Ирина Бусыгина, директор Центра региональных политических
advertisement
Ирина Бусыгина, директор Центра региональных политических исследований МГИМО, профессор, д.п.н. Михаил Филиппов, профессор Государственного университета штата Нью-Йорк, США Будущее Евросоюза и возможности европейской стратегии для России «Ничто никогда не бывает по-настоящему законченным, но надо обладать талантом, чтобы остановиться в нужный момент, когда избыток старания грозит нарушить равновесие» (Жан Монне «Реальность и политика») Обзор последних – как публицистических, так и академических – работ, посвященных проблематике будущего Евросоюза, показывает, что экспертные оценки носят, за редчайшим исключением, характер крайне пессимистический. Едва ли не любой факт политической жизни стран-членов и самого ЕС интерпретируется как очередное доказательство маргинализации ЕС, нарастания внутренних структурных расколов, наконец, утраты Евросоюзом конкурентных преимуществ на международной арене. Более того, зачастую имеет место как преувеличение проявлений кризиса и разного рода тревожных тенденций внутри ЕС, так и выдача явно поспешных диагнозов, когда едва намечающиеся тенденции (и тенденции ли?) выдаются за априорно долгосрочные. Речь идет о том, что страны-члены ЕС, особенно крупные и имеющие собственные интересы и амбиции в строительстве взаимоотношений с внешним миром, теперь предпочитают реализовывать их самостоятельно, а не через общие институты. Ожидавшегося «растворения суверенитетов» не произошло, напротив, наблюдается явное попятное движение. Более того, есть основания ожидать, что этот процесс будет определять характер европейской политики и в будущем. Утверждается, что Европейский Союз оказался не в состоянии сформировать монолитное политическое объединение, а, значит, это объединение и нежизнеспособно. 1 Обратим внимание: дееспособность здесь фактически приравнивается к монолитности! То есть по умолчанию считается, что любая ситуация, кроме прогрессирующего – политического и внешнеполитического - объединения считается свидетельством неработоспособности системы, ее нарастающего внутреннего кризиса. Первый главный вопрос при таком подходе звучит следующим образом: в каких отношениях находятся интересы государств и интересы ЕС в целом? Ответ: они все больше расходятся, противореча друг другу. Второй главный вопрос: кому принадлежит власть в Европе— национальным правительствам или центральным органам? (Это «или – или» очень характерно). Ответ: баланс стратегически смещается в пользу национальных правительств. Рекомендация для российской политики, следовательно, напрашивается такая: поскольку централизованной (а, значит, предсказуемой и той, которая говорила бы «одним голосом») внешней политики в ЕС не случилось и не случится, то ставку следует делать на развитие двусторонних отношений с крупными странами, считая их своего рода «голосом ЕС» и воспринимая малые страны ЕС в большей степени в качестве статистов. И далее: России выгодно играть на противоречиях между национальными и наднациональными интересами. (Здесь стоит, по-видимому, отметить, что существует значимое обстоятельство, объективно способствующее усилению и закреплению этого подхода: речь идет об особом характере торговых отношений между Россией и Евросоюзом. Высокая степень ресурсной экспортно-импортной взаимозависимости приводит к тому, что создается возможность автономного развития экономической и политической сфер взаимодействия. Иными словами, Россия, что называется, может позволить себе сохранять и поддерживать определенный уровень конфликта с Евросоюзом, полагаясь на зависимость стран ЕС от российских поставок энергоресурсов). Между тем, на наш взгляд, подобный подход, базирующийся на противопоставлении интересов национальных и общеевропейских и приравнивающий централизацию к дееспособности объединения, содержит существенные пороки. «Многоголосье» в ЕС и отсутствие централизации во внешней политике не является свидетельством слабости существования и институционального Союза, развития, дизайна. и, но, напротив, более Смысл ЕС того, и принципиальным естественным его замысел – условием следствием в его его возможности функционирования без политической централизации. 