Линда

Линда
В селе Зимовище жили в основном одни старики, молодежь работала на атомной станции, получив
новые квартиры в Припяти. Дед Василий Лещенко жил со своей старой и больной супругой Аверьяновной.
Хозяйство небольшое: коза, десять черных куриц да красавец петух, гордо шагавший со своим пернатым
гаремом по сельской улице.
Жила в деревянной будке, сколоченной из досок, сучка Линда, беспородная, её умные черные глаза, как
глянцевые пуговки, блестели на абсолютно белой шерсти.
Всё необходимое выращивали на собственном огородике. Вечером дед Василий сходил к соседям
и позвонил сыну в Припять, чтобы тот помог посадить картофель. Огород уже был вспахан. Деду было за
семьдесят и с каждым годом все труднее давалось управляться с небольшим хозяйством. Старуха все
время лежала на кровати за печкой. Он не раз намекал сыну о том, чтобы тот забрал её к себе. Как ему
показалось, невестка была против. Поговорив по телефону, он вышел на улицу, где его поджидала Линда.
От собачей радости она виляла хвостом, скулила, лизала старику руки.
– Ладно, ладно, не крути хвостом, отвалится.
Он погладил её по морде, и они пошли по улице, покрытой асфальтом, который нагрелся за день, и от
него шёл удушающий битумный запах. За дорогой местные власти следили, она вела на Чернобыльскую
атомную станцию.
Открыв калитку, сразу прошел в курятник, собрал в фуражку ещё тёплые яйца. «Пожарю яичницу
с салом», – подумал старик. Тихо, чтобы не разбудить старуху, на кухне поставил электроплиту с чугунной
сковородой, ловко разбил яйца о толстый край, тонко нарезал розовое сало, через минуту по комнате
поплыл ароматный запах, так что в желудке засосало. Из стола достал бутылку самогонки, припасённую
заранее. Думал после посадки картошки с сыном выпить… Налил полстакана, посмотрел на свет эту
мутную жидкость и, не дыша, выпил, крякнул, зацепил вилкой кусок яичницы, закусил, посидел немного,
чувствуя, как тепло волной проходит по всему телу.
Положил на тарелку с отбитым краем немного еды и начал кормить свою старуху.
Походив по двору, Линда заглянула в щель калитки и, услышав, что кто-то прошёл мимо, залаяла
незлобно, только давая о себе знать. Пролезла в конуру, где заботливый старик постелил разное тряпье.
Свернувшись клубком, уснула. Снилось ей щенячье время в один из весенних деньков. Вдруг резко подул
порывистый ветер, стало темно, небо осветилось грозовыми разрядами, и молния ударила в тополь. Верхушка
с треском упала на шиферную крышу дома, проломив её в нескольких местах.
Линда была так напугана, что от страха забилась под крыльцо и не вылезала оттуда два дня. Этот
животный страх остался, и, когда гремел гром, она пряталась в угол будки и тряслась всем телом. Под самое
утро она услышала хлопок, выглянула из конуры, потянулась, выставив передние лапы, глубоко зевнула,
посмотрела на пустую алюминиевую миску и пошла обратно к своей конуре. Через некоторое время запахло
дымком. Линда подошла к двери хаты и стала поскуливать. Клубы чёрного смоляного дыма поднимались
там, вдалеке за лесом. Она продолжала скулить, пока хозяин не вышел на крыльцо в белых подштанниках.
– Ну, что скулишь? Есть, наверное, хочется, сейчас каши сварю.
Дед ещё не отошёл от сна, его покачивало, в волосах запуталось небольшое пёрышко из подушки. Глаза
их встретились, и старику показалось, что собака чем-то встревожена. За околицей послышалась сирена,
звук приближался, и старик увидел, что шесть мощных пожарных машин с черниговскими номерами, не
снижая скорости, промчались по улице ещё сонного села. Старик подумал: «Будь оно неладно, опять что-то
произошло на станции». Два года назад при строительстве насосной загорелся битум, он горел, поднимая
высоко в небо клубы удушливого дыма.
Старик зашел обратно в хату, заглянул за ситцевую занавеску. Жена спала на боку, натянув на голову
пестрое одеяло. Ему было жаль её так, что сердце прихватывало. Старик видел, как болезнь выедала её
изнутри. По скрипучим половицам старик прошел к кушетке и прилег. Дом, в котором они жили, был
старым и дряхлым, как его хозяева, казалось, что он, как дерево, пустил свои корневища. Кровля
прохудилась, починить уже не было сил. Старик попытался уснуть, но Линда во дворе более настойчиво
лаяла. Он, кряхтя, поднялся со своего пестрого ложа, стал одеваться. На стене висели часы-ходики: у кота
глаза забавно бегали туда-сюда. Сорвал листок календаря, была суббота 26 апреля 1986 года. В углу хаты
висела старая икона Божьей матери и медная лампада. Все это досталось от покойных родителей.
Ему показалось, что с иконы на него смотрят пристальные глаза. За окном он увидел, что в сторону
станции проезжает длинная автоколонна с солдатами.
– Тут что-то неладно, пойду звонить сыну, – решил он и стал быстро переходить улицу.
– Эй, сосед, спишь? Извиняй, что так рано. Срочно надо позвонить.
Он стал пальцем накручивать чёрный диск телефона, от волнения палец срывался, и в трубке слышался
длинный гудок. Сосед взял трубку.
– Ты, сосед, часом не с похмелья? Руки дрожат, дай я сам наберу. Слышишь, никто не отвечает, может,
он на работе, видел солдат, наверное, учения идут по гражданской обороне. Как твоя старуха?
Старик ничего не ответил, повернулся и, ссутулившись, пошел обратно.
