О проблеме власти

Субботин А.И.
О проблеме власти
1) О статье Никитаева.
При всей интересности этой статьи возникает впечатление, что нынешнее
поколение исследователей вообще забыло, зачем нужна власть и какие проблемы
решаются с ее помощью. После Шопенгауэра и Ницше в ХХI веке стало модным не
иметь воли ни к чему, даже к решению собственных проблем, тем более – проблем
человечества. Для обоснования этого утверждается, что первые – это фикция, а вторых
вообще не бывает, т.к. понятие «человечество» неопределенно. Сразу и вдруг забылась
вся культура и история человечества. Что ж, кризис есть кризис. Для его преодоления
полезно кое-что напомнить.
1. Зачем нужна власть и какие проблемы она решает? Чтобы не уходить
слишком в глубины истории, поговорим о более близкой проблеме, а именно – о
власти интеллекта. По-моему, интеллект нужен исключительно для того, чтобы
решать проблемы и притом коллективные (например, обеспечения, выживания,
избавления от опасности и т.п.). Легко представить себе, что при этом возникают
разногласия среди членов коллектива, например, по вопросам квалификации
проблемы, целеполагания, анализа ситуации, выводов и принятия решения. В условиях
крайней нехватки времени на обсуждение принимается решение того, кто 1) обладает
более широкими способностями к анализу, предвидению последствий и т.д. и 2) волей,
чтобы остановить обсуждение в критический момент и перевести его в план действий.
Вот он, в случае удачи, и становится вождем. Если его планы подтверждаются на
практике и удачным для всего коллектива образом, то любые возражатели против его
намерений останутся не у дел: их просто не будут слушать. И если они из упрямства,
обиды или жажды власти станут продолжать возражать, их просто устранят, как
помеху делу самосохранения этого коллектива. Так было всегда, т.к. основные схемы
самосохранения весьма стандартны из-за стандартности возникающих проблем.
2. Что происходит с властью в условиях материальной обеспеченности и
демократии? В этих условиях положение возражающих существенно меняется.
Установка «свободы для» (например, для самосохранения коллектива) не исключает
установки «свободы от» (например, от тех, кому проблема самосохранения коллектива
чужда, – по разным, прежде всего, субъективным причинам). Так выделяются два
разных типа установок, из которых только первая может быть господствующей,
поскольку вторая всегда проигрывает (но и всегда воспроизводится). Но представим
себе, что проблема самосохранения в какой-то своей части, относительно, решена
(например, в части обеспечения ресурсами). Тогда первая установка переключается на
проблему сохранения условий воспроизводства условий самосохранения и на
проблему расширения ресурсов. А вторая – на проблему завоевания господствующего
положения, в любом смысле, в любой форме и любой ценой. При этом она
беззастенчиво пользуется всеми достижениями первой, проявляя открыто
иждивенческое отношение и настаивая на своей правоте делать все, что вздумается.
Тогда для первой установки и возникает проблема: что делать со второй, которая
опасна для всех, даже для себя самой.
3. Какие перспективы напрашиваются в такой ситуации? Все они давно
описаны в фантастике. Можно создать гетто для непримиримых (ранние
антиутописты). Можно продвинутым уйти в другие миры (Стругацкие). Можно
продолжить войны в мировом масштабе (все боевики). Не считая того, что можно
много заработать на службе у тех и других. Но очевидно, что это все эти варианты –
ерунда, т.к. находятся в пределах традиционной схемы враждебных отношений.
Решение, предполагающее сохранение человечества в единстве, должно исходить из
других схем, исключающих решение проблем посредством уничтожения
«препятствий», «разрушения старого и отжившего» и т.п. Как мне кажется, именно
такие схемы ищут С. Попов и Р. Шайхутдинов.
2) Об обсуждении статьи Никитаева.
1. Эпизод в ИФ РАН. Попытки С. Земляного увидеть (найти) в ГП-методологии
и в статье неомарксизм и у меня вызывают ироническое отношение, но именно он –
человек, воспитанный в строго рациональном духе, – отметил такой важный (для
меня) момент, как отсутствие в статье понятия, категории власти. Похоже, именно
это, а также взгляды В. Куренного, сугубого теоретика, вызвали отношение С. Попова,
для которого власть не определяется в понятии, а делается, и он тут же продемонстрировал последнему, что такое власть интеллекта на деле. Похоже, В. Куренной это понял, а его попытка сослаться на Павловского и моду на проектирование
была просто размазана, и дальше он замолчал.
