. Кореневский, 1986.С.12-23). Бронзовые многовитковые браслеты являются одним из атрибутов куро-аракского наследия в комплексах харсенойской группы Центрального и Северо-Восточного Кавказа; браслеты из погребений с У-образными булавками однотипны с подобными украшениями предшествующего периода. Новым элементом у данных изделий служит появление на концах у большинства браслетов косых и елочных насечек. В комплексах харсенойской группы предшествующего периода насечки на браслете известны лишь из погребения № 0 Гатын-кале. Еще одним отличием служит тот факт, что в «погребениях с Уобразными булавками и браслетами» фиксируются находки пары браслетов в комплексе (во всех погребениях, содержащих эти украшения), тогда как в большинстве комплексов предшествующей, харсенойской группы, такие браслеты присутствуют в одном экземпляре (единственное исключение – находка двух браслетов в погребении 31 Гатын-кале). Пастовые цилиндрические бусы в эпоху ранней бронзы встречаются только в памятниках куро-аракской культуры, где имеют широкое распространение; в Северной Осетии этот тип украшений известен в горных куро-аракских памятниках (Загли Барзонд, Нижнекобанский могильник), а также из куро-аракского захоронения 4/5 Дзуарикаусского могильника. В более поздний период этот тип бус фиксируется на Центральном Кавказе из сачхерского погребения 4/1 Кабардинского парка, составляющего единый хронологический горизонт с погребениями 1/15, 2/2 и 6/1 Дзуарикау. Таким образом, традиция изготовления пастовых цилиндрических бус имеет куро-аракское происхождение и продолжается в 49 последующие периоды, в частности, в период сооружения «погребений с Уобразными булавками и браслетами». Примечательно, что изготовление стекловидных украшений, как и металлургия бронзовых изделий, требует высокой температуры и посуды, способной такую температуру выдержать (М. Угрелидзе, 1961.С.4). Подобное наблюдение означает, что куро-аракскими племенами привнесена не только «мода» на пастовые бусы, но и специфика технологической традиции их изготовления. Бронзовые спиральные и полисегментовидные пронизи отсутствуют в раннебронзовых памятниках Северного Кавказа и смыкающихся с ними с севера территорий. Такие пронизи известны на Амиранис-гора (Месхети), а также из куро-аракских памятников среднего течения Куры (Т.Н. Чубинишвили,1963.Рис.11,8; Л.А. Чилашвили, 1964.С.9-10 и др.). В горах Северной Осетии спиральная пронизь происходит из куро-аракского могильника Загли I (погребение 1). Приведенные данные позволяют полагать наличие куро-аракской традиции в использовании среди наборов украшений в «погребениях с У-образными булавками и браслетами» бронзовых спиральных пронизей. Бронзовые стерженьки-подвески продолжают традицию предшествующего, харсенойского этапа; отличием является значительное разнообразие формы и типов таких изделий (со «шнуром», со змейкой и др.), а также возникновение «якорных» подвесок, составленных из трех стерженьков и украшенных «шнуром». Бронзовые сплошные и кольцевидные бляхи-медальоны из группы погребений с У-образными булавками и браслетами также продолжают традиции предшествующего этапа, отличаясь, вместе с тем, большим разнообразием форм и орнаментации, чем медальоны харсенойской группы. В наборах украшений продолжают бытовать такие изделия закавказской традиции, как бронзовые височные подвески в 1,5 оборота и бронзовые бочковидные бусы, а также местные украшения – ложковидные подвески. Новыми изделиями в наборах украшений являются бусы из зубов ископаемой рыбы, отсутствующие в комплексах харсенойской группы предшествующего периода. В керамике погребений «группы с У-образными булавками и браслетами» происходят существенные изменения по сравнению с керамикой комплексов предшествующего периода: так, исчезают типы посуды, характерные для куро-аракской культуры и фиксируемые в захоронениях харсенойской группы. Одной из общих керамических форм в комплексах с У-образными булавками и браслетами являются одноручные горшки с раздутым туловом из погребений 3/2 Дзуарикау и 18/2 Лечинкая (рис.27:I,II); на сосудах из погребений 4/1 и 18/2 Лечинкая общим является орнамент в виде стилизованной головки барана (В.М. Батчаев, 1984. Рис.19,4; 16,5). Одноручные сосуды с раздутым туловом из указанных захоронений сближаются по типу с сосудами сачхерского типа (погребение 2 Начеркезеви; 50 погребение 6 Нижнекобанского могильника – рис.14:V,VI), что позволяет полагать эволюцию этого типа керамики в последующие периоды. С куро-аракской «вуалью» в изучаемый период Н.А. Николаева связывает обедненность сосудов орнаментом (Н.А. Николаева, 1981.С.88). На сосудах продолжают сохраняться псевдополушарные ручки («энеолитического типа», по В.И. Марковину) Наличие на сосудах из погребения 3/2 Дзуарикау (три одноручные кружки) двучастной моделировки формы связывается мною с усвоением данной куро-аракской традиции местными мастерами в результате культурного синтеза; характерно, что в керамике погребений с У-образными булавками и браслетами из Кабардино-Балкарии двучастность моделировки сосудов отсутствует; подобное различие в технологии объясняется, повидимому, непосредственным культурным воздействием потомков куроаракского населения, чьи погребения фиксируются в III горизонте Дзуарикаусского могильника. Характеристика наборов украшений и, отчасти, керамики из погребений «группы с У-образными булавками и браслетами» выявляет тесную их связь с комплексами предшествующего периода; в результате продолжения и углубления процесса синтеза различных культурных компонентов ряд изделий получает дальнейшее развитие. Так, по-прежнему прослеживается куро-аракская традиция, проявляясь в наличии многовитковых браслетов, височных подвесок в 1,5 оборота, спиральных пронизей, пастовых цилиндрических бус; наблюдается дальнейшая эволюция ряда изделий. Устанавливается традиция употребления в костюме двух браслетов вместо одного, как в харсенойских комплексах предшествующего периода. Исчезают такие традиционные украшения, как плоские круглые бусы из сердолика и горного хрусталя. В керамике продолжает сохраняться ряд куро-аракских элементов: полушарные и псевдополушарные ручки на сосудах, двучастность моделировки некоторых керамических форм, специфика обжига (красная «подкладка» на сосудах); вместе с тем полностью исчезает посуда куро-аракских типов и орнаментации, наблюдаемая в комплексах предшествующей харсенойской группы; появляются новые типы керамики. Позднесачхерская традиция проявляется в существовании видоизмененной формы Т-образной булавки (У-образные экземпляры), а также одноручных горшков с раздутым туловом, имеющих прототипы в комплексах сачхерской группы. Из наборов украшений исчезает двуволютная булавка с «бараньей головкой». Появляются новые изделия, не имеющие закавказских традиций происхождения – бусы из зубов ископаемой рыбы; продолжают существовать специфически местные изделия, появившиеся в предшествующий период: стерженьки-подвески, бляхи-медальоны и ложковидные подвески, отличаясь большим разнообразием форм и орнаментации. В погребальном обряде комплексов «группы с У-образными булавками и браслетами» черты закавказской традиции прослеживаются в 51 скорченном на боку положении погребенных, а также в наличии в V горизонте Дзуарикаусского могильника трех захоронений в каменных гробницах: 3/2, 5/1 и 11/4. Захоронения в каменных ящиках и гробницах появляются в период функционирования III горизонта некрополя и связаны с выходом в предгорья горного куро-аракского населения. В Кабардино-Балкарии все погребения «группы с У-образными булавками и браслетами» совершены в грунтовых ямах. Не прослеживается в указанный период закономерности в позиции и ориентировке погребенных. Так, в Дзуарикаусском могильнике погребение 1/18 ориентировано по линии север-юг (костяк не прослежен); погребение 3/2 ориентировано по линии север-юг, костяк лежал на правом боку, головой на запад; в Чегеме II могила 38/1 ориентирована по линии СЗ-ЮВ, погребение 41/1 – север-юг, скелет на правом боку, головой на север; в Лечинкайском могильнике могила-кенотаф 4/1 ориентирована по линии запад-восток; погребение 18/2 – по линии СВ-ЮЗ, скелет на левом боку, головой на ССВ. Стратиграфическая позиция погребений «группы с У-образными булавками и браслетами», прослеженная в Дзуарикаусском могильнике, а также характеристика погребального обряда и инвентаря этих комплексов, свидетельствует о более позднем по сравнению с комплексами харсенойской группы времени сооружения этих захоронений., а также о процессе слияния местного компонента с компонентом закавказского происхождения в единую традицию предгорного населения Центрального Кавказа. Наиболее ранним погребальным комплексом этой группы следует считать погребение 19/6 Сунженского некрополя, содержащее, помимо У-образной булавки и двух браслетов, керамику харсенойской группы: миску с налепными ушками для подвешивания (рис.25:VII,2), а также двуручный горшок с псевдополушарными ручками (рис.26:5) (конец 20 в. до н.э.). Весь комплекс инноваций, связанных, прежде всего, с особенностями женского погребального костюма, связан, по-видимому, с развитием новых, специфически местных культовых воззрений на заупокойный ритуал; данное обстоятельство, вместе с фактом появления новых традиций изготовления посуды, связывается мною со стадией окончания процесса слияния разнокультурных компонентов и с появлением качественно нового этнокультурного образования, с новыми чертами материальной культуры и новым погребальным ритуалом. Наборы украшений, фиксируемые в «группе погребений с Уобразными булавками и браслетами», свидетельствуют, скорее всего, о принадлежности данной группы захоронений женщинам, равно как Тобразные булавки происходят из женских захоронений. В мужские захоронения такие украшения могли и не помещаться. В указанной группе комплексов отсутствуют специфические признаки, которые свидетельствуют о принадлежности погребений мужчине (оружие, предметы труда, инсигнии власти и т.д.). Выявление мужских захоронений этого периода – предмет отдельного исследования. 52 Финальный этап функционирования Дзуарикаусского могильника отражен в курганах №№ 9 и 10, которые по особенностям найденных в них погребальных комплексов стоят особняком от остальных курганов некрополя. В кургане № 9 древнейшим, основным для первой по времени сооружения насыпи было погребение 9/1 под каменным курганом; погребение было совершено в яме вытянутой овальной формы, ориентированной запад – восток; погребенный лежал на спине, вытянуто, головой на восток. За погребением 9/1 следовало погребение 9/2, основное для второй курганной насыпи (насыпь земляная; погребение совершено в яме подпрямоугольной формы, ориентированной по линии запад – восток; возможно, кенотаф). Последним по времени сооружения было погребение 9/3 (основное для третьей насыпи); форма ямы и ориентировка аналогичны погребению 9/2; кенотаф. Все три погребения относятся Н.А. Николаевой и В.А. Сафроновым к «кубано-терской культуре» и датируются этапом СБ1А1, то есть началом эпохи средней бронзы. Стратиграфическая позиция погребений с вытянутыми костяками и одновременных им кенотафов, совершенных в отдельных случаях под каменными курганами, с широтной ориентировкой, не прослежена ни в одном из курганов Дзуарикаусского могильника - погребения этого типа выявлены только в кургане № 9. Специфическим признаком керамики из погребений кургана № 9 является наличие на нижней части тулова крупных безручных сосудов обмазки жидкой глиной (сосуд 1 из погребения 9/2 – АМ СОГУ, инв. № 30/66; сосуды 1 и 2 из погребения 9/3 – АМ СОГУ, инв. № 30/132; 30/134). Такой технологический прием является характерной особенностью керамического комплекса памятников посткуро-аракского периода горного и приморского Дагестана. Начиная с середины II тыс. до н.э. керамика с обмазкой жидкой глиной появляется в комплексах развитой бронзы в горной зоне и предгорьях Чечни (Гатын-кале, III горизонт; Бельты; Ачхой-Мартан). Курган № 10 по особенностям погребального обряда (каменная наброска над погребением; сплошная каменная забутовка погребальной ямы, ее широтная ориентировка; положение костяка на левом боку, скорченно, головой на восток) а также по специфике инвентаря (сердоликовая бусина, пастовый бисер, форма и обжиг трех сосудов, наличие обмазки жидкой глиной на двух сосудах, одним из которых была крупная корчага дагестанского типа), сближается с комплексами кургана № 9. Курганные захоронения с комплексом признаков, аналогичных погребениям в курганах №№ 9 и 10 Дзуарикаусского могильника, появляются на Осетинской наклонной равнине в середине II тыс. до н.э., где они относятся ко второму стратиграфическому горизонту Архонского курганного могильника (раскопки С.Н. Кореневского, В.Л. Ростунова в 1988-89 гг.). О продолжении проживания населения в предгорьях в эпоху поздней бронзы свидетельствуют находки поселения кобанской культуры у сел. Верхняя Саниба, а также кобанских погребений в Сунженском могильнике. 53 Материалы Дзуарикаусского и Сунженского некрополей демонстрируют факт непрерывного проживания населения в предгорной зоне Северной Осетии на протяжении около двух тысяч лет. Прослеживается генетическая связь культуры предгорных племен на всех этапах развития в конце ранней и среднебронзовой эпох. Данное обстоятельство объясняется наличием благоприятных для жизни природных условий предгорий, где климат лишь незначительно менялся в течение длительного времени. Предгорья являлись контактной зоной, в которой происходило взаимодействие между местным населением и жителями гор, с одной стороны, и со степными племенами – с другой. В различные исторические периоды интенсивность и направленность таких контактов были обусловлены разными (природными, экономическими и социальными) причинами, чем объясняется многокомпонентность материальной культуры населения предгорной зоны. Памятники Цалыкской депрессии Зона Цалыкской депрессии примыкает с северо-востока к Осетинской наклонной равнине. Этот геоморфологический район представляет собой наклонную к юго-западу, местами резко всхолмленную равнину, расположенную между Кабардино-Сунженским хребтом и Ачалукским горным узлом; вблизи Ачалукского узла всхолмление резко возрастает. Западной границей района является русло р. Камбилеевка, за которым начинается Северо-Осетинская наклонная равнина. В основании равнина Цалыкской депрессии выстлана толщей песчано-валунно-галечных отложений флювиогляциального происхождения. Сверху они прикрыты чехлом аллювиально-делювиальных лессовидных глин и суглинков мощностью от 2 до 30м которые и являются почвообразующими породами. Здесь речная сеть не оказывала влияния на развитие почв, как это наблюдается в пределах наклонных предгорных равнин. Цалыкская депрессия входит в район неустойчивого увлажнения – зону разнотравно-злаковых степей, с малым количеством осадков (около 500мм в год). Среднегодовая температура воздуха равна +8,7°. Зима умеренно теплая и наступает в первой декаде декабря. Среднемесячная температура воздуха в январе –4 –5°. Лето жаркое, умеренно увлажненное. Среднемесячная температура воздуха в июле составляет +22-23°. (Г.