2 Существует и еще одно обстоятельство: мы на самом деле не знаем, о чем свидетельствуют многократно обсуждающиеся тенденции поправения, ренационализации политической жизни в странах ЕС. Мы не знаем, насколько устойчивы эти тенденции. Все может измениться в одночасье. Тем более, что лидеры крупнейших европейских государств весьма непрочно стоят на «политических ногах»: Саркози имеет самый низкий за все время президентства рейтинг, Меркель возглавляет коалицию, основные претензии к которой связаны с ее внутренней шаткостью и провалами «младшего партнера». Мы не ставим своей задачей выдачу рекомендаций относительно тактических действий России по отношению к ЕС, мы говорим о том, что необходимо сделать не тактический, а стратегический выбор, и в зависимости от характера этого выбора строить отношения с Союзом. Задача заключается в том, чтобы при этом основываться не на анализе текущей ситуации, а в том, чтобы, по выражению Федора Лукьянова, «уловить поступь перемен». Но – добавим – улавливать их, исходя из правильного представления о непростых реалиях ЕС. Тогда целью будет поддержание баланса между двусторонними отношениями и отношениями с Евросоюзом с целом (прежде всего через Комиссию) при восприятии их как непротиворечивых. Ведь ЕС – это система институтов, не навязанная странам-членам со стороны, но представляющая собой инструменты, созданные ими самими. Можно предположить, что России будет выгоден умеренно сильный Евросоюз. Дистанцирование от Комиссии невыгодно России хотя бы потому, что институты ЕС в какой-то мере «связывают руки» странам-членам общими решениями, координация политики все равно происходит – и следует это использовать. Наконец, обратим внимание и на то, что ни одна страна, кроме России, не использует стратегии раскола. Видимо, тоже повод задуматься. Евросоюз: мрачные прогнозы Большинство сценариев относительно будущего ЕС не говорят о фактическом распаде союза: едва ли ЕС развалится в прямом смысле слова, это действительно выглядит крайне маловероятным. Более вероятен сценарий, при котором ЕС формально продолжает существовать, однако дальнейшего углубления интеграции не происходит, напротив, наблюдается легкий – или существенный - уклон в сторону межправительственных, т.е. двусторонних отношений. Политическое пространство Евросоюза как бы замыкается на себе: страны-члены гораздо более озабочены 3 собственными национальными проблемами, нежели тем, какую роль будет играть ЕС в целом в формирующемся миропорядке. Как пишет «Вашингтон пост», Европейский Союз умирает – но это не драматическая и внезапная смерть, а медленная и постепенная кончина. Результатом этой кончины будут отдельные европейские государства, «приговоренные» к геополитической незначительности. В основе таких пессимистических прогнозов относительно будущего ЕС лежат несколько положений – внешнего и внутреннего характера. Так, профессор университета Нотр Дам Себастьян Розато убежден, что окончание «холодной войны» стало сигналом для конца «европейской мечты». Страны-члены ЕС не продвинулись к созданию политического и военного союза, более того, стали подвергать сомнению выгоды союза экономического. Именно отсутствие серьезной внешней угрозы для Европы будет мотивировать эти процессы к дальнейшему развитию. Еще одна линия пессимистических рассуждений связана с тем, что логика развития ЕС, как полагают, должна совпадать с некой «общемировой тенденцией» - формирующимся многополюсным миропорядком, т.е. Союз должен развиваться в сторону объединения и формирования одного из центров силы в системе международных отношений. Между тем прогрессирующая апатия не позволяет ЕС предпринимать усилия для продвижения в этом направлении. Чрезвычайно критически оценивают эксперты способность ЕС стать самостоятельным игроком и равным партнером США, Китая и России. Несоответствие происходящего в ЕС устойчивым представлением о характере и структуре миропорядка вызывает разочарования и опять-таки дает почву для мрачных предсказаний относительно будущего Союза. Такое впечатление, что эксперты и профессиональные обозреватели ведущих средств массовой информации находятся в постоянном поиске свидетельств «глобального передела мира». Несколько лет назад они предсказывали упадок США и взлет ЕС, теперь же оказалось, что как раз ЕС медленно умирает, и, может быть, постепенно прекратит существование. Каждый раз разные страны каким-то чудесным образом обязаны превратиться в новые мировые доминирующие центры силы. При этом сам передел мира не оспаривается – бесконечно обсуждаются конкретные сценарии такого передела и то, возможно ли его совершить мирным образом. Те, кто в начале 2000-х гг. предсказывал закат США перед лицом новой силы – Европейского Союза, сегодня говорят об умирании ЕС и даже призывают Запад просить союза с Россией. 