Личность каждого художника определенной семейной династии
advertisement
Известные саратовские династии САВИНОВЫ Личность каждого художника этой семейной династии своеобразна и неповторима. Начало семейной творческой традиции положил выдающийся мастер живописи и графики - Александр Иванович Савинов (1881-1942). А.И. Савинов принадлежит к созвездию мастеров изобразительного искусства, которых Саратов подарил России в конце XIX — начале XX века. 29 июля 1881 года у купца-лесоторговца Ивана Николаевича Савинова (1844-1904) и его жены Екатерины Ивановны (1848-1917) родился сын Александр, унаследовавший семейную черту внешности — рыжие волосы, за которую многочисленные отпрыски семейства получили в Саратове прозвище «савиновские горшки». Детство будущего художника прошло в родительском доме, стоявшем на самом берегу Волги, в конце Троицкого взвоза. Учиться Александр был отдан в I мужскую гимназию, а осенью 1897 года поступил в Боголюбовское рисовальное училище. Одновременно с ним туда пришли учиться Александр Матвеев, Алексей Карев, с которыми на протяжении жизни судьба не раз сведет Савинова. Среди преподавателей училища самое большое влияние на юношу оказал В.В. Коновалов, учитель В.Э. БорисоваМусатова и многих других художников, начинавших художественное образование в Саратове. По сложившейся традиции те, кто хотел продолжать учебу, уезжали или в Москву, в Училище живописи, ваяния и зодчества, или в Петербург, в Академию художеств. Савинов сделал выбор в пользу Петербурга, но решение стать художником принял не без колебаний, пробыв недолгое время студентом Петербургского университета. Но вскоре решение было принято и, знаменуя сознательное начало творческого пути, написал «Автопортрет» (1902). «Вышел немного рыжий, так как писал ночью, и выражение взято то, что у меня было за работой», — сообщал художник в Саратов, посылая автопортрет в подарок матери на именины. Для приездов домой он использовал любую возможность, а летних каникул дожидался с особенным нетерпением: «Какая теперь погода в Саратове? Поди тает? Весна настоящая, не чахлая, петербургская? Здесь даже таять нечему, всё дворники ещё зимой увозят...» В Саратове он всегда много работал. Большинство из сохранившихся произведений Савинова 1901 —1908 годов — саратовские. Старинный, помнящий ещё Пугачева, Троицкий собор... Большой, немного таинственный родительский дом... Волга и её берега... Дачные окрестности... На портретах — члены Савиновского семейства, саратовская знакомая Татьяна Барцева, которая позировала художнику в зеленом бархатном платье из бабушкиного сундука. Отголоски волжских песен и легенд — в композиции «На барке в старые годы». Темой для конкурсной картины, подводящей итог 1 пребывания в Академии, Савинов выбрал «Купание лошадей на Волге»: «Волга ухает, когда в предвечернее знойно-томное время люди и животные бросаются в теплую воду, разбивают её в сверкающие брызги». Волжская природа вдохновляла не только Савинова-живописца. Его словесные зарисовки также тонки и поэтичны: «...река искрится: вот идет, пыхтит большой пароход с зеленым глазом, с желтыми огнями и величаво вступает в искрящуюся сетку мистического столба лунного отражения. На пару минут чернеет, пригашивает свои огни, темным силуэтом пронизывает мерцающее серебро, местами матовое, и выплывает снова в глубокие воды темные, чтобы горделиво отразиться в них, в этом зеркале молитвенном роскошного неба. Дальше в безграничную глубь страстной ночи врезывается, уплывает он и издалека шлет свой прощальный рев оставленному городу». Художник описывает величественную зимнюю Волгу, которая «в сотни тысяч и первый раз скованная ледяной броней, по которой ещё так недавно шныряли на коньках мальчишки, печально объятая жутью, лежала мерцающей в сумраке пустыней». Он очарован «бархатной туманной ночью, повесившей над Саратовом затуманенный месяц», и «цветущими фруктовыми садами, что спускаются, как стадо мифических баранов, в самую реку, покойно раскинувшуюся навзничь под весенним небом, томно слушающую свои собственные всплески и традиционного вечно дорогого соловушку». Потом будет Италия, где Савинов провел около трех лет, вдумчиво и серьезно изучая произведения старых мастеров, «умевших портретно списанный клочок жизни углубить до значительности символа». Там Савинов встретил Лию Львовну Цитовскую, ставшую его женой, там родился сын Олег. Возвратившись в 1912 году в Россию, художник участвует в выполнении крупного заказа — оформлении храма-музея в усадьбе Натальевка, близ Харькова. Среди приглашенных для работы в Натальевке оказался земляк Александр Матвеев, уже ставший известным скульптором. В это время окрепла дружба двух бывших однокашников по Боголюбовскому рисовальному училищу. Когда у Савиновых родился второй сын — Глеб, Матвеев стал его крестным отцом. Первые послереволюционные годы Савинов провел в Саратове. Прифронтовой город, истерзанный «бездровием», заставил испытать все тяготы скудного быта. За хлебом ходили на противоположный берег Волги, в Покровск. Дрова возили на санках с Кумысной поляны, Зеленого острова или из Гусельского займища, от холода спасали печи-буржуйки. А ученики Савинова, возглавившего в бывшем Боголюбовском училище мастерскую монументального искусства, были заняты поисками нового стиля, который должен был отразить эпоху социальных потрясений. Он мечтал о создании «саратовской школы живописи», едва ли не самым первым употребил этот термин применительно к уже известным художникам — уроженцам Саратова и к той ситуации, когда многие из них в конце 1910 — начале 1920-х начали заниматься педагогической деятельностью. 2 В начале весны 1922 года семья художника уезжает из Саратова. Следующие два десятилетия жизни А.И. Савинова прошли в Ленинграде, но связи с родным городом не прервались. В квартиру на Петроградской стороне приходили письма от земляков: «Мысль, зарожденная Вами около 20 лет назад о создании саратовской школы живописи, оставила здесь свое влияние». Частенько появлялись саратовцы. Стремительный взлет художника оборвала его ранняя смерть в блокадном Ленинграде. Его сын Глеб Александрович Савинов (1915-2000) всю жизнь подчеркивал, что его творчество стало продолжением художественных исканий Александра Савинова. Живописец работал в различных художественных жанрах – портрет, бытовая живопись, натюрморт, пейзаж, интерьер, и каждая такая картина пронизана необычайной радостью жизни. Глеб Савинов родился 27 сентября 1915 года в семье замечательного художника Александра Ивановича Савинова. И хотя местом рождения будущего мастера была усадьба Натальевка Харьковской губернии, своей родиной он всегда считал Саратов: «Мне не было еще двух лет, когда в 1917 году наша семья переехала в Саратов, поэтому мои первые воспоминания связаны с Волгой — до этого я не помню ничего. Волга окружала нас. И жизнь Волги, ее быт, взбаламученный гражданской войной, голодом, романтикой первых лет революции, остались и остаются до сих пор для меня самыми дорогими и важными впечатлениями». В доме А.