Г. Джанаев, 1970.С.12). Почвы – карбонатные черноземы. Согласно наблюдениям М.И. Сикорского и В.Л. Ростунова, в южной части Цалыкской депрессии (вблизи сел. Хумалаг и Зилги) современные карбонатные черноземы пережили период развития лугово-степной растительности с образованием лугово-черноземных почв, а в последнее время они обрели облик так называемых террасовых черноземов, что также свидетельствует об остепнении территории. Морфологические признаки погребенных почв, изученных М.И. Сикорским и В.Л. Ростуновым под курганами эпохи ранней бронзы и скифского периода, свидетельствуют о том, что эти почвы пережили два этапа почвообразования. 54 Первый этап, соответствующий атлантическому периоду голоцена, характеризовался черноземным типом почвообразования в условиях неустойчивого увлажнения, со значительным питанием нижних горизонтов грунтовыми водами, в результате чего развились мицелярно-карбонатные черноземы со следами олуговения в нижних горизонтах, что характеризует зону разнотравных степей. Это были земли с высоким плодородием, которые могли привлечь к себе внимание земледельцев, что полностью подтверждается данными о появлении здесь племен майкопской культуры. На втором этапе своего развития, соответствующем суббореальному периоду голоцена, почвы пережили более сухие климатические условия и стали развиваться по типу почвообразования каштановых почв, что характеризует сухостепь (данные почвенного разреза из кургана № 4 у сел. Брут). В 1993-1996 гг. археологической экспедицией НПП «Инженер» под руководством В.Л. Ростунова было исследовано 4 кургана в центральной части Цалыкской депрессии – между селениями Брут и Заманкул; из них три кургана относились к эпохе ранней бронзы (майкопская культура), с впускными погребениями эпохи средней бронзы и сарматского периода, и один – к скифскому периоду. Курганы майкопской культуры К эпохе ранней бронзы относились курганы №№ 1,2 у сел. Заманкул и курган № 3 у сел. Брут. Курганы были возведены над погребениями галюгаевского варианта майкопской культуры. Высота курганов от 6м до 7,5м; диаметр – от 55м (курганы №№ 1,2) до 60м (курган № 3). Объем насыпей курганов – от 3360м (курган № 2) до 4860м (курган № 3). Затраты на возведение одних только земляных насыпей, согласно шумерским нормам труда (А.А. Вайман, 1964.С.62-67), составляет от 1480 до 2410 человеко-дней, что свидетельствует о больших коллективах людей, их сооружавших. Курганы насыпались в два этапа. На первом этапе над погребением возводилась земляная насыпь. После обрушения перекрытия камеры погребения сооружалась вторая курганная насыпь, укрепленная по краям каменным кромлехом-крепидой (курганы №№ 1 и 2 - рис.28;29); в кургане № 3 после возведения второй насыпи крепида не сооружалась.В кургане № 1 каменный кромлех был сооружен из двух типов камня: нижняя его часть была выложена крупными речными валунами из поймы р. Терек; вес валунов достигал 150-200кг; верхняя часть кромлеха была выложена горными породами камней, весом до 30-50кг. Уникальным является выявление в Объем насыпи центрального майкопского кургана в Заманкульском могильнике, обозначенного на карте как «Старый Обау» – 17410м3; затраты на его возведение – около 7680 человеко-дней. Данные больших заманкульских курганов сопоставимы с параметрами Большого Майкопского кургана, объем насыпи которого – около 12090м3, а затраты на ее возведение, согласно шумерским нормам труда – около 5330 человеко-дней. 55 кургане № 3 земляной конструкции в виде полумесяца, опоясывающей южную часть захоронения (рис.30) и аналогичной каменным полумесячной конструкции в кургане № 11 Сунженского могильника, а также Кишпекского кургана № 1 в Кабардино-Балкарии (И.М. Чеченов, 1984. С.164-176, рис.3). Наиболее интересна конструкция кургана № 2, который первоначально возводился в виде двуступенчатого зиккурата: пологая терраса начиналась у подножия кургана, спирально опоясывала курганную насыпь и, постепенно повышаясь, вела к верхней площадке конструкции. Терраса была сооружена из черного гумусированного грунта и составляла первую, нижнюю ступень зиккурата. Вторая, верхняя ступень зиккурата, с плоской горизонтальной площадкой прямоугольной формы, сооружена из чистой глины и возвышалась над первой ступенью; с севера и юга насыпь была округлой, конусовидной формы; с западной и восточной сторон вторая ступень имела плоские пирамидальные грани (рис.31). В насыпи кургана обнаружены следы деревянной опалубки, используемой при его строительстве. Курган сооружен с использованием принципа «золотой пропорции», принятого в архитектуре гораздо поздее, начиная с эпохи античности; подобный факт отражает развитые математические навыки и архитектурную традицию майкопцев. Курган № 2 являлся, вероятно, не только местом захоронения майкопского вождя, но и культовым сооружением; это первая находка подобного сооружения на Кавказе и в Восточной Европе. Погребения под курганами были сооружены в ямах прямоугольной формы с широтной (в курганах №№ 1 и 2) и меридиональной (в кургане № 3) ориентацией; края погребальных камер оконтурены каменным бордюром (в кургане № 1 – рис.28), галечной вымосткой (в кургане № 3 –рис.30;32), либо окаймлены камышовым настилом (в кургане № 2 –рис.29). Стенки выложены булыжником на глинистом растворе. Размеры погребальных конструкций – от 7,5х4,2 до 11,5х8м, глубина – до 2м (для сравнения: размеры центрального погребения Большого Майкопского кургана – 5,33х3,73х1,42 – Р.М. Мунчаев, 1994. С.179). Погребения были ограблены в древности. Однако находки бронзовых изделий и керамики из погребения 1/60 полностью соответствуют эталону «царских» майкопских захоронений - Большому Майкопскому кургану (бронзовое тесло, топор, мотыга, котел и др. – рис.33:1-4). Бронзовая мотыга из погребения Заманкульского могильника является четвертым экземпляром такого типа изделия, после Большого Майкопского кургана, Псекупского могильника и Галюгаевского поселения. Весьма важными являются находки гончарных знаков на сосудах из погребений 1/70 и 2/60 (рис.33:5,8), отражающих ближневосточную, в частности, восточноанатолийскую энеолитическую традицию маркировки гончарной посуды. В погребении 1/70 найден также маленький лепной сосуд II класса, по С.Н. Кореневскому (рис.33:6), находящий аналогии в посуде протомайкопского позднеэнеолитического поселения Бериклдееби (Шидакартлийская равнина). 56 Радиоуглеродные даты из майкопских погребений в курганах №№ 1-3 Заманкульского некрополя, полученные в Институте Геологии Российской Академии наук (Л.Д. Сулержицкий), показывают время возведения курганов: 3070+/-30 лет до н.э. (погребение 3/3); 2870+/-70 лет до н.э. (погребение 1/70) и 2720+/-35 лет до н.э. (погребение 2/60), что согласуется с радиоуглеродными датами, полученными С.Н. Кореневским из Галюгаевских поселений майкопской культуры, расположенных на границе с Моздокским районом Северной Осетии (2980+/-120 – Галюгай III; 2650+/-80, 2530+/-70 лет до н.э. – Галюгай I – С.Н. Кореневский, 1993.С.166), что соответствует по месопотамской хронологической шкале эпохам Джемдет-Наср – Раннединастическому II (Арслан-тепе VII-VIA, Урук III, Гиссар II, Пулур XI, Амук G и др.). Характерно, что радиоуглеродные даты из майкопских захоронений Северной Осетии не только несколько древнее галюгаевских, но и обнаруживают меньший хронологический разброс. Эти даты укладываются в рамки конца IV - первой четверти III тыс. до н.э., что подтверждает данные Сунженского могильника о наиболее раннем пребывании майкопцев на территории Северной Осетии после миграции из районов Восточной Анатолии, через южные склоны Центрального Кавказа. Антропологические реконструкции двух женских черепов из погребения 1/70, проведенные Т.С. Балуевой в Институте Этнографии Российской Академии наук, показывают, по определению академика Т.И. Алексеевой, принадлежность к южноевропейскому антропологическому типу (рис.34;35). Материалы майкопских курганов Заманкульского некрополя отражают погребальный обряд высших слоев майкопского общества – “царейжрецов”. Они сопоставимы только с захоронением Большого Майкопского кургана “Ошад”, где очень сильно проступает культовая, церемониальная символика. Эти захоронения являются наиболее богатыми воинскими погребениями в сопровождении оружия, символов земледелия и деревообработки. Присутствие в таких могилах бронзовых котлов, видимо, подразумевало, что умерший при жизни или в потустороннем мире причастен к устройству больших родовых трапез. Очевидно, то была высшая степень подчеркивания значимости ранга умершего сородича способом погребального обряда майкопской культуры. Вопрос о социальной дифференциации в погребальном обряде майкопского общества неоднократно обсуждался исследователями. В начале 50-х годов А.А. Иессен дал социальную интерпретацию захоронениям в “больших кубанских курганах” (А.А. Иессаен, 1950.С. 195,196). Впоследствии характеристика А.А. Иессена дополнялась выводами других археологов. Наиболее полно проблема ранговой градации майкопского общества раскрыта в работе С.Н. Кореневского. Согласно С.Н. Кореневскому, хозяйственнокультурный тип майкопской культуры может определяться оседлостью, Все приведенные в работе радиоуглеродные даты – некалиброванные. Третий, мужской череп из погребения 1/70 сильно раздавлен и не подлежал реконструкции. 57 поселениями на открытых местах, керамика с которых соответствует по величине и форме сосудам из ближневосточных теллей. Обитатели поселений занимались земледелием, разводили мелкий и крупный рогатый скот. В подобных условиях появились самые высокоразвитые для эпохи Предкавказья и Восточной Европы ремесла, охватывающие производство керамики, металлов, каменных орудий. Прогресс в экономике обусловил возрастание роли высшей прослойки в обществе, накопление личных и родовых богатств, приспособление ее под социальную психологию религиозных верований и культов. Разрабатываются разнообразные формы стратификации мужской воинской среды, которая обозначает свой ранг предметами личного, родового богатства, престижными изделиями, декорируя их порой золотом и серебром. Племена майкопской культуры представляли собой стратифицированное потестарное родовое общество (С.Н. Кореневский, 1988. С.6-20). Комплексов эпохи средней бронзы в курганах Цалыкской депрессии исследовано немного; известно всего 9 погребений: 3 захоронения из кургана № 1, 5 – из кургана № 2 и 1 – из кургана № 3; известно также 5 бескурганных захоронений катакомбной культуры, исследованных у северовосточной окраины г. Беслан Ф.С. Дзуцевым. Погребения эпохи средней бронзы совершались в грунтовых ямах прямоугольной формы, с широтной ориентацией, в которых устанавливались деревянные гробовины (короба). Погребенные лежали вытянуто на спине и скорченно на левом боку, головой на восток. Устанавливается строгая дифференциация в обряде ингумации: так, погребенные женского пола лежали на левом боку, скорченно, а погребенные мужского пола -–на спине, вытянуто. Выявлен случай перекрывания погребения в коробе захоронением катакомбной культуры. В инвентаре погребений зафиксированы крупные безручные лепные сосуды, украшенные богатой орнаментацией, а также маленькие одноручные кружки. Из украшений в женских захоронениях найдены пастовые бусы, бронзовые выпуклые бляхи с пуансонным орнаментом, бронзовые браслеты с несомкнутыми концами и подвески в 1,5 оборота с расплющенными концами (рис.36); в мужских захоронениях найдены бронзовые ложковидные подвески и бляхи-медальоны. По ряду специфических особенностей (ориентировка, деревянные гробовины, вытянутая на спине позиция погребенных, особенности керамики и некерамического инвентаря) захоронения средней бронзы из Заманкульского могильника сближаются со среднебронзовыми погребальными комплексами степной зоны – из Моздокского района Северной Осетии. Палинологические анализы из степной зоны Центрального Предкавказья свидетельствуют об аридизации климата и о наступлении здесь значительных похолоданий на протяжении суббореального периода голоцена (С.Н. Кореневский, 1993.С.97, рис.51); почвенные данные из курганов 58 Цалыкской депрессии показывают наступление в этот период аридизации климата, не сопровождавшейся значительными похолоданиями. Можно предполагать, что процессы засухи и похолодания в степях Центрального Предкавказья протекали с большей интенсивностью, чем в равнинных областях, расположенных на стыке с предгорьями и защищенных горными хребтами. Появление в эпоху средней бронзы памятников с чертами степного обряда захоронения связано, по-видимому, с продвижением части степных племен на юг, в область предгорных равнин, где похолодания и засушливость климата проявлялись в меньшей степени. В целом, для решения проблемы проживания среднебронзовых племен на территории Цалыкской депрессии требуется накопление новых археологических источников. Памятники Северо-Осетинской равнины Северо-Осетинская наклонная предгорная равнина занимает среднюю часть так называемой “Владикавказской котловины”. Она ограничена с юга передней цепью Черных гор (Лесистый хребет), с запада и с севера – Кабардино-Сунженским хребтом и с востока – руслом р. Камбилеевка. Для равнины характерен наклон в северном и в северо-западном направлениях, а также сильная изрезанность реками; реки текут с большой скоростью в северном направлении и впадают в р. Терек в районе ст. ДаргКох. В целом наклонная равнина имеет сглаженный рельеф, но водораздельные пространства, по которым в прошлом протекало множество рек, имеют особенности микрорельефа, выраженные в микроповышениях и микропонижениях; микропонижения представляют собой старые русла рек и их притоков, заполненные аллювиальными наносами. Основными отложениями, прикрывающими собою третичные породы, являются древние ледниковые и современные аллювиальные валунно-галечные отложения, мощность которых в средней части равнины достигает 130м. Нужно полагать, что в период оледенения здесь была конечная ледниковая морена, заполнявшая котловину грубым материалом, принесенным на плечах ледника с высоких хребтов Кавказа. Обнаруживаемые у подножий Кабардино-Сунженского хребта вблизи сел. Карджин глыбы серого гранита являются свидетельством того, что ледники принесли этот материал с Водораздельного хребта, так как остальные хребты сложены не серыми гранитами, а другими породами. При отступлении ледников моренные отложения перерабатывались обильными ледниковыми водами, что явилось причиной образования наклонной равнины. В дальнейшем мощная полноводная речная система перекрыла ее чехлом аллювиальных песчано-галечных отложений, а затем небольшой толщей аллювиально-делювиальных суглинков и глин. Местами галечник выходит на поверхность. Отмеченные особенности формирования наклонной равнины отразились на истории формирования почв. Северо-Осетинская наклонная равнина входит в настоящее время в район достаточного увлажнения (в недавнем прошлом лесостепная зона), с 59 годовым количеством осадков около 650мм и среднегодовой температурой около +8,5°. Зима здесь наступает в конце ноября; самым холодным месяцем в году является январь со среднемесячной температурой около –5°; в летний период район хорошо увлажнен, среднемесячная температура в июле составляет +21° (Г.