4 Заявляется, что метания и апатия в политике могут пошатнуть позиции ЕС и на глобальном экономическом пространстве, поскольку грядущее перераспределение в пользу Китая и других растущих стран голосов в международных финансовых организациях, где сейчас страны ЕС держат «пакет» в 24%, сократит возможности европейцев влиять на принятие важнейших решений и здесь. Резюме экспертного диагноза и прогноза: «Европейцы потерпели крах в создании военной мощи для того, чтобы бросить вызов США, им не удалось принять конституцию, они слишком долго строили общий рынок и общую валюту. Говоря попросту, лучшие дни Европейского Сообщества давно в прошлом, в будущем надо ожидать худшего». В общем, «стакан наполовину пуст…». Одной из причин внутреннего характера видится неспособность противостоять кризису. Кризис еврозоны обнажил пороки причудливой институциональной модели Евросоюза, в которой валютный союз существует без политического. По идее ЕС не должен был, возможно, пережить мировой финансовый кризис, и в этом отношении прогнозы и предсказания были зачастую также весьма мрачными. Мировой кризис должен был сокрушить зону евро, привести к ее распаду. Кредитные агентства предупреждали о проблемах, ожидающих такие страны как Испания, Португалия, Ирландия и Греция. Еще более серьезный кризис должен был поразить страны Центральной и Восточной Европы. Прогноз неутешительный: выход ряда государств из зоны евро и ожидаемые торговые войны между членами ЕС. Есть, однако, и причина даже более значимая. Речь идет о том, что сегодня у лидеров европейских государств отсутствуют те амбиции, которые двигали вперед интеграцию на континенте, они более не считают, что интересы ЕС в целом совпадают с национальными интересами, а политические и экономические институты Союза не в состоянии отвечать на современные вызовы. От Лондона до Берлина и Варшавы наблюдается очевидная ренационализация политической жизни. Ренационализация политической жизни связана прежде всего с поколенческим сдвигом: из политики уходит то поколение лидеров, для которых ЕС был прежде всего гарантом мира на континенте, приходят политики, для которых ценность ЕС определяется не верой в идею, но является результатом калькуляций выгод и издержек. Европейская политика становится все менее европейской и все более национально-ориентированной. Эрозия поддержки европейского проекта заразила даже самую устойчивого члена объединения – Германию. Даже здесь – в общественном мнении и части политической 5 элиты – растет убежденность в том, что страна не получила от европейской интеграции того, на что она рассчитывала и, при подсчете преимуществ и издержек от интеграции, последние значимо больше. Долгое время именно Германия считалась основным мотором европейской интеграции, а теперь начинает вести себя как «нормальная страна» (!), т.е. ставить свои интересы выше абстрактных европейских идей. Ей больше не надо бесконечно доказывать Европе, что она навсегда отказалась о самой идеи гегемонии в Европе. Крайне быстрое расширение ЕС на восток и юг Европы изрядно усложняет ситуацию, здесь значимым является вопрос «привычки» к ЕС. Страны, вступившие в Союз недавно, наслаждаются суверенитетом только с момента распада восточного блока и, соответственно, не готовы с ним расстаться. В 2005 году Лех Качиньский, став президентом Польши, сказал: «Поляков интересует будущее Польши, а не будущее ЕС». Нужны реформы, причем такие, которые бы способствовали бы быстрому созданию политического союза и общей внешней политики. Если реформ не будет, европейский проект вряд ли распадется, однако будет обречен на стагнацию. Необходимо придать проекту новую цель, ясно обозначить пути продвижения, наконец, необходима большая вовлеченность как лидеров, так и общества. Иначе растущие расхождения экономических моделей и темпов развития между странами-членами приведут к реализации «Европы разных скоростей», в которой отдельные группы стран будут создавать непрочные ad hoc коалиции. Вот так все мрачно. Шестьдесят лет назад Жан Монне и Робер Шуман создали объединенную Европу. Сегодня Евросоюз нуждается в новом поколении лидеров, которые вдохнули бы жизнь в проект, близкий к завершению. А найти их пока негде… Удивительно, что даже очевидные успехи Союза вызывают у наблюдателей не оптимизм, но лишь усиливают скепсис. Так, масштабное расширение ЕС на страны Центральной и Восточной Европы в 2004-2007 гг. резко усилило «неразбериху» в Евросоюзе: вхождение в ЕС десяти новых государств в мае 2004 года, несомненно