Разумеется, в наше время начинают понимать, наконец, чтó надо делать с
властью, – не определять, хотя бы и в виде проектов, а осуществлять. Задача определения власти возникнет, когда сама власть установится и потребуется ее сохранять и
совершенствовать. Появление С. Попова на страницах «Кентавра» само по себе
вызывает интерес, т.к. его давно не было. Что же изменилось в его методологическом
мировоззрении за это время? Он сам об этом говорит: «Загадка состоит в том – и это и
есть проблема – как можно было построить структуру или организацию, в которой
существовало бы мышление, резонансное современности, вбирающее, когерентное,
соотносимое с современностью; одновременно и социальность – соотносимую, но
свою собственную; и соответственно, все остальное, в том числе и власть как
установление всеобщего порядка, в котором только и порождается затем мышление,
знание и все остальные продукты человеческой деятельности» (с. 6). Для него важно,
что в истории ММК «схемы восстановления и становления власти, схемы становления
социального порядка не были специально отрефлектированы именно как схемы» (с. 7).
Это-то понятно: тогда для этого не было таких причин, как сейчас (как объективных,
так и субъективных). Попов дает понять, к чему он сам пришел, в конце концов,
сейчас, чем он хочет заниматься.
Как старый замшелый марксист, могу дать квалификацию: в плане целеполагания
он пришел к марксизму, тому, старому, 40-х годов ХIХ века. Как и у Маркса, у него
речь идет о создании условий для формирования таких социально значимых схем
жизнедеятельности, которые отличались бы: 1) расширением масштаба (охвата
социальности);
2)
способностью
воспроизводить
собственные
условия
воспроизводства, включая их необходимое изменение по мере естественного развития
общества, и тем самым, сохранять главное их качество – гармоничность
общественного устройства. Существенное различие в том, что теперь, как мы уже
знаем, для этого не надо устраивать социалистическую революцию, – из этого исходил
в свое время и ГП. Но во времена Маркса революция считалась необходимой, как и во
времена ГП считалось достаточным «рефлексивно открыть людям глаза на источники
их собственных проблем». Сейчас ни то, ни другое не подходит. Что это должно
(может) быть – это и составляет «загадку Попова» («Кентавр» 36, с. 6). Что же она
означает?
Могу предположить, что Попов в своей работе наткнулся на сильнейшее
сопротивление разного рода противников, с самыми разными мотивами своего
сопротивления (их общую классификацию дал Р. Шайхутдинов в своей книге «Охота
на власть»: «понимающие и не понимающие», с. 39; далее – книга). Если непонимание
замыкается на себя, мы получаем тип сознания и мировоззрения (с собственными,
отличными от всех других и абсолютными критериями «подлинности
существования»), который изменить уже нельзя (любая попытка сделать это
расценивается как насилие – попытка уничтожения). Действительно, это загадка: что
делать с теми, с кем ничего сделать нельзя? Перед таким вопросом оказывается любая
новая власть. Если они пассивны, то о них можно заботиться. Но если они активны, то
их активность не созидает, а только разрушает и может разрушить всё. Разные
способы решения этого вопроса известны.
В свое время ГП также столкнулся с этим вопросом, но он надеялся на другие
средства. И в наше время Р. Шайхутдинов предлагает принцип: «Если изменить
основания действий людей, то все внешние формы они изменят сами» (книга, с. 41).
Остается только решить вопрос о допустимых средствах этого «изменения
оснований», поскольку среди методологов большие разногласия на этот счет и есть
такой их разряд, который в принципе не признает никакого «изменения оснований»,
воспринимая это, как изощренное насилие и заведомое ущемление свободы личности.
2. Эпизод со статьями М. Раца и В. Головняка. В книге Р. Шайхутдинова
приводится определение власти М. Вебера: это «возможность нечто сделать вопреки
воле другого» (с. 317). Остается только выяснить, при каких обстоятельствах эта
формула оправданна. Для некоторых она не приемлема в принципе. Встает вопрос,
почему. Для других – при тех или иных условиях. Их классификация – непростое дело.
Еще сложнее выяснить генезис таких форм сознания.
а) В статье В. Никитаева следующая мысль подается как некое открытие:
«Ортогональность» в схеме оргуправления есть выражение отношения власти»;
«Только то, что обеспечивает в этом мире аналог власти, – может быть признано
рефлексией»; «Используя идею ортогональных плоскостей, можно сказать и так, что
проекция рефлексии на одну плоскость оказывается свободой, а на другую – властью»
(«Кентавр» 34, с. 22). Свою статью М. Рац начинает с тактичного напоминания, что
это – не новость: речь идет о «соотношении управления и власти» («Кентавр» 36, с.
13). По ГП (со слов М. Раца) эти два момента «находятся в разных пространствах.
Управление – в пространстве мысли, а власть в социальном пространстве» (там же, с.