И. Савинова царила атмосфера служения искусству, здесь собирались художники, велись разговоры о творчестве, показывались работы. Самые яркие детские впечатления Глеба Александровича связаны с посещениями мастерской отца. Навсегда сохранил он в памяти запах красок, лаков и какой-то особый запах кистемойки. «Запомнились мне предметы, служившие ему для постановки натюрмортов: старинные купеческие платья покойной бабушки, вещи отцовского детства и, главное, работы отца, казавшиеся мне совершенными». С раннего детства Г. Савинов начал рисовать, однако к занятиям искусством пришел не сразу. Сначала был геологоразведочный техникум с экспедициями по всей стране. Затем — направление в Горный институт, данное ему как лучшему ученику. Но, несмотря на любовь к путешествиям, страсть к творчеству не отпускала, и в 1934 году Глеб поступил в Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры Всероссийской Академии художеств. Свой круг тем, своих героев, свой собственный стиль Г. Савинов нашел к середине 1950-х годов. Жизни и истории страны посвящены монументальные полотна мастера, центральную роль в которых занимает образ русского народа. Многие его произведения можно назвать размышлениями о смысле человеческой жизни, вечном ее движении. Удивительна широта художественных интересов мастера. Его привлекают все жанры: портрет, бытовая живопись, пейзаж, интерьер, натюрморт. 3 Глеб Савинов — прекрасный колорист, обладающий тонким и верным вкусом. Его звучные, излучающие свет произведения отмечены высокой живописной культурой. Виртуозность композиционного строя, свобода и мастерство, с которыми они написаны, — свидетельство высокого таланта художника. «Светлым глазом» называл Александр Осмеркин одну из лучших своих учениц — Ольгу Богаевскую, художницу исключительного таланта, создавшую на своих холстах мир, полный радости, солнца и счастья. С самого раннего детства Ольгу Борисовну окружала атмосфера любви, поклонения и служения искусству. Ее отец, Борис Леонидович Богаевский, был известным ученым— археологом и историком искусства, крупнейшим в стране исследователем крито-микенской культуры. Он в числе тех, кто создавал искусствоведческое отделение при Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры Всероссийской Академии художеств, на котором возглавлял кафедру античного искусства. Мать, Ольга Эдуардовна, занималась рисованием, в 1910-х годах обучалась в Мюнхене, участвовала на выставках. В детстве будущая художница интересовалась иностранными языками, литературой и рисованием. Страсть к последнему победила, и в 1931 году она поступила в художественно-промышленный техникум, где преподавали члены ленинградского общества «Круг художников». Первым учителем Богаевской стал Давид Ефимович Загоскин, который до переезда в Петербург работал в Саратове и играл заметную роль в художественной жизни города того времени. В середине 1930-х годов Ольга Борисовна поступила в институт живописи, скульптуры и архитектуры, где и познакомилась со своим будущим мужем Глебом Савиновым, их удивительный красивый союз длился более полувека. После окончания обучения в 1940 году О. Богаевская работала преподавателем живописи в Школе юных дарований, считая воспитание будущих художников своей главной задачей. ...А потом началась война. Блокада, эвакуация в Елабугу, борьба за жизнь только что родившегося сына и близких. В эти годы она продолжала заниматься творчеством: делала карандашные наброски, главной моделью выбирая своего маленького сына. После снятия блокады О. Богаевская вернулась в Ленинград, начала активно участвовать в выставках, ее работы стали все чаще отмечаться критиками. Колористический дар художницы особенно ярко проявился в натюрмортах. Ее букеты пронизаны светом, полны солнца и воздуха. Короткими, отрывистыми мазками строится атмосфера, создавая вокруг предметов световоздушный слой, соединяющий вещи со средой. Художница смело экспериментирует с цветом, решая сложные задачи — объемнопространственные, пластические, колористические. Она необычайно остро чувствует художественное совершенство вещей. Гармоничные, темпераментные, полные трепетного восприятия жизни, 4 произведения-Ольги Богаевской дарят зрителям ощущение праздника и радости. Свой путь в искусстве выбрала дочь Глеба Савинова и Ольги Богаевской Наталья Глебовна Савинова (род.1945). Она является замечательным представителем ленинградской школы керамики. Эта школа сформировалась в 1970-е годы и всегда отличалась смелостью и многочисленными экспериментами с материалом. Выставка керамики Натальи Савиновой – это целый мир, поэтический и обладающий собственной философией. Наряду с вечными сюжетами («Благовещение»), она изображает в равной степени привлекательно знакомые бытовые сцены («Южная ночь», «Спящая»). И каждый раз в обыденном Наталья Савинова видит высокое, вечные силы, управляющие каждой частицей этого огромного и прекрасного мира. Вероятно, в такой философии кроется секрет магии и притягательности работ этого мастера. Сухарева Екатерина Александровна родилась в настолько известной художественной семье, на протяжении всего XX века пополнявшей отечественное искусство именами интересных мастеров, что на ее долю, кроме поиска своего места в искусстве, выпал непростой жребий соответствовать тому уровню, который был задан ее родителями, дедами и прадедом. Сразу после окончания отделения керамики Ленинградского высшего художественно-промышленного училища имени В.И. Мухиной она смело вступила на стезю свободного художника, представляя новую поросль савиновской династии и неизменно обращая на себя внимание на выставках декоративно-прикладного искусства. ПАСХАЛОВЫ Прежде всего, когда упоминается имя Пасхаловых, первое имя, которое приходит на ум - Виктор Никандрович Пасхалов (известный саратовский композитор). Первым учителем Виктора Никандровича Пасхалова стала матушка - Анна Никаноровна, женщина весьма незаурядная. В истории Саратова её обычно упоминают в связи со ссылкой в наш город историка Костомарова: с ним она собрала и опубликовала сборник русских песен Поволжья - первое издание песенного фольклора Саратовского края. Она и сама писала неплохие стихи (на некоторые из них сын положил музыку - так родились романсы «Слышишь ли, милый», «Прости мне», «Изобидели сердце», «Дай на тебя наглядеться» и другие). Анна Никаноровна одна воспитывала Виктора и ещё четверых детей. Ее первенец, Виктор, родился 18 (30) апреля 1841 года в Саратове, затем Пасхаловы уехали в Петербург. Анна Никаноровна заводит знакомства с интереснейшими людьми: Иваном Аксаковым, братьями Милютиными... Семь лет прожила в столице, пока за ней не приехал отец и не увёз её на родину: пристрастие 5 Пасхалова к вину переросло в тяжёлый алкоголизм (от него он и умер в 1853 году). Итак, первые уроки игры на фортепиано Виктор получил от матери (как принято тогда было в дворянских семьях, дети учили музыку, разные науки, языки; Пасхалова знала семь языков!). Вероятно, музыкальные впечатления детства предопределили пристрастие Пасхалова к жанру романса, к музыке Глинки - любимого композитора матери. Любил он слушать и пение волжских бурлаков, игру кочующих музыкантов, сам пел популярные тогда в Саратове былины. В 1853 году Виктор поступил в Саратовскую гимназию (словесность преподавал Н.