Г. Джанаев,1970.С.18). Территория Северо-Осетинской наклонной равнины является наиболее сложной в оценке исторического развития почв. При описании генезиса выщелоченных черноземов, развитых в пределах Северо-Осетинской наклонной равнины, Е.В. Рубилин и К.И. Трофименко указывают, что они пережили более влажные периоды, а именно, луговой и лугово-черноземный. Местами среди них развивались в прошлом пойменные, часто заболоченные леса, после которых в черноземах остались признаки лесного прошлого (Е.В. Рубилин, 1956.С.176; К.И. Трофименко, 1966.С.45-46). Материалы 120 почвенных разрезов, в том числе разрезов древних, погребенных под курганными насыпями почв, изученных и учтенных мною при помощи М.И. Сикорского в пределах Северо-Осетинской наклонной равнины (у сел. Ногир, ст. Архонской, сел. Мичурино, г. Ардон, сел. Кадгарон и Красногор), позволяют выявить исключительно сложный почвенный покров равнины, с почвами как различного уровня увлажнения, так и различного возраста. Здесь часто обнаруживается соседство почв с совершенно различными типами почвообразования и даже только что зарождающиеся почвы на свежих аллювиальных отложениях. При этом выявляется весьма пестрая мозаика почвенного покрова: часто обнаруживается, что на определенной глубине почвы совершенно иного типа, чем почвы, развивающиеся над ними, на поверхности. Закономерность смены одних почв другими в пределах Северо-Осетинской наклонной равнины сильно нарушена деятельностью речных потоков во многих местах. Очень часто можно наблюдать ситуацию, когда хорошо сформировавшаяся древняя почва смыта полностью, на ее место нанесен новый материал, на котором сформировалась более молодая почва нового типа. Подобное явление свойственно всей Северо-Осетинской наклонной предгорной равнине: повсеместно обнаруживается соседство почв разного типа и разного возраста; закономерностью является возрастание признаков лугово-болотных и влажнолуговых почв в северной части равнины и приближение этих почв к современной дневной поверхности. Выявление подобных фактов свидетельствует о том, что в процессе формирования Северо-Осетинской наклонной равнины в разное время участвовали различные геологические и климатические процессы. В южной части равнины, в самом нижнем ярусе, среди погребенных почв найдены почвы болотного и лугово-болотного типа, а затем луговые малоразвитые почвы. Указанные наблюдения подтверждают заключения геологов о том, что сразу после отступления ледников в горы в пределах Владикавказской котловины было конечное приледниковое озеро; по краям этого озера в условиях холодного и влажного климата начала голоцена развивались болотные, лугово-болотные и луговые почвы. По мере иссушения 60 озера в предбореальный и бореальный периоды произошло освобождение отложенных глин и суглинков для заселения растениями и начала обширного почвообразовательного процесса в достаточно теплый постледниковый период Атлантиса. При наступлении теплого периода после оледенения Кавказа шло обильное таяние ледников, отступавших в горы. В Терек и его притоки поступало огромное количество воды и они образовывали в конечной морене широкие русла для своего потока. По мере уменьшения количества ледников в горах все меньше воды поступало в горные реки и русла рек сужались. В пределах СевероОсетинской наклонной равнины прослеживается несколько периодов повышения уровня рек, которые вырабатывали себе русло, разрушая рыхлые породы и уничтожая почвы. По наклонной обширной долине реки разделялись на рукава, оставляя отдельные полосы почв в их первозданном состоянии. По мере уменьшения в горах количества снега и ледников реки становились спокойнее и выработанные на равнине обширные русла стали заполняться вначале песчано-галечниковым, а затем песчаным материалом. Одновременно активно протекали делювиальные процессы, которые заполняли оставленные потоками горных рек русла мелкоземом в виде суглинков и глин. Периодически делювиальный процесс сменялся пойменным затоплением, образуя аллювиальные прослойки. В результате уровень вновь отложенного рыхлого материала равнялся с уровнем прежде сформированных почв. На молодых рыхлых породах появлялись растения и животные, совокупность которых соответствовала сложившимся к тому времени климатическим условиям, и стал развиваться новый тип почв. Подобные процессы повторялись неоднократно. Проведенные почвоведческие исследования позволяют в общих чертах определить схему динамики природно-климатических изменений на Северо-Осетинской наклонной равнине в период голоцена, а также возможности заселения человеком этой территории на различных этапах. 1. Вполне очевидно, что в начале постледникового времени (в предбореальный и, частично, в бореальный периоды – 9000 – 7500 лет до н.э.) заселение территории равнины было невозможно из-за существовавшего еще здесь приледникового озера. 2. В связи с обмелением озера на его месте образовались обширные болота, в которых реки изначально пробивали свои русла. Наличие болот, мощных полноводных рек, сильно разливающихся и часто меняющих свое русло, не благоприятствовало заселению территории равнины человеком, очевидно, на протяжении всего атлантического периода голоцена (6000 – 2500 лет до н.э.). 3. С наступлением похолоданий суббореального периода и ледниковыми подвижками в горах (2500 – 500 лет до н.э.) реки мелеют, уступая значительные территории равнины; очевидно, к этому времени сокращается и большая часть болот. В этот период появляются первые благоприятные предпосылки в природных условиях равнины для заселения ее человеком. 61 4. С потеплением субатлантического периода (500 г. до н.э. – 1000г. н.э.), в связи с таянием ледников и повышением уровня рек часть территории равнины снова заболачивается; однако в этот период процесс уже не столь интенсивен, как в предшествующие периоды: причиной этому служит сокращение плошади оледенения, углубление русел рек в связи с водной эррозией предшествующего этапа; кроме того, отсутствует фактор повсеместного заболачавания территории, имевший место в атлантическом периоде. Поэтому в указанное время имеются некоторые предпосылки продолжения заселения Северо-Осетинской наклонной равнины человеком. Археологические памятники, расположенные в пределах СевероОсетинской наклонной равнины, изучены практически на всей ее территории. На западе равнины В.А. Сафроновым (1977, 1978 гг.) раскопано около 40 курганов в Чиколинской котловине, у сел. Хазнидон и г. Чикола; в центральной части равнины В.И. Марковиным (1962 г.) изучен курган к западу от сел. КораУрсдон и Д. Газдапустаи (1964 г.) – разрушенный курган у ст. Николаевской; известны также случайные находки из разрушенных курганов у г. Дигора, г. Ардон, сел. Кадгарон, сел. Дур-Дур, сел. Красногор – всего из 11 пунктов – находящиеся в фондах Северо-Осетинского Объединенного музея истории, архитектуры и литературы; в восточной части равнины, между ст. Архонской и сел. Фарн, исследовано 5 курганов, из них 2 кургана – С.Н. Кореневским (1988 г.) и 3 кургана – В.Л. Ростуновым (1989 г.); на восточной окраине равнины 1 курган изучен В.А. Сафроновым у сел. Ногир (1977 г.) и 1 курган – В.И. Марковиным на северной окраине г. Владикавказ (1964 г.). Характерной особенностью всех изученных памятников на территории Северо-Осетинской наклонной равнины является установленный факт, что все они относятся к развитому этапу средней бронзы и датируются в рамках второй четверти – середины II тыс. до н.э.; впускными в курганы являются погребения позднесарматского периода (I в. до н.э. - I в. н.э.). Никаких следов памятников более раннего времени здесь не найдено. Паспортизация курганов и их картографирование, проведенные мною в 1987 – 1992 гг., позволяют установить закономерности в расположении курганов на территории Северо-Осетинской равнины: из 1600 учтенных здесь курганов 94% располагается в южной части равнины; южная граница их распространения проходит по линии Владикавказ – Архонская – Дигора; с юга на север число курганов резко понижается, и к северу от линии Беслан – Фарн – Красногор встречаются лишь единичные курганные насыпи. Такая особенность распространения курганов хорошо согласуется с данными почвенных анализов о более продолжительном заболачивании в древности северной части СевероОсетинской наклонной равнины по сравнению с южной ее частью. Более продолжительное заболачивание здесь происходило в результате слияния притоков р. Терек в районе сел. Дарг-Кох, где их разливы способствовали существованию заболоченной местности более длительный период, нежели в южной части равнины. Погребальные комплексы эпохи средней бронзы, найденные на территории Северо-Осетинской наклонной предгорной равнины, 62 характеризуются подкурганными захоронениями; курганы имеют различную конструкцию: это земляные насыпи, окруженные в ряде случаев каменными кромлехами-крепидами; иногда земляные насыпи крепились каменными панцирями из речных булыжников; небольшие каменные курганчики и мощные конструкции, возведенные из речных булыжников (рис.37;38,I). Важной особенностью равнинных курганов является их многослойность – наличие по 23 и более насыпей в одном кургане, возведенных над разновременными захоронениями, что демонстрирует традицию родового кладбища. Погребальный обряд и инвентарь захоронений также весьма разнообразны: это погребения в ямах вытянутой овальной либо прямоугольной формы, иногда с заплечиками, с каменной забутовкой; ориентация захоронений различна, преобладает широтная ориентировка. Позиция погребенных – скорченная на левом боку или вытянутая на спине.. В инвентаре втречаются каменные топоры кабардино-пятигорского типа, граненые и гладкие, каменные навершия булав, а также полный набор бронзовых украшений: бронзовые ложковидные и клыковидные подвески, витые стерженьки-подвески, выпуклые бляхи с пуансонным орнаментом, молоточковидные и полимолоточковидные булавки, подвески в 1,5 оборота с расплющенными концами, разнообразные типы бус; общей для захоронений является форма бронзовых черенковых ножей с листовидным клинком, что сильно отличает их от черенковых ножей с вытянутым подтреугольным клинком, характерных для горных и предгорных комплексов среднебронзовой эпохи. Керамика из погребений весьма разнообразна по формам и орнаментации; керамический комплекс среднебронзовых памятников Северо-Осетинской равнины почти не имеет общих признаков сходства с керамикой из среднебронзовых памятников предгорий, за исключением посуды из курганов №№ 9,10 Дзуарикаусского могильника, содержащей крупные пифосы с обмазкой тулова жидкой глиной. Анализу среднебронзовых подкурганных комплексов предгорной и плоскостной зон Северной Осетии посвящено 12 работ В.А. Сафронова и Н.А. Николаевой (Н.А. Николаева, В.А. Сафронов, 1977, 1980; Н.А. Николаева, 1978 - 1981, 1983, 1987, 1989; В.А. Сафронов, 1978, 1979, 1981).; результатом исследований явилось выделение Н.А. Николаевой так называемой “кубанотерской культуры” с ядром в предгорно-плоскостной зоне Северной Осетии, альтернативной “северокавказской культурно-исторической общности” В.И. Марковина. Несомненная актуальность поднимаемой проблемы, наличие объемной источниковой базы и обилие стратиграфических наблюдений вызывают большой интерес к работам Н.А. Николаевой. Однако, для определения степени правомерности ее выводов, необходим анализ репрезентативности используемых автором источников. Курган у сел. Ногир, раскопанный В.А. Сафроновым в 1977 г., Н.А. Николаева относит к числу эталонных памятников: по словам автора, погребения этого кургана явились связующим звеном между комплексами Дзуарикау, с одной стороны, и погребениями Чиколы и Хазнидона – с другой (Н.А. Николаева, 1989.С.13-14). 63 Согласно Н.А. Николаевой, в кургане у сел. Ногир “было обнаружено 10 погребений в хронологическом промежутке от конца III до середины II тыс. до н.э. (РБ IIb – СБIIb), относящихся к кубано-терской и катакомбной культурам” (Н.А. Николаева, 1989.С.13). Такое утверждение вызывает удивление: ведь следуя тексту, мы обнаруживаем погребения под номерами 11,12,13,14 и 15. Возможно, пять погребений Ногирского кургана не относились к эпохе бронзы? Однако в статье Н.А. Николаевой, посвященной выделению кубано-терской культуры (1980), читаем: “В кургане содержалось 15 погребений. Кроме 3 погребений катакомбной культуры, в нем находилось 12 погребений различных периодов докатакомбного времени” (Н.А. Николаева, 1980.С.100). Непонятно, куда девались остальные 5 погребений Ногирского кургана. Рассмотрим стратиграфию кургана, приводимую Н.А. Николаевой (Н.А. Николаева, 1989.С.13-14): 1.“Первоначально был возведен каменный курганчик… он был разрушен при ограблении основной могилы № 6”. Следовательно, погребение № 6 – основное для первой по времени сооружения курганной насыпи. 2.“На курган была насыпана земляная насыпь (III б), которую укрепили камнем (прослойка IIIа)”. О разрушении насыпи III а,б над погребением № 6 ничего не говорится; следовательно, ограбление погребения № 6 было совершено до возведения насыпи III а,б. Непонятно, к какому погребению эта насыпь относится. 3.“На этот панцирь наслоился выкид от погребения № 13, законсервированный вторым курганным слоем”. 4.“Последний (№ ?) курганный слой законсервировал выкид от погребения 14”. 5.“Могила 12 впущена в полу с поверхности II курганного слоя…»; следовательно, за могилой 13 следовала могила 12. 6.“Погребение 8 было впущено в третий курганный слой и и разрушило его, а следовательно, оно древнее могилы 13”. 7.“Погребение 11 находилось за пределами третьего курганного слоя в плане и могло быть впущено только до могилы 13, последней впускной в третий курганный слой”. Последнее положение Н.А. Николаевой вызывает возражения: если погребение 11 находилось за пределами третьего слоя, следовательно, оно было к моменту существования кургана “III а,б” в стороне от кургана, за его пределами, и не имеет отношения к кургану ”III а,б” (не является впускным в третью насыпь). Поэтому отсутствуют основания объявлять погребение 11 древнее погребения 13. Поскольку, согласно описаниям Н.