оправданное с исторической точки зрения, не получило никакого внятного политического объяснения. Не будучи предварено широким обсуждением, подобное решение создало впечатление фигуры умолчания и даже своего рода «сговора европейских элит». Также и вступление в силу Лиссабонского договора пока принесло Евросоюзу больше хлопот, чем уверенности в себе. 6 Между тем невозможно отрицать то, что ЕС вырос как с точки зрения численности его членов, так и с точки зрения расширения сфер интеграции. Этот проект по-прежнему остается привлекательным для соседних с ЕС государств: недавно заявку на вступление в Евросоюз подала Ирландия, причем именно финансовый кризис не только не оттолкнул эту страну от Евросоюза, но, напротив, создал стимулы для вступления. Роберт Кэган, эксперт, ранее незамеченный в чрезмерной мягкости в отношении к европейцам (широко известна его реплика о том, что европейцы с Венеры, а американцы с Марса) определил ЕС как «геополитическое чудо», как общность, которая по-своему выражает общеевропейские стремления играть значимую роль в мире, канализируя амбиции Германии, Франции и Великобритании. Что же касается кризиса, то в прошлом европейцам удавалось использовать кризисные периоды для продвижения интеграционного процесса вперед не обязательно радикально, но насколько это возможно и необходимо. Это вполне может случится снова. Поэтому едва продуктивны сценарии, согласно которым Евросоюз либо будет стагнировать, «свалившись» в национализм, либо стремительно превратится в европейскую федерацию, либо же сильные общеевропейские институты буду навязаны испуганной и нежелающей этого публике (как об этом пишут британские таблоиды). Мотивы продвижения вперед могут быть только рациональными: защитить европейский уровень благосостояния возможно только при проведении более тесной политики координации. И если европейские институты более продвинуты, чем у любой другой международной организации, то это потому, что на европейском континенте более высока степень взаимозависимости – экономической, правовой и культурной. Так что в тяжелые времена объединенная Европа может, по крайней мере в некоторой степени, представлять собой надежную гавань – и экономически, и политически. Европейский обеспечивающей союз остается национальных достаточно политиков привлекательной дополнительными моделью, возможностями. Достаточно привести пример Латвии, где несмотря на тяжелейший экономический кризис и жесточайшие меры экономии правительственная коалиция не только не пала, как то предсказывали все наблюдатели в 2009 году, но, напротив, в октябре 2010 выиграла парламентские выборы, почти удвоив долю контролируемых мест. Правительственная коалиции намерена добиться принятия Латвии в европейскую валютную зону в 2014 году. Откуда же столько пессимизма и скепсиса? Может быть, эксперты смотрят не туда? Выдают желаемое за действительное? Наконец, может быть, сформированные 7 относительно логики и характера развития Евросоюза ожидания были неверны изначально? Или дело в другом: ожидающаяся стагнация ЕС – это еще более тревожный сигнал, свидетельство того, что время союзов – альянсов в системе международных отношений – вообще прошло, если говорят о возможной кончине союза, который в литературе всегда описывается как уникальный и наиболее успешный? О важности союзов (альянсов) в системе международных отношений Современные теоретические подходы к научному анализу международных отношений весьма разнообразны и зачастую приводят исследователей к противоречивым выводам. Однако с рядом базовых положений соглашаются практически все известные научные школы. Так, существует консенсус относительно понимания международных отношений как взаимодействия нескольких ключевых участников (игроков) с противоречивыми интересами. Практически общепризнанно, что ключевые игроки в международных отношениях взаимозависимы – т.