Линда, высунув длинную морду в щель под калиткой, поскуливала.
– Ну что тебе? – Он положил руку на морду, та от прилива нежности присела на задние лапы и, прижав
уши, поглядывала в глаза своему хозяину, пытаясь угадать его настроение.
– Ладно, ладно, пока не до тебя. Пойду старуху покормлю, проснулась, небось.
Он увидел, как у крайнего дома остановилась небольшая бронированная машина, из неё вышли два
человека в костюмах химзащиты. На солнце блеснули стекла противогазов. В руках люди держали какие-то
приборы и подносили их к земле, кустам, росшим вдоль дороги. Один из них вернулся к машине и воткнул
в землю жёлтый знак на длинном металлическом стержне.
Сварив кашу на козьем молоке, добавив туда кусочек рыжеватого масла, старик пошёл кормить свою
жену. Снял с вешалки чистое полотенце с расшитыми на концах красными петухами, смочил его
в прохладной колодезной воде, вытер её лицо.
– Сейчас будем завтракать.
Старуха посмотрела в угол хаты, где висела икона, с трудом перекрестилась, молча стала молиться про
себя, только потрескавшиеся губы иногда подрагивали. В годы оккупации немцы расстреляли её родителей,
подозревая в связи с партизанами Ковпака. После того поверила она в Бога, ходила в церковь по выходным,
стесняясь своего мужа – члена партии с 1943 года.
Ближе к обеду, когда воздух прогрелся теплым весенним солнцем, к дому подъехал председатель
сельсовета. Он крикнул в открытое окно:
– Выйди, Василий, погутарить надо. Дали команду сверху, будем село эвакуировать. Забрать с собой
необходимые продукты на несколько дней, а также документы. Потом обратно. На атомной станции авария,
устранят, и обратно привезём. Рекомендуют пить для профилактики йодные таблетки или стакан крепкой
горилки.
Было похоже, что он уже внял совету по поводу горячительных напитков.
Председатель пошёл к соседнему дому, в руках держал красную дерматиновую папку, одет в строгий
костюм, несмотря на то, что день обещал быть жарким. Ему хотелось всем видом показать свою власть.
Ближе к вечеру приехал сын. Он быстро вошел в хату.
– Здравствуй, батя. У вас всё спокойно? Когда начнётся эвакуация, не знаешь?
Старик отложил в сторону газету.
–  А чёрт его знает, скотину уже увезли. Куда я дену козу, кур?
– Ладно, давайте будем собираться. Жителей Припяти уже вывезли – радиационный фон высокий.
У старика глаза стали колючими.
– Ну и куда мы поедем, сынок? Кому мы, старые, нужны?
Сын подошёл к отцу, обнял его за плечи,
– Поедем, никуда я вас не брошу, ты знаешь, как я люблю вас с мамой.
Голос у него дрогнул, он отвернулся к окну, чтобы отец не видел навернувшиеся на глаза слезы.
Старик открыл верхний ящик комода, достал из резной деревянной шкатулки боевые ордена, паспорта.
Завернул аккуратно в платочек и положил во внутренний карман пиджака.
– Так-то надёжнее будет. Пойдём, мать надо поднять, сама не сможет.
Они вдвоем, поддерживая старуху под руки, пошли к новеньким «Жигулям», стоявшим около калитки.
Убедившись, что она удобно расположилась на заднем сиденье, старик прошёл с тяжёлым сердцем на двор,
открыл дверь сарая, выпустив кур, подпёр её кирпичом. Свистнул собаку, когда Линда подошла, он
привязал её к крыльцу грубой веревкой.
– Сторожи, скоро приедем.
Он поднялся по ступенькам в дом, достал из холодильника эмалированную кастрюлю со вчерашним
борщом. Вынес во двор и до верха наполнил миску собаки. Он с тоской оглядел свой дом, даже с правой
стороны груди защемило и, не оглядываясь, вышел со двора.
К утру следующего дня всё село опустело. Дома, брошенные своими хозяевами, смотрели на дорогу пустыми
глазницами окон. Недалеко шумел сосновый лес, казалось, вот-вот раздадутся человеческие голоса и жизнь
снова вернется в эти полесские места. Сквозняк трепал в одном окне пеструю занавеску.
Так прошла неделя. Линда с надеждой посматривала на калитку, надеясь, что хозяин должен скоро
вернуться. Собаку одолевала жажда, она высунула язык, с которого капала слюна. Пустая миска валялась
неподалёку. Голод не давал покоя, пробуждая инстинкт охотника.
Она стала грызть острыми резцами зубов толстую веревку, через некоторое время, освободившись,
пролезла сквозь дыру в заборе и прошла в соседний курятник. Придавив лапой молодого петушка, она сжала
челюсти на небольшом тельце, запах крови пьянил её. Выбежав на улицу, собака втянула носом воздух:
пахло асфальтом, выхлопными газами и ещё чем-то непонятным. Прошло несколько дней, собака далеко от
дома не отходила, боялась, что может вернуться хозяин, питалась соседскими курами.
В районе ликвидации сформировали отряды уничтожения брошенной живности, чтобы та не переносила
радиацию. Приехав в село, милиционеры разошлись по дворам, кое-где были слышны выстрелы. Линда
поднялась с земли, повернулась в сторону дороги. Вдалеке она услышала знакомые шаги. Лая от радости,
пулей выскочила со двора. Побежала навстречу старику. Линда высоко подпрыгнула, лизнула старика прямо
в губы, ей казалось, что они больше никогда не расстанутся.
Старик опустился на колено, обнял собаку за шею и крепко прижал её, не чувствуя резкого собачьего запаха,
и поцеловал её в морду.