А. Николаевой, погребение 11 находится за пределами третьей насыпи, но в пределах второй насыпи, логичнее предположить, что оно является впускным во второй курганный слой с основным погребением 13, а следовательно, сооружено позже могилы 13. 8.Последними впускными в курган, согласно Н.А. Николаевой, были катакомбы №№ 2,6,4; непонятным образом древнейшее погребение в кургане № 6 трансформировалось в последнюю по времени впускную катакомбу. 64 Таким образом, исходя из описаний Н.А. Николаевой стратиграфической последовательности погребений Ногирского кургана, эта последовательность выглядит следующим образом: № 6 - № 8 - №№ 11,12 - № 14 - №№ 2,6,4, то есть указано восемь погребений из десяти, оставшихся к 1989 году. Сравним с окончательными выводами Н.А. Николаевой: №№ 6,15 - №№ 8,11 - №№ 13,12 - № 14 - №№ 2,6,4; появляется новое погребение № 15, о котором в описании нет ни слова; попрежнему непонятно, куда девались погребения №№ 1,3,5,7,9 и 10; в окончательных выводах приводится уже девять погребений из десяти. В целом, при анализе стратиграфической последовательности погребений только одного кургана у сел. Ногир, служащего, по словам Н.А. Николаевой, одним из базовых памятников для периодизации и хронологии “кубано-терской культуры”, выявляются следующие факты: 1) Обозначение слоев в кургане дается “наизнанку”: первая по времени сооружения насыпь (каменный курганчик) обозначена, по-видимому, под номером IV ( в тексте ее нумерация не упомянута); вторая – соответственно III а,б; третья – под номером II и четвертая (в тексте ее нумерация не упомянута) – под номером I. Данное обстоятельство, при отсутствии чертежей плана и разрезов кургана в работе Н.А. Николаевой, сильно затрудняет уяснение стратиграфической ситуации, которое возможно только при повторных прочтениях текста. 2) Не выяснено, над каким погребением была возведена вторая по времени сооружения насыпь (III а,б, по Н.А. Николаевой); насыпь «повисает в воздухе». 3) Отсутствуют доказательства о более раннем времени сооружения погребения 11 по сравнению с погребением 13: приводимые Н.А. Николаевой факты свидетельствуют скорее об обратном стратиграфическом соотношении указанных захоронений. 4) Отсутствуют какие-либо указания на существование погребения № 15, обозначенного в конечных выводах Н.А. Николаевой как одно из наиболее древних в кургане. 5) Всего в кургане описано соотношение 8 погребений вместо 10 (1989 г.) и 15 (1980 г.); в конечных выводах указано 9 погребений: №№ 2,4,6,8,11,12,13,14 и 15. В статье Н.А. Николаевой 1989 г. исчезают погребения №№ 1,3,5,7,9 и 10. 6) В конечной схеме Н.А. Николаевой погребение № 6 – основное для первой по времени сооружения насыпи – предстает также и последней по времени в кургане впускной катакомбой и фигурирует, таким образом, в начале и в конце схемы. Планы и разрезы кургана у сел. Ногир опубликованы в статье В.А. Сафронова (В.А. Сафронов, 1981. С.62,рис.1); однако, при ознакомлении с чертежами кургана, положение нисколько не проясняется: - нумерация слоев кургана на разрезах не обозначена, то есть предположения о нумерации слоев Ногирского кургана по-прежнему основываются на описаниях Н.А. Николаевой; 65 - на плане кургана обозначено 11 погребений вместо 15 (Н.А. Николаева, 1980) или 9 (Н.А. Николаева, 1989); отсутствуют на плане пять погребений - №№ 1,5,9,14 и 15; - непонятно, какое погребение обозначено на плане под № 10; - одно погребение в южной части курна не вообще не обозначено ни под каким номером; - на плане обозначено два погребения под номером 8: одно – в центре кургана, второе – в юго-западной его поле; второе погребение № 8 выходит за пределы III курганного слоя(а не погребение № 11); - погребение № 11 на плане находится в северо-западной части кургана, ближе к его центру (см.: Н.А. Николаева, 1989.С.13); - три катакомбы обозначены под номерами 2,3,4 (см. Н.А. Николаева,1989.С.14). Таким образом, в статье Н.А. Николаевой 1989 года приходится отметить наличие манипуляций, которые в логике принято обозначать как «подмена основы» и «несостоятельность демонстрации». Необходимо напомнить, что концепция хронологии погребений Ногирского кургана в работах В.А. Сафронова и Н.А. Николаевой претерпевает существенные изменения. Так, погребение 1/8 трактуется В.А. Сафроновым как комплекс «культуры шаровидных амфор с бомбовидными амфорами» и относится к периоду РБ III (В.А. Сафронов, 1979.С.12). В работе Н.А. Николаевой 1981 годах (С.89) комплекс 1/8 Ногирского кургана датируется периодом СБ Ib (то есть на 4 периода позднее) и относится к IV этапу КТК (то есть на 2 этапа позднее). В 1989 г. Н.А. Николаева относит погребение 1/8 уже к стратиграфическому горизонту СБ I b-c (то есть на 4-5 периодов позднее – Н.А. Николаева, 1989.С.34). Обоснования подобных неоднократных изменений выводов Н.А. Николаевой не приводятся. В целом выясняется, что использовать материалы Ногирского кургана в качестве источника для стратиграфических либо хронологических построений не представляется возможным. Можно лишь отметить, что керамическая коллекция Ногирского кургана содержит, как и материалы курганов №№ 9,10 Дзуарикау, два сосуда, верхняя часть которых заглажена и подлощена, а нижняя обмазана жидкой глиной (АМ СОГУ, инв. №№ 17/6 и 17/19).; об этом факте также ничего не упомянуто Н.А. Николаевой при описании керамического комплекса Ногирского кургана (Н.А. Николаева.1989.С.36-37). В разделе «Курганный могильник у с.Чикола» Н.А. Николаевой не приводится ни количества курганов, ни числа выявленных погребений, ни их стратиграфического соотношения (Н.А. Николаева, 1989.С.17); приводится ссылка на работу В.А. Сафронова (В.А. Сафронов, 1981.С.51-87). Читателя просто знакомят с выводом об особом значении Чиколинского могильника в связи с тем, что «(он) содержал погребения, в инвентаре которых прослеживались предметы, характерные для кубано-терской культуры», а также с выводом о том что «на одной территории не могут существовать одновременно две разные культуры. Этот вывод подтверждается и 66 вертикальной стратиграфией в ногирском кургане» (Н.А. Николаева, 1989.С.17). Выше приводились данные об «уникальности» стратиграфии Ногирского кургана. Курганы у с. Хазнидон были раскопаны в 1978 г.; подкурганные комплексы частично опубликованы Н.А. Николаевой (Н.А. Николаева,1981. С.89,90): Урух, погребение № 1|2 (описание погребения и инвентаря – рис.3); Урух, погребения 1/1, 2/1 и 2/4 (без описаний, рис.5,6). Планы и разрезы курганов не опубликованы. В 1989 г. Н.А. Николаевой приводится описание стратиграфической последовательности хазнидонских курганов; публикуются рисунки инвентаря из погребений 1|2 (рис. 4, IV), 5/3 (рис.5, IV), 5/5 (рис. 7 – с чертежом погребения), 5/2 (рис.8), 3/1 (рис.9) и 1/1 (рис.10 – с чертежом погребения); план и разрез кургана приводится только для кургана № 3, где было обнаружено всего одно захоронение (3/1). В кургане № 1 стратиграфия, судя по описаниям Н,А. Николаевой, устанавливается следующим образом: 1|2, -1/3 – 1|4 - 1/1 (С.15). В кургане № 2 по утверждению Н.А. Николаевой, «содержалось 6 погребений, которые хорошо увязаны между собой стратиграфически… Стратиграфия кургана № 2 является основной для периодизации культуры среднебронзовой эпохи на ее финальных стадиях и позволяет констатировать появление двуобрядности на этапе СБ II a” (Н.А. Николаева.1989.C.14,15-16). Судя по описаниям Н.А. Николаевой, стратиграфическая последовательность погребений в кургане № 2 выглядит следующей: 2/2 – 2/5 – 2/6 – 2/4 – 2/1; куда-то исчезло погребение 2/3 вместе с его стратиграфической позицией; однако в выводах Н.А. Николаевой (С.16) это погребение снова появляется. При сопоставлении описаний Н.А. Николаевой с ее конечными выводами ситуация выглядит следующим образом: Описание Н.А. Николаевой: 2/2 – 2/5 – 2/6 – 2/4 – 2/1 Выводы Н.А. Николаевой: 2/2 – 2/3 – 2/6 – 2/4 – 2/1 В итоге, в конечных выводах появляется погребение 2/3, зато пропадает погребение 2/5, стратиграфическая позиция которого четко устанавливается по описаниям Н.А. Николаевой. Путем сопоставления описаний Н.А. Николаевой с ее конечными выводами выясняется также еще один факт: взаимосвязь устанавливается не между 6, а между 5 погребениями, причем эта взаимосвязь постоянно меняется. В курганах №№ 3,6,7, согласно Н.А. Николаевой, содержалось по одной могиле (С.14). Нет никаких сведений о курганах №№ 4 и 7. В кургане № 5, по описаниям Н.А. Николаевой, последовательность захоронений выглядела следующей: 5/3 – 5/1 – 5/2 – 5/4 (С.16); в выводах Н.А. Николаевой эта последовательность устанавливается как 5/3 – 5/1 – 5/4 – 5/2, то есть погребения 5/2 и 5/4 поменялись местами; немного утещает сообщение 67 Н.А. Николаевой, что “последнее впускное в курган …погребение 5/4” было “близким по времени 5/2” (С.16). В целом, из семи курганов Хазнидонского могильника стратиграфические наблюдения приводятся только для трех курганов; только в кургане № 1 после проверки выявляется соответствие между описанием последовательности погребений и конечными выводами. Однако и стратиграфия кургана № 1, после столь поразительных манипуляций, не вызывает доверия. Подводя итоги, приходится с сожалением констатировать несостоятельность демонстрации археологических источников в работах Н.А. Николаевой, что приводит к необоснованности выделения новой “кубанотерской культуры”. В 1988 г. С.Н. Кореневским у ст. Архонской было раскопано 2 кургана; еще 3 кургана исследовано здесь В.Л. Ростуновым в 1989 г. Курганы расположены в 2-3 км от кургана, исследованного в 1977 г. В.А. Сафроновым. Курганы 1988 г. имеют одну насыпь. Курганы, исследованные в 1989 г., состоят из двух насыпей, что позволило проследить стратиграфическое соотношение погребений в них. В курганах №№ 1 и 3 насыпи, состоящие из крупных речных валунов, высотой свыше 2м, были перекрыты земляными насыпями; в кургане № 2 первая насыпь представляла собой маленький каменный курганчик высотой до 0,8м, который был перекрыт земляной насыпью; с возведением второй насыпи связано сооружение каменного кромлеха-крепиды (рис.). Данные раскопок позволяют выявить четыре стратиграфических горизонта захоронений эпохи средней бронзы. Первый горизонт представлен погребением 2/3 – основным для первой насыпи. Могила овальной формы с заплечиками, ориентирована по линии северо-восток – юго-запад, имела каменную забутовку. На дне лежал скелет мужчины вытянуто, на спине, головой на северо-восток. Инвентарь: три сосуда, бронзовый нож (рис.38:II). Особенность обряда – помещение маленького сосуда в большой. Датировка – 18-17 вв. до н.э. Второй горизонт представлен погребениями 1/3,2/1 и 3/8. Погребение 1/3 – основное для первой насыпи. В прямоугольной яме, ориентированной по оси восток юго-восток – запад северо-запад, с каменной забутовкой, лежал скелет женщины, скорченно, на левом боку, головой на восток. Инвентарь: 5 сосудов, серебряные височные подвески, бронзовые игла, шило, нож; “рогатый бисер”, сердоликовые бусы, зуб ископаемой рыбы, бронзовая бусина (рис.39:10-23 ). Погребение 2/1 – основное для второй насыпи, перекрывало погребение 2/3 (прямая стратиграфия). Совершено в яме подпрямоугольной формы, ориентированной по линии северо-запад – юговосток, с каменной забутовкой. Здесь было совершено погребение ребенка; кости ребенка истлели, обряд не установлен. Инвентарь: 3 сосуда, бронзовые бусы, бисер; “рогатый бисер”, бронзовый нож, фрагмент железной проволоки Помимо погребений эпохи бронзы в курганах найдены сарматские захоронения. 68 (рис.39:2-9). Погребение 3/8 – основное для первой насыпи. Оно совершено в прямоугольной яме, ориентированной по линии запад – восток, с каменной забутовкой. Мужской костяк лежал вытянуто, на спине, головой на восток (рисм.39:1). При нем найден 1 сосуд. Синхронность погребений установлена по однотипному набору погребального инвентаря (во всех трех погребениях – безручные пифосы с обмазкой нижней части тулова жидкой глиной; в погребениях 1/3 и 2/1 – однотипные горшки; в погребениях женщины и ребенка – “рогатый бисер”). Третий горизонт представлен погребением 3/10. Это кенотаф, впущеный в первый курган и перекрытый второй насыпью. Ориентирован по линии восток – запад. Погребение в яме прямоугольной формы. Инвентарь: 2 сосуда, 2 флажковидные подвески (рис.39:24-26). Четвертый горизонт представлен погребениями 3/2,3/4,3/6 и 3/9 (рис39:27-29). Первые три погребения – катакомбы, с меридиональной ориентировкой камер. В погребении 3/2 находился скелет ребенка, скорченно, на левом боку, головой на север. Все катакомбы безинвентарные. Погребение 3/9 – яма овальной формы с каменной забутовкой; нп дне лежал скелет взрослого погребенного, скорченно, на левом боку, головой на северо-восток. В инвентаре – пастовый бисер. Стратиграфически устанавливается синхронность указанных погребений. В целом следует отметить, что материалы Архонского курганного могильника не имеют параллелей с более ранними комплексами из предгорий, за исключением особенности обряда в погребении 2/3, наиболее раннем захоронении в могильнике – постановке маленького сосуда в большой, что демонстрирует остаточные реминисценции куро-аракской традиции. Погребение 2/3 находит параллели с захоронением 1/13 Ногирского кургана (рис.38:III). Отчетливо выделяется группа захоронений, соответствующая второму стратиграфическому горизонту Архонского могильника: это погребения в больших прямоугольных ямах, имеющих широтную ориентацию, с восточной ориентировкой погребенных, содержащие в керамическом инвентаре крупные безручные пифосы с обмазанным жидкой глиной туловом. На этом этапе прослеживаются различия в позициях погребенных: при общей восточной ориентации мужские захоронения вытянуты на спине, а женские – скорчены на левом боку (погребения 1/3, 2/1, 3/8 – 1989 г.; курганы №№ 1,2 – 1988 г., а также курган у хладокомбината на северной окраине г. Владикавказ (раскопки В.И. Марковина), погребение 1/1 Урух в Чиколинской котловине и погребения с обмазанными жидкой глиной сосудами из Ногирского кургана; в предгорьях в этот период появляются памятники указанной группы, представленные курганами №№ 9 и 10 Дзуарикаусского могильника. В керамике указанной группы захоронений выявляется наличие дагестанских технологических традиций, что позволяет предполагать приток в середине II тыс. до н.э. отдельных групп населения с Северо-Восточного Кавказа. Нижняя хронологическая граница комплексов определяется наличием в них «рогатого бисера» – не ранее 16-15 вв. до н.э. Верхнюю хронологическую 69 границу существования комплексов второго горизонта Архонского могильника следует, очевидно, датировать 13-12 вв. до н.