Г. Чернышевский). Одновременно брал уроки у педагогапианиста Александра Ивановича Виллуана (1804-1878), выдающегося преподавателя, первого учителя Антона Рубинштейна. С Виллуаном саратовский ученик поехал во Францию: в то время в России ещё не открылась ни одна консерватория, и высшее музыкальное образование Пасхалов отправился получать в Париж. Прожил там пять лет. В 1866 году вернулся в Саратов, как замечал Стасов, «под крыло обожавшей его матери». Два года провёл в родном городе, вместе с сестрой Натальей часто выступал в концертах с исполнением своих фортепианных пьес или аккомпанировал вокалистам, певшим его романсы. Кроме романсов, создал Виктор Никандрович в тот саратовский период ряд фортепианных пьес и фрагментов опер. В 1868 году уехал в Москву, три года занимался в консерватории, но, поругавшись с Н.Г. Рубинштейном (у Пасхалова, как личности впечатлительной, нервной, характер был скверный), экзамен не держал, а звание регента получил, сдав экзамен при петербургской Придворной певческой капелле (кстати, в ту пору её возглавлял наш земляк, композитор Н.И. Бахметьев). Оставив берега Невы, возвратился на волжские, но на этот раз в Казань, выступая с многочисленными концертами как пианист-солист и аккомпаниатор. «Едва ли я ошибусь, если скажу, что лучшие произведения В.Н. Пасхалова погибли навсегда для публики, - вспоминал его казанский знакомец В.Н. Тихонов об импровизированных концертах Пасхалова в узком кругу друзей. Это были вещи, создаваемые им, в минуты вдохновения, и, никем не записанные, они забывались и самим автором». Между тем его болезнь прогрессировала. Увы, болезнь наследственная, доставшаяся ему от отца, которого он почти не помнил. 1 марта 1885 года Виктор Никандрович покончил жизнь самоубийством. А.Н. Пасхалова объясняла причину этого ужасного поступка (в открытом письме в «Волжском вестнике» от 7 мая 1885 года) - по её мнению, к роковому шагу сына подтолкнул ложный слух о её смерти... Последний раз романсы композитора публиковались (далеко не все) в 1948 году. Фортепианные сочинения нашего первого композитора, а также фрагменты из его опер остались неопубликованными, хранятся в архиве 6 Государственного центрального музея музыкального искусства. Было бы чрезвычайно любопытно прослушать такие его вещи, как «Саратовская полька». «Раздумье русского человека», «Два траурных марша», хор из оперы «Мазепа», песенку Тамары из оперы «Демон», вальс «Яблок, сладких яблок», романс «Под душистою ветвью сирени». Ведь это не только памятник музыкальной культуры, но и документ краеведения: о чём думали, как мыслили, что чувствовали и как выражали свои чувства наши земляки полтора века назад. Вячеслав, единственный сын Виктора Никандровича, воспитывался в Саратове, по окончании гимназии в 1892 году под влиянием бабушки, поэтессы Анны Никаноровны Пасхаловой, поступил на отделение народной словесности Московского университета, но курса не кончил: увлёкся музыкой. Хотя он известен больше как музыковед (его монография о Василии Сергеевиче Калинникове, с которым он дружил, сохранила многие факты из жизни великого композитора), однако и его романсы, популярные в начале XX века, не уступали произведениям отца. Большая часть творческого наследия В.В. Пасхалова осталась неопубликованной: все симфонические партитуры, «Крымская сюита», «Этнографический альбом», симфоническая картина «Остров сирен» и другие. Двоюродные сестры Вячеслава Викторовича вошли в историю театрального искусства страны. «Пасхалова создала целый ряд сильных и ярких женских образов, овеянных каким-то особым, ей одной свойственным обаянием», отмечал критик особенности творческой манеры драматической актрисы Анны Александровны Пасхаловой-Чегодаевой (1869-1944), игравшей на подмостках театров Петербурга, Киева и Одессы. А большая часть жизни Алевтины Михайловны Пасхаловой (1878-1953) прошла в Саратове, хотя она тоже играла на сцене столичных театров. Её отец, Михаил Никандрович Пасхалов, в числе русских патриотов-добровольцев ушёл на фронт и погиб, освобождая сербов от османского ига. Мать будущей певицы вторично вышла замуж, а семилетнюю Алевтину отправила к бабушке в Саратов. Девочку определили в Саратовский Мариинский институт, где она взяла первые уроки игры на фортепиано у Фёдора Михайловича Достоевского (племянника писателя), ученика А. Рубинштейна. В 1915 году после долгих лет работы в разных театрах страны Алевтина Михайловна вернулась в Саратов, как оказалось, навсегда. В 1952 году общественность торжественно отметила полувековой юбилей творческой деятельности Заслуженной артистки России А.М. Пасхаловой. Её дочь Нина Михайловна, также певица, выпускница Московской консерватории, замечала о творческой манере матери: «Ничего искусственного в её пении не было, и потому оно потрясало слушателя. (...) Она пела очень легко всегда. У неё были редкие для сопрано низкие грудные ноты. Она очень много работала над собой и говорила, что певица должна всю жизнь неустанно заниматься звуком». Ещё одна представительница славного рода Пасхаловых - Анна Александровна Чегодаева, дочь Анны Александровны Пасхаловой от её 7 первого брака, была актрисой драматического театра, полвека посвятила служению театру на сценах провинциальных городов. Вот какие интересные люди - дети и внуки Анны Никаноровны Пасхаловой, поэта и фольклориста, друга историка Костомарова и жены писателя Мордовцева. Нельзя не рассказать и о её сыне Клавдии Никандровиче Пасхалове (1843-1924), известном в начале XX века политике и писателе (детство его прошло в Саратове), авторе трёхтомного «Сборника статей, записок, речей и проч.» (М., 1906-1912). Его имя на протяжении XX столетия замалчивалось, потому что он был ярым монархистом, верой и правдой служил престолу. Дворянин К.Н. Пасхалов родился в Калужской губернии, свою жизнь посвятил финансам, работал в министерстве финансов, в Крестьянском банке. Политикой стал заниматься в годы революции 1905 года, несмотря на почтенный возраст, выступил решительным борцом за монархические идеалы. В 1913 году он добился встречи с императором, которого предостерёг от надвигающейся катастрофы. Увы, его не услышали. В письме к своему единомышленнику Н.Н. Родзевичу Пасхалов сетовал: «Во мне говорит не досада обманутого самолюбия, а просто отчаяние от потери способности власти различать, кто её союзники и кто противники, в ком её спасение и в ком - гибель». К.Н. Пасхалов был одним из организаторов саратовского совещания уполномоченных монархических организаций 27 - 29 августа 1915 года - попытки предотвратить революцию. Он стал врагом новой власти, но умер, проживая в Алексине Тульской губернии, в возрасте 81 года своей смертью, избегнув репрессий. Вряд ли найдётся ещё одна такая саратовская семья, давшая стране так много славных сынов и дочерей, как семья Пасхаловых. Но знают ли наши земляки о Пасхаловых? Их память никак не увековечена ни на карте города (нет улицы Пасхаловых), ни мемориальными досками на зданиях, где жили и творили настоящие патриоты земли русской, саратовской. СИРОТИНИНЫ Весь минувший двадцатый век в Саратове трудились представители научной династии Сиротининых. Даже сжатый перечень их добрых дел не укладывается в рамки одной статьи. Но некоторые, памятные не только для местных обитателей, а для всей России, я, конечно же, назову. Основатель династии Николай Николаевич Сиротинин приехал в Саратов на жительство в 1889 году, в день похорон Н. Чернышевского. Траурная процессия двигалась нескончаемым потоком. Его экипажу и многим прочим пришлось ждать. И было о чем во время этого ожидания подумать тесно связанному с революционным движением человеку, для которого покойный так много значил. К этому времени Николай окончил Новороссийский