е. выбор конкретной стратегии каждым из основных участников имеет последствия для всех остальных. Чаще всего идея взаимодействия и взаимозависимости рассматривается в рамках «системы» международных отношений, в последнее же время все более популярными и продуктивными становятся попытки анализа международных отношений как «игры» с большим числом участников. Под участниками (игроками) международных отношений понимаются, прежде всего, суверенные государства и их объединения, однако также рассматриваются и другие игроки (международные институты, транснациональные корпорации), если они способны, выбирая и реализуя свои стратегии, повлиять на поведение суверенных государств. Расхождения между теоретическими подходами к анализу международных отношений начинаются при переходе к конкретизации аналитических рамок. Различные школы предлагают начитать анализ с выдвижения различных предпосылок: о «реальных» правилах международной «игры»; о том, кого в этой игре следует (для целей анализа) признать ключевыми игроками, а от чьих стратегий можно абстрагироваться; в чем заключаются цели (предпочтения) ведущих держав (игроков); и в какой мере их цели и стратегии могут анализироваться как рациональные. Эти и другие крайне важные вопросы и предпосылки формируют основу нескольких школ международных отношений. Важно 8 однако то, что различия в предпосылках не мешают представителям разных школ и направлений успешно взаимодействовать с друг другом и продвигаться вперед в теоретическом анализе международных отношений. Так, по мнению Роберта Кеохейна основные школы международных отношений не только конкурируют между собой, но и дополняют друг друга, при этом каждая из них лучше всего объясняет какую-то конкретную область отношений между государствами. Следует напомнить, что из теорий реализма следовало предсказание об маргинализации НАТО после распада Советского Союза. Утверждалось, что военные альянсы, такие как НАТО, формируются как ответ на внешнюю угрозу, поэтому с распадом СССР исчезал raison d'etre существования НАТО. С другой стороны, сторонники неолиберального институционализма оставались оптимистами, указывая на то, что НАТО принципиально отличается от всех других известных альянсов. Во-первых, степенью своей институционализации гарантирующей членам альянса ясные и предсказуемые правила и процедуры принятия совместных решений. Во-вторых, альянс не только обеспечивает защиту против внешней угрозы, но и решает важные внутренние проблемы, в том числе, гарантирует отсутствие военной конфронтации между странами участниками. Одной из идей, общей для всех основных направлений исследования международных отношений, является признание важности формальных и неформальных объединений суверенных государств – от коалиций, до сообществ и федераций. Возможные формы объединения суверенных государств в литературе часто обозначают как «альянсы». Под альянсом понимается формальное или неформальное обязательство, связывающее несколько суверенных государств, вступать в отношения сотрудничества в определенных областях и с определенными целями. Хотя такая кооперация может принимать разнообразные формы, все они требуют от сторон принятия на себя определенных обязательств. Даже те теоретические подходы, которые не признают особой значимости международных соглашений и институтов в отношениях между суверенными государствами (это прежде все различные направления реализма), тем не менее, уделяют большое внимание роли альянсов между государствами. Альянсы позволяют независимым суверенным государствам объединять влияние и ресурсы для поиска ответов на общие угрозы, вызовы и возникающие дисбалансы сил в мировой системе. Другими словами, альянсы позволяют странам-участницам совместно отвечать на вызовы 9 со стороны стран (игроков), оставшихся за пределами альянса. Помимо этого, альянсы в какой-то степени форматируют поведение участников относительно друг друга. Кроме того, можно предположить, что в союзе (альянсе) соотношение между внутренней и внешней политикой, принципы их формирования едва ли будут похожи на те, которые мы наблюдаем у государства. Внешняя политика ЕС: интересы национальные и европейские Проблематика внешней политики Евросоюза, ее существования и дальнейшего развития, имеет непосредственное отношение к дискуссиям о самой природе этого объединения. Разговор об отсутствии у ЕС внешней политики или, по крайней мере о том, что она находится в «эмбриональном состоянии», стал уже привычен. Однако в самом общем виде внешнюю политику можно понимать как стратегию или подход, избранный национальным правительством для достижения своих целей в отношении внешнего актора. И в этом смысле внешняя политика у Евросоюза, безусловно, существует. ОВПБ Союза можно охарактеризовать как процесс, при котором правительства государств-членов ЕС все больше взаимодействуют с внутриполитическими акторами, а также с правительствами других государств и институтами ЕС. Как показал Кристофер Хилл, результаты внешней политики определяются (по крайней мере в какой-то степени) самим характером процесса принятия решений, который чрезвычайно сложен в ЕС. Мы уже писали ранее о