13-14). Все дальнейшее содержание статьи М. Раца сводится к рассмотрению
современного соотношения этих моментов, которые, как оказалось, далеко не
оторваны друг от друга. Но это не означает их отождествления. По М. Рацу, они могут
быть взаимосвязаны в принципе и взаимосвязываются на практике, когда начальники
принимают, а подчиненные исполняют властные решения (там же, с. 16).
В связи с «последним проектом модерна» главный упрек М. Раца В. Никитаеву
состоит в том, что «Никитаев говорит о проекте в расширительном понимании:
получается своего рода синекдоха, когда проектом называют любые формы
мыслительного
обеспечения
преобразований.
В
данном
случае
такая
приблизительность представляется мне неуместной» (там же, с. 16). Последнее сказано
четко и резко: так М. Рац определяет свою позицию.
Но дело в том, что в этом мало смысла: М. Рац продолжает отстаивать
классические ГП-представления по теме, явно не отдавая себе отчета, какова же
подлинная суть и природа позиции В. Никитаева. Между тем, она заявлена вполне
определенно – см. выше, где приведены его слова о том, чем оказывается проекция
рефлексии на одну из плоскостей, – свободой, а не управлением, по М. Рацу. Что же
означает «интеллектуальная свобода» для В. Никитаева в плане мыследеятельности? В
отличие от позиции М. Раца (и ГП), для которых свобода всегда целенаправленна (и в
этом смысле ограниченна), «свобода» В. Никитаева в полной мере касается самого
целеполагания, его глубинных оснований и «любых форм их мыслительного
обеспечения». Это значит, что учет любых, особенно, внешних факторов
целеполагания (например, таких, как мнения, взгляды, позиции, мировоззрения и т.п.
других людей, групп, коллективов и т.п.) целиком зависит от доброй воли В.
Никитаева. И это просто счастье, что он придает им какое-то значение, хотя и ему,
очевидно, не нравится «властолюбие» ГП, его опора на «власть интеллекта», его
попытка создать «империю разума». Что ж, она рухнула еще до ее создания, как
всегда, усилиями варваров. Но действительно ли актуальной для данного момента
является идея создания «правового государства разума»?
б) Яркий и впечатляющий ответ на этот вопрос мы получаем в статье В.
Головняка, который определяет свою позицию через понятия «Судьба», «Свобода»,
«Власть». Ясно, что это позиция «абсолютной независимости» (такая позиция давно
представляет для меня исследовательский интерес). Польза статьи В. Никитаева для В.
Головняка в том, что в ней тот впервые явно вводит пространство этих понятий без
всяких ограничений. Далее он подробно описывает, что именно его не интересует в
статье В. Никитаева (в отличие от М. Раца). С точки зрения В. Головняка (всецело
приветствующего свободную интерпретацию исторических событий), статья В.
Никитаева описывает «приключения схем» и «поля битв мышления» (там же, с. 17).
Методология ГП «всегда была некоторой разновидностью интеллектуальных боевых
искусств, мастерской по созданию интеллектуального оружия» (там же, с. 18). <…>
В. Головняк не пытается «давать этому явлению оценок, просто так есть – и все.
Борьба за свободу, за власть и за средства существования всегда была и будет главной
движущей силой жизни, а для освобождения от чужой власти, так же, как и для захвата
власти и ресурсов, во все времена нужно было оружие» (там же). В целом же так и
остается непонятным, чего же именно хочет В. Головняк от методологов и от
методологии.
<…>
Но это интересное письмо, так кстати опубликованное Г. Копыловым, как мне
кажется, весьма красиво ставит перед методологами социально-проективного
направления проблему: что делать с преступностью? Похоже, эта проблема еще не
обсуждалась отдельно, а ведь преступность – это тоже форма непонимания, –
непонимания выгод жизни в традиционных коллективистских формах. Для многих это
уже кажется невыгодным, т.к. материальная обеспеченность от них не зависит, а вот
пути самореализации они явно не обеспечивают. Как мы уже знаем, нынешняя сетевая
форма организации жизни, да еще в условиях глобализации, исключительно выгодна
для формирования и деятельности свободных, в том числе и преступных, организаций.
Кажется, мы находимся в начале нового витка эволюции социальных
организованностей, со всеми ее прелестями: борьбой за выживание, отбором наиболее
приспособленных и т.д. И снова кажется, что человек ничего сделать не может, и
вспоминается Екклезиаст. По-моему, над этим стоило бы задуматься.
Остается еще только выразить признательность редактору «Кентавра» за
очередную публикацию исключительно показательных и содержательных материалов,
так полно отражающих состояние методологической жизни.