университет, причем с присвоением ученой степени кандидата физико-математических наук, что по тогдашним правилам означало автоматическое получение не передаваемого по 8 наследству звания почетного дворянина. Но зато перед тем за активное участие в студенческих волнениях его исключали из нескольких университетов. Умонастроение, принадлежность к кадетской партии Сиротинина полиция, вестимо, учитывала, и, как явствует из архивных источников, под ее негласным надзором он находился вплоть до семнадцатого года. Семья знала о том: конюх и кухарка, служившие впоследствии, уже в Саратове, у Сиротининых, предупредили, что им велено следить за хозяевами. В Орле, где до приезда в наш город проживал с молодой женой Николай Николаевич, работы не находилось. И он принял предложение одного из студенческих друзей перебраться на Волгу. Здесь сразу оказался в группе революционно настроенных интеллигентов, в которую входили врач П. Соколов, писатель С. Каронин, художник Н. Россов, знакомые с Лениным статистик Василий Серебряков и его жена Зинаида. В Народном доме они организовывали вечера, где после бесед о задачах партии устраивались танцы. Трудился Н. Сиротинин в земстве. Затем не без помощи друзей стал секретарем городской думы и управы, а когда появилась какая-то собственность гласным думы. Именно пребывая на этих секретарских постах, Николай Николаевич вел большую переписку, связанную с открытием в Саратове университета. Роль его в этом событии еще не оценена в должной мере. Во время обострения политической обстановки в России совет профессоров Варшавского университета (шел 1904 год) предоставил министру народного образования доклад. В нем говорилось, что занятия в данном учебном заведении не ведутся уже дару лет и нет надежды на их возобновление. Поэтому совет ходатайствует перенести университет в один из русских городов. Николай узнает об этом от брата Андрея, преподавателя Варшавского университета, и делится полученной информацией в думе. Недостатка в претендентах на открытие университета не было. Саратовская дума решила воспользоваться моментом и стала действовать активно. В декабре 1906-го в столицу направляется депутация, которая добивается приглашения на 9 декабря в Зимний дворец к председателю Совета Министров П. Столыпину. Утром этого дня она получает подписанную Сиротининым телеграмму о готовности земства предоставить в распоряжение университета Александровскую больницу, психиатрическую лечебницу, ассигновать средства на организацию учебного процесса. Столыпин встретил гостей радушно. По его вопросам чувствовалось: он был в курсе дела. Члены депутации запомнили слова: «Кланяйтесь Саратовской городской думе, скажите ей, что в вопросе об университете я ей союзник». Именно от думы, сделали они вывод, во многом будет зависеть положительное его решение. Существует немало документов, по которым можно проследить кипучую деятельность городской думы в этом направлении. И под многими стоит фамилия Сиротинина. 9 Перед самой революцией Николай Николаевич заболел, ушел из думы. Жена же его работала машинисткой в управе, ей пришлось печатать первые декреты Советской власти. Уже после Октября семнадцатого года, когда ему было за шестьдесят, решил продолжить образование: поступил в университет на исторический факультет. В 1921-м от брата Андрея заразился холерой. Брат, по счастью, выжил, Николая Николаевича похоронили на кладбище, не сохранившемся до наших дней. В начале семейной жизни Николай Николаевич не хотел иметь детей, так как опасался преследований охранки и думал, что не сможет их воспитать. Поэтому первый ребенок, дочка Ольга, появилась на свет «обманным путем»: супруга не учла пожеланий кадета Сиротинина. Затем родились Елена, Николай, Галина и Любовь. Всех он очень любил. Суровых мер воспитания не применял, но его слушались и уважали. А воспитывал так, к примеру. Однажды кто-то из детей употребил услышанное на улице нехорошее слово. - Ты такое слово в нашем доме слышал? - спросил Николай Николаевич. - Вот и не повторяй никогда таких, которые в доме не произносят. К медицине имели непосредственное отношение четверо детей основателя династии. Галина заведовала лабораторией СЭС водздравотдела Саратова, Любовь - бактериологической лабораторией дорожной санэпидстанции. Ольга долгие годы являлась заместителем директора по науке НИИ сельской гигиены. О Николае же, полном тезке отца (имя это в роду передавалось из поколения в поколение), необходимо рассказать подробнее. Он окончил частную школу Добровольского, самую передовую в городе (среди ее учителей был филолог А. Скафтымов). Поступил на медицинский факультет СГУ, но с окончанием его не торопился. Был убежден, что главное - не диплом, а знания, и много работал - в различных санитарных организациях, институте «Микроб». Николая Николаевича-младшего очень ценил академик А. Богомолец. Сначала взял его с собой на кафедру патологической физиологии 2-го московского мединститута, затем переманил в Киев, в созданный им Институт клинической физиологии. В 1934 году Сиротинин без защиты диссертаций получает сразу степени доктора медицинских и биологических наук. Н. Сиротинин всегда был на передовых позициях в науке. Начав исследования проблем гипоксии (кислородного голодания), он организовал высокогорные экспедиции на Эльбрус и Памир. Первая из них состоялась, когда с басмачами еще не покончили. В дневниках (их родственники прочли уже после смерти ученого) сказано, что их очень отговаривали от экспедиции - мол, живыми не вернетесь. И встреча с басмачами таки произошла. Но они поверили в научный характер экспедиции и никого из ее состава не тронули. Ничто не могло остановить Сиротинина. Однажды он сломал ногу, его оперировали, ходил на костылях. Врачи сомневались, что он вообще сможет без них обходиться. Но уже в том же году Николай Николаевич вновь отправился на Эльбрус, а последний раз на его вершину поднялся в возрасте 78 лет. 10 Работы академика Сиротинина привели к созданию высокогорной физиологии - новой области науки. Он закладывал в СССР основы космической биологии и медицины. В руководимой им лаборатории исследовались влияния на организм человека, долго находящегося в замкнутом пространстве. А вот цитата из одного научного журнала: «… Им были начаты интересные исследования по регенерации воды из жидких выделений человека с помощью водорослей. Иными словами, были проведены работы по одной из жидких выделений человека с помощью водорослей. Иными словами, были проведены работы по одной из важнейших проблем жизнеобеспечения человека в длительных космических полетах». Наш земляк занимался проблемами оживления, первым обратил внимание на аллергию и даже считается отцом аллергологии. Часто ставил опыты на себе. Например, при исследовании гипотермии (охлаждение тела при операции) его самого однажды охладили до состояния клинической смерти. Я бы мог продолжать: под рукой немало материалов о многогранной деятельности Н.