том, что механизмы выработки и реализации внешнеполитической стратегии Евросоюзом напрямую вытекают из особенностей его интеграционных принципов и институционального дизайна. И важнейшим определяющим фактором в этой связи следует считать интеграционный успех Евросоюза в комбинации с отсутствием политического Центра – сильного центрального правительства. На протяжении уже более 50 лет европейская интеграция развивалась и, скорее всего, будет еще долгие годы продолжать развиваться без полномочного центрального правительства, без конституции и с минимально возможным союзным бюджетом.. Внимание к различиям в логике интеграции в условиях «сильного» либо «слабого» Центра ведет к нестандартным выводам. Главное то, что при интеграции на основе «слабого» Центра, государства-учредители изначально соглашаются на стратегию асимметричной глубины 10 интеграции, при которой успех интеграции в одних сферах соседствует с преднамеренно и предсказуемо ограниченной глубиной интеграции в других областях. При этом важно подчеркнуть именно стратегическую ограниченность интеграции в определенных областях: интеграция в каждой из основных сфер (таких как экономика, социальная сфера, образование, иммиграция, внешняя политика, оборона) развивается в значительной степени независимо, по собственным правилам и критериям, при этом в ряде областей ее прогресс принципиально ограничен. Именно потому, что интеграция успешно развивается в экономике, она оказывается вынужденно ограниченной в других областях, отражая сознательный выбор стратегии государствами-участниками, сдерживающими таким образом экспансию роли наднациональных институтов. Таким образом, для успеха европейского объединения требовалось создание и поддержание гарантий государствам-членам по обеспечению им полного контроля за характером и степенью процесса интеграции. Именно поэтому интеграция в области внешней политики оказалась связана с многочисленными противоречиями и парадоксами: как заметил Ян Зилонка, стремление стать полноценным и сильным международным игроком натыкалось на необходимость предотвращения возникновения на базе ЕС сильного «супергосударства», способного навязать свою волю странам-участницам. Сходным же образом, стремление участвовать в предотвращении и решении конфликтов противоречило нежеланию национальных государств наделять европейские институты собственными военными силами. Само определение внешней политики Европейского Союза является предметом научных споров. Казалось бы, можно было ограничиться рассмотрением внешней активности европейских институтов – например, в рамках Общей внешней и оборонной политики (Common Foreign and Security Policy). Однако, необходимо учитывать то, что значительное международное влияние оказывается непосредственно самими европейскими странами, но при координации и поддержке Европейский институтов. И это именно та форма внешнего влияния, что предсказывает теория европейской интеграции – как и во многих других областях, координированную политику для европейские институты помогают выработать последующей ее реализации национальными государствами. Если принимать во внимание логику развития и поддержания европейской интеграции, то следует ожидать, что крупные страны ЕС будут оставаться верными принципу максимально возможного равноправия стран-участниц и в сфере международных отношений. 11 Поскольку принципы интеграции требуют поиска максимального согласия и отказа от решений, которые могут быть неприемлемы для отдельных стран, мы можем ожидать, что определенные области внешних отношений окажутся менее привлекательными для ЕС, чем другие. Подобным же образом, инструменты так называемой «жесткой силы» будут менее привлекательны для ЕС чем механизмы «мягкой силы» или влияния. Отметим, что в отношении внешней политики Союза существует соображение, объективно усложняющее ситуацию. Речь идет о том, что в некоторых случаях лидеры европейских государств специально избегают использовать этот термин из-за нежелания напугать своих граждан. С этой точки зрения для определения и понимания внешней политики Евросоюза было бы полезно выйти за рамки узких определений Европейской оборонной политики и Общей внешней политики и политики безопасности и охватить всю ту, значительно более широкую сферу, в которой Евросоюз действует на международной арене. Выбор России: возможная стратегия по отношению к ЕС Дальнейший рост реального влияния России в системе международных отношений требует определиться со стратегическими принципами, в частности, в