э., исходя из находки в одном из них золотой подвески кобанского типа в 3 оборота с закрученными концами (С.Н. Кореневский, 1990.С.42). Наиболее поздними в курганах Архонского могильника и сел. Ногир являются захоронения катакомбной культуры; прослеживается сосуществование местных и катакомбных племен на одной территории, о чем свидетельствует появление стандартных наборов керамики, содержащих одноручные кружки и пифосы с обмазанным жидкой глиной туловом в катакомбных захоронениях (погребения 1/1 Урух; 4/3 Чикола; 1|2 и 1/3 Ногир; катакомбное захоронение у сел. Лескен – раскопки Р.Ф. Фидарова). К сожалению, исследованных комплексов недостаточно для полномасштабных выводов о развитии населения эпохи средней бронзы в равнинной зоне: так, из комплексов «кубано-терской культуры», по Н.А. Николаевой, на Северо-Осетинской равнине опубликовано всего 8 погребений (Ногир, 1/8,1/11,1/13 и 1/15: Урух, 1/1,1/2,2/1 и 2/4 – Н.А. Николаева, 1981,1989), а из погребений катакомбной культуры В.А. Сафроновым – материалы 16 захоронений (Ногир, 1|2,1/3 и 1/4; Чикола, 4/2,4/3,5/1,5/2,6/1,6/3,6/5, и 6/7 – В.А. Сафронов, 1981.С.51-76). Поэтому существует необходимость дальнейших полевых и теоретических исследований среднебронзовых памятников Северо-Осетинской равнины. Памятники Моздокской степи Моздокская степь входит в район Центрального Предкавказья, примыкающий с севера к наклонным предгорным равнинам Центрального Кавказа и отделенный от них Кабардино-Сунженским и Терским хребтами. Этот район является западной частью Терско-Кумской низменности. Рекой Терек Моздокская степь делится на две части. Левобережная часть имеет равнинный характер и слегка наклонена к юго-западу, правобережная является как бы продолжением склонов Кабардино-Сунженского хребта с общим наклоном на север и представляет собой равнину с незначительной всхолмленностью в южной части. Обе равнины образованы из древнеаллювиальных облессованных карбонатных суглинков и глин с прослойками супеси и песка. Суглинки и глины часто содержат сульфаты кальция и магния, что обусловливает засоленность почв и грунтовых вод. Моздокские степи входят в район недостаточного увлажнения. Здесь очень жарко: среднегодовая температура достигает +10,2°; осадков выпадает около 470 мм в год. Лето жаркое и сухое, наступает в конце первой декады мая. Этот район сравнительно сильно подвержен засухам и суховеям, которые в основном приходятся на июнь – август. Зима умеренно теплая, с неустойчивым снежным покровом и частыми оттепелями. Среднемесячная температура воздуха в январе составляет –4°. Безморозный период продолжается около 190 дней. (Г.Г. Джанаев,1970.С.12). 70 Климат в эпоху энеолита, ранней и средней бронзы в Моздокских степях отличался от современного климата, и постоянно менялся. Моздокские степи – самая изученная в археологическом отношении зона Северной Осетии: памятники эпохи энеолита и бронзы исследованы здесь практически на всей территории района. На правобережье Терека исследованы курганы у ст. Терской (В.А. Сафронов, 1980 г.; Р.С. Сосранов, 1990 г.); у ст. Киевской (А.О. Наглер, 1987 г.) и у ст. Сухотской (Э.Л. Черджиев, 1990 г.). На левобережье Терека изучение курганов связано с работами В.Х. Тменова у ст. Новоосетиновской (1973 г.); проводились также раскопки курганов у ст. Павлодольской (В.Л. Ростунов, 1982,1984 гг.; Э.Л. Черджиев, 1988-89 гг.); у ст. Черноярской (В.Л. Ростунов, А.О. Наглер, 1985 г.; Э.Л. Черджиев, 1989 г.); у ст. Троицкой (А.О. Наглер,1986 г.); у пос. Садовый (Э.Л. Черджиев, 1989 г.) и у хут. Комарово (А.О. Наглер, Н.И. Гиджрати, 1983 г.; А.О. Наглер, 1984 г.). Всего в 1973 – 1990 гг. в Моздокском районе Северной Осетии исследовано 40 курганов: 10 курганов на правобережье и 30 курганов на левобережье р. Терек. В курганах выявлено 234 погребения эпохи энеолита и бронзы. Курганы представляли собой исключительно земляные насыпи, в большинстве своем многослойные; отличием памятников правобережья является выявление в них кольцевой системы захоронений в эпоху конца ранней и средней бронзы. Памятники эпохи энеолита В период энеолита (вторая половина IV тыс. до н.э.) на территории Моздокского района сохранялся сухой и теплый климат. Местность была открытой, с господством степного растительного покрова. Отсутствие древесной растительности, обилие ксерофитов, ограниченный набор разнотравья – все это свидетельствует о ксерофитизации растительного покрова и о климатических условиях, неблагоприятнх для лесных и луговых формаций (С.Н. Кореневский, 1993.С.96). Это была сухостепь, где климат неблагоприятен для неполивного земледелия, без применения ирригационных сооружений. В указанный период в степной зоне проживало население хвалынско-среднестоговской энеолитической общности, со скотоводческим хозяйственным укладом. Эти племена являлись носителями древнейшего подкурганного обряда захоронения сородичей; захоронения совершались в материковых ямах, на спине, скорченно, с подогнутыми коленями вверх ногами; погребенные были ориентированы головой строго на восток. Курганные насыпи рассматриваемого периода незначительны: в высоту они не превышают 1-1,5м. Подкурганный комплекс представлен одним захоронением. Коллективных кладбищ в этом районе не наблюдается. Такими захоронениями были обнаруженные А.О. Наглером в 1983-84 гг. два комплекса на левобережье Описание ландшафтных зон приводится С.Н. Кореневским согласно заключению Е.А. Спиридоновой и Я.Н. Лаврущенко, по материалам Галюгаевских поселений. 71 р. Терек, у хут. Комарово, в курганах №№ 2 и 7, и одно – в 1986 г., в кургане № 1 у ст. Троицкой (последнее было разрушено немецким блиндажом времен Великой Отечественной войны). Основное погребение 2/18 у хут. Комарово (рис.40:1-3,5,6) было совершено в неглубокой грунтовой яме. Погребенный лежал на спине, с подогнутыми коленями вверх ногами, головой на восток. При нем найдено каменное тесло, длинная кремневая пластина с ретушью, два кремневых орудия из пластин меньших размеров, два костяных стержня – длинный и короткий, а также сосуд.Погребение было густо посыпано красной охрой. Основное захоронение 7/9 у хут. Комарово (рис.40:5,7) было сооружено на месте небольшой естественной возвышенности, в подпрямоугольной яме размерами 1,35х0,78м. Вокруг ямы выложили слой желтого материкового выкида. Погребенный лежал на спине, скорченно, с подогнутыми вверх ногами, головой на восток, кистями рук в области таза. Дно могилы и кости скелета густо окрашены охрой; кусочки охры попадались в заполнении ямы. Слева от черепа, у плеча, лежала длинная птичья кость. Справа от черепа находилась ножевидная пластина с ретушью по краям. Над погребением была сооружена невысокая насыпь диаметром 10-12м и высотой до 1м. За пределами насыпи, в 15м к юго-востоку от погребения 9, был зафиксирован комплекс находок, позволяющий интерпретировать его как жертвенник, с четко выделенным пятном ямы, заполненной охрой. Жертвенник представлял собой скелет молодой женщины (14-16 лет, по определению А.В. Шевченко), лежащий вытянуто, на грудных костях. Поза покойной дает основание предполагать, что она была брошена в яму ничком (рис.40:8). На грудных костях и у шейных позвонков при ней было найдено 9 пастовых бусинок; в заполнении ямы встречено около 40 фрагментов мергелевых браслетов, принадлежащих примерно 10 изделиям рис.40:9). В 5м к северу от погребения 2/18, на такой же глубине, располагалась яма неправильноовальной формы, заполненная охрой. В яме были найдены обломки двух мергелевых браслетов. Погребение 2/18 и ямку с браслетами, так же, как и комплекс кургана № 7, следует рассматривать как единый культовый комплекс (В.Л. Ростунов, Б.М. Хашегульгов, 1985.С.49-51; С.Н. Кореневский, А.О. Наглер, 1987.С.74-86). Погребальный обряд энеолита Моздокских степей отражает социальную дифференциацию местного населения, зафиксированную в особом каноне заупокойного ритуала. Чрезвычайно своеобразен в этом плане подкурганный комплекс из кургана № 7 у хут. Комарово – погребение умершего сородича, захоронение которого специально выделялось курганной насыпью и сопутствующей ему жертвой женщины. Подобные захоронения нет оснований связывать с возникновением имущественного неравенства; более оправданно думать, что они сопряжены с ранговой дифференциацией, связанной с выделением ритуалами мужской части населения. Такая ранговая градация, отражаемая погребальными культами, характерна для различных племен энеолитического периода. В древнейших курганных могильниках степей Восточной Европы начинают встречаться символы власти и оружие: 72 каменные булавы, боевые топоры, скипетры, которые позволяют полагать усиление в жизни родовых коллективов военного фактора как следствие прогресса производящего хозяйства – развития скотоводства (С.Н. Кореневский, А.О. Наглер, 1987.С.74-86; С.Н. Кореневский, 1988.С.6-7). На рубеже IV – III тыс. до н.э. прослежены следы контактов энеолитического населения с племенами майкопской культуры: так, в поле кургана № 2 у хут Комарово с основным энеолитическим захоронением зафиксированы обломки двух майкопских сосуда галюгаевского типа вместе с фрагментом мергелевого браслета (рис.40:10,11) – тризна при захоронении 2/18. Памятники эпохи ранней бронзы Период ранней бронзы приходится на возникновение в регионе разнотравных степей, увеличение луговой растительности. Лес по-прежнему концентрировался островками только вблизи реки. Это был более влажный и прохладный период, чем предыдущий. К середине III тыс. до н.э. климат становится суше; намечается тенденция к аридизации климата (С.Н. Кореневский, 1993.С.97). Появление разнотравно-злаковой степной растительности на рубеже IV-III тыс. до н.э.соответствует процессам, наблюдаемым в зоне Цалыкской депрессии: в этот период происходит формирование почв с высоким плодородием; климатические условия благоприятны для развития неполивного земледелия. В указанный период в степной зоне прослежено появление населения галюгаевского варианта майкопской культуры; поселения майкопцев исследованы С.Н. Кореневским на границе с Моздокским районом, в Курском районе Ставрополья (С.Н. Кореневский, 1993;1995). В Моздокском районе Северной Осетии, в кургане № 1 у хут. Комарово, А.О. Наглером исследован погребальный комплекс, относящийся к майкопской культуре (С.Н. Кореневский, А.О. Наглер, В.Л. Ростунов, 1998.С. 59-63). Курган № 1 находился к востоку от г. Моздок, примерно в 20км к западу от ст. Галюгаевской. Он имел высоту 6,8м при диаметре 75-80м. В основании кургана находилась группа захоронений 30,33,34 и жертвенник. Первая насыпь была сооружена над могилой 30. Она имела в диаметре 25-28м, при высоте около 4м. Захоронение 30 было совершено с уровня древней дневной поверхности рис.41:I,II;42:I). Оно представляло собой яму, сужающуюся ко дну, удлиненной, подпрямоугольной формы, с заоваленными углами. Размеры ямы по внешнему контуру – 4х2м, по дну – 3,5х1,2м. Дно углублено в грунт примерно на 0,8м. Яма ориентирована по линии север – юг. В яме зафиксирован галечный завал дна могилы Максимальная его высота от дна – 46см. В разрезе завал имеет прогиб к центру. Галька прикрывает стенки могилы до самого верха и затем распространяется как вымостка по периметру сооружения. Еще до сооружения вымостки по периметру ямы были вырыты канавки и галечная вымостка перекрыла их, образовав нечто подобное двум 73 параллельным волнообразным стенкам с запада и востока. По три таких стенкиволны отмечено с севера и юга. Общая площадь галечной вымостки - 5,6х4,2м. Невысокие валы вокруг погребения служили, скорее всего, опорами для перекрытия. Само перекрытие было сооружено из дубовых бревен (определение породы дерева А.И. Семенова). Бревна имели в длину до 7-8м и лежали в 3-5 слоев. Площадь, закрытая ими, составляла полосу до 10м2. На плахах прослежено берестяное покрытие; связующий раствор – речная голубовато-зеленая глина. Сверху на конструкции фиксировался камыш. У северо-западного края ямы зачищены фрагменты черепа мелкого рогатого скота. В углах каменной вымостки отмечены трещины, разорвавшие камышовое покрытие. Это означает, что погребение какое-то время находилось под воздействием осадков, перепадов температуры и не имело над собой земляной насыпи. Оно было полностью разграблено. Только в галечном заполнении ямы отмечены фрагменты костей человека. Ограбление совершено вскоре после совершения погребения и до возведения насыпи кургана. После снятия каменной вымостки, примерно в полуметре от восточной длинной стенки погребения 30, у ее северного и южного краев выявлены погребения 33 и 34 рис.41:III;42:II,III). Они оказались подбоямикатакомбами. Глубина ямы катакомбы 33 – 1,8м, катакомбы 34 – 2м. Камеры сделаны с восточной стороны и более напоминают подбои. В них обнаружены скелеты людей в положении скорченно, на левом боку, спиной к входу. Покойные лежат головой на юг, предельно скорчены, кисти рук у лица или перед грудью. Костяки обильно посыпаны охрой. В погребении 34 находился костяк взрослого человека, в погребении 33 – подростка. Между могилами 33 и 34 найден жертвенный комплекс, который тоже был совершен в вырытой яме. Глубина ямы от уровня древней дневной поверхности – 1,5м; размер – 0,8х0,8м. В состав жертвенного приношения входили черепа трех быков и их конечности. Все три могилы - 30,33 и 34 одновременны, как и жертвенник. Каменная вымостка погребения 30 перекрыла могилы 33,34 и яму с костями животных. Таким образом, зафиксирован очень сложный обряд одновременного захоронения некоего лица (или лиц) в могиле 30 и двух его сопровождающих людей в подбойных катакомбах 33,34, с одновременной жертвой – быками. Насыпь кургана сооружалась через какой-то временной интервал после совершения погребений из черноземного и материкового грунта, образуя «зебристые» прослойки. Ее вершина была несколько смещена от геометрического центра захоронения 30. Рассмотренный Комаровский комплекс погребений и жертвенника не имеет аналогий в Предкавказье. Для его датировки и атрибутации нужно аппелировать к косвенным признакам. Эти признаки таковы. Традиция хоронить сородичей в удлиненных ямах «сунженского типа», у которых отношение длинной стенки к короткой более чем 1,6:1 или 2:1, по С.Н. Кореневскому, связана на Центральном Кавказе с погребениями галюгаевского варианта майкопской культуры. Новейшие данные В.Л. Ростунова подтверждают этот тезис: в курганах Заманкульского некрополя зафиксированы удлиненные майкопские могилы с галечными бортиками вокруг 74 ям и с галечными вымостками вокруг самих захоронений; отмечено перекрытие ямы слоями камыша и бересты. Даты погребений укладываются в рамки конца IV – первой четверти III тыс. до н.