Сиротинина. Но пора уже перейти к моей собеседнице, которая (со мной согласится уйма людей) того вполне достойна, хотя ей и не довелось двинуть медицину вперед. -Я просто была обязана стать медиком, ведь ими были родители, брат и его жена, их дочь и ее муж, двоюродные сестры... В общем, ни у меня, ни у отца с матерью на этот счет сомнений не имелось. В детстве я выращивала микробов и лечила кукол, делая им шприцем уколы. Школьная подруга даже стихи написала, вот из них строчка: «Ты будешь всем известный врач-биолог». И только одно еще не решила: куда пойти учиться - на медицинский факультет или биологический. Скорее всего, пошла бы внучка основателя династии, дочка Ольги Николаевны - Ольга Борисовна Сиротинина, чьи слова приведены выше, по укатанной дорожке, но угораздило ее в десятом классе влюбиться. И в кого бы вы думали? В блиставшего в ту пору на саратовской сцене актера Александра Ивановича Степанова. Он был неподражаемым Чацким, поручиком Яровым, Фердинандом из шиллеровского «Коварства и любви». Ольга увлеклась театром, на спектакли ходила каждый вечер, а когда были утренние - их тоже не пропускала. В общем, собралась пойти на театроведческий факультет ГИТИСа. С институтом списалась заранее, узнала, какие при поступлении требуются документы. Наконец окончила школу, но на третий день после выпускного вечера началась война: на почте перестали принимать документы для отправки в другие города. Тут как раз открылось в СГУ филологическое отделение. Ольга решила для начала поступить туда. А вскоре в Саратов перевели ГИТИС, и можно было перейти в этот вуз. Но она уже так увлеклась языком, что и думать о переводе не хотела. 11 И вот чем это для нее кончилось (перечисляю лишь некоторые должности и звания Ольги Борисовны, чьи лекции я когда-то слушал на филфаке): доктор филологических наук, профессор, действительный член Международной академии наук высшей школы, член-корреспондент РАЕН и, наконец, член Совета по русскому языку при правительстве РФ. На счету О.Сиротининой более 270 научных работ. Она - автор 5 книг, соавтор и редактор еще пяти, в том числе учебника для нефилологов «Русский язык и культура речи». Он в минувшем декабре вышел в Саратове, а недавно вторым изданием в Москве. Под руководством Ольги Борисовны 44 человека подготовили и защитили кандидатские диссертации и 10 - докторские. Осенью защита еще у двоих. В последнее время много шума идет по Руси по поводу изменений орфографии. Несколько предложений (в частности, писать парашют через «у») вызвали бурю эмоций. Я не мог не поинтересоваться мнением одного из ведущих филологов страны на сей счет. Оснований для сильных эмоций, по мнению Ольги Борисовны, нет. - Изменения после 1956 года, когда утвердили новый свод правил орфографии и пунктуации, - говорит она, - были всегда. Помню, однажды мне в Москве посоветовали обязательно приобрести 29-е издание «Орфографического словаря». Зачем, спрашиваю, у меня ведь есть предыдущие. Оказывается, в него внесли 3000 изменений в правописание слов. И никто не кричал. В правописании возможны перемены лишь после обсуждения их на нашем Совете и последующего утверждения правительством. Парашют решено не трогать. Вообще никаких изменений не ожидается. На наш осеннем заседании планируется лишь уточнить некоторые формулировки правил. ... Ольге Борисовне постоянно звонят по вопросам правописания. МОРРИСОНЫ Виталий Викторович Моррисон - проректор Саратовского медицинского университета, доктор медицинских наук, профессор, Академик Российской Академии Естествознания. Доктор, который не лечит людей, а учит вот уже четвёртый десяток лет преподаёт патофизиологию студентам. Патофизиология - наука о больном организме. А чем отличается больной человек от здорового, где граница нормы и патологии? Есть две сотни формулировок: «Болезнь - это...» Виталию Викторовичу нравится определение Карла Маркса: «Болезнь-это стесненная в своей свободе жизнь». Теоретик коммунизма имел в виду и социальные болезни. В середине XVIII века нездоровье общества поразило как Европу, так и Россию. Разные «болячки» беспокоили буржуазную Европу и феодальную Россию. Екатерина II, после очередного дворцового переворота оказавшись во главе чужой для неё страны, стремилась создать опору своему трону. В череде нововведений - и указ, 12 приглашавший иностранцев селиться в Поволжье. Безземельные крестьяне, ремесленники Германии, Дании, Бельгии, Голландии и других западноевропейских стран, стеснённые малоземельем и бедностью, устремились в Россию, привлечённые неслыханными льготами, призванными обеспечить им безбедную жизнь. Так на волжском берегу оказался и предок Виталия Викторовича, голландец Моррисон. Семейное предание не сохранило его имени, как и имён его детей и внуков. Советские люди, приученные думать о «светлом завтра», не оглядывались на «тёмное прошлое», поэтому Виталий Викторович знает свою родословную лишь до третьего колена. Его дед, Владимир Леонидович Моррисон, в начале XX века окончил Московский университет. Привёз в Петровский уезд диплом врача с отличием. Как и большинство земских докторов, лечил детей и взрослых, принимал роды, делал несложные хирургические операции - один врач на всю округу. Подвижническая деятельность народного лекаря продолжалась до самой Гражданской войны 1918 года, когда его призвали в Красную Армию. Наиболее ожесточённые бои осенью того года гремели в Вольском уезде. Там и погиб доктор Моррисон, могила его затерялась где-то возле Шихан. Остался у него малолетний сын Виктор. Подрос - продолжил дело отца, поступив на военно-медицинский факультет Саратовского института (вот уже семь десятилетий род Моррисонов связан с этим учебным заведением). Готовили на кафедрах военных врачей. Вскоре после того, как Виктор получил диплом, разразилась финская война. В карельских лесах доктор Виктор Владимирович принял боевое крещение. К началу Великой Отечественной войны он был уже опытным специалистом. Четыре военных года - в медсанбате, на передовой. Тысячи и тысячи операций под бомбёжками, тысячи спасённых бойцов. Попал в плен, бежал. И снова - операционный стол в землянке, тяжёлые операции при свете керосиновых ламп и коптилок. Здесь встретил и свою любовь. Зоя Николаевна - начальник санитарной службы медсанбата - на фронт отправилась сразу по окончании в 1942 году Саратовского медицинского института. В 1944 году родился первенец, сын Виталий. Хотя он своей родиной считает Саратов, в паспорте отмечен другой населённый пункт: затон имени Куйбышева Татарской АССР. Родственник Зои Николаевны, капитан волжского парохода Степан Петрович Носков (в его семье воспитывалась Зоя Николаевна), на зиму уводил своё судно с Нижней Волги (недавно отгремела Сталинградская битва) к Казани, куда в начале 1944 года уже не долетали фашистские самолёты. К Степану Петровичу на пароход и приехала роженица. Виталий родился в марте, через несколько недель, едва сошёл лёд, тронулись в путь, домой, в Саратов. Вновь обосновались Моррисоны в Саратове после войны. Виктор Владимирович работал врачом в областном тубдиспансере, затем десять лет возглавлял институт травматологии и ортопедии. Зоя Николаевна три 13 десятилетия отдала 1-й советской больнице (была заместителем главного врача), с 1960 года по 1969 год возглавляла облздравотдел. - Она считалась мощным организатором здравоохранения, - говорит Виталий Викторович. - Это я утверждаю не потому, что она моя мама. В институт Виталий Викторович поступал, когда Зоя Николаевна заведовала саратовской медициной, однако решение продолжить семейную традицию Виталий принял сам, без нажима родителей. Воспитали его настоящим мужчиной, отвечающим за свои поступки. Характер формировали не только в семье, но и в школе. В первый класс он пошёл, когда