по отношению к Европейскому Союзу, как близкому географически основному торговому партнеру. Россия позиционирует себя в качестве великой державы, однако важно понимать (и это имеет непосредственное отношение к российской ситуации), что статус великой державы никогда не базировался исключительно на обладании большим объемом материальных ресурсов, он был тесно связан с понятиями легитимности и власти. Конечно, государство может претендовать на статус великой державы, однако это членство в «клубе великих» является социальной категорией, подразумевающей признание другими этого статуса: как другими членами клуба, так и малыми и более слабыми государствами, признающими легитимность и власть тех, кто располагается на вершине международной иерархии. Великие державы в современном мире – это те, которые доказали остальным государствам свою привлекательность в качестве партнеров, с кем стоит сотрудничать и вокруг которых стоит создавать коалиции. Чем меньше коалиционная привлекательность режима, тем меньше у него возможностей выстраивать долгосрочные международные 12 стратегии с помощью других государств, и тем большее искушение испытывают политики делать выбор в пользу демонстративных акций, позволяющих создать видимость внешнеполитических успехов. В результате внешняя политика начинает все сильнее расходиться со стратегией, отвечающей долгосрочным интересам великой державы в системе международных отношений. Какая стратегия по отношению к Европейскому Союзу является для России наиболее оптимальной с точки зрения признания в качестве великой державы европейскими странами? Россия (как и Китай) может выстраивать двухсторонние отношения со странами ЕС как промежуточные и необходимые шаги заключения договоренностей с ЕС (комиссией). В этом случае, после определенной критического уровня поддержки отдельными странами, заключается соглашение с Европейской Комиссией и таким образом, к нему оказываются подключенными ВСЕ страны Евросоюза. Альтернативно, Россия может пытаться обойти ЕС путем заключения «сепаратных» соглашений с отдельными странами Европы. Преимущество соглашений с Еврокомиссией является не только их универсальный характер, но и большая предсказуемость обязательств сторон. Отношения с «другом из Германии» могут смениться с приходом нового лидера, тогда как договоренности с Евросоюзом носят устойчивый характер. Другой вопрос, что если сама политика России не является устойчивой и предсказуемой, ей могут быть не нужны такого рода стабильные договоренности и обязательства. Однако следует учесть, что стратегия, направленная на раскол и игру на противоречиях сделает Россию еще менее привлекательной в качестве партнера. Дмитрий Тренин, обсуждая проблемы, с которыми сталкивается Россия, пытаясь увеличить свое международное влияние, подчеркивает, что незавершенность процесса демократизации становится одним из основных ограничений признания Западом легитимности интересов нашей страны в мире. Россия должна обрести предсказуемую внутреннюю и внешнюю политику, то есть иметь реально функционирующие демократические институты, изнутри сдерживающие имперские амбиции. Пока же таких институтов нет, российская политика не поддается прогнозам. В этой связи следует помнить: Европейский союз неслучайно объединяет именно демократические государства, неслучайны и требования, предъявляемые к 13 качеству демократических институтов стран-кандидатов. Попытки построить аналоги Евросоюза недемократическими государствами в Африке и Азии привели к весьма скромным успехам. Пока налицо расхождения в самом подходе к международным отношениям. Европейские государства в целом склонны поддерживать «горизонтальные» многосторонние отношения, которые признают право голоса и за малыми, и за крупными странами. Россия, напротив, поддерживает подход, при котором ведущие державы могут по собственному усмотрению принимать, либо не принимать во внимание желания и заботы малых государств. Другое расхождение фокусируется вокруг подхода к возможности ограничения государственного суверенитета и степени влияния международных договоренностей на сферу внутренних дел. Так, европейские страны участвуют в многосторонних соглашениях, которые действительно налагают на них высокие обязательства и, соответственно, ограничивают поведение государств (вспомним, например, Международный уголовный суд); для России, напротив, ключевыми «обязательствами» являются первичность государственного суверенитета в международных делах и нерушимость границ государств. 14