э. С майкопской традицией сооружения курганных насыпей Заманкульских курганов методом “зебристых” прослоек также увязывается структура насыпи над Комаровским комплексом. Более отдаленная параллель погребению 1/30 ведет в Закавказье, к основному захоронению майкопского облика (по Р.М. Мунчаеву) кургана № 3 в Уч-Тепе, которое датируется несколько более поздним временем, чем Заманкульские курганы. Совпадает удлиненность конструкций ям, наличие бревенчатых перекрытий, использование гальки в обряде. Размеры ямы в Уч-Тепе – 14,3х2м (А.А. Иессен, 1965). Само положение покойных в камерах-подбоях катакомб – скорченно на левом боку, с южной ориентацией, и охра в обряде, не противоречат майкопской традиции ингумации сородичей. Для энеолитических курганов Центрального Предкавказья такая поза умершего не характерна: обычно скелеты в энеолитических курганах Центрального Предкавказья лежат скорченно на спине. Крупные размеры насыпи (до 4м), “зебристость” прослоек также связываются с майкопской погребальной практикой. Насыпи собственно энеолитических курганов не превышают 1,5м. Подбои-катакомбы 33,34 Комаровского кургана с втиснутыми в них скелетами спиной к входу и охрой в обряде – это не памятники катакомбных племен Предкавказья эпохи среднего бронзового века. Не похожи они и на подбой энеолитического времени Кардоникского погребения 7/2 (раскопки Х.Х. Биджиева). В последнем случае скелет лежал скорченно, на боку, лицом к входу, головой на север, с длинной кремневой ножевидной пластиной и бусами. Все это позволяет отнести описываемые захоронения к кругу раннемайкопских (галюгаевских) памятников. Традиция подбоев-катакомб совместно с жертвенником для эпохи ранней бронзы в Предкавказье – новый аспект обрядовой погребальной практики населения этого региона. Как известно, идея катакомбы могла возникнуть независимо у разных народов. У оседлых земледельцев Передней Азии она фиксируется еще в период Халафской культуры и без курганного сопровождения (конец V – начало IV тыс. до н.э. – Ярым-тепе I, II – Н.Я. Мерперт, Р.М. Мунчаев, 1982). Катакомбный обряд под курганной насыпью на юге Восточной Европы известен с эпохи энеолита – Триполья B (первая половина IV тыс. до н.э. по некалиброванным датам). Однако в энеолитических восточноевропейских катакомбах скелеты лежат на спине, скорченно (Джурджулешты – Молдова; Мухин II, погребение 5/9 – Нижний Дон). В могильнике Джурджулешты катакомба сопровождается жертвенником с костями быка. Но катакомбы Комаровского комплекса не похожи на степные восточноевропейские памятники. В них иная поза скелетов – на боку, предельно скорченно, с южной ориентацией, спиной к входу, кисти рук у лица или перед грудью. Весьма интересные аналогии им связаны с Северной Месопотамией – древнейшими катакомбами Передней Азии в могильниках 75 Ярым-Тепе I и II . Здесь также отмечены подбои-катакомбы, и даже со ступенькой ниже дна камеры, как в комаровском подбое-катакомбе 34. Покойные лежат в предельно скорченном положении, спиной к входу, как будто втиснутые в камеру. Встречается охра и угольки. Но ориентировка иная и умерших сопровождает инвентарь. В период позднего энеолита сходные катакомбы известны из энеолитического некрополя Библа (M. Dunand, 1937-39. P.435, fig.319). Таким образом, комаровские захоронения 33 и 34 ближе стоят по конструкции подбоев-катакомб, позам покойных, к древнейшим переднеазиатским, чем к северо-причерноморским энеолитическим. Комаровский памятник – это предкавказский курганный комплекс, сочетающий подбой-катакомбу и яму с галечной выкладкой. Если учесть южную линию происхождения раннемайкопского населения (галюгаевский вариант), то катакомбные подбои Комаровского кургана можно воспринимать как дань очень древним переднеазиатским обычаям в среде пришедшего на Центральный Кавказ на заре раннего бронзового века с юга населения, явно придерживающегося полиритуализма погребальной практики. Во второй половине III тыс до н.э. колебания климата в степной зоне приводят к резкому сокращению разнотравья, увеличению доли полыни, маревых. Продолжает идти процесс аридизации степей (С.Н. Кореневский, 1993.C.97). В этот период майкопская культура исчезает. В Моздокских степях появляются племена древнеямной культуры, со скотоводческим хозяйственным укладом. Погребальные комплексы этого населения выявлены как на правобережье (Терская, Киевская), так и на левобережье р. Терек. Для населения древнеямной культуры характерен обычай хоронить своих усопших в неглубоких прямоугольных ямах, на спине, скорченно, с подогнутыми коленями вверх ногами, головой на восток или на запад; над погребениями насыпались курганы. В кургане № 2 у хут. Комарово древнеямное захоронение было основным для второй курганной насыпи и перекрывало энеолитическое погребение 2/18; во вторую насыпь также было впущено древнеямное захоронение. В кургане № 7 парное захоронение древнеямной культуры было впущено в полу насыпи энеолитического периода, после чего была сооружена вторая курганная насыпь; в центр второй насыпи было впущено другое древнеямное захоронение, после чего курган был вновь достроен и окружен ровиком; в дальнейшем в третью насыпь было впущено три древнеямных погребения, не сопровождавшихся досыпкой кургана (А.О. Наглер, Е.Е. Антипина, 1988.С.69). Курганы древнеямной культуры перекрывали майкопское поселение Галюгай I (С.Н. Кореневский, 1993). Исчезновение майкопской культуры и появление населения со скотоводческим хозяйственным укладом связано, возможно, с иссушением климата в степной зоне. К концу III тыс. до н.э. климат становится все более влажным и прохладным. Широкое распространение получает растительность степей лугово-злакового типа. В наиболее благоприятных местах, снабжаемых влагой, могли произрастать сосновые леса (С.Н. Кореневский, 1993.С.97). Этот период 76 связан с появлением населения, хоронящего своих покойников под курганами, в грунтовых ямах; часто ямы имеют заплечики для деревянного настила над погребальной камерой. Усопших хоронили в деревянных либо берестяных гробовинах; иногда вместо гробовин сооружались срубы из мощных стволов деревьев. Погребенные лежали на спине, вытянуто, либо на боку, скорченно, с разнообразной ориентировкой; преобладает южная и восточная ориентация костяков. На правобережье Терека захоронения совершались в основном по обряду вытянутого трупоположения, в ямах с заплечиками. При этом в центральной части кургана помещались погребения молодых женщин и детей, которые были окружены кольцом из погребений взрослых мужчин и женщин (кольцевая система захоронений). Все погребения совершались за короткий промежуток времени, образуют правильный круг; расстояние между ними не превышает 1-1,5м; погребения совершены с уровня древней дневной поверхности и единовременно перекрыты курганной насыпью, о чем свидетельствуют остатки материковых выкидов, сохранившихся по краям могильных ям и законсервированных курганом. В ряде случаев кольцевая система захоронений не замкнута. Материалы этих захоронений свидетельствуют, по мнению Р.С. Сосранова и А.Ф. Огиенко, о сезонном характере некрополей: так, на этих кладбищах захоранивались умершие в зимний период члены родового коллектива. В весенний период, перед откочевкой на север, в глубь Моздокских степей, над захоронениями возводилась единая курганная насыпь. В этой связи вполне объяснимым становится отсутствие кольцевой системы захоронений на левобережье Терека, где курганы возводились в весенне-осенний и летний периоды. На левобережье Терека, в курганах у ст. Павлодольской и Черноярской в этот период прослежено появление погребений в больших прямоугольных ямах, одна из коротких стенок которых была заовалена. Ямы имели меридиональную ориентацию; размеры ям доходили до 4х2,8м. Все выявленные захоронения – основные в курганах; ямы перекрыты мощным бревенчатым настилом (рис.43:I,1). Время сооружения этих захоронений определяется находкой в одном из них – из кургана № 3 у ст.Черноярской (раскопки В.Л. Ростунова в 1985 г.) – сосуда беденской культуры (конец 21 – 20 вв. до н.э.) (рис.43:I,5). Памятники эпохи средней бронзы В начале среднебронзовой эпохи ландшафт Моздокских степей соответствовал сухостепному: в этот период происходит формирование светлокаштановых почв, на которых произрастают злаки и полынь; наблюдается отсутствие разнотравья. Глубоко признателен Р.С. Сосранову за разрешение использовать материалы его отчетов о раскопках 1988 и 1990 гг., а также А.Ф. Огиенко за устную информацию о полевых наблюдениях. 77 В эпоху средней бронзы в Моздокских степях появляется население катакомбной культурно-исторической общности. Однако, в отличие от более северных районов Ставрополья, захоронения в катакомбах здесь не являются доминирующими. В катакомбный период в Моздокских курганах зафиксировано несколько различных обрядов захоронения. Помимо собственно катакомбного обряда, широко практикуются захоронения в ямах прямоугольной, овальной и квадратной формы с заплечиками; в ямах устанавливалась деревянная гробовина либо берестяной короб (рис.43:II,1;46:I,1); преобладает меридиональная ориентировка погребальных сооружений. Погребенные лежат вытянуто на спине и скорченно на боку, головой в южном направлении. На несколько более позднее время приходится возникновение захоронений в ямах квадратной формы, с жердевой конструкцией, на которой крепилось деревянное перекрытие (рис.45:1-10). На краях могильной ямы либо в стороне от погребения практикуется сооружение тризн – черепов и конечностей мелкого и крупного рогатого скота. В раннекатакомбный период появляются весьма своеобразные захоронения, отличающиеся от остальных конструкцией погребального сооружения и содержащие богатые наборы инвентаря. Наиболее полно прослежена конструкция таких сооружений в погребениях 3/6 у ст. Троицкой; 1/9 у ст. Черноярской и 7/12 у хут. Комарово (А.О. Наглер, Е.Е. Антипина, 1988.С.68-74) (рис. ). Погребения были совершены в ямах с меридиональной ориентацией; западная и восточная стенки в ямах вдаются вовнутрь в центральной части; дно восьмеркообразное, с перехватом в центральной части. В центре ямы устанавливался берестяной короб прямоугольной формы; по углам короба устанавливались деревянные столбы с соединительными плахами в верхней части, что позволяет реконструировать сооружение как паланкин. У южной и северной стен короба помещались циновки, свернутые в несколько слоев. Дно короба обычно выстилалось берестой и обильно посыпалось мелом. Взрослые погребенные лежали на левом боку, скорченно, головой на юг; под головой погребенного сооружалась грунтовая подушка. Погребения в восьмеркообразных ямах с паланкинами демонстрируют, по-видимому, отражение в погребальном обряде одного из проявлений социальной дифференциации общества в эпоху средней бронзы. Одним из примеров стратиграфической последовательности захоронений в эпоху средней бронзы в Моздокских степях являются материалы кургана № 2 у ст. Павлодольской (раскопки В.Л. Ростунова в 1984 г.). Первая насыпь кургана представлена захоронением 11. Яма погребения имела заплечик и была ориентирована по линии север-юг. Костяк женщины находился в берестяном коробе, вытянуто на спине, головой на юг. В ногах погребенного наблюдалась подсыпка из охры. Инвентарь: бронзовые височные подвески с несомкнутыми концами, бронзовые обоймы, костяные и гагатовые бусы. Погребение 11 – основное для первой насыпи, датируется рубежом III/II тыс. до н.э. Вторая насыпь кургана представлена погребениями в катакомбах (4,5,6,7) и одним погребением в яме с заплечиком (погребение 12). Погребения 78 находились в восточной поле кургана и имели следующие ориентировки: № 4 – ЮЮЗ-ССВ; № 5 – С-Ю; № 6 – З-В; № 7 – С-Ю и № 12 – С-Ю. Катакомба 6 является основным захоронением для второй насыпи; погребение 12 впущено с поверхности второй насыпи и прорезало заплечиком северо-западную часть входной шахты катакомбы 6 (прямая стратиграфия); катакомбы 4,5,7 впущены во вторую курганную насыпь. Костяки в погребениях 5 и 12 располагались скорченно, на правом боку, и были ориентированы на юг (погр. 5) и юго-восток (погр. 12); в катакомбах 6 и 7 погребенные лежали скорченно, на левом боку, головой на восток; ориентировка погребенного в катакомбе 4 не восстанавливается. В катакомбах 5,6,7 прослежен тлен от кожаных подстилок; ноги костяка в катакомбе 6 посыпаны охрой, по площади камеры, как и в погребении 12, фиксировалась меловая подсыпка. Инвентарь: в катакомбах 4,6,7 курильницы, сосуды двучастной формы (двучастный сосуд найден в погребении 12). Помимо этого, в катакомбе 7 обнаружена двуручная амфора, а в катакомбе 6 – одноручный горшок; в катакомбе 4 найдены альчики из костей мелкого рогатого скота, одноручный горшок. Синхронность погребений устанавливается как стратиграфически, так и по сходству керамического инвентаря. Наиболее поздним является погребение 12. Все указанные комплексы датируются в рамках первой четверти II тыс. до н.э. Третья насыпь кургана представлена погребением 2 – основным для третьего курганного слоя. Погребение совершено в яме с заплечиком, в берестяном коробе, ориентировано по линии север – юг. Погребенные мужского и женского пола лежали в обнимку, скорченно, головами на юг. Стопы ног обоих костяков были посыпаны охрой. Инвентарь: амфора, курильница (рис.46:III,1,2), одноручный горшок, костяная бусина, пастовый бисер, гагатовые бусы, сердоликовая бусина, бронзовые височное кольцо, пронизи, 2 бляхи-медальона, шило, 2 наборных браслета и 4 предмета из проволоки, предположительно, височных кольца. Погребение датируется в рамках второй четверти II тыс. до н.э. Материалы погребальных комплексов кургана № 2 у ст. Павлодольской позволяют установить, что на первом этапе существования памятника совершалось захоронение в яме с заплечиком, с вытянутым на спине костяком. Второй этап функционирования кургана фиксирует появление нового населения: известный здесь ранее обряд сменяется новым (погребения в катакомбах); прослеживается сосуществование пришлого и местного населения и начало его смешения, что находит отражение в синкретических чертах погребения 12. На третьем этапе продолжается этнокультурный синтез двух групп населения. Стратиграфическая последовательность погребений из конкретного памятника может послужить основой для выявления общей картины развития населения Моздокских степей в среднебронзовую эпоху. К сожалению, несмотря на весьма значительное (около 200) количество выявленных в Моздокском районе среднебронзовых комплексов, большая их часть не опубликована и не подвергалась научному исследованию 79 (опубликованы материалы трех захоронений: 1 у ст. Терской – Н.А. Николаевой и 2 у хут. Комарово и ст. Троицкой – А.