ещё не отменили раздельное обучение, и его школа называлась 28-я мужская семилетняя. Почти все педагоги - мужчины, в том числе и учитель начальных классов Виктор Дмитриевич Розанов. Он заложил прочный фундамент, так что и в старших классах, и в институте Виталий легко усваивал самые сложные темы. Особенно радовали успехи Виталия учителя физики Анатолия Ивановича Петрухина (это уже школа № 80; её он окончил с серебряной медалью). Прочил ему славное будущее физика-теоретика, и огорчился искренно, узнав, что его способный ученик подал заявление на химический факультет университета. А экзамены сдавал уже в мединституте: в последний момент передумал и переложил документы в другой вуз. Даже родители не ведали о том, но обрадовались, что в семье одним врачом станет больше. Правда, Виталия Викторовича привлекала не практика, а теория. Основы науки патофизиологии заложил профессор Саратовского университета Александр Александрович Богомолец, здесь сложилась сильная научная школа. Дело изучения больного организма продолжил и Виталий Викторович. В 1971 году защитил кандидатскую, в 1987 году - докторскую диссертации. Обе связаны с патогенезом бактериальных интоксикаций. Ботулизм, столбняк - как бороться с этими опаснейшими заболеваниями и решает профессор Моррисон, ставит эксперименты на своих четвероногих пациентах - мышах, кроликах, собаках. Изучает механизм заболевания. Жена Виталия Викторовича - Наталия Васильевна Артёмова, научный сотрудник НИИ травматологии и ортопедии. Наукой занимается и дочь: Анна Витальевна Моррисон - ассистент кафедры кожных и венерических заболеваний медицинского университета, врач в четвёртом поколении. Более столетия семья Моррисонов не снимает белых халатов, чтобы на земле меньше страдали люди, чтобы отступали болезни, не стесняя свободу жизни. Жизни, которая течёт так быстро и может быть ненапрасной только ежедневно наполняясь высоким смыслом служения ближним. ПАРУСИНОВЫ Династия Парусиновых фигурировала в деловой жизни Саратова без малого столетие - с начала XIX века вплоть до революции. В окладном списке 14 купцов по городу Саратову за 1827 год упомянут купец третьей гильдии Дмитрий Степанович Парусинов. Его можно считать главой разветвлённого клана, насчитывающего по далеко неполным данным до 40 человек. У Дмитрия Степановича было четверо сыновей. Старший, Семён Дмитриевич (рожд. около 1808 года), в 1858 году числится как купец второй гильдии, а в 1873-м он уже значится почившим, в то время как вдова его Ольга Яковлевна доживала свой век в ранге купчихи первой гильдии. Наследовали Семёну Дмитриевичу трое сыновей - Василий, Никандр и Дмитрий. Первый из них (1840) известен в деловых кругах Саратова как владелец чугунолитейного завода, которым он стал в 1870 году и оставался до преклонных лет - примерно до 1908 года. Располагался завод на Казарменной улице и выпускал разнообразные бытовые и строительные металлоконструкции, конкурируя с известными саратовскими предприятиями такого же профиля - заводами Чирихиной, Плотникова, Малышкиных, Колюбанова. Два брата Василия Семёновича ничем себя не прославили. Из наследников этого поколения Парусиновых наиболее известными в Саратове стали двоюродные братья Пётр Никандрович и Семён Васильевич - совладельцы доходного дома на Немецкой улице и впоследствии (с 1908 года) размещённого в нём синематографа «Мишель». Синематограф был новым словом в купеческой деятельности и оказался доходным предприятием. Братья сумели правильно организовать дело обеспечили показ в Саратове всей лучшей кинопродукции, демонстрировавшейся в России, доставляли сюда ленты с участием знаменитых мировых и российских киноактёров: Чарли Чаплина, Макса Линдера, Веры Холодной, Ивана Мозжухина. В синематографе работал «шикарный буфет», а демонстрацию лент сопровождал не какой-нибудь студент-тапёр, а «салонный квартет с виолончелью и скрипкой» или даже симфонический оркестр. Дело Парусиновых шло настолько хорошо, что в 1914 году они реконструировали помещение синематографа, построив новый зрительный зал на 600 мест и украсив его мифологическими скульптурами. Публика так и валила в теперь уже «Гранд-Мишель», привлечённая броской афишей и интригующим названием ленты («Призрак мертвеца» - роковая драма в 5 частях!), а ещё пуще «парижским жанром» - так тогда назывались эротические и порнографические фильмы («Тайны гарема», «Раба страстей - раба порока», «В паутине греха»). Хозяева синематографа Семён Васильевич и Пётр Никандрович ходили в состоятельных предпринимателях; содержали они при заведении 1 приказчика и 7 служащих, оборот капитала в 1915 году составил 100 595 рублей, принёс при этом прибыль в круглую сумму 30 180 рублей - немало, совсем немало! Жили в ту пору двоюродные братья на Б. Сергиевской улице в домах №41/43 (Пётр) и 62 (Семён). В истории Саратова имя Парусиновых часто фигурирует в названии загородной рощи, прилегающей к знаменитому увеселительному парку Вакурова - оба этих земельных массива были традиционным местом отдыха, развлечений жителей города, а также первомайских маёвок трудящегося класса. 15 Принадлежность этих мест семейству Парусиновых прослеживается по линии другого сына - основателя рода - Михаила Дмитриевича, брата упомянутого выше Семёна Дмитриевича. Михаил Дмитриевич примерно 1817 года рождения и значится в 1873 году в купцах первой гильдии. Занимался он, как представляется, хлебной торговлей, был крупным землевладельцем, имея в собственности большие участки как в городе, так и в губернии. У Михаила Дмитриевича было 5 сыновей - Дмитрий, Михаил, Василий, Владимир и Леонид. Судьба всех братьев неизвестна, и только о сыне одного из них - Владимире Михайловиче - мы располагаем кое-какими сведениями. Родился он в 1869 году, получил хорошее домашнее образование, а потом, видимо под руководством отца, успешно постигал премудрости коммерции. В конце концов, стал он известным биржевым маклером на Хлебной бирже, провёл основную часть своей жизни в достатке и комфорте, наследовал большой и красивый дом на Московской улице, имение в Аткарском уезде и знаменитую «парусиновую рощу». Был Владимир Михайлович убеждённым холостяком и потомства не оставил. Говорят, что умер Владимир Михайлович от голода в печально знаменитом 1933 году... ШМИДТЫ Первыми среди мучных королей Саратова были Шмидты — известность их простиралась далеко за пределы губернии и Поволжья, доходя до российских столиц и даже до крупных европейских центров. Сорт муки «2-я голубая», производимый на обеих паровых мельницах Шмидтов, был признан в качестве лучшей основы для первоклассной кондитерской и булочной выпечки самыми респектабельными хлебопекарными заведениями Москвы, Петербурга, многих губернских и уездных городов. Это был продукт тончайшего помола, получаемый из твёрдых саратовских пшениц с использованием особой технологии, принятой лишь на шмидтовских мельницах и обеспечиваемой новейшим сложным оборудованием и высококвалифицированным персоналом мельниц. Учитывались при этом передовые научные достижения (информация добывалась через своих столичных и зарубежных агентов) и вековой народный опыт, накопленный поколениями русских и немецких мукомолов, трудившихся в Поволжье — давней хлебной житнице России. Кто же они, мукомолы Шмидты, те, кого называли мучными королями и первыми богатеями Саратова, владельцы мельниц и торгового дома, собственники фешенебельных особняков, загородных резиденций, малого грузового речного флота, яхт, рысаков, автомобилей, купцы-миллионеры, умелые предприниматели, достойно поддерживавшие славу России как мировой хлебной державы? Шмидт — популярная немецкая фамилия, английский аналог её — Смит, что переводится как «кузнец». Надо полагать, Шмидтов и Смитов так же много 16 среди немцев и англичан, как много у нас Кузнецовых и Ковалёвых. И в Саратове было несколько совершенно независимых Шмидтов. Среди них — аптекарь, врач, адвокат. Но самыми известными были, конечно, мукомолы... Предки их — немецкие колонисты, приехавшие в Поволжье по указу Екатерины II. Первые известные нам мукомолы Шмидты в Саратове были правнуками первопоселенца, начинавшего трудную жизнь колониста в волжских краях в 1760-х годах. Они уже несколько обрусели, начали называть себя по имениотчеству — на русский манер, хотя вере лютеранской не изменили и немецкий язык использовали в общении с выходцами из Германии. Наиболее известны из них братья Андрей и Пётр Ивановичи Шмидты, уроженцы села Усть-Золихи Камышинского уезда, радением которых в 1879 году была сооружена паровая мельница на волжском берегу у истоков Кабановского, а впоследствии Вольского взвоза. Тогда же были выстроены и добротные каменные зерновые склады на Большой Сергиевской улице (позже — улица Чернышевского), ныне вместившие Саратовский ликёро-водочный завод. К тому времени Андрей и Пётр Ивановичи были уже зрелыми людьми — обоим было под шестьдесят, и нажитый капитал и опыт позволяли им расширять и совершенствовать дело, которое начали они давно — ещё в 1840-х годах, при ветряных мельницах, на первых порах имея небольшой оборот и не столь уж многочисленную клиентуру в Царицынском и Камышинском уездах. Основательность Шмидтов, аккуратность в работе и расчётах, своевременное и качественное исполнение заказов принесли им добрую славу мукомолов, а с нею и прибыли, позволившие перебраться в Саратов и в 1870-х годах построить себе вместительный каменный дом на углу Армянской улицы и Соборной площади — около Нового Собора. Первые паровые мельницы были сооружены в Саратове в 1865 году — Зейфертом и Уваровым, а в 1886 году открыл свою мельницу Э.И. Борель. Все эти мельницы, достаточно хорошо оснащённые и производительные, работали на всю мощь, когда энергичные Шмидты вознамерились потеснить конкурентов на мучном рынке Саратова, самом большом и высокодоходном в Поволжье. Не смущаясь авторитетом соперников, дружные братья споро начали дело, сразу же заявив о себе как о толковых специалистах и расчётливых дельцах. Успех сопутствовал Шмидтам, и настолько, что вскоре один из конкурентов, И.И. Зей-ферт, сдался на милость победителей: он просто-напросто продал собственную мельницу более удачливым и предприимчивым братьям. Так в 1883 году Шмидты стали владельцами двух мельниц, одну из которых, собственную, начали называть Большой (она и впрямь больше по размерам), а другую, бывшую зейфертовскую, Малой. Размещалась последняя по линии Большой Сергиевской улицы на пересечении её с Новоузенской. Она и ныне на своём месте. Братья Шмидты слыли дружными, жили в одном доме, всегда имели первостатейный интерес к делу, посвящая ему все дни и ночи. Во многом этот интерес и возобладал над остальными соображениями, когда решали они щекотливую 17 для всех богатых людей проблему будущего наследства их капиталов, движимого и недвижимого имущества. А решалась она просто, как часто это тогда делалось: не мудрствуя лукаво, поженили неразлучные братья своих отпрысков, сделав мужем и женой двоюродных брата и сестру. Так на саратовском купеческом небосклоне появилась могущественная фигура Петра Петровича Шмидтта (1845—1897), совладельца неразделённого богатства своего отца и дяди, дружно живших и дружно почивших в конце XIX века. Последние годы перед кончиной делами они не занимались. Брак оказался счастливым. Пётр Петрович и Амалия Андреевна имели 10 детей, из которых четверо братьев были основными продолжателями дела — Фёдор, Отто, Иван и Владимир. Последний, правда, жил больше в Петербурге, выполняя там многие поручения могущественного саратовского торгового дома. В начале самостоятельной деятельности, в ранге хозяина дела, Пётр Петрович с уже большой и продолжавшей увеличиваться семьёй занял прекрасный вместительный особняк с просторной усадьбой и службами на Никольской улице, выстроенный примерно в 1890 году по индивидуальному проекту неизвестного архитектора. При Петре Петровиче могущество и капиталы его предприятия увеличились. В 1890-х годах «Торгово-промышленное товарищество бр. Шмидт в Саратове» имело основного капитала 3 миллиона рублей. Новые и новые рынки завоёвывала высококачественная мука, дело расширялось, росло число рабочих на мельницах, достигнув к 1904 году 530 человек — это большое по тем временам число. Начала создаваться собственная речная флотилия из грузовых пароходов и барж для извоза муки по волжскому бассейну. Она включала в 1890-х годах 4 парохода — «Мельник», «Иосиф», «Михаил» и «Колонист» — и до 40 непаровых судов, в том числе 25 крупных барж. Позднее товарищество имело 6 пароходов. Дополнительный доход давала торговля сарпинкой. В Саратове и по уездным городам открылось много магазинов, где на потребу широкой публики, особенно из среднего и низшего сословий, была выставлена на продажу лёгкая прочная хлопчатобумажная ткань с немыслимым изобилием расцветок и рисунков: и гладких, и в полоску, и в клетку, и в горошек. Из сарпинки шили рубашки, блузки, платья, летние сорочки и брюки. Ткань эта находила широчайшее применение и пользовалась огромным спросом. Дети Петра Петровича, получив начальное образование с помощью домашних гувернёров, продолжили учёбу в Германии, в коммерческих учебных заведениях, и к началу XX века вернулись в Саратов, будучи ещё совсем молодыми, но образованными, высококультурными людьми. И когда неожиданно, дожив всего до 53 лет, скончался их родитель, дело оказалось в надёжных руках наследников. Четверо братьев, рождённые с 1870 по 1875 год, следуя семейной традиции, основали совместный торговый дом, разъехавшись, однако, по собственным жилищам. Старший, Фёдор, наследовал родительский дом на Никольской улице. Иван Петрович занял новый особняк на углу Армянской и Соборной. Владимир 18 в интересах дела на постоянное жительство перебрался в Петербург, периодически наезжая в Саратов. А Отто Петрович стал снимать второй этаж в доме Сатова на углу Царицынской и Александровской улиц. Впоследствии он выстроил себе роскошный особняк в мавританском стиле на Большой Кострижной улице (ныне Сакко и Ванцетти, 21) рядом с Александровской, но было это уже в 1916 году, так что пожить в нём практически не успел. Многочисленные сестры их, числом девять, к этому времени были надёжно пристроены, имели свои семьи и дома в Саратове, Москве, Петербурге и других городах. Кстати, одна из них — Амалия — была замужем за представителем другого мукомольного клана — Рейнеке, давнего и жёсткого конкурента Шмидтов. К 1910-м годам шмидтовские мельницы выпускали больше всех муки в Поволжье, и рост её производства был стабильным — ведь расширялись посевы зерновых культур, а главное — увеличивался урожай: столыпинская аграрная реформа начинала давать плоды. Именно поэтому хватало работы и другим саратовским мельницам: Рейнеке, Бореля, Скворцова, Степашкина, Богословского, а также уездным и волостным, рассеянным по губернии. Производство на мельницах почти не знало сбоев — разве случался пожар или рабочие объявляли забастовку. Но у Шмидтов последнее бывало редко. Считалось, что работать у них — значит быть «как у Христа за пазухой». Здесь в среднем лучше платили, больше заботились о рабочих — предоставляли казённое жильё, проводили регулярные и бесплатные медицинские осмотры, оборудовали рабочие места посильными и возможными тогда удобствами: были там баки с кипячёной водой, комната для обеда и отдыха, электрическое освещение, вентиляция, обогрев. Рабочие по льготным ценам могли купить муку и хлеб в шмидтовс-ких лавках, выплачивались вознаграждения к праздникам, на рождественские ёлки приглашались дети всех сотрудников и рабочих мельниц в главный шмидтовский дом на Никольской улице, где усилиями челяди и домашних готовилось весёлое представление, после которого всем ребятишкам вручались новогодние подарки — объёмистые пакеты с шоколадками, карамельками, леденцами. В торговом доме имелся фонд П.П. Шмидта на выплату ежегодных пособий вдовам и детям умерших работников. Как и большинство богатых предпринимателей, Шмидты много средств тратили на благотворительную деятельность — содержали городские приюты, дома призрения, больницы. Повышенным их вниманием пользовались неимущие студенты и другие учащиеся, показавшие достаточно свои способности и желание к приобретению знаний. Шмидты персонально опекали многих студентов открывшегося в Саратове университета, слушателей Высших сельскохозяйственных курсов. Особое покровительство оказывалось, конечно же, лицам немецкой национальности. Пользовался их поддержкой, к примеру, студент Вагнер, отец будущего учёного-математика, профессора Саратовского университета. В домах Шмидтов был принят немецкий язык, начальным воспитанием занимались домашние учителя, старшие отпрыски учились в лучших 19 саратовских училищах и гимназиях, а высшее образование ехали получать в Москву, Петербург, а то и в Германию. Образцовый порядок и чистота господствовали в домах Шмидтов и на прилегающей территории — горничные в белых фартуках, трезвые и обстоятельные дворники и кучера, толковые распорядители. Немецкая пунктуальность, аккуратность и умеренность в быту — вовремя обед, вовремя ужин, прогулки, посещение лютеранской церкви, визиты в театры и на престижные городские мероприятия. Богатая, изысканная обстановка в домах — тяжёлые бархатные портьеры, дорогая мебель, массивные шкафы с тысячами книжных томов, инкрустированных золотом, антиквариат, хрустальная посуда, фамильное столовое серебро и изящно разрисованные столовые и чайные сервизы, ковры, старинные диковинные часы, живопись и малые скульптуры, натёртый паркет, тихо потрескивающие камины, выложенные причудливыми изразцами, бесшумные двери и большие витражи. Да и снаружи особняки производили впечатление — добротные, прекрасно отделанные, с барельефами на фасаде, изваяниями львов на крыльце, гротом на дворовой стене, вычурными металлическими узорами навесов, балконов, флюгеров, уличной ограды. Лето Шмидты, как правило, проводили на даче в Разбойщине. В начале нынешнего века там, в прохладной лиственной роще, поставлены были столь же добротные деревянные строения, позволявшие с привычными удобствами и комфортом проводить большой и дружной семье жаркие месяцы — июль и август. В основном постоянными обитателями дач были хозяйские женщины и дети, обслуживаемые и оберегаемые многочисленной челядью. Взрослая мужская половина с раннего утра пропадала на мельницах, в банках, конторах, в отъездах за пределы губернии или города, неусыпно хлопоча о совершенствовании дела. Бывали и просветы — на дачу в изящных экипажах, запряжённых породистыми рысаками, а с 1912 года — в автомобилях, прикатывали хозяева торгового дома, дабы провести с семьёй день-два на свежем воздухе, в тенистой прохладе, рядом с детьми и спутницами жизни. Здесь были все условия для хорошего отдыха — гамаки, качели, крокет, купание в недалёком ухоженном пруду, прогулки по лесу, где в изобилии росли грибы и ягоды, катание в миниатюрных экипажах, запряжённых пони, приём многочисленных гостей — друзей Шмидтов: видных саратовских архитекторов, священнослужителей, адвокатов, врачей. С началом Первой мировой войны в Саратове, как и во всей России, усилились антинемецкие настроения. Подозревали всех крупных предпринимателейнемцев в тайных связях с Германией. Под давлением национал-патриотического крыла Городская дума вынесла решение о переименовании Немецкой улицы; его, правда, не утвердил губернатор. В местной прессе всё чаще муссировались слухи о готовящихся изменнических акциях и вредительстве. В этих условиях Шмидты вели себя достойно. Они гласно и резко осудили правительство Германии, развязавшее войну, заявили о своей полной лояльности 20 России и её властям, сделали крупное пожертвование в фонд обороны, активно участвовали в поставках продовольствия, фуража и снаряжения для нужд русской армии. Многие молодые мужчины из могущественного клана, несмотря на очевидную возможность отсидеться за широкой родительской спиной, пошли на фронт — воевать за Россию. И делали это, как принято говорить, не щадя живота своего. 1917 год внёс трагичный поворот в судьбу каждого из братьев. Мельницы Шмидтов были национализированы, как и зерновые склады, и речной флот, и автомобили, и дачи. Началась кампания по уплотнению хозяев особняков. Под давлением таких обстоятельств все Шмидты собрались в старом фамильном доме на Никольской улице, где пребывали в непривычной стеснённости, мужественно перенося тяготы, до осени 1918 года. А дальше их всех разметала судьба — взрослых и детей, мужчин и женщин... Фёдор Петрович сумел-таки выехать в Германию, где имел в банках какуюто часть средств. Но вложил их там в новое дело неудачно, потерпел убытки и в конце концов разорился. Его приютил давний знакомый, в прошлом щедро облагодетельствованный Шмидтами в России. Отто Петрович не стал ждать в Саратове вызова в губернское ЧК по вопросу об утаённых богатствах, который тогда задавался всем «бывшим буржуям». Он скрылся из города и в конце концов оказался в белой армии Колчака. Есть свидетельство, что в 1919 году он погиб. Иван Петрович сполна испил горькую чашу унижений, преследований, реквизиций и притеснений, оставшись в Саратове. Томился он некоторое время в местной тюрьме, но был выпущен. Оставшись без имущества, средств, приличествующего жилья, он вынужден был наниматься на работу к новым хозяевам жизни. Но опять-таки как «бывшего» его нигде не принимали, и устроиться он смог лишь могильщиком на Немецком кладбище, где в тяжёлом труде провёл последние годы жизни и где был похоронен. Кладбище это не уцелело, значит, и могила Ивана Петровича — тоже. Какой была участь остальных членов семейства Шмидтов, неизвестно. Вряд ли она была более радостной, чем описанные. Когда говорят о прошлой славе России как мировой хлебной державы, то имеют в виду её природные богатства — тучные чернозёмы на необозримых пространствах. Имеют в виду тружеников-крестьян, умевших пахать, сеять и собирать урожай. Имеют в виду и честных цивилизованных предпринимателей и промышленников, превращавших зерно в муку, всегдашнюю основу хлеба насущного. Такими предпринимателями были Шмидты. 21