О. Наглером). Поэтому изучение среднебронзовых памятников Моздокских степей – дело будущих исследований. Полученные только за последнюю четверть двадцатого столетия археологические данные позволяют существенно расширить, а порой и пересмотреть наши представления о развитии древних обществ на территории Северной Осетии. Так, в горах открыты памятники энеолитического населения и куро-аракской культуры, известные ранее только в Закавказье и на СевероВосточном Кавказе (Дагестан, Чечня); прослежено проживание этих племен в горах в эпоху, когда на равнину приходит новое население, с новыми культурными традициями. В предгорьях открыты блестящие памятники майкопской раннебронзовой культуры, в число которых входят «царские курганы», сопоставимые со знаменитым Большим Майкопским курганом «Ошад» в Прикубанье. Полученные из них радиоуглеродные даты позволяют полагать, что территория Северной Осетии явилась зоной первичного распространения майкопского населения после миграции с Ближнего Востока. Прослеживается непрерывное проживание и многокомпонентность культуры древнего населения предгорий, имевшего культурные связи с племенами Ближнего Востока, Закавказья, а также с жителями гор и степей Северного Кавказа. В степной зоне Северной Осетии выявлены уникальные памятники, свидетельствующие о связях древнего населения региона как с Ближним Востоком, так и племенами юга Восточной Европы. Впервые удается сопоставить динамику развития древнего населения с природно-климатическими изменениями в различные эпохи. Древности эпохи энеолита и бронзы на территории Северной Осетии изучены с разной степенью интенсивности и обеспечены неодинаковым количеством археологических источников. Вместе с тем мы имеем большой прогресс в освещении истории древнего населения края на протяжении около трех тысячелетий. Список использованной литературы 1. Абесадзе Ц.Н. Производство металла в Закавказье в III тыс. до н.э. Тбилиси, 1969 (на груз. яз.) 2. Абрамишвили Р.М.,Абрамишвили М.Р., Вашакидзе Т.Р. и др. Раскопки в Тбилиси //Полевые археологические исследования в 1987 году. Тбилиси, 1995 3. Алиев Н.Г. Позднеэнеолитические памятники Азербайджана. Автореф. Канд. Дисс. Л., 1981 80 4. Багаев М.Х. Новый могильник эпохи бронзы в Чечено-Ингушетии.//Новое в археологии Северного Кавказа. М., 1986 5. Батчаев В.М. Погребальные памятники у селений Лечинкай и Былым.//Археологические исследования на новостройках КабардиноБалкарии. Нальчик, 1984 6. Бетрозов Р.Ж., Нагоев А.Х. Курганы эпохи бронзы у селений Чегем I, Чегем II и Кишпек.(1-я и 3-я группы) //Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1984 7. Берг Л.С. Основы климатологии. М., 1938 8. Будун А.С. Природа, природные ресурсы Северной Осетии и их охрана. Владикавказ, 1994 9. Будун А.С., Макоев Х.Х. Геоэкология внутригорных депрессий Северной Осетии. Владикавказ, 1996 10.Вайман А.А. Шумеро-вавилонская математика. М., 1964 11.Варазашвили В.Л. Раннеземледельческая культура Иоро-Алазанского бассейна. Тбилиси, 1992 12.Виноградов В.Б., Хашегульгов Б.М. Некоторые находки IV – II тыс. до н.э. на Северо-Восточном Кавказе. //Новые памятники эпохи бронзы в ЧеченоИнгушетии. Грозный, 1982 13.Гаджиев М.Г. Из истории культуры Дагестана в эпоху бронзы. Махачкала, 1969 14.Гаджиев М.Г. Раннеземледельческая культура Северо-Восточного Кавказа. М, 1991 15.Гаджиев М.Г., Магомедов Р.Г. Кол Ф.Л. Исследования международной дагестано-американской экспедиции на поселении Великент II. Тез. докл. //Международная науч. сессия «Археология Кавказа: новейшие открытия и перспективы. Тбилиси, 1997 16.Гвоздецкий Н.А. Физическая география Кавказа. МГУ, 1954 17.Гвоздецкий Н.А. Кавказ: очерки природы. М., 1963 18.Гиджрати Н.И. К проблеме интерпретации нижнепалеолитических отложений пещеры Ласок (Мыштулагты-лагат) в Северной Осетии. //Проблемы интерпретации археологических источников. Орджоникидзе, 1987 19.Гиджрати Н.И., Ростунов В.Л. Памятники эпохи энеолита и ранней бронзы в горах Северной Осетии. //Кавказ и цивилизации Востока в древности и средневековье. Владикавказ, 1993 20.Гогичайшвили Л.К. Растительность низменностей и предгорий Квемо Картли в голоцене //Человек и окружающая его среда. Тбилиси, 1984 21.Григолия Г.К., Татишвили Т.И. Древнейшие памятники Квемо Картли //История и география Грузии.Т.1. Тбилиси, 1981 (на груз. яз.) 22.Гобеджишвили Г.Ф. Бедени – культура курганных погребений. Тбилиси, 1980 23.Гурьянов В.В. География Кабардино-Балкарской АССР. Нальчик, 1964 24.Gogochuri G., Rostunov V., Chikovani G. About the Population of Highlands and Foothills of East Part of Central Caucasus in the End of Aeneolithic and the 81 Beginning of Early Bronze Ages. || International conference “The Caucasus in the context of world history”. Tbilisi, 1996 25.Деген Б.Е. Курганы в Кабардинском парке г. Нальчика.//МИА, 1941, № 3 26.Джавахишвили Г.И. К истории раннеземледельческой культуры Западного Закавказья.Автореф. канд. дисс. Тбилиси, 1976 27.Джанаев Г.Г. Почвы и удобрения в Северной Осетии. Орджоникидзе,1970 28.Джанелидзе Ч.П. Палеогеография Грузии в голоцене. Тбилиси, 1980 29.О.М Джапаридзе. К истории грузинских племен на ранней стадии меднобронзовой культуры. Тбилиси, 1961 30.Джапаридзе О.М. Одно погребение из Ксанского ущелья Восточной Грузии. //Археологический сборник, посвященный 70-летию Отара Джапаридзе. Тбилиси, 1994 31.Джапаридзе О.М. На заре этнокультурной истории Кавказа. Тбилиси, 1989 32.Днепровский К.А., Кореневский С.Н. Сравнительный анализ керамики Галюгаевского и Серегинского поселений майкопской культуры. //Историкоархеологический альманах, т.2. Армавир-Москва. 1996 33.Dunand M. Foulles de Biblos, I. V 1. Atlas. Paris, 1937-39 34.Egeli G. Die chalkolitische von Norsun Tepe Elazig Sudostturkei ii Tafel. Istambul, 1988 35.Иессен А.А. К хронологии «больших кубанских курганов» //СА, 1950, XII 36.Иессен А.А. Раскопки большого кургана в урочище Уч-Тепе.//МИА,1965, № 125. Т.2 37.Esin U. Tepecik excavations, 1970 ||Keban Project 1970 activities. Ankara, 1972 38.Esin U. Tepecik excavations, 1971 ||Keban Project 1971 activities. Ankara, 1973 39.Квавадзе Э.В. Актуопалинологические аспекты биостратиграфии и палеогеографии горных регионов Закавказья. Автореф. докт. дисс. Тбилиси, 1990 40.Кигурадзе Т.В. Периодизация раннеземледельческой культуры Восточного Закавказья. Тбилиси. 1976 41.Кигурадзе Т.В., Гогелия Д.Д., Варазашвили В.Л. Памятники типа Сиони и их место в энеолитической культуре Закавказья. Тез. докл. //Сигнахская археологическая конференция. Тбилиси, 1989 42.Козаев П.К. К семантике сюжета на майкопском сосуде из с. Сунжа. Тез.докл. //I международная конференция «Осетиноведение: история и современность» . Владикавказ, 1991 43.Кореневский С.Н. Новые данные по металлообработке докобанского периода в Кабардино-Балкарии.//Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1984 44.Кореневский С.Н. Т- и У-образные булавки эпохи средней бронзы Большого Кавказа и Предкавказья. //Этнокультурные проблемы бронзового века Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1986 45.Кореневский С.Н., Наглер А.О. Некоторые вопросы изучения энеолита Центрального Предкавказья и Моздокских степей //Проблемы интерпретации археологических источников. Орджоникидзе, 1987 82 46.Кореневскаий С.Н. Археологические признаки социальной дифференциации в погребальном обряде эпохи энеолита, ранней бронзы Центрального Предкавказья. // Погребальный обряд древнего и средневекового населения Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988 47.Кореневский С.Н. Новые источники по эпохам энеолита, ранней и средней бронзы в работах Предгорной экспедиции 1985-1989 гг. Тез. докл. //XVI «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Ставрополь, 1990 48.Кореневский С.Н. Древнейшее оседлое население на Среднем Тереке. М., 1993 49.Кореневский С.Н. Галюгай I – поселение майкопской культуры. М., 1995 50.Korenevskiy S. New settlement Redant near Vladikavkaz. //International conference “The Caucasus in the context of world history”. Tbilisi, 1996 51.Кореневский С.Н., Наглер А.О., Ростунов В.Л. «Комаровский комплекс» кургана 1 эпохи ранней бронзы. Тез.докл. //XX юбилейные «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа (Железноводск, 1998). Ставрополь, 1998 52.Крупнов Е.И. Погребения эпохи бронзы в Северной Осетии. //Труды ГИМ, т. VIII, 1938 53.Крупнов Е.И. Материалы по археологии Северной Осетии докобанского периода. //МИА, 1951, № 23 54.Кушнарева К.Х., Марковин В.И. Эпоха бронзы Кавказа и Средней Азии. Ранняя и средняя бронза Кавказа. Введение. М., 1994 55.Левин Э.С. Перевалы Центрального Кавказа. М., 1938 56.Любин В.П. Энеолитический комплекс из грота Шау-легет. //КСИА, 1960 57.Марковин В.И. Новый памятник эпохи бронзы в горной Чечне (могильник у сел. Гатын-Кале). //Древности Чечено-Ингушетии. М., 1963 58.Марковин В.И. Могильник эпохи бронзы у селения Малый Харсеной в Чечне. //Историко-археологический альманах, 1. Армавир-Москва, 1995 59.Моисеев Д.П., Ростунов В.Л. Применение векторного формализма для анализа археологических источников. // Проблемы интерпретации археологических источников. Орджоникидзе, 1987 60.Менадбе М.Б., Кигурадзе Т.В. Сионские археологические памятники. Тбилиси, 1981 (на груз.яз.) 61.Марковин В.И. Дольмены Западного Кавказа. М., 1978 62.Марковин В.И. Некоторые итоги археологических разведок в Северной Осетии. //МАДИСО,т.II, Орджоникидзе, 1969 63.Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. М., 1975 64.Мунчаев Р.М. Майкопская культура // Ранняя и средняя бронза Кавказа. М., 1994 65.Наглер А.О., Антипина Е.Е. О хронологическом месте восьмеркообразных ям эпохи средней бронзы Моздокской степи. //Погребальный обряд древнего и средневекового населения Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988 66.Николаева Н.А., Сафронов В.А. Раскопки курганов в Северной Осетии и Адыгее.//АО за 1976г. М., 1977 83 67.Николаева Н.А., Сафронов В.А. Курганный могильник эпохи бронзы у с. Дзуарикау. //Проблемы археологии Северной Осетии. Орджоникидзе. 1980 68.Николаева Н.А. Культура шаровидных амфор на территории Северной Осетии. Тез.докл. //VIII «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Нальчик, 1978 69.Николаева Н.А. Культурное единство предгорной полосы центральной и западной части Северного Кавказа. Тез.докл. //IX «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Элиста, 1979 70.Николаева Н.А. Выделение кубано-терской культуры ранне- и среднебронзового века на Северном Кавказе. //Проблемы археологии Северной Осетии. Орджоникидзе, 1980 71.Николаева Н.А. Периодизация кубано-терской культуры. Исторические судьбы КТК в катакомбную эпоху. //Катакомбные культуры Северного Кавказа. Орджоникидзе. 1981 72.Николаева Н.А. Северная Осетия в ранне-среднебронзовом веке (модель выделения археологической культуры). //Ученые записки комиссии по изучению памятников древнего и средневекового Востока. М., 1989 73.Оболенский Н.Н. Климат Северо-Кавказского края. // Труды Горского с-х ин-та, т.1. Орджоникидзе, 1936 74.Ортманн В. Керамика ранней и средней бронзы на Среднем Евфрате и ее связи с керамикой Хамы и Эблы. //Древняя Эбла. М., 1985 75.Пхакадзе Г.Г. Энеолит Квемо Картли . Тбилиси, 1963 (на груз. яз.) 76.Пхакадзе Г.Г. К изучению памятников Рион-Квирильского бассейна (IV – середина III тыс. до н.э.) //СА, 1988, № 2 77.Пхакадзе Г.Г. Западное Закавказье а III тыс. до н.э. Тбилиси, 1993 (на груз. яз.) 78.Пчелина Е.Г. Крепость «Зилде Машиг». //СЭ, 1934, № 3 79.Ростунов В.Л. Куро-аракская культура на Центральном Кавказе (к вопросу об истоках и путях миграции) //Античность и варварский мир. Орджоникидзе, 1985 80.Ростунов В.Л. Куро-аракская культура на Центральном Кавказе (хронологический и историко-археологический аспекты миграции) //Античность и варварский мир. Орджоникидзе, 1985 81.Ростунов В.Л., Хашегульгов Б.М. К хронологии височных подвесок в 1,52,5 оборота эпохи ранней бронзы Северного Кавказа //Проблемы хронологии археологических памятников Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1985 82.Ростунов В.Л. Вопросы бытования куро-аракских племен на Центральном Кавказе и их роли в этнокультурном процессе второй половины III – начала II тыс. до н.э. //Этнокультурные проблемы бронзового века Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1986 83.Ростунов В.Л. Куро-аракские могильники Северной Осетии //Погребальный обряд древнего и средневекового населения Северного Кавказа Орджоникидзе, 1988 84.Ростунов В.Л., Хашегульгов Б.М. К этнокультурной истории горной зоны Чечено-Ингушетии в конце ранней и начале среднебронзовой эпохи. Тез. 84 докл. // Актуальные проблемы истории дореволюционной ЧеченоИнгушетии. Грозный, 1990 85.Ростунов В.Л. Новые данные о куро-аракской культуре в центральных районах Северного Кавказа. Тез.докл. //I Кубанская археологическая конференция. Краснодар, 1989 86.Ростунов В.Л. К вопросу об этнокультурных процессах в предгорной зоне Северной Осетии в III тыс. до н.э. (по данным погребальных памятников). Тез. докл. //Международный симпозиум «Майкопский феномен в древней истории Кавказа и Восточной Европы». Л., 1991 87.Ростунов В.Л., Козаев П.К. К вопросу о взаимосвязях майкопской и куроаракской культур на Центральном Кавказе. Тез.докл. //Древнейшие общности земледельцев и скотоводов Северного Причерноморья в V тыс. до н.э. – V в. до н.э. (Материалы международной конференции). Кишинев, 1991 88.Ростунов В.Л. К вопросу о соотношении энеолитической, майкопской и куро-аракской культур в горной зоне Центрального Кавказа (по материалам пещерной стоянки Мыштулагты-лагат). Тез.докл. //XVIII «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Кисловодск, 1994 89.Rostunov V. The Problems of the Transition Period from Aeneolithic to the Early Bronze Epoch in the Central Caucasus. //International conference “The Caucasus in the context of world history”. Tbilisi, 1996 90.Ростунов В.Л. Определяющие признаки куро-аракской культуры на Центральном Кавказе. Тез. докл.//XIX «Крупновские чтения»: Актуальные проблемы археологии Северного Кавказа. М., 1996 91.Ростунов В.Л. К вопросу о памятниках эпохи средней бронзы в горах Северной Осетии. Тез. докл. //XVII «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Майкоп. 1992 92.Ростунов В.Л. О роли географической среды в расселении древних обществ на Центральном Кавказе в эпоху энеолита – начала средней бронзы (к постановке вопроса). Тез.докл. //Международная научная сессия «Археология Кавказа: новейшие открытия и перспективы». Тбилиси. 1997 93.Ростунов В.Л. Природно-климатические условия горной зоны Центрального Кавказа и вопросы ее заселения в эпоху энеолита и бронзы. Тез. докл. //XX юбилейные «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа (Железноводск) Ставрополь, 1998 94.Ростунов В.Л., Сикорский М.И. Природно-климатические условия СевероОсетинской предгорной равнины и вопросы заселения ее человеком в эпоху голоцена. Тез. докл. //I Археологическая конференция Кавказа. Тбилиси,1998 95.Ростунов В.Л. Природно-климатический фактор в заселении северной части Центрального Кавказа в эпоху ранней и средней бронзы. Тез. докл. //II «Минаевские чтения», Ставрополь, 1999 96.Ростунов В.Л. Природно-климатический фактор в заселении предгорной и степной зон Центрального Кавказа.Тез.докл. //XXI «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Кисловодск, 2000 97.Рубилин Е.В. Почвы предгорий и предгорных равнин Северной Осетии. М., 1956 85 98.Сафронов В.А. Периодизация и хронология раннего и начала среднебронзового века Северной Осетии.Тез. докл. //VIII «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Нальчик, 1978 99.Сафронов В.А. Хронологическая система бронзового века предгорной полосы центральной и западной части Северного Кавказа. Тез. докл. //IX «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Элиста, 1979 100. Сафронов В.А. Катакомбные памятники предгорной зоны Северной Осетии. //Катакомбные памятники Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1981 101. Сафронов В.А. Хронологическая система энеолита и бронзового века Юга Восточной Европы. Тез. докл. //Проблемы эпохи бронзы Юга Восточной Европы. Донецк, 1979 102. Сафронов В.А. Проблемы индоевропейской прародины. Орджоникидзе, 1983 103. Торосян Р.М. Раннеземледельческое поселение Техута (IV тыс. до н.э.) Ереван, 1976 (на арм. яз.) 104. Трифонов В.А. Некоторые вопросы переднеазиатских связей майкопской культуры //КСИА, 1987, №192 105. Трофименко К.И. Генезис, география, систематика и агропроизводственная оценка почв Предкавказья. М., 1966 106. Федоров П.В. О некоторых вопросах голоценовой истории Каспия и Арала //Колебания увлажненности Арало-Каспийского региона в голоцене. М., 1980 107. Чартолани Ш.Г. К истории нагорья Западной Грузии доклассовой эпохи. Тбилиси, 1989 108. Чеченов И.М. Вторые курганные группы у селений Кишпек и Чегем II //Археологические исследования на новостройках Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1984 109. Чеченов И.М. Природно-географические условия Центрального Кавказа и некоторые особенности его исторического развития в эпоху бронзы. Тез.докл. //Душетская археологическая конференция. Тбилиси, 1984 110. Чиковани Г.Ч. Селища раннеземледельческих культур в предгорьях Арагвского ущелья .Тез.докл. //Душетская археологическая конференция. Тбилиси, 1984 111. Чиковани Г.Ч. Новые памятники раннеземледельческой культуры Арагвского ущелья. Тез. докл. //Кавказ и цивилизации Древнего Востока. Орджоникидзе, 1989 112. Чилашвили Л.А. Городище Урбниси. Тбилиси, 1964 (на груз. яз.) 113. Чубинишвили Т.Н. Амиранис-гора. Тбилиси, 1963 (на груз. яз.) 114. Чубинишвили Т.Н. К древней истории Южного Кавказа. Тбилиси, 1970 115. Щукин И.С. Очерки геоморфологии Кавказа. Часть I. Большой Кавказ. М., 1926 116. Энеолит СССР. М., 1982 (Археология СССР) 86 Список подрисуночных подписей Рис. 1. Карта археологических памятников северной части Центрального Кавказа эпохи энеолита – начала средней бронзы: 1 – Сунжа; 2 – Редант III; 3 - Редант I-II; 4 – Нижнекобанский могильник; 5 – Загли Барзонд I,II; 6 – Шау-лагат; 7 – Мыштулагты-лагат; 8 – Мард Шаджилагат; 9 – Алагир (разрушенный майкопский курган); 10 – Цалык; 11 – Заманкул; 12 – Брут; 13 – Комарово; 14 – Черноярская; 15 – Галюгай I-III; 16 – Нальчикская гробница; 17 – Нальчикский могильник; 18 – Садки; 19 – Долинское поселение; 20 – Агубековское поселение; 21 – Чегем I; 22 - Чегем II; 23 – Кишпек I; 24 - Кишпек III; 25 – Лечинкай; 26 – Кызбурун III; 27 – Лескен; 28 – Урух. Рис. 2. Карта археологических памятников развитого и финального этапов средней бронзы на территории Северной Осетии: 1 – Суардон, Верхний Кобан; 2 – Верхняя Рутха; 3 – Фаскау; 4 – Хазнидон (Урухский курганный могильник); 5 – Чикола; 6 – Николаевская; 7 – Архонская; 8 – Ногир; 9 – Владикавказ (курган у хладокомбината); 10 – Дзуарикау; 11 – Сунжа; 12 – Беслан (кирпичный завод); 13 – Брут; 14 – Заманкул; 15 – Сухотское; 16 – Киевская; 17 – Терская; 18 – Комарово; 19 – Троицкая; 20 – Павлодольская; 21 – Новоосетиновская; 22 – Черноярская. Рис. 3. Пещерная стоянка Мыштулагты-лагат. Керамика эпохи энеолита (цопи-гинчинская группа). Рис. 4. Некерамические изделия из пещерной стоянки Мыштулагтылагат и случайные находки: 1-13,17,18 – изделия эпохи энеолита из Мыштулагты-лагат; 14,16 – каменные топоры эпохи энеолита из горной зоны Северной Осетии (случайные находки);19,20 – костяные наконечник стрелы и булавка куро-аракской культуры из Мыштулагты-лагат. Рис. 5. Керамические изделия куро-аракской культуры из пещерной стоянки Мыштулагты-лагат. Рис. 6. Керамика майкопской культуры из пещерной стоянки Мыштулагты-лагат: 1-5 – керамика I класса (гончарная); 6-12 – Керамика II класса (лепная). Рис. 7. Керамика из пещерной стоянки Шау-лагат (раскопки Т.Б. Тургиева): 1-4 – куро-аракская керамика из верхнего горизонта; 5-10 – куроаракская керамика из нижнего горизонта; 11-17 – энеолитическая керамика цопи-гинчинской группы из нижнего горизонта. Рис. 8. Гробницы месхетского типа: 1-3 – Амиранис-гора: 1 – погр. 34; 2 – погр. 24; 3 – погр. 50; 4-7 – Загли Барзонд I: 4 – погр. 9; 5 – погр. 6; 6 – погр. 7; 7 – погр. 3; 8-9 – Загли Барзонд II, погр. 1,2; 10-13 – Нижнекобанский могильник: 10 – погр. 4; 11 – погр. 8; 12 – погр. 2; 13 – погр. 7; 14-17 – Дзуарикаусский могильник: 14 – погр. 12/1; 15 – погр. 4/5; 16 – погр. 7/1; 17 – погр. 4/6; 18-19 – Эгикальский могильник, нижний горизонт, погр. 6,7. Рис. 9. Некерамический инвентарь куро-аракских могильников горной зоны Северной Осетии. 87 Рис. 10. Керамика из куро-аракских могильников горной зоны Северной Осетии. Рис. 11. Ранние погребения куро-аракской культуры из горной зоны Северной Осетии и комплексы периода «С» из Шида Картли: I – Загли Барзонд II, погр. 2; II – топоры майкопской культуры: 1- Бичкин-Булук; 2 – Заманкул, погр. 1/70; 3 – ст. Андрюковская, курган 6; 4 – с. Долинка; 5 – ст. Усть-Джегутинская; 6 – аул Лакшукай; III – Загли Барзонд I, погр.3; IV – Квацхелеби, могильник Твлепиас-кохи, погр. 5; V – Хизанаант-гора, погр.44; VI – Нижнекобанский могильник, погр.7; VII – сосуд из горизонта “С1” Квацхелеби. Рис. 12. Погребения I этапа куро-аракских могильников горной зоны Северной Осетии и синхронные им комплексы из Шида Картли: IКвацхелеби, слой «С»; II – Квацхелеби, слой “В”; III – бронзовый инвентарь из Сачхерских могильников (период “В” Шида Картли, раннесачхерский этап); IV – Начеркезеви, 1951 г., погр. 2; V- Начеркезеви, 1951 г., погр.4; VI – Начеркезеви, 1951 г.. погр.3; VII – X – Загли Барзонд I, юго-западный участок: VII – погр. 7; VIII – погр. 4; IX – погр. 25; X – погр. 1. Рис. 13. Погребения с булавками “кипрского типа” из Грузии и горной зоны Северной Осетии (I-II этапы): I – Начеркезеви, 1951 г., погр.8-9; II – Царцис-гора, 1946 г., погр. 1; III – Царцис-гора, 1946 г., погр. 2; IV – Дзагина, западный участок, погр. 2; V – Загли Барзонд I, погр. 9; VI – Амиранис-гора, грунтовый могильник III горизонта, погр. 34/5 и 32/4; VII – Загли Барзонд I, погр.18; VIII – Коринто, погр. 1; IX – Загли Барзонд I, погр. 6. Рис.14. Мужские воинские погребения Центрального и СевероВосточного Кавказа и синхронные им комплексы из Грузии (21 в. до н.э.): I – Сачхерские могильники; II – поселение Бадаани; III – Марткопи, курган 4; IV – комплекс из разрушенного кургана в Андреевской долине у г. Грозный; V – Начеркезеви, 1955 г., погр.2; VI – Нижнекобанский могильник, погр. 6; VII – Загли Барзонд I, погр. 24; VIII – Ачхой-Мартан, погр. 1/30 (раскопки С.Б. Буркова); IX – Дзуарикау, погр. 1/15; X – Бамут, погр. 3|4. Рис.15. Погребальные комплексы куро-аракских могильников горной зоны Северной Осетии (конец II этапа): I – VII, X – Загли Барзонд I: I – погр. 30; II – погр. 28; III – погр. 15; IV – погр. 23; V – погр. 12;VI – погр. 11; VII – погр. 14; X – погр. 19; VIII – керамика из поселения Илто (Кахетия); IX – Загли Барзонд II, погр. 1. Рис. 16,17. Материалы из поселения Редант II. Рис. 18. Сунженский курганный могильник: I – план кургана 18; II – план кургана 11. Рис. 19. 1 – 7 – ориентировка майкопских погребений Сунженского могильника (по С.Н. Кореневскому); 8 – 15 – керамика галюгаевского типа из майкопских погребений курганов 10 – 21. Рис. 20. Керамика галюгаевского типа из майкопских комплексов Сунженского могильника: 1 – 8 – сосуды из курганов 10 – 21; 9 – сосуд из погр. 2/2 (рис. С.Н. Кореневского). 88 Рис. 21. Типы гончарной керамики из энеолитических памятников Ближнего Востока и майкопских памятников Центрального Кавказа: 1 – Комарово, курган 2; 2 – 4, 7 – Сунжа; 5,6,8 – Галюгай; 9 – 11,13 – Норшунтепе (Восточная Анатолия); 12 – Тепечик (Восточная Анатолия); 14,15 – энеолитический некрополь Библа. Рис. 22. Керамика долинского типа из майкопских погребений Дзуарикаусского могильника (по Н.А. Николаевой, В.А. Сафронову). Рис. 23. Материалы погребальных комплексов II и III горизонтов Дзуарикауского могильника (авторские рисунки Н.А. Николаевой, В.А. Сафронова, В.Л. Ростунова): I – погр. 1/19 (II горизонт); II – погр. 7/4 (II горизонт); III – погр. 1/15 (III горизонт); IV – погр.1|2,4 (III горизонт); V – погр. 2/2 (III горизонт); VI – погр. 6/1 (III горизонт); VII – керамика из куроаракских погребений 4/5, 7/1, 7/3 и 12/2 (III горизонт). Рис. 24. Сосуды на ножках из памятников Центрального, западной части Северо-Восточного Кавказа, Закавказья и Ближнего Востока: 1 – Дзуарикау, погр. 1|2,4; 2 – Дзуарикау, погр. 1/15; 3 – Бамут, 1961 г.; 4 – Бамут, из погребения на правом берегу р. Фортанга; 5 – Бамут, 1961 г.; 6 – Бамут, 1958 г.; 7 - Бамут, 1965 г., погр.4; 8 – Троя I; 9,19,20 – Троя III; 10 – Дзуарикау, погр. 2/2; 11 – Дзуарикау, погр. 7/4; 12 – Амиранис-гора, здание XXII (III горизонт); 13 – Дзуарикау, погр. 1/19; 14 – Дзуарикау, погр.6/1; 15,16,22,23 – Эль Хамман (Сирия); 17,18 – Телль Ахмар – Тиль Барсиб; 21 – Троя II; 24 – Бедени. Рис. 25. Комплексы харсенойского (позднебеденского) этапа из Сачхере, Дзуарикау и Сунжи (IV горизонт Дзуарикаусского могильника): I – Корети, 1955 г., погр. 1; II – Сунжа, погр. 2/1; III – Сунжа, погр. 3/5; IV – Дзуарикау, погр. 5/5; V – Сунжа, погр. 3/2; VI – Сунжа, погр. 3|4; VII – Сунжа, погр. 2/3; VIII – датирующие типы керамики из Сунженского могильника: 1,2 – миски с ушками для подвешивания; 3 – одноручная миска с округлым вдавлением на верхнем основании ручки; 4 – одноручный горшок с “каннелированной ручкой и двумя округлыми вдавлениями на верхнем основании ручки; 5 – одноручный горшок (20 в.до н.э.). Рис. 26. Датирующие типы двуручных горшков из курганов 10 – 21 Сунженского могильника (20 в. до н.э.). Рис. 27. Погребения V горизонта Дзуарикаусского могильника и синхронные комплексы из Кабардино-Балкарии: I – Дзуарикау, погр. 3/2 (по Н.А. Николаевой, В.А. Сафронову); II – Лечинкай, погр. 18/2 (по В.М. Батчаеву); III – из кургана у “Советской дачи” (по Б.Е. Дегену); IV – Чегем II, погр.41/1 (по Р.Ж. Бетрозову, А.Х. Нагоеву); V – Лечинкай, погр. 4/1 (по В.М. Батчаеву); VI – из кургана “Больничного корпуса” в Нальчике (по Б.Е. Дегену); VII – Чегем II, погр. 38/1 (по Р.Ж. Бетрозову, А.Х. Нагоеву). Рис. 28. Заманкульский могильник. План и разрезы кургана 1. Рис. 29. Заманкульский могильник. План и разрезы кургана 2. Рис. 30. Заманкульский могильник. План и разрезы кургана 3. 89 Рис. 31. Курган 2 Заманкульского могильника: I – План “террасы” первой по времени сооружения насыпи кургана; II – реконструкция первой насыпи по профилям бровок; III – первая насыпь кургана (реконструкция). Рис. 32. Фото майкопского погребения 3/3 Заманкульского могильника. Вид с юга. Рис. 34. Инвентарь майкопских захоронений Заманкульского могильника: 1-4,6,7-9 – инвентарь погребения 1/70; 5 – фрагмент сосуда с гончарным знаком из погребения 2/60. Рис. 35. Портрет молодой женщины (18-20 лет) из погребения 1/70 Заманкульского могильника. Реконструкция Т.С. Балуевой. Рис. 36. Портрет молодой женщины из погребения 1/70 Заманкульского могильника. Реконструкция Т.С. Балуевой. Рис. 37. Фото курганов Архонского могильника (раскопки В.Л. Ростунова в 1989 г.): 1 – курган 1, вид с востока; 2 – курган 2, вид с востока; 3 – курган 3, вид с запада. Рис. 38. I – план кургана 2 Архонского могильника; II – Архонский могильник, погр. 2/3 (I стратигра- фический горизонт); III – Ногир, погр. 1/13 (по Н.А. Николаевой). Рис. 39. Погребальные комплексы Архонского могильника: 1 – план погребения 3/8 (II горизонт); 2 – 9 – инвентарь погребения 2/1 (II горизонт); 10 – 23 – погребение 1/3 (II горизонт); 24 – 26 – погребение 3/10 (III горизонт); 27 – погребение 3/9; 28,29 – погребения 3/2 и 3|4 ( IV горизонт). Рис. 40. Энеолитические погребальные комплексы из курганов Моздокского района Северной Осетии: 1-3,5,6 – Комарово, погр. 2/18; 4,7 – Комарово, погр. 7/9; 8,9 – жертвенник при погр. 7/9; 10,11 – тризна – фрагменты майкопских сосудов – при погр. 2/18 (по Н.И. Гиджрати, С.Н. Кореневскому и А.О. Наглеру). Рис. 41. Комплекс погребений эпохи ранней бронзы из кургана 1 Комарово: I – план погр. 30; II – разрезы погр. 30,33 и 34; III – погр. 33 и 34 (раскопки А.О. Наглера в 1983 г.). Рис. 42. Фото погребений эпохи ранней бронзы из кургана 1 Комарово: I – погр. 30, вид с юга; II – погр. 33, вид с востока; III – погр. 34, вид с востока. Рис. 43. Погребения конца ранней и средней бронзы из моздокских курганов: I – Черноярская, погр. 3/1: 1 – бревенчатый настил над могильной камерой; 2 – могильная камера; 3 – 5 – инвентарь погр. 3/1; II – Черноярская, погр. 3/3: 6,7 – план и разрезы погребения; 8-10 – инвентарь погребения. Рис. 44. Погребения в ямах с паланкинами начала эпохи средней бронзы из моздокских курганов: 1 – Троицкая, погр. 6/6; 2-8,11,12 – инвентарь погр. 1/9 у ст. Черноярской; 9 – бронзовое шило из погр. 7/12 Комарово; 10 – бронзовое шило из погр. 3/6 Троицкой; 13 – погр. 7/12 Комарово; 14 – курильница из погр. 7/12 Комарово (по А.О. Наглеру, Е.Е. Антипиной). Рис. 45. Погребения эпохи средней бронзы из моздокских курганов: Черноярская, погр. 3/7: 1 – деревянная рама с черепом и конечностями быка в верхней части ямы; 2 – камера погребения; 3 – разрез погребения 3/7; 4 –10 – инвентарь погребения 3/7; 11 – Черноярская, погр. 3/9. 90 Рис. 46. Погребения эпохи средней бронзы из моздокских курганов: I – Черноярская, погр. 3/8: 1 – план погребения; 2-4 – сосуды из погребения; II – Черноярская, погр. 3/10: 1 – план и разрезы погребения; 2 – бронзовый нож; 3 – костяная пряжка; 4 – бронзовое шило с деревянной ручкой; 5 – кремневый отщеп; 6,7 – кремневые наконечники стрел; 8 – костяной наконечник стрелы; III – Керамика из кургана 2 у ст. Павлодольской (раскопки В.Л. Ростунова 1984 г.): 1.2 – сосуды из погр. 2/2 – основного для III курганной насыпи; 3 – курильница из погр. 2